Или... вдруг все было вовсе не так. Ни судьбы, ни поединка с ней, просто цепочка случайностей, несколько выборов и совпадений. А все решения ты принимаешь сам, сообразуясь лишь с тем, кто ты есть? Что-то бы сказал об этом отец настоятель...

В кронах размеренно и глуховато запела первая в этом году кукушка — женщина, которая превратилась в птицу, отчаявшись объяснить ленивому мужу, что нужно чинить дом, и дом этот рухнул.

Я буду слушать, пообещал себе монах. Если есть хоть малый намек на то, что в стене трещина, лучше проявить излишнюю осторожность. Может, и правда тогда получиться вернуться невредимыми. Хотелось бы, чего уж там.

Кайоши был бы немало поражен, узнав, что его разговор с госпожой Лиэ подслушали. Очень некстати к его жене заявилась в гости вдова Тори со старшей дочерью. Теперь, когда малышка Майэрин стала женой Рииши Нара, а сам он уехал, девушку не оставляли одну, водили по всем родственникам Аэмара, и убеждали быть верной семье.

Дело хорошее, только Кайоши опасался, как бы женщины не перестарались. Он помнил сказку про тихую заводь, куда день за днем бросали всякий сор, и однажды поднявшаяся волна смыла людей, притащивших очередную корзину.

Майэрин же от такого избыточного проявления родственных чувств не чаяла сбежать. Она предпочла бы жить в доме Нара, но оттуда ее забрали, сперва якобы навестить приболевшую мать, а потом вовсе не отпустили.

Свекровь же оказалась не из тех, кто любит склоки, и оставила все как есть.

Поняв, что к мужу ее отпускать не намерены, Майэрин растерялась. Она была еще слишком неопытна и не знала, как поступить. Сперва думала — он сам пришлет за ней. Но все не появлялись у ворот вестники с носилками, украшенными сойкой на лазоревом фоне, и понемногу становилось понятно — не слишком-то она и нужна.

Верно, не оправдали себя выгоды от столь поспешно заключенного союза.

Хоть в чем-то оказались полезны бесчисленные визиты к родне — отвлекали от мрачных мыслей, пусть ненадолго.

В доме дядюшки Кайоши за Майэрин не следили. Ну, куда она может пойти? Разве что в сад или библиотеку. Здесь у нее нет даже друзей, два дядиных сына заметно младше.

Девушка оставила мать беседовать с тетей и в самом деле незаметно проскользнула в сад. Здесь было так же хорошо, как и в ее домашнем, вкусы у Аэмара сходились. Тихое, уютное место, островок безмятежности в бурном городском потоке. Ивы покачивают серебристо-зелеными ветками, а сливы и вишни свои ветви раскинули широко, и на них уже собираются чуть розоватые бутоны. Скоро все тут будет в цвету. А на той стороне ручья — глицинии, сиренево-лиловые грозди: они красуются уже давно и будут неизменными еще долго, символ женской верности и любви...

Неторопливо обойдя по дорожкам беседки и клумбы, маленький грот и прудик с перекинутым через него мостиком, она снова приблизилась к дому, и как раз со стороны покоев дяди. Еле слышные голоса доносились из распахнутого окна.

Как полгода назад ее сестра, девушка стала свидетелем важного разговора. Нетрудно было сложить два и два — если в Срединной будет переворот, Рииши вряд ли смирится с этим.

Майэрин стало страшно, захотелось прибежать к маме и все забыть. За всю предыдущую жизнь она лишь раз сама приняла серьезное решение — когда отважилась обратиться к Энори ради отмены их свадьбы.

Быстро-быстро, стараясь не шуршать гравием, она зашагала прочь от окна, снова к мостику, на другую его сторону, лишь бы никто не заметил. Мостик был перекинут над мирной весенней водой, сейчас ее не колыхала даже легкая рябь, лишь неподалеку от берега бегала водомерка. И спокойная эта вода незаметно приняла страх Майэрин: оказавшись на другой стороне прудика, девушка уже не сомневалась.

Неважно, любит она мужа или нет — хотя что лукавить, Рииши всегда ей нравился, с еще полудетских лет, хоть тогда и виделись мельком, — теперь она принадлежит его роду и ему лично, и не позволит сделать что-то плохое, даже если силы будут неравными.

Девушка выдернула шпильку из волос. Золото и аметисты, рыбка со сверкающими глазами. Хватит, чтобы нанять повозку до Срединной, а если не хватит, у нее есть еще такая же шпилька.

Дома за ней следят, а сейчас никому нет дела.

Майэрин перехватили у городских ворот. Она, разумеется, сперва велела носильщикам нести ее домой, но, когда дороги оставалось всего ничего, заявила, что хочет пройтись пешком, а они пусть возвращаются — вдруг понадобятся матери.

Домой она, разумеется, не пошла, и почти сразу наняла себе повозку до крепости. А на воротах ее уже поджидал доверенный дядюшкин слуга с лицом одновременно слегка виноватым и младенчески-обиженным.

И вот она уже стоит перед Кайоши, а ничего не понявшая, но успевшая встревожиться мать поджидает в соседних покоях.

— Как вы меня нашли? — спросила Майэрин. Она так и не присела, несмотря на приглашение, стояла, сцепив кисти рук и вскинув подбородок.

— Догадаться нетрудно. Если вежливая послушная девица ни с того ни с сего убегает из гостей, не сказавшись даже матери, а девицу эту недавно видели в саду, да еще она под неким окном потеряла поясную подвеску... — Кайоши покачал в пальцах гранатово-золотую цепочку.

Майэрин посмотрела на украшение, потом на Кайоши с одинаковым выражением "хочешь — себе оставь". И подвеску, и свои нравоучения.

— Вы можете посадить меня под замок, дядюшка. Только рано или поздно придется выпустить, и Дом Нара узнает, как со мной обошлись.

— Этот Дом не слишком-то желает тебя видеть. Даже свекровь не печалилась твоему отъезду, хоть и живет сейчас одна.

— Этого мне не известно.

— Что ж ты, обвиняешь во лжи собственную мать? — нехорошо прищурился Кайоши.

— Никого я не обвиняю. Но знаю, как можно, не сказав и слова неправды, исказить суть. Мы с вами, дядюшка, родились под одним знаком, так что же вас удивляет?

— Какая оса тебя укусила? — Кайоши не знал, что и думать, — Вряд ли Рииши грозит что-то серьезное, он не из тех, кто лезет на рожон, а Нэйта лишние враги не нужны. С чего ты так вцепилась в этого парня, словно была в него всю жизнь влюблена?

— Я... — она глотнула ртом воздух и выпалила неожиданно для себя: — Я жду наследника Дома!

Ой, мамочки, подумала следом. Делать-то что? Мне же поверят. А я даже не знаю, что говорить. Ладно, Заступница выручит, если что — скажу, что видела сон.

Расспрашивать дальше Кайоши не стал. Младенец сейчас волновал его мало, да к тому же он еще не родился. Надо будет, не родится и вовсе, женщины это умеют.

Он уже знал, что тело Лиэ нашли в саду. Это было серьезно — значит, кто-то прознал, что бедняжка работала на Аэмара. Но, видимо, не успел еще разведать, что она уже побывала тут — ведь в таком случае смерть ее только повод насторожиться.

Или Аэмара просто хотели предупредить, чтобы тихо сидели? Кто их поймет, этих Нэйта, они, как пришлось дать клятву верности заклятым противникам, все слегка помешались.

А сейчас новый глава Дома был немного ошарашен превращением тихого, воспитанного на книгах ребенка в готовую кусаться рысь. Голос племянницы остался негромким, и фигура привычно хрупкой, а на щеках пламенели два пятна, выдавая бурю внутри; но он, много чего повидавший взрослый мужчина, всерьез задумался, прежде чем ей возразить.

И за это время успел принять другое решение.

Отряды из Лаи Кен подходят к Срединной? Так пусть Майэрин туда и отправится. Если выехать прямо сейчас, девчонка успеет. Она не привыкла к долгой дороге, но, видно, ради своего ненаглядного готова хоть пробежать этот путь. И чем ее приворожил? Лишь бы и впрямь своей семье не изменила, станется с этих женщин...

А пока пусть приедет туда. Да еще с письмецом от Кайоши для Атоги и Суро. А в письме ненавязчиво намекнуть, что, если хотят поддержки, пусть прилично себя ведут. Иначе Аэмара могут и обидеться.

Суро, хорек эдакий, жесток, но он умный. Ему сейчас чем меньше врагов, тем лучше.

Да, именно девочка пусть отвезет, и отдаст. Сейчас он все равно затаился в загородном поместье, выжидает. Заявится в Срединную — придет для послания время, а пока не стоит себя выдавать.

А Кэраи... к Трем Дочерям полетит голубь, есть, кому его встретить и потом передать письмо. Голубиная почта — дело хорошее, быстрое, да больно уж ненадежное. Вот и случай узнать, на чьей стороне судьба. Не долетит птичка — значит, Небеса отвернулись от былых хозяев провинции.

Кайоши широко улыбнулся племяннице, так и замершей перед ним:

— Как устоять перед столь жаркими чувствами! Вели служанкам дать тебе все необходимое — поедешь прямо отсюда, и очень скоро.

— Но мама...

— Э, пустое. Ее я уговорю, — он подмигнул девушке: — Матери часто не желают замечать, что дети их уже выросли. Не беспокойся, все будет, как надо.

Маленькая черная птица миновала озеро Трех Дочерей, пролетела мимо крепости, не интересуясь тем, что она празднует отход врага, что там — освобождение. Птицам такие вещи не надобны. Но эта, оставив позади военные лагеря Хинаи, устремилась на северо-запад над иссиза-синей полоской реки. Там раскинулась ставка седого волка Мэнго.

Немного не долетев, птица снизилась: ее внимание привлекло что-то красное. На красном переливались блики, и это могла быть вода, только воде не положено иметь такой цвет.

Птица спустилась еще ниже, взрезала воздух, едва не задевая верхушки осоки. Через пару мгновений из той же осоки, раздвигая жесткие стебли, поднялся молодой человек. Но первым он увидел не красное, столь заметное с воздуха, а белое. Несколько перьев снежных цапель, зацепившись, трепетали среди тростника. Несколько длинных ажурных перьев — свадебное облачение. Когда цапель стреляют охотники, именно их забирают всегда.

Убитых птиц не было видно, то ли успели улететь, то ли подобрали их, а может, звери съели, не оставив и следа пиршества.

А еще здесь были гнезда, груды веточек, собранных неподалеку друг от друга. Птенцы еще не успели бы вылупиться, но яйца были отложены; в гнездах он нашел обломки голубовато-зеленой скорлупы. Ни одного уцелевшего; они были раздавлены, словно здесь пробежало много людей.

За камышом чернели стволы и крыши: тут бушевал пожар, но вода остановила огонь, лишь кромка осоки подсохла и пожелтела от жара. Там, на берегу, больше не было деревни, как в камышах не было птиц и птенцов.

Несколько обугленных тел свисало с черных ветвей, верно, их там повесили до пожара.

Осока поредела, показалась вода.

Он склонился над ручьем, затем присел, протянул руку, опуская в воду кончики пальцев. Вода бледно-красная, озерцо, из которого вытекал ручеек, почти не видно из-за тел, сгрудившихся на поверхности. Темная неживая масса, не разобрать лиц, да и одежду не очень. В воздухе был разлит запах не тления — крови, берег тоже был красным, и темно-алые потеки и брызги то тут, то там виднелись на стеблях камыша.

Недавно все произошло, не прошло и суток.

Энори долго сидел на берегу, полоская пальцы в воде, будто хотел отмыть их от чужой крови. Ручей умер. Когда-нибудь он очистится, но очень и очень нескоро. Теперь это мертвое место.

Наконец он поднялся, встряхнул кистью.

Глянул вниз: на подоле одежды и на штанах теперь тоже расплывались грязно-бурые пятна.

Пора было лететь, но Энори отчего-то пошел вниз по ручью, к месту его слияния с речкой. Будь он простым путником, такую бы дорогу выбрал, чтобы попасть в ставку Мэнго.

Осока редела, на пригорке поднимался лесок.

Человек, по одежде крестьянин, сидел, привалившись спиной к осине. Подняв мутные глаза на Энори, какое-то время молчал, затем спросил:

— Ты из рухэй?

— Нет.

Человек бессмысленно повел глазами по сторонам.

— Больше нет никого... И тех, с огнем, нет... Зачем ты пришел?

— Посмотреть.

— Смотри... Ты уже видел такое.

— Ты меня не знаешь.

— Не знаю... У тебя кровь на одежде.

— Как назывался этот ручей?

— Что?

— Я хочу знать название того ручья, — Энори указал в его сторону.

— Просто ручей, у него нет имени... Ты был там? И возле деревни?

— Был, — с этими словами Энори повернулся, направился прочь.

— Погоди... Куда ты идешь?

— Не знаю.

— Расскажи им о том, что здесь произошло... Хоть кому-нибудь расскажи.

— Ты можешь и сам. Ты не ранен.

Человек покачал головой и снова бессмысленно уставился в небо. Он так и не пошевелился, пока Энори уходил.

Сильно отклонились к востоку: дорога петляла уже не среди ущелий, но среди высоких холмов, заросших дроком, шиповником и колючей дикой сливой. Кедры и сосны тут стояли вразброс, словно отбились от прочих, да так и не догнали. Этих мест Лиани не знал, но брат Унно говорил — еще немного, до монастыря осталась всего пара дней. По прямой уже вышли бы, но мало радости случайно забрести в лагерь налетчиков или встретить горных бандитов, которые наверняка уже почуяли кровь и трутся поблизости.

Лиани еле выдерживал промедление — хоть и молчал, весь извелся. В Сосновой, пока был занят делом, мог отвлечься на что-то, но при мирной дороге и прошлое накрыло волной, и будущее рисовалось в самом мрачном свете.

— Так до Эн-Хо дойдет щепка с глазами, — ворчал брат Унно. Он тоже беспокоился, тревога и тоска спутника оказались заразительны, да еще и нечисть из пояса все сильней рвалась на волю, лишь долгий опыт обретения безмятежности помогал успокоить и свою, и чужую душу.

Солнце уже покатилось вниз по небесному склону, когда Лиани уловил запах дыма.

— Костер жгут, — сказал, пристально вглядываясь в заросли, но в сплетении веток ничего было не разглядеть.

— Тут неподалеку большая дорога, но она огибает озеро, — пояснил монах. — Если путники знают здешние места, могли срезать, тогда выйдут напрямик к деревушке.

— А если разбойники, или отбившиеся рухэй?

— Ну, те бы костер развели аккуратней, без дыма, — покачал головой монах. Теперь уже не только запах ощущался, в небо текли серые струйки. — Подойти бы, вдруг новости какие расскажут?

Юноша сперва отказался — безрассудной казалась затея идти невесть к кому, монах уж слишком доверчив; да и новостей он боялся тем больше, чем ближе подходили к Эн-Хо. Но если монастырь разорен, могут быть беженцы оттуда...

Он пошел было первым — разведать, только брат Унно подумал немного и зашагал следом.

— Нас тут не армия, таиться и высылать разведчиков, а если что, у недостойного свое оружие, — пояснил он, погладив пояс; а за кустами уже слышался чей-то смех, и угрозы он вроде бы не таил.

Так и есть, путники. Одна повозка, недорогая, но хорошо сбитая, в упряжке две лошади. По всему какие-нибудь небогатые торговцы. У повозки и возле костра пять человек, если кто и есть еще, сразу не видно. Женщина одна, молодая, в неброской дорожной одежде, довольно высокая, ладная, чертами похожая на его спутника, только чуть покруглее, помягче лицо. Она явно ждала ребенка, просторная кофта уже этого не скрывала. И еще два малыша играли, сидя на бревне, что-то связывали из травинок и прутиков.