Продолжение 5

— Ежели больше, сотрете себе свои... причиндалы вздыбленные. А меня ж потом и виноватым сделаете. — И обращаясь уже ко мне, негромко добавил. — Слушай себя, Воин. Внимательно слушай. Как только какая необычная мысля в голову придет, сначала обдумай ее хорошенько. То, может,.. сам знаешь Кто, тебе помогать будет. Ты в лесу теперь свой, но все одно, смотри по сторонам. И Семену доверяйся. Он — лесовик знатный, да и поговорили мы с ним хорошо. За Матвея не беспокойся, вытяну парня... с Божьей помощью. И Анюту поучу знахарскому делу маленько...

— Спасибо, Мартьяныч. За все. За хлеб-соль, за кров, за помощь... И за науку. Даст Бог, еще свидимся.

Старик хитро улыбается, будто хочет спросить, на помощь какого бога я рассчитываю, потом серьезнеет:

— Свидимся. Я знаю это... Ну, доброго вам пути, идите...

Я шел замыкающим, и перед тем, как скрыться в кустарнике, обернулся. Дед стоял на том же месте и, поймав мой взгляд, помахал рукой. А через полчаса, когда уже перешли болото, с нами попрощался и Рыська, до этого изредка мелькавший среди зелени. Кошак подождал, пока все пройдут, теранулся о мое колено и, коротко мяукнув на прощание, исчез в кустах.

Остаток пути, верст семьдесят-восемьдесят отмахали за два дня. И все благодаря дедову "коктейлю". Не знаю уж, чего он там намешал, но допинг получился шикарный. Один глоток чуть горьковатого напитка, и через несколько минут усталость куда-то исчезает, хочется бежать, нестись, лететь. Но, тем не менее, все внимательны, осторожны и в любой момент готовы к бою. Никаких побочных эффектов типа эйфории, неадекватности, расслабленности. Вот и ломимся мы этаким стадом лосей, озабоченных известно чем, в нужном направлении даже не обращая внимания на обозные колонны, пару раз появлявшиеся в поле зрения, — жрать не хотелось вообще. На привал встали, когда совсем стемнело. Быстренько перекусили "армейскими бутербродами" — толстый слой тушенки на тонкую галету, главное — не перепутать, запили все это дело водичкой из фляг и попытались улечься спать. Через час перестали ворочаться самые неугомонные, и до рассвета гармонию природы нарушали только сидящие в укромных местах дозорные.

На следующий день повторилась та же картина: пару кусков тушняка, глоток настоя, — и бежим отсюда и до вечера. Но финиш появился немного раньше. Уже после полудня стало понятно, что фронт близко. Грузовики, повозки, колонны пехоты, разъезды, патрули, посыльные и всякие вестовые постоянно шастали взад-вперед по дорогам и не давали возможности перебраться на другую сторону. Наконец-то, после почти часового лежания в траве, появился шанс проскочить, чем мы очень быстро и воспользовались. Лес, расположившийся с другой стороны, гостеприимно укрыл нас под кронами своих деревьев.

Пройдя его, поняли, что почти пришли, в смысле, прибежали. Верстах в трех за лесом начинались немецкие позиции, которые гансы активно обустраивали. Небольшой шухер устроили немецкие саперы, приехавшие на свежую вырубку. Но далеко вглубь соваться не стали, напилили четыре повозки толстых жердей и благополучно убыли восвояси. Наблюдательный пункт устроили на верхушке одной из громадных сосен. В бинокль сумел рассмотреть две линии окопов, строящиеся блиндажи и, самое неприятное, проволочные заграждения в два-три ряда, усиленные спиралями Бруно, местами уже законченные. Разрывы в них пока заполнялись "ежами" из кольев, обтянутых той же "колючкой". Похоже, гансы устали наступать и решили перейти к обороне. Пока не стемнело, прорабатываю два маршрута, где можно пройти, и спускаюсь вниз.

Там уже собралось небольшое военизированное вече, все ждут, что новенького и интересненького я им скажу. Стараюсь их не разочаровать:

— Значит, так, впереди гансы в окопах, за ними — наши. Сегодня ночью, после полуночи, когда самые ретивые угомонятся, идем на прорыв. Заграждения поставлены не сплошняком, в двух местах есть разрывы, закрытые "ежами". Возле каждого — по МГ-шнику. Поэтому впереди идет одна "пятерка", трое прокладывают путь, пулеметчик со вторым номером их прикрывает. Потом — основная группа, последним двигается прикрытие: два пулемета, Зингер — за старшего. Напоминаю, мы уже на передке, здесь боевые подразделения, а не обозные сонные мухи. Окопы переходим очень тихо, лишних гансов не трогать, на трофеи не покушаться, лучше затаиться и переждать. Огонь открывать только в самом безвыходном случае. Вопросы?..

Времени — начало первого. Мы уже тихонько просочились через вторую линию окопов, вплотную подобрались к первой. Еще бы ее так же незаметно пройти, блин. Ждем подходящего момента, когда луна спрячется за тучку. Тогда быстро перескочим, и — все. Останется сделать проход и уйти на нейтралку. А там и до своих рукой подать... Только вот, кажется, у немцев на этот счет другие планы. В окопе слышны приглушенные шаги, какое-то шуршание. Вот и фонарик у самого дна мелькнул... На автопилоте чирикаю "Внимание", чтобы головной дозор не застали врасплох... Это что, комитет по встрече?.. Непохоже... Гансы останавливаются метрах в десяти от нашей лежки, что-то высматривают впереди. Потом по очереди вылезают на бруствер... Разведчики за языком собрались?.. Тоже нет, какие-то мешки с собой тащат... И что делать? А, собственно, вариантов тут немного — только один. Идем в хвост, их всего семеро. Придушим, и — на свободу... С чистой совестью.

Трогаю за плечо Семена, лежащего рядом, еле слышно шепчу в ухо:

— Подмени с Гордеем Зингера и Егорку. Они мне здесь нужны.

Игнатов кивает и бесшумно уползает назад, через минуту появляются казаки.

— Так, братцы, впереди семь гансов с поклажей, ни один не должен пикнуть. Живым брать только старшего. Берите головную "пятерку" в помощь.

Бойцы растворяются за бруствером. А мы пережидаем прогулку часового, затем тоже перескакиваем через окоп и ползем к уже проделанному проходу. Метров через двадцать нас окликают "чириком", отвечаем и подползаем поближе. Так и есть, шесть немцев неподвижно лежат на земле, одного, внезапно напуганного до потери сознания, заканчивают вязать... Так, а что тут у нас в мешочках?.. Как назло, на луну наплывает очередное облачко и ни хрена ни видно. На ощупь — какие-то жестяные банки-цилиндры длиной сантиметров в тридцать, провода,.. а это похоже на воронки для розлива... Короче, берем мешок с собой, там разберемся. Не просто ж так они ночью погулять вышли.

Через сотню шагов дозор передал по цепочке, что видна наша "колючка". Ползу вперед... Песен тут уже не попоешь, негромко свищу, привлекая возможное внимание часовых, и вполголоса пытаюсь дать знать о себе:

— Эгей, православные... Есть тут кто-нибудь?.. Не стреляйте, свои...

Повторяю кодовую фразу несколько раз, пока в ответ не доносится:

— Хто такие?.. Стрелять будем, отвечай...

— Свои мы, русские. Позовите кого из начальства...

И тут же ночная тишина разрывается истошным криком:

— Ахтунг!!! Аля...

Твою мать, немец очнулся!.. В ответ на крик впереди грохочут два выстрела, чувствую удар по плечу, который сменяется тупой горячей болью, ору уже не таясь:

— Мать вашу через пень в колоду!!! Не стрелять, свои!!! Ёж вашу кашу под коленку в корень через коромысло!!!...

Теперь уже в окопе уже слышен командный ор: "Не стрелять!". В три шашки с подоспевшими Егоркой и Зингером рубим проход в проволоке, проскакиваем под начавшимся с немецкой стороны пулеметным обстрелом еще шагов двадцать и плюхаемся в окоп. Там нас уже поджидает унтер с парой солдат-новобранцев, неумело держащих винтовки, будто вилы.

— Подпоручик Гуров, проводи меня к командиру. — Представляюсь, по всей видимости, разводящему и оборачиваюсь уже к своим. — Семен, Гордей, заткните пулемет. Шумит и шумит, разговаривать мешает... Всем собраться здесь, ждать меня. Если гансы полезут, что делать — знаете.

— Командир, у тебя рукав весь в крови! — Сибиряк оборачивается, сует ближайшему бойцу вытащенный из кармана рулончик самопального бинта из нательной рубахи. — Перевяжи, быстро!

Стаскиваю китель, морщась от саднящей тупой боли в руке. Назначенный санитар не успевает сделать и трех мотков вокруг бицепса, который задело по касательной, как снайперы, разбежавшись по окопу шагов на тридцать, берут пулеметчиков "в уголок" и после нескольких выстрелов немцы замолкают. Обиделись, наверное. Смертельно...

А я, тем временем, в сопровождении почетного караула, состоящего из того же унтера с новобранцами, пробираюсь по окопу в направлении блиндажа ротного командира. Один из солдат, очевидно, тот, который стрелял, идет и монотонно бубнит так, чтобы я мог его слышать:

— Ваше благородие... Звиняйте... Я ж не знал... Оно так как-то само вышло... Не хотел я... Ну, Ваше благородие... Не погубите... Не со зла я... Прости, Господи, за грех-то...

После третьего повтора мне это надоедает. Оборачиваюсь, чуть не налетев на штык идущего сзади нытика. Этот вояка еще на ходу и креститься успевает! А ствол в другой руке держит, и очень опасно, однако.

— Да хватит уже бубнить! Никто тебя трогать не будет, угомонись! И винтовку подальше от меня убери, а то еще одну лишнюю дырку во мне сделаешь!.. Унтер-офицер, пусть они впереди идут, а то я за свою ж... спину опасаюсь!

Унтер, судя по всему, старый служака-сверхсрочник, тумаком подгоняет "виновника торжества" и басит извиняющимся тоном:

— Вы уж, Вашбродь, не держите зла... Салажня ведь зеленая, проваландались в тылу три месяца, да так и нечему не научились, окромя как с палкой бегать... Дярёвня... Винтовки тока здеся увидали...

— Ладно, закрыли тему! Если что, скажу — с той стороны прилетело. Долго еще идти?

— Да нет, тут вот как раз поворотец, и, считай, пришли...

В блиндаже нас встретил немолодой, лет далеко за тридцать, прапорщик, представившийся Яковом Семеновичем Грановским. После краткой церемонии знакомства и проверки офицерского удостоверения, ротный крикнул денщика:

— Петька, санитара сюда живо, шевелись быстрей! А потом самовар вздувай, чтоб сей секунд у меня чай был!

— Яков Семенович, у меня там бойцы в окопе.— Ага, сейчас я чаи гонять буду, а группа сидеть и ждать у моря погоды. — Где бы до утра разместиться?

— Погодите, сейчас рану-то обработаем по всем правилам. — Хозяин достает фляжку и протягивает мне. — Не желаете для, так сказать, анестезии?.. Нет? Ну, как скажете... Тогда наружно попользуем, как только санитар явится. А пока остальные вопросы порешаем. Сколько вас, милейший?

— Трое офицеров, четырнадцать нижних чинов. Всего — семнадцать.

— М-да-с... У меня в землянках столько места не будет. Разве что... В трехстах шагах отсюда рощица, там в низинке обоз разместился. Тихо, спокойно, да и перекусить будет чем. Кашевары должны были оставить на вас порцион.

— Простите, а откуда Вы знали, что мы придем? И будем переходить именно здесь? — Чего-то я не понимаю.

— Молодой человек... Вы разрешите себя так называть? Я ведь много старше Вас, мне простительно... Так вот, позавчерашнего дня, точнее ночи, на участке соседнего полка со стороны германцев прорвался какой-то сводный батальон. Подробности официально не объявлялись, но солдатский телеграф утверждает, что кайзеровских вояк несть числа побили и кучу трофеев с собой притащено. Две, или три артиллерийские батареи с полным запасом снарядов, несколько обозных колонн... В общем, сказки господина Пушкина... Да Вы меня не слушаете, молодой человек?..

Скорее всего — нет, не слушаю, потому, что знаю, кто это! С вероятностью девяносто девять и девять в периоде после запятой! Батальон Федоренко и моя рота!.. Ой, как это хорошо!.. Да, чего там хозяин бухтит?..

— Простите, Яков Семенович, я, кажется, знаю, кто это был...

Разговор прерывает появление санитара — худого дядьки в застиранной форме с медицинской сумкой в руках. Снова стаскиваю китель. Он разматывает не успевшую схватиться коркой повязку, обрезает по шву и стаскивает рукав нательной рубахи, пропитанный кровью, и с помощью керосиновой лампы внимательно осматривает рану, скорее даже глубокую царапину. Затем берет фляжку у прапорщика, смачивает марлевый тампон, и, пригрозив, что сейчас будет немного щипать, поливает рану водкой, а затем протирает ее тампоном. Сидим, терпим, пока "немного щипать" пройдет. Санитар тем временем профессионально и быстро обрабатывает рану йодом и накладывает повязку. Затем выслушивает мое "большое человеческое спасибо", и отправляется восвояси, повинуясь разрешающему кивку ротного. Который, дождавшись исчезновения лишних ушей, продолжает прерванный разговор:

— Так вот, они о Вас, скорее всего, тоже весьма наслышаны, милейший. И шибко, видать, переживали. Наутро всем батальонным и ротным командирам приказ начальника дивизии объявили, мол, в ближайшее время ожидаются еще люди оттуда. Быть готовым к этому, но никому ни гу-гу. Секрет-с! Ну да ладно, соловья баснями не кормят. Отводите своих солдатушек на постой, и с господами офицерами пожалуйте ко мне на чаёк...

Спать не хотелось совершенно ни мне, ни остальным. Наверное, сказывалось остаточное действие дедова коктейля. Поэтому, отведя в указанную рощицу своё войско и проследив, что бы все устроились с ложками возле костра, на котором грелся огромный котел, испускавший очень аппетитные запахи, мы втроем с Бером и Стефановым отправились на чаепитие к приютившему нас Грановскому. Разошлись часа через два, чтобы маленько подрыхнуть до подъема.

Как хорошо спать на охапке свежего душистого сена, среди своих, подсознательно не ожидая сигнала тревоги, или внезапного выстрела!.. А если еще снится рыженькая...

ИНТЕРЛЮДИЯ.

Поездка в Лодзь, где находился ближайший госпиталь, прошла без особых происшествий, если только не считать за таковые несколько синяков и шишек, которые добавились к перечню телесных повреждений полученных егерями в бою с русскими партизанами. Невзирая на все старания водителя, предусмотрительно пытавшегося объехать все явные и скрытые рытвины и ухабы, российская дорога, или, точнее говоря, явление природы, условно именуемое оной, в очередной раз показала свой крутой нрав и свое отношение к солдатам кайзера. И если пострадавшие не смогли облечь свои впечатления в соответствующие словесные формы, относящиеся к некой разновидности арго, то это объяснялось вовсе не их воспитанностью, а желанием спасти язык, который все время норовил попасть между зубами. И только два пассажира не реагировали на превратности пути. Фон Штайнберг по-прежнему находился за границей реального мира, а асистенцарцт Вальтрауб сосредоточился на оценке состояния своего пациента, периодически измеряя пульс и пытаясь отследить температуру, прикладывая ладонь ко лбу. В госпитале, пока остальными ранеными занимались санитары, носилки с гауптманом занесли в комнату средних размеров, которую громко именовали "диагностическим отделением". Доктора волновали мелкие осколки, которые могли остаться в глубине раны и вызвать развитие нагноения, и поэтому рентгеновский снимок был просто необходим. В "отделении" размещался портативный прибор Siemens-Halske, электрический кабель от которого тянулся за окно к динамо-машине, состыкованной с небольшим бензиновым двигателем, установленным в сарайчике. Повинуясь отрывистой команде доктора, уже далеко не молодой санитар, облаченный в замасленную спецовку, запустил свою полевую электростанцию. Выдав несколько холостых "выстрелов" двигатель весело затрещал и сеанс диагностики начался...