Zemlya za okeanom (plus 13)

"На борт "Дианы" поднялся шкипер Харпер. Его бриг шёл из Гонконга в Сан-Франциско. Пригласив гостя в свою каюту на стаканчик рому Лесовский узнал много нового.

Английских судов в Сангарском проливе нет. Эскадра англичан, как утверждают, направляется из Гонконга в Нагасаки. Они хотят заключить договор с Японией по примеру коммодора Перри. О, Старый Медведь заключил выгодный договор!

— Он заключил?

— Да.

— А какие условия?

— Он заявил этим лгунам, что не потерпит неуважительного ответа на письмо президента! Вы это знаете? И двинется с десантом морской пехоты прямо в их столицу Эдо... Я пришлю вам с боцманом гонконгские газеты. У них несколько газет выходят в Гонконге... Теперь предстоит ратификация договора.

Харпер отложил трубку и потер руки от удовольствия...

Путятин прочитал гонконгские газеты, присланные шкипером.Он предпочитал не афишировать своё присутствие на "Диане". Даже вице-адмиральский флаг, вопреки петровскому уставу, был спущен с форстеньги сразу после выхода из Новороссийска.

Если верить газетам коммодор Перри заключил в каком-то городке Канагава трактат, подробный пересказ всех пунктов которого тут же приводился.Это может очень помочь в переговорах. Японцы дали письменное обещание, что с Россией будет подписан договор о дружбе и торговле прежде, чем с другими державами. Но если с какой-либо другой державой Япония подпишет договор раньше, чем с Россией, то все права, предоставленные по договору третьей державе, будут предоставлены и России.

Так что первое письменное обязательство японцы дали не американцам, а Путятину!

А в Нагасаки теперь идти нельзя, зато по договору с Перри открыт для торговли порт Симода."

Но идти в гости без предупреждения было неприлично и сначала "Диана" зашла в другой порт, Хакойдате, также открытый для торговли согласно трактату Перри.*(3)

"Евфимий Васильевич на юте. Из-под красного околыша торчат его неровно стриженые волосы. Щеки и крупный нос картофелиной красны от свежего ветра. Голова высоко поднята на похудевшей шее. Узкое и хмурое лицо, словно адмирал озабочен и с утра устал. В трех кабельтовых от "Дианы" стоял большой японский корабль с высокой кормой...

— Письмо должно быть передано адмиралом в руки самого губернатора, — в который уже раз говорил Посьет ответственному чиновнику губернатора Хирояма — Для этого мы приглашаем господина губернатора на "Диану", чтобы его превосходительство был нашим гостем и получил письмо.

Хирояма ответил, что Хакодате-бугё (губернатор — А.Б.) равен по должности Нагасаки-бугё, а сам бугё еще никогда и нигде не поднимался на иностранный корабль. Посьет возразил, что полномочный посол Путятин, генерал-губернатор Америки, адмирал и генерал-адъютант императора, гораздо выше по чину и по должности, чем провинциальный губернатор.

— В самом деле! — воскликнул он. — Представитель японского правительства их высокопревосходительство Тсутсуй Хикен но ками, а также его превосходительство Кавадзи Саэмон но джо, которые вели переговоры в Нагасаки, гораздо выше по должности, чем Нагасаки-бугё, но даже и они поднимались на борт нашего корабля. Поэтому Хакодате-бугё вполне может сделать нам честь и приехать на судно к послу Путятину...

На другой день было объявлено, что губернатор Хакодате отсутствует по причине болезни и очень сожалеет об этом.

— А вы знаете, что англичане скоро придут в Хакодате? — спросил Посьета другой чиновник.

— Этого не может быть, — ответил Посьет. — Если они придут, то в бухте Хакодате произойдет сражение, какого вы еще не видели. И тогда побежденная страна не простит этого японцам и будет потом предъявлять претензии, как это делают англичане в Китае. Кроме того, ядра и бомбы полетят в город, а это может навлечь большие неприятности на губернатора и чиновников.

— Скажите, а что в письме, которое вы передаете в государственный совет?

Посьет ответил, что на такие вопросы может ответить только адмирал лично губернатору Хакодате. Ещё через день надменный старик губернатор принял Посьета в зале Управления Западных Приемов. Посьет передал письмо адмирала в пакете с гербами, уложенное в полированный ящик.

— Письмо будет немедленно отправлено в Эдо, — сказал князь Орибэ но ками.

Но сам он знал, что не смеет без разрешения правительства отправить письмо. Это было бы несогласно со всеми правилами. Князь Орибэ — сторонник старых порядков. Поэтому его, как консерватора, и назначили в Хакодате начальником Управления Западных Приемов и поручили ему сношение с иностранцами.

— А куда же теперь пойдет ваше судно? — спросил вице-губернатор, угощавший Посьета обедом.

— Мы идем в Осака, — ответил Посьет. — Адмирал просит в своем письме выслать туда для переговоров уполномоченных.

Вице-губернатор, услыхав это, не мог скрыть испуга.

— Почему вы хотите идти в Осака? Вам могут там встретиться затруднения.

— Потрясение для них! — рассказывал Посьет адмиралу, возвратившись на фрегат.

— Иного выхода нет, — ответил Евфимий Васильевич. — Ну, да письмо все равно пошлют, раз взяли.

Он знал, что гонец за гонцом помчатся из Хакодате в Эдо и обратно, а потом в Осака. Адмиралу надоело испытывать на себе упорство сиогуна и его чиновников, вот он и решил показать, что еще есть к кому обратиться в Японском государстве...

— Возможно, что у Евфимия Васильевича есть основания предполагать, что взор японского народа надо обратить на законного императора. Наш визит в Осака будет первым знаком уважения, выказанным европейской державой императору, а не сиогуну, жестом дружественным, слух о котором должен дойти до ушей императора сквозь сиогунские заставы. Уж этого скрыть невозможно. Со временем неизбежно император Японии выйдет из своего состояния изоляции, и адмирал первым предугадывает эти перемены. Конфуций учит, господа, что династия прогрессивна при воцарении и должна быть свергнута, когда обнаруживает признаки упадка, и что главное в государстве народ, который законно свергает дурных и слабых правителей. Евфимий Васильевич, изучая отрывочные сведения о личности императора, хочет предположить, что это сильная и энергичная фигура, которая не будет сидеть сложа руки при грядущих потрясениях. Обращаясь к императору, мы не только желаем сделать намек на его будущее и подчеркнуть, что понимаем его положение, но и заручиться его символической поддержкой. Мы попытаемся напомнить ему о той роли, которую может играть император в жизни современного общества, если он воспользуется религиозными чувствами японцев в политических целях.

Мы демонстрируем нашу приверженность идее полной независимости Японии, уважения к традиционным понятиям японцев и к двойственности их власти. Такова система действий, принятых адмиралом, господа...

17 декабря "Диана" стояла перед устьем узкой реки. Берега ее облицованы серым камнем. Крупные плиты уложены друг на друга, и прямо на них, как на фундаментах, построены живописные башни под цветной глазурованной черепицей. Эти башни с многочисленными крышами одна над другой стоят у входа в реку, как два часовых в выгнутых шляпах. Их красные черепицы сияют на утреннем солнце. Форты защищают вход в реку.

Весть о приходе иностранцев на военном корабле разнеслась повсюду. В Осака началась паника и население хлынуло прочь из города. Окрестные князья решили немедленно доказать свою преданность императору и в ту же ночь воины из всех городов и вотчин были подняты и двинулись с фонарями через леса и поля, чтобы защитить побережье и вход в священную реку от варваров.

Утром на фрегат прибыли чиновники и заполнили почти весь салон адмирала.

— Почему вы собрали такое множество войска, когда мы пришли на одном корабле с небольшой командой? — спросил их Путятин.

— Этот порт закрыт для иностранцев. И встречи с нашими послами возможны только в Нагасаки. Ваше прибытие очень обеспокоило наш народ. Поэтому, чтобы успокоить население, мы собрали войска. И мы не можем позволить здесь сход на берег при всем уважении к вам.

— Мы прибыли сюда, чтобы встретиться здесь с представителями высшего японского правительства и, проникнутые духом благоговения перед святынями Японии, благополучно закончить переговоры, начатые нами в Нагасаки. Мы пришли с дружественными намерениями и не позволим себе никаких враждебных действий. Нам кажется, что вблизи Эдо продолжать переговоры будет трудней, чем вблизи Осака...

— Мы очень благодарны вам за это, — спокойно отвечал старый чиновник, — но у нас принято считать, что если иностранное судно входит в запрещенные для него воды, то это враждебное действие.

— Сейчас уже пора менять такие взгляды. У вас изданы теперь новые законы. Мы известили правительство Японии, что идем сюда. Письмо об этом принято. Мы пришли законно и ждем ответа на свое письмо и не будем нарушать законы вашей страны.

— Нам кажется, что вам надо как можно скорей уйти отсюда. Это будет понято у нас как выражение дружбы и уважения к нашим обычаям. Здесь у нас нет знатоков западного языка и учреждения для приемов иностранцев.

— Мы должны дождаться ответа на наше письмо, — отвечал Путятин.

Удивительно оперативно, всего через два дня прибыл ответ из Эдо. Правительство сообщало, что письмо посла Путятина получено. Осака не является местом приема иностранцев, поэтому в Осака невозможно встречаться послам. Местом переговоров представителей японского правительства с русским послом назначается порт Симода на полуострове Идзу. При прощальной встрече адмирал поблагодарил чиновников.

— Мы выражаем вам наши самые искренние чувства... Мы глубоко благодарим японское правительство за назначение уполномоченных для встречи с нами в городе Симода. Здесь, в Осака, мы провели дни вблизи и в глубоком благоговении перед почитаемой святостью...

Японцы замерли. Смятение выразилось на их лицах. О таком разговоре следовало докладывать наместнику. При том, что Путятин говорил так смутно и так почтительно, с таким множеством вежливых выражений, что, кажется, ничем не оскорбил слуха чиновников... Пр этом давал понять, что и с одним кораблем может наделать неприятностей больше для всего будущего Японии, чем Перри с эскадрой пароходов. Посол напоминал японцам, что в стремлении избежать несправедливостей он может обратить свой взгляд к исконному и святому и что он, Путятин, сам верит в их традиции и чтит святость, которую они чтят.

Вечером перед выходом в море к борту "Дианы" подошла небольшая галера и стоящий на носу японец сказал по русски вахтенному офицеру лейтенанту Колокольцеву.

— Здравствуй! Я был унесен морем Камчатка. Три года назад корабль "Князь Меншиков" привез нас в Симода.

— Перейдите на наше судно.

— Нельзя! Запрещается... Немного говорю.

Вызваные на палубу Лесовский и Посьет подошли к борту, японец сказал:

— Хочу известить. Порт Нагасаки английская эскадра. Чтобы японское правительство выдавало русских. Вас ищут. Их флот — четыре корабля: "Винчестер", пятьдесят пушек, еще пароходы "Барракуда", "Стикс", "Энкоунтер". Три парохода. Я — Камчатка! Япон не скажет, где русский."

Переход до Симода занял два дня. Политика Евфимия Васильевича оказалась очень верной. В порту его ждали и уже 22 декабря Путятин, с шестью офицерами и двумя солдатами, вышел из храма Риосэнди, отведенного ему для отдыха, и направился к украшеным шелковыми занавесями цвета семьи Мурагаки воротам храма Фукусэндзи.

"Занавеси открылись, и Путятин увидел своих старых знакомцев Тсутсуя и Кавадзи с многочисленной свитой. Все японские послы встали и поклонились ему. Растворены окна и двери, и в храме розовый свет. Путятин протянул руку. Кавадзи пожал ее, и Путятин пожал руку японского посла еще раз горячей.

Тсутсуй Хизен но ками сказал, что ему очень приятно встретиться с послом Путятиным. Спросили о здоровье друг друга и дружески кланялись и улыбались. Путятин и Кавадзи также обменялись любезностями. Тсутсуй представил Путятину двух губернаторов — Мимасаку но ками и Суруга но ками.

Чуробэ сам сказал, что он назначен на место Арао но ками, который был Оо-мецке во время переговоров в Нагасаки.

— А теперь Иесабуро Арао но ками находится у меня в подчинении, — с совершенно холодным лицом добавил Чуробэ.

Путятин, обращаясь к ученому Кога Кинидзиро, сказал:

— С вами давно не виделись и очень рады встретиться.

Кога ответил с приличествующей сдержанностью, что он очень рад видеть адмирала в добром здравии, снова прибывшим на новом большом корабле.

— Морской капитан первого ранга Посьет и начальник корабля, капитан первого ранга Лесовский, являются членами посольства, — перевел Гошкевич. — Лейтенант Пещуров — адъютант адмирала.

Кавадзи сказал, что рад видеть Пещурова. Он любил этого молодого и самого красивого из русских офицеров. Кавадзи вырос не в родной семье. У японцев есть обычай отдавать детей в другие семьи. Кавадзи был искренен, когда в порыве чувства сказал однажды в Нагасаки Пещурову: "Будьте моим сыном".

Кога высок, с длинным тяжелым лицом. Маленькие глазки как-то неблагожелательно щурятся, словно Кога подслеповат. Сморщенный лоб с недоуменно поднятыми бровями, словно академик еще не разобрался как следует во всем, что происходит вокруг. Кога — знаток философии, истории, литературы, китайского языка. Говорят, что он знает всего Конфуция. Сущность происходящих событий он сверяет с подобными событиями в истории, находя в каждом случае подходящий прецедент. Гошкевич уверяет, что он из учреждения Хаяси, который подписывал договор с Америкой, и что его дело — помогать посольству ученой аргументацией. Судя по такому составу посольства, первый министр сиогуна собрал тут представителей всех политических направлений. Гошкевич твердит, что переговорам с Россией в стране придается гораздо большее значение, чем переговорам с Америкой.

Конечно, как полагал адмирал, англичане в Нагасаки не могли не попытаться вбить клин между Россией и Японией. Чем могли пугать? Да тем, что Россия хочет завоевать Турцию, ее надо бояться и японцам. Да еще самые плохие рекомендации о государственном устройстве, о правительстве и народе.

Четверо японских послов сидели, поджав ноги, на высоком помосте, который сделан вровень высоте принесенных с фрегата стульев. Рядом с ними Накамура Тамея. За помостом на полу пять оруженосцев, стоя на коленях, держат стоймя мечи своих сюзеренов.

Сбоку на отдельном помосте, образующем как бы глаголь с подставкой послов, сидят оба губернатора — Цкуси Суруга но ками и Исава Мимасаку но ками.

— А как была погода в море и как дошли? — спросил Тсутсуй Хизен но ками.

— Дошли очень хорошо, — ответил Лесовский

— Мы восхищены вашим крепким кораблем! — продолжил Тсутсуй.

На отдельном табурете, уткнувшись в бумагу и едва сдерживая счастливую улыбку, сидел Накамура Тамея. У него большой выпуклый лоб, змейка волос на выбритой макушке, черные маленькие глаза. Накамура почти столь же свой и доверенный для собравшихся здесь русских, как и для японцев, еще со времен переговоров в Нагасаки. Он как режиссер, поставивший вместе с декоратором Мурагаки весь этот спектакль и желающий ему успеха.