— Не слушайте его, — вдруг заговорила Нессель, и фельдхауптманн вздрогнул, будто лишь сейчас заметив ее присутствие. — Он на себя наговаривает. Мои слова вам могли бы подтвердить много людей, которым он сохранил жизнь и душу.
— Моя душа, боюсь, сейчас висит на краю обрыва в ту самую погибель, — вздохнул Штайнмар и, не дав никому добавить ни слова, подытожил: — Ночь, костер и уединение побуждают к откровениям, о которых завтра можно пожалеть, и я наверняка пожалею. На этом всё, майстер Гессе; да и вам советую занять себя не мыслями о судьбе Империи, а отдыхом. Силы вам завтра понадобятся.
Курт лишь молча кивнул, не став навязывать дальнейшую беседу, а наутро в полной мере оценил всю правдивость слов бочара и фельдхауптманна: лишь для того, чтобы подняться на ноги, потребовалось усилие, граничащее с нечеловеческим — каждая мышца ныла и трещала, как тот старый мост. Нессель была в много лучшем виде, однако усталость и боль, уютно устроившиеся в теле за минувшую ночь, тоже скрывала с заметным трудом. После завтрака и короткой разминки стало чуть легче, однако первый же час пути по все более каменистым и плохо различимым тропам вымотал обоих, казалось, еще больше, чем весь прошлый день.
Привалы приходилось делать чаще — короткие передышки по несколько минут; Штайнмар не возражал, а порой и сам призывал своих временных подопечных остановиться и перевести дух, однако заметно нервничал и при каждой такой остановке отходил чуть в сторону, слушая воздух, как охотничий пес, и пристально вглядываясь в мир вокруг себя. В Ури, как предупредил фельдхауптманн еще утром, вероятность столкнуться со случайным встречным была ниже, но зато грозила куда более серьезными последствиями...
Тропки становились все круче, а пути все извилистей — Штайнмар пытался выбирать дорогу как можно безлюдней; на одной из таких тропинок, прижавшихся к скалистой стене, он остановился и указал вдаль, где за вершинами деревьев едва виднелась проплешина.
— Бюрглен, — сообщил фельдхауптманн. — Деревня, откуда родом убийца имперского наместника. Он ведь тоже вас интересует, так?
Курт медленно перевел взгляд с еле заметной отсюда долины на своего проводника и осторожно уточнил:
— Вы сделали какой-то выбор, майстер Штайнмар?
— Я прежде знал старого Вилли не слишком хорошо, — задумчиво глядя вдаль, отозвался тот. — Но знаю, что за последний год с небольшим он сильно изменился. Пугающе изменился... Однако в деревне он давно не живет, — встряхнувшись, оговорился фельдхауптманн и снова двинулся вперед. — Обитает в своем охотничьем доме.
До самого ночного привала фельдхауптманн более не рассказывал ничего сам и не поддерживал попыток начать разговор, обходясь краткими указаниями по делу; впрочем, чем дальше, тем сложнее было говорить вообще — сил едва хватало на то, чтобы не задыхаться при ходьбе.
На сей раз ночлег был устроен попросту на опушке леса вдали от всех возможных троп, и, как полагал Курт, провести ночь их маленькой группе предстояло без огня, дабы не выдать себя светом костра. Штайнмар, однако, разогнал обоих за хворостом, и когда майстер инквизитор с ведьмой возвратились уже в полной темноте к месту стоянки, фельдхауптманн как раз закончил подготовку будущего очага и оттирал от земли широкий, внушительный нож. В земле были выкопаны две ямки, соединенные между собою перешейком, каковой Штайнмар накрыл ветками и дерном; в углублении побольше он развел огонь, а меньшее, как понял Курт, служило для доступа воздуха. Хворост был сухим, влажная земля внутри ямы быстро высохла и спеклась, едва заметный дымок развеялся, пламя плескалось ниже краев большего углубления ямки, и, будучи всего в дюжине шагов от места стоянки, заметить этот костер было уже невозможно.
— Отличный способ, не знал, — одобрительно заметил Курт, с удовольствием подставляя теплу ноющие мышцы; фельдхауптманн сдержанно кивнул:
— Да, порой бывает полезным.
— Охотничий домик наместника, — произнес майстер инквизитор задумчиво, — это я понимаю; но вы упомянули охотничий домик охотника... Это при том, что у него есть дом в деревне?
— И у меня есть, — неотрывно глядя в огонь, кивнул Штайнмар. — У многих есть. У кого-то халупа со стенами и очагом — просто чтобы укрыться от непогоды на затянувшейся охоте, у кого-то почти настоящий дом, где он живет, пока семья следит за хозяйством в деревне, и из которого лишь зимой уходит... И охотничий дом наместника — это и есть настоящий дом, майстер Гессе. Крепкие стены, частокол, две двери, обе заперты изнутри. Окна высоко от земли, тихо забраться невозможно. Если вы в самом деле не планируете постучать к нему в дверь и потребовать дочь — боюсь, вам придется непросто.
— Значит, вы следили за Каспаром, майстер Штайнмар? — не ответив, сказал Курт. — Дважды проделывали, как я теперь вижу, долгий путь, чтобы увидеть, где и как он обитает...
— Я уже говорил вам: мне не нравится то, что говорит и делает этот человек. Поначалу я полагал, что он служит Австрийцу, но как заподозрил не так давно и теперь уже понимаю со всей ясностью — то, чем является он на самом деле, гораздо хуже и опасней.
Курт молча кивнул и отвернулся к огню.
Глава 38
Этим утром майстер инквизитор поднялся легче — то ли тело приспособилось к непривычной нагрузке, то ли близящаяся цель пути попросту заставила боль в мышцах отступить на задворки мыслей и ощущений. А возможно, дело было всего лишь в том, что на сей раз удалось как следует выспаться: их проводник не поднял своих временных подопечных ранним утром, выгнав в путь, и солнце наблюдало за их пробуждением с высоты, ощутимо припекая сквозь едва пожелтевшую и все еще густую листву. Идти предстояло недалеко, как сообщил еще вчерашним вечером Штайнмар: даже с учетом того, что придется двигаться медленно и петлять, дабы не попасться на глаза случайному охотнику или иному обитателю этих мест, к охотничьему дому убитого наместника они должны были выйти самое большее часа через три.
Нессель, и прежде молчаливая, за все время пути не произнесшая ни единого лишнего слова, сегодня притихла совершенно, словно уйдя в себя, однако Курт не мог отделаться от ощущения, что ведьма, напротив, пребывает повсюду вне себя самой — впереди, на не видной с первого взгляда звериной тропе, слева и справа, далеко в зарослях кустарника и меж древесных стволов, в вышине, средь зеленых вершин... Она шагала уверенно, не спотыкаясь и явно четко разбирая дорогу, однако чем дальше, тем больше казалось, что все же отчасти она не здесь. Фельдхауптманн порой косился на спутницу майстера инквизитора — видимо, каким-то неосознанным, мало понятным себе самому чувством улавливая, подозревая то, в чем сам Курт уже окончательно уверился...
Сам Штайнмар тоже временами погружался в задумчивость, явно решая для себя какой-то важный вопрос, и Курт, ловя на себе брошенные искоса оценивающие взгляды, прекрасно понимал, какой именно. Этим утром фельдхауптманн осторожно поинтересовался его планами касательно проникновения в обиталище Каспара: от этого зависело, когда выступать в дорогу, какими путями и с какой скоростью идти — в зависимости от того, намеревался ли майстер инквизитор штурмовать дом наместника внаглую днем или караулить снаружи в надежде, что девочку выпустят на прогулку хотя бы во двор за частоколом, либо же пробираться внутрь ночью, надеясь застать обитателей спящими.
Последний вариант Курт отмел сразу: лезть в незнакомый дом в темноте, не зная планировки и расстановки сил, не представляя, с чем можно столкнуться внутри, было идеей не из лучших. При дневном свете нападающие (или подстерегающие в зарослях вокруг), конечно, были на виду, однако и сам Каспар тоже, а посему, при всех возникающих в связи с этим сложностях, иного выхода не оставалось...
Штайнмар остановился внезапно, остерегающе вскинув руки и преградив дорогу. Несколько мгновений протекли в неподвижности; Нессель напряженно смотрела на проводника, ожидая слова или немого сигнала, Курт всматривался вперед, в заросли, уже и сам отмечая, что лес стал реже, кустарник жиже, а чуть дальше просматривается что-то вроде тропинки или просто хоженого места. Фельдхауптманн переглянулся со спутниками, многозначительно кивнув, и двинулся вперед медленно, осторожно, делая каждый шаг так опасливо, точно под ногами был тонкий весенний лед. Он остановился снова спустя несколько минут и молча указал вперед, где Курт уже и сам увидел проплешину в лесу и нечто, похожее на едва заметную в зелени бревенчатую стену. Штайнмар снова переглянулся с каждым и, уверившись в том, что был понят верно, махнул рукой, призывая идти за собою, развернулся и так же неспешно и тихо зашагал обратно в лес.
— Осмотреть дом снаружи будет не слишком сложно, — тихо сказал он, когда их маленькая группа отдалилась на достаточное расстояние. — Частокол низкий и не сплошной — он не рассчитан на штурм, поставлен от животных; двор неплохо виден. В частоколе — калитка чуть правее того места, к которому приблизились мы. Дверей в доме — две, одна прямо напротив калитки, другая позади, во второй комнате. Их в доме три или две: возможно — основная, кухня и что-то вроде кладовой или оружейной, а возможно — кладовая это просто часть кухни; начертить вам план или хотя бы просто рассказать точнее я не смогу: внутри никогда не был и представление об устройстве имею только с чужих слов.
— Вы и без того сделали достаточно, спасибо вам, — поспешно возразила Нессель, и фельдхауптманн качнул головой:
— Нет. Недостаточно. Но сделаю.
— Я могу узнать, что вы задумали, майстер Штайнмар? — нахмурился Курт, и тот пожал плечами:
— Пойти с вами, разумеется. Что проку от двух дней моих стараний, если вас там попросту убьют на глазах у ребенка? Со мною у вас будет ровно на один шанс больше.
Курт молча переглянулся с ведьмой, походя отметив, что судя по выражению ее лица, Нессель совершенно не удивилась услышанному.
— Вы сами говорили, что он опасен, — предвидя возражения, настойчиво сказал Штайнмар. — Утомленный долгой дорогой инквизитор и женщина — что это за противники малефику? Быть может, и я не стану ему сильным противником сам по себе, но все вместе...
— Это дурная идея, — оборвал его Курт и чуть повысил голос, не дав фельдхауптманну ответить: — Вы опасаетесь, что он убьет нас, но что, если убьет вас? Что я потом скажу вашей семье? Какими глазами посмотрю на ваших детей? Что я скажу им?
— Что их отец старался быть достойным человеком, которым они смогут гордиться.
— А гордиться живым отцом им было бы не лучше ли?
— Не хороните меня прежде времени, — криво усмехнулся Штайнмар и, наткнувшись на серьезный, тяжелый взгляд, вздохнул: — На встрече с принцем Фридрихом вы призвали меня поставить себя на ваше место, майстер Гессе, так вот сейчас я призываю вас к тому же: поставьте на мое место себя. Вы бы ушли?
— Я могу упасть замертво прямо здесь, — возразил Курт, — и это ни на что не повлияет. Каспара рано или поздно отыщут наши, Альту рано или поздно отобьют, его рано или поздно казнят. От меня не зависит ни будущее государств, ни судьба моих соотечественников. Я просто служитель, каких сотни; не будет меня — на мое место встанет другой, и все будет, как прежде. Вы готовы пожертвовать счастливым будущим собственной семьи? Хорошо, но готовы ли вы столь же легко принести в жертву будущее трех ортов?
— Меня точно так же легко заменят.
— Кем? — коротко спросил Курт, и фельдхауптманн недовольно поджал губы, не ответив. — Давайте скажем вслух то, о чем мы оба думаем, майстер Штайнмар, какой теперь смысл играть в иносказания и умолчания... Вы, верно, один, кто отдает себе отчет в происходящем и сохранил полную здравость суждений. Вы один, кто не боится влиять по этому здравому разумению на ситуацию, а значит, можете и большее — попытаться повернуть ее к миру; сделаете ли вы это — вопрос второй, это решать вам, но вы это можете. Другие, даже те, кто вашему суждению доверяет — не смогут. Кого бы ни поставили на ваше место, это будет во много раз худший выбор. Скверный выбор. Губительный.
— Я могу и не сделать того, о чем вы говорите, — заметил Штайнмар тихо. — То, что сегодня я хочу вам помочь спасти ребенка, не означает, что завтра я столь же легко поверну против своих.
— Это не будет поворотом 'против', и вы не хуже меня это понимаете, — возразил Курт. — А кроме того, пока вы живы — есть и надежда, что вы передумаете и примете нужное решение.
— И вы хотите, чтобы я, если вы поляжете здесь, остаток жизни думал о том, что сбежал, бросив в бой женщину?
— Хорошо, — снова кивнул Курт, — посмотрите на это с еще одной стороны. Если с вами что-то случится — этой самой женщине все равно придется несладко. И ей, и мне, и, снова скажу, миру между Императором и Сотовариществом. Ваши люди знают, куда, зачем, а главное — с кем вы направились? Отлично. Стало быть, всем вмиг станет известно, в чьей компании вы были, когда погибли; и кого же тогда обвинят в вашей смерти? И каковы тогда будут шансы на мир, если повсюду будут рассказывать о том, как инквизитор и прихвостень герцога Баварского завел в лес одного из переговорщиков и там убил? А так рассказывать будут, даже не сомневайтесь. Последствия — их вы себе вообразите с легкостью.
Штайнмар обернулся назад, туда, где за стеной деревьев остался дом с частоколом, снова перевел взгляд на майстера инквизитора и, наконец, с надеждой взглянул на Нессель. Та качнула головой:
— Он все говорит верно. Уходите, — мягко попросила ведьма, с усилием растянув губы в улыбке. — Если Господу будет угодно — мы спасем ее и без вас, если же не угодно — вы не поможете, но вместе с собою погубите и других. Уходите, и спасибо вам.
— Идите, — повторил Курт настойчиво. — Не о чем размышлять, у вас нет выбора. Вы не принадлежите себе: вы представитель и защитник ваших земляков, и от вас зависит мир в огромной стране. Разумеется, не от вас одного, но и от вас тоже. Рисковать — нет у вас такого права.
Штайнмар переступил с ноги на ногу, точно конь, не могущий решить, двигаться ли ему вперед или развернуться и сорваться вскачь, снова бросил взгляд в сторону оставшегося в глубине леса дома.
— Это будет... — начал он нерешительно, и Курт оборвал его, уверенно договорив:
— ...правильно.
Фельдхауптманн вздохнул, огляделся вокруг, будто пытаясь запомнить это место среди деревьев, глубокое небо над вершинами, траву под ногами, двух людей напротив себя; помедлив, шагнул вперед и решительно, резко, точно боясь передумать, выбросил руку вперед.
— Прощайте, — коротко сказал он, крепко и сухо сжав поданную навстречу ладонь, и, не добавив более ни слова, развернулся и зашагал прочь.
— Это действительно было правильно, — тихо сказала Нессель, когда Курт обернулся к ней, пытаясь подобрать слова. — Я не стану упрекать тебя в том, что ты отказался от помощи. Не оправдывайся. Мы справимся вдвоем или не справимся вообще.
Он молча кивнул, не сказав вслух того, о чем подумал: после событий в Бамберге и без того странная набожность ведьмы приобрела пугающую майстера инквизитора глубину и убежденность.