Разрушающая волна

Земляные черви... она даже не представляла, как они выглядят.

— Ну, ну, не надо так расстраиваться, — наконец, сказала она в замешательстве, не представляя, что её можно сказать, и успокаивающе похлопала Никандо по спине.

Он тяжело дышал, как раненое животное, с трудом добравшееся до ручья, чтобы сделать глоток воды, однако обнаружившее на его месте лишь пересохшее русло.

Тэйра чувствовала, что он разочарован её реакцией, и злилась на него за то, что он чего-то от неё ждёт, и на себя за то, что не может, при всём своём уме, это "что-то" отгадать.

Но вот он несколько успокоился, однако по-прежнему не отнимал лица от её коленей.

Тогда Тэйра, зачем-то вскинув голову и внимательно глядя в потолок, хотя ей нечего было там рассматривать, медленно подняла руку и очень осторожно, почти невесомо коснулась волос Никандо, а потом его шеи и яркой, вытканной бабочками накидки, прикрывавшей спину. Он замер и не шевелился, и даже, казалось, перестал дышать, потому что, видимо, понимал — если пошевелится, то она уберёт руку.

Постепенно она осмелела. Ей было и смешно, и страшно, и захватывало дух, как будто она шла над пропастью по натянутой над нею тончайшей нити. Она не умела и не любила проявлять нежность, но сейчас делала робкие попытки, чувствуя себя и глупой, и неуклюжей, и хорошей.

Вдруг Никандо засмеялся и, схватив её руку, прижался к ней губам, а после отпустил и обхватил её колени, сильнее вжимаясь в них лицом.

Тэйра почувствовала, что он расслабился, и ощущение скованности, владевшее ими обоими, как будто спало.

"Что, он только этого на самом деле хотел? — подумала она в недоумении, но без неприязненного чувства. — Чтобы я его погладила?"

Она не понимала его совершенно, но в то же время ей было приятно, что ему хорошо.

Чуть позже, распрощавшись с Никандо, Тэйра шла по улице, чувствуя прилив сил и энтузиазма.

— Это было ужасно, — почему-то вслух сказала она, хотя никогда не отличалась склонностью к разговорам самой с собой. — Хуже, чем тот разговор о поэзии и литературе, много хуже!

И в то же время она прекрасно знала, что придёт на следующий вечер за тем же самым.

Так и произошло.

У них случилось ещё несколько встреч, во время которых всё повторилось: Тэйра сидела в кресле, а Никандо — у её ног, уткнувшись лицом в её колени.

Он признался ей и в других вещах, которые казались бы остальным смешными и несерьёзными, но она теперь знала, что это только для всего мира подобные мелочи не имеют значения, а для него — наоборот.

Она поднимала руку и гладила его по волосам, а, чуть позже, набравшись смелости, попыталась и отвечать на его признания. Осторожные слова, наводящие вопросы, тщательно выбираемый тон — это было трудно. У Тэйры было ощущение, что она идёт с закрытыми глазами по полю, начинённому взрывчаткой, и в любое мгновение земля под ней может рухнуть; ориентироваться приходилось лишь на некое смутное, едва уловимое чувство — ну и на реакцию Никандо, конечно.

Зато его реакция, какой она была!

Каждый раз, когда ей удавалось найти нужное слово, верный тон, он вздрагивал, как от сладкой дрожи, улыбался с совершенно безумным видом, глубоко вздыхал, едва сдерживая мучительный стон, и её обдавало совершенно физической волной его любви, страсти и благодарности. И ей хотелось продолжать — делать это ещё и ещё, находить ещё более точные слова, добиваться от него ещё более полной отдачи, вторгаться в него, вырывать у него крики боли и желания.

В конце концов, Тэйре удалось подобрать верное определение тому, что между ними происходило.

"Будь я проклята, если это называется не "заниматься любовью", — подумала она. — Я его беру, он мне отдаётся..."

Мысль эта вызвала у неё сладкую, жаркую дрожь, хотя прежде это понятие было связано для неё лишь с тем, чем они занимались с Тайто Эрлу — жаркие стычки, больше похожие на драку, быстрая разрядка — и она не придавала ему большой важности.

С Тайто Эрлу тоже пришлось раз увидеться — случайно.

Она проходила мимо Срединной Стены, он в тот день дежурил и увидел её. Прежний мир с привычным мироощущением на мгновение вернулся к ней, и она ощутила себя так, как будто попала из чана с горячей водой в чан с холодной. Эрлу ухмыльнулся.

— Ну что, он уже твой, и с потрохами? — поинтересовался он лениво.

"Скорее, наоборот, — подумала Тэйра, впервые ощутив неудовольствие от этой мысли. — К сожалению".

— Между нами ничего нет, — сказала она вслух, пожав плечами.

И мысленно добавила:

"Да, мы только трахаем друг друга в душу каждый вечер. А помимо этого нет, ничего".

— Да-да, — усмехнулся Эрлу, явно не поверив. — Возвращайся, как наиграешься.

Тэйра молча прошла мимо и, лишь оказавшись от него на расстоянии квартала, произнесла вслух, почти неосознанно:

— Вернусь, куда я денусь.

И испугалась этой мысли, и отбросила её. И всё снова стало, как прежде — точнее, как никогда раньше, как было у неё только с ним.

"Но почему я? — подумала она однажды. — Что бы там ни говорил Эрлу про моё тщеславие, а я не питаю иллюзий, что являюсь единственным на земле человеком с мозгами. Почему он выбрал именно меня?"

Тэйра была, разумеется, высокого о себе мнения, и приятно было думать, что Никандо Санья сумел разглядеть всё то, что в ней скрыто, под прикрытием некрасивой внешности, неблагородного происхождения, грубоватых манер и прочего, но в то же время её не оставляло ощущение некой незаслуженности, случайности этого подарка.

Это было, как если бы на неё посреди чистого поля свалился с неба мешок с деньгами.

Приятно, спору нет, но Тэйра, как никто, знала, что мешки с деньгами с небес не падают, а достаются потом и кровью, после многолетних усилий.

В тот вечер она вернулась домой особенно поздно и получила от госпожи Сиды злобный выговор.

Госпожа ругалась, топала ногами и кричала: Тэйра в последнее время стала совершенно рассеянной, ленивой, безответственной, все дела делает плохо, шляется без конца по улицам, её никогда нет на месте, когда она нужна, и волосы она теперь заплетает плохо, и в прошлый раз подала ей не ту накидку, которую она хотела!

Тэйра слушала с безразличным видом, и все слова отскакивали от неё, как горох.

Задуманный ею план совершался где-то вдалеке от неё, и ей не было до него никакого дела.

Дождавшись момента, когда госпожа выдохлась и исчерпала запас своих обвинений, Тэйра пожала плечами и ушла в свою комнату.

Там она легла на постель и, вытащив свою шкатулку, достала из неё прядь волос Никандо Саньи.

Он никогда не мог бы стать её мужем; смешно было даже подумать о том, чтобы он ушёл из своего богатого дома к ней — у которой никакого дома не было вообще. Санья никогда бы его не отпустили, а если бы даже и отпустили, то это — как он там сказал — "расстроилось" бы в первый же день. Что бы она стала делать с ним, таким мечтательным, таким уязвимым, таким не от мира сего, в реальности, с её жестокостью, её гонками на выживание, её грязью и её законами, не имеющими ничего общего с волшебными сказками, которые он любил?

Нет, он никогда бы не мог стать её супругом.

И поэтому это было то, о чём с лёгким сердцем можно было помечтать.

Тэйра представила, что он здесь, что он каждый день просыпается с ней в одной постели. Что каждое утро начинается для неё с того, что она видит взгляд его зелёных глаз, ещё слегка затуманенный после сна и оттого как будто подслеповатый, его сонную улыбку, его подвижные пальцы, пусть даже ободранные и обкусанные, как у ребёнка простолюдинки, знать не знающей о манерах и приличиях.

Спит он, наверное, с распущенными волосами, и под утро всё это богатство превращается в чёрти что; чрезмерно длинные пряди спутываются, и страшно представить, сколько времени ей бы требовалось каждое утро, чтобы расчесать его. Но она бы, конечно, это делала, потому что не позволила бы ему отстричь ещё хоть одну прядь, в какой бы невообразимый колтун она ни превратилась. И ей бы, конечно, пришлось помогать ему мыть волосы, потому что один бы он не справился при всём желании. Простолюдинам, чей день с рассвета и до заката занят работой, нечего даже мечтать о такой причёске, для ухода за которой потребуется половина дней в неделе, но, опять-таки, отрезать всё это она не позволит Никандо ни за что.

Ещё у него с утра, наверное, слегка помятый вид. На правой щеке — потому что он любит спать на правом боку — отпечатываются следы от подушки, и выглядит он смешно и трогательно. Он встаёт поздно, а она рано, и вот она бы поднималась с рассветом и несколько часов просто смотрела на то, как он спит.

А потом бы вскакивала, умывалась ледяной водой, обходила их скудный огород, возвращалась и громко кричала:

— Подъём!

Он бы ворочался, лепетал что-то маловразумительное, умоляя дать ему ещё поспать, обнимал подушку и с блаженным видом переворачивался на другой бок. Тогда она, для виду помучив его ещё немного, снова забиралась бы к нему в постель.

Он вечно мёрзнет, поэтому спит в одежде и под несколькими одеялами, и под утро становится жарким, как печка — дотронься до него и обожжёшься. Но для неё это и хорошо, потому что она только что умывалась ледяной водой и бродила по заснеженному двору, и руки у неё замёрзли. Поэтому она просовывает их под полы его халата и безжалостно греет об его обнажённую кожу. Он вскрикивает во сне и смешно дёргается, однако позволяет ей делать всё это, а потом поворачивается к ней лицом, притягивает к себе, и они продолжают спать в обнимку — сплетясь руками и ногами и опутанные его чёрными волосами, как будто лозами волшебного дерева, или же теми невидимыми нитями, которые протянулись однажды в беседке и связали их навсегда.

Как бы удивительно он смотрелся в её тёмной, бедно обставленной комнате — он, в его цветастой шёлковой накидке, на которой распускаются магнолии и порхают бабочки. Как будто существо из другого мира, живая страница из книги волшебных сказок, дух, вылетевший из лампы и согревший, осветивший всё вокруг. Снаружи бы выл ветер, мела вьюга, и ломило бы пальцы от лютой стужи, но она бы заходила в свой дом — в свой настоящий дом — и видела его, сохранившего в своих глазах всю зелень растительного мира, и, вероятно, созданного для того, чтобы весна не умирала даже в самые тёмные и холодные зимние дни.

Яростно закусив губу, Тэйра почувствовала вкус крови; она сжала прядь отрезанных волос с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

Если бы кто-то видел её в этот момент, то решил бы, что она замышляет зверское убийство — или же представляет во всех деталях, как совершает его.

Вдруг в дверь постучали; Тэйре принесли записку, в которой почерком Никандо Саньи было написано: "Приходи пожалуйста, мне очень плохо".

Она вскочила с постели и ринулась в коридор.

Госпожа Сида в гостиной бросилась ей наперерез; мельком Тэйра успела увидеть её дрожащие пухлые губки и наполненные слезами маленькие, поросячьи глазки.

— Тэйра, ты мне срочно нужна, ты не представляешь, что случилось... — заверещала она и попыталась было схватить свою служанку за руку, но та оттолкнула её с такой силой, что госпожа, не удержавшись на ногах, повалилась на пол, как кукла-неваляшка.

Это было бы смешно, если бы Тэйра могла сейчас смеяться.

— Отцепись от меня, дура, — прошипела она. — Решай свои проблемы сама, толстая лентяйка!

Уже потом, на улице, Тэйра поняла, что только что сделала, и тело её сотрясла крупная дрожь, но времени останавливаться, и задумываться, и предаваться размышлениям о порушенной жизни не было.

Она прибежала в дом Санья и распахнула двери спальни Никандо, но его там не было.

Охваченная новой волной панического ужаса, Тэйра бросилась искать его по всему дому, распахивая одну дверь за другой, и только чудо спасло её от того, чтобы быть замеченной кем-то из слуг или членов семьи Санья.

Но вот она, наконец, нашла Никандо.

Он был в небольшом домашнем храме, устроенном в покоях на втором этаже дома; алтарь перед позолоченной статуей Великой Богини был засыпан свежесрезанными цветами, и вокруг него повсюду горели свечи.

Никандо сидел на полу на коленях, едва одетый, с растрёпанными волосами, и тело его сотрясала крупная дрожь. По его бледному лицу катились капли пота, а, возможно, и слёзы, влажные пряди волос прилипали ко лбу, взгляд был тусклым и невидящим.

"Он увидел земляного червя", — почему-то сразу решила Тэйра и, успокоившись, отступила к порогу.

Сердце её всё ещё бешено колотилось, не успевая за мыслями и чувствами, однако ужас схлынул, уступив место злости и какому-то даже отвращению.

Как он может до такой степени поддаваться своим чувствам, показывать то, что с ним творится, быть настолько несдержанным и слабым?

Она подошла к Никандо и, дотронувшись до его плеча, даже сквозь несколько слоёв одежды почувствовала, что всё его тело покрыто испариной.

— Встаньте, — сказала Тэйра ровно. — Возьмите себя в руки, в конце концов.

Он посмотрел на неё растерянно и одиноко.

— Мне очень плохо... — повторил Никандо то, что написал в записке, однако теперь это уже не произвело прежнего эффекта.

— Терпите, — посоветовала Тэйра с бессознательной жестокостью. — Как будто бы кому-то хорошо.

Он вздрогнул и побледнел ещё больше, однако, не глядя на неё, поднялся на ноги.

Тэйра подхватила его под дрожащую руку и повела обратно в спальню.

По дороге злость, владевшая ею, тоже схлынула, и ей захотелось сделать что-то, чтобы загладить эффект от своих суровых слов — к счастью, Никандо не умел долго обижаться, это она уже поняла.

Усадив его на постель и поправив на ней подушки, Тэйра встала перед ним и принялась рассеянно заплетать одну из его длинных прядей в косичку.

— А теперь вам надо выпить горячего вина, — сказала она самым доброжелательным тоном. — Знаете, такого с мёдом, с лимонной и апельсиновой цедрой, с корицей и гвоздикой, с кусочками яблока и мускатным орехом? Это очень вкусно. Если бы вы сейчас были у меня, я бы вам приготовила.

Никандо по-прежнему не смотрел ей в глаза, однако уголок его рта дёрнулся.

Какое-то время он выглядел как человек, который мучительно борется сам с собой.

А потом вдруг как-то неуклюже встрепенулся, подался вперёд, и, обхватив Тэйру всё так же сильно дрожащими руками, вжался лицом ей в живот.

— Я хочу заняться с тобой любовью, — сказал он.

Тэйра окаменела.

— По-настоящему, а не только так, как раньше, — продолжал Никандо, дрожа от волнения. — Я так хочу этой близости, чтобы никакой преграды между нами не стояло, чтобы почувствовать тебя всю. Но ты постоянно отгораживаешься от меня, и, хоть я для тебя открыт, ты для меня — нет. Почему? Если бы ты знала, как ты меня измучила...

Она стояла, не шевелясь и не пытаясь скинуть с себя его рук

Он поднял взгляд и увидел, что она смотрит куда-то сквозь него таким же окаменевшим, неподвижным взглядом, каким было её тело.

Лицо его перекосилось и, казалось, он хотел отпрянуть, однако передумал и глубоко вздохнул.