Страна Дураков, Вондерленд, Понивилль, отель 'Хентай', номер 201.
Ещё не вечер.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
УКАЗ 783
Верховной Обаятельницы Эквестрии
'О награждении Орденом 'Золотая Узда с псалиями' Мирры Ловицкой (Бизе)'.
За достигнутые трудовые успехи, многолетнюю добросовестную работу, личное мужество и героизм, проявленные при исполнении обязанностей по расширению территориальной целостности Эквестрии и углублению её суверенитета, значительный вклад в социально-экономическое и культурное развитие Вондерленда и Эквестрии в целом, заслуги в гуманитарной сфере, а также за успешное оправдание оказанного Нами высокого доверия наградить орденом 'ЗОЛОТАЯ УЗДА С ПСАЛИЯМИ' Мирру Ловицкую (Бизе).
Верховная Обаятельница Всеэквестрийская, Вондерлендская и Северных земель Мимими Софт-Пауэр Вторая.
Дано в: Понивилль, 30 октября 312 года.
Золотая Узда сияла на малиновом бархате. Нащёчный ремень был украшен крупными алмазами. Псалии, по традиции, отливались из белого золота, узкий налобник — серебряный, чернёный. Наносный и подгубный ремни обычно подбирались под цвет гривы орденоноски. Мышастая черногривка Мирра сочла это скучным и попыталась заказать у Жанны Францевны ремни цвета топлёного молока — она обожала этот цвет. Через два дня Жанна Францевна прислала грузового пеликана, в мешке которого лежала короткая раздражённая записка с замечанием о сочетаемости оттенков, а также два ремешка в тон основания хвоста Мирры. Та посмотрела, примерила и была вынуждена признать, что Жанна права. Тогда она заказала — уже здесь, в Понивилле — декоративные кисти того же оттенка. Получилось ну просто очаровательно.
Придворный ювелир, старый жужел, осторожно извлёк украшение из футляра, надел на лицо награждённой и принялся за тонкую работу — последнюю подгонку металлических частей. Его лапы, обожжённые и почерневшие за годы работы с металлом, порхали возле лица поняши, его почти не задевая.
Ловицкая, лёжа на подстилке, блаженно жмурилась. Она любила тугие уздечки. Ей нравилось ощущение строгой стянутости лица, кисленький холодок медного грызла во рту — ну и, конечно, собственное отражение в зеркале. Увы, рано надетая балаклава положила этому конец. Однако Золотая Узда давала — помимо всего прочего — и право на ношение личной орденской маски. Во всём Пуси-Рауте такое право имели двадцать шесть пусь. В основном старух, награждённых Уздой ещё при Мимими Первой.
Мирра потянулась и мысленно пожелала каждой старой кляче дисплазии тазобедренных суставов, облысения репицы хвоста — и артрита, артрита.
Торжество ожидалось вечером. Как оно происходит, Ловицкая знала: её уже награждали Серебряной Уздой. Закрыв глаза, она представила себе Дворец Приёмов изнутри — огромное пространство с амфитеатром, освещённой сценой и ароматом свежего клевера, доносящегося из фуршетной залы. Она ляжет в третьем ряду, левый бок ей будет греть Фру-Фру, правый — Альбертина. К сожалению, младшая будет не одна. И все это заметят и будут чесать языками. Правда, Бекки займёт место не по личному приглашению, а по праву. Проницательная Верховная, выяснив все подробности появления тораборцев в Кавае, в самый последний момент внесла бойкую девицу в список награждённых. Наградка была так себе — именная фероньерка. Но для Бекки это был знак высочайшего благоволения. То есть прощения прошлых грешков, обещание защиты от шантажа со стороны всяких там структур и организаций, а также и приоткрытая дверь в полусвет: фероньерка была выписана на имя Биркин-Клатч. Что означало упоминание в следующем выпуске Розовой Книги данной ветви семейства.
Бекки отлично понимала, насколько ей подфартило. Как и то, что Мирра могла бы и напакостить в последний момент, но не стала. Поэтому перед Ловицкой-старшей Бекки ходила на поролоновых копытах. Что не мешало ей каждую ночь проскакивать в Альбертинину спальню и выходить оттуда только под утро, пошатываясь. Зато подлая изменщица Молли Драпеза осталась в Кавае. Почему Гермиона приехала без неё, Мирра не спрашивала: характерные кровоподтёки на вымени дочери сказали ей всё.
Мирра скосила глаза на полированную деревянную панель — ими были обшиты стены номера. Отраженье казалось смутным и неясным. Но сверканье награды было заметно даже на этом маловыразительном фоне.
— Мама, это потрясающе! — восхитилась Гермиона, лежащая на соседней подстилке.
Ловицкая самодовольно улыбнулась, принимая комплимент.
— Представляешь, этот насос даёт вакуум до десять в минус четвёртой! — радостно продолжила дочь.
— Чего? — не поняла мать.
— Паскалей! — сказала дочка. — Смотри, у них тут плунжерный форвакуумник и пароструйник! И они конструктивно объединены в один блок!
— С-скобейда, — прошипела Ловицкая, скосив глаз на дочь. Та увлечённо изучала чертёж на огромном куске ватмана, развёрнутый Ветерком. В зубах у неё был длинный стилус, которым она что-то рисовала на угольной палетке.
— Это что ещё такое? — на всякий случай поинтересовалась она, заранее готовая услышать очередную техническую ахинею.
— Ева Писториус принесла, — неожиданно внятно ответила Фру-Фру. — Они с девчонками запускают ламповый завод. А на его основе — всякую вакуумную технику. Мама, у них потрясающие технические решения! Мы в Кавае отстали лет на двадцать! Этот насос...
— Лампочки? — заинтересовалась Ловицкая. — Срок службы и себестоимость?
— Срок службы... м-м-м... — Гермиона задумалась. — Не помню точно. Кажется, тысяча часов. Себестоимость не помню, мы с Евой об этом не говорили. Нет, подожди... — Фру-Фру оторвалась от чертежей и палетки и замолчала секунд на пять. — Она сказала, что лампочка пойдёт в продажу по цене пива...
Мирра открыла было рот, чтобы наругать дочку за бестолковость, но в этот момент жужел как раз подтягивал подгубный ремень, и Ловицкая пропустила реплику.
— По цене кружки, — уточнила дочь. — Три сольдо, кажется.
— Кажется или точно? Потуже сделай, — последние слова были адресованы жужелу.
— Точно, — после недолгого молчания сообщила дочь. — Она ещё говорила, что это будет в десять раз дешевле, чем у хемулей. А хемули отдают две лампы за соверен. Я для дома недавно покупала и знаю. И у них цветотемпература две пятьсот, а здесь будет две восемьсот.
— Чего и у кого? — снова не поняла мать.
— Кельвинов. То есть это будет в миредах...
— Не парь мне мозги! — фыркнула Мирра. — Проект частный или государственный? Сколько средств вложено? Производительность? И главное — кто отвечает за сбыт?
— Не знаю, — растерялась дочь. — Я об этом не спрашивала...
— Горе ты моё желудёвое, — пробормотала Ловицкая.
Громко стукнула дверь, и в комнату зашла — а точнее сказать, нахально завалилась — Ева Писториус.
На сей раз на ней была стёганая аквамариновая попонка с черепами и надписью 'Жизнь — это вечеринка', оранжевая панамка и огромные очки в черепаховой оправе. Коротко подстриженная грива была выкрашена в кисло-розовый цвет. Всё остальное было ярко-рыжим, без единого светлого волоска.
— Ну чё, коровы, к полу примёрзли? — ухмыльнулась она. — Приветики-кукусики!
— Гермиона, — холодно сказала Мирра. — Что здесь делает эта дурно воспитанная особа? Я её сюда не приглашала.
— Ну мама! — застонала Фру-Фру. — И ты Ева, тоже! Я же тебе сколько раз говорила!
— Не поняла, чё такого? — насупилась Писториус. — У нас в бюро...
— У себя в бюро вы можете хоть на ноги ссать друг другу, — голос Ловицкой-старшей стал ледяным. — Я спрашиваю, что эта неврастеничка делает здесь, — снова обратилась она к дочери.
Услышав про 'неврастеничку', Ева выпрямила шею и оскалила зубы. Очки тут же сползли с носа. Дурацкая панамка приподнялась, из-под неё выпрыгнула услужающая крыса и ухватила сползающую дужку ловкими розовыми ручками.
Ловицкая усмехнулась. Рыжуха метнула в неё злобный взгляд, вздёрнула голову, развернулась и выскочила в коридор, напоследок от души наподдав копытом по дверному косяку. Грохнуло, посыпалась пыль.
— Отвратительно, — констатировала Мирра.
— Мама! Она же почти ребёнок! — возмутилась Гермиона. — И у неё травма! Зачем ты ей это сказала?
— Потому что это правда, — всё так же спокойно сказала Ловицкая, снова подставляя лицо ювелиру. — У неё не всё в порядке с головой. Я не говорю, что она в этом виновата. С ней обошлись скверно. Но мы тоже в этом не виноваты. И не обязаны терпеть её выходки.
— Она творческая личность! Практически гениальная... — начала было Фру-Фру.
— Гениальная? Прекрасно. Если мне нужно будет понять устройство этого вашего насоса, я обращусь к ней и вежливо попрошу прочесть мне лекцию. И буду слушать её очень внимательно. А если она ещё раз заявится сюда незваной и назовёт нас коровами, я спущу её с лестницы.
Гермиона открыла рот и тут же закрыла: в маминых словах был определённый резон. Поэтому она сочла за благо снова уткнуться в чертёж.
Минут через пять дверь тихо скрипнула, и в комнату зашла — а точнее сказать, осторожно просунула голову — Ева Писториус.
— Извините, — буркнула она, ни на кого не глядя. — Я чего. Награждение на час вперёд переносят. Только что слышала.
— Тысяча граций за информацию, — сказала Мирра. — Извинения условно приняты.
— Ева, подойди сюда, пожалуйста, — быстро влезла Гермиона. — Ты мне можешь помочь? Я не понимаю, зачем вот здесь трубка... — она ткнула стилусом в чертёж.
Писториус приблизилась, вытянула шею.
— А, ты про эту хрень, — наконец сказала она, ложась на пол. — Зырь сюда, тут натекатель стоит...
Огненно-рыжая и мраморно-белая головы склонились над ватманом.
Кто-то постучался в дверь — деликатно, негромко, настойчиво.
— Заходи, Альбертина, — разрешила мать.
Младшая дочь вошла в комнату с рассеянной улыбочкой, которая в последнее время буквально не слезала с её мордашки. Заметив это, Ловицкая-старшая почувствовала раздражение.
— Эта твоя где? — буркнула она — подразумевая, естественно, Бекки.
— Отдыхает, — улыбочка на личике Панюнюши стала совсем уж откровенной. — А... а... — она увидела рыжий зад Евы, — а это... м-м-м... — последнее должно было означать что-то вроде 'кто это такая и что она тут делает'.
— Познакомьтесь, — сказала Ловицкая с сарказмом. — Альбертина, это Ева Писториус. Местная достопримечательность. Инженерка, физичка, математичка и что-то ещё научное. Образованна значительно лучше, чем воспитана.
— А ещё я пишу стихи! — похвасталась наново расхрабрившаяся Ева, даже и не думая поворачиваться передом.
— Ева, это Альбертина Ловицкая, — продолжила мать тем же тоном. — Моя младшая дочь. Почти двухсотка, — Мирра совершенно не собиралась этого говорить: оно как-то само слетело с языка.
— У меня сто девяносто, — ангельским голосом сказала Панюню. В последнее время мамины колкости почему-то совершенно перестали её задевать. Ловицкая-старшая это чувствовала — и злилась ещё сильнее.
— Ну и что ты мне сказать хотела? — поинтересовалась она всё так же раздражённо.
— Да я к сестре вообще-то. Фру-Фру, я тебе вчера шампунь для хвоста давала. Мне он нужен.
— А, сейчас... Тысяча граций, отличный шампунь. В номер тебе занести? — Гермиона свистнула Ветерка и дала задание. Тот заковылял на тоненьких лапках к двери, потом в коридоре послышался шум его крыльев.
— Ты ещё рецепт обещала, — напомнила Панюню.
— Какой рецепт? — не поняла Гермиона: её мысли были заняты насосом.
— Ну того, что мы вчера в баре пили. Помнишь, Бекки чуть не подавилась?
— А-а-а. Тебе понравилось? Ветерок, найди чистую бумагу и пиши.
— Это что ещё за рецепт? — подозрительно спросила Мирра.
— Да коктейль. 'Неприкосновенный запас' называется. Растопленное мороженое, абсент, крапива...
— Вы пили Эн-Зе?! — напряглась Ловицкая-старшая. — Это жидкий гастрит! Гермиона, особенно с твоим желудком! Поклянись мне сейчас же, что больше в рот не возьмёшь эту гадость!
— Мама, я уже взрослая! — вспылила Фру-Фру. — Как-нибудь сама разберусь, что мне брать в рот!
Ева похабно заржала во всю глотку. Мирра непроизвольно дёрнула шеей. Жужел, собравшийся было пробить в подгубнике дырочку для язычка застёжки, уронил инструмент и сердито скрипнул грудным склеритом.
— Мама, — поинтересовалась Альбертина, — а откуда ты знаешь, что этот коктейль такой вредный?
— От лиц, заслуживающих доверия, — не моргнув глазом отбрила Мирра.
— А я знаю этих лиц? — не отставала дочь.
— Ты не знаешь, когда нужно остановиться. Это гораздо хуже... А вообще-то скоро идти. Время на час вперёд перенесли.
— Ой, у меня хвост не готов! — Альбертина заторопилась.
— Только не надевай эту ужасную попонку! — крикнула в спину мать.
— От Жанны Францевны? — удивилась Альбертина, слегка притормаживая. — Ты ж сама говорила — вещь стильная?
— Она тебя старит, — пробурчала мать.
— Ну и хорошо, солидней буду, — легкомысленно ответила дочь, мотнула гривой и исчезла за дверью.
— Я тоже пойду, наверное, — сказала Гермиона. — Ева, ты со мной?
— Я твоя до самой матки, — глупо спошлила рыжуха. Мирра стиснула зубы: дурацкая шуточка её неожиданно сильно покоробила.
— Лариска, скатай чертежи быстро, тубус в углу, — пробормотала Ева. Услужающая крыса спрыгнула вниз и бросилась скатывать толстый ватман. — Слышь, Фру, чё мне одеть?
— Надеть, — машинально поправила Гермиона. — Лучше всё сними, — посоветовала она. — У тебя же фигура.
Ловицкая-старшая метнула в дочь гневный взор. Но та придерживала зубами тубус и на мамины гримасы внимания не обратила.
Через пять минут все разбежались. Последним из комнаты вышел жужел, неся на спине бархатную коробку.
На сборы ушло где-то часа полтора — смешное время, учитывая пафосность предстоящего действа. Чуть ли не дольше всех провозилась Альбертина: боясь сжечь хвост, она сушила его очень осторожно. Фру-Фру, в свою очередь, обернулась довольно быстро. Последней выбежала в холл запыхавшаяся Ева — полностью обнажённая, с крысой на холке и благоухающая пуазоном. Ловицкая-старшая с неудовольствием поймала себя на мысли, что юная нахалка и в самом деле идеально сложена. Если бы не розовая грива и безвкусная крыса, то девочка была бы весьма многообещающей дебютанткой. Потом ей подумалось о Гермионе и её отношениях с юной инженеркой — не перешли ли они известную грань, и как тому воспрепятствовать. К сожалению, признала она про себя, оттащить Фру-Фру от Писториус было совершенно невозможно. Непонятно было, правда, что Гермиону привлекает больше — совместные научные штудии или рыжая попка. Хотя, подумала Ловицкая, одно другому не мешает — и даже наоборот. Если же сюда добавить ещё и сентиментальные чувства к необычной девочке с тяжёлой судьбой... Мирра предпочла не додумывать мысль до конца.
