— Нельзя нам, Юлька, тут болеть, — резюмировал Венька, — Мы ж только своими лекарствами лечиться умеем, и то едва-едва. А того, что у нас осталось, ни на одну серьезную хворь не хватит.

— Слушай, но они же тут как-то лечатся и при этом выживают, — парировала я, и нарвалась на вполне предсказуемый ответ:

— Вот ты давай и учись у знахарок местных. Хотя лучше всего было бы, если б нам эти знания совершенно не пригодились.

Совет был очень даже к месту, так что я решила при случае им воспользоваться, хотя все равно без Венькиной помощи бы не обошлось — языка-то местного я так и так не понимаю.

Но сначала мы все-таки пытались отсюда выбраться. Пытались, пытались... Да всё без толку: не было тут больше никаких дыр во времени. И вот на третий не то четвертый день, притомившись от поисков, мы возвращались к родимой (однако, она уже для меня родимой стала — не слишком ли быстро?) деревне.

— Слушай, Вень, — сказала я. — Мне тут одна мысль в голову пришла, в порядке бреда...

— Ну так может, пусть она там так и остается? — ехидно поинтересовался не менее уморившийся парень, — Раз уж это бред...

— Да ну тебя, балда, — я запустила в него подвернувшимся камушком, промахнулась, и все-таки продолжила, — Может, нам действительно петух нужен?

— Какой петух? — обалдело уставился на меня Венька. — Юльк, ты того, не перегрелась, часом?

— Какой-какой, красный, — ворчливо ответила я. — Ты что, Акунина не читал?

Этот игнорамус отрицательно помотал головой, всем своим видом демонстрируя, что слыхом не слыхал ни о существовании писателя Акунина, ни о похождениях героической монахини Пелагеи. Пришлось рассказывать.

— Ну ты даешь! Культовая же книга была, по ней все вокруг с ума сходили еще пару лет назад. Ты что, про Пелагею вообще не слышал ничего? Даже не знаешь, кто это такая?

— Кажется, певица, — ответил он неуверенно, — а что, нет?

— Сам ты певица! — возмутилась я. — Это наша мисс Марпл, даже покруче ее. Ну, короче, она монахиней была, только ее постоянно в авантюры всякие затягивало. То убийства расследовала, то еще чего. А потом там в наше время ... ну, то есть, не в наше, а в 19 век... занесло пророка одного девнего, Мануйлу. Короче, оказалось, что в Евангелии вес совсем неправильно написано и она за ним потом туда назад отправилась, чтобы его спасать. Вот они там тоже через всякие такие пещеры туда-сюда мотались, только у них еще петух был, без него ничего не получалось.

— Неправильное Евангелие? А кто такая мисс Марпл? — спросил он, и мне стало понятно, что разговор может затянуться надолго, — ну вот Дэна Брауна я знаю, хотя и не читал.

— Мисс Марпл — это ж у Агаты Кристи, ты чтоооо! — возмущенно завопила я. — Твой Дэн Браун — плагиатор жалкий, чужие идеи тырит. А Мисс Марпл — это бабка такая чумовая была, самые сложные преступления распутывала как нефиг делать, причем там, где никакие следователи разобраться не могли, что к чему.

А Пелагея? Она тоже у Кристи? Ты извини, я вообще детективы как-то не люблю.

— Пелагея — это у Акунина, — я начала терять остатки последнего терпения. — Что-то ты, Венечка, совсем от литературы отстал, позорище этакое! А Евангелие — да, неправильное, на самом деле все совсем-совсем не так было, и вообще, казнили совсем другого человека, ясно? Потому что Тот — спасся, случайно в наше время провалился.

— У Акунина... — в его голосе послышалось какое-то даже не то чтобы сомнение, а ирония, — ну и что, кого там у Акунина казнили? Петуха или Пелагею? И вообще, как нам это поможет?

— Да какая разница, кого там казнили? — я топнула так, что в сторону фонтанчиками брызнул песок. — Петух нам нужен, причем красный. Без него переходы во времени не получаются. Пошли у аборигенов поспрошаем, может, у них такое все-таки водится, а?

— Вот в нашем далеком будущем некоторые евреи верят, — серьезно ответил Венька, — что когда придет Мессия, он принесет в жертву красную корову. Абсолютно красную, рыжую, то есть, без единого волоска. И когда рождается рыжая-рыжая телочка, вокруг нее собираются всякие раввины, осматривают ее и ищут черные и белые волоски. Разумеется, несколько таких находят. Значит, корова не та и Мессия еще не пришел. Клевая отмазка, да? Вот и с петухом ничего оригинального у твоей Пелагеи Марпловны. Не найдем такого. Да и вообще, ты что, всерьез в это веришь? Мы сюда-то безо всяких сельскохозяйственных достижений попали, значит, и обратно так же можно пройти. Только надо найти, где.

— Да причем тут коровы твои? — отмахнулась я. — Коровы тут совершенно не при чем. А петух вполне мог где-то в кустах гулять, а мы и не заметили. Ну Вень, ну тебе что, жалко, что ли? Ну давай версию с петухом проверим, зря что ли в книжках пишут?

— Давай проверим, — кивнул он, — если найдешь красного петуха, сразу его тащи сюда. Даже подскажу тебе, как это спросить на местном наречии, или, вернее, на библейском иврите: "хайеш лакем тарнеголь эдом", ну или как-то так примерно... нарисуй им, они поймут. Слово "тарнеголь" ужасно древнее, между прочим, в западно-семитские языки пришло из аккадского, а в нем оно из шумерского "тар-лугаль". А это по-шумерски "птица-царь". Они тут уже шумерский забыть успели, если вообще знали, но слово должны понять. Видишь как, птица-царь! А ты его резать собираешься ради какой-то Пелагеи!

— Да не собираюсь я твоего царя резать, вот еще! Мы его просто в пещеру затащим, чтобы коридор времени открылся, и пусть живет себе дальше. Что ж я по-твоему, совсем живодерка, что ли? — идиотизм нашего разговора начал меня несколько утомлять. — Ну ведь всюду же говорится, что для коридоров времени нужно что-то магическое — зелье или животное, или заклинание. Ну помнишь, в "Пришельцах", фильм такой классный был с Рено и Клавье, они тоже в будущее попадали с помощью магического пойла и заклинаний. Но на такой сервис нам с тобой тут точно рассчитывать не приходится, будем своими силами обходиться. Точнее, петушиными...

— А вообще-то я не знаю, как у Акунина, — рассудительно ответил Венька, — но в этой культуре обязательно надо кого-нибудь зарезать, сжечь или на худой конец замуровать, чтобы что-нибудь получилось. Жертва называется. И это хорошо еще, если только петуха. Тут знаешь, как города основывают? На детских телах. Приносят в жертву ребенка и ставят на нем ворота. Вот, например, в Иерихоне так было. Об этом твоя Пелагея не рассказывала?

— Ты что, серьезно? — с ужасом уставилась я на него. — Нет уж, вот чего нам точно не надо — это человеческих жертв. И ... и что, наша деревня тоже вот так основана?

— А откуда ж я знаю, — отозвался Венька, — деревня, может, и нет... Наверное, только большие города. Маленькая деревня — маленький ритуал. Большой город — большой. А уж когда...

Но он не договорил, потому что как раз на этой радостной ноте мы и подошли к деревне, где как раз произошло Великое Финикийское Побоище. Нет, Венька, конечо, пытался заставить меня держаться в сторонке, но не тут-то было. Особенно когда этот доисторический придурок свалил его нечестным приемом и пытался прирезать своей ржавой железякой.

Короче говоря, когда битва была закончена, горло у меня изрядно саднило, а руки были покрыты скользким налетом — похоже, наши противники не обременяли себя излишним пристрастием к чистоте.

Но самое примечательное, как оказалось, ждало нас впереди. Венька возглавил трехсторонние переговоры, неожиданно присмиревший вождь агрессоров начал предъявлять претензии нашим хозяевам за нарушение торговых договоренностей, а почтенный Имра-как-его-там изо всех сил отбояривался, ссылаясь на то, что пришелец в одностороннем порядке повысил цены, не проинформировав о этом контрагентов в установленные сроки. Короче говоря, плавали-знаем, ну чисто мои беседы с Меценатычем. Разве что ближневосточный темперамент договаривающихсядобавил им колорита. Я и Веньку раньше таким не видала, как он руками, оказывается, умеет размахивать... В Израильщине, видать, без этого договариваться никак не получается.

Ну и что бы они без меня, спрашивается, делали? Хотя Венька на меня и злился, что все переводить приходится, а сам бы нифига не догадался, из-за чего весь сыр-бор разгорелся. Я, правда, сама тоже не сразу врубилась, в чем дело, но когда до меня дошло, что хозяева наши никак не могут расплатиться за груз египетских бусин, вот тут бедному Венечке пришлось попотеть, потому как меня эта информация привела в состояние бурной радости, которую было просто необходимо разделить с соотечественником.

Поначалу Венька никак въехать не мог, что за ценность такая великая — бусины, чтобы из-за них устраивать подобные танцы с песнями. Пришлось объяснять и про историю стекла, и про египетские украшения, и про страшную дефицитность товара, который позволить себе могли далеко не все желающие. Удивительно вообще, как в этой захудалой деревушке на такую покупку могли решиться. Не иначе, для культовых целей, потому как ни на старейшине, ни на женщинах его дома подобных ценностей я до сих пор не видела.

Говорить пришлось, естественно, по-русски. Почтенный Имра уже привык маленько, а буйный сын моря, раскрыв рот, слушал речи на неведомом наречии, да еще, кажется, не слишом одобрял мое активное участие в разговоре.

В конце концов, какой-никакой, а консенсус нашли. Воинственный вождь согласился поумерить аппетиты и даже даровал нашим односельчанам довольно приличную отсрочку. Достопочтенный Хоттабыч остался весьма доволен этим решением, а я утащила Веньку в сторонку на очередные сепаратные переговоры.

— Венечка, миленький, попроси их показать мне бусины, ну пожалуйста.... — ради такой редкости я готова была быть самой нежностью.

— Да зачем тебе? — буркнул парень, которому я, похоже, малость поднадоела.

— Ну ты не понимаешь, это же редкость такая...

— Я не прощу себе, если не увижу. Ну это... это как тебе пройти мимо оружейного салона и даже не посмотреть на самую последнюю модель УЗИ, — наобум выпалила я.

— Насмотрелся я на них по самое нехочу — пробурчал Венька, но, что надо было, сказал. В мои руки легли бусы. Как же их обрисовать-то, чтобы понятно было? Да, конечно, по меркам современным бусины эти были весьма неказисты — неровные, различающиеся по размеру, но они были — живые. Их с любовью делал вручную мастер, а не штамповал безличный станок. И еще они были — первые, самые ранние, новорожденные стеклянные бусины. И делать их умели только в Египте.

— Венька, ты не представляешь, это же потрясающая редкость! — зашептала я, борясь с отчаянным деланием заныкать хотя бы пару штук на память. — Они же чудовищно дорого стоят... то есть, стоили... ну, тьфу, короче ты понял. — И украшения из них толком умеют делать только в Египте...

Парень только фыркнул. Ну да, чего от них ждать, от мужчин?

— Слушай... — я ненадолго задумалась, — А может, помочь им расплатиться?

— Кредиткой.

— Да ну тебя, вечно ты со своими шуточками... Не, серьезно, что-то такое, что они смогут дорого продать...

Венька на полминутки призадумался, а потом сказал такое, что у меня глаза на лоб полезли:

— Фотоаппарат!

Он даже не спрашивал, а почти приказывал мне. Я возмутилась:

— Да ты что! Там же все фотки! Я же ими всю карточку забила, хорошо еще одна запасная есть...

— Запасная? — обрадовался парень, — пустая, да? Ну вот ее и вставь. А эту себе сохрани на память.

— Да ты что! — продолжала возмущаться я, — а сколько мы тут всего еще увидим! Разве можно!

— Батарейки, — скучно и просто ответил он.

— Что батарейки? У меня вон запасной комплект был, только что вставила...

— Мы в ближайшие три тысячи лет увидим место, где можно купить пальчиковые батарейки, как ты думаешь?

— Ну... а мы что, три тысячи лет тут будем сидеть? — ошарашено спросила я. В самом деле, мне как-то не приходило это в голову.

— Я не знаю, Юль, — как-то устало и очень серьезно ответил он, — мы с тобой в древнем мире. Тут ценятся серебро, умение владеть оружием, а главное — родовые связи. Все эти наши побрякушки — они совсем не для этого мира. Как мы будем отсюда выбираться, я понятия не имею. Но я совершенно точно знаю, что мешочек серебра и благодарная толпа деревенских жителей помогут нам в этом гораздо больше, чем дохлый фотик без батареек. А сдохнет он скоро. Вот и впарим его любителю халявы и приключений. Я бы еще мобильник свой ему продал, с рингтонами всякими, да он уже разрядился. Куй железо...

— Не отходя от кассы, — грустно ответила я. Фотика было безумно жалко, но Венька был прав. И вообще... Я вдруг ощутила эти три тысячи лет — ну вроде как в раньше на самолете летела, знала, что десять тысяч метров отделяют меня от земли, и ничего, а тут оказалось, что надо прыгать — и каждый метр из десяти тысяч всей кожей враз прочувствуешь. Я знаю, я один раз сигала с парашютом для прикола — не с десяти, конечно, и даже не с тысячи, но все-таки...

Молча достала я из сумки сменную карточку памяти, тщательно убрала заполненную в маленькую коробочку и отдала фотик Веньке. Пусть сам с ними торгуется. И отошла в сторонку. Ну чего им видеть, как я реву? Подумают, фотика жалко. А дело вовсе не в фотике!

Следующие полчаса у мужчин прошли в оживленной дискуссии, из которой я разбирала только охи, ахи, причмокивания и прочие междометия. К концу, правда, слышно стало и повторявшееся слово "шекель" — я еще удивилась, неужели израильская валюта такая древняя. Это потом Венька мне объяснил, что шекель был мерой веса, общей для всего Ближнего Востока, чуть больше десяти граммов, и что шекелями серебра измеряли цену любой крупной покупки. А я тогда слишком переживала, чтобы о таких вещах задумываться.

— Перекредитовались! — радостно завопил Венька, когда дискуссия, казалось, готова была перейти в мордобой, — на самых выгодных условиях! Деревня платит половину цены баранами и рыбой, а другие полцены — этот фотик! И нам с тобой бонус, смотри, — довольный Венька потрясал передо мной каким-то кожаным кошелем.

— Это бусы? — с надеждой спросила я.

— Какие бусы? — не понял парень.

— Ну, я же бусы хотела у них выменять?

— Ах, ну да, — недоуменно сказал он и снова повернулся к финикийцам, уже бережно упаковывавшим свое приобретение. Вот они, мужчины! О самом главном и думать забыл. Но тут в разговор неожиданно вступил почтенный старец.

— Он говорит, — перевел мне Венька, — что половина всех бус, которые только есть в деревне — это дар владычице, как они тебя по привычке называют. А если кто из местных девок пожадничает, Ибирану ей лично задаст!

— Оставьте вы бедных женщин в покое! — крикнула я, выбежала за ворота и яростно зашагала прочь от деревни в сторону, куда глаза глядят.

Вот есть же такие вещи, которые за три тысячи лет совершенно не изменились, блин.

13.

Торговая операция оставила нас с очень неплохими по тем временам капиталами — полтораста шекелей чистого серебра, уж и не знаю, сколько бы всё это потянуло в наши собственные времена. В общем, почти два кило там было, а нынешними ценами на серебро я как-то никогда не интересовался. Даже шальная мысль пришла в голову: вот если бы найти ту самую дыру, или Переход, как мы с Юлькой стали его называть, так можно было бы организовать очень даже прибыльный бизнес: сюда тащить всякую бытовую технику, а также запасные батарейки к ней, а отсюда — серебро, а то и золото, ну, на худой конец экологически чистую продукцию. И пусть потом археологи будущих веков удивляются своим находкам.