Dreams

В кинотеатр нагнали учащихся трех школ, мальчишки, в основном, пытались улизнуть до входа в кинозал, отпрашивались в туалет и не возвращались, девчонки же ответственно стоически терпели. В результате получилось, что в зале было мальчишек примерно двадцать человек и около сотни девчонок с семью сопровождающими на весь зал. Пока сеанс не начался, многие оглядывались по сторонам, в поисках знакомых лиц, что-то кричали через весь зал, кого-то звали.

Я сидел в одном из последних рядов и заметила, что впереди двое мальчишек из нашего класса о чем-то разговаривают с чужими девчонками. Чуть позже они обменялись записочками. Мой интерес был в том, что ребятки были нашими красавцами, на которых уже был положен глаз наших девочек, но пока не были ни кем заняты. Девчонки пытались так и эдак им намекнуть о том, что нужно дружить, но ребятки, хоть и были оба красавцами, но умом еще, видать, не повзрослели и намеков не понимали. А тут вдруг они с чужими общаются и записками обмениваются, что было неожиданно.

Появился шанс создать эту самое пресловутое место подвига. В общем, я парней слила нашим девчонкам, что были к мальчикам неравнодушны и начал нагнетать страсти:

— Представляете, наши-то, тихони-тихони, а уже обменялись адресами с девчонками с другой школы.

— Как? Где? Кто? — затрещал пулемет девичьих языков одноклассниц со всех сторон.

— Воооон, те. Видите?

— Ага. Фи, и эти замухрышки куда-то еще лезут.

— Интересно получается, увели наших мальчиков и уйдут безнаказанно, — сделав задумчивый вид, сказал я.

— Точно, надо их наказать!

— А как? Не бить же их, — продолжала я, — драться нельзя, продолжала я.

Девичьи глаза прожекторами провожали все перемещения четверки.

— Вот так и остаются в лохушках наши девочки. Чужие наших мальчиков уводят, а у наших смелых нет, — всё с тем же задумчивым видом произнесла я.

После этих слов одна дернулась, но осталась на месте. Оппаньки, а не все так плохо, подумала я. После фильма и поближе переместилась к этой девице-красавице и подбросила дров в огонь:

— смотрите, они девчонок провожать собрались. Интересно, они далеко пойдут?

Слово за слово и наши бой-девицы решили проследить за ними. Ну и я хвостиком. Гуляли они недолго. Пару кварталов. Они шли вшестером, двое наших мальчишек и четверо незнакомых девочек, нас тоже было четверо. Я, по наблюдениям из прошлой жизни, знал, что у девчонок есть ритуал ходить толпой и провожать толпой друг друга, а так же толпой ходить куда-нибудь. Простой поход за хлебом в магазин через два дома у них может превратиться в двухчасовую прогулку сначала за всеми подружками в окрестности, и лишь потом все толпой поход за хлебом. Чувство толпы, что поделать...

Чувство толпы сработало и в этот раз. Сначала проводили одну, девочек осталось трое, потом вторую, определились претендентки на наших мальчиков, их то и было решено побить, чтобы неповадно было. За что бить, я не понимал, наверное, не до конца еще понимал женскую логику. Но уходить в сторону не стал.

Сказано, сделано. Мы ускорились, и вышли на них из-за угла, неожиданно. Неожиданно, причем, для всех участников конфликта. Сначала претензии посыпались на наших парней, а когда они стушевались, и можно сказать, спрятались за спины своих новых знакомых, то наше агрессия накрыла этих девочек. Слово за слово, в общем отметелили мы их.

А в понедельник утром нас всех забрали в участок по делам несовершеннолетних. Как оказалось, наша девичья злоба вылилась в перелом ребра одной из девушек и синяками по всему телу и фингалами на оба глаза у другой.

Как нас распекали!!! Там же, в тесном кабинете, сидела наша классная руководительница и тихонько плакала. Ей влепили строгий выговор с занесением в личное дело за недостаточную воспитательную работу с классом. Ей было, наверное очень обидно, она у нас всего один месяц проработала, а уже получила строгача.

Я сразу предупредила своих, чтобы все молчали и никто ничего не рассказывал. А если уж совсем припечет, то говорить, что любим наших мальчиков, а эти попытались их увести. Я рассчитывал на то, что взрослые должны учитывать, что у нас, у всех участников драки, подростковый возраст и, потому, у нас должно быть буйство гормонов в крови, а увод потенциальной 'добычи' да еще и сексуальный контекст отношений должен был быть поводом агрессии, которую взрослые должны оправдать. Получилось не совсем так, как рассчитывал из-за сломанного ребра.

Мамаши пострадавших не захотели идти на мировую и нас поставили на особый учет. В кабинете сидел и наш участковый. Парень молодой, но с цепкими внимательными глазами. Он всё молчал, а под конец, дождавшись минутки, когда в кабинете кроме меня и его никого не было, сказал:

— За тобой не хорошая слава идет. Смотри, я за тобой буду наблюдать.

Упс, теперь и эта еще морока, — подумал я. Надо будет срочно этого государева пса привязывать.

А потом была сцена в кабинете директора, которая просто насмешила и придала этому дню немного смешинки. Директор орал, не говорил, а именно орал:

— Вы что творите, негодницы? О мальчиках думаете! Не о мальчиках думать надо, а об учебе!

В кабинете были наши два красавца, мы вчетвером, наша классная, и завуч по воспитательной работе.

— Вот у тебя какие оценки? — обратился он к одной девочке.

— Я отличница, — услышал он в ответ. Директор опешил.

— А у тебя?

— Я тоже отличница.

— А у тебя?

— И я тоже отличница.

— А у тебя? — обратился он к последней, с какой-то затаенной надеждой в голосе.

— У меня четверки.

— Воооот! , — воскликнул директор, — вместо того чтобы учиться, поглядите на неё, она в драку лезет!

— А вы, что молчите? , — перевел он взор на мальчишек.— О девочках уже думаете?

— Не о девочках надо думать!!! Надо думать...

-... о мальчиках? — вставила я.

Директор поперхнулся словом, покраснел, закашлялся, завуч и наша классная с трудом пытались не улыбнуться и отводили лица в сторону.

— Воон! Все вон, чтобы я о вас больше не слышал, кроме как хорошее— заорал директор, и мы выскочили из кабинета.

Причина его гнева была проста — четыре школьницы попали на учет в отдел по делам несовершеннолетних и испортили ему всю красивую статистику воспитательной работы по школе и при этом в самом начале учебного года. А мы же, девчонки, объединенные общим пребыванием 'в застенках' и последующими событиями стали подругами. То, что я их учила как себя вести, что говорить, выдвинуло меня на позиции лидера у них, что мне и хотелось раньше. Теперь у меня была своя гвардия, причем проверенная в бою. Наша хулиганская слава сыграла роль в дальнейшей моей жизни— благодаря ей я сблизилась с хулиганьем из нашей школы, а потом и более взрослым криминалом.

Я возвращалась домой в приподнятом настроении, но оно было вскоре уничтожено. Перед подъездом сидели старушки и увидев меня горестно запричитали. Они меня жалели, но в причитании 'как же теперь будет она жить то, сиротинушка' я поняла только одно— что-то случилось с мамой.

Пулей взлетела по лестнице и остановилась только перед раскрытыми настежь дверями квартиры. На площадке стояли милиционеры, что-то тихо обсуждали и не пускали внутрь. С лестничной площадки был виден только коридор и краешек комнаты. На полу лежало чьё-то тело. Его не было видно, видны были только ноги. Мамины ноги. И пятно красного.

В квартире были люди, слышны были чьи-то голоса, но кто это был не понятно. Из всех узнала только один, дяди Сережи. Краснота на полу. У меня началась истерика, я пыталась прорваться в комнату, но меня аккуратно отпихивали, заграждали проход, и все мои попытки поколотить заграждавшего, вежливо блокировались. Милиционер закричал в квартиру:

— Заберите её!

— Участковый, где ты там ходишь, сделай же что-нибудь.

Вышел виденный утром знакомец, присел на корточки, крепко взял мои кисти и сказал тихо, глядя в глаза:

— Тихо, девочка, тихо, нет больше мамы. Тихо.

Ночевала я у соседей. Чуть позже узнала, что мама, делая приборку в квартире, нашла фотографии с Сергеем и девочками. Она была в шоке и набросилась на Сергея, сидевшего в это время на кухне и пившего чай, с криком и с фотографиями в кулаке. Ей еще был памятен выставленный за подобное отчим. Сергей же, находясь в постоянной депрессии и прессинге с моей стороны из-за этих же фото, её зарезал.

Говорят же, оставленный нож на столе к беде. Вот беда и к нам пришла. Потом он позвонил сам в милицию и вызвал их. Он не стал что-то скрывать, прятаться, куда-то бежать, вероятно слишком сильно он перегорел в душе в ожидании наказания. Он спокойно отнесся к аресту и последующему суду.

Ему дали много. И за пачку фото, и за убийство. Что с ним было дальше, я не знаю, но хотелось, чтобы жил он недолго и несчастливо. Думаю, что мои желания исполнились. Уж больно статья ему не подходящая для счастливой жизни была назначена.

На похороны приехал в увольнение из армии брат. Он служил во флоте, их лодка не была в походе, и ему командование, хоть и неохотно из-за того, что близился его дембель, дало ему увольнительную на несколько дней. Он был совершеннолетний и теперь он остался единственным старшим в моей маленькой семье и стал моим опекуном.

Глава 13. Почти взрослая

Похороны я помню плохо. Почему-то, убийство мамы меня повергла в глубокий шок. Хотя я понимал что она для меня чужой человек, но всё же на некоторое время я выпал из жизни. Кто-то приходил, кто-то уходил, мне было без разницы, я сидел с прямой спиной и тупо смотрел в одну точку.

Брат пытался растормошить меня, но ему не удавалось. По ночам я лежала в темноте и разглядывала трещинки на потолке. По потолку скользили пятна от фар проезжающих по улице редких авто, где-то на улице во дворах лаяла собака, в квартире было тихо-тихо. Я лежал и думала, а для чего теперь я живу?

Вначале я жил просто так, потом, когда познакомился с мамой бывшей хозяйки тела, выполнял её просьбу, жил, чтобы маму не расстраивать, теперь же, когда никого не стало, я не знал как теперь быть. В принципе, просьбу я выполнил, можно было и уходить самому. Придя к этому выводу, стало как-то легче. Я поднялся, хотел встать с кровати, но краем глаза заметил сбоку что-то, что заставило замереть и медленно повернуться, чтобы рассмотреть это. Это было мое тело. Оно лежало на кровати вытянувшись в струнку, глаза слепо смотрели в потолок. Сколько я просидел так, глядя на тело, я не знаю. Оторвало меня от созерцания появившийся силуэт в дверях. Это была мама Александры. Она подошла ко мне и сказала, привет.— Не грусти, все люди умирают, кто-то раньше, кто-то позже. Спасибо тебе.

— За что?

— За Александру. За то, что пожил ещё немного со мной.

— Теперь всё?

— А ты слышишь зов?

— Какой зов?

Постояла еще немного, помолчала, а потом сказала:

— не слышишь, значит тебе еще рано уходить. Живи. Живи за всех нас.

— За кого?

Рядом с ней призрачными силуэтами появились мой отец, и моя мать, отец Александры, и сама Александра. Они просто стояли впятером и молчали, глядя на меня.

— За нас.

После этих слов она повернулась и пошла из комнаты. Я смотрел ей вслед и молчал, Силуэты быстро растворялись в ночном сумраке с каждым её шагом. Вот и ушла. Что ж, будем жить дальше.

Всю оставшуюся ночь я провел в полусне полубреду. Мысли хаотично появлялись и исчезали. Я лежала и думала обо всем и ни о чем. Такой полусон выматывал и с рассветом я встала. Пошла на кухню, поставила чайник, села и начала строить планы что делать и как жить дальше. Самое главное, было непонятно, что предпримет брат. Заварила кофе, сделала гренки с яичницей. Мой шум на кухне и запахи разбудили брата, он пошел умываться. Потом он вышел на кухню и обрадовался: о, очухалась, молодец.

Мы молчали, ели гренки и пили сладкий кофе. Я смотрел на него и думал с чего начать разговор. Вероятно, он был в такой же ситуации. Он заговорил первый.

— Санька, мне надо уехать. Я решил остаться на сверхсрочную, у меня там всё складывается хорошо. Тебя с собой взять пока не могу. Поживёшь одна, ладно? Деньги я присылать буду, да и участковый обещал за тобой присматривать. Если что обратись к соседке, она тоже обещала помочь.

Брат побыл еще пару дней и уехал. Так началась моя самостоятельная жизнь.

В школе после похорон мне все выражали сочувствие, ни о чем не спрашивали и ничего от меня не требовали. Я сидел на уроках, молча слушая учителей, потом так же молча стоял один на переменах возле дверей класса, потом шел домой, разогревал или готовил обед, ел, и шел на улицу и сидел на качелях до вечера.

В один из таких дней меня увидел на качелях мой Мрачный друг, и, взяв за руку отвел к себе домой. Узнав о беде он кинулся обзванивать всех наших знакомых, и вскоре все были в сборе. Было решено взять надо мной шефство, особенно переживали за меня мои наставницы.

Минуло 40 дней, середина ноября. Каких-то значительных событий за это время не происходило. Пришли соседки, принесли салатов, еды, помянули умершую. Было безветренно, шел снег. Соседки сказали, что ей снег пухом выстелил могилку. Прошедшие поминки как будто зачеркнули очередную главу моей жизни. Нужно очнуться и начать наконец жить. Снова достал наряды, макияж, кружевное бельё, разложил все на кроватях, задумчиво окинул всё взглядом и поймал себя на мысли, что если начинать наконец-то жить, то нужно уже прекращать думать о себе в мужском роде, нужно до конца уже принять на себя фразы 'я сделала', 'я пошла', и т.д. , и даже в мыслях наедине с самим собой считать себя женского рода. Что ж, буду становиться девочкой, а хорошей или плохой, время покажет.

В компании Мрачного друга ходила избитая, пошлая шутка, про то, чем отличаются хорошие девочки от плохих: в общем, хорошие девочки делают всё тоже, что и плохие, только хорошо. Улыбнулась этому своему воспоминанию и поймала себя на мысли, что я буду хорошей девочкой.

Наступил конец недели, в школе планировались танцы, решила сходить. На консультацию по нарядам отправилась к своим наставницам. Идея была воспринята ими с энтузиазмом, я была накрашена, наряжена и отправлена в бой. Волосы после каскадной стрижки лежат гривой на спине, легкий макияж, увеличивающий глаза еще больше, платье, в общем я хороша!

Танцы проводились в местном доме культуры. В последние годы здание не ремонтировалось и оно все больше и больше ветшало. Местами штукатурка по обвалилась, в коридорах не везде хватало ламп, и многие места были не освещенные. Темнота — друг молодежи. Тем и нравилось ДК многим своим полумраком, можно было уединиться меж колоннами от посторонних взглядов.

Танцы неожиданно увлекли, нравились ритмичные движения и звуки. Раньше, будучи парнем, я на таких мероприятиях, как и многие парни, стоял вдоль стены и смотрел на танцующих, в этот же раз, смело пошла в центр зала. Я быстро усвоила движения окружающих, повторяла за ними, и даже что-то начало получаться. Но к некоторым движениям девушек, если честно, всё же сохранилась антипатия. Это когда они начинали двигать бедрами, глубоко при этом приседая. Выглядело достаточно пошло, как будто они насаживались на кол, он был большим толстым и они, раскачиванием своих бедер, помогали себе налезть на него. Дошла очередь и до медляков.