Лишь уехав по распределению очень далеко от родного дома, в Приморье, она несколько расслабилась и скоро влюбилась в яркого, сильного геолога — но конечно, женатого, поскольку и в то время дефицит интересных, да и просто порядочных мужчин уже ощущался по всей стране. Ее нерастраченная чувственность, направленная на окольцованный объект, смела его хилые нравственные препоны, и скоро он оказался в девичьей постели. Но комплексы глубоко врастают в человека и в один миг бесследно не исчезают. Ярый и сильный от души внедрился в целомудренную девушку и причинил ей такую боль, которой она, знавшая о негативе дефлорации, все же не ожидала. Однако та же боль повторилась при следующем свидании и последующем... Дальнейшего интима Елена стала избегать. К поселковому врачу, всех здесь знавшему, она обратиться постыдилась, а доверенные подруги о таком явлении не слыхивали.

Только через год, будучи в первом отпуске и приехав домой, она попала на прием к гинекологу, который объяснил ей, что болезнь ее имеет название (что-то вроде вагинальной невралгии) и лечиться ей надо у психиатра. Все из того же ложного стыда лечиться Елена не пошла. И мыкалась на Дальнем Востоке еще два года, добившись, правда, перевода в другую экспедицию. Отработав положенное, она вернулась было к родителям, но хлебнув раз свободы, ужиться с ними не смогла и поехала к однокурсникам в М-ск, на нынешнее место работы. И вот теперь после долгих лет одиночества и воздержания она вновь готова пойти на поводу у чувственности... Как же быть: вряд ли та боль ее покинула, скорее, только притаилась...

Такую неожиданную историю поведала Н. его новая избранница одним сияющим мартовским днем, на обеденном моционе.

— Во всяком случае, — немного поразмыслив, отвечал Н. — надо бы проверить. Не откладывая в долгий ящик.

Она промолчала и затем сменила тему разговора. Но уже у дверей НИИ сказала тихо:

— Хорошо. Если ты сможешь приехать в эту субботу... часам к пяти...

В ту субботу, к назначенному часу Н. стоял у дверей Елениной квартиры с джентельменским набором: букетом алых роз, бутылкой коньяка и коробкой конфет. Она открыла ему, будучи в халатике и кухонном переднике, но с обновленной прической и макияжем. Коньяк и конфеты были тут же забракованы, поскольку кроме водки и собственных настоек на ней Елена, оказывается, ничего не признавала и сладкого не любила. Розы же были приняты с благоговением, тут же обрезаны и поставлены в вазу с теплой водой. После чего гостю было предоставлено право посидеть на кухне и развлечь хозяйку галантным разговором, пока она завершит приготовление званого обеда. Он послушно начал что-то говорить, чувствуя себя не в своей тарелке. Впрочем, время пошло.

Через полчаса он уже носил в комнату, где сервировался стол, различные закуски, а Елена ушла в ванную переодеваться. Когда она тихо появилась перед ним в длинном черном бархатном(?) платье, сильно декольтированном спереди и сзади, в колье из мексиканского серебра и с крупными опаловыми клипсами, Н. порывисто встал на колено, взял ее руки и перецеловал унизанные кольцами пальцы...

Потом они не спеша, под витиеватые, "с изюминкой" тосты (ее непременное условие) пили бесподобные настойки и смаковали эксклюзивные "от Елены" паштеты, салаты, сациви... Затем пили кофе с ею же придуманными пирожными... Но и они закончились. Посмотрев ей твердо в глаза, Н. встал, обогнул стол и, взяв в ладони поднятое к нему лицо, стал нежно целовать трепетные веки, виски, мочки ушей, шею, уголки рта и полные горячие губы. Затем взял за руку, подвел к диван-кровати и вновь со значением посмотрел в глаза.

— Ладно, — проговорила Елена. — Зайди в ванную, а я пока здесь все устрою.

Ополоснувшись под душем, Н. критически ощупал свой подбородок и решил, что стоит побриться. На этот случай он захватил с собой станок и излюбленный "Яблоневый крем". Выйдя в трусах из ванной, он попал в уже темную комнату и с некоторым трудом добрался до расстеленной кровати. Сбросив с себя последнее, он забрался под легкое одеяло и стал ждать Елену, бывшую, видимо, на кухне. Вскоре она тоже прошла в ванную и включила воду...

Наконец, комната мельком озарилась, и вновь все стемнело. Легкий силуэт обрисовался на фоне сумеречного окна и слегка влажное, прохладное тело скользнуло в его объятья. Почти сразу Н. ощутил прилив страсти, что дома, с женой стало большой редкостью. Он, однако, запретил себе спешить и стал нежно оглаживать ее плечи и руки, погрудие и грудь, тонкую талию и мягкий, едва намеченный животик. Потом спустился к ягодицам и там задержался: очень уж объемны, гладки и податливы были эти полушария. Далее спустился к коленям, икрам и невероятно чувствительным пальчикам ног, Здесь он тоже задержался, разнеживая пальчики и ступни, а тем временем стал поцеловывать внутреннюю поверхность ее бедер. Трепет ее отзывчивого тела показывал верность избранной тактики.

Медленно двинулся он в обратный путь, оглаживая и сжимая ее прелести, а его ладоням предшествовали поцелуи. Добравшись до шелковистого лобка, он внятно сжал его, чуть проникая в складки повлажневшего лона. Дыхание Елены стало прерывистым, сердце билось учащенно. Она сжала рукой его кисть, но не отбросила, позволяя продолжать пальпирование. В это время его губы перебрались уже в ложбинки под грудью, а колено подняло ее бедро, тем самым открыв напряженному члену боковой путь во влагалище. Осторожно тот раздвинул половые губы, но когда еще более замедленно стал проникать во влажную тесную глубину, Елена застонала и отпрянула. Боль проснулась...

Враз обильные слезы потекли из ее глаз. Н. бегло, с сочувствием стал целовать ее заплаканное лицо и нашептывать ободряющие слова:

— Ничего, ничего, обойдемся и без этого. Поверь мне, я знаю другие способы, мы испробуем. Все будет хорошо, увидишь...

Сам же при этом ощущал, как съеживается обманутый член.

Через время, успокоившись и немного поговорив о повторившейся беде, они вновь ощутили волнение от того, что лежат рядом, обнаженные. Приподнявшись на локте, он с силой впился в ее призывные широкие губы и нашел в них столь же сильный отклик. Упоительно долгий поцелуй наполнил трепетной силой все части их тел, и они стали вдавливаться друг в друга, тискаться, ухватывать. Его кисть вновь сильно сжала ее лобок, а пальцы проникли внутрь лона. Вдруг ее бедра тесно сомкнулись вкруг кисти — так тесно, что, казалось, они способны ее раздавить. Тело Елены приподнялось, выгнулось дугой и забилось в конвульсиях.

— "Вот это орга-азм! — с невольной завистью подумал Н. — В жизни такого не испытывал..."

Мужчина он был довольно опытный и на спаде ее оргазма начал покрывать быстрыми поцелуями ставшие невероятно чувственными бедра и изгибы талии, затем перевернув ее на живот, переключился на узкую спину и сильно выгнутый переход к ягодицам. Елена отзывалась на его ласки дрожью и глухими стонами. Он же, не угомоняясь, опять перевернул ее и теперь стал ласкать языком пятна вокруг сосков и сами соски, иногда покусывая их зубами и посасывая. Кончил он тем, что вобрал одну из грудей почти целиком в рот и стал делать глотательные движения, зажав сосок между небом и языком.

— Ах... как... ты! — через силу произнесла она и ее движения вновь стали неконтролируемыми, выгибающимися. Он уже привычным движением стиснул лоно, и ее потряс новый оргазм — на который он непроизвольно ответил своим, послабее и вовне ее тела.

Два часа спустя Н. шел пустынной ночной улицей к автобусной остановке, вглядывался, запрокинув голову, в подмигивающее звездное небо, вдыхал упоительный мартовский воздух и впервые за многие годы был полон нежности к женщине.

Их интимные встречи в связи с его статусом "женатика" не могли быть частыми (да и тяжеловато они ему доставались по известной причине), но их обеденные прогулки продолжались пять раз в неделю. Наверное, на них за спинами показывали пальцем, как и на некоторые другие пары, но доносчиков в коллективе НИИ не нашлось. Может, потому, что жена с его коллегами отказывалась контактировать.

Так длилось несколько лет, с перерывами на летние полевые сезоны, в которых Н. бывал ежегодно. Вернувшись с очередного "поля", он получил от Елены долгожданный подарок: она все же прошла курс лечения и избавилась от своей жуткой невралгии. Теперь они смогли наслаждаться традиционным сексом, как все люди. Вряд ли это позволило Елене испытывать большую страсть, но Н. заметно воспрянул духом и телом. Наступил апогей их любви, омрачаемый лишь необходимостью скрываться. Впрочем, года через полтора произошел тот самый развод, после чего никакие внешние обстоятельства любовникам не мешали, и их альковные встречи действительно участились: до раза в неделю и с ночевкой.

Но... Да, в их отношениях к тому времени накопилось немало этих "но". Основное было связано с тем же отцом Елены, вернее с болезнью, переданной им дочери по наследству. Называлась болезнь "рассеянный склероз" и от нее в пятьдесят лет отец стал инвалидом, а в шестьдесят пять умер в сильных мучениях. Признаки этой болезни появились к сорока годам и у дочери. Она стала жаловаться на периодические головные боли, которые длились по двое-трое суток (на работу в эти дни она не ходила) и с годами стали учащаться. В связи с болями и своим бессилием перед ними (прописанные таблетки боль лишь смягчали) Елена постепенно становилась все более раздражительной и унылой, у нее вдруг прорезалась язвительность. Подруги постепенно стали ее избегать, ограничиваться общением по телефону. Доставалось от нее и коллегам по работе, которые, пока втихую, ворчали. К тому же она стала забывчива, что при склерозе естественно.

В этих условиях встречи с Н. стали для Елены почти всем. Однако свои новые особенности характера она и с ним вполне урезонить не могла, тем более что с годами в его в характере тоже появилось много "новообразований": педантизм, авторитаризм, неврастенические вспышки гнева, та же забывчивость... В итоге когда они, наконец, могли бы совместно радоваться жизни и даже вступить в брак (что иногда обсуждали), между ними стали происходить споры и ссоры, все чаще свидания переносились из-за недомогания, а если он, движимый сочувствием, приходил-таки к ней в фазе болезни, ничего хорошего не получалось: у нее усиливались боли, а он уходил внутренне взбешенный.

После сорока пяти пришла новая беда: ранний климакс. Елену стало то трясти, то кидать в жар, то одолевали новые болячки... Вопреки уверениям пожилых знакомых женщин, период этот у нее затянулся. Тут уж о любви она совсем постаралась забыть, ограничиваясь встречами с Н. в НИИ.

Однажды промозглой осенью под воздействием долговременного стресса одолеваемая болями Елена решила покончить с собой. Она привела квартиру в идеальный порядок, надела новое белье, выпила горсть снотворных таблеток и легла под одеяло, предварительно отперев квартирный замок.

Через два дня Н., почему-то сильно обеспокоившись отсутствием Елены на работе (хотя ее двух-трехдневные отлучки с отключением телефона стали для всех привычными), приехал к ней на квартиру. Собираясь позвонить, он увидел дверь отпертой и бросился в спальню, где и нашел Елену: в сонном бреду, с разбитым лицом, но живую. Он начал ее теребить, заставил встать на ноги и стал водить и водить по комнате, разгоняя сонную дурь. Когда она немного пришла в себя, то рассказала о неудачной попытке самоубийства. Н. ужаснулся, стал ее мягко совестить, урезонивать. Для себя же он открыл горькую истину, что перестал быть для Елены жизнеутверждающим магнитом.

Он отпросился по телефону с работы и прожил вместе с ней три дня, выхаживая как ребенка. Оказалось, что лицо она разбила, пытаясь дойти до туалета, причем падала многократно. Н. очень старался, но когда она вполне пришла в себя и он смог уехать домой, то ощутил большое облегчение. Тесный долговременный контакт им явно теперь был противопоказан.

Какое-то время подруги и Н. почти не оставляли Елену без внимания, опасаясь рецидива. Но она заверила их, что больше такой глупости не сделает, и все постепенно вернулось на свои круги. Лишенные связующей страсти, бывшие любовники все более отдалялись друг от друга. У него в поле приключилась интрижка со студенткой-практиканткой, потом с другой... Елена же как встарь ушла в привычную тень. Лишь иногда при встречах они обменивались любезностями и спрашивали о здоровье. И вот ее нынешняя необычная инициатива... "Вот и не верь в сны под пятницу", — усмехнулся Н.

В обед господин Н. купил элегантную голландскую розу ярко-красного цвета и, замаскировав ее газетой, пронес через анфиладу коридоров и несколько розу лестничных переходов в отдаленную часть здания НИИ, где разместились сейсмологи Старостина. Елена сидела в большой комнате одна, верная своей новой привычке экономить силы. Ему бросились в глаза ее большая, чем прежде, худоба и пепельно-серый цвет волос, призванный, видимо, замаскировать появляющуюся седину. Но глаза ее по-прежнему занимали поллица и светились сейчас, при виде дурацкой газеты, веселым любопытством. Отбросив камуфляж, Н. церемонно подал розу со словами:

— Прекрасной даме в знаменательный день с благодарностью и надеждой.

— Интересно, где б был сейчас этот благородный господин, если бы я не напомнила, — привычно язвительно молвила Елена, но было видно, что она польщена таким знаком внимания. Тут же она занялась обустройством розы, перебрасываясь с Н. необязательными, казалось, фразами:

— Между прочим, живешь один, мог бы выбрать время и заглядывать иногда на чашку чая...

— Например, сегодня?

— Можно и сегодня...

— Но... как твое здоровье сейчас?

— Нормально. И сегодня и вообще.

— Для тебя я всегда свободен, ты знаешь...

— Когда-то да. Но теперь ты такой важный, страшно подступиться. К тому же эти твои девочки...

— Выбрось их из головы, чисто спортивный интерес.

— А то я не знаю, что ты им дипломные проекты составляешь!

— Я всегда своим студентам помогаю, — пробормотал Н. и вернулся на главную дорогу: — Так что, едем сразу после работы или дать тебе пару часов на подготовку?

— Приезжай к семи. На случай твоего опьянения у меня есть раскладушка.

— Я помню.

Если бы у господина Н. была возможность выбора, он однозначно уклонился бы от назначенного свидания. Вслед за господином Оноре де Бальзак он был готов петь дифирамбы тридцатилетним женщинам, но женщины под пятьдесят такого энтузиазма у него не вызывали. Однако желаньем вновь доверившейся ему давней приятельницы Н. пренебречь не мог. В конце концов, не на пытки же он шел...

С таким кислым настроением, глубоко упрятанным под сдержанной улыбкой, он вошел в хорошо знакомую квартиру. Облик Елены его приятно поразил: в синих линялых джинсах и голубой мужской рубашке с закатанными рукавами, с двумя задорными хвостиками волос, блестящими ясными глазами и легкой улыбкой на все еще полных, лишенных помады губах она была похожа на студентку с портрета тридцатилетней давности, хранящемся (он помнил) в семейном фотоальбоме. Особенно при избранном для свидания приглушенном освещении.