Третий меморандум

— Здраво, — Валерьян оживился. Чуть-чуть, самую малость, но дело было сделано, и Жуков заторопился к выходу.

— Прости. Старик, пойду посплю: три часа осталось, — лицо его как-то сразу осунулось, посерело. — И как ты с этой бессоницей еще не сломался? Поспал бы...

Проводив Счерегу, Валерьян достал маленькое карманное зеркальце — подарок Инги — и долго изучал свою опухшую от бессоницы физиономию, алые белки глаз, окольцованные глубокими серо-зелеными впадинами...

ДНЕВНИК ВИКИ (хранится в частной коллекции)

26 апреля. Десятки раз пыталась заставить себя вести дневник, но — некогда,т некогда, некогда! Тем более здесь. Не прошло и двух месяцев с момента Переноса, а старая жизнь на Земле уже кажется чем-то нереальным и воспринимается то с трезвой беспощадностью самобичевания, то подернувшись розовой дымкой сентиментальности. Да и произошло за эти дни на Теллуре немыслимо много: наверное, больше чем во всей предыдущей моей жизни. Впервые есть, пусть смутное, но осознание собственной полезности. Хотя... не игра ли это опять? В целом, я здесь не так плохо устроилась — "единственная и уникальная", никакого давления сверху. Даже любовник — самый-самый. Мерзко, конечно, но нельзя же без мужика. А Саня при всей своей начальственности — самое наивное дитя из всех претендентов. Дико комплексует — особенно в постели — так что ему наша интрижка будет только на пользу. Ну да бог с ним, с Казаковым — обрящет когда-нибудь свою невесту и будет потом канючить, по-собачьи заглядывая в глаза: "я тебе так благодарен... но, понимаешь... любовь... я жутко виноват". Слышали все это, проходили.

Сама не знаю, на кой сейчас пишу все это. С чего? Просто расхлюпалась немного, а подруг среди баб у меня здесь нет, да и быть не может. Местные тетки, как будто сговорившись, приходят периодически поплакаться, но с такой ненавистью... Вроде, даже ублажить их стараюсь, чисто машинально конечно: волосы там светлые похвалить, или глаза голубые, чего у меня заведомо нет — бесполезно. Представляю, что будет, когда они пронюхают про Казакова. Занятно даже.

Саня в последние дни какой-то нервный. Совесть, видать, терзает, по Ольге соскучился. Друзей у него уже нет — с Валерьяном и Багратом полаялся, а прочие не в счет, сам прекрасно это знает. С отчаянья, наверное, регулярно клянется в любви — запутался, дурашка. Но о женитьбе, слава богу, больше не заговаривает. И на том спасибо. Ладно, иду спать: благо, сегодня Казакова не будет, можно отдохнуть. Интересно, продолжу я когда-нибудь эту тетрадку?

МЕМУАРЫ ВАЛЕРЯНА

28 апреля. Сегодня, наконец, принято решение о назначении меня главой шахтерского поселка, со всеми вытекающими прелестями: административной властью, личной ответственностью и т.п. Совет был весьма бурным — Казаков и Компани жутко не хотели выпускать меня из поля зрения, но глас разума в лице здравомыслящих молодых консулов возобладал. Плюс — голубев, который без права голоса был приглашен на расширенное заседание. Бравый капитан отстаивает мою кандидатуру, отыскивая пути к сближению. Правда, в качестве военного помощника ко мне приставили ордденоносца майкова, скоропистижно произведенного ради такого случая в лейтенанты. Интересно только, на кого военком будет работать: на Голубева или, все-таки, на Самодержца?

Наш караван отбывает сразу после майских праздников, так что времени на подготовку — в обрез. Нужно выбрать ребят, отобрать и проверить оборудование и всякую хозяйственную мелочь, проинструктировать Серегу на время отсутствия, провести душеспасительную беседу с Ингой.

Честно говоря, серегина мысль о новой колонии подействовала на меня благотворно. Появилась хоть какая-то энергия и отступили (наконец-то отступили) эти сумасшедшие бессонные ночи. Теперь сутки улетучиваются молнеиносно: весь день кручусь как белка в колесе, а ночью — спасительный сон. Тягучий черный сон без сновидений. Вот только бы разобраться еще с Ингой — после судилища она, слава богу, не приходила ни разу, но на глаза попадается с настырной регулярностью. Этакое живое воплощение молчаливого кроткого укора.

Казаков на Совете с подозрительной тщательностью регламентировал порядок снабжения моего будущего поселка продовольствием. Кажется, он рассчитывает держать нас на экономическом поводке. Ну да сайва, в случае чего, прокормит. С собой дозволено взять 120 человек, из них 10 новоиспеченных котят во главе с лейтенантом, 90 моих орлов (из них 20 девчонок), десяток всевозможных курсантов, спецов, ну и остальные — медик, поварята и прочая шушера. Месяц отводится на жилищное строительство, после чего орлы резко переквалифицируются в шахтеры. Оружие — у котят и охотников. Выторговал маленький арсенал "НЗ" — на случай непредвиденного. Техника — грузовик, всякоеоборудование, ветряки. Политическая платформа — личный недреманный контроль Казакова. Обязанности члена Совета в экстреных случаях — по радио.

Майский праздник начался многообещающе. С утра взревела над Первоградом, раскалывая низкое небо, бессмертная гитара Блэкмора — Дима Бобровуский приступил к обязанностям диск-жокея. Работать, разумеется, никто не работал, колонисты шлялись по территории ленивыми группками, наслаждаясь отдыхом.

Накануне Совет, при активном участии Крапивки и Валери, зарубил голубевскую идею о торжественном военном параде и митинге на площади, так что Координатору представлялась возможность блеснуть красноречием всего дважды: в утренней речи по радио и на всеобщем вечернем банкете. В качестве возмещения этой жуткой несправедливости народу была предложена следующая насыщенная программа:

А) праздничный завтрак под аккомпанемент речи Казакова;

Б) экскурсия в старый Замок (для всех любопытствующих);

В) возможност отоспаться перед обедом;

Г) праздничный обед;

Д) просмотр случайно сохранившихся в интернатском клубе фильмов "Красные дьяволята", "Ленин в октябре" и 7-й серии "Ну, погоди";

Е) возможность отоспаться перед ужином;

Ж)праздничный ужин, на сладкое — вечерняя речь Казакова;

З) плясы д упора;

И — весь день на площади дискотека пу Бобровского и лично консула Маркелова.

На полувздохе захлебнулась бессмертная гитара Ричи, заткнулся нервический вокал Ронни Джеймса Рио, и над притихшим Первоградом поплыл отечески-задушевный глас Великого Корррдинатора. Народ безмолствовал — очень вкусно жевалось, молствовать было нечем. Казаков поведал личному составу, то есть гражаданам колонии о всем известных свершениях 9сдача крольчатника и второго жилого барака, о временных трудностях (кроличья чумка и любовь отдельных руководящих лиц к закулисным интригам), о плангах на будущее, призвал к трудовому энтузиазму, дисциплине и сплочению. Когда проникновенная речь подошла к концу, тяжелые бетонные тучи над городом дрогнули, и в образовавшийся пролом хлынуло жаркое, почти летнее солнце. Колонисты приступили к праздничному ананасовому компоту...

Дискотека безумствовала. Отоспавшиеся за день ребята и девчонки выбивались из сил, но не пропускали ни одного танца. Было что-то детское, трогательное в то, как они, истосковавшись по танцам, по привычному земному отдыху, выкаблучивались в рок-н-ролле, как с неумелой нежностью прижимались к партнеру в тягучих, затухающих волнах медленого блюза. Из темных уголков доносились краткие взвизгивания и ломкий, нарочито-женский смех — решением Совета и милостью Координатора все совершеннолетние обитатели колонии были снабжены "наркомовскими 100 граммами" чистого спирта... на фоне страшного селеновато-багрового заката графично выделялись уродливые сторожевые башни Кремля. Котята на них завистливо прислушивались.

В коттедже Совета царило настороженное веселье. Казаков, при всеобщем одобрении, затеял неофициальное продолжение банкета. Во имя сплочения и взаимопонимания. Периодически кто-либо из консулов по очереди выходил к веселящемуся народу. Во избежание. Специально сотворенная накануне светомаскировка работала — снаружи коттедж был темен и безжизненен. Впрочем, внутри тоже не всё было благополучно. Казков, как всегда, мрачно-неуправляемый в подпитии, сидел молча, вгоняя младших консулов в репет неистовой голубоглазостью. Взъерошенный Валери о чем-то преувеличенно тихо беседовал с Голубевым, приглашенным гонорис кауза. Меланхолический маркелов и хмельно-язвительный Крайновский приставали ко всем со свежими анекдотами. Молодые консулы сгрудились вокруг Крапивки, обнявшего гитару, и уговаривали спеть еще что-нибудь. Вика с Леной утешали Колосова, вспомнившего Землю и приунывшего. Сильно приунывшего. Над всем этим, естественно, висел густой табачный чад, интимно светила одинокая лампочка. Наконец, маркелов врубил магнитофон. Вика, оставив задремавшего Колосова, выудила из угла Крапивку и поволокла его танцевать. Лену заключил в объятия лейбгвардейски-галантный Голубев.

Танец уже подходил к концу, когда Казаков, с размаху саданув кулаком по мирному магнитофону, встал, покачиваясь, подошел к Вике с Крапивкой и рванул Леонида за плечо. Накступила тишина, агнитофон что-то мурлыкал очень тихо. Картинно выпятив губу, Координатор нависал над шефом корчевщиков, прожигая синими брызгами. "Мальчики, не надо! " — ойкнула Вика. Казаков тщетно пытался расстегнуть непослушными пальцами кобуру. Сквозь толпу оцепенелых продрались Крайновский с Маркеловым и встали сзади. Голуубев скрестил руки на груди и взирал. Первым избавился от наваждения немой сцены Валерьян. Быстро подойдя к Александру, он полуобнял его за талию, крепко прижимая руки к туловищу. Несколько секунд они стояли в этом объятии, молча напрягая мускулы, потом Казаков медленно расслабился. Кивнув прочим, Валерьян повел обмякшего Координатора а выходу, нешептывая на ухо что-то успокоительное. Хлопнула дверь.

На следующий день после обеда вся колония высыпала провожать Валерьяна. Координатор толкнул очередную, но короткую речь. Был он деловит, энергичен и как-то приподнято-грустен. Первая партия отъезжантов, закончив погрузку, уже расселась по машинам. Валерьян, спрыгнув с вездехода, почти подбежал к Александру, стоявшему среди консулов и чуть впереди толпы. Они без слов обнялись. Так же молча Валерьян пожал руки консулам, подошел к Голубеву; они обменялись парой коротких фраз, и Анддрей, не оглядываясь, отошел. К Валерьяну подошел Жуков, он был серьезен.

— О чем вы?

— Попросил прощения за сорванный парад. Не дал блеснуть. — Валера улыбнулся. — Будь, Серега!

И тут подошла Вика. Они стояли рядом, смертельно близко, связанные какой-то общей тайной. Казаков, насупившись, отвернулся. Вика наискось скользнула ладонью по виску и странно улыбнулась. Валерьян, вздохнув, поцеловал ей руку и зашагал к вездеходу, где дожидалась маленькая геодезисточка.

XI ГЛАВА

А все вокруг как будто за,

И смотрят преданно в глаза,

И хором воздают тебе хвалу;

А ты — добыча для ворон,

И дом твой пуст и разорен,

И гривенник пылится на полу...

А. Городницкий

Белый кролик с пуговичными красными глазами, возбужденно тряся щеками, уплетал какое-то сизоватое месиво. Кролик был на должности государственного отведывателя блюд: каждая новая порода рыб, выловленная рыбаками, и каждый с виду съедобный плод, обнаруженный охотниками, сперва подвергались химическому обследованию на предает поиска алкалоидов, а затем шли в пищу героическому кролику. Если анализы ничего не показывали, а кролик две недели не подыхал, очередной дар природы разнообразил меню колонистов.

Казаков просунул руку в клетку, почесал кролика за ухом, мягким и теплым. Кролик, отвлеченный от государственного дела, недовольно задергал усами.

— ...Нет у нее авторитета. — Вика говорила, глядя куда-то в сторону. — Такая же девчонка, как и все там, не слушаются ее, едят, наверное, что попало...Три случая синюшного насморка за две недели, а она и шприц-то толком не вколет.

— Мне все это вчера уже рассказывал Родион, — Казаков уселся на стол, за которым сидела Вика. Вика слегка отстранилась.— Завтра с холмов приходит машина, Родион поедет и разберется.

— Мы с Родькой вчера посовещались, — медленно начала Вика, — и... думаем, ехать надо мне. — Она встала, подошла к полке с какими-то склянками, оказавшись спиной к Казакову. — Я все же лечащая, Родька больше теоретик...

- Был два месяца назад, — машинально отреагировал Казаков на последнюю фразу. — И я не понимаю.

— Ну, так надо. Так лучше. Потом, ты же сам сказал: Валерьян просил чтоб приехала я...

— ...А, — после некоторого молчания оказал Казаков. — Вот как.

Вика обернулась. Казаков сидел как-то нуклюже, сгробившись, нижняя губа у него самопроизвольно оттопырилась. Обнаружив, что Вика смотрит на него, он слез со стола и вернулся к кролику, в свою очередь оказавшись к собеседнице спиной.

— Что это он дегустирует? — спросил координатор каким-то надтреснутый голосом.

— Сань... позвала Вика.

— Ну? К черту, поезжай, куда хочешь. Все поезжайте, куда хотите...

— Что ты на меня кричишь? — Вика немедленно забыла о своей жалости, — В конце концов, я тебе ничего не должна.

— Вот и поезжай. — Казаков обернулся. Он завелся: глаза навыкате придавали лицу какое-то нездоровое выражение. — Конечно, такой... А, ладно.

— Какой — такой? — Не получив ответа, Вика замолчала. Так они стояла друг против друга несколько секунд. У Вики мелко задрожал подбородок, у Казакова появилось вопросительно-защитительное выражение в глазах, но тут Вика, пополуотвернувшись, проговорила:

— И вообще, должен быть мне благодарен... Теперь сможешь с чистой совестью Ольгу разыскивать...

Получив запрещенный удар, Александр пару секунд открывал и закрывал рот, затем буркнул:

— Увидишь Валерьяна, — передай БРАТСКИЙ привет, — и стремительно выскочил из лаборатории.

Немножко подождав, Вика села на вращающиеся табурет и заплакала. Правда, плакала она недолго: никто не видел, и пора было собираться.

Поначалу маршрут координатора по колонии напоминал бег таракана по горячей сковородке: он делал быстрый, бессмысленные зигзаг, почти не здороваясь со встречными, что дало повод не к одному горестному размышлению и поискам служебных просчетов. Очнулся он только на центральной площади: здесь разгружался грузовик, прибывший о охотничьей точки. Судя по разухабистым картинкам на бортах, это была Точка-Три или Лужайка, как ее называли сами охотники. Остальные точки именовались Развалюха и Клюкалка, э тимология названий была темна.

Несть охотников, одетых живописнейшим образом и украшенных ожерельями из зубных пластин обезьян, весело сгружали добычу. Добычи было немного: Казаков насчитал одиннадцать туш семикоз и пять связок мелкой птицы, — но охотникам, видимо, горя было мало. Этот разухабистый народ, неделю обитая в лесу, а неделю ошиваясь в Первограде (помогая на разделке мяса, рыбы и на тому подобных хозработах), сознательно стилизовался под нечто среднее мжеду могиканами и викингами; ребята из охотничьих групп были втором после Валери объектом женского обожания и третьей, после Совета и Голубева, мишенью анонимных карикатуристов. Целую неделю на доске объявлений красовалась следующая картина, украшенная подписью "Теллур, XXX век": заросшие охотники в шкурах, увешанные гирляндами из гаек и шестеренок, с каменными топорами штурмуют Кремль; а в городе засели панцирные обезьяны с автоматами.