"Тебе ещё многому предстоит научиться, — насмешливо отозвался голос. — Твой братец не чета этому выродку, он знает, что такое боль. Придётся очень постараться, чтобы его удивить!"
"Значит, постараюсь".
Кевин покосился на замершую королеву. Безразличный взгляд изумрудных глаз скользил по его лицу, пунцовые правильные губы чуть кривились, тонкие, ухоженные пальцы мягко поглаживали шёлковую ткань платья. "Как есть сумасшедшая", — съёжившись, подумал юноша, опустил голову, и крик отчаяния сорвался с потрескавшихся, обескровленных губ: на нём почти не было одежды, разве что несколько засохших от крови лоскутов, а тело походило на сплошной тёмно-бурый синяк, испещрённый длинными вздувшимися полосами.
Крик вывел Хранительницу из задумчивости. С лукавой усмешкой она взглянула на перекошенное от ужаса лицо пленника и проворковала:
— Замечательно выглядишь, мальчик. А твой братец будет выглядеть ещё лучше! Идём! — Стася развернулась, шагнула к двери, но остановилась. — Нет, пожалуй, так будет слишком.
Повернувшись к Кевину, она поморщилась и сделала нетерпеливый жест рукой, будто отряхивая пальцы. Кожу лизнул ветерок, и на плечи легла грубая плотная ткань. "Ну, хоть не голый", — оглядев холщовую рубаху до колен, подумал Кевин и вздрогнул, услышав весёлый смешок Хранительницы.
— Прелесть какая! Ты похож на раскаявшегося грешника, Кеви.
Камиец шутки не понял, а спрашивать желания не было, и как только королева растворила дверь и вышла в мрачный коридор, покорно побрёл за ней. Юношу не интересовало, куда и зачем они идут. "Чтобы Хранительница не затеяла, ничего хорошего меня не ждёт. Только боль... До самой смерти. Поскорей бы!" Могильный холод подземелья приятно ласкал горящие раны и синяки, однако каменные осколки впивались в ступни, не позволяя расслабиться. Кевин морщился, когда особо острый камешек вонзался в кожу, нагибался, выдёргивал его и торопился нагнать королеву. Он не хотел провоцировать её на новые пытки, хотя понимал — этой женщине повода не нужно. По каким-то причинам Станислава ненавидела свою семью и, не имея возможности отомстить Олефиру и Диме, отыгрывалась на нём. "Прямо как дедушка Фабиан! Вот бы его сюда, на пару бы надо мной поглумились. Впрочем, покойный дедуля не позволял себе и сотой доли того, что творит эта..." Во взгляде юноши полыхнула ненависть, и он поспешно опустил глаза.
— Мне плевать на твои чувства, — бросила через плечо Хранительница.
Кевин согласно кивнул. За эту ночь он многое понял, и в первую очередь то, что Витус глубоко ошибался насчёт Дмитрия. Человек, сестра которого упивается чужими муками, не отпустит на свободу какого-то раба. Просто потому, что никогда до этого не додумается. "Такие, как он и Хранительница, смотрят на мир иначе, чем целитель. Пусть в Лайфгарме рабства нет, но кто осмелится спорить со всемогущими магами, если они решат позабавиться со мной? Да и кому я, в сущности, нужен. Сдохну — никто не заметит!"
Они дошли до лестницы и стали подниматься по неровным, выщербленным ступеням. На двадцатой Кевин начал задыхаться. На тридцать пятой вернулась боль: то ноющая, то колющая, она казалась нескончаемой и, словно трясина, засасывала мага. Тёмные пятна перед глазами сменялись яркими звёздочками, но, держась за стену, Кевин упрямо заставлял себя двигаться вперёд, до тех пор, пока ноги не подкосились. Рухнув на колени, камиец посмотрел в спину мучительнице и опустил голову: "Сейчас начнётся..."
В гнетущей тишине гулко простучали высокие каблуки, и точно из тумана вынырнуло недовольное лицо Хранительницы.
— Долго сидеть собираешься?
Кевин безразлично кивнул и получил звонкую затрещину, от которой противно зазвенело в ушах.
— Мелкая камийская дрянь! Привык на господских перинах нежиться!
— Я?
Из груди юноши вырвался булькающий смех.
— Ты! Смазливый потаскун!
"Не спорь! Она же сумасшедшая!" — напомнил себе Кевин и отвёл взгляд от изумрудных глаз, полыхающих презрением и гадливостью. А зря! Хранительница восприняла молчание, как подтверждение собственным словам, и, вцепившись в ворот рубахи, зашипела:
— Такие, как ты, зря коптят небо!
— Так убей меня, — выдохнул камиец, и ухоженные ногти впились в его горло.
"Ну, давай же! Не останавливайся! — умолял Кевин. — Пусть кошмар закончится!" Но его желанию не суждено было сбыться: по лицу Станиславы пробежала нервная судорога, и, отдёрнув руки, она отшатнулась от пленника:
— Рано.
Юноша закашлялся, потянулся к саднящей шее и зажмурился от яркого солнечного света, брызнувшего в лицо. Стена исчезла. Лишившись опоры, Кевин завалился на бок и получил сердитый пинок.
— Не вздумай запачкать полы — весь зал мыть будешь! — грозно заявила Хранительница и направилась к сервированному столу.
Смахнув с ресниц выступившие слёзы, камиец посмотрел ей вслед: "Да если б ты, вместо того чтобы бить, полы меня мыть заставила — я б тебе ноги целовал!" Стася услышала его мысль, но всерьёз не восприняла. С царственным видом опустилась на стул, расправила шёлковое платье и постучала по ободку фарфоровой чашки. Служанка, стоявшая справа от королевы, вздрогнула, отвела испуганный взгляд от изувеченного брата короля и нетвёрдой рукой наполнила чашку. Кевин отрешёно проследил, как тонкая коричневая струйка льётся из изогнутого носика кофейника, и содрогнулся, осознав, что на него смотрят несколько десятков керонцев. Керонцев, которые знали его совсем другим.
Кое-как сев, юноша прикрыл колени подолом рубахи, затравленно огляделся, и краска стыда залила лицо: он знал всех людей в зале. Было невыносимо больно ловить на себе их сочувственные взгляды. Великая камийская заповедь — сила главное в человеке — раскалёнными буквами вспыхнула в сознании, и, забыв о ранах и нечеловеческой усталости, маг сжал зубы и поднялся на ноги, вызвав злобное удивление королевы.
— Вот как? Притворялся, значит.
Кевин не ответил. Он смотрел прямо в глаза сестре, испытывая странное чувство освобождения. Бедный дрожащий раб спрятался за спину брата короля и ученика целителя, предоставив тому выпутываться самостоятельно. Краем глаза юноша заметил, как взволновано переглядываются керонцы, как поспешно отступает к стене служанка с кофейником, убираясь с пути разъярённой королевы.
Стася подошла к брату и с яростью взглянула ему в глаза:
— Насколько хорошо ты владеешь даром?
— Я...
Кевин лихорадочно подбирал ответ, но приходящие на ум слова звучали недостаточно веско — и для лжи, и для правды.
— Не бойся. — Улыбка Хранительницы сочилась ядом. — Скажи правду. Всё равно тебе не представится случая направить магию против меня.
— Я и не собирался, — пробормотал камиец и, не удержавшись, добавил: — Но если б захотел, то сумел бы убить тебя.
С видом заботливой мамочки Станислава отвела грязный русый локон от лица юноши и потрепала его по щеке.
— А ты наглец... — упоительно ласково протянула она и с размаха залепила брату пощёчину. — Смазливая мразь!
Кевин схватился за щёку, хотел что-то сказать, но тут боль, охватившая его после пробуждения и "заботливо" убранная Хранительницей, вернулась. Юноше показалось, что его кости крошатся, сухожилия сворачиваются узлами, а голова вот-вот расколется пополам. Он надрывно простонал, повалился на колени, упёрся ладонями в пол и стиснул зубы, запрещая себе кричать.
— Оставляю тебя наедине с наказанием, Кеви, — словно из-под толстого слоя ваты донёсся насмешливый голос Хранительницы. — Геройствуй, мой маленький упрямец, а когда попросишь пощады, поговорим о хороших манерах.
Юноше очень хотелось быть гордым и сильным, но он знал, что долго не продержится. "Не хочу, чтобы они видели, как я ползаю на коленях! Не хочу, чтобы она победила! Или не она, а тот, кто за ней стоит! Я не раб! Лучше умереть!" Обжигающая судорога пробежала вдоль позвоночника, руки разъехались в стороны, и Кевин упал лицом вниз. Из носа снова брызнула кровь, но юноша ничего не почувствовал: захлебнувшись в океане боли, он покорно опускался на дно, моля великого Олефира о смерти.
— Какой ты всё-таки глупый и наивный, братец. — Хранительница склонилась над распростёртым на полу телом. — Силёнок у тебя для подвига маловато. Да и стойкости явно не хватает. — Она схватила юношу за волосы, рывком поставила на колени и заглянула в мутные, стекленеющие глаза: — Очнись, Кеви, боли-то уже нет.
Камиец громко всхлипнул: боль действительно ушла, тело расслабилось, даже кровь из носа больше не капала, но ощущение, что это ненадолго, что в любую минуту агония вернётся, не давала успокоиться. Плечи юноши нервно подрагивали, а полубезумные голубые глаза ошалело бегали по трапезному залу.
— Не смей отключаться! — Станислава схватила его за подбородок. — День только начинается! — Она провела ладонью по грязным русым волосам, и глаза камийца стали осмысленными. — Так лучше?
Кевин дёрнулся, стремясь ускользнуть от издевательской ласки, и Стася не стала его удерживать. Выпрямившись, она на секунду прикрыла глаза, а потом погрозила юноше пальцем и, бросив: "Сиди и не двигайся", быстро покинула зал.
Двери за королевой плавно закрылись, и у камийца вырвался облегчённый вздох — на какое-то время его оставили в покое. "Нельзя терять ни минуты!" — подумал он, зыркнул на застывших у стен керонцев и устроился на полу, натянув подол рубахи на поджатые ноги. Юноша собрался с духом, зажмурился и позвал:
"Учитель".
Витус не откликнулся, и Кевин заволновался: "Хранительница не могла справиться с ним. А её покровитель?". Камиец обхватил плечи руками: стало зябко и тоскливо, словно из тёплого трапезного зала он перенёсся в холод и темноту подземелья. Голова закружилось, перед глазами поплыл кровавый туман. В распалённом воображении рыжеволосая Хранительница предстала огромным многоголовым чудовищем, поглотившим и небо, и солнце. Вспыхнули огненно-зелёные глаза, распахнулись острозубые пасти, и чудовище потянулось к пленнику...
— Кевин!
Испуганный голосок, прозвучавший над ухом, заставил юношу сжаться и приподнять веки. Но кошмарные фантазии не исчезли: и слуги-керонцы, бесшумно двигавшиеся по трапезному залу, и рыжеволосый, вихрастый мальчишка, стоящий рядом с ним на коленях, казались опасными сумрачными тенями, рабами многоголового монстра.
— Кеви, взгляни на меня, это я — Алекс! Узнаёшь? Нет? Вот свинство!
Маленькая ладошка сжала предплечье, в ноздри ударил горьковатый аромат луговых трав, от которого голова стала пустой и звонкой. Камиец дёрнулся.
— Тише ты, разольёшь!
В зубы упёрлась какая-то склянка. Кевин попытался отодвинуться, но склянка последовала за ним.
— Пей, Кеви, времени нет! Ну же! Давай, приятель! — требовал звонкий голос, и, сдавшись, камиец обхватил губами стеклянное горлышко.
Нёбо точно крапивой обожгло. Кевин закашлялся, утирая рукавом хлынувшие по щекам слёзы, и посмотрел на приятеля:
— Что это было, Алекс?
— Ты меня узнал! Замечательно! — Рыжеволосый мальчишка уселся на пол и с видом заправского лекаря осмотрел лицо камийца: — Та-ак... Глаза стали чуть светлей, правильно. С кожей непонятно, уж больно ты грязный, Кеви.
— Что ты мне дал?
Алекс огляделся по сторонам и, убедившись, что слуги достаточно далеко, наклонился и еле слышно прошептал:
— Это зелье поможет тебе остаться в здравом уме.
— Вот спасибо, — буркнул Кевин и замолчал. "Да и о чём говорить? Рассказывать о пытках? Зачем? Их последствия, то есть, некоторую часть, Алекс и сам прекрасно видит. Вон какой бледный, только в лицо смотреть старается".
— Алекс. — Камиец успокаивающе похлопал мальчика по спине. — Спасибо, но теперь уходи. Не стоит Хранительницу дожидаться. И передай Витусу, что я благодарен ему, хоть и не понимаю, зачем он это делает.
— Я тоже не понимаю, — уныло кивнул Алекс: — Я думал, он тебя спасёт или ещё как поможет, а он: рассудок для Кевина важнее всего.
— Значит, это так.
Приятели немного помолчали, а потом Алекс осторожно спросил:
— Правду говорят, что ты сам королеве сдался?
— Да.
— Почему?
— Она королева.
— Ну да.... Но всё-таки...Ты ведь тоже не бродяга — принц...
— Принц? — Кевин нервно хохотнул и, склонившись к приятелю, зашептал: — Даже думать об этом не смей. Я чужак, иномирец. Не приписывай мне то, чего нет — и не будет! И вообще, не приближайся ко мне, Ал. Я, конечно, рад тебя видеть, но риск слишком велик...
— А Витус сказал, что королеве до меня дела нет. Она только магов ненавидит.
— Пусть так, но... — Юноша поднял голову и прищурился: — Она идёт!
Алекс мигом вскочил на ноги, но бежать не спешил. Смотрел на Кевина и морщил лоб, подыскивая слова для поддержки.
— Иди! — прошипел камиец, глядя, как гвардейцы поворачиваются к дверям, чтобы распахнуть их перед королевой.
— Я не брошу тебя, Кеви.
Алекс хотел что-то добавить, но тут высокая сухощавая женщина, сворачивавшая скатерть, развернулась на шум открывающихся дверей, вздрогнула и опрометью бросилась к мальчишке.
— Что ты застыл, гадёныш? А ну, живо в прачечную! И чтобы через пять минут здесь была Джес!
Оплеуха заставила Алекса отскочить от Кевина. Взмахнув руками, чтобы удержать равновесие и не грохнуться на пол, он зло посмотрел на служанку, потом перевёл глаза на Хранительницу, шествующую по залу в сопровождении высших магов, и, схватив скатерть, кинулся к выходу для слуг.
Женщина тотчас отступила от камийца, развернулась к королеве и присела в глубоком реверансе:
— Простите меня за крик, Ваше величество.
— Ерунда, — небрежно обронила Стася, — с детьми всегда хлопот полон рот, особенно с мальчишками.
Хранительница остановилась рядом с Кевином и добродушно погладила его по волосам. Ласковый жест столь резко контрастировал с лютой злобой в изумрудных глазах, что служанку передёрнуло, однако она немедля взяла себя в руки и, состроив непроницаемое лицо, поспешила покинуть трапезный зал, запретив себе сочувствовать брату короля даже мысленно.
Станислава проводила служанку ироничным взглядом, фыркнула и развернулась к высшим магам:
— Итак, господа, знакомьтесь: сын Олефира!
Кевин повернул голову и с недоумением уставился на топчущихся неподалёку мужчин. Один — в замшевых ботинках, простых тёмных штанах, белой рубашке и коротком кожаном жилете; на благородном лице застыло постное, недовольное выражение. Другой — в до блеска начищенных сапогах, зауженных книзу брюках и строгом тёмно-зелёном кафтане с золотыми пуговицами; круглое лицо с маленькими бегающими глазками и немного приплюснутым носом обрамляла широкая окладистая борода. Оба — обладатели незаурядных магических способностей. "Зачем они здесь?" — растерянно подумал юноша и, сглотнув сухой комок, мигом подкативший к горлу, перевёл глаза на Хранительницу.
— Встань, Кевин, — преувеличенно мягко сказала Стася. — Прояви вежливость, лапа, поприветствуй друзей своего отца.
Лёгкий холодок пробежал по спине камийца. Знакомиться с магами отчаянно не хотелось, но делать было нечего. Юноша поднялся на ноги и слегка склонил голову, приветствуя гостей королевы.
