| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Что это? — Регарди брезгливо коснулся пальцами горячего варева в круглой деревянной миске. Нуф поставил еду прямо на пол, расстелив какую-то тряпицу, которая служила скатертью. Ложки не было, зато он нащупал лепешку, которая пахла более-менее съедобно.
— Вареный горох с чесноком и маслом, — торжественно заявил Нуф, смакуя каждое слово. — Пир для живота. Очень полезная штука. Бери лепеху, зачерпывай ей кашу и кусай. Кучеяры едят руками, вилок у них нет.
Подумав, Арлинг решил с горохом не рисковать, но перед водой не устоял. И хотя она была слегка кислой на вкус, Регарди не заметил, как выпил весь ковш. Затолкав в рот кусок лепешки, он прислонился к шершавой стене, мечтая о том, чтобы день поскорее закончился, а новый начался сразу, по волшебству, причем как можно дальше от этого места.
— Давно ты на "Черной Розе"? — спросил он юнгу. За стеной надрывался ребенок, и его крики могли расколоть даже самую крепкую голову. Регарди был готов разговаривать о чем угодно, лишь бы его не слышать.
— Три года, но кажется, что всю жизнь, — с набитым ртом произнес Нуф. Даже не видя его, Регарди понял, что он улыбался.
— И как? Нравится?
— С Абиром хоть к дьяволу в пекло, — хохотнул мальчишка. — Если не будешь горох, давай его сюда.
— И даже в Белый Залив? — ехидно поинтересовался Арлинг, пододвигая миску. — Туда, откуда не возвращаются?
— Именно, — мечтательно протянул Нуф, и в его голосе послышались знакомые нотки. Такие же, как у Абира, когда тот рассказывал о царстве за Гургараном. Такие же, как у отца и у Дваро, когда они говорили о восточных землях. Еще один сумасшедший, готовый потратить свою жизнь на поиски мечты. С другой стороны, он сам занимался чем-то подобным. Разве можно вырастить новую руку на месте отрубленной?
— Сказки все, — пробурчал Арлинг. — В них верят дети, и те, кому нечем заняться. Они все жизнь чего-то ищут, никому не давая покоя.
— В точку! — воскликнул Нуф. — Их называют безумцами. Если бы не они, человечество одевалось бы в шкуры и охотилось каменными топорами. Не мои слова — Абира. Фомас, первый из Гедеонов, считал, что за Согдианским морем начинается конец света, а рассказы мореплавателей про богатые золотом песчаные земли — не более чем выдумки. Когда Седрик Первый, правивший тогда при регенте, снаряжал экспедицию на Восток, Совет Гранд-лордов не поддержал его, посчитав затею очередной причудой избалованного наследника. А сейчас Сикелия наша золотая жила. Представь, что еще сто лет назад согдарийские дамы не знали шелка и подводки для глаз. Все эти красивые платья, роскошные наряды, обворожительный макияж пришли с Востока. Я уж не говорю про сикелийские сталь, бумагу, перец...
— А ты хорошо разбираешься в истории, — заметил Арлинг.
— Я не всегда был юнгой, — уклончиво ответил Нуф.
— И все-таки про Сикелию знали давно, а за Гургаран еще никто не ходил, — не стал сдаваться Регарди. — Сколько было экспедиций, сколько туда отправлялось каргалов и все без толку. Одни фантазии. Волшебное царство только у людей в головах. Эту сказку кому-то выгодно поддерживать — вот и вся тайна. Может, Шибану, чтобы отвлекать от себя внимание могущественного соседа, а может, сикелийским наместникам — по той же причине. Люди всегда хотят найти рай, сказочную страну, воплощение царства Амирона на земле и тому подобное.
— Про Амирона ты лучше забудь, — усмехнулся Нуф. — Здесь правят другие боги. Сикелия это земля Омара, Икеруна, Негивгая. Еще — серкетов.
— Кого-кого?
— Кто-то их Скользящими называет. Жрецы бога-самума. Страшные люди, не от этого мира точно. Абир рассказывал, что раньше именно они правили городами Сикелии, хотя формально власть оставалась у купцов. А потом у них произошел раскол, который закончился войной. Это случилось, как раз перед приходом драганов. Выжившие серкеты удалились в пустыню и стали отшельниками, но некоторые остались в городах, сохранив знания, которыми их одарил Негивгай. Так вот, по слухам, тот иман из Балидета, к которому мы едем, на самом деле, один из Скользящих.
— И дядя думает, что Негивгай рассказал ему, как вернуть свет слепому? — ехидно спросил Арлинг.
— Серкеты хорошо хранят свои тайны, — вздохнул Нуф. — Мы к иману уже не первый раз ходим, да все без толку. Может, в этот раз сработает.
— Правда? А я думал, вы в Балидет из-за меня плыли.
— Нет, то есть да... — Нуф сбился и, спохватившись, сердито загремел ложкой. — Конечно, из-за тебя! Раньше Абир к нему просто заглядывал, ну там по-дружески, а сейчас — по делу.
У Арлинга на языке так и вертелся вопрос о том, что еще хотел узнать дядя у таинственного имана, но тут заскрипела дверь и послышался раскатистый голос Абира. Дядя смеялся и, похоже, был доволен.
— Нам сегодня чертовски везет, — заявил он с порога. — Во-первых, мы достали свежего пива, а во-вторых, нас возьмут в караван почти бесплатно. Один купец уезжает завтра в Балидет, и ему нужны люди с мечами. Морского ежа мне в печень, если вру, но с этой ярмаркой мы могли застрять в Самрии на неделю. Звезды тебе благоволят, парень. Верь мне, чудо случится!
Дядя от души хлопнул его по плечу и завалился на тюфяк.
— Выезжаем на рассвете, ребятки. Глотать дорожную пыль придется долго, так что наслаждайтесь цивилизацией. Кровати не скоро увидим.
Гастро и Марус ту же последовали примеру капитана — по комнате поднялись волны зловония, исходившие от "кроватей". И хотя Арлинг на грязные матрасы ложиться не собирался, места для него не осталось. Может, дядя решил, что он должен присоединиться к кому-нибудь из них? Впрочем, ответ был прост. В новом мире не было сына Канцлера. Остался лишь слепой, который по милости своего родственника получил надежду на спасение. И эту милость следовало принимать смиренно.
Очень скоро Регарди познакомился с еще одной особенностью сикелийской погоды. По мере того, как пива становилось все меньше, а разговоры пиратов громче и откровеннее, стена, у которой сидел Арлинг, начала остывать. Неожиданной прохладе он радовался недолго — достигнув приятной температуры, поверхность камня вдруг стала леденеть. Регарди терпел до тех пор, пока не застучал зубами от холода. Решив, что оставшееся здоровье нужно беречь, он отбросил брезгливость, и, нащупав тюфяк Нуфа, заполз к нему на кровать. Юнга поворчал, но подвинулся, хотя и натянул на себя большую часть одеяла.
Впрочем, заснуть удалось не скоро. Не спали и пираты. То ли пиво было слишком трезвым, то ли события минувшего дня не давали им покоя. Они ругали местных оружейников, которые, встретив Абира в городе, потребовали денег за заказ двухлетней давности, наместника, закрывшего публичные дома, портовую администрацию, которая в очередной раз повысила сборы, и какую-то Атрею, которая должна была за что-то ответить. Как всегда, говорил Абир. Пираты лишь изредка вставляли пару слов, выражая одобрение или поддерживая капитанское негодование громкими возгласами. В пьяной речи дяди мелькали и вовсе незнакомые слова — икеруны, мохана, теббады, нарзиды, етобары... Все они представлялись Арлингу названиями чудовищ, которые населяли Сикелию до самого Гургарана.
На рассказе о прекрасной самрийке, которая, напоив Абира дарроманским вином, украла у него черный сапфир величиной с голубиное яйцо, Арлинг заснул. Ему снились кучеяры, которые ходили днем в масках людей, а по ночам превращались в отвратительных тварей, пожирающих чужестранцев. Они воняли чесноком и заставляли его глотать песок, смешанный с перцем. Кошмар длился недолго. В голову ворвался грохот, топот мечущихся по комнате людей, лязг клинков, а затем глухой звук падающего на пол тела. На лицо брызнуло чем-то теплым. Слизнув капли с губ, он почувствовал кровь. Решив, что ему это снится, он собирался спать дальше, но тут его рывком подняли на ноги.
— Сматываемся быстро и без шума, — послышался приглушенный голос Абира. — Хозяин, паскуда, у меня еще пописает кровью. Уходим через окно, внизу засада. Гастро, возьмешь Ара.
Арлинг открыл рот для первого из сотни вопросов, но мир куда-то перевернулся. Он сам не понял, как очутился на плече у здоровяка Гастро. Подняв Регарди, пират даже не сбился с дыхания. От возмущения Арлинг собирался врезать ему по спине, но руку перехватил Абир, обдав его пивным духом и едва слышно прошептав:
— Я буду благодарен, если ты будешь висеть смирно и позволишь Гастро спасти твою задницу. Те ребята, которые ждут нас внизу, думают, что все драганы на одно лицо и собираются честно отработать свои денежки. Как ты думаешь, кого зарубят первым? Нуф, полезай в окно. Придется прыгать.
Абир прав, пытался убедить себя Арлинг, болтаясь на плече у Гастро, который, казалось, даже не замечал своего груза. Пират бежал, прыгал, снова бежал, ни разу не останавливаясь и не сбавляя темпа. Голос дяди раздавался то сзади, то спереди, пока не утонул в уличном шуме. Ночная Самрия была не тише дневной столицы, а местами даже громче. Мимо проносились какие-то люди, которые кричали на разные голоса, часто ничем на человеческие не похожие. Повсюду слышался топот ног, будто они бежали посреди взбесившейся толпы, а запахи сменялись так быстро, что он не мог уловить ни одну знакомую ноту. Все смешалось. Бросив бесполезные попытки отличить реальность от вымысла, Арлинг изо всех сил вцепился в пояс пирата, стараясь не свалиться и всерьез опасаясь, что у него оторвется голова.
Вскоре одна тряска сменилась другой, а плечо Гастро — крупом лошади. В ушах засвистел ветер, желудок подскочил к горлу, а он почувствовал себя тюфяком, набитым гнилой соломой. Над ухом раздался свист, похожий на взмах клинка, который тут же превратился в звон, заполнивший все пространство. Где-то наверху разгоралась драка, но Арлинг был от нее далек. Его мир сузился до стука лошадиных копыт, которые взрывали землю, словно падающие с неба камни, бросая ему в лицо острый песок и пригоршни пыли.
Драка утихла так же внезапно, как и началась, а скачка все продолжалась, а песок все сыпался. В какой-то момент Арлингу показалось, что его сейчас разорвет пополам. Голова с туловищем отвалится в одну сторону, а другая часть, с ногами, — в другую. Голос Абира он услышал раньше, чем понял, что лошадь уже больше никуда не скачет.
— Мой нижайший поклон славному хозяину, да не иссякнет лучезарный свет его во веки веков, — цветисто произнес Абир, заставив Арлинга усомниться в том, что дядю не ранили в голову. — Рибар Асдахан и его спутники прибыли, чтобы верно служить великому и храброму покорителю песков до самого Балидета. Ваш жалкий раб приносит свои извинения за столь ранний приход. Только желание как можно раньше выразить свое глубокое почтение может стать оправданием его поспешности.
Арлинг был готов услышать в ответ, что угодно, но к его удивлению, оказалось, что дядя подобрал правильные слова.
— Добро пожаловать в караван Рафики Аджухама, — приветствовали их. — Располагайтесь. Да сохранит Омар вас в пути.
* * *
Пустыня... Обнаженная до костей земля, которую время превратило в пыль. Арлинг много раз слышал об океанах песка, покрывавших мир от горизонта до горизонта, но не мог представить, что они окажутся настолько бескрайними, горячими и равнодушными ко всему, что попадало в их волны. Он помнил песчаные косы Ерифреи, но жар от миллиона раскаленных мелких камней рисовал в воображении пугающие картины. Песок был повсюду — забивался в сапоги, проникал под одежду, скрипел на зубах... На второй день Арлинг его возненавидел, болезненно реагируя на любые прикосновения сыпучей пыли.
Ветер стал вторым проклятием. Массы нагретого воздуха не останавливались ни на секунду, то лениво шелестя песчаной поземкой, то свирепо рассекая вдоль крутых барханов. О барханах ему рассказал Абир. Арлингу было трудно представить гигантские кучи песка, которые покрывали всю пустыню, образуя подвижные узоры, меняющиеся по прихоти ветра. Но слушая странные звуки, похожие то на свист клинка, то на шепот женщины, он поневоле проникался величием пустынного пейзажа, понимая, что в этом месте можно поверить во все, что угодно.
Воображение рисовало мрачные картины — извилистые гребни песков, множество изломов, шрамы прошедших времен и следы древней катастрофы, которая ощущалась в накаленном воздухе. И конечно, пространство — тихое и безмолвное. Кроме движения каравана не было слышно ни звука. Никогда еще Арлинг не испытывал такого сильного чувства отсутствия жизни. Оно удивляло, настораживало и крепко придавливало к раскрошенной в пыль земле.
Караван казался нелепицей в этом мире. Люди и животные, словно жалкие муравьи, томясь от жары и жажды, ползли по сыпучему песку бесконечной равнины, то изнывая от зноя днем, то леденея от холода и кутаясь в одеяла ночью.
Дядя рассказывал, что солнце в пустыне маленькое, белое и тусклое, но для слепого Арлинга оно было необъятным пламенем, полыхающим на все небо. Непривычный жар томил, и ничто не могло освежить засохший язык. Регарди был уверен, что мог выпить целое озеро воды и все равно бы не напился. Чувство жажды было бесконечно и никогда не ослабевало. Что бы он ни пил, жидкость лишь усиливала жажду вместо того, чтобы утолять ее. Жар испарял влагу из тела мгновенно. Несмотря на духоту, он совсем не потел.
Арлинг никогда не думал о том, что вода может быть вкусной и мерзкой одновременно. От Абира он знал, что ее везли в мешках из овечьей шкуры, которые изнутри смазывали дегтем для сохранности. Этот деготь прибавлял воде ужасный вкус и, по мнению Регарди, делал ее совершенно непригодной для питья. После первого глотка его вырвало, а резь в животе стала постоянной. Абир посоветовал добавлять в воду уксус, но мера помогла лишь частично. До конца путешествия Арлинг так и не избавился от подозрений, что сами кучеяры, да и остальные пираты пили другую воду, подсовывая ему испорченную.
Каждого колодца Регарди ждал с нетерпением, однако короткие островки жизни, которые назывались оазисами, облегчения не приносили. Вода из колодцев была лучше, чем из мешков, но часто имела соленый привкус и была сильно засорена. И все же драгоценнее нее в пустыне ничего не было. Отъезжая от очередного оазиса, Арлинг твердо верил, что проживет не больше часа, но день проходил за днем, и дорога приводила к новой надежде — засыпанной песком и сором, с отвратительным привкусом незнакомых минералов и запахом диких животных.
Третьим проклятием стал верблюд.
— Кучеяры любят этих тварей, — сказал Абир, впервые подводя его к странному животному. — Они верят, что, когда бог создавал человека, он использовал мягкую глину, в которую вдохнул жизнь. Но завершив труд, бог увидел, что глина осталась. И тогда он разделил ее на две части. Из одной была сделана финиковая пальма, а из другой — верблюд. Поэтому финиковая пальма — это сестра человека, а верблюд — его брат. Помни об этом, и тебе будет легче понять Сикелию.
Арлинг провел рукой по теплой шерсти и подумал, что обитатели пустыни так же страшны, как и ее климат.
— Это дромадер, одногорбый верблюд, — пояснил Абир, видя смущение племянника. — За день может пройти до ста арок, жрет колючки и сухие ветки, живет долго, несет почти половину своего веса, по раскаленному песку ходит, как по ковру, ветер и солнце ему нипочем. Чем больше горб, тем верблюд выносливее, а значит дороже. У старых верблюдов горбы висят, как груди у старух. У тебя хороший, верховой верблюд, белый. Кучеяры говорят, что на его спине можно выпить чашечку кофе, не пролив ни капли. Не робей, парень. Верблюд в пустыне — это твои жена, отец, брат, сестра и единственный друг, которому ты можешь доверять.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
