им

— Я не о том. Мне не нужны твои деньги. Где мне взять свои?

— Ты куда-то собрался? На кой хер тебе свои деньги?

Как если бы мои потребности становились его потребностями, но только при условии, что я буду рядом. Как только я выходил за пределы его территории? Я становился нищ.

— Я должен платить за еду, жильё, одежду — повторил я те правила жизни, которые узнал за несколько дней в городе. — Я должен заплатить тебе за Рэймса.

— Если согласишься с тем, что ты женщина, я не возьму с тебя ни гроша, просто потому что я — джентльмен старой школы.

Словно жизнь велась по тем же правилам, что и азартная игра, где дама была самой сильной картой в колоде.

Как же.

— Лучше я тоже буду джентльменом старой школы, — ответил я.

— Чем же это лучше?

— Хотя бы тем, что я не закончу на ферме тухлым куском бесполезного жира.

— Ферма-ферма, чего ты заладил? Не собирались тебя забирать на ферму! С чего ты вообще это взял?!

На пару мгновений я потерял дар речи. С чего я взял? Потому что это все знали. И сейчас эти его вопросы... как будто он не был умнейшим человеком из всех моих знакомых.

— Сколько я себя помню, мне все говорили, что это произойдёт со мной. Так заканчивают все бракованные.

— Бракованные? — Он отшвырнул карты, голые женщины разлетелись по столу. — Думаешь, если бы ты был таким бракованным куском дерьма, за тобой бы послали Зорких? Дай-ка я тебе кое-что расскажу про этих ребят. Это элитное подразделение, гвардия энитов, их сторожевые псы и гончие, лучшие из лучших. Ими могут стать только люди из пробирок. Новейшие модели. Подбирать всякий мусор их не посылают. — Подведя итог, Многорукий бросил: — Тебя купил кто-то, балда.

— Купил?

— Ты должен был стать "куколкой". — Откинувшись на спинку стула, он достал сигареты. — Судя по всему, какой-то энит-извращенец отвалил за тебя немалые деньжищи. Причем сделал это тайком.

— Извращенец? — повторил я по слогам.

— В покупке "кукол" нет ничего плохого. Но тебя везли через нашу свалку, по заброшенным маршрутам на какой-то развалюхе. А значит, кто-то не хотел, чтобы о его покупке знали, дабы она не повредила его репутации.

— Но ты же сам сказал, что в покупке "кукол" нет ничего плохого.

— В покупке — нет. В некоторых видах использования — да. — Он взял в руки ближайшую к нему карту и повернул ко мне. Мне подмигивала блондинка в коротенькой юбчонке и с сиськами наружу. — Эниты никогда, ни при каких обстоятельствах не должны трахаться с людьми, ясно?

Я покачал головой.

Я уже успел понять, что не знаю чего-то очень важного, что объединяет всех здесь, вокруг чего вращалась вселенная этого города. Словно помимо домов, транспорта, людей здесь было еще что-то, присутствовало незримо, ощущалось в воздухе. Какая-то жажда. Болезнь. Слово "трахаться" было самым распространённым, я мог услышать его за день раз сто, если не боялся выйти на улицу. При том что в приюте никто ни о чём подобном слыхом не слыхивал.

— Да потому что вы в своём приюте все поголовно сидели на стабе, — пояснил Многорукий. — И взрослые, и дети. Это касается не только вашего приюта, вообще всех людей, подчиняющихся системе. "Мебель", "кукол", солдат, простых работяг — всех. Кроме нас. Нас система пережевала и выплюнула, и мы выживаем здесь без стаба.

— Он дорого стоит? — спросил я.

— Да нет, не особо.

— Тогда почему его просто не купить?

— Потому что секс — смысл жизни. Это единственное удовольствие, которое можно получить в этой поганой дыре.

Я размышлял над его словами минуту-другую, разглядывая женщин на картах. Я был на них совершенно не похож. Какое облегчение.

— И для тебя тоже?

— Со мной всё немного иначе, — проворчал Многорукий, держа сигарету между зубами.

— Потому что ты — энит?

— Чёрт тебя дери! Да с чего ты это взял?!

Я помялся, прежде чем напомнить:

— Ты использовал контроль в тот раз.

— Я же тебе говорил: так могут все новые модели.

— Ты здесь живёшь уже больше шести лет. Так Майлз сказал.

— Майлз? — повторил он, словно не знал никого с таким именем. — Мало ли что тебе наплёл этот мудозвон. По-твоему здесь лучшее местечко, чтобы пустить корни кому-то из элиты? Или может я один в один похож на того иерарха, с которым ты столкнулся в своём приюте? Я похож на него?

Я молчал, потому что не знал, какой ответ правильный. Был ли он похож на иерарха? Однозначно нет. Но он и на обычного человека не был похож.

— Майлз сказал...

— Не слушай ты всяких придурков.

Но я не унимался.

— Если бы ты был из пробирки, тебе бы не нужны были те фотографии или эти карты.

— А если бы я был энитом, мне бы они охренеть как понадобились, так что ли?

Я настаивал на своём, потому что инстинктивно понимал: он бы не стал так рьяно доказывать обратное, если бы его это не задело. Он бы сказал мне убираться, потеряв интерес к спору. Я надавил на больное место, и он отреагировал протестом, как и полагается любому живому существу.

— Знаешь, как называется такая логика? Женская. — Многорукий перешёл в контрнаступление.

— Любой на твоём месте был бы рад услышать, даже по ошибке, что его приняли за энита. А ты... словно отмыться от этого пытаешься.

— Может, я их ненавижу, а?

— Тогда ты тем более не человек из пробирки. У них на генном уровне прописана любовь и бесконечная преданность энитам.

— Это тебе тоже Майлз сказал?

— Нет, это любой дурак знает.

— Даже такой как ты?

— Как видишь.

Затягиваясь, он смотрел на меня уже не как на крошечную женщину, а как на большую проблему.

— Какая тебе вообще разница, кто я такой? Если это просто любопытство, то это тоже сугубо бабская черта характера.

Он бил по самым очевидным уязвимым местам. Я его просто не узнавал. Это же было слишком просто в его понимании. Тогда зачем опускаться до такого примитивизма в разговоре с сопляком вроде меня?

— Я ухожу, — пробормотал я, собирая карты со стола.

— Решил сбежать? Это опять-таки бабский поступок.

Я не собирался спорить, пряча колоду в карман и направляясь к выходу. Многорукий меня не останавливал, лишь кинул вслед:

— Принеси мне выпить!

Когда я оказался за дверью, то сообразил, что на мне не было "бронежилета", но возвращаться за ним не стал.

Глава 10

Это был первый раз, когда я вышел на улицы поздно вечером. Если не считать, конечно, той ночи, когда я вообще здесь появился. С тех пор прошло не так уж много времени, но почему-то я чувствовал себя повзрослевшим на несколько лет.

После захода солнца в городе становилось особенно людно и, как ни парадоксально, ярко. Вечером на улицах было светлее, чем в иной день. Разноцветный неон и фонари превращали эту дыру в пёстрый калейдоскоп.

Но сегодня всё было иначе. Темноту рассеивал лишь тусклый свет из окон, в которых горели свечи. Я еле добрался до бара Майлза и Фрика, и маршрут показался мне совершенно незнакомым.

Музыка не встретила меня с порога. Внутри было мрачнее, чем обычно, но это добавляло атмосфере шарма, а сигаретный дым — мистики.

Людей было мало.

Я прошел к барной стойке чуть ли не на ощупь, наступив на ногу кому-то из гостей и услышав о себе много нового.

— Пошёл отсюда, шкет, малолеткам не подаём! — рявкнул Майлз, когда я сел на высокий стул.

— Я карты принёс.

— А, это ты! Глаза совсем паршивыми стали, а тут еще свет отрубили. — Он приблизил импровизированный подсвечник из бутылки. — Тебе принести чего?

— Я не голоден.

— Ничего не говори. Сейчас дам тебе попробовать сыра и вяленого мяса, а?

— Звучит круто.

— И соевого молока. — Он убежал, наплевав на требовательных клиентов, которых пришлось обслуживать терпеливому Фрику.

— Почему нет света и музыки? — спросил я у него, и он махнул рукой.

— Неполадки на подстанции. Такое часто бывает.

— У нас свет был, когда я выходил.

— У Многорукого свой генератор. Весь остальной город платит Мэду за электричество.

— А почему вы не поставите свой генератор, как Многорукий?

Фрик посмотрел на меня, как на чокнутого.

— Нельзя.

— И долго так будет?

— По-разному. День-два. Бывало и на неделю отрубало.

Я тоскливо посмотрел на пыльные колонки, висящие по углам, и Фрик догадался, что именно меня так волнует.

— Не вешай нос, сейчас будет чуть веселее.

И он указал на то, что невозможно было не заметить, но чьё предназначение оказалось трудно угадать. Скорее уж эта громадина походила на тот самый генератор, которого этому бару сейчас так не хватало. И это был генератор, в каком-то смысле...

Музыки.

Когда за барной стойкой вновь появился Майлз с тарелками, Фрик что-то шепнул ему и пошел к этой громадине.

— На самом деле, он только и ждёт момента, чтобы похвастаться своим талантом. Когда отключают ток, это ему всегда на руку. А вот мне нет. — Майлз кивком указал на практически пустой зал. — Этому роялю уже лет триста. Расстроенный к чертям. Лучше заткни уши.

Но я не стал.

Фрик утроился перед этой штуковиной на низкой табуретке, открыл крышку, его пальцы коснулись белых и чёрных клавиш, и... я понял, что с места до утра не сдвинусь.

— Э-э, нахер эту кислую выпивку и музыку... — проворчал своему товарищу пьянчуга, сидящий рядом. — Пойдём к Мэду.

— Да. У него там и посветлее будет.

— Может, увидим его "женщину". Слышал, ему там реально сделали щель.

— Гонишь.

— Да чтоб я сдох! Говорят, Мэд нашёл какого-то доктора, тот отчикал мальцу член и бубенчики и сделал стопроцентную вагину.

— А сиськи?

— Не, на сиськи денег не хватило.

Я почти не слушал их болтовню, сосредоточившись на еде и музыке. Тот, кто первым заговорил о гармонии, вероятно, имел в виду именно это сочетание. Фрик играл долго, с наслаждением, не замечая ничего вокруг... Ему даже свет не нужен был, руки сами знали, что делать.

— Никак не могу понять... В одну и ту же минуту, я — самый несчастный ублюдок на свете, а он — самый счастливый, — пробормотал Майлз, наливая себе стопку. — Скоро я обанкрочусь и повешусь.

Стукнувшись с моим стаканом молока, он запил свою досаду. А когда Фрик поднял руки от рояля, захлопал в ладоши, как бешеный. Я тоже. Мне сразу понравилась эта традиция. Я хлопал до того момента, пока Фрик не вернулся к барной стойке.

— Без женского вокала звучит, как отстой.

— Звучало обалденно! — воскликнул я.

— Правда? — Он посмотрел на меня так, что я понял — мы с ним друзья навек.

— Звучало как всегда, Фрик, — сказал Майлз.

— Вообще-то, это кое-что новенькое. Я разучивал её месяц.

— Ты, блин, всех клиентов распугал.

— Без музыки совсем тоска, ну? — Фрик посмотрел на меня, зная, что я его поддержу. Чистосердечно. — А клиенты ушли, потому что у Мэда свой генератор. Там хоть и светло, но музыка — дерьмо.

— Многим нравится.

— К Мэду все здесь подлизываются.

— Нет, он просто позволяет в своем клубе то, чего не допускает в остальных. Драться, ширяться, трахаться, — пояснил Майлз мне. — А у нас даже в карты нельзя играть... О, кстати, говоришь, ты принёс ту самую колоду?

Я вытащил из кармана карты, и Майлз сразу же раздал на троих.

— Хо-хо-хо, — гаденько рассмеялся он, разглядывая свой "веер". Фрик рассматривал свой молча, но если бы здесь было чуть светлее, я бы сказал, что он покраснел.

Они долго не могли начать игру, ерзая на стульях, поправляя штаны и переглядываясь.

— Ты же говорил, играть в карты запрещено, — заметил я.

— На деньги нельзя. — О, это как раз так, как я не умел. — Сыграем на выпивку. Проиграешь — пьёшь.

— Мы на работе, — напомнил Фрик.

— Посетителей всё равно нет. И уже не будет... до следующей недели. — Майлз выкинул на стол между нами первую карту. — Понеслась.

Игра набирала обороты, подогреваемая не столько выпивкой, сколько изображениями на картах. Майлз грёб их себе, как сумасшедший, хотя я знал, что это предвещает его проигрыш. Но его это не расстраивало. Он стал ещё болтливее. Фрик же наоборот притих, долго думая, прежде чем бить карты, словно не хотел расставаться с некоторыми экземплярами.

В двух словах — я просто не узнавал этих парней. И почти не удивился, когда выяснилось, что во всех партиях выиграл я.

— Мне трудно соображать, когда я на них смотрю! — оправдывался Майлз.

Фрика же эта игра, похоже, вогнала в депрессию. Откинувшись на спинку стула, он запрокинул голову и свесил руки.

— Мы родились не вовремя, — подытожил Майлз, раскладывая пасьянс. — Открой я бар лет триста назад, у меня от посетителей отбоя не было бы. А знаешь почему? — Он не обращался ни к кому конкретно. — Потому что я сделал бы так, чтобы тут крутились женщины. Ничего бы не делали, просто сидели, качали ножками... улыбались... пили сладкие коктейли... хихикали...

— Я бы играл, — прошептал Фрик куда-то в потолок, — а женщина в платье лежала бы на моём рояле. Она могла бы не петь даже, а просто... ну, подпевать... постанывать там, вздыхать...

— Или ходить по моей барной стойке на вот таких вот каблучищах. — Майлз налил им ещё выпить, теперь уже просто так. — Да, танцевала бы на моей барной стойке...

Возможно, подумал я, триста лет назад я бы тоже согласился быть женщиной. Судя по всему, тогда это было не только безопасно, но и престижно.

Опасаясь разоблачения, я осторожно спросил:

— Вы же их... не видели никогда, да?

— Только на картинке, — бросил Майлз, демонстрируя мне двойку пик, на которой из одежды были лишь микроскопические трусики.

— Интересно... — пробормотал Фрик. — Каковы они настоящие на ощупь... должно быть мягкие... везде очень мягкие, гадкие... грудь, бёдра...

— А мне бы только посмотреть хватило. Разок увидеть.

— Ну да, ври дальше.

Я почувствовал себя так, словно оказался в заброшенном храме уже давно умершего бога. Они покланялись ему, тосковали без его милости и любви и как верные последователи жаждали встречи с ним. И несбыточность этого желания, как ни странно, делала их веру такой крепкой, яростной, насущной.

— Мечты сбываются, мальчики, — раздалось за моей спиной. — Нальёте девушке выпить?

Глава 11

Несмотря на то, что у Майлза и Фрика одномоментно исполнилась заветная мечта, счастливыми они не выглядели. Повернув как по команде головы к новому посетителю, они так же дружно выругались.

— Кристиан, какого хера ты тут оставил?! — протянул Майлз и тут же расхохотался, поняв, как удачно пошутил.

— Кристина. Можно просто Крис.

Кристина разместилась слева от меня, и я покосился на неё. Думаю, она для этого рядом со мной и села, чтобы я оценил различия. Я был грязен, взъерошен, неопрятен. Крис же была похожа на ожившую тридцать седьмую карту в колоде — глянцевая, лощённая, с шикарными светлыми волосами и ангельским личиком. Только в платье и без груди.

Я вписывался в дешевую обстановку замечательно.

Она же была из параллельной вселенной.

— Ты так встречаешь всех своих гостей?

— Не твоего ума дело, как я их встречаю.