Небо и земля

— Откуда он знает "Жил да был один король"? — удивилась Айями, ибо молва донесла, что мужчина насвистывал незамысловатую песенку, известную каждому ребенку.

— Потому что изначально это популярная риволийская песня. А мы позаимствовали мотив и придумали свои слова, — ответила Эммалиэ.

— Такое впечатление, что без риволийцев мы как без рук. Даже песни у них воруем, — проворчала Айями.

— Согласись, навязчивая мелодия, хоть и простенькая.

Действительно, Айями с удивлением отметила, что напевает под нос об отважном короле, стирая в ванной или намывая посуду. Тьфу, прилипнет же всякое.

Второй риволиец погрузнее и пониже своего товарища, носил шапку, похожую на шлем летчика, с козырьком и застегивающуюся под подбородком, отчего мужчина казался смешным и нелепым. Однако риволиец не смущался и важно выпячивал бородку клинышком, а заодно и выпирающий живот.

Город бурлил, как кастрюлька с кашей, и из-под крышки лезли разнообразные слухи и домыслы.

Почему иностранцы преспокойно разгуливают по улицам, а даганны не препятствуют? Правда, запретили кому бы то ни было приближаться к риволийцам едва ли не под угрозой расстрела. Те знакомятся с городом неизменно в компании одного-двух даганских офицеров, а патрульные отгоняют вездесущих мальчишек, которые вьются под ногами и глазеют на чудаковатых иностранцев. Иногда Веч сопровождает риволийцев, иногда господин У'Крам, а иногда оба вместе. Кстати, господин подполковник категорически запретил Айями сближаться с приезжими. Высказался резко, мол, и в мыслях не имей, и не пытайся. Пришлось его заверить, что Айями и не мечтает о крепком риволийском рукопожатии, хотя ей ужасно хотелось расспросить незнакомцев о наболевшем за долгие месяцы послевоенной неопределенности. И незнание риволийского — не помеха, когда распирает от предположений и вопросов. С появлением иностранцев Айями стала невнимательной при переводах, впрочем, как и напарницы. Хорошо, что Имар забегал на пять минут и проверял тексты наспех, не вчитываясь.

— Риволийцы приехали с миротворческой миссией и привезли для нас медикаменты и продовольствие. А даганны не посмели запретить. Иначе в других странах о них сложится неблагоприятное впечатление, — передала Риарили очередной слух.

— А даганны взяли и испугались чужого мнения, — ответила Мариаль скептически.

— Почему бы и нет? Всем известно, что гибкая дипломатия приносит больше плодов, чем грубый ультиматум. А с соседями нужно жить дружно, тем более, когда страна ослаблена войной.

— Что-то риволийцы не спешили с помощью, — сказала Айями с сомнением. — Пока сподобились приехать, мы приноровились и без них выживать.

— Возможно, они решили поддержать не только наш город, но и поселения на севере. Сначала доставили помощь туда, а теперь дошла очередь и до нас, — предположила Риарили, и напарницы согласились с логичным выводом.

— Было бы здорово, если бы риволийцы помогли нам с восстановлением страны, — размечталась Мариаль.

— И помогут. Поэтому они и изучают наш город и решают, с чего начать, — поддержала Айями с воодушевлением.

Как и горожане, она пребывала в приподнятом настроении. Несмотря на то, что даганны держали иностранцев в изоляции, сам факт их приезда словно бы открыл второе дыхание. Люди, устав от неясности, начали мечтать и строить планы, и будущее виделось только хорошим.

В отсутствии достоверной информации слухи насчет истинной причины появления иностранцев множились и росли как снежный ком.

— Почему ироды косоглазые не подпускают к риволийцам?

— Боятся сговора. Как-никак риволийцы поддерживали нас в войне. Вот даганны и думают, что мы устроим им совместную пакость. Поставим подножку.

— Чтобы сговориться, нужно знать риволийский. А я помню только: "иххе ликей ра пьебба" (ривол. — Сегодня хорошая погода) . Или вот: "ле куи мон Перефоли. Ли мон деминиту" " (ривол. — "Меня зовут Перефоли. Мне десять лет").

— Какие "деминиту"? Не меньше "детриби" (ривол. — сорок).

— Вот я и говорю. "Деминиту" вызубрено наизусть со школы, а "детриби" — это сколько?

— Кто его знает. Не помню. Зато красиво звучит.

— Красиво, но бесполезно. Наш риволийский даже глухой не поймет. К тому же, мешает дурацкое произношение.

Ах да, знаменитая носовая "эн" и не менее знаменитое грассирующее "эр". Без них язык союзников похож на блеяние козла. Зато даганны бегло общаются с иностранцами, в частности, Веч. Айями видела в окно, как он разговаривал с приезжими, и ничуть бы не удивилась, если бы беседа шла на риволийском. Потому что господин подполковник — кладезь сюрпризов, равно как и его соплеменники.

— А я думаю, даганны боятся, что мы не поедем в ихнюю страну и предпочтем киношной заманухе добрососедство с Риволией. И тогда косоглазые останутся без рабов на дармовщинку.

— Сплюнь, а то ироды, и правда, перестрахуются и угонят нас насильно.

Наверное, даганны догадывались, о чем судачат горожане. А может, знали доподлинно с помощью подслушивающих "жучков", однако не утруждали себя ни опровержением сплетен, ни их подтверждением. Внимание военных сосредоточилось на двух приезжих. И пусть иностранцы не провоцировали полновластных хозяев городка, тихо-мирно прохаживаясь по набережной под присмотром даганнов, Айями поставила вторую галочку в списке, ознаменовавшем начало перемен. В приезде риволийцев ей виделся особый знак. И впервые посетила мысль: каково это — жить без Веча, будучи разделенной с ним тысячами километров. Он — у себя на родине, в Даганнии, а Айями — на севере своей страны. Сможет ли она прожить остаток дней в разлуке с тем, кто прочно укрепился в мыслях? Не истает ли сердце от тоски раньше, чем дочка подрастёт и повзрослеет?

И уверяла себя: она сможет. Сумеет ради Люнечки и ради семьи.

А вот Эммалиэ, наоборот, восприняла сдержанно новость о приезде миротворцев и не источала оптимизм.

— А что он говорит о риволийцах?

— Ничего. Ему некогда.

С приездом иностранных гостей Веч совсем погряз в делах, и вид у него был озабоченный. Такой, что Айями сразу поняла: это тот самый момент, когда служба на первом месте, и лучше не соваться по пустякам к господину подполковнику. Иначе можно попасть под горячую руку и нахлебаться от него раздражения. Правда, сначала мелькнула мысль, отравившая вечер ядом сомнения, о том, что Веч нашел замену амидарейской мехрем, оттого и увиливает от встреч, изображая чрезмерную занятость. Но недолго промучилась Айями бессонницей, терзаясь подозрениями. Одну ноченьку, потому как, поднимаясь утром в комнату переводчиц, столкнулась с Вечем на лестнице. Случайно или специально — кто знает. Он спешил и, как был в куртке, утянул Айями в мужскую уборную, где, притиснув к стене, истерзал губы поцелуем.

— Бесова отрыжка, — выругался, отстранившись. — Скорей бы закончилась эта катавасия. Хочу тебя — не могу.

Веч не стал вдаваться в объяснения о том, что подразумевается под катавасией: хлопоты, связанные с сокращением численности гарнизона, или приезд риволийцев, но из сказанного выходило, что господин подполковник — заложник долга и выполняет приказы, не по своей прихоти отменяя свидания с Айями.

Прямолинейное признание Веча окрасило её щеки румянцем, а неловкость добавила цвета щекам, когда на пороге уборной возник лейтенант, невозмутимо откозырявший старшему по званию.

Айями так и не поговорила с ним толком об угрозах бандитов, вернее, не рассказала отцензуренную версию. Успокаивало, что те больше не появлялись, видимо, вняли предупреждению и затаились. К тому же, с приездом риволийцев прибавилось патрулей на улицах. Иногда по пути на работу у Айями успевали дважды проверить документы.

Диамал и его дружок пропали с горизонта, но женщины не надеялись на авось и соблюдали осторожность. Потемну не выходили из дома и закрывали ставни до наступления сумерек. А на ночь придвигали тумбочку к входной двери, перекрывая дверной проем, и поверх водружали ведра — пустые и с водой. Не ахти какая защита, зато наделает шуму и замедлит бандитов, а может, и вспугнет. Эммалиэ перестала доверять замкам и спала теперь со стилетом под подушкой.

Новость о приезде иностранцев разнеслась по всей округе и привлекла внимание человека, которого женщины уж и не чаяли увидеть.

Однажды вечером раздался условленный стук, и Айями побледнела, прервав сказку на полуслове. Значит, вернулись голубчики, но не стали буянить с разгону, решив договориться по-хорошему. И на этот раз не поверят в байку о даганской рации.

Айями торопливо отвела дочку в ванную, в то время как Эммалиэ, затаившись, прислушивалась к звукам за дверью. Айями показала знаками: нельзя медлить, нужно выбираться через окно и спешить за подмогой. Но Эммалиэ приложила палец к губам: "тс-с!" и спросила:

— Кто там?

— Это я, Айрам, пришел навестить тётушку, — ответили приглушенно. — Здорова ли она, не хворает?

— Какой Айрам? — растерялась Эммалиэ и спохватилась: — Племянник мой, что ли?

— Который Айрамир.

Батюшки! — всплеснула руками Айями. Не может быть.

— Говори, но только правду. Ты один или с приятелями? — допытывалась Эммалиэ.

— Святыми клянусь, со мной никого, — отозвался мужской голос, и она, поколебавшись, отворила дверь. Но стилет из руки так и не выпустила.

— Худющий как килька. В чем только душа держится, — проворчала Эммалиэ, отставив пустую кастрюльку в сторону.

— В теле, конечно. Пусть кто-нибудь попробует её вытрясти из меня, — ответил Айрамир, уплетая кашу. Третью добавку проглотил и не насытился. Хотя ел, не торопясь, методично. Наверное, у него вошло в привычку набивать желудок впрок.

Впрочем, Эммалиэ зря корила парня за нездоровую худобу. Айрамир мало потерял в комплекции, разве что отрастил куцую бородку, добавившую ему пригоршню лет. И стал сдержаннее. Суровей, что ли.

Парень в чистой рубахе устроился с миской на кровати, которую когда-то разобрал своими руками перед тем, как уйти в Сопротивление. Но сначала худо-бедно обмылся, а мыло и теплую воду принесли женщины. Опять загудел огонь в печке, прогоняя стужу из квартиры Эммалиэ.

— Цел? Не ранили? — выспрашивала она.

— Святые уберегли, — ответил Айрамир, прожевав.

— Кашель не мучает?

— Прошёл благодаря вашей заботе.

Эммалиэ тепло улыбнулась парню. Несмотря на недолгое знакомство, она чувствовала себя причастной к судьбе Айрамира.

Поначалу он категорически отказался от горячего ужина, и не из-за спешки и боязни быть пойманным патрулём, а из-за возникшей неловкости. Так и объявил:

— Я к вам по делу, надолго не задержу.

— Никаких "нет" не потерплю. Сперва поешь, а потом будем разговор держать, — пригрозила Эммалиэ. — А сейчас помоги приладить вытяжку к печке, и марш мыться.

Пришлось Айрамиру подчиниться настойчивому напору.

Пока суть да дело, Айями уложила дочку спать, объяснив той причину поздней суеты, мол, соседи попросили "бабу Эмму" помочь с приготовлением каши. "Наша бабушка варит так, что пальчики оближешь. И других научит вкусно готовить". Правдоподобное объяснение успокоило Люнечку, которую порядком напугал стук в дверь. Убедившись, что дочка заснула, Айями набросила пальто и поспешила в квартиру по соседству.

— Вот уж не ожидали тебя увидеть, — сказала, наводя на скорую руку порядок в комнате, заброшенной после ухода парня. — Вспоминали о тебе чуть ли не каждый день, а ты про нас и думать забыл.

— Я помнил и помню, — ответил Айрамир, шерудя угли в печке. — Давно к вам собирался, но не мог выбраться.

— Риволийцы приехали, и сразу смог? — не удержалась Айями от упрёка.

— Да, — не стал он отрицать.

А Айями и возмутиться его прямолинейностью не смогла, потому как соскучилась. Парень заменил ей брата, а для Эммалиэ стал сыном. Потому и переживали женщины, оплакивая заранее его гибель, и, вместе с тем, надеялись на лучшее.

— Я было решила, что ты привел приятелей, — сказала Эммалиэ, латая прорехи в свитере, стянутом с парня. — Так им и передай: пусть больше не рассчитывают поживиться.

— Каких приятелей? — удивился Айрамир.

— Как каких? Диамала с товарищем.

— Значит, Диам к вам наведывался?

— Ну да. Ни разу не ошибся: и условный стук, и нужные слова — всё, как мы с тобой обговаривали.

— Было такое, — признал парень. — Доверил я ему и велел, чтобы он со всем уважением к моей родне... Так он не единожды приходил?

— Сперва каждую неделю, а потом зачастил, да не в одиночку, а с приятелем. На пару приветы от тебя передавали и посылки забирали. А за отказ пригрозили отобрать силой и с тех пор не объявлялись.

— Что-то не пойму, — потер он лоб. — Как выглядел этот Диамал?

Выслушал от Айями описание внешности гостей и подтвердил:

— Да, один из них — Диам. А второй мне не знаком. Только вот в чем закавыка. Диам никак не мог вас навещать. Погиб он. Больше месяца назад.

Изумлению женщин не было предела.

— Не похож он на призрака. И товарищ его тоже. Оба вполне себе... живые, — сказала Айями неуверенно.

— Живее и быть не может, — поддержала Эммалиэ.

— Диама включили в группу, которой дали задание... — ответил парень и замялся. — В общем, поступил приказ — уничтожить склад с топливом. Группа задание выполнила, но в перестрелке все наши полегли. А двое не смогли выбраться из западни и сгорели, и один из них — Диам, — закончил он хмуро.

— Пусть Хикаяси будет к ним добра, — пробормотала Айями потрясенно.

— Странно, — сказала Эммалиэ. — Настоящий он был, из плоти и крови. В последний раз едва не выломал дверь вдвоем с товарищем.

Пришел черед Айрамира недоумевать:

— Получается, Диам ожил?

— Или не умирал, — отозвалась Эммалиэ.

Вскочив с кровати, парень начал расхаживать по комнате.

— Когда, говорите, он приходил в последний раз? О чем рассказывал?

— О своей семье, о том, как после войны попал в Сопротивление. От тебя приветы передавал. А потом за него товарищ рот открывал. Говорил, не стесняйся, мать, выкладывай, что есть съестного, не то отберем силой на благо отчизны.

— Вот же гады! — выругался Айрамир. — Да-а, ну и карусель закрутилась... Я-то новичок в отряде, а Диам пришел в Сопротивление сразу после капитуляции. Что ни поручали, всё выполнял — молчком и без суеты. Языком попусту не трепал, а если и толковал, то жизненно. Надежным считался, с таким бойцом только на задания и ходить. Потому я и решил, что Диам не подведёт. Рассказал о родственниках, попросил при случае проведать. Его-то частенько посылали в город, а меня бросали на другие дела. А оно вот, оказывается, как вышло. Стало быть, мы Диама упокоили, а он жив-живёхонек и к нам носа не кажет. Тогда спрашивается, кто погиб вместо него? — Тут, видимо, парня осенило: — Ах, он гнида! Обставил дело так, что не подкопаешься, в живых-то никого не осталось. Даганны сбросили тела в овраг и снегом присыпали. А когда улеглось, наши там побывали и Диама опознали. Он носил при себе кисет с бисером. Махоркой угощал, как помню, никому не жалел. По кисету его и признали. Нет, Диам не мог додуматься до такой хитрости, слишком он прост, да и ума не хватило бы.