— Спа... Спасибо! — Меня штормило, но по сравнению со страхом, который я пережил, делая первый шаг и отрывая руки от опоры, это было совсем не страшно.
Вторая дверь слева скрывала совмещенный санузел, в котором вместо ванны красовалась стоячая душевая кабина с очень низким, сантиметров пяти, бортиком.
Самое оно то, для больного!
Учитывая, что белый друг долго ждал со мной встречи, то я не торопился, делая все медленно и неторопливо.
Организм пока еще отзывался болью на каждое, слишком быстрое, по его мнению, движение.
Сожалея, что совершенно некому потереть мне спинку, включил в кабинке верхний душ, скинул больничную рубашку длиной мне до колена, с завязками, вместо пуговиц и короткими рукавами, и сделал шаг внутрь, подставляя голову под теплую воду.
"Контрастный душ" — оставьте спортсменам и мазохистам. Нам, обычным сибаритам и просто больным, нужна комфортная, ровная температура, без всякого экстрима!
Наслаждаясь каждой клеточкой своего тела, каждым миллиметром кожи, приходил в себя, смывая в канализацию болезненную усталость, липкий страх и нервозность: мир снова стал ярким и понятным, наполненным запахами и вкусами, цветами разных оттенков и шорохами.
Вода, на вкус, оказалась полное г, кстати говоря. Запаха, как такового не имела, а вот странно-железистый привкус...
Придя в себя, принялся инспектировать собственное тело — не зря же я оказался в больничке-то!
Из воспоминаний — удар по спине, словно веслом приложили! Затем странный мир, похожий на волшебную башню, сплетенную из гигантских и ласковых щупалец, на самой верхушке которой была чудесная смотровая площадка, с которой можно было до конца дней своих любоваться аспириново-белым небом с кобальтово-медными завитушками паралинейных облаков, растянутых на несколько видимых и ясно различимых, измерений.
Все остальное пряталось во тьме, из которой, за мной наблюдали зеленые глаза, явно женские, любопытные и ехидные, до невозможности — стоило только дать понять, что ты их заметил, как они исчезали, чтобы появиться вновь, через некоторое время.
Из реального — слишком длинные ногти на руках — миллиметра три и слишком неровно обрезанные. Волос на голове — тоже не мой привычный "ноль", а вот бородку, ненавистную, кто-то изничтожил, совсем недавно пройдясь по подбородку электробритвой.
С чего я взял, что именно электробритвой, а не станком?
А у меня на электробритвы, любых моделей, дичайшая аллергия: кожа краснеет, и, пока ты ее горячим полотенцем не прихватишь — будет полыхать аки свекла, на срезе.
Из кабинки вывалился полностью удовлетворенным — пусть не совсем чистым, зато с ясной целью и сонмами вопросов, которые собирался обрушить на голову Игнатича, едва выйду.
Пока мылся, чья-то неведомая рука повесила на крючок, напротив двери, тяжелое, бирюзовое, банное полотенце, а на второй — вакуумный пакет с одноразовым халатом.
Не моего размера, правда, но ведь дареному коню в зубы не смотрят!
Вытерся я кое-как — переоценка своих сил, на фоне нервного подъема, совершенно обычное дело, а все вопросы я могу задать и добравшись до кровати, и приняв исходное положение лежа.
С трудом натянув халат, обратил внимание еще кое на что — я явно сбросил несколько кг, причем сбросил подозрительно неправильно — резко. За тот месяц, что я провалялся без сознания — а в том, что я провалялся никак не меньше месяца, можно было давать на отруб все торчащие части тела — должен был, конечно, похудеть. Но не так глобально, чтобы кожа свесилась на боках!
Игнатич меня обманул — когда я вышел, его и след простыл!
На сервировочном столике, в два этажа, громоздились термосы, судки и три пакета сока, из которых два — томатного.
И солонка, с крупной, серой солью.
У меня отвисла челюсть — соль, такого цвета, в последний раз я видел в "лихие девяностые", когда садились всей семьей шинковать капусту, готовя ее к засолке на зиму!
Но, с томатным соком — именно она, самая вкусная.
Насыпав прямо в тетрапак две чайных ложки соли, встряхнул его и сделал глоток.
Воспоминания детства не подвели, точно отмерив нужное количество "белой смерти".
"Э-э-э-х-х-х!" — Я уселся на кровати, точно пере застеленной свежим бельем, пахнущим другим запахом детства — пионерлагерной прачечной, с ее запахом хлорки и дешевого порошка, соды и еще бог знает чего, положенного при стирке, по всем правилам, писанным для детских учреждений. — "Хорошо..."
Чувствуя, что глаза закрываются, отставил тетрапак на пол, в пределах руки — вдруг ночью захочу пить — и с чувством выполненного долга, на минуточку, закрыл глаза.
И тут-же их открыл, когда хлопнула дверь и хорошо знакомый голос возопил: "А где Игнатич?!"
— Рядовой, смир-р-р-р-рно! — Выпалил я, единым рыком, как учила "Росомаха" и открыл глаза, начиная понимать, за что сыпятся все шишки на этого бедолагу, по фамилии Рыжов.
Толик Рыжов оказался классическим распи..., даже по внешнему виду: камуфляж расстегнут, ремень не затянут, сам не брит. Позор командира, одним словом.
Наш Федоров, теперь уже наверное, царство ему, где бы он ни был, таких очень любил. Умел наш командир найти нужную кнопку, правильно на нее нажать и получить, на выходе, добропорядочного бойца-диверсанта-пловца, способного в одиночку, с дыхательной трубкой, донырнуть до подводной лодки, устроить там диверсию и вернуться назад, по дороге наловив для любимого командира, рыбки.
А вот "Росомахи" эти "бойцы невидимого фронта" боялись больше, чем дети прививок.
Она, одним взглядом, приводила их в чувство, одним словом погружала в пучину депрессии и одной улыбкой доводила до мокрых штанов.
— Тьфу, больной, испугал! — Рыжов рассмотрел, кто именно подал команду и расслабился. — У тебя пожрать есть? А то я, ужин проспал, а Альберта страсть как не любит, когда по кухне шарятся в темноте... Вечно, кормилица наша, счастья ей в карман, да по больше, ловушки ставит...
— Неужто — капканы? — Присвистнул я.
— Не-е-е-е... — Толик почесал затылок смешно растопыренными в гипсе, пальцами правой руки. — Пока только мышеловки...
Представив, как Толик выходит с кухни, обвешанный сработавшими мышеловками, закатился со смеху.
— Ты чего? — Толик сделал шаг к двери, выставляя перед собой гипс. — Совсем плохой?
— "Я узнал тебя! Дрожишь? Ты большой и вкусный мыш!" — Продекламировал я старую шутку, времен свободной жизни и посещения "котоматриц".
— А-а-а, что... Очень похоже на Никитоса! — Рыжов обрадовался. — Очень похоже! Он точно на мышеловки дважды ловился!
Посмеиваясь, Толик спокойно "впалил" своего друга, рассказав, как тот пошел на "ночную добычу", проигравшись в карты у неизвестной мне Машке, а вернулся без добычи, со сломанным мизинцем и сединой на висках.
Альберта получила "строгача", за ловушки и свое чувство юмора, а Никитос заполучил Машку, на целых две недели, пока та, не турнула его коленом под зад, добавив для скорости, чуть пониже спины, коленом.
Судя по рассказу, Машку можно было причислить к тем многочисленным дурочкам, считающим, что они смогут перевоспитать алкаша. Хотя, раз за две недели разобралась — значит точно не дура!
— Так пожрать есть? — Вернулся к теме, Толян, плотоядно облизываясь.
Пришлось тыкать пальцем на столик и делать широкий жест.
Подозрительно оглядев термосы и судки, Рыжов тяжело вздохнул и плюхнулся на единственный стул.
— А еды нет? — Уточнил он, рассматривая свой гипс.
— А там — что? — Искренне не понял я.
— Протеиновые смеси... — Вздохнул раззвиздяй. — Очень полезно для больных, но совершенно не съедобно для нормальных мужчин, находящихся в активном движении... С минеральными добавками, витаминами и вкусовыми добавками...
— Чем богат... — Развел я руками, давая понять, что ничего другого тут нет.
— Пойду я, тогда... Может, Альберта еще не спит... — Толик подорвался со стула и исчез за дверью, забыв попрощаться.
Я вновь закрыл глаза, а когда открыл — на стуле сидела Валия и поигрывала хорошо знакомым мне браслетом-"смертником", металлической пластинкой на толстой цепи.
— Интересный тип, правда?
— Браслет как браслет... — Пожал я плечами. — В девяностые был распространен среди альпинистов-любителей и любителей мотоспорта. Потом все перешли на "шейные цепочки"...
— Я о Рыжове... — Валия щелкнула застежкой браслета, одевая его на правую руку.
— Я — таких — не люблю. — Пришлось сказать правду, потому что врать о людях, своих симпатиях и антипатиях, я люблю еще меньше. — Им скучно среди людей. "Только драйв, только хардкор...!" А ты, потом, рассчитывай, как их из говна вытаскивать...
— Опыт?
— Опыт... — Со вздохом подтвердил я, вспоминая времена, когда мы на пару с "Росомахой" устраивали нашим заокеанским партнерам "веселую жизнь".
Устраивали, конечно, вот такие Рыжовы... А мы — просто рассчитывали все, до последней детальки, наблюдая за нашими боевиками издалека и сжимая кулаки, когда планы шли всем псам под хвост.
Особенно приятно было устраивать "приветы" японским коллегам, с их странным отношением к жизни, верой в приборы и честью. Приятно, но сложно...
— Тарюки Такаяма! — Вырвалось у меня. — Вот же...
— Прости? — Валия встала со стула и села на уголок кровати. — Ты о чем?
А у меня перед глазами стояла групповая фотография офицеров флота Его Императорского Величества, подтянутых, при кортиках, где третьим слева, стоял мой заклятый противник по "играм" — Тарюки Такаяма.
Мастер И Тай Сибатси!
"Трижды тесен мир..." — Я откинулся на подушку, не зная смеяться мне или плакать. — "Быть так рядом и не узнать..."
А нам было что сказать друг-другу...
— Олег?
— Прости, это я так, замечтался... — Я открыл глаза и внимательно посмотрел на сидящую напротив, девушку.
Не такая уж она и миниатюрная, совсем — метр семьдесят, а то и выше. Темные волосы, скорее крашеные, чем свои собственные, такого странного, черного с медью, оттенка. И глаза... Зеленые, с желтыми искорками... Лукавые и...
Я вздохнул, понимая, что пропал. — Вроде, ниже ростом была?
— Разработка, еще до... — Валия махнула рукой, пытаясь объяснить, каких именно времен, разработка. — Дорогая, как золотой прииск, но зрительно уменьшает процентов на 40, а это — выживание группы в целом и неверная оценка сил, наблюдателями противника. Немцы поделились, когда мы их выводили, а наши довели технологию до логического совершенства.
— Удешивили и упростили — "Перевел" термин "довели до логического совершенства", я.
— Скорее, сделали дороже и удобнее. — Валия задумчиво поиграла шнуровкой своего корсета, выглядывающего из-под белоснежной рубашки навыпуск. — Три артефакта, кевлар и шерсть Младшего, в качестве скрепляющей нити...
— Спал я на их шкурах — удобно! — Признался я и разглядел в глазах девушки ужас, смешанный с восхищением. — А что? Удобно же, правда! И блохи в них не заводятся, и не жарко...
— Насчет блох, это ты совершенно верно заметил... — Валия покраснела, — только спать или укрываться этими шкурами, мужчине противопоказано...
— А женщине?
— Олег, да ты никак ко мне клинья подбиваешь?! — Снайперша оторопела, хлопая на меня пушистыми ресницами.
— Ага... — Вздохнул я и принялся нашаривать рукой тетрапак с томатным соком. — А что? Занято?
Вместо ответа, девушка встала со своего места и пошла к двери.
"Значит, занято..." — Я мысленно вздохнул, нашел упаковку сока и принялся пялиться на удаляющуюся пятую точку красивой девушки, которая, как всегда, оказалась занята. — "Что такое "невезет" и когда это закончится?"
Сделав глоток, закрыл глаза.
Услышал щелчок замка двери и... Аккуратно поставил тетрапак на пол, хотя больше всего было желание швырнуть его в закрывшуюся за девушкой дверь, с такой силой, чтобы по чистеньким и беленьким стенам полетели красные брызги!
— Глаза можно открыть... — Голос девушки, нервно подрагивающий, заставил меня порадоваться, что я не стал разбрасываться продуктами — с одной стороны, а с другой, вновь мысленно надавать себе тумаков, за свою извечную привычку бежать впереди паровоза.
— А вдруг я их открою, а тебя — нет?
— Мы — живые люди. — Девушка вновь уселась на краешек моей кровати, касаясь своим бедром, моего бока. — А, все люди — смертны. Учитывая мою работу — может случится именно так, как ты и сказал...
— Спеши жить? — Я открыл глаза.
Валия тряхнула своими черно-рыжими волосами и рассмеялась в ответ, ни говоря, ни да, ни нет.
Все в лучших традициях индийской мелодрамы, чесслово!
— Ты оттого такая нарядная? — Я коснулся пальцем полу расстёгнутой рубашки. — Или с намеком?
— От моего намека, в твоем состоянии, только в ящик сыграть! — Девушка расхохоталась, но руку не оттолкнула. — Зашла проверить, да спокойной ночи пожелать... Может подушку поправить, да одеяльце, подоткнуть! Мало ли, человек больной, вдруг надо чего...
Валия говорила все быстрей, словно пряча за словами застаревшую боль, блестя глазами и краснея.
Пришлось взять ее за руку и слегка сжать, останавливая поток слов.
— Спасибо.
— Тогда, я пошла? — Валия замерла, ожидая моего собственного решения.
— С какой это радости, пошла? — Расхохотался я, чувтвуя, что совсем не хочу отпускать эту девушку, хотя кое в чем она права: в моем состоянии, до деревянного макинтоша совсем рукой подать. Но, пока она рядом, сей деревянный скворечник меня пугает все меньше и меньше, становясь лишь отдаленной угрозой, не самой страшной, по сравнению с тем, если эта зеленоглазка сейчас встанет и уйдет... — Подушку не поправила, одеяльце не подоткнула, сказку не рассказала, на ночь не поцеловала! И вообще, я предпочитаю, чтобы одеяльце подтыкали изнутри...
— Пошляк! — Снайперша поймала мою руку и прижала к своей щеке. — И, за окном, между прочим, утро! Вот!
Только я собрался доказать сидящей девушке, что ночь или утро, в комнате без окон, понятие совершенно непринципиальное и все зависит от того, кто и чем занят, как ручка двери повернулась, пугая нас своим характерным щелчком.
— Я ее закрывала! — Валия сжала мне руку с такой силой, словно хотела выдавить из нее не только масло, но и вообще все, что только можно.
— Палаты больных не закрываются, голубки! — Игнатич, к вящему моему сожалению, обладал хорошим слухом. — Поворковали? А теперь, красавица, кыш! Там тебя Семен ищет, очень жаждет высказать тебе и твоему приятелю, все, что у него наболело, за эти два месяца... Включая и Рыжова — тоже!
— Он — Дурак! — Ощетинилась Валия. — Клинический случай, без надежды на выздоровление. А его приятель — дурак озабоченный!
— Они — дураки, ага. А ты, значит, умная? — Игнатич заложил руки за спину. — А кто Альберте мышеловки посоветовал жгучим перцем, натереть? А кто, милая моя, догадался компенсатор снять? Не подскажешь, прекрасное дитя, какая такая странная личность, этим двум оболтусам, в ботинки клей налила?
— Клей — точно не я! — Валия замахала свободной рукой, открещиваясь от обвинения. — Банки, поставить, поллитровые, тоже предложил Бен, кстати!
