Евангелие от Егория

ДЕТ­СТ­ВО ИИ­СУ­СА

Ма­рия не мог­ла на­ра­до­вать­ся на сы­на. Был он весь в сво­его от­ца Юлиа­на — та­кой же куд­ря­вый, свет­ло­во­ло­сый, с не­вин­ны­ми го­лу­бы­ми гла­за­ми. И нос у не­го был пря­мой, про­дол­го­ва­тый, без обыч­ной иу­дей­ской гор­бин­ки. Ма­рия час­то ра­до­ва­лась, что Юли­ан во­вре­мя ис­чез из На­за­ре­та, ибо сход­ст­во Ии­су­са с ним бы­ло столь ра­зи­тель­ным, что ка­ж­дый мог бы по­стро­ить на этом лю­бую фан­та­зию, вклю­чая и ту, ко­то­рая бы сов­па­ла с дей­ст­ви­тель­но­стью. Ведь не зря же злые язы­ки при­ду­ма­ли по­го­вор­ку: "Не в мать, ни в от­ца, а в про­ез­же­го мо­лод­ца".

Был Ии­сус, вдо­ба­вок, маль­чи­ком смыш­ле­ным. Ша­лить не лю­бил, с по­год­ка­ми не знал­ся, а боль­ше чи­тал вся­кие кни­ги. Нау­чил­ся он чи­тать лет се­ми от ро­ду, бла­го­да­ря прак­ти­че­ски без­гра­мот­но­му от­цу сво­ему Ио­си­фу. Тот лю­бил чи­тать и пе­ре­чи­ты­вать то­ру, во­дя паль­цем по строч­кам и бор­мо­ча се­бе под нос. Сна­ча­ла лю­бо­зна­тель­ный ма­лец, под­гля­ды­вая че­рез его пле­чо, по­том стал са­дить­ся ря­дыш­ком и сле­дить за от­цо­вым паль­цем и вслу­ши­ва­ясь в его чте­ние вслух. Ко­гда маль­чик вдруг те­рял нить, то ос­та­нав­ли­вал от­ца и про­сил по­вто­рить толь­ко что про­чи­тан­ное. Вско­ре Ии­сус чи­тал уже на­мно­го луч­ше от­ца.

Ио­сиф бо­ял­ся и лю­бил сы­на. Он бо­ял­ся его как сы­на Божь­е­го, по­то­му как не во всем и не все­гда был со­гла­сен с Гос­по­дом. Лю­бил же он Ии­су­са, как род­но­го, как пер­вен­ца сво­его, хоть и за­чат он был не им, а Свя­тым Ду­хом.

Да и то прав­да: тот ли отец, ко­то­рый ро­дил ре­бен­ка, или же тот, ко­то­рый с ним нян­чил­ся, иг­рал, учил его не­хит­рым жи­тей­ским пра­ви­лам, си­дел у его ко­лы­бель­ки во вре­мя бо­лез­ни? Осо­бен­но час­то вспо­ми­нал Ио­сиф, как ед­ва не по­гу­би­ли они с Ма­ри­ей сво­его пер­вен­ца, ко­гда бе­жа­ли в Еги­пет от Иро­да Ве­ли­ко­го.

Ма­рия, дер­жа за­пе­ле­на­то­го сы­на, еха­ла на ос­ле, ко­то­ро­го Ио­сиф вел за уз­деч­ку. Шли они, в ос­нов­ном, ве­че­ра­ми и по но­чам, ко­гда не па­ли­ло не­ми­ло­серд­ное солн­це. Днем же от­сы­па­лись под раз­ве­си­сты­ми вет­вя­ми слу­чай­но по­пав­шей оди­но­кой чи­на­ры или же где-ни­будь на дне бал­ки в те­ни гус­то­го кус­тар­ни­ка.

И вот од­на­ж­ды, ко­гда Ма­рия, толь­ко что по­кор­мив сы­на гру­дью, по­ло­жи­ла его на трав­ку под кус­том ка­ких-то ди­ких ягод, а са­ма стоя­ла ря­дом с Ио­си­фом, от­вер­нув­шись от мла­ден­ца и вы­ти­рая свои сос­цы, Ио­сиф за­ме­тил, как с кус­тов све­си­лась змея и по­тя­ну­лась к ли­чи­ку ма­лы­ша. Он за­мер, бо­ясь по­ше­лох­нуть­ся, ибо знал, что на­пу­ган­ная змея мо­жет сде­лать лю­бое не­пред­ска­зуе­мое дей­ст­вие. Вдруг Ма­рия по­вер­ну­лась, уви­де­ла страш­ную кар­ти­ну, и ужас от­ра­зил­ся на ее ли­це. Она уже со­бра­лась за­кри­чать и бро­сить­ся за­щи­щать сы­на — плоть от пло­ти и кровь от кро­ви ее. Но Ио­сиф мол­ние­нос­но схва­тил ее, за­жав ей рот, и они оба за­сты­ли.

Змея, тем вре­ме­нем, зло­ве­ще вы­со­вы­вая свой раз­дво­ен­ный язы­чок, буд­то об­ню­хи­ва­ла мла­ден­ца, ко­то­рый не ше­ве­лил­ся, ибо был ту­го спе­ле­нат и ти­хонь­ко по­са­пы­вал. Змея слиз­ну­ла не­сколь­ко ка­пе­лек мо­ло­ка с губ мла­ден­ца, убе­ди­лась, что боль­ше по­жи­вить­ся не­чем, и бла­го­по­луч­но ис­чез­ла в тех же кус­тах.

Ма­рия по­те­ря­ла соз­на­ние и об­мяк­ла в ру­ках Ио­си­фа. От пе­ре­жи­ва­ний у нее про­па­ло мо­ло­ко. Мла­де­нец без ма­те­рин­ско­го мо­ло­ка на­чал бу­к­валь­но на гла­зах со­хнуть... Сна­ча­ла он пла­кал от го­ло­да, но че­рез два дня со­всем при­тих. Ио­сиф и Ма­рия поч­ти бе­гом бе­жа­ли впе­ред. Ку­да? Они не по­ни­ма­ли, ку­да. Про­сто дви­же­ние бы­ло луч­ше, чем пас­сив­ные му­че­ния от бе­зыс­ход­но­сти. Но тут вдруг — о ра­дость! — они уви­де­ли на го­ри­зон­те ка­кое-то се­ле­ние, по­том ус­лы­ша­ли блея­ние овец и мы­ча­ние ко­ров... Они и сын их бы­ли спа­се­ны!

По­тра­тив не­сколь­ко се­реб­ря­ных мо­нет, Ио­сиф ку­пил мо­ло­ка Ии­су­су и не­мно­го еды для се­бя и Ма­рии. С гус­то­го козь­е­го мо­ло­ка Ии­сус креп­чал час от ча­су. Прав­да, его му­чил жи­во­тик, и Ма­рия по­сто­ян­но неж­ны­ми кру­го­вы­ми дви­же­ния­ми по­гла­жи­ва­ла его тель­це.

Они бы­ли спа­се­ны вдвой­не: они не толь­ко спас­ли сы­на от го­лод­ной смер­ти, но и са­ми бы­ли спа­се­ны — зем­ля, в ко­то­рую они при­шли, бы­ла Егип­том.

По­жа­луй, это был са­мый страш­ный слу­чай в их жиз­ни...

* * *

* * *

Ма­рия про­во­ди­ла все свое сво­бод­ное вре­мя с сы­ном. Она ис­под­воль вну­ша­ла ему мысль о его вы­со­ком пред­на­зна­че­нии. Она час­то на­зы­ва­ла его "мой сын Бо­жий". Ко­гда маль­чик спра­ши­вал, по­че­му она его так на­зы­ва­ет, Ма­рия от­ве­ча­ла ему, что она за­ча­ла его от Бо­га. Ии­сус это­го дол­го не по­ни­мал, спра­ши­вая: "А кто же то­гда мой па­па? Зна­чит Ио­сиф мне не род­ной отец? А кто та­кой Бог? По­че­му он ни­ко­гда не на­ве­ща­ет ме­ня, ес­ли он мой отец?"

Ма­рия от­ве­тить на все эти во­про­сы не мог­ла. Она толь­ко по­вто­ря­ла од­но и то же: "ты — сын Бо­жий". Вско­ре Ии­сус к это­му при­вык и пе­ре­стал за­да­вать во­про­сы. Ну, и прав­да, что тол­ку спра­ши­вать: а по­че­му солн­це све­тит? а по­че­му в не­бе звез­ды? а по­че­му во­да жид­кая? Что на это мо­гут от­ве­тить? Толь­ко — "по­то­му, что"!

Он не стал за­да­вать этих же во­про­сов от­цу сво­ему, Ио­си­фу, бо­ясь, что они мо­гут ра­нить его ду­шу. Но у Ии­су­са скла­ды­ва­лось впе­чат­ле­ние, что и отец его зна­ет что-то о его, Ии­су­са, про­ис­хо­ж­де­нии, че­го не мо­жет ска­зать сво­ему сы­ну.

Отец про­во­дил с сы­ном дол­гие бе­се­ды, раз­го­ва­ри­вая с ним, как со взрос­лым. Он объ­яс­нял ему то­ру, учил уму-ра­зу­му по-сво­ему, в ме­ру сво­его по­ни­ма­ния жиз­ни и ее цен­но­стей:

— Ты во­шел в мир, и сей­час, по­ка ты мал, — ты в ми­ре. Но ко­гда ты вы­рас­тешь и ста­нешь муд­рым, то то­гда мир бу­дет в те­бе. И то­гда все, что ты бу­дешь де­лать лю­дям, ты это бу­дешь де­лать и для се­бя: сде­ла­ешь доб­ро че­ло­ве­ку — зна­чит, сде­ла­ешь доб­ро и для се­бя; сде­ла­ешь че­ло­ве­ку зло — сде­ла­ешь зло и для се­бя.

Ты зна­ешь, я ве­рую в Бо­га еди­но­го. Все мы — Бо­жьи де­ти. Мо­жет, сре­ди всех его де­тей есть из­бран­ные. Да­же не "мо­жет быть", а на­вер­ня­ка. Возь­ми Ве­ли­ких Про­ро­ков на­ших; Ав­раа­ма и Мои­сея... У них мно­го муд­ро­сти, но, мне ка­жет­ся, у них ино­гда не хва­та­ет глав­но­го — до­б­ра, люб­ви к ближ­не­му. Вот возь­ми за­ко­ны Мои­сее­вы о на­не­се­нии ран: "Око за око, зуб за зуб, ру­ку за ру­ку, но­гу за но­гу"... А ведь ино­гда и про­стить на­доб­но вра­га сво­его, особ­ли­во еже­ли он и не враг во­все, а при­чи­нил те­бе ущерб, не же­лая то­го, не за­мыш­ляя зла.

Прав­да, ино­гда да­же убие­ние че­ло­ве­ка мо­жет и не быть гре­хом: раз­ве пра­виль­но да­вать тво­рить пре­ступ­ное зло на­силь­ни­кам, рас­тли­те­лям де­тей и ма­ниа­каль­ным убий­цам? Не луч­ше ли бу­дет для всех убить этих не­го­дя­ев, что­бы спа­сти их бу­ду­щие жерт­вы?

Но все же не че­ло­ве­ку су­дить дру­го­го че­ло­ве­ка: что прав­да для од­но­го, то есть не­прав­да для дру­го­го. Бог — выс­ший су­дия, но он не дол­жен пре­да­вать слиш­ком мно­го вла­сти од­ном че­ло­ве­ку, будь тот да­же свя­тым. Бо­жий ра­зум мо­жет быть толь­ко в че­ст­ном на­род­ном су­де. Хо­тя, сын мой, что оз­на­ча­ет "че­ст­ный"? Что оз­на­ча­ет "на­род­ный"? Кто зна­ет...

Но вот го­во­рят еще: "Не су­ди­те, да не­су­ди­мы бу­де­те". А что зна­чит "не су­ди­те"? Зна­чит, не раз­ли­чай­те бе­ло­го от чер­но­го, до­б­ра от зла, люб­ви от не­на­вис­ти? Это же пол­ное без­раз­ли­чие к ок­ру­жаю­щим, рав­но­ду­шие к ближ­не­му. Но ис­тин­но ска­за­но, что друг мо­жет пре­дать, враг мо­жет убить, но и то, и дру­гое мо­жет свер­шить­ся толь­ко с мол­ча­ли­во­го со­гла­сия рав­но­душ­ных... так хо­ро­шо ли быть этим рав­но­душ­ным, не имею­щим ни­ка­ко­го сво­его су­ж­де­ния?

Мно­го че­го еще го­во­рил Ии­су­су отец его Ио­сиф, и сло­ва его па­да­ли, как зер­на в све­же­вспа­хан­ную бо­роз­ду.

ОТ­РО­ЧЕ­СТ­ВО ИИ­СУ­СА

Ии­сус рос, ук­ре­п­лял­ся ду­хом и на­пол­нял­ся муд­ро­стью не по го­дам. Его бе­се­ды с от­цом его Ио­си­фом да­ва­ли ему очень мно­го в по­ни­ма­нии су­ти жиз­ни, ос­нов­ных прин­ци­пов, дви­жу­щих людь­ми. Отец же дал ему и ос­нов­ные ис­ход­ные пра­ви­ла ло­ги­ки и ди­дак­ти­ки. Ии­сус по­рой удив­лял­ся, как про­стой и, по су­ти де­ла, не­об­ра­зо­ван­ный че­ло­век мо­жет так глу­бо­ко и строй­но мыс­лить.

Ии­сус лю­бил при­сут­ст­во­вать при бе­се­дах взрос­лых, хо­тя обыч­но мол­чал и лишь ог­ра­ни­чи­вал­ся уме­ст­ны­ми во­про­са­ми. Он за­ме­чал все ло­ги­че­ские ог­ре­хи и ис­ка­же­ния прав­ды в сло­вах со­бе­сед­ни­ков, но все­гда хра­нил мол­ча­ние, па­мя­туя о том, что "яй­ца ку­ри­цу не учат". Но ко­гда дос­тиг он две­на­дца­ти лет, то и его на­ча­ли вос­при­ни­мать все­рь­ез во вре­мя раз­лич­ных дис­кус­сий. По­мо­га­ло в этом не толь­ко то, что Ии­сус был смыш­ле­ным маль­чи­ком, но и то, что Ии­сус был в от­ца, ле­гио­не­ра Юлиа­на — та­кой же вы­со­кий, та­кой же хо­ро­шо сло­жен­ный и ка­зав­ший­ся не по го­дам взрос­лым.

Од­на­ж­ды, ко­гда Ии­су­су уже ис­пол­ни­лось две­на­дцать, его ро­ди­те­ли, со­бра­лись всей семь­ей на Пас­ху от­пра­вить­ся па­лом­ни­ка­ми в Ие­ру­са­лим. К то­му вре­ме­ни ро­ди­те­ли Ии­су­са ум­но­жи­ли свою се­мью: Ма­рия при­нес­ла Ио­си­фу еще двух маль­чи­ков и че­ты­рех де­во­чек. Все они бы­ли — вы­ли­тый Ио­сиф: чер­но­гла­зые, с чер­ны­ми и же­ст­ки­ми вью­щи­ми­ся во­ло­са­ми и с но­са­ми с гор­бин­кой. Ии­сус смот­рел­ся ме­ж­ду ни­ми, как ле­бе­ди­ный пте­нец сре­ди утят. Тем не ме­нее, пра­вед­ный Ио­сиф не де­лал раз­ли­чия ме­ж­ду род­ны­ми деть­ми и па­сын­ком, час­то во­все за­бы­вая о его Бо­же­ст­вен­ном про­ис­хо­ж­де­нии. Бо­лее то­го, лю­бил он сы­на бес­пре­дель­но.