Дом на краю

— Да. Это жертва.

— Жертва чего?

— Ритуального убийства.

Вовка собрался закрыть файл, но я остановила.

— Подожди... Это что, здесь? У нас в городе? — обратив внимание на едва заметную надпись под фотографией — Аткарск, 2011.

Ночью я вновь вдыхала влажный, заплесневелый воздух, вслушивалась в дробь капели и вздрагивала, слыша голоса копошащихся поблизости крыс. А потом кричала от боли, давясь слезами, и билась в путах, задыхаясь от запаха горелой плоти — моей плоти! И мечтала об одном, чтобы этот ужас поскорее закончился. Чтобы мне, наконец-то, позволили спокойно умереть.

Глава 9

Я никогда не вела дневников. Даже в старших классах, когда все вокруг сходили с ума по анкетам, превращая школьные тетради в подобие памятных альбомов, нашпигованных фотографиями, опросниками, завуалированными признаниями в любви и многим другим. Но сегодня, наполняя кружку утренним кофе, внезапно осознала, что рука требует ручки, а мысли выхода.

За этим занятием меня и застал Владимир.

— Над чем сидишь?

— Не знаю, — честно призналась, в шутку добавив: — Вспоминаю, как это делается. Совсем прогресс избаловал — писать разучилась, — отодвинув в сторону ежедневник.

— Не говори. — Друг усиленно закивал. — Сам постоянно за клавиатурой, когда просят написать что-то, впадаю в ступор, словно никогда ручку в руках не держал. Вот такие дела...

— А ты где был? — когда Владимир, переодевшись, вернулся на кухню.

Прежде чем ответить, он проверил чайник на наличие воды, долил, зажег газ.

— Мышка накрылась. Терпеть не могу работать на тачпаде — купил новую, — просветил, присаживаясь за стол.

— Почти в одной лодке сегодня, — думая о другом. — Вов... Скажи, а эта девушка — жертва... Ее истязали перед смертью, да?

— С чего вопрос? — перебирая конфеты в вазочке.

— Просто на той фотографии у тебя... в ноутбуке.... она... вся в порезах. Я видела.

— Да, — Владимир принял мой интерес как само собой разумеющееся. — У нее ожоги на ладонях, ступнях, промежности. Обычная практика для этих, — так, вероятно, рассуждают судмедэксперты, привыкшие ко всему.

— Ты черствый, — отирая мурашки с рук.

— Я? Нет... Почему ты так решила?

— Говоришь, словно ее смерть ничего не значит. Словно тебе все равно!

— Яр... Мне не все равно! Но когда постоянно смотришь на нечто подобное — привыкаешь. А я смотрю достаточно долго, — попытался оправдаться он. — И все же... почему ты спрашиваешь?

— Я... Не знаю. Это, наверное, никак не связано, — сомневаясь, стоит говорить? Но, в конце концов, решилась. — Мне снятся сны. Страшные. Как будто я заперта где-то и...

— Эй... — Вовка оставил заварочный чайник. — Ты просто очень впечатлительная, Яр, — переставив табурет поближе ко мне, он взял меня за руку. — Постарайся не вспоминать об этом... Забудь, и все прекратится. Хорошо?

Я согласно кивнула, но отпустить все же не смогла. Тем более что сны начали преследовать меня задолго до встречи со злополучной фотографией. А еще эта девушка с листовки, об исчезновении которой в последние дни мне все чаще вспоминалось.

* * *

Ольга работала в частном универсальном магазине, славящемся среди престарелого населения ближайших улиц умеренными ценами и хорошим обслуживанием. Я ждала минут пятнадцать, прежде чем разрывающаяся на два отдела сестра смогла выкроить минутку для разговора со мной.

— Сегодня молочку свежую привезли — целый день идти будут, — объяснила она. — Ты чего хотела?

— Почему сразу "хотела"? Может, просто так зашла? Соскучилась? — Сестра выглядела не лучшим образом, уставшая. — У тебя вообще выходные бывают?

— Яр, серьезно? Мне еще товар наценить надо.

— Хорошо, как скажешь... — смяв в кулаке оставленный кем-то кассовый чек. — Вчера тетю Варю Казьмину встретила, она нас на чай зовет. Сегодня. Вечером.

Ольга вздохнула:

— Не могу, сегодня опять до десяти. Надька все еще на больничном.

— Нельзя в таком графике пахать, Лель. У тебя уже синяки под глазами от усталости, — озвучила очевидное.

— Да знаю я, а что делать? — сестра отмахнулась. — Вот выйдет, возьму несколько дней. Отдохну.

— Если не свалишься раньше, — предупредила я.

— Не свалюсь. Не в первой.

— Не проще кого-нибудь еще взять? На время.

— Ага, взять. Сразу видно, в торговле никогда не работала, — достав из-под прилавка мокрую тряпку, Ольга смахнула крошки с весов. — Мне недостача не нужна.

— Так не твоя же недостача.

— Не моя, да общая, раз в одной смене стоим. А я чужой тете свои деньги дарить не собираюсь, — категорично. — Ты извинись за меня перед тетей Варей, о'кей?

— Хорошо, извинюсь, — размышляя о другом. — Почему второй смене не выйти, раз у вас так сложилось?

— У Иркиного мужа через неделю юбилей, она меняться не хочет, — посветила меня сестра. — Да не парься ты, прорвемся! — с улыбкой.

— Я не парюсь, я волнуюсь, — не разделяя оптимистичного настроя. — Кстати, что на счет седьмого? Или ты здесь поздравления принимать собираешься? На рабочем месте? Помнится, кое-кто мне кое-что обещал!

— Помниться ей... С тобой разве забудешь?! — Ольга сморщила нос. — Не буду, не переживай. С хозяйкой уже договорилась — сама встанет. Видишь, обещала — делаю, — без энтузиазма.

— Умница, — я довольно заулыбалась. — И прекрати кукситься. День рождения — это здорово!

— Да уж...

Колокольчик над входной дверью возвестил о новом покупателе.

— Все, мне работать надо. — Ольга приосанилась — не дать не взять идеальный продавец!

— Увидимся!

Я освободила место у кассы, но из магазина выйти не спешила. Пересчитала наличность в кошельке. Прикинула, сколько понадобится для реализации планов относительно дня рождения сестры — недостаточно. Требовалось совершить набег на сбережения.

— Лель... — придержав дверь для выходящего с покупками старика.

— Ну что еще?.. — недовольно.

— Где ближайшее отделение Сбербанка? Что-то я не помню.

Сестра соизволила отложить свои дела. Обернулась.

— Именно отделение или...

— Можно банкомат. Денег снять хочу.

— Банкомат на почте. Слушай, а ты прям сейчас туда пойдешь?

— Да, а что?

— Заберешь мои босоножки из ремонта? Неделя как отдала, а вырваться...

— Конечно заберу. Говори откуда, — перебила я, сунув кошелек в пакет с продуктами.

Сестра просияла.

— Рядом с рынком. Там киоск у дороги прямо. Скажешь дяде Вите что мои, с красной подошвой. Он должен отдать.

— Хорошо, — я закивала. — Если что — наберу.

Банкомат на почте не работал, что-то с сенсором. Узнав у сотрудницы где другой, я отправилась к рынку за сестринскими босоножками. Мужчина в ремонтном киоске означенный Ольгой как дядя Витя был мне не знаком, и помучил для проформы — кто, откуда, где квиток, почему сама не пришла? — но в итоге сдался и велел передавать привет.

Уже с двумя пакетами в руках я взяла курс на ближайшую сберкассу. Там, слава Богу, все срослось. Отстояв очередь из трех человек, успешно сняла с карточки десять тысяч, с сожалением убедившись в не безразмерности собственных запасов. Прав Вовка, следовало задуматься о заработке.

С мыслями о художественной школе я отходила от банкомата, когда услышала недоверчивое:

— Ярка? Ярослава Войнова — ты?

Признать в крупногабаритной обладательнице двойного подбородка и волос цвета блеклой моркови свою одноклассницу было трудно. И не признала бы, если не глаза васильковой синевы — таких я ни у кого более не встречала.

— Люба? Люба Петрова, — произнесла с опаской. Мало ли, вдруг все же ошиблась.

— Я, Ярка! Я! — Одноклассница расхохоталась, приглашая меня прижаться к дородным телесам. — Слушай, сколько лет не виделись? Пять? Шесть? — отстранившись, чтобы рассмотреть получше. — А ты совсем не изменилась!

В ее словах мне слышится плохо скрываемая зависть, что, впрочем, немудрено. В школьные годы Любаша Петрова слыла писаной красавицей. Рано оформившаяся в женском плане она притягивала взгляды сверстников и не только. Ходили слухи, что ей покровительствовал кто-то из "братков". И вот ведь шутка природы — едва перешагнув тридцать пять, выглядела на сорок с лишним. Не самая приятная метаморфоза.

Я не представляла, как ответить на этот комплимент — не возвращать же? — и отозвалась пространным:

— Да уж... Годы летят...

Люба моей растерянности не заметила, закивала:

— Еще как летят — со скоростью паровоза! Скоро на выпускном сына гулять. Вырос — не заметила. А ты куда сейчас? — оглядевшись.

— Домой. На Аткарскую, — поправив ремешок сумочки на плече: сполз во время приветствия.

— А я вот с работы на обеденный перерыв сбежала. С Администрации, — видимо, для значимости. — Хочу до рынка дойти. Прогуляешься со мной? Поболтаем...

Особым желанием я не горела, но отказать было неловко.

— Не думала, что увижу тебя после смерти Раисы Александровны

— Почему?

— Ну как же... Она всегда говорила, что ты хорошо устроилась. Счастлива, замужем. Какой смысл в нашу дыру?..

— У меня здесь сестра, — не видя логики.

— Точно! Как я могла забыть?! — Любовь изобразила раскаяние, шлепнув себя ладонью по лбу. — Ольга, да?

Я промолчала. Впрочем, ответа от меня и не ждали.

— А что ты ее к себе не заберешь? В Питере-то явно лучше, чем здесь. Уровень другой... Зарплата... Да и овдовела она, насколько я знаю.

— Овдовела.

Я на мгновенье удивилась Любкиной осведомленности, но потом вспомнила, что бабушка четыре раза в месяц ходила играть в лото, и одним из членов клуба лотолюбителей была старшая родственница одноклассницы — по материнской линии, кажется.

Не желая вдаваться в подробности жизни своей семьи, я попыталась повернуть разговор в безопасное русло.

— А как остальные из наших? Видишь кого-нибудь?

Петрова клюнула.

— Юрку Игнатьева постоянно. Семьями дружим, — поделилась она. — С Наташкой Медуновой... ой, Сафроновой вместе работаем. С Иринкой Скляровой пересекаемся нет-нет. Кстати! — Любка округлила глаза. — Ты надолго приехала? Второго августа Галине Васильевне семьдесят лет. Мы хотели собраться, поздравить. Ирка с директором школы договорилась, чтобы пустили в кабинет русского языка. Устроим разбор полетов, что скажешь?

Я невольно заулыбалась, вспомнив самого строгого, требовательного и отзывчивого учителя моей жизни — классную руководительницу. Для нашего "Б" она была, что мать родная. Мы даже называли ее между собой "мамочка". Воспитывала, поучала, наставляла, наказывала словом и никогда, что бы мы не творили, как бы не безобразничали не переходила границы дозволенного. Многим другим стоило поучиться у нее.

— Мы ее последние дети. После нас Галина Васильевна не брала классного руководства, — тем временем говорила Люба. — А ее просили, между прочим. Ирка смеется, говорит, с нами намучилась, но я не согласна. Скорее уж ей с нами повезло. Нынешние детки такие фортеля выкидывают — поседеешь! Мы себе такого не позволяли.

— Ну, паиньками нас тоже не назовешь, — сочна нужным возразить я. — А на встречу с удовольствием приду. Сообщишь когда, во сколько, что нужно?

— Ага, обязательно. Позвони мне туда поближе, — Любка принялась диктовать номер.

Обменявшись телефонами, мы перешли через дорогу, хотя в моем случае целесообразнее было повернуть налево, к дому.

— Слушай, помнишь Петьку Самойлова? По тебе сох.

— Скажешь тоже — сох... — пробормотала я, воскресив в памяти образ кудрявого очкарика с говорящим прозвищем "вундеркинд", закончившего школу с золотой медалью.

— Он теперь в Москве. В МГУ преподает! — с гордостью. — Тоже обещал приехать. Такой дядечка стал! Увидишь — не узнаешь! — Петрова рассмеялась.

Я же наоборот перестала улыбаться, увидев идущую нам навстречу парочку. Это была та самая старуха, во двор которой я забрела, догоняя пса, ошибочно принятого за бабушкиного Полкана. В чем сейчас смогла убедиться, ибо собака вышагивала рядом с хозяйкой — никакого сходства!

— Кто это? — украдкой кивнув, я обратила внимание одноклассницы на колоритную старуху. — Выглядит жутковато.

— Жутковато — не то слово. Ты бы поговорила с ней — вот это настоящая жесть. Волосы дыбом, — в полголоса заговорила Любка, словно боялась быть услышанной. — Это баба Дуся. Местная колдунья, или что-то вроде того.

— Колдунья? — Я даже не удивилась. Внешний вид располагающий, да и собственные впечатления от первой встречи еще не забылись.

— Ну, может не колдунья — ведьма. Не знаю. Стряпает всякие зелья и впаривает доверчивым дурочкам. Знаешь, сколько народу в ней ходит?! — громким шепотом.

— Ты тоже ходила? — поддавшись импульсу, поинтересовалась я.

— Бог с тобой! Нет, конечно! Мне-то это зачем?! — забыв о конспирации, чересчур спешно и протестно, чтобы поверить.

Впрочем, поразмыслить над этим мне не удалось. Старуха неожиданно остановилась, а сопровождающий ее кобель наоборот, вздыбив холку, рванул вперед. И прямо на нас.

Испуганно взвизгнув по правую руку от меня, Петрова неуклюже шарахнулась в сторону, освобождая проход. Я же, напротив, приросла к месту, не в силах отвести взгляда от обесцвеченных временем глаз колдуньи: как сейчас помнила их цвет — белесо-серый! А еще этот скрипучий голос из сна, повторяющий: "Теперь ты от них не спрячешься. Теперь они придут за тобой". Почему-то сейчас я точно знала, кто это говорил — она!

На подходе к дому меня накрыла мигрень, словно кто-то большой и невидимый, решив развлечься, сжал половину черепа в тиски. Явление вошедшее в мою жизнь сравнительно недавно — около двух лет назад и, если верить медикам, спровоцированное длительным стрессом на фоне нарушения репродуктивной функции, а также наследственной вегето-сосудистой дистонией.

Моментально позабыв обо всех планах, я, едва переступив порог, откопала в сумочке упаковку с таблетками — благо успела приучить себя всегда иметь под рукой лекарства — и, задвинув шторы на окнах, устроилась на диване в "общей" сражаться с болью. Вовки дома не было.

Сколько так лежала сказать не могу. Потерялась во времени. Громко тикали часы, отсчитывая минуты агонии, но сил подняться и прекратить мучение не находилось. В итоге организм сдался сам, погрузив истерзанный разум в забытье. Напрасно!

Я вновь попала в плен цепких старушечьих глаз и смотрела, смотрела, смотрела... И не было рядом случайно встреченной одноклассницы, чтобы отдернуть меня к стене. А черный пес несся вперед, и слетала брызгами с языка слюна, оставляя мокрые следы на асфальте, и приближалась оскаленная пасть, и встреча наша была необратима.

Я закричала, когда массивные лапы, ударив в грудь, повалили меня на землю. И забилась, спасаясь от зубов клыкастого убийцы. И зажмурилась, проиграв в неравной борьбе, смиряясь с неизбежным — я умру.

Но вместо острых зубов моей кожи коснулось что-то теплое, нежное и ласковое. В удивлении распахнув глаза, я увидела склонившегося надо мной Владимира.

— Привет...

— Что ты делаешь? — с трудом соображая. В горле саднило, видимо, от крика.