Товарищ гвардии король

— Изя, я, конечно, не сатрап и самодур, чтобы давить разумную инициативу подчинённых, но ответь на один вопрос... Тебе непременно нужно лететь вперёд?

— Да, там километров через сорок должен быть аэродром. Долетим, командир! — по лицу Израила стекали крупные капли пота, что, впрочем, не убавляло энтузиазма.

— А вниз?

— Что вниз? — не понял напарник. — Нельзя, разобьём машину.

— С высоты полутора метров?

Напарник опустил голову и задумчиво посмотрел на траву, уже достававшую до поплавков гидросамолёта. Потом сказал:

— Да, действительно, немецкие аэродромы мне никогда не нравились. Ну их на фиг...

Трёх часов нам вполне хватило, чтобы разобраться в сложившейся ситуации. Уютно потрескивал костерок, над которым Чкалов повесил котелок с водой, а запасливый Рубинштейн пытался приготовить ужин из случайно завалявшихся в его вещмешке продуктов. Абрам уверял, что трёх килограммов гречки, куска копчёного сала размером пятьдесят на пятьдесят сантиметром и восьми банок тушёнки вполне хватит заморить червячка. Наш человек! Ага, ничто так не сближает людей, как совместная трапеза. Кроме выпивки, конечно. Я не человек, но против предложения перекусить не возражал.

— Что будем делать с бароном? — прошептал мне на ухо Израил, отмахиваясь рукой от дыма. — Валерий Павлович говорит, что он уже пять часов в сознание не приходил.

— Он уже король.

— Кто, Чкалов? — не понял напарник.

— Он лётчик. А ты — дурак! Я про фон Такса.

— Теперь понял. Только как его отсюда вытаскивать будем?

Вопрос хороший, жалко что ответа не знаю. Можно, конечно, попытаться просто перенести в ближайший госпиталь, но, насколько помню, аварийный канал телепортации переместит туда, куда живым людям вход строго воспрещён. Рано ему на тот свет. А другие способы приведут к аналогичному результату, только более болезненно. Как ни осторожничай, но... Что архангелу здорово, то немцу смерть. Хотя и обрусел фон Такс до неузнаваемости, только рисковать не стоит.

— Резать будем! — принял я волевое решение.

— Кого? — Абрам выронил ложку и побледнел. — Командира?

— Кого надо, того и будем! И не лезь не в своё дело! — пришлось прикрикнуть на Рубинштейна. — Лаврентий Павлович, ты готов?

— А почему сразу я? — возмутился Берия. — На вашей совести, Гавриил Родионович, народу побольше будет.

— И что?

— Ну как же? Вам привычнее. Или Изяславу Родионовичу поручите, — по предварительной договорённости мы перешли на земные имена и звания. — Пусть Раевский фон Такса добивает.

— Кто говорит о добивании? Операцию делать будете.

— Нашими методами? — Лаврентий Павлович достал из кармана очередной приборчик.

— Погоди, — вмешался Изя. — Это же для экстренных случаев.

— А сейчас какой? Не бойся — тридцать лет гарантии.

— Вот и я про то. Сейчас фон Таксу чуть больше тридцати, а в шестьдесят два нога и отвалится.

— Да? Не знал.

— Конечно, производители никогда не предупреждают о побочных эффектах. Так что готовься.

— Но почему я?

— Потому что интеллигент.

— Чего? — рука Лаврентия Павловича потянулась к лежащему на траве автомату.

На подчинённых пришлось слегка прикрикнуть:

— Тихо, товарищи генералы!

В наступившей тишине вдруг послышался треск кустов и незнакомый голос:

— А старшим сержантам можно громко, однако?

— Кто здесь? — Берия клацнул затвором. — Выходи, стрелять буду!

— Тогда не выйду, товарищ генерал-майор, — но, противореча словам, над зарослями показался плохо различимая в вечернем сумраке фигура. — Зачем стрелять? Бадма не белка, однако.

При ближайшем рассмотрении незваный гость оказался танкистом. Во всяком случае, на это указывал промасленный и прожжённый в нескольких местах комбинезон, а также шлемофон, зачем-то отороченный лисьим мехом. И ещё были у незнакомца узкие глаза, высокие скулы, нос кнопочкой и круглое лицо, наводившее на мысль, что родители при его зачатии слишком долго глядели на луну.

— Танкист? — уточнил Раевский.

— Так точно! Старший сержант Бадма Долбаев!

— А где танк?

— Там! — закопчённый палец ткнул в звёзды над головой. — На благословенном небесном полигоне, где текут соляровые реки, боекомплект никогда не кончается и каждую ночь приходят семьдесят семь опытных механиков с золотыми маслёнками.

— Подбили?

— Угу, совсем сожгли, — старший сержант грустно кивнул и заметил лежащего на носилках фон Такса. — Что, совсем дохлый?

— Нет, живой ещё.

— Лечить надо, однако.

— Надо, — согласился Израил. — Только некому.

Долбаев, укоризненно покачав головой, достал из-за пазухи смятую немецкую фуражку и баранью лопатку, хранящую следы острых зубов.

— Добрых духов подманивать надо. Завтра как новый будет.

— Думаешь, поможет?

— А то нет... В моём стаде ещё ни один бык не подох! Водка есть?

— Есть.

— Чуть побрызгаем. Тогда жить будет.

Глава шестая

Кажется, чего-то удостоен,

Награждён,

И назван молодцом.

Владимир Высоцкий.

За три дня до описываемых событий.

— Ой, перемать, мани падме хум, Никола Угодник-даа... Однако головой думать надо, хундэтэ нухэрнууд!

Как всегда в минуты душевного волнения командир танка СМ-1К под номером пятьдесят два Бадма Иринчинович Долбаев заменил в своей речи не совсем цензурные выражения призывами всех святых и словами родного языка. Впрочем, переводить их с бурятского явно не стоило. Но материться при подчинённых — моветон. Особенно сейчас, когда кругом сам виноват. Зачем нужно было торопиться из рембата? Кровь потомственного потрясателя вселенной взыграла — боялся, что не достанется воинской славы, достойной двадцати поколений великих предков. И вот, как говорится, сам себе тынык хороший. Слава где-то там, а приключения на задницу — вот они.

Радовало только то, что танк вернули родной. А вот экипаж... Ребятам ещё долго по госпиталям валяться, пришлось брать, что дали. Пятый интернационал, прости, Никола-даа, за грубое слово. А чего, нормально? Мехвод из бывших поляков по национальности, только год как литвином стал, стрелок-радист — откуда-то с Кавказа, башнёр — немец. Кроме командира из русских только наводчик — Кямиль Джафаров. Хорошая фамилия, в Казани у многих такие.

Их бы всех погонять недельку-другую на предмет боевого слаживания, и цены бы экипажу не было. Но времени как всегда не хватило. И вот опять не повезло, мени нухэрнууд!

Танк попал в засаду по пути из рембата в родной полк. Гудериановские артиллеристы сначала влепили из своей сволочной пушки бронебойный снаряд прямо под погон башни, вторым разбили гусеницу, и вот уже минут двадцать колотили болванками по броне, отчего машина вздрагивала, а в ушах долго звенело. Механик-водитель крепко приложился лбом и громко выругался по-польски.

— Адам! — прикрикнул на него командир. — Оштрафую. Как тебе не стыдно говорить на языке тех, кто тебя же и угнетал тысячу лет?

— Я немного помоложе буду, — ефрейтор Мосьцицкий осторожно потрогал шишку. — Меня только двадцать лет угнетали. Виноват, товарищ старший сержант, исправлюсь.

— То-то же... — Бадма одобрительно похлопал ногой по погону сидящего ниже мехвода и спросил: — Слушай, Адам, а у тебя орден Красной Звезды за что?

— За новую Конституцию, товарищ командир.

Это говорило Долбаеву о многом. У самого два "Красных Знамени" за второй кавказский рейд и Туркестанскую операцию. На человека, получившего боевую награду в мирное время, можно было положиться полностью вне зависимости от происхождения. И, что не могло не радовать, таких людей в Советской Армии становилось всё больше и больше. Особенно после событий прошлого года, когда таившаяся гидра контрреволюции подняла голову и показала свой звериный оскал.

Во время обсуждения Проекта новой Конституции, планировавшего упразднение большинства из имеющихся в СССР союзных республик, замаскировавшиеся во власти буржуазно-феодальные недобитки пытались проявить недовольство центральной властью и поговаривали даже о выходе из Союза. Попытки развалить державу были жёстко пресечены со всей пролетарской ненавистью Особым Миротворческим Корпусом под командованием архиепископа генерал-майора Воротникова. А на месте бывших республик образованы несколько новых областей: Северо-Кавказская с центром в Кизляре, Батумская, включившая в свой состав территории Грузии, Армении и Азербайджана, а также Прикаспийская область, состоявшая из большей части Туркмении и Казахстана. Остатки среднеазиатских республик вошли в Алма-Атинский автономный район. Узбекистан, как главный поставщик хлопка, имел особый статус с прямым подчинением Ивановскому тресту хлопчатобумажной промышленности.

— Батоно сэржант! — Долбаева отвлёк стрелок-радист. — Нэмцы лезут. Чито дэлать?

— Стреляй, Церетели.

— А нэчим. Пулемёт асмолкамы разбило.

— Вот немецка шутхэр, — пробормотал Бадма и покосился на башнёра. — Это не тебе.

— Ничего страшного, герр командир, — Клаус Зигби оскалился в злой усмешке. — Я баварец.

— Тогда заряжай.

— Фугасный?

— А без разницы. Кямиль, ты чего-нибудь видишь?

— Вижу. Какая-то сволочь на пушке сидит.

— Может, Мюнхгаузен? — предположил начитанный механик-водитель.

— Ядро ждёт?

— Не знаю. Но просто так никто не полезет.

— Отставить разговоры! — вмешался Бадма. — Адам, короткую!

— Так уже полчаса стоим, — удивился команде Мосьцицкий.

— Что ты можешь понимать в ритуалах, европеец, элго, — проворчал Долбаев. — Огонь!

Бабахнуло стопятидесятимиллиметровое орудие производства Ворсменского завода медицинских инструментов, и сразу же заворчала автоматическая система принудительного вентилирования. Наводчик оторвался от прицела и радостно крикнул:

— Есть один шайтан!

— Куда попали?

— Нет, верхолаз с пушки упал.

Бадма брезгливо поморщился. Ему уже приходилось видеть результаты подобных экспериментов. То, что осталось от немца, можно было сворачивать в трубочку — шкурка целая, а внутри жидкий кисель. Мечта таксидермиста.

— Не получился, значит, из него Мюнхгаузен.

— О, я-я, герр старший сержант, — согласился Клаус Зигби. — Во всей Германии может быть только один настоящий барон. Это Его Величество король Эммануил Людвиг фон Такс!

— Вах, как сказал! — восхитился стрелок-радист. — Настоящий тост! За короля нэпрэмэнно нужно випить!

— Размечтался, — усмехнулся командир. — Сейчас гансы, однако, придут и нальют. Тебе гильза вместо стакана подойдёт?

— Да я..., — начал было Церетели.

Договорить ему не дали — раздался громкий стук чего-то металлического по броне.

— Вот видишь? Уже пришли. Сиди, я сам открою.

Обер-лейтенант Эрих Руммениге в бессильной ярости , внешне проявившейся в гримасе, от которой треснул монокль, повернулся к артиллеристам. Они стояли по стойке смирно и виновато поедали глазами начальство. Расстрелять бы мерзавцев, но из всей дивизии "Великая Богемия" его высокопревосходительства герцога Гейнца Гудериана осталась пара батальонов, и народу катастрофически не хватало. Приходится терпеть даже этих болванов, которые не могут уничтожить единственный русский танк. К тому же уже подбитый. И не оправдание, что в наличии было всего двенадцать бронебойных снарядов. Двумя попали, а где остальные?

— Герр обер-лейтенант...

— Молчать! Швайне и шайзе! Вы что, хотите попасть на беседу к гауптману Айсману? Я вас спрашиваю. Молчать!

Артиллеристы побледнели и пригорюнились. Командир фольксштурмгруппы, незаметно как прибравший к рукам внутреннюю безопасность в дивизии, был фигурой зловещей и бескомпромиссной. Ему не объяснить, что русский танк неожиданно оказался неуязвимым. Ведь панцеркампфвагены тевтонбургского курфюрста пробивались насквозь даже шрапнелью, поставленной на удар. Айсман заявит о полной неспособности славянских варваров создать что-либо подобное, а тем более превосходящее. И после получасовой лекции о непобедимости германского сумрачного гения последует расстрел. Других приговоров он не выносил

— Герр обер-лейтенант, может быть, стоит подорвать русских гранатами? — осмелился предложить фельдфебель с усиками а-ля фюрер, вышедшими из моды ещё в тридцать третьем году.

— Вы болван, Кребс! — взорвался Руммениге. — У нас две недели как кончились гранаты.

— Тогда облить бензином и поджечь, — не унимался артиллерист, которому явно не хотелось познакомиться поближе с командиром фольксштурмгруппы.

— Дас ист фантастиш! — ещё громче рявкнул офицер. — Вы сказочник, фельдфебель. Где мы возьмём бензин, если наш тягач ездит на дизельном топливе?

— А...

— Молчать! Я буду связываться с командованием. Радиста ко мне. Бегом!

Бегом не получилось. Более того, выяснилось, что обер-лейтенанту самому придётся идти, так как брошенный на дерево тросик антенны не позволял принести рацию на позицию. Руммениге опять крепко выругался, упомянув тойфеля и думпкопфов в различных комбинациях, и с крайне недовольным видом спустился в оборудованный для радиста окопчик.

— Вызовите штаб герцога, гефрайтер.

— Уже готово, герр обер-лейтенант, — услужливо протянутая трубка была предварительно протёрта белоснежным платочком, неведомо каким образом сохранившим невиданную на войне чистоту.

— Штандартенфюрер Вагнер слушает, — голос начальника штаба дивизии заставил Эриха вздрогнуть.

Он не ожидал, что такой занятой человек заинтересуется делами простого обер-лейтенанта. И как собеседник герр Вагнер ничуть не лучше того самого Айсмана. Хотя от СС во всей Германии осталось всего ничего — две пехотных роты у Гудериана и, по слухам, около взвода у пфальцграфа Ганноверского, но жуткая слава сохранилась. Особенно после штурма и последовавшей за ним показательной зачистки Бремена. Тогда, собственно, эсэсовец и примкнул к дивизии "Великая Богемия". Что ему ещё оставалось делать, если даже у отмороженной на всю голову Кильской вольницы адмирала Деница на Вагнера имелся большой зуб и тщательно намыленная верёвка?

— Докладывает обер-лейтенант Руммениге, герр штандартенфюрер! Веду бой с тремя батальонами русских танков в районе моста через Циммерманбрюккенстром. Срочно требуется подкрепление!

— Какие, к чёрту, подкрепления? — начальник штаба был раздражён. — Их нет, держитесь, геноссе. Дойчланд надеется на вас.

— Мы постараемся, герр штандартенфюрер! Уже отбиты шесть атак. Потери противника составили пятьдесят, нет, семьдесят танков и до двух рот живой силы!

— Да?

— Так точно! К сожалению, русским удалось эвакуировать подбитую технику и трупы. За исключением одного.

— Трупа?

— Никак нет, танка.

— Это замечательно, мальчик мой, — обрадовался в трубке Вагнер. — Постарайтесь взять в плен хоть одного русского танкиста, и можете обмывать сразу майорские погоны. Да, и ещё... Поздравляю вас с награждением Железным Крестом.

— Слава великому Гудериану! — Руммениге щёлкнул каблуками, чтобы грозному начальнику штаба были слышны радость и служебное рвение подчинённого.

Обер-лейтенант вернул трубку радисту и опять мысленно выругался: — "Старый скупердяй! Да пусть повесит себе этот крест на задницу!" По-своему Эрих был прав — описанный им подвиг тянул не на какую-то там висюльку, которых в штабе лежало ровно четыре ящика, а гораздо выше. По меньшей мере на две бутылки шнапса и килограмм шпика. А тут крест. Тьфу! Его же кушать не будешь, и даже не обменяешь на что-нибудь съедобное.