Наверху ждал знакомый ему малый душеед, у которого Септимий в своё время выиграл 'хинкаль'. Козёл решил обойтись с ним по-доброму, к тому же не хотелось лишнего шума. Поэтому он не стал сбрасывать его в пропасть живьём, а сначала зарезал. Доброе дело не осталось без вознаграждения: обшмонав труп, Попандопулос нашёл у скромного служителя закона притыренную где-то 'глазупесь'. Она пополнила коллекцию сокровищ, носимую Попандопулосом на поясе.
Потом козёл привёл в негодность подъёмник. Это оказалось непросто: корзина была склёпана из металла и висела на стальном тросе. Пришлось разбираться с механизмом. Осмотрев помост, с которого производилась посадка в корзину, козёл обнаружил люк, а под ним — лаз в машинное отделение. Там особых сюрпризов не нашлось: трос накручивался на вал, а вал крутил огромный ленточный червь, наматывающийся и разматывающийся туда-сюда по мере надобности. Там же стояли вёдра с обратом: видимо, им существо кормили. Козёл потратил минут двадцать, рубя червя мечом на части. Тварь оказалась невероятно жёсткой и рубилась очень плохо. В конце концов козлу удалось отчекрыжить вросшую в стену голову. После чего пришлось бежать — лишённое управления туловище червя начало самопроизвольно разматываться и биться о стены.
На прощание козёл вырвал из земли и выкинул в пропасть столбик с фанерным указателем 'Willkommen in Biberdorf', после чего обильно помочился туда же.
Дальше он пошёл уже знакомой тропой, выложенной жёлтым кирпичом. Аккуратно подстриженные фруктовые деревья по-прежнему радовали глаз, а ватрушницы так даже и плодоносили, так что козёл угостился свеженьким дичком.
А вот жёлтой будочки с упырём на старом месте не обнаружилось. Вместо неё в землю был вкопан кол с табличкой, извещавшей, что сотрудник муниципальной службы бляха номер 8754Ж трагически погиб при исполнении обязанностей, будучи растерзан стаей диких гней. Тут же рядом была аккуратно сложена горка исклёванных дощечек — видимо, это было всё, что осталось от будки. Такой поворот козла не порадовал: гни были гадскими созданиями, налетали огромной стаей и отличались слабоумием и отвагой. Отбиться от них было почти нереально.
На болотах было как на болотах — сумрачно и фуняво. Попандопулос понял, что успел отвыкнуть от дикой, неокультуренной Зоны, и решил удвоить осторожность.
Решение оказалось правильным и своевременным. Через полчаса он нарвался на контролёра. Гвоздь выдержал, хотя протечка ощущалась уже очень конкретно: недобитая контра всё время рисовала козлу соблазнительные видения и солнечную дорожку к ним, ведущую прямиком в ближайшую 'электру'. Пришлось поработать мечом. Зато на ужин Попандопулос добыл дикую щеблядь и зажарил на углях. Заночевать пришлось под звёздами, в холодке. Козёл запоздало ругал себя за то, что не прихватил из антикварной лавочки хотя бы занавеску — было бы во что завернуться.
Утром следующего дня козлу в очередной раз повезло: он наткнулся на остатки сталкерской нычки.
Нашёл он её почти случайно: отошёл в кустики отлить и наткнулся на следы крови и обрывки тряпки. Следы вывели его в едва заметный овражек. В нём недавно пировали гни. Только эти твари так свирепо разрывали тела на кусочки и расклёвывали все косточки, в которых мог быть мозг. Септимий не смог понять даже того, сколько сталкеров там погибло и какие у них были основы. Зато вещей гни не тронули. Так что козёл обогатился двумя шерстяными одеялами, спальником — тот, впрочем, был мал ему, да и мерзок ему: от него разило опоссумом — и кое-какой снедью.
Самым ценным призом оказалась двухлитровка. Козёл, когда увидел непочатую бутылку, с трудом подавил желание немедленно накатить, а если по чесноку — выжрать. Одновременно с тем он внезапно осознал, что в Бибердорфе такие желания его практически не посещали. То ли потому, что нажиралово очень уж не соответствовало духу установленных порядков, то ли оттого, что вино и слабенький киршвассер подсознательно воспринимались как баловство, а не средства для серьёзной работы над собой.
Следующие дни козёл упорно шёл по направлению к 'Щщам'. Планы и намеренья его были просты: или Болотный Доктор его перехватит по дороге, или он сначала навестит кротика и жирафика и их приголубит. Как именно он их будет голубить и чем, Попандопулос в целом понимал, а с деталями намеревался уточниться по ходу процесса. Единственное, что его всерьёз беспокоило — это отсутствие противошоковых препаратов, что снижало эффективность запланированных мероприятий. Но в целом он не сомневался, что Римус и Мариус ответят на все интересующие Попандопулоса вопросы — начиная от экзистенциальных и кончая финансовыми. Вопросов у козла накопилось много. Хотя главным был всего один — гвоздь. Септимий не обольщался: теллуровый 'костыль', хотя и послужил ему славно, очень скоро начнёт его, такого ценного козла, убивать. Так что попасть к Дуремару Олеговичу на приём нужно было любой ценой. За ценой козёл стоять не собирался. По его прикидкам, одно только 'молочко комсомолки' стоило любых услуг Болотника. Пожалуй что и с гаком.
На четвёртые сутки козёл понял, что идёт не туда. Местность была не то чтобы совсем неизвестная, но не та: реденький лесок, завалы мёрзлого сухостоя. Из-под снега торчали шляпки огромных бледно-жёлтых мухоморов. За ними Попандопулос когда-то сюда и хаживал: настои на сушёных мухоморах из Зоны ценились любителями не меньше, чем иные артефакты. Но сейчас это было совсем не в тему.
Козёл задумался. Ворочаться назад и идти через болота не хотелось категорически. Был другой путь, считавшийся у сталкеров предпочтительным, поскольку мутанты этих мест избегали. Но мутантов козёл сейчас не слишком-то опасался. Зато сам путь удлинялся чуть ли не втрое, так как пришлось бы петлять между 'жарками' и 'электрами', стараясь не наступить в 'ведьмин студень' и ховаясь от 'жгучего пуха'. Это всё Септимия не устраивало, особенно в ситуации надвигающегося цейтнота.
Чтобы облегчить себе процесс принятия решения, Септимий решил чуть-чуть накатить. И накатил — немножко, всего-то какие-то пятьсот. Ну и зажевал мухоморчиком для эффективности.
Успех накатилова был ошеломляюще грандиозен, триумфален. Самая ткань реальности волшебно изменилась — козёл и припомнить не мог такого могучего подъёма. Но он всем своим существом преисполнился — и поднялся. Уже не возникало вопросов, куда идти: всё было ясно. Сомнения кончились, кончились и колебания. Наступило время свершений. Высоко поднимая знамя, проникнутое благородным духом, Попандопулос преображался, как цветок в проруби. Теперь он видел себя борцом за переустройство мира — честное, правдивое, во всей полноте и богатстве всестороннего раскрытия безграничного потенциала его существа. Он чувствовал, как создаются — нет, рождаются! — условия для расцвета в нём высших духовных ценностей, завоёвывая его сердце и одновременно его крепя. Безгранично росли и ширились его замыслы, о которых он не мог думать без глубокого, задушевного волненья зрелой решимости, направленной прежде всего на устранение всего случайного, мелкого, наносного, незрелого, неподготовленного. В нём диалектически торжествовало мировоззрение освобождённого труда, озаряющее высочайшие бездны мирозданья, щедро берущее силы из бездонной сокровищницы души и, обогащая её сокровеннейшим содержанием, ярко, выпукло высвечивающим суть времени, направляя необузданный поток творческой энергии в русло развития. В первые ряды самовыдвигались волевое и духовное начала, величье целей и идеалов. Недостатки меркли, но меркли жизнеутверждающе, оптимистично, самоей своею гибелью приветствуя грядущее завтра — время козлов, время созидателей.
Септимия спас желудок. Опизденев от величья свалившихся на него задач, он судорожно сократился. Из козла ливануло — и тут же страшный треск и столб жгуче-смрадного пара привели его в чувство.
Он блевал в 'жарку' — небольшую, компактную, но вполне себе поместительную. А рядом стоял крупный, матёрый сусанин-политрук и самодовольно пошевеливал шерстью вокруг жорла.
— От же ёбаный ты нахуй! — только и вымолвил козёл, утирая пасть левой рукой, а правой доставая из-за спины меч.
— Пфыф! — сказал мутант и отпрыгнул.
— Хуиф! — заорал Попандопулос, досылая меч прямо в раззяванную дыру. Сусанин покачнулся, схватился тоненькими лапками за злую железку и опрокинулся наземь.
— Вот то-то, — сказал козёл, с отвращением вытирая меч о ляжку твари.
Увы: было похоже на то, что гвоздь работать перестал. Во всяком случае, атаки сусанина он не выдержал. Правда, сыграл свою роль и алкоголь. Козёл по Бибердорфу помнил, что выпивка ослабляла ментальную защиту. Но не до такой степени. Так или иначе, рассчитывать на теллур было уже нельзя.
Придя к такому выводу, козёл снялся с места: немного пройтись и поразмыслить.
Местность казалась совершенно незнакомой: густой тёмный лес. До того густой, что солнца не было совсем. Потом до козла дошло, что его и впрямь нет: наступило тёмное время суток. К тому же всё тело ломило, как от долгого пути без передыху. Похоже, сусанин тащил — или гнал — его за собой весь день. То ли поблизости не было подходящих аномалий, то ли тупая тварь о них не знала и вела жертву к привычному месту харчеванья. Судя по запашку, у политрука тут была трапезная.
Когда же козёл попытался сусаньскую кухоньку покинуть, выяснилось, что это не так-то просто. За деревьями скрывался овражек, полный 'ведьмина студня'. Выход с другой стороны запирала петляющая между стволами полоса 'антонова огня' — неяркая, но достаточно широкая, чтобы не соваться. Между ними рос густой колючий кустарник, приближаться к которому Септимию не хотелось: там что-то очень неприятно потрескивало, к тому же из-под листьев регулярно поднимались дымки.
Тогда он присел и попытался восстановить в памяти, а как же он, собственно, сюда попал. Восстанавливалось плохо: в голове начинали роиться идеи о высокой миссии, ответственности, глубинах нравственной сокровищницы. Наконец он кое-как вспомнил, как в едином порыве сиганул через овражек на пике восторженного приятия живой жизни, реальной действительности, ответственнейшей миссии по спасению всех от всего — а также всего от всех.
Искать узкое место в темноте не хотелось. Пришлось заночевать у 'жарки' — благо не холодно. Очень хотелось выпить, хотя козёл понял, что водка сводит эффект гвоздя на нет — или как минимум сильно ослабляет защиту. Но на островке, окружённом аномалиями, он чувствовал себя в относительной безопасности. Поэтому он решил позволить себе совсем немножко, ну хоть бы триста.
Перед сном он, впрочем, сделал полезное дело — отволок тело сусанина к овражку и бросил его в 'ведьмин студень'.
Утро выдалось недобрым. Козёл проснулся от крайне неприятного чувства несвободы. Нет, не внутренней — внешней. Его что-то спелёнывало, и довольно туго. Рядом слышались голоса. Судя по интонациям, один из разговаривающих был упырь или что-то вроде того.
Септимий очень, очень осторожно посмотрел сквозь веки. Он лежал подле 'жарки'. Перед ней сидели и тихо беседовали два мутанта, спиногрыз и покаянец. Покаянец был в хорошо знакомом козлу синем мундире, у спиногрыза блестела прикрученная к панцирю казённая бляха. Оба были вооружены. Спиногрыз имел под брюхом подвесную кобуру с чем-то блестящим, похожим на тесла-шокер. Покаянец был попроще — у него на боку висела длинная полицейская сабля-селёдка.
Козёл понял, что в очередной раз недооценил муниципальные службы Бибердорфа, и тихо выругался.
Это не осталось незамеченным. Покаянец повернулся и вежливо сообщил:
— Вы можете пока отдыхать. Потом вы дадите предварительные показания и мы двинемся.
При слове 'двинемся' спиногрыз печально хрустнул хвостом. Попандопулос догадался, что тащить его придётся именно ракопанцирному. То, что его не распеленают, козёл почему-то не сомневался.
— Да, кстати — не пытайтесь вырваться, — столь же любезно сообщил муниципал-покаянец. — Вы утомитесь сами и доставите лишние хлопоты нам. Этот материал очень упруг.
Тут Попандопулоса посетило что-то вроде робкой надежды. Похоже, его запаковали в резину. Это давало шанс дотянуться до кинжала в бедре — если, конечно, его не нашли муниципалы. Как именно им удалось так незаметно запихнуть чуткого козла в резиновый мешок, он решил пока не думать. Сначала нужно было выбраться.
— По какому праву вы лишили меня свободы? В чём меня обвиняют? — на всякий случай спросил он.
— Вы обвиняетесь в грубейших нарушениях установленного порядка! — укоризенно сказал покаянец. — А именно в неспровоцированных убийствах, недолжном использовании муниципальной собственности, нанесении неприемлемого ущерба таковой собственности, мошенническом обмане...
Козёл слушал вполуха — он возился в мешке, пытаясь дотянуться до ляжки. Наконец ему это удалось. Кинжал оказался на месте. Козлиное сердце подпрыгнуло.
— И на каком основании вы делаете эти поспешные и бездоказательные утверждения? — козлу надоело слушать перечень того, что он нарушил и нанёс. К тому же хотелось понять, как же его всё-таки сцапали.
Покаянец сообщил следующее. Оказывается, в ту же самую ночь муниципалы послали наверх комиссию по оценке размеров ущерба, причинённого налётом гней. Комиссия, чтобы не препятствовать обычному перемещению граждан, явилась именно что ночью — разумеется, имея на руках все необходимые документы. Увы, подъёмник не работал, а полуторачасовое дёрганье за алармшнур не возымело эффекта. Председатель комиссии действовал по инструкции: отправил гонца с сообщением, что с подъёмником что-то произошло и желательно применение чрезвычайных мер. Меры прибыли уже утром, но основательные — маленький водородный воздушный шар, следователь-эмпат, тесла-оружие и, самое главное, по всей форме заверенные бумаги, позволяющие использовать всё вышеперечисленное во имя скорейшего наведения установленного порядка.
Всё это время члены комиссии тоже не сидели сложа конечности, а под председательским руководством осмотрели местность, разбив её на квадраты. И довольно быстро обнаружили обломки упавшей сверху корзины, труп душееда, а потом и задушенного похухоля. Кстати появившийся эмпат подтвердил, что несчастные лишились жизни недобровольно, а также сообщил о присутствии в воздухе и на земле ауры предполагаемого преступника.
Попандопулос вспомнил, как он ссал в Лощину, и запоздало осознал, как глупо накосячил.
Покаянец неторопливо продолжал. Комиссия поднялась наверх на шаре, составила представление о случившемся, после чего разделилась. Его самого и коллегу его отрядили в погоню, с заданием: подозреваемого изловить, пленить и доставить. Остальные занялись более сложными и ответственными делами — оценкой размеров ущерба, нанесённого гнями и усугублёного козлом. То бишь написанием, оформлением и заполнением многочисленнейших бланков, ведомостей и формуляров.
