Экологическая тропа

'Рад видеть тебя здесь и, что, судя по фото, твоя жи...'

Он прервался и решительно удалил все написанное.

'Мне необходимо посоветоваться с тобой по очень важному для меня вопросу. Буду благодарен, если ты согласишься мне помочь', — написал он без предисловий.

Ответом было молчание, но и из сети Володька не выходил.

Послышался голос Людмилы, которая звала ужинать, и отчаявшийся дождаться, Валерий хотел уже выйти из чата, но в последний момент передумал, свернул страницу в трей и пошел на кухню.

Вернувшись после ужина и уже ни на что не надеясь, он, тем не менее, увидел в продолжении опять предельно короткую фразу:

'Какие трудности?'

'Здесь объяснить трудно. Хотел просить тебя о короткой конфиденциальной беседе', — написал Валерий.

'Послезавтра днем тебя устроит?' — отозвался собеседник.

'Вполне', — подтвердил Валерий.

'Если помнишь адрес, жду тебя к двум часам', — пришел ответ.

'ОК', — отбил Валерий и вздохнул с облегчением, хотя предстоящий визит отнюдь не радовал его.

Не без волнения подходил он к башне в девятнадцать этажей, постройки шестидесятых годов прошлого века. Эти дома тогда возвышались над кварталами блочных пятиэтажек и служили предметом зависти дворовой шантрапы. Казалось, они своей 'поднебесностью' унижают не только тесные низкие домишки, в которых они жили, но и их самих. Сейчас, на фоне элитных многоэтажек, построенных на месте снесенных 'хрущёб', дома выглядели серым пятном, и казалось, что и их час тоже не за горами.

Дверь открыл довольно хорошо сохранившийся мужчина, в котором Валерий без труда узнал своего бывшего одноклассника, поскольку черты лица были все те же. Морщины на лбу и под глазами не испортили облик, а проступившая кое-где седина, наоборот, подчеркивала моложавость, служа свидетельством прожитых лет. Тело его продолжало оставаться по-юношески стройным, только лишь небольшой животик придавал долю солидности.

-Привет, привет. Сколько лет, сколько зим... мы не ходим в магазин, — улыбнувшись, проговорил мужчина, пропуская его в прихожую.

Они обменялись крепким рукопожатием.

-Хорошо выглядишь, — заметил Валерий.

-Ты тоже. Комплимент за комплимент. Хотя, в моих комплиментах, имей в виду, всегда только доля комплимента, остальное — истина.

Они прошли на кухню, и мужчина включил стоящий на столе электрический самовар.

-Рад тебя видеть, — заговорил он, расставляя чашки, — только обойдемся без сантиментов — а вот было... а помнишь? И прочих соплей на сахарине об ушедшей молодости. Ты говорил, что тебя привело ко мне дело? Давай, с него и начнем. Прости, может, невежливо, но в нашем распоряжении полтора часа.

-Если ты куда-то торопишься... — начал было Валерий, но хозяин перебил его со слегка ироничным взглядом и такими же интонациями в голосе:

-Поторопиться придется тебе. Только не спрашивай, почему?

Он открыл холодильник:

-Чайку? Или еще чего-нибудь покрепче, ради такой встречи?

-Я не любитель, — слегка поморщился Валерий.

-Я тоже. Но есть русская традиция...

Он достал початую бутылку Hennessy, завернутую пробкой:

-Не фуфлыжный, не сомневайся.

-Если только чуть-чуть, — пожал плечами Валерий.

-Только, — кивнул головой хозяин, — Мне много нельзя — пью очень редко. Как быстродействующий выключатель сработает.

Он вынул из холодильника лимон, кусок семги, хороший сыр, буженину и быстро порезал все это на тонкие куски. Доставая из шкафа стопки, добавил, кивая на плетеную корзинку, стоящую возле самовара:

-Ну, а к чаю, вон... конфетки бараночки.

-Я смотрю, ты соблюдаешь русские традиции? — слегка улыбнулся Валерий.

-Ты знаешь, да, — серьезно ответил мужчина, наполняя стопки, — Особенно после того, как русским стало официально именоваться нечто другое. Так что, давай, по-русски, за встречу.

Он поднял стопку.

-Американским коньяком? — иронично спросил Валерий, чокнувшись.

Хозяин пропустил реплику мимо ушей, и выпив стопку до дна, спросил:

-Так что же тебя заставило вспомнить обо мне, спустя столько лет?

-Мне нужно посоветоваться с тобой по очень важному для меня вопросу. Только... я не знаю, как тебе сказать...

-Говори, как есть, — перебил его тот, — Если не компетентен, скажу сразу. Без обид.

-Ты компетентен, — вздохнул Валерий, — Только вопрос очень деликатный. Боюсь обидеть тебя.

-Я позабыл, как это делается, — без тени пафоса проговорил мужчина, жуя кусок семги.

-Я даже не знаю, как мне теперь обращаться к тебе...

-Забыл мое имя? Можешь, как в школе, Филос. А я тебя буду — Лукьян. Идет?

Они оба улыбнулись.

-Или, давай, познакомимся заново. Владимир. Очень приятно.

Он протянул руку, и они вновь обменялись рукопожатием.

-Валерий, взаимно.

-Официальная часть окончена, переходим к деловой. Итак, на повестке дня... одна х...ня. Я слушаю тебя внимательно.

Глаза собеседника смотрели участливо и серьезно. Казалось, он чувствовал, что Валерию трудно начать, и терпеливо ждал, когда тот решится.

-Ты помнишь тот день на пруду, после которого мы расстались?

-Память — это лучшее, что у меня есть, — проговорил Владимир опять с долей легкой иронии, — Почки, вот, пошаливать начали совсем некстати.

-Я хотел спросить... — замялся Валерий.

-О моей сексуальной ориентации, — завершил тот за него, — Я гей. Таким уродился. Удовлетворил я твое любопытство? Надеюсь, оно не праздное?

-Не праздное, — смутился Валерий, уставившись в стол.

-Ты неожиданно открыл в себе гомосексуальные наклонности?

-Не я. У меня беда с сыном, — наконец, решился сказать он, — Понимаешь?

-Пока — нет, — спокойно ответил Владимир, — Но, надеюсь, с твоей помощью, понять. В чем беда?

Валерий как можно короче и конкретнее изложил происшедшее. Владимир слушал, ровно сидя за столом, смотря перед собой и иногда даже не забывая о закуске, но чувствовалось, что слушает внимательно.

-Что я могу сказать? Два варианта. Либо он перебесится, и это пройдет, либо он гей, и тебе надо с этим смириться, — спокойно сказал Владимир, когда тот закончил.

Валерий опустил голову:

-Я надеялся, что ты что-то другое посоветуешь.

-Что ж тут еще посоветуешь? — пожал плечами Владимир, — Против природы не попрешь. У тебя голубые глаза, у меня карие. Хочешь такие же? Ну, вставь линзы — обманешь всех, только на самом деле они у тебя карими не станут. И жить тебе с голубыми до самой смерти, хочешь ты или нет.

-Ну, так ведь это совсем другое...

-То же самое. Этим наука давно занимается, если хочешь знать. У тебя просто познания на уровне средневековья, как и у всех здесь. Цивилизация не сошла с ума, меняя отношение к этому явлению, а оно налицо, как ты сам знаешь. Но здесь это используется для подпитки ксенофобии, хотя все дело в элементарном невежестве. Хочешь, я кину несколько ссылок тебе в личку, где ты сможешь прочесть научные труды по этому вопросу? Воспримешь не предвзято — разберешься.

-Скажи честно, — опустил глаза Валерий, — Ты ни разу не пробовал с женщиной?

-Пробовал? — хохотнул Владимир, — Да я женат был. У меня сыну девятнадцать лет.

-Ну, вот. А сам говоришь, что гей, — поднял Валерий пристальный взгляд, — Стало быть, можно что-то изменить, хотя бы на какое-то время, а значит, при желании, и совсем?

-Курить ты можешь бросить совсем. А это — не дурная привычка, — твердо ответил Владимир, — Научись писать левой рукой. Что, не сумеешь? Да запросто. Только левшой не станешь. Будешь себя мучить, а к карандашу все равно будет тянуться правая. А стоит ли? Жизнь и так коротка.

-Не надо меня убеждать, я уже не тот, что был в школе... Но, пойми, одно дело — рассуждать, и совсем другое, когда это касается сына. У меня почва ушла из-под ног, когда я это увидел. Увидел сам своими глазами!

-Я понимаю тебя, — глядя пристальным взглядом, сказал Владимир, — Но, смирись. Другого выхода нет. Помочь ты ему сможешь, если только примешь его таким, какой он есть.

Они помолчали.

-Но ты же все-таки жил с женщиной, — не сдавался Валерий, — Выходит, ты не гей, а бисексуал, или как это называют?

-Все люди би, если рассматривать это, исходя из ощущений, — слегка поморщился Владимир, — Вставь себе вибратор в задницу и подрочи одновременно — сам убедишься. Все дело в чувствах. А они идут от природы человека. От сугубо индивидуальной сферы. По крайней мере, те би, которых я встречал, на мой взгляд, лишены потребности кого-либо любить, а на уровне ощущений естественно и то, и другое. Они просто не закомплексованы, как другие. А что касается меня... Я заставил себя жениться, потому что хотелось быть, как все. Если говорить откровенно, я столько наворотил в свое время в жизни, стремясь стать таким, как все, что сейчас бы, поверь, поставь передо мною теперешним, меня того, юного, я бы влепил бы ему пощечину. С размаху и от души. Дурак — сказал бы я. Под кого ты косишь? Они счастливы? Ты хочешь стать таким же?

Владимир сделал паузу и продолжил уже спокойно и рассудительно:

-Нельзя быть счастливым без согласия с самим собой, со своей природой. А будучи несчастным, человек делает таким же и своих близких. Так было и у меня. Мы и двух лет вместе не прожили, хотя в постели я справлялся. Но она оказалась не из тех, для кого любовь — это бред сивой кобылы я лунную майскую ночь. Я, вон, в сетях наткнулся на измышления одного доморощенного теоретика. Чуть ли не научную базу подводит, что в природе нет ни любви, ни чувств. А на самом деле, все дело в том, что ему это просто недоступно. Ну, не дано! Как бывает человеку не дано, скажем, музыкального слуха. И таких немало. Так что, женись я на другой — может быть, до сих пор бы жили. Только геем я бы быть не перестал. Подумай сам, что ты желаешь для своего сына. И как у него по части чувств.

-В том-то и дело, что он восприимчивый, душевный парень. Мне даже иногда страшновато за него становилось, как он будет жить с его непосредственностью? Старался подготовить, говорил, как со взрослым, и чувствовал, что он мне верит. А сейчас он замкнулся в себе. Даже смотрит совсем иначе. Мне кажется, что все это связано с этим.

-Ты теперь будешь абсолютно все на это валить, — усмехнулся Владимир.

-Но он стал врать. Ходил на каратэ, но я проверил — он оттуда ушел, не сказав нам ни слова. Он постоянно исчезает из дома и приходит абсолютно чужой. Раньше что-то рассказывал, делился, а теперь ныряет сразу под душ, потом за компьютер и — в постель.

-Жена знает?

-Нет. Ты первый, кому я решил все рассказать. Конечно, я мог бы его отдубасить, запереть дома, но... Я не тот человек, и потом, не настолько наивен, чтобы надеяться, что это что-то изменит. Я только потеряю его окончательно. А Люда? Она вообще смотрит на мир сквозь зомбоящик. Я не представляю, что с ней будет, если до нее дойдет. Наверное, упрячет его в психушку. Я даже не знаю, за кого мне страшнее — за сына или за нее? Но носить это дальше в себе, я тоже не могу, пойми!

-Да... — задумчиво протянул Владимир и долил коньяк в рюмки, — Давай, за то, чтобы все устроилось.

Они выпили.

-Самое главное — не отчаивайся, — заговорил Владимир, закусывая, — Во-первых, прекрати все время об этом думать, а то тебе на каждом шагу будут мерещиться его порочные наклонности. Во-вторых, постарайся вернуть расположение сына, если, как ты говоришь, оно у вас было...

-Но — как?

-Дай ему понять, что у тебя есть по всем вопросам своя точка зрения. Это мы воспринимаем окружающее сквозь свой социальный опыт, а они все видят чистыми глазами и наивным умом, воспринимая, как должное и правильное. Плюс максимализм. Вспомни себя в эти годы. Нам было легче — мы повторяли, как попки, что нам велели, но знали, что все это лирика и физдежь. Они же воспринимают за правду то, что физдят сейчас. Я своего поэтому в Америку и отправил.

-Каким образом? — уточнил Валерий.

-Самым простым — по тур визе. А там друзья немного помогли. Издержки я взял на себя. Поздновато, правда — он успел уже напитаться этим социумом. Обратно просился первое время. Типа, американцы все тупые, у нас лучше. А я ему — возвращайся. Но не думай, что я тебя от армии отмазывать буду. Собираешься жить здесь — пройди школу этой жизни. А это — либо тюрьма, либо армия. Сапоги подарю. А хочешь по-другому — поучись у тупых американцев — как? И как они со своей "тупизной" стали ведущей страной мира?

-Что, прямо так и говорил? — покачал головой Валерий.

-Именно так! Никаких муси-пусей! Сейчас уже не просится, на гражданство там подавать собирается. И дай ему Бог. Может, и я потом к нему переберусь.

-Ты серьезно?

-А почему — нет?

-Не знаю... Здесь, все-таки, родина.

-Родина — это не идеологическое понятие. Это то, что у тебя в сердце, — твердо сказал Владимир, — Люди, обычаи, культура, язык. И если это есть, то оно останется с тобой, где бы ты ни жил. Олимпиаду сочинскую помнишь? Не смотрю я эти помпезные шоу, но тут решил, ради любопытства. Ряженые мне понравились, кого они в качестве гордости нации выставили. А вспомни биографию любого из них на своей, как ты говоришь, родине. Еще Алексей Толстой в свое время заметил, что Руси — две. Одна — Киевская с ее идеями добра, чести и свободы, тяготеющая к мировой культуре, а другая — Московская, дикая, звериная, монгольская, сделавшая национальным идеалом кровавую деспотию. Вся трагедия в том, что вторая Русь всегда пожирала первую. Здесь нет единства нации, и пока не будет, не будет и надежды. Только, знаешь, давай не будем ударяться в политику. Ты же не за этим пришел?

-Не будем, — согласился Валерий, усмехнувшись, — Но ты прямо диссидент.

-Никогда им не был и никого из них не поддержу, потому что они своей деятельностью только вредят, оттягивая естественный конец и отвлекая на себя гнев масс, который должен быть направлен совсем в другую сторону. Хотя их-то и считаю настоящими патриотами, поскольку они желают интеграции своей страны в развитое человечество. Ты, может, думаешь, что у меня девственная любовь к Штатам или к Германии? Да не в жизнь! Подмосковные рощи мне милее. Но нет хороших и плохих стран, а есть развитые и отсталые. Развитое общество вселяет надежду, что когда-нибудь на всей земле будет так, и человек — это действительно звучит гордо, как сказал когда-то Алексей Максимович. А что касается меня, то я давно уже вне этого социума. Фотки видел? Так и живу впечатлениями — от одной поездки до другой. А пока здесь, руки делом заняты — есть конкретные люди, которым я нужен, и человек, для которого живу. Так что, давай эту тему закроем. Как сказал кто-то из великих, чем старше и мудрее человек, тем меньше ему хочется выяснять отношения.

-Ты живешь с мужчиной? — спросил Валерий.

-Да. Уже больше пяти лет. И ближе у меня, кроме него и сына, никого нет. Хотя, до этого... — Владимир махнул рукой,— Три раза пытался подсчитать, сколько у меня за всю жизнь парней было, и не сумел. Даже на бумаге писал имена, какие мог вспомнить, а когда не мог — место, где происходило, и каждый раз получалось разное число. Около сотни их у меня было. Вот это горько осознавать, но... Если б молодость знала, как говорится... Постарайся уберечь своего от такого, если действительно желаешь ему добра. Это самое большее, что ты можешь в этом плане для него сделать.