Ронин

Хозяин заведения меж тем завел граммофон и царственным движением водрузил на него пластинку. Это что-то новенькое? Граммофон насколько я мог судить по теперешнему времени вещь сказочно дорогая, и не простая в эксплуатации. Некоторые выставляли напоказ заведомо нерабочие экземпляры, дабы повысить статус заведения.

Этот оказался вполне функционирующий. Двое у стойки неспешна опрокинули по стопарику водки и медленно двинулись в направлении моего стола. Купцы как раз сидящие передо мной, восприняли их на свой счет и явно напряглись.

— Жила была блоха! — Сакраментально выдала пластинка.

Ух, ты! Удивился я. Федор Иванович поет, не иначе.

— Ну что фраер добегался? Ты хоть знаешь на кого руку поднял, тля?!

— На кормильца вашего.

Уточнил я не поднимая глаз, но заметив меж тем, что скользнувший за стол напротив меня что-то там в руке под столом держит. И это что-то направлено мне в живот. Дружок подсевшего за мой стол гостя к нам не присоединился, а прошел мимо и поднимался по скрипящей лестнице на второй этаж в номера. Что мне крайне не понравилось. Грабят сволочи средь бела дня. И хозяин трактира с ними заодно.

Музыку поставил, чтоб шума на улице слышно не было. Значит шум ожидался.

— Что у бедняжки рука болит? Самим шипать фраеров по карманам кишка тонка?

— Какая рука? — Удивился грабитель.— Ты что ещё за ком с горы, чтоб на пахана вякать?

Гастролер паршивый!

— Стоп! Ты чего несешь? Мелочь эта ваша, карманных дел мастер — пахан?

Или я чего-то не понимал, или говорили мы о разных людях. До бандита наконец дошло.

До меня тоже.

— Митрофан Палыч стало быть?

— Усек значит? Наказать тебя надо за наглость и недогадливость.

Ухмыльнулся крысеныш. Он явно нервничал и предмет его в руке был весомый, потому как напрягалась рука. Это явно не нож. Фигура второго, проводившего обыск в моём чемодане появилась наверху у балюстрады. Он выразительно пожал плечами и отрицательно замахал головой. Конечно, ничего ценного ему найти не удалось.

— Рыжовьё гони и деньги, что у пахана взял.

Я неуклюже полез якобы в карман за деньгами и тут же зацепил и опрокинул тарелку с ухой на бандита. Началось веселье. Из желтого латунного цветка граммофона доносился знаменитый бас.

— Люди гибнут за метал! Люди гибнут за метал! Сатана там правит балл, там правит балл!

* * *

Нельзя сказать, что путешествуя в прошлое я ни разу не пытался что-то коренным образом в нем изменить. Причем так, чтобы изменение это повлекло к глобальным последствиям в будущем. В своё время мне было доподлинно известно, что на Гитлера было совершенно сорок покушений, которые он мистическим образом избегнул. А сколько неизвестных? Сколько не дошедших до сведения историков? Не запротоколированных, не отмеченных ни в одном документе? До этого момента я ещё не дошел, но шанс был. Но тогда на фронте, когда я просто воевал как мог и знал, что Гитлер отравится в начале мая 45. Но тогда в конце тридцатых и начала сороковых без снайперской винтовки нечего было и думать подобраться к окруженному охраной фюреру. А сейчас, в первую мировую? Мне позарез надо было найти на Западном фронте рядового первой роты 16ого Баварского резервного полка связного штаба и в штыковой атаке вколотить его в землю по самую маковку!

Но это надо сделать в октябре 14ого года, потом его переведут. Потом он отлежится с липовым ранением и получит железный крест и звание ефрейтора, за то, что якобы взял в плен 15 французов. Но как же мы хотели всем миром наградить его деревянным!

Этот шанс я смаковал с тех самых пор когда Андрюшка Харитонов принес нашу медсестричку Танюшку исколотую штыками так, что кишки её волочились по земле, сзади за Андрюхой. А он шел сам не свой еле переставляя ноги и не соображал, что она давно умерла. С тех самых пор....Когда увидел живые скелеты детей в концлагере. С тех самых пор...Когда обмороженный, вымокший в болоте и пролежавший сутки на снегу под обстрелом сержант Епихин принес всё-таки карту с отметками танковых передвижений противника и умер тут же, до медсанбата не донесли. С тех самых пор...Когда все или почти все кого я знал и любил — умерли, погибли под пулями, сгинули в болотах, не вернулись с рейдов по фашистским тылам. А сколько калек? Сколько людей спятивших от ужасов войны и так и не пришедших в себя. Это я осознал пройдя войну сам. Прочувствовав, что значит самому, видеть, слышать, осязать запах крови и смерти...

Скрутив самокрутку из трофейного самосада, я в очередной раз закурил.

Трактир под номером 43 остался где-то в километре справа от меня. Там же остались два трупа уркаганов и насмерть перепуганный трактирщик. Купцы во время заварушки слиняли с завидной скоростью. Так, что как свидетели, против меня показания они вряд ли дадут. Поскольку уже очень далеко. Трупы хозяин обещал спрятать в лучшем виде, и что будет нем как рыба меня уверял. Но оставаться в заведении было верхом глупости. Обыскал трупы по привычке, такая уж привычка у меня с фронта осталась, когда каждая кроха была не просто трофеем а данными, указывающими на принадлежность врага к определенной части, подразделению, происхождению. Кому он писал личные письма и что писал? Ведь часто в письмах предупреждал родных о передислокации части и о новых задачах, которые видимо будут.

Уже не будут, усмехнулся я. Были в заварушке помимо двух трупов и свои плюсы. Кисет с табаком я позаимствовал у одного из бандитов. Пятизарядный револьвер неизвестной марки тоже не плохой довесок. Но самым главным трофеем был паспорт мещанина Карадубова Ивана Аверьяновича. Мерзко конечно, но видимо под этим паспортом мне и придется пожить тут некоторое время. Главное теперь сменить город. Тут уже некто знает меня под настоящим именем. Наследил я, осталась бумажка расписка у хозяина ломбарда Митрофана Павловича. Он же пахан и смотрящий за 'порядком' на рынке. Навестить его, что ли?

В общем то, я не кровожадный. Только вот с некоторых пор уголовная стезя выбрала

меня сама. Может дело в аигути? Достав его из ножен ещё раз убедился, что вытерт он насухо и следов крови не имеет. Были такие клинки, изделия мастера Муромасы, жаждущие крови. Кузнеца отменного, но человека вздорного, гневливого и вспыльчивого как порох. Стоило выйти с его изделиями прогуляться, как они притягивали к хозяину неприятности. То есть, их неизбежно пускали в ход. Многие из клана Токугава погибли именно от этих мечей. И тогда глава клана Токугава Цунаеси известный так же как 'собачий сёгун' приказал их уничтожить все. Может быть мечи все и уничтожили. А такой вот кинжал уцелел. Впрочем, всё это совпадение. Аигути служил мне верой и правдой уже лет 7-8 и таких вещей ранее я за ним не замечал. Впрочем недостатка крови тогда не было. Это последние два года на журналистском поприще он покоился в ножнах.

Что бы ни говорил мой старый учитель, как бы не учил меня, но отношение к смерти и жизни у нас было разное. Я не принял самурайский закон стремления к смерти как таковой. Напротив, показушное самоубийство называемое сепукой, считал недостойным проявлением слабости. Человеческий разум должен найти выход из любого положения.

Особенно когда речь идет о мести. В одном мы с ним сходились. Погибнуть в бою действительно достойная смерть. Впрочем, Синмен сенсей сильно и не возражал. Позднее, изучая традиции Японии, я догадался, что он был не осе. Слово осе (ошо) в древности трактовалось как учитель фехтования, синонимом монаха оно стало позднее. А скорее ямабуси — спящий в горах, так назывались учителя ниндзяцу. А кодекс ниндзя предписывал, что любое действие не позорно, если ведет к цели. Перефразировав получится лозунг Макиавелли. Что меня несколько смутило, но веру в благородство старого Синмена я не терял до определенного времени.

Все эти мысли сами собой пролетали в моей голове, словно напоминание о прошлой

жизни. Словно повтор урока, который нельзя забыть. А ноги сами вели меня к ломбарду.

Смеркалось. Удлинившиеся тени домов почти полностью погрузили в сумрак узкие улочки. Народ по дороге попадался редко. Зажигались огоньки свечей и керосинок. Кое-где натужно свистели примусы. Та ещё техника, от их реактивного свиста впору было оглохнуть.

Шел я неспешно, почти крался под тенью домов. Но вид на себя напустил занятой до невозможности и неприступной личности, торопящейся по своим неотложным делам. Почти так и было. Подойдя ближе к рынку я спросил у подслеповатой старушки, греющейся на завалинке, где живет уважаемый Митрофан Павлович. Время было позднее и застать его в ломбарде я не рассчитывал. Сильно окая бабуся долго интересовалась кем я ему довожусь, и по какому вопросу он мне нужен. Мои же вопросы она упорно игнорировала. Пришлось признаться, что я его незаконнорожденный сын Митька.

Вот тут я попал впросак. Бабуся оказывается давно подозревала, что он старый греховодник и не смотря на то, что живет бобылем, детей по свету наклепал что петух цыплят. Потом её сильно заинтересовало имя моей бедной матушки. Пришлось срочно придумывать имя позаковыристей.

— Ну, Аксинья.

— Чего нукаешь? Не запряг поди. Это которая Аксинья? Не Кузьмича Силантьева дочка

будет ?

— Она бабуля, она самая,— закивал я, стараясь закруглится и вернуть разговор в нужное мне русло.

— Свят, свят, свят...,— закрестилась в испуге бабка,— Она ж молодой представилась?

— Вот как меня родила тайно и представилась. А меня на воспитание к бабке в деревню отдали.

— К какой бабке? Матушка ейная тута жила завсегда. А больше никаких бабок у них не было?

Меня уже слегка перекосило от разговора, но выпутываться надо было.

— Бабка повитуха меня к себе забрала и вырастила.

— Это которая? Не Серафима Васильевна случаем?

— Нет. Не она,— сказал я мстительно,— Она ваще не здешняя. С деревни тайно и приезжала роды принять, чтоб ни одна собака местная ничего не пронюхала.

— На до ж....,— прошамкала сокрушенно бабка. Такой расклад её расстроил.

— Дык, где вы говорите мой папаша живет?

— Это который?

Опять двадцать пять, за рыбу деньги! Бабушка явно страдала склерозом.

— Митрофан Павлович, ломбард, который держит.

— А не знаю я такого.

— Как не знаете? Вы же говорили, что он старый греховодник бобылем живет? Один на семи перинах спит?

— А ? Ентот сквалыга через дом отсюда живет. Чтоб ему пусто было! Давеча пошла Харитоновна к нему соли жменьку попросить, а он лиходей обещал собак спустить. Ирод окаянный...Ни дна ему, ни покрышки...

Старушка завелась как швейная машинка Зингер и шила на Палыча ярлыки, что любо дорого посмотреть. Чувствую не зря я его навестить иду. Одним бандитом меньше будет.

Оставив старушку, предавшуюся изобличать Митрофана во всех смертных грехах, в одиночестве, я поспешил к заветному дому.

Воображение рисовало мне широкий бревенчатый сруб окруженный густым частоколом. На кольях несомненно красовались срубленные лиходеем головы. Ворота должны были быть массивными с накладными коваными навесами и тяжелыми амбарными замками внутри. Каково же было моё удивление увидеть легкое, почти воздушное крыльцо с гипсовыми балясинами и чистый светлый дворик. Домик был каменный, двух этажный, в слегка готическом стиле. Испорченный хоть и ажурными, но совершенно неуместными ставнями на окнах. Или я совершенно ничего не понимаю в людях? Или это не его дом?

* * *

Не его, понял я, тихо спускаясь с чердака. Мягко ступая по деревянным ступенькам. Норовя поставить ногу впритык к стене. Именно так можно пройти по любой лестнице и не заскрипеть. Внизу в комнате, на втором этаже, проходило собрание. То, что это не воровская сходка, было понятно по женским голосам приглушенно доносящимся сквозь бархатные шторы у дверей. Старушка без сомнения указала не тот дом и можно было уходить. Но происходящее меня заинтересовало, и я решил остаться, и немного послушать.

— Виссарион Григорьевич явись! Виссарион Григорьевич явись нам! Вызываем тебя!

Нестройным хором вторили женские голоса. Я сразу и не понял, чего это они морозят?

Какой такой Виссарион? Если он Иосиф Виссарионович? Но тут до меня дошло. Не даром

я как путешественник готовился к своим переходам заранее и многострадальную историю

России изучал не так давно. Присев на корточки, я выглянул одним глазом из-за шторы. За круглым столом сидело шестеро женщин взявшись за руки. Стоп. Ошибочка.

Пятеро женщин. Шестой молодой человек со взором горящим. Канделябр с семью свечами стоял во главе стола. На самом столе были видимо разложены какие-то принадлежности, но с моего наблюдательного поста их видно не было. Мне никогда ранее

не приходилось бывать на сеансе медиума, а юноша без сомнения к таким относился.

Ну-ну! Посмотрим, что у вас получиться. А действие продолжалось. Загробный голос юноши главенствовал и видимо готовился чревовещать.

— Виссарион Григорьевич явись к нам!

Я уже был готов к тому, что дух начнет отвечать им при помощи тарелочки, вертящейся по буквам написанным на столе. Когда вдруг тихий но явственный голос отозвался.

Исходил он откуда-то сверху, как мне показалось.

— Я здесь. Я слушаю Вас!

Ёшкин кот! Что это за чудеса чревовещания? Голос несомненно звучал и слуховой галлюцинацией не был. Однако принадлежал он не мужчине сорока семи лет отроду а гораздо старше. Или так чахотка на нем сказалась? Это на бессмертном то духе? Но то, что исходил он не от медиума я понял. Надо поискать. Собираясь вернутся на чердак в поисках источника голоса, я скользнул мимо дверей по коридору и тут заприметил дверь ведущую в соседнюю комнату. Дверь была приоткрыта, и какой-то силуэт там виднелся.

— Зачем тревожите мой бессмертный дух!

Прошамкал дедушка в трубку уходящую куда-то в стену.

Так-так! Мне стало весело и захотелось пошутить. Снять престарелого часового было делом техники. Пристроив слугу отдыхать от трудов праведных на ковре, занял его место.

— Скажи нам дух когда народ скинет оковы царизма? Приказываю тебе!

Ух, ты какой?! Приказывает он. Ага, тут и бумажка заготовлена с ответами. Что это тут написано? Не видно. Темно. Ну, да мне его ответы до лампочки. Не для того я к рупору стал.

— 25 Октября 1917года, — мрачно ответил я, внутренне содрогаясь от смеха. Эх, жалко лица

'медиума' не видно. Не такого ответа он ожидал. То ли ещё будет.

— Что ещё спросим? — Зашептались кумушки за столом.

— Спросить надо что это будет за время? Конституционная монархия или демократическая республика?

— Скажи дух а что это будет за власть?

— Диктатура пролетариата.

Ответ мой вызвал переполох и недоумение.

— Как это можно? Чтобы плебс диктовал свои условия?

— Фи!

— По-моему нас дурачат, — произнес недовольный мужской голос. Голову даю на отсечение, что у медиума сейчас очень чесалось в пятой точке. Только он никак не мог оставить своих поклонниц, и прийти сюда проверить в чем дело. Поэтому он решил сменить тему.

— Давайте сударыни прекратим сеанс. Я чувствую, что это не Белинский а нечистый дух морочит нам головы.