Увидев эту картинку, Стоян Смеянович приподнял бровь, но более ничем своего удивления не выдал. Покрутив головой, старший отряда стрельцов порылся в лежащем за бревном мешке и, выудив из него мягкое лоскутное одеяло, молча расстелил его на уцелевшей и не размётанной во время недавного боя, лежанке из лапника. Молча.

Я благодарно кивнул полусотнику, одним коротким посылом углубил сон девушки, чтоб не проснулась во время переселения и уложив её на лежанку,, укрыл свободным краем одеяла. Полюбовавшись на сладко спящую Свету, я поправил, упавший на её лицо локон и, поднявшись с колен, обратил своё внимание на замершего в ожидании полусотника.

— Любишь ты её, купец, ой, любишь, — тихо прошептал он.

— Есть такое дело, — честно признался я, даже не стараясь понижать тон. А в ответ на вопросительный взгляд заметившего это обстоятельство Стояна, улыбнулся: — не тебя одного матушка оберегами одаривала. Не проснётся Светлана, ещё часов пять, не меньше.

— Ясно, — ухмыльнулся полусотник, но, тряхнув головой, посерьёзнел, — Идём-ка, Ерофей, глянем, кого мои стрельцы из-за камней притащили и что мы можем с тех татей взять... и как то взятое поделим.

Честно говоря, слушая рассказы наших новых знакомых о самах, я представлял обитателей здешних лесов и холмов себе несколько иначе... Они мне, почему-то представлялись... вроде якутов, что ли? Ошибся.

Чертами лиц, да и фигурами, нападавшие ничуть не отличались от того же Никши или Вавилы. Разве что волос темнее, да глаза у нападавших оказались карие. Вот и все различия. Ни тебе ярко выраженных, но плоских скул, ни характерного разреза глаз... Обычные европеоиды. Вот одежда, да... одежда татей отличалась от нарядов стрельцов сильно. И прежде всего, бросалось в глаза почти полное отсутствие ткани. Сапоги, штаны, куртки с капюшонами и даже рубахи, всё было выделано из кожи. На сапогах — погрубее, с толстой кожаной же подошвой. На штанах и куртках — помягче. Но куртки ещё и мехом подбиты. А самая мягкая, тонко выделанная кожа пошла на рубахи. Красивые, надо заметить. Украшенные затейливой вышивкой по вороту, рукавам и подолу, явно сшитые с особым тщанием и старанием, они хоть и были явными самоделками, как, впрочем, и остальная одёжда самов, но качество... М-да. Может быть, с тканью жители здешних лесов и не дружат, но кожу выделывать умеют. И ещё как!

— Что, глянулись рубахи? — усмехнулся Стоян, заметив мой интерес. — Коли доберёшься до Бия, купец, сможешь на торгу прикупить себе не хуже, разве что без вышивки.

— А если с вышивкой? — поддерживая легенду купца, спросил я. Полусотник покачал головой.

— Не найдешь. Это родовые меты, их жёны самов мужьям вышивают, каждая свой. По ним можно и род сама узнать, и кем он в нём является. Охотником там, воином или лекарем, кто его жена и из какого рода вышла, есть ли дети-внуки... Украшенные рубахи продавать у них не принято, нойны родов на нарушителей этого обычая шибко серчают. Как на продавца, так и на покупателя. Но ежели незадачливый сам, позарившийся на доброе железо или словеские деньги, отделается штрафом, то покупателя могут и прибить. По покону.

Понятно. Эдакий паспорт получается. Стоп.

— А ты, господин полусотник, умеешь эти вышивки читать? — спросил я.

— Нет, — отозвался Стоян и, сделав паузу, договорил, ткнув пальцем в стоящего рядом старшего из своих подчинённых: — А вот Медок умеет. Но то лучше при свете дня делать. Сам видишь, вышивка уж больно мелкая, а в ней ведь, чуть ли не каждый завиток свой смысл имеет. Так что, отложим этот вопрос до утра, а сейчас... давайте-ка, друже, глянем, что там в калитах у наших находничков.

— Согласен, — кивнул я, под одобрительный гул собравшихся вокруг нас стрельцов Стояна. Ну да, как минимум, половину убитых в этой ночной стычке обеспечили мы со Светой. Так что... в общем, вежливость полусотника понятна.

Первым на расстеленную тряпицу из запасов того самого стрельца с забавным прозвищем Медок, легло оружие самов. Отдельной кучкой, короткие рабочие ножи, которыми сподручно и деревяшку какую заточить и шмат мяса отхватить и шкуру со зверя снять. Рядом, напарник Медка, по кличке Ослоп выложил тёсы находников, похожие на короткие тесаки с широким тяжёлым клинком и простой перекладиной вместо гарды. Таким не только противника, но и дерево срубить можно... Удобная штука в здешних лесах. Ухватистая, поворотистая. Но тяжеловата, да. А вот луки самов оказались, напротив, лёгкими, хотя и весьма-весьма тугими. Составные, усиленные костяными накладками, короткие, по размеру и форме, они походили на так называемые скифские луки. Да и стрелы, найденные в колчанах самов, оказались непростыми. Неизвестный мастер явно потратил немало времени, сначала на подбор древесины, а после и на её обработку, превращая окорённые ветви в единообразные, как по виду, так и по весу, древки стрел, на которые, впоследствии насадил боевые наконечники.

— Не охотничьи, — внимательно рассмотрев жала вытащенных из колчана стрел, проговорил Ослоп.

— Так ведь и самы эти, явно не на охоту вышли, — усмехнулся Жук.

— То-то и оно, — задумчиво протянул полусотник, под недоумённым взглядом самого младшего стрельца. Но объяснять ничего не стал, лишь кивнул всё тому же Ослопу, чтобы вытряхивал содержимое сумок мёртвых самок на вторую тряпицу.

— Сушина, травы для взвара, вервь для ловушек, — перебирая и, время от времени разворачивая то один, то другой свёрток, комментировал извлекаемые из сумок вещи, стрелец. — Ещё сушина, ножи швырковые, кошель с копейками. Ох ты ж!

Вываленные на мозолистую, широкую как лопата, и такую же твёрдую ладонь Ослопа, монеты из кошеля убитого сама блеснули не только мутной медью, но и серебром.

— Никак, куны? — воскликнул Никша, но тут же схлопотал подзатыльник от брата и умолк. Полусотник же нахмурился, выудил серебрянную монету из кучки меди в руке стрельца и, тщательно её осмотрев, аккуратно положил обратно, туда, где среди мелких медных копеек блестели новеньким серебром ещё пять таких же монет.

— Они самые, Жук, — констатировал Стоян, вот только по виду полусотника было понятно, что находка эта его совсем не обрадовала. — Они самые. Ну, ка... Медок, помоги Ослопу! Разберите все вещи находников по кучам. И не дай светлые, хоть одна монета за подклад закатится.

— Да что ты, господин полусотник! — загудели старшие стрельцы. — Неужто мы без понятия? Всё будет в целости и сохранности!

— Смотрите мне, — погрозил им кулаком тот. — И не тяните уже. Приступайте!

Как бы ни хотел Хлябя казаться невозмутимым и спокойным, у него это выходило не очень хорошо. Может быть сказался послебоевой отходняк, а может Стоян Смеянович просто не слишком-то умел скрывать свои эмоции, но чем дольше шёл разбор вещей находников, тем больше он хмурился и нервничал. А к концу процедуры и вовсе уже тихо матерился себе под нос. При полном непонимании со стороны младших стрельцов. А вот старшие, кажется, поняли причины злости полусотника, но озвучивать их явно не собирались.

— В чём дело, Стоян Смеянович? — решил я прервать этот заговор молчания, когда Хлябя загнул совсем уж затейливую фразочку. — Что тебя так взволновало?

— Жук, подкинь дров в костёр, да запали ещё один рядышком, — неожиданно потребовал полусотник, не отвечая на мой вопрос. А стоило пламени разгореться, как Смеян ткнул пальцев в лежащие ворохом рубахи самов. — Медок, начинай разбираться с вышивками.

— Может... — стрелец наткнулся на требовательный взгляд начальника и, заткнувшись, уселся рядом с котром. Подхватил верхнюю из рубах и, водя пальцами по вышивке на вороте, принялся что-то бормотать себе под нос. Тем временем, сам Хлябя всё же решил объяснить мне... да и младшим стрельцам причины своего волнения.

— Это не охотники, случайно вышедшие на наш след, и решившие поживиться со словени, — коротко произнёс он. — Это воины в походе.

— М-м, не подумай, что не доверяю твоему опыту и знаниям, Стоян Смеянович, — заметил я. — Но... с чего такие выводы? Объяснишь?

— Ничего сложного, купец, — махнул рукой явно обескураженный полусотник. — Суди сам. Самов было полдюжины. Хорошая ватага для охоты, да? Но в калитах у них ни единого куска дичи, зато походной еды с верхом. Самое то, чтобы идти пару седмиц, не отвлекаясь на охоту и собирание. Учитывая же, как от них потом шибало, в пути эти самы были, как бы не меньше седмицы. Стрелы в колчанах — боевые, ни одной охотничьей. Рогатин нет, ни одной. Зато тёсы на поясах у всех шестерых. А они — оружие боевое, для охоты не предназначенное. Ну и... деньги. Медные словенские копейки в кошелях самов, дело нередкое. Всё же торгуем мы с ними не меньше, чем ратимся. А вот серебро, да такое новенькое... это диво! Глянь-ка, купец, на полдюжины самов — почитай сорок кун серебра! Да за пять монет, здесь можно жену сторговать, а ежели совсем к будущей родне не придираться, так и двух. Знатные женихи по здешним лесам, оказывается, косяками ходят, а?

— Хм, — я почесал уколовший щетиной подбородок. — Полагаешь, кто-то их для боя нанял?

— А вот сейчас и узнаем, — отозвался полусотник, оборачиваясь к корпящему над вышивками стрельцу. — Ну что там, Медок?

— Трёх разных родов воины, — оторвавшись от изучения рубах, ответил тот. — Из полночных или заловгайских самов. Все молодые, неженатые. Третьи— четвёртые дети в семьях. Младшие в охотничьих ватагах...

— Вот так, купец, — оседая на брёвнышко у костра, вздохнул Хлябя. — Подбил какой-то умник сих воев на дальних стойбищах самских. Монет на заклад подкинул, да и отправил... куда? А то не секрет. Ныне, кроме бийских острогов нет мест, где за такие деньги воевать надобно.

— Шестерых?! — подал голос Жук и... вновь схлопотал подзатыльник от Врана.

— Здесь шестерых, там дюжину, — не обратив никакого внимания на неуважительный тон младшего из стрельцов, протянул полусотник и, вздохнув, договорил: — тут с нойнами столковался, здесь у кайсаков молодёжь на наход уговорил... Глядишь, да две-три сотни пешцев с полусотней кайсацких степарей к стенам острожным и подойдёт. А сколько воев в том же Хвалын-городке? Ну-ка, Никша, напомни.

— Полсотни будет, — буркнул потирающий затылок Жук.

— Было, — поправил его Стоян. — Не забыл, чем прошлый год для бийских острогов закончился? Сколько стрельцов из уведённых в поход подкаменским воеводой, обратно в городки вернулось? Половина? Две трети? То-то и оно.

Стрельцы умолкли, переглядываясь друг с другом, а полусотник задумчиво уставился на пламя костра. Впрочем, уже через полминуты, он вынырнул из своих размышлений и, хлопнув ладонями по коленям, решительно поднялся на ноги.

— Вот что, стрельцы, — произнёс он. — Делим добычу, да расходимся ночевать. А утром отправимся в обратный путь. Чует моё сердце, мимо нашего острога самские вои не пройдут. Тебе же, купец, советую отправиться вместе с нами. Не ровен час, наткнутся на вашу парочку самские дозоры, горя не оберёшься.

— Я... — начал было я, но полусотник меня перебил, очевидно, поняв что его идея не вызвала у меня энтузиазма.

— Ты воин справный, да и невеста твоя из самотрела бить горазда, то мы сами видели, — торопливо проговорил Стоян. — Но вдвоём против нескольких сотен, и сам Вольга не сдюжил бы. От души предлагаю, Ерофей. Поехали, а в острожке выпишу вам подорожную, да и отправитесь с невестой дальше путешествовать. На Словень посмотрите, к торгам да мастерам присмотритесь. А здесь... сгинете же, ни за что ни про что!

— Благодарю за предложение, Стоян Смеянович, — вздохнул я. — С твоего позволения, отвечу утром. Надо с невестой посоветоваться.

— Ну-у... смотри, купец, — развёл руками полусотник, явно удивлённый моими словами. Очевидно, не принято здесь с женщинами советоваться. Или не принято. Традиции, обычаи, поконы и прочая. М-да. Вот и посмотрю.

Не сказать, что я так уж был против поездки со стрельцами в словенский острог. Но чёртов сундук Граца вязал нас со Светой по рукам и ногам. Объяснять же наличие эдакой тяжести среди наших вещей, и выдумывать небылицы о путешествии с ней на закорках, мне совсем не улыбалось. Закопать этот сундук, что ли? И пусть лежит себе... А что? Это идея.

Но прежде чем заниматься земельными работами, надо проверить, как обстоят дела у нас в лагере. Нет, отправляясь в гости к стрельцам, я перекрыл подходы к биваку парой не самых простых переплутовых наговоров, вплотную подходящих к запретной в мире Хольмграда теме ментальных воздействий. Так что, даже если нашёлся какой охотник, желающий добраться до нашей полянки, бродить ему вокруг неё до скончания времён, не обращая внимания ни на что происходящее вокруг... или до тех пор, пока я защитный полог не сниму. Да и котяра наверняка бдит, так что, даже если здесь найдётся ухарь, способный обойти мои наговоры, двухвостый его на клочки порвёт. Он может, знаю...

* * *

Света сладко потянулась и, открыв глаза, успокоенно вздохнула. Над головой её виднелась уже до последней веточки знакомая крыша их с Ерошкой шалаша, снаружи доносилось пение птиц и шелест листвы, а ноздри щекотал запах приготовленного её молодым человеком завтрака. А ночной бой... сон, он и есть... Сон?

Девушка скинула с себя странное лоскутное одеяло, укрывавшее её во сне, и, глянув на свой походный наряд, нахмурилась. Как бы Света не... опасалась перехода их с Ерошкой отношений в более... более близкую форму, спать она предпочитала без одежды. И Хабаров, кстати, не раз фыркал, наблюдая, как она кутается в спальник при его появлении, чтобы... Ох. Так почему сегодня она спала в одежде, и даже не в своём спальнике, а поверх него?

Воспоминания о вчерашней ночи, ещё мутные, словно память о недавнем сне, вдруг начали становиться всё отчётливее и яснее. Свист стрел, ночная стрельба, запах гари и предсмертные крики... Света вздрогнула.

— Проснулась, солнечная? — сунувшаяся в шалаш физиономия Ерофея мгновенно утратила улыбку. Миг, и парень уже сидит рядом с ней и положив голову подруги на свои колени, мягко поглаживает её по пушистым и встрёпанным со сна волосам. Тут-то и выяснилось, что всё происшедшее сном вовсе не было, и в самом деле, она вместе с Ерофеем и словенскими стрельцами выдержала бой с разбойниками-самами, решившими поживиться за счёт мирных путешественников.

Спокойствие пришло к девушке быстро. Куда быстрее, чем даже она сама того ожидала. Утерев поданным Ерофеем платком слёзы, она вытолкала молодого человека прочь из шалаша, и занялась приведением в порядок собственной зарёванной мордашки. А уже через полчаса, после умывания и сытного завтрака, никто не сказал бы, что недавно Светлана Багалей едва не устроила натуральную истерику.

Предложение полусотника о поездке вместе с ним и его стрельцами в острог на Бие, как и причины обосновавшие это предложение, Света выслушала совершенно спокойно. И так же спокойно согласилась убраться со ставшей почти родной полянки в центре самских лесов, где, оказывается, не так уж благостно и безопасно, как им с Ерошей казалось ещё недавно.

Правда, рыть яму для того, чтобы спрятать в ней профессорский прибор, который должен был, по идее, послужить Всеславу Мекленовичу и его людям маяком для наведения портала в этот мир, Света напрочь отказалась. И даже попыталась поколотить смеющегося Ерофея, когда поняла, что тот над ней шутил. Тоже в шутку, конечно.