— Я имею в виду — нападения, боевые ситуации, — пояснил тот.
"Вот ведь неймется мальчику в войнушку поиграть", — подумалось мне.
— По-разному, — лениво ответил я, — иногда и больше месяца ничего не происходит, а иногда — каждый день какая-нибудь фигня. Да еще и от местности зависит.
Ох, не люблю я этих разговоров — типа чтобы время скоротать.
— А наш маршрут по опасным местам? — с надеждой спросил полковник.
— Да нет. — Я с удовольствием наблюдал на его физиономии разочарование. — Наш маршрут в основном по местам спокойным и равнинным, да и глюки редко здесь встречаются.
Помолчали... но я знал, что это ненадолго.
Только шумела вытяжка в трубах. Тоскливо, заунывно.
— А что вы можете сказать по поводу нашего гида? — неожиданно спросил полковник, и я понял, зачем он завел этот разговор "время скоротать". Где-то в глубине души я ожидал подобного вопроса.
— Что вы имеете в виду? — как можно равнодушней спросил я.
— Вы прекрасно понимаете. — Полковник ухмыльнулся. — Я ведь не слепой и заметил ее армейский бластер, которым она разрезала пополам ту милую пташку, собиравшуюся вами отобедать.
— Да, она решительная девушка. — Я кивнул.
— Странно, что она, такая хрупкая молодая девушка, носит с собой грозное армейское оружие. — Полковник прищурился.
— Это оружие ей подарил муж, — сказал я, — он — военный.
— Все равно странно, — не унимался полковник.
— Странно, что женщины выходят замуж за военных? — переспросил я. — Да, я этого тоже не понимаю...
— Не всем военным дают такое оружие. — Полковник, похоже, не заметил моей шпильки в свой адрес. — Вы-то, наверное, на Марсе вообще небось такого не встречали?
— Отчего же, — холодно ответил я, — на Марсе тоже водятся особисты.
Я внимательно посмотрел ему в глаза — он тоже, как мне показалось, нахально и с вызовом.
Я отхлебнул кофе со спиртом:
— Я спросил у Ирины, откуда она взяла бластер, и она объяснила, что ей муж подарил.
— А стреляет-то она из него очень даже метко, и реакция у нее хорошая. — Полковник явно вошел во вкус.
— Я и об этом ее спросил, — спокойно ответил я, — и она рассказала, что ходила на стрелковые курсы. Все-таки она готовилась стать гидом на другой планете — чего здесь странного? Марс отнюдь не курортная зона.
— Я на месте ее мужа никуда бы ее не отпустил, к тому же с такой игрушкой, — проворчал полковник.
Несмотря на то что еще недавно говорил Ирине то же самое, я возмутился словам полковника:
— Вообще, полковник, вы что-то хотите мне сказать? К чему этот разговор? В группе не должно быть каких-то секретов: дорога у нас длинная и трудная.
— Не знаю... — Полковник хлопнул себя рукой по колену. — Какое-то чувство у меня смутное, как перед боем...
— Вы участвовали в боях?
— В Судане командовал в операции "Иерихонские Трубы". Еще в Индии... я тогда был майором...
— Ясно, — перебил я, — предчувствие воина — это хорошо, но это предчувствие, в любом случае, а мы здесь любим только факты.
Полковник встал и, явно обиженный, что задушевная беседа не состоялась, пошел готовить себе чай. А мне было плевать на его сантименты.
— Все же будьте начеку. — Полковник нахмурился.
— Мы на нем, — я улыбнулся ему, — тут иначе нельзя. Вы тоже помогайте: внимательная пара глаз никогда не лишняя.
— Я, в общем, даже рад, — он достал пачку редких на Марсе сигарет "Camel" и протянул мне одну, — что меня делегировали как представителя группы по безопасности: мне эти туристы кажутся подозрительными — никому нельзя верить!
— Это вы еще других групп не видели, — усмехнулся я, — такие иногда прилетают к нам... Вот вы — почему вы решили сюда прилететь?
Я откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на полковника.
Полковник метнул на меня хмурый взгляд.
— А любопытно мне стало, — он хитро прищурился, — сможет ли простой парень из Техаса, дослужившийся до полковника не в гребаных штабах, разобраться — что, черт возьми, происходит на планете, где живут ЛЮДИ! Люди, на которых правительству наплевать! У себя дома порядок навести невозможно... геополитическая ситуация тяжелая, как никогда, экономические кризисы...
"Боже, — подумалось мне, — еще один оглашенный!" Кто бы мог предположить в таком грубом человеке столько романтического идеализма?
— Я обратил внимание, — продолжал полковник, — что все здесь очень разобщены: сбиваются в какие-то банды... это я не про вас, конечно! Нет чтобы создать нормальное ополчение, обучить его, навести порядок... А как себя ведут десантники... На свиньях ездят и сами как свиньи! Ужас! Полная деморализация состава!
— Полковник! — Я решил, что пора вмешаться. — Вы еще не все здесь видели...
— Я на войне всякого насмотрелся...
— Здесь каждый день война, и враг зачастую невидим и неосязаем, не оснащен оружием или какой-то, хоть мало-мальски понятной, логикой... Здесь все не такое, каким кажется, понимаете меня? Паладины на своих свиньях — это еще далеко не полная деморализация, с которой можно здесь столкнуться. Здесь бывают такие отморозки, что на Земле их просто пристрелили бы, как бешеных собак, а тут они короли на своих территориях. На Марсе нету никому дела до понятий "правильно" или "неправильно", здесь есть только "выживешь" и "не выживешь". Я вообще не понимаю — простите, если вопрос нескромный, — но как такой идеалист, как вы, да еще и военный, а не финансист или бизнесмен, добыли такую сумму на эту полнейшую авантюру?
— Давай будем на "ты"? Я старше по возрасту и званию, а ты старший тут, так что субординация будет соблюдена. — Полковник смотрел мне прямо в глаза. Не могу сказать, что перспектива дружить с ним меня воодушевляла.
— Ладно, давай, — сказал я, картинно плеснув в пустую кружку немного спирта из своей фляги и пододвинув ее полковнику. Он залпом осушил угощенье и продолжил:
— Человек ты, я вижу, честный, порядочный, люди тебя слушаются, и руководишь ты правильно, поэтому тебе я скажу...
Я напрягся: кажется, меня ожидало откровение.
— Я — военный преступник...
Вот тебе и раз! Ну и компания! Я вежливо кивнул, хотя и удивился.
— Я продал два танка этим долбаным экстремистам, понимаешь? Чтобы прилететь сюда, я продал оружие своему врагу! Ты понимаешь, что я сделал? Ты можешь меня сдать теперь, но обратной дороги мне нет — я теперь... хе-хе-хе, — он хрипло хихикнул, — я теперь хренов марсианин! Понимаешь?!
— Не кричи так, полковник, нас могут услышать, — не выдержал я.
— А... плевать... — он махнул рукой, — я свой выбор сделал, а они, — кивнул он в сторону дверей спальных блоков, — они пускай сами выбирают свою судьбу... Я всегда думал, что марсиане — это такие маленькие зеленые человечки на летающих тарелках, а в результате оказался этим сам...
Он подпер голову ладонью — усталость давала о себе знать, и теперь, когда он выговорился, ему было заметно легче: исчезла нервозность, потух взгляд, и проступили на нем все его пятьдесят лет жизни. Да, похоже, передо мной действительно был человек, сделавший свой выбор: на Марсе он приживется, только вот надолго ли?
— Хорошо, полковник, что ты все рассказал мне. — Я закурил. — Сдавать я тебя, конечно, не буду — это личное дело каждого: ты знал, на что идешь. Но постарайся больше этого никому, слышишь, никому не говорить — по рукам?
— По рукам, — кивнул он, — да я и не собирался...
— Только еще об одном попрошу, — я поднялся над столом и глянул на полковника в упор, — твоя вольная марсианская жизнь начнется только после того, как мы посадим всех этих туристов в шаттл, который увезет их на корабль, и не раньше.
— Хорошо, — ответил полковник серьезно, — я так и сделаю.
Пару часов мы с полковником делились впечатлениями: он про Землю, я про Марс, — усталость буквально придавливала нас к столу, и если бы не кофеин — уснули бы, наверное. Потом, осоловело поглядев на таймер КПК, я медленно встал, взял прислоненный к столу свой "абакан" и, накинув ремень на плечо, пошел будить Йоргена.
— Спасибо за вахту, полковник, — сказал я, — можно отдыхать.
— Есть, — сквозь сонные губы буркнул тот. Минуту посидел, потом резко открыл глаза, тяжело вздохнул и тоже поднялся.
Я открыл крайнюю правую дверь. Справа и слева от двери сопели Йорген и Аурелиано. Койку у задней стены оставили полковнику, и я в очередной раз удивился массовой несообразительности во время распределения мест ночевки: две койки всю ночь пустуют — ведь идут вахты...
Я легонько похлопал Йоргена по плечу.
— Йорген, тебя спрашивают из "Общества охраны животных", — тихонько сказал я ему почти в самое ухо.
— А!.. Что?!! — Йорген вскочил, выхватывая из-под одеяла автомат и передергивая затвор.
— На вахту попрошу вас, Йорген, эсквайр, — сказал я шепотом, потому что Аурелиано засопел и повернулся на бок.
— Странный, ты задолбал со своим идиотским юмором, — просипел Йорген, помотав для верности головой.
— А ты хотел бы услышать: "Подъем, крысиное мясо"? Ладно, пойду Сибиллу разбужу...
Я разбудил Сибиллу, которая сказала, что я прервал ТАКОЙ сон, что лучше мне держаться от нее подальше, — она вообще спросонья очень неделикатная.
Ирина спала справа от входа, лицом к стене, свернувшись калачиком: лица не было видно, но дышала ровно, спокойно. Как же человек беззащитен и трогателен бывает во время сна... Вдруг она заворочалась и резко вскрикнула, потом еще и еще, у меня сжалось сердце.
— Тихо-тихо-тихо, — прошептала Сибилла, прикрыв ее одеялом и погладив по плечу.
— Что там у вас? — донесся негромкий голос Йоргена из-за дверей.
— Все в порядке, — ответила Сибилла громким шепотом, — ты тоже по ночам иногда кричишь.
Я отстегнул БР-м6, поставил в углу, снял экстрим-комбез и, оставшись в походной одежде (штаны и водолазка из пористой мембраны), сложил комбез на тумбочку и сверху водрузил шлем. Распаковал спальник, положил автомат у изголовья на специальную раскладную подставку, которую сам смастерил из электродов, и лег на нагретую Сибиллой койку. Она пахла сырым войлоком и старым дерматином и немного Сибиллой. Она закрыла за собой дверь, и в комнате стало темно, а я провалился в глубокий, как жерло вулкана, сон. Черный спокойный сон, без проблесков сновидений, хотя какие-то мысли и неясные образы клубились в моей голове в зыбком мареве перед этой бездной...
Весна была словно уютное глубокое кресло: затягивающий в себя водоворот. Карнавал предметов на столе — я хозяйничал в дядином кресле.
Волшебные и непонятные штуковины, которые казались мистическими, инопланетными именно в силу своей странной архитектуры: блестящие диковинки.
Они были разложены по пустым спичечным коробкам, на которых синим маркером было начертано: "Светодиоды", "Транзисторы", "Конденсаторы" и много других непонятных слов.
На последних двух коробках было означено: "Канифоль", а на другом — "Олово".
Стоял сладковато-горький запах: это пахнет другими мирами. Словно грозное оружие, торчало жало паяльника рядом с паяльной станцией, напоминающей пульт космического корабля из футуристических фильмов.
Играла музыка... странная музыка — как пояснил мой дядя, это разгонялись двигатели космической ракеты, но это было сыграно на музыкальных инструментах...
Нафталин и крики запоздалых футболистов из окна. Но это так скучно... Если бы не музыка — словно голос из другого мира...
Телескоп... Длинная труба, уходящая в раскрытое окно, будто пушка в распахнутый артиллерийский порт...
— Смотри, — ласково говорит мне человек с пепельно-серой кожей рук, — ты должен видеть, что происходит во Вселенной...
Черный песок или черный пепел... а скорее — смесь из того и другого... Здесь что-то происходит... здесь что-то происходило... Что? Молчание и тишина... Надо учиться слушать молчаливую тишь... Тень огромной горы рассекает плоскогорье... тень что-то пытается сказать... она не просто так здесь... она... едва заметно шевелится... С одного края... маленькая точка... едва заметно колеблется... Значит, что-то происходит на горе... ну-ка поглядим... увеличим... так... человек! В изодранной в клочья одежде, в которой с трудом угадывается десантный комбез, грязное и окровавленное бледное лицо — он лезет на очень высокую гору, запорошенную снегом... Он ползет прямо к огромному снежному облаку...
— Идиоты... — бормочет он тихим хриплым голосом, — кретины... неужели они не понимают?!
Он в отчаянии ударяет расцарапанным кулаком по глухим, засыпанным снегом терракотовым камням, которые не могут его слышать и которым наплевать, а он в бессильной тоске знает об этом...
— Ну хорошо... — Он стиснул зубы. — Хорошо... вам же хуже... Вы сами роете себе яму... сами... какая тупость! Где боги, когда они так нужны?! Пантеон? Молчите?!
Он застонал... Натянул на лицо кислородную маску и начал судорожно дышать...
— Она ТАМ, так далеко! Она не готова... а я... зачем я лезу... (кашель) я ведь подохну раньше... я не смогу ее защитить... Дурак! Нет! Я ДОЛЖЕН... Не распускай сопли! Давай! Ты сможешь... Должен...
Он помотал головой и медленно протянул слабеющую руку к ближайшему выступу скалы... Он полз вверх...
Кадр медленно темнеет, отъезжая на общий план... Пустыня... Плоскогорье... Черная тень, словно отражение горы под землей...
Сон мой прервался шумом и суматохой... Резко... в дверь сперва стукнули, потом ожидаемый металлический звук... потом... свет... Сибилла что-то говорила на повышенных тонах, Йорген бормотал какие-то оправдания, хлопали двери. Воздух от двери был с каким-то сладковато тошнотворным запахом не то горелой ткани, не то каких-то химикатов... И вдруг раздался хриплый мужской крик, приглушенный стеной, а за ним второй, немного гортанный... Я привычным жестом подхватил автомат со своей импровизированной подставки, всунул ноги в расшнурованные сапоги и выскочил в холл.
Первое, что я увидел, — это Йорген, сосредоточенно трущий свои виски, и Сибилла, быстро развернувшая свое лицо с опухшими и покрасневшими веками в сторону криков. Она резко вскинула автомат, а из дверей выглядывали граждане отдыхающие, испуганно озираясь по сторонам...
— Что происходит? — услышал я сзади сонный голос Ирины.
Крайняя слева дверь распахнулась настежь: в проеме стоял Азиз Алима. Белки его округлившихся глаз на фоне посеревшей темной кожи, казалось, сейчас вылезут из орбит, а на лице был написан животный ужас.
— Там... — судорожно сглотнув, выдавил он из себя, — там... он... он... там...
Я рванулся к двери, отстранив араба в сторону, а он повиновался, как ватная кукла. Сзади послышались шаги, и раздался голос Сибиллы:
— Всем оставаться на своих местах!
Затем лязгнул затвором автомат.
Я вошел в комнату. Возле противоположной стены на своей койке сидел Крис Паттерсон, зажав ладонями рот. Лицо его было белым, как бумага. Он таращился широко раскрытыми глазами куда-то в сторону. Я проследил направление его взгляда и увидел Джованни, лежащего на койке слева: на его лице не было ни кровинки, рот был раскрыт, словно для вдоха, бочкообразная грудь вздыбилась, а на левой ее стороне зияло небольшое почерневшее отверстие с опаленными краями, и пахло паленым мясом. Он был мертв.