Возвращение

-Не обижайся, я...

-Я не думаю обижаться. Я называю вещи своими именами и на все смотрю реально, как говорил мой батя.

-А хочешь, я тебя подстригу? — в глазах Лёни зажегся озорной огонек.

-Давай, сохраню на память.

-Тащи ножницы поострей и станок.

Лёня выключил душ и стал наполнять ванну.

-Как тебе сделать? — спросил он, когда Виктор появился со всем необходимым.

-Как себе. Такую же челочку.

Пока наполнялась ванна, Леня аккуратно состриг волосы и бритвой легонько наметил контур.

-Залезай, — скомандовал он, шагая в ванну.

Они уселись друг против друга, переплетя ноги, и Лёня начал аккуратно выбривать ему волосы. Виктор смотрел, как под тонкими длинными пальцами преображается его интимное место, и помимо страсти, переполнялся нежностью к Лёне.

-Встань рачком, — попросил Лёня, выпрямляясь.

Виктор заметил его возбужденное состояние и сам пребывал в таком же, как только Лёнины пальцы дотронулись до его плоти. Он посмотрел ему в глаза, и тот опять понял его без слов:

-Сначала закончим дело, совсем немного осталось.

Он подчинился, и с упоением ощущал, как станок скользит вокруг его анального отверстия, по мошонке, а Лёнины пальцы мягко ее оттягивают.

-Ну, вот и все, — сказал тот, — Теперь ты денди.

-Спасибо тебе, Малыш, — сказал Виктор, целуя его в губы, — Ты возвратил меня к жизни.

-Это еще не возвращение, — с улыбкой и нотками грусти в голосе, ответил Лёня, — Возвращение, это когда навсегда.

Они вылезли из ванны и повалились на диван, не выпуская друг друга из объятий. Виктор чувствовал, что Лёнины пальцы все чаще ласкают его отверстие, вот он уже потянулся за вазелином... Виктор хотел перевернуться на спину, но Лёня остановил:

-Не надо, тебе будет больно. Лежи спокойно на животе и наслаждайся. Я все сделаю сам...

Его пальцы скользили вокруг отверстия, временами забираясь внутрь, отчего тело Виктора покрывалось сладостной дрожью. И вот он почувствовал, как в него начинает входить что-то делающееся все больше и больше, безжалостно раздирая при этом плоть. Виктор сделал над собой усилие, чтобы не застонать, но боль становилась все острее. На какой-то момент в душу Виктора закрался страх. Казалось, это что-то разорвет на части его тонкую плоть.

-Потерпи... Потерпи немножко, сейчас будет приятно, — донесся откуда-то до него шепот, заставивший воспринять все происходящее иначе.

Это был шепот его Малыша. Разве может он ему сделать плохо? И Виктор сделал встречное движение, чтобы ощутить проникновение как можно глубже. Теперь ему не было страшно, он хотел это ощущать...

-Малыш, — в упоении простонал он, падая головой на подушку, и опять почувствовал, на сей раз спиной, частое биение ставшего дорогим ему сердца.

Они опять сходили в душ, и расслабленные, повалились на диван, обняв друг друга. За окнами брезжил серый зимний рассвет.

-Давай поспим, — успел прошептать Виктор прежде, чем крепкий сон, не испытываемый им уже более суток, разом охватил его.

И вот теперь это нелепое "утро" их пробуждения, случившееся в вечерние сумерки...

-В душ идешь? — спросил Лёня.

-Иди, я полежу еще...

В ванной зашумела вода, а Виктор, сориентировавшись, наконец, во времени, подошел к висевшему на стенке календарю и поставил маркером две галочки, одну из которых обвел в кружок, а над следующим днем написал "14-00". Это было время, когда ему предстояло пока еще послезавтра выйти на работу.

-Чем занимаешься?

Лёня стоял голышом в дверях, расчесывая волосы.

-Отмечаю, когда мне на работу, а то время куда-то сместилось. Проснулись, а уже свет пора зажигать.

Леня щелкнул выключателем, и под потолком вспыхнула люстра, ярко осветив комнату.

-Не надо, — поморщился Виктор, — Включи бра, так уютнее.

Лёня подчинился, и выходя из комнаты, заметил:

-А ты бы смог жить на Западе.

-Ты находишь?

-Уважаешь закон, не идешь на сделки с совестью, работать не считаешь, как тут говорят, "в падлу", обладаешь чувством ответственности...

-Я даже помню о том, что тебе завтра уезжать, — вставил Виктор, сам заметив при этом, как у него дрогнул голос, — Во сколько самолет?

-Не надо, — твердо сказал Лёня, — Прошу, ни слова больше. Эту ночь я у тебя.

-Тогда пошли завтракать, — потеплевшим голосом предложил Виктор.

-Иди в душ, я приготовлю.

-Только если яичницу, мы за ночь все съели.

Когда Виктор вышел из ванной, на столе уже стояли тарелки с красиво уложенной яичницей глазуньей.

-Весь десяток поджарил?

-Надо силы восполнять, — улыбнулся Лёня, — Сейчас покушаем и сходим в магазин.

-Да я схожу, — сказал Виктор.

-Нет, сегодня я тебя угощать буду. У нас в Америке так.

-Ты пока не в Америке.

Лёня вытащил из холодильника лед и опять сделал свой импровизированный "коктейль".

-Никогда раньше столько не пил, — покачал головой он, — но с хорошим человеком чего не сотворишь...

-Ну что, собираемся в магазин? — спросил Виктор.

Лицо Лёни стало серьезным. Он взглянул на часы, и о чем-то подумав, сказал:

-Можно, я позвоню от тебя Кевину? Позже могу не застать, он скучать не любит.

-Звони, — мрачно ответил Виктор.

То, что идут последние часы его счастья, опять напомнило о себе.

Лёня ушел в комнату, и Виктор плотно прикрыл за ним обе двери. Скоро сквозь них послышался голос Лёни, заговорившего по-английски.

Виктор подошел к окну. На улице опять повалил пушистый снег. Как вчера. Или позавчера... Он безучастно смотрел на падающие снежинки, которые, казалось, залетали через стекло в его душу и кружили там, наполняя ее леденящим холодом.

Виктор не помнит, сколько простоял так, уйдя в созерцание метели и слыша сквозь закрытые двери слабые отголоски Лёниного голоса. Вывела его из этого состояния только воцарившаяся в квартире тишина. Раздавались слабые звуки и шорохи с улицы, из соседних квартир, но Лёниного голоса слышно не было.

Не включая света, Виктор дошел до комнаты, и приоткрыв дверь, заглянул в щель.

-Стучаться надо.

Лёня сидел на кресле возле телефона и в упор смотрел на него. Глаза его не улыбались. Казалось, за ними протекала глубокая тяжелая дума, и протекала давно.

-Извини, — в замешательстве проговорил Виктор, подаваясь обратно в коридор.

-Витя, — остановил его голос из комнаты.

Виктор вернулся и посмотрел на Лёню. Глаза того сохраняли все ту же трагическую задумчивость.

-Витя, — тихо проговорил он, — Как ты отнесешься к тому, если я не полечу в Америку?

Виктор вздрогнул и пристально посмотрел на него.

-Ты не будешь против, если я останусь с тобой?

6.

Всю дорогу они молчали.

Выйдя из дома, Виктор показал Лёне автобусные остановки неподалеку, объяснив, куда и на каком номере можно доехать. Называл и магазины, мимо которых они проезжали. Лёня кивал головой, на его губах застыла приветливая полуулыбка, но глаза сохраняли скорбную задумчивость.

"Как бы не повторилась прежняя история, если он будет так улыбаться всем встречным", — озабоченно подумал Виктор.

И еще он заметил, что на Лёне задерживают взгляд многие девушки, особенно, когда спустились в метро. Что говорить, парень он был отменно красивый, а эта улыбка невольно выделяла его из толпы неприветливых лиц вокруг. Виктор поймал себя на мысли, что начинает ощущать ответственность за Лёню и тревогу за себя, в связи с тем, что такой парень не сможет не стать объектом пристального внимания окружающих, как бы ни сложилась его судьба.

Он почувствовал эту ответственность сразу, как только произнес в ответ на вопрос Лёни:

-Да...

Ответ сорвался с губ сам собой. Он не мог быть другим, хотя к такому повороту событий Виктор готов не был. Он мог об этом лишь мечтать, да и то, разве что в сослагательном наклонении. То, что это может быть на самом деле, не укладывалось в сознании даже в мечтах и до сих пор не верилось, что вот так просто, в один час, может измениться судьба.

Так они доехали до центра, погруженные каждый в свои думы. Вот и гостиница.

-Подожди меня здесь, — попросил Лёня, — Я скоро...

Он исчез за стеклянными дверями, а Виктор стал расхаживать взад — вперед по тротуару, охваченный тревожным чувством неясности своей дальнейшей судьбы.

Лёня появился действительно скоро. За спиной у него был рюкзак, на плече — вместительная дорожная сумка, а в руке — ручка большого чемодана на колесиках.

-Ну, у тебя и вещей, — покачал головой Виктор.

-Я половину тебе подарю, — улыбнулся Лёня, — Я же не знал, сколько пробуду здесь, а у нас не принято два дня ходить в одном и том же. Если придешь куда-то, в чем вчера, подумают, что ты не ночевал дома...

-И что?

-Ничего. Никто ничего не спросит и не скажет, но подумают непременно.

-Да... Все с точностью до наоборот.

-Я не нахожу, что это плохо, когда никто не лезет в твою личную жизнь.

-Я тоже. Поэтому и не спрашиваю, как ты расстался со своим бойфрендом, — улыбнулся Виктор.

-И не спрашивай, — улыбнулся в ответ Лёня, — Я не оправдываю себя... Я только не понимаю, почему люди так любят видеть в другом именно те недостатки, которыми обладают сами?

-Я это тоже заметил. И еще стал замечать, что потом сами страдают от того, от чего заставляли страдать других.

-Бог наказывает?

-В Бога не верю, но то, что есть высшая справедливая сила — определенно. Ловим такси?

-Да. Я уже знаю, что у вас его действительно ловят, — улыбнулся Лёня.

-Теперь уже у нас, — поправил Виктор, вскидывая руку.

Машина остановилась быстро. Чтобы не вступать в лишние переговоры, Виктор прямо с улицы через опущенное стекло назвал адрес, прибавив магическое словечко "пятьдесят".

Эта привычка прочно вошла в его быт с тех времен, когда, не имея возможности потратить заработанные деньги на что-то существенное без того, чтобы не прибегать к специфическим взаимоотношениям, он сделал для себя максимально комфортной хотя бы повседневную жизнь. Обладая правом бесплатного проезда на общественном транспорте, Виктор практически ее не использовал, а пачка специально наменянных пятидесятирублевок прочно заняла место в нагрудном кармане. За пятьдесят везли все — и таксисты, и "бомбилы" частники. А у Виктора всегда было пятьдесят — что в центр города, что до ближайшего универсама, и его единственное слово всегда было первым и последним. Менялась только цифра, согласно законам времени. Сначала было пять, потом десять, а теперь вот стало пятьдесят...

-Ну вот, ты и дома, — сказал Виктор, когда они поднимались в лифте.

Лицо Лёни озарилось грустной улыбкой. Похоже, он сам еще до конца не осмыслил своего решения.

-Не грустите, мистер, — подбодрил Виктор, — Исполнилась ваша мечта оказаться на исторической родине.

-Это только благодаря тебе, — поднял на него взгляд Лёня, — Ты меня вернул.

-А ты — меня. К самому себе. Я ощущаю себя рядом с тобой другим человеком.

Они вошли квартиру и сложили вещи.

-Разбирать позже будем, — сказал Виктор, — Пошли сразу в магазин, а то нечем отпраздновать твое возвращение.

-Опять пить, — засмеялся Лёня, — Узнаю родину.

-А в Америке не пьют?

-Пьют очень часто и помногу, но... как-то по-другому. Не напиваются при этом.

-Мы тоже не будем напиваться. Пойдем в коммерческий, там наверняка есть шампанское, наберем побольше, нальем в ванну и будем купаться...

В магазине Леня решительно отстранил Виктора и от продуктов, и от кассы. И дома накрывать на стол стал сам, сказав, что сегодня его день, и он хочет сделать ему приятное.

-Вик, посмотри пока телевизор, — улыбнулся Лёня, — Или поставь какую-нибудь музыку для ауры...

-Слушаюсь, мистер, — тоже улыбнулся Виктор и переспросил, — Как ты меня назвал?

-На американский манер. Хотя... — Леня задумался, — Тебе больше пойдет Вил.

-Ты хотел сказать Вилли?

-Нет. Вилли — это шлем, а Вил — сокращенное от Вилсон — желанный, сын желания.

-Зови, если хочешь, — великодушно разрешил Виктор, — А мне как тебя называть?

-Называй, как уже называешь...

-Как? Лео?

-Ты меня называл Малыш...

-Немножко не в тему, — усмехнулся Виктор, — Я не настолько тебя старше.

-Какая разница? У тебя это душевно получается. Меня так мама называла в детстве, когда мы с ней еще были родными, — голос Лёни слегка дрогнул.

-Малыш, не грусти, — Виктор обнял и поцеловал его в щеку, — Эти времена вернутся. Вот увидишь. Все вернется, если мы сами хотим этого возвращения.

Виктор вошел в комнату и остановился возле магнитофона.

-Ты что предпочитаешь из музыки? — спросил он громко, чтобы было слышно на кухне.

-Что-нибудь русское, только не попсу.

-Русское народное? А ведь не поставлю, поскольку нет.

-Удивительно. У нас кантри самый популярный жанр после попсы, а в России почему-то свое народное никто не любит.

-Зато о своей "русскости" становится модно кричать, — заметил Виктор, — Что только они под этим подразумевают?

-Шансон тогда какой-нибудь, только без мата.

Виктор поставил кассету Вилли Токарева:

...Я тут в Америке уже четыре года,

Пожил во всех её известных городах,

Мне не понять её свободного народа,

Меня преследует за будущее страх...

-Это как раз будет в тему, — улыбнулся он, возвращаясь на кухню.

Стол уже был накрыт, и Виктор хлопнул пробкой.

-Давай, за твое возвращение, — поднял он бокал, — И чтобы оно было навсегда, как ты хотел.

Звон сомкнувшихся бокалов завершил тост.

Лёня отхлебнул шампанского и задумчиво проговорил:

-Бывает же такое...

-Что ты имеешь в виду?

-Свершилось то, о чем я мечтал. Причем тогда, когда я чуть не распрощался с жизнью...

-Будем считать, что ты с ней распрощался, — улыбнулся Виктор, — С той, своей прежней жизнью. Как и я со своей. Пусть не так ужасно, как ты, но тоже распрощался, благодаря тебе...

-А я, благодаря тебе, остался жив.

-И самое главное — мы нашли друг друга. Еще три дня назад я не поверил бы, что так просто может измениться жизнь.

-А я, что так запросто смогу принять такое решение...

-Мы оба приняли его по велению сердца. Давай, за то, чтобы эта, новая жизнь, была у нас обоих счастливой.

Виктор вновь наполнил бокалы, они отхлебнули и долго-долго целовались...

...На Дерибасовской я пивом торговал,

И очень скромно потихоньку воровал.

Я жил в Одессе, пиво всем не доливая,

А здесь, чтоб жить, я всем переливаю...

-доносился из комнаты голос Вилли Токарева

-Вил, скажи, если можешь, — поинтересовался Лёня, — Вот твой отец был директором ресторана. Ведь он сам коньяк не разбавлял, откуда у него такие деньги, если, как ты говоришь...

-Малыш, не будь наивным, — перебил Виктор, — Так судит большинство, кто не знает сути. А ее может знать только тот, кто поварился в этом котле хотя бы какое-то время. Обвесами и обсчетами дачу не построишь, а сесть за сорок копеек можно запросто...

Виктору вспомнилось растерянное лицо несчастной продавщицы.

-...Могу привести любой пример, как это делается, — продолжил он, — Точнее — делалось тогда, сейчас я от этого далек. Но, только один. Потому что, прости, мне неприятно об этом говорить. Представь, что ты директор овощной базы, а я — магазина. Пришел к тебе вагон картошки прямо с поля. Чистая, крупная уродилась, это бывает, и ты ее еще сгноить не успел. Звонишь мне — примешь три тонны? Я говорю — приму. Ты отгружаешь машину, по всей форме оформляешь накладные, только в кузове там будет не три тонны, а полторы. А за другие полторы, ты пришлешь мне наличные деньги в конвертике. Может, даже с этим же шофером, если он в деле. И я из них не возьму себе ни копейки. Я тут же внесу их в кассу. И чеки пробью. Ты скажешь — в чем же смысл? А в том, что эти полторы тонны ты отправишь на рынок, где они будут проданы не по десять копеек за килограмм, а на рубль три кило. И сколько этих кило в полутора тоннах? Прикинь сам, сколько получится хотя бы с одной машины. Конечно, не все нам с тобой. Надо, как говорят, "отстегнуть" и тем, кто с нами, и тем, кто повыше нас, но даже при этом будем довольны. А если учесть, что это не единичный случай, а отработанная система, такой поток потечет в твой карман, что считать лень станет.