А дальше оказалось интересней. Вирт подметал на кухне, а слух его был полностью нацелен на разговор в трапезной.
Тот "призрак" принадлежал якобы одному из прошлых Владык-иерархов, светлейшему Эстаарию*. Об этом человеке слагали легенды. Он жил двести лет назад и во время его правления на Фаусте было выстроено много новых монастырей, далеко не таких мрачных, как Хеала. Например, Рэстурин.
_________________________________________________________
* "...светлейшему Эстаарию" — по канонам Фауста, Верховный Иерарх должен носить имя, вторая часть которого начинается с буквы "Э". Если такое имя не было дано человеку при рождении, оно присваивалось светлейшему при получении сана, а первая часть отбрасывалась. Так, например, нынешний Иерарх Фауста светлейший Эндомион во время жизни в монастыре Хеала звался Кан Эндомион.
"Сижу я в библиотеке, — рассказывал толстяк-рэстуринец. — Ночь-полночь, а мне не спится. Читаю "Житие святых"... Тут вроде сквозняком дверь приоткрыло, скрипнула она. Я дверь ту прикрыл, холодно стало. Возвратился на место.
— Вам, может, другую книгу подать?
Я решил, что это старый наш библиотекарь спрашивает. Нет, говорю, не надо, я уж скоро в келью пойду... Он так хмыкнул, неопределенно, и давай где-то там за полками возиться. То ли пыль протирает, то ли книги листает. Я читаю, а сам чую — что-то не так. С чего бы библиотекарю просыпаться и добро свое перебирать? Неприятно мне стало. Пошел я посмотреть, спросить — может, помочь чем надо. А на деле — убедиться хотел, что это правда брат Деметрий прибирается. Гляжу между стеллажей, откуда недавно звук шел... а нету никого...
Признаюсь как на духу: осенил я себя крестным знамением и решил идти спать. Нехорошее это время для бодрствования... Выхожу к своему столу — и колени едва не подогнулись. На скамье рядом со столом человек сидит. Не то чтобы пожилой, но и не молодой. Но одежа не наша. Видал я однажды людей из Внешнего Круга — так же одеты были, как этот...
— Вы кто? — спрашиваю.
А он снова засмеялся и показывает мне, садись, мол. Я садиться не стал, смотрю на него. А он обычный, человек как человек. Глаза печальные.
— Вы бы, — говорит, — брат Иеремий, историю Земли почитали, да подумали. Вон сколько книг у вас пылится зазря. А духовную литературу вы назубок знаете, веру укрепили. Теперь и разуму пищу дайте.
Так я и не узнал, кто он. Шум поднимать не стал, не до того было. Он еще что-то сказал, вроде как "трудные времена грядут". Сильно советовал мирские книги прочесть. Потом, не прощаясь, встал — и к двери. Я за ним, но он вперед вышел. Выглядываю — а в коридоре никого, только сквозняком приоткрытую створку окна качает.
Седмица минула, а мне все покоя не было. Однажды ночью, вот так же, засел я в библиотеке. Решил мирские книги полистать. Да что там доброго — всё войны да политика. Дух таким не усладишь, а голову забьешь чем не нужно... Беру фолиант, где история Фауста до прошлого столетия расписана. Компиляция. Открываю на первой попавшейся странице. А там с гравюры на меня ночной гость смотрит. Только в облачении Иерарха. Читаю: годы его жизни написаны и... "светлейший Эстаарий"... Вот так.
Тут ко мне подходит библиотекарь, через плечо глянул и затрясся весь:
— Вот этот человек, — говорит, — со мной две ночи назад беседовал. Только одет был по-другому.
Стали мы читать труды прежнего Иерарха. И вот какая любопытная мысль в его работах проскочила: Эстаарий был убежден, что сознание человеческое невероятно сильно и способно открывать врата миров. Довольно тяжело было написано. Умно, но тяжело. Кое-как разобрались. А говорил Иерарх о том, что буде о ком-то одном воспоминаний и чаяний очень много, так может даже нарушиться граница миров и пропустить человека из одной реальности в иную. Туда, где его чают увидеть. И чем больше молящихся, чем сильнее их дух, тем шире открываются те ворота пространства. Тут, мол, надо с осторожностью...
Библиотекарь шепнул, уж не о некромантии ли речь. А я понял, тут что-то другое, не о мертвых вовсе речь...
Ну и многие потом в Рэстурине видали Эстаариева двойника. С кем-то он говорил, мимо кого-то и вовсе молча проходил. И все ведь одинаково описывают и его самого, и одежу..."
— Да вы не работаете! — прогремел голос наставника Маркуария...
— Уважаемые пассажиры! Просьба покинуть ваши сектора и пройти к центральной секции для подготовки к гиперпространственному переходу!
Голос "синта"-стюарда разорвал в клочья дрему фаустянина. Сгинуло лицо разгневанного Маркуария. Элинор улыбнулся. Ох, и влетело же им тогда!..
9. "Похищение"
Шофер Сэндэл оглянулся на хозяйку:
— Госпожа, преследуют нас!
Та перестала подкрашивать губы и удивленно уставилась на андроида:
— Кто?!
Он не успел ответить. На пустынной дороге, на полпути к поместью Антареса, их обогнал громадный автомобиль и, заскрежетав, перегородил шоссе. С двух сторон к их машине прижались две чужие. "Синт" забрал вправо, но неизвестный водитель не сдался. Колеса проторили канавку в плотной мешанине пэсартов, оставляя позади "кортежа" бурые кашеобразные кляксы. Плотоядные цветы не испытывали такого надругательства с тех времен, когда здесь в первый раз прокладывали трассу. Сообщество заволновалось, тревожно раскрывая и закрывая бутоны, и Сэндэл сочла бы это зрелище омерзительным, не будь она до смерти перепугана внезапным нападением.
Возможно, будь у писательницы машина обычная, колесная, не на гравиприводе, андроиду удалось бы вывернуться и оставить преследователей ни с чем. Но Сэндэл обожала красивые новомодные машины.
Ее, визжащую и отбивающуюся, выволокли наружу. Это были "безликие люди в черном", в лучших традициях классического кино о бандитах.
— Что вам надо? Отпустите!
Выскочившего водителя скрутили, биоробота-охранника тяжело ранили выстрелом в грудь.
Но тут из-за пригорка вывернула еще одна машина, черная, похожая на вытянутую каплю, с эмблемой ВПРУ.
Заметив их, Сэндэл уперлась, чтобы ее не успели затолкать в тот автомобиль, что перекрыл им путь, а теперь стоял наготове. Один из "безликих" рванул женщину внутрь, она сильно ударилась лицом о дверцу. А управленцы уже прибавили скорость и включили сирену.
Тогда незадачливые похитители отшвырнули жертву в гущу пэсартов, запрыгнули в машину и помчались прочь.
Помятые "цветы" были настолько перепуганы этим нападением, что вопреки своим хватательным рефлексам даже не отреагировали на Сэндэл и на кровь, что хлестала у нее из разбитой губы.
Женщина вскочила. Сбросив с ног неудобные босоножки с переломанными каблуками, выбежала на дорогу.
— Дурак! Скотина! — закричала она, пиная раненого охранника и со злостью думая, что если бы Антарес не отправил Элинора к черту на кулички, этого кошмара с нею просто не случилось бы: фаустянин отвинтит голову любому посмевшему прикоснуться к хозяйке.
Увиденное в зеркале ужаснуло красавицу. Правый край рта был разбит. И не просто разбит, а разорван. Адски болели ушибленные зубы. Окровавленные губы начали опухать. Видя громадную дыру у себя на лице, да еще к тому же и кровоточащую, Сэндэл потеряла сознание.
* * *
Зил нашел больницу по наитию. Он еще в челноке, спускающем пассажиров с орбиты, почувствовал, что с Сэндэл случилась беда. Никого ни о чем не спрашивая, Элинор бросился в город.
В палате было тихо. Забинтованная после операции (вызванный по связи Антарес холодновато пошутил, мол, ничего страшного, просто внеплановая пластическая процедура), Сэндэл спала. В уголках глаз, возле носа, скопились слезы. Она плакала даже во сне.
Врачи не посмели перечить фаустянину. Было в нем сейчас что-то такое, что отбивало у людей мысли о споре с ним. Увидев Сэндэл, скорчившуюся в кресле перед голопроектором, Элинор скользнул к ней, сел на пол и обнял ее за колени. Женщина очнулась и тут же зарыдала.
— За что, Эл? За что?
Он успокаивал ее, прижимал к себе, но Сэндэл трясло.
— Их поймали? — спросил он, когда забрал у нее страх и обволок прохладным, сонливым спокойствием.
— Кажется, да... Максимилиан сказал, что их всех... Эл, я хочу, чтобы их наказали... — она свободно, с облегчением вздохнула, стараясь, однако, прятать от него свое искалеченное и полускрытое повязкой лицо.
— Их накажут. Я думаю, их накажут. Ты только не плачь, хорошо?
— Не смотри на меня. Иди. Разузнай о них все, пожалуйста. Я знаю, Максимилиан этого так не оставит, но он может не рассказать мне всего. А ты... дай слово, что расскажешь!
— Я не могу, Сэндэл...
— Узнать?!
— Давать слово.
— Если ты любишь меня, то дай его! Слышишь, Эл? Я должна это знать.
Но Зил, нахмурясь, упрямо покачал головой, перенес ее на кровать, укрыл и, несмотря на ее возмущение, стремительно вышел из палаты.
* * *
— Нет, майор, сработано хорошо, — Антарес прогулялся по своему кабинету. — И вы хорошо сработали, и они... Я в целом доволен.
Глухой голос майора, искаженный приват-связью, уточнил, как скоро отпустить задержанных. Посол даже не смотрел на говорящего, но призадумался, а потом выдал решение:
— Пусть посидят. Раскурочили все лицо моей жене, чуть не грохнули "синта", а об этом мы не договаривались. Что за вандализм, позвольте спросить? Лишние затраты, лишние нервы. Я вычту это из их "гонорара", можете им это передать. Хотя... впрочем, нет. Но пусть посидят.
Слушая ответ управленца, Антарес наблюдал в окно, как к дому бежит проклятый гаденыш-фаустянин. Губы посла скривились от усмешки. Майор прервал трансляцию, а хозяин дома тут же создал видимость волнения.
— Господин Антарес! — дворецкий осторожничал, и звук был очень тихим. — К вам просится охранник Зил Элинор.
— Да, скажи ему, чтобы зашел.
Элинор тут же возник на пороге.
— Да, вот такие дела, молодой человек... — печально проговорил Антарес, разводя руками. — Среди бела дня... Никакого почтения.
— Кто они?
— Я не уверен, что тебе нужно это знать.
— Кто они?
— Ого! А как насчет "подставить другую щеку"?
— Мне нужно знать, кто это сделал и по какой причине, — жестко высказался фаустянин.
— Ты мне сначала отдай то, за чем я тебя посылал, а потом и поговорим. И не смей общаться со мной в таком тоне, "синт"! Я как-нибудь сам решу, что буду говорить тебе, а что нет. И уж наверняка без тебя разберусь с этими дрянями.
Зил положил на стол запаянную коробку Алана Палладаса. Дипломат кинул на нее нетерпеливый взгляд, но не взял:
— Иди к себе. Приведи себя в порядок, отдохни с дороги. Явишься, когда позову. И...
Уже выходящий, Элинор с надеждой оглянулся.
— ...и спасибо тебе за верную службу. Ты хорошо проявляешь себя. Ценю твое рвение.
Не услышав того, что хотел услышать, фаустянин понуро покинул кабинет.
Антарес снова ухмыльнулся и вскрыл коробку. Внутри маленького контейнера лежали три ампулы, наполненные веществом, по цвету похожим на древесную смолу.
* * *
Войдя в свой домик, Зил с размаху, ничком, бросился в кровать и, защитив голову обеими руками, спрятал лицо в подушку. Постепенно смятение прошло. Он снова смог ощущать Сэндэл. Сейчас ей хорошо, она спит и не чувствует боли. В какую-то секунду Элинор почувствовал ее сон, и его организм тут же отозвался тенью возбуждения: Сэндэл вспоминала его и, по всей видимости, в грезах своих желала близости. Но фаустянин прогнал незваные эмоции, сейчас его разум был занят другим. Молодой человек даже не испытывал ненависти к Антаресу, несмотря на его тон. Скорее, это была жалость. Посол, наверное, переживал за жену не меньше. Разве может быть иначе?
Ему показалось, или в двери правда кто-то постучал? Робко, словно уговаривая себя не передумать и не убежать...
Элинор открыл. На пороге стояла Мирабель. Он с некоторой досадой отступил назад, однако впустил ее в комнату.
"Синт" вошла.
— Мне ничего не нужно сейчас, Мирабель, — сказал фаустянин.
Она подыскивала слова, но, косясь на "муху"-"Видеоайз", не могла заговорить. А "муха" с явным антаресовским интересом впилась в них.
— Может быть, ты хочешь есть? — спросила горничная Сэндэл. — Или пить?
Зил с трудом унял нахлынувшую досаду и уговорил себя относиться к Мирабель терпимее. "Синт" шагнула обратно к двери, но было в ней нечто, повлекшее Элинора следом. Он не успел разобраться, ноги сами понесли его за горничной. Стационарный "Видеоайз" погас. Интерактивная "муха" устремилась к ним из другого конца парка. В их распоряжении была пара минут.
— Эл, хозяин затевает что-то страшное, — быстро зашептала Мирабель, прижимаясь губами к его уху. — Он собирается использовать тебя в своих делах. Я не знаю точно, что он хочет сделать, я не расслышала...
Он с удивлением посмотрел на биоробота. С ресниц ее светло-карих раскосых глаз скапывали на щеки настоящие слезы. Как у человека. И это не были примитивные эмоции искусственного организма. Это было...
С огромным трудом, перешагнув через что-то в себе, Элинор почти заставил свое сердце принять ее, чтобы понять. И то, что перед ним вдруг открылось, нельзя было объяснить. Она же "синт"! Господи Всевышний, да неужели такое возможно у "синтов"? Ведь не Ты создал ее, а люди! Они разве способны...
Но он — он сам яркое доказательство того, что способны...
— Эл, не верь им ни в чем... Я не хочу, чтобы ты потом страдал.
Уже совсем с другими чувствами и мыслями фаустянин обнял ее и погладил по медноволосой голове.
— Все будет как нужно, чтобы было, — сказал он. — А хозяину я и так не верю.
Мирабель дернулась, вспыхнула было желанием сказать что-то еще, но передумала. Элинор догадался, что непроизнесенное касалось Сэндэл. Но "синт" прикусила язык, и не потому, что боялась наказания. Она поняла, что говорить ему что-то компрометирующее о хозяйке бессмысленно.
Когда Элинор ушел к себе, девушка закрыла лицо руками, присела на корточки и прошептала:
— Не могу больше, не могу! Выключите этот мир!
* * *
Антарес вызвал фаустянина только на другой день. Посол долго сидел к Элинору спиной и "не замечал" его прихода, якобы просматривая какую-то информацию с накопителя. Молодой человек едва сдерживался, готовый броситься на хозяина и силой вытрясти из него сведения о самочувствии Сэндэл.
— А, ты уже пришел! — небрежно-усталым жестом вынимая линзу, сказал наконец дипломат. — Что ж, Зил Элинор, я, как видишь, выполняю свое обещание и держу тебя в курсе дела. Все-таки ты исправный работник, за дело свое радеешь, да и случилось это не по твоей вине... Значит, имеешь право знать все. Садись... куда-нибудь уже. Садись, чего встал над душой?!