Джимо начала обсуждать детали со своим братом. Как получилось, что похожие на бактерии изолированные существа смогли сформировать столь сложную сенсорную систему? — но Рет верил, что существуют медленные пути химической и электрической связи, проложенные во льду и скалах, пути для великих медленных мыслей, которые пульсируют в веществе Каллисто. Очень хорошо, но как насчет квантовой механики? Вселенная состоит не из аккуратных маленьких частиц, а из сетки квантовых вероятностных волн. — Ах, но Рет представлял себе квантовую вероятность, окутывающую его реальность, как туман, ограниченный двумя вещами: геометрией конфигурационного пространства, поскольку акустическое эхо определяется геометрией объема; и чем-то, называемым "статической универсальной волновой функцией", вероятностным туманом, который определяет правдоподобие, что данное теперь конфигурационное пространство совместно используется с данным другим...
Хама закрыл глаза, в голове у него все перемешалось. Перед его закрытыми глазами замелькали блоки пикселей.
Вздрогнув, он поднял глаза. Сарфи стояла перед ним на коленях; она провела виртуальными пальцами по его черепу, по глазам. Он даже не знал, что она приходила сюда.
— Знаю, это трудно принять, — сказала она. — Моя мать потратила много времени, чтобы заставить меня понять. Вам просто нужно открыть свой разум.
— Я не дурак, — резко сказал он. — Я могу представить карту всех логических возможностей Вселенной. Но это была бы всего лишь карта, теоретическая конструкция, составленная из данных и логики. Это не было бы местом. Вселенная не ощущается так, я чувствую, как течет время. Я не ощущаю разрозненных мгновений, пыльной реальности Рета.
— Конечно, нет, — сказал Рет. — Но вы должны понимать, что все, что мы знаем о прошлом, — это записи, запечатленные в настоящем: окаменелости и геология Земли, так жестоко уничтоженные кваксами, даже следы химических веществ и электричества в вашем собственном мозгу, которые составляют вашу память, поддерживая иллюзию прошлых времен. Сама Сарфи является иллюстрацией этого. Джимо, можно, я?..
Джимо кивнула без улыбки. Хама отметил, что он не спрашивал разрешения Сарфи на то, что собирался сделать.
Рет постучал по панели данных. Сарфи застыла, превратившись в неподвижную, неодушевленную скульптуру из света. Затем, секунд через десять, она оттаяла и снова начала двигаться.
Она увидела, что Хама пристально смотрит на нее. — Что случилось?
Рет, не обращая на нее внимания, сказал: — Ребенок содержит записи о своем собственном незначительном прошлом, встроенные в его программы и хранилища данных. Она не осознает промежутки времени, когда ее замораживают или отключают. Если бы я мог начать и остановить вас, Хама Друз, вы бы проснулись и заявили, что в ваших воспоминаниях нет пробелов. Но сами ваши воспоминания были бы заморожены. Я мог бы даже порезать вашу жизнь на кусочки и переставить ее моменты так, как мне заблагорассудится; в каждый момент у вас был бы нетронутый набор воспоминаний, запись прошлого, и вы бы верили, что прожили в непрерывной, непротиворечивой реальности.
— И, таким образом, пылинки максимальной реальности содержат в себе записи об эпохах, которые "предшествовали" им. Каждая песчинка содержит мозг, подобный вашему и моему, с "воспоминаниями", заключенными в них, застывшими подобно скульптурам. И в конфигурационном пространстве возникает история, потому что эти насыщенные зерна затем притягиваются, по принципу соответствия с наименьшей энергией, к зернам, которые "предшествуют" и "следуют" за ними... Видите?
Сарфи посмотрела на Джимо. — Мама? Что он имеет в виду?
Джимо внимательно наблюдала за ней. — Сарфи, конечно, перезагружали много раз, — рассеянно сказала она. — Я не хотела, чтобы она старела, обрастая бесполезной памятью. На самом деле, это было похоже на Искоренение. Кваксы стремились перезагрузить человечество, стереть память о расе. В конечном итоге мы стали бы расой детей, каждый день просыпающихся в новом мире, каждый день рождающихся заново. Это, конечно, было жестоко, но теоретически интригующе. Вам не кажется?
Сарфи дрожала.
Теперь Рет начал быстро и с энтузиазмом рассказывать Джимо о своих планах исследовать континент конфигураций. Конечно, ни один человеческий разум не смог бы постичь эту многомерную область без посторонней помощи. Но ее можно смоделировать с помощью метафор — рек, морей, гор. Ее можно исследовать...
Хама сказал, — Но если ваша мета-вселенная статична, вне времени, как ее можно пережить? Потому что опыт зависит от продолжительности.
Рет нетерпеливо покачал головой. Он постучал по своей панели данных и подозвал Сарфи. — Подойди, дитя мое.
Она нерешительно шагнула вперед. Теперь за ней тянулась светящаяся трубка, похожая на червя, как будто ее изображение каждое мгновение запечатлевалось на какой-то невидимой фотоэмульсии. Она, моргая, вышла из трубки и в замешательстве оглянулась на нее.
— Прекратите эти игры, — жестко сказал Хама.
— Видите? — сказал Рет. — Вот эволюция структуры Сарфи, но отображенная в пространстве, а не во времени. Но для Сарфи это не имеет значения. Ее память в каждый застывший миг хранит запись о том, как она шла по полу ко мне — не так ли, дорогая? И, таким образом, в пространстве статичных конфигураций разумные существа могли бы получать опыт, который им предоставила эволюция информационных структур в пространстве.
Хама повернулся к Сарфи. — С вами все в порядке?
Она резко ответила: — А вы как думаете?
— Я думаю, Рет, возможно, сумасшедший, — сказал он.
Она напряглась, отстраняясь. — Не спрашивайте меня. Я даже не поденка, помните?
— Приятно осознавать, что пространство конфигураций существует, Хама, — сказала Джимо. — Видите ли, ничто не имеет значения: даже смерть, даже уничтожение. Поскольку мы упорствуем, каждое мгновение существует вечно, в великой вселенной...
Это была философия упадка, — сердито подумал Хама. — Философия болезненного созерцания, утешение для нестареющих фараонов, пытавшихся оправдать то, как они причиняли страдания своим собратьям. Неудивительно, что это им так понравилось.
Джимо и Рет продолжали все более и более оживленный разговор, углубляясь в область предположений, за которыми он не мог уследить.
Каллисто рассказала Асгард, что она собирается делать. Она хотела взобраться на то высокое, переплетенное ветвями дерево. Но для этого ей понадобится Ночь.
Она пошла по сужающемуся пляжу в поисках останков людей, новорожденных и других, выброшенных на берег безжалостным черным морем. Она подняла что-то похожее на человеческую ступню. Она была странно сухой и холодной, плоть и даже кости крошились от ее прикосновения.
Она собрала столько отвратительных остатков, сколько смогла удержать, и поплелась обратно по пустынной пыли.
Затем она пробралась через лес обратно к большому дереву, где встретила существо по имени Ночь. Она останавливалась через каждые несколько шагов и закапывала часть трупа в землю. Она присыпала каждый фрагмент вырванной травой и кусочками коры.
— Ты сумасшедшая, — сказала Асгард, следуя за ней с охапками высохшей, крошащейся плоти и костей.
— Знаю, — сказала Каллисто. — Я все равно пойду.
Асгард не смогла пройти достаточно далеко, чтобы добраться до самого дерева. Поэтому Каллисто завершила свое путешествие в одиночестве.
Она снова добралась до подножия дерева Ночи. И снова начала карабкаться вверх с сильно бьющимся сердцем.
Существо, Ночь, казалось, ожидало ее. Он перебирался с ветки на ветку, высоко вверху, размытым пятном, и со свирепой целеустремленностью карабкался вниз по стволу.
Когда она убедилась, что он ее заметил, то поспешно спрыгнула обратно на землю.
Он последовал за ней, но не до конца. Он вцепился в ствол, его широкое лицо было искажено огромным окровавленным ртом, шипевшим на нее.
Она сердито посмотрела на него в ответ и сделала неуверенный шаг к дереву. — Подойди и забери меня, — пробормотала она. — Чего ты ждешь? — Она взяла кусок трупа (рукой — у нее на мгновение скрутило живот) и швырнула в него.
Он испуганно отскочил в сторону. Но, когда отрубленная рука пролетала мимо, он аккуратно поймал ее ртом, хрустнул и проглотил целиком. Он посмотрел на нее с новым интересом.
И сделал один неуверенный шаг к земле.
— Вот так, — промурлыкала она. — Давай. Давай, ешь мясо. Давай, ешь меня, если это то, чего ты хочешь...
Без предупреждения он спрыгнул со ствола, растопырив огромные руки.
Она вскрикнула и отшатнулась. Он рухнул на землю примерно на расстоянии вытянутой руки от нее. Массивный кулак ударил ее по лодыжке, причинив острую боль, заставившую ее вскрикнуть. Если бы он приземлился на нее сверху, то наверняка раздавил бы.
Зверь, задыхаясь, уже поднимался на ноги.
Она вскочила и побежала, не обращая внимания на боль в лодыжке. Ночь последовал за ней, его неуклюжее четвероногое преследование было медленным, но безжалостным. На бегу она открывала свои тайники с частями тела. Он схватывал их и проглатывал, почти не сбавляя темпа. Эти кусочки казались жалкими перед лицом гигантской реальности Ночи.
Она выскочила на открытый пляж, продолжая бежать, спасая свою жизнь. Добравшись до кромки моря, она резко остановилась перед плещущейся черной жидкостью. Ее план состоял в том, чтобы добраться до моря и заманить в него Ночь.
Но когда она обернулась, то увидела, что Ночь замешкался на опушке леса, моргая от яркого света. Возможно, он понимал, что она намеренно привела его сюда. Казалось, он не поверил ее расчетам. Он неторопливо шагнул вперед, его огромные ступни погрузились в мягкую пыль. Ему не нужно было спешить.
Каллисто уже была измучена, и теперь, оказавшись в ловушке перед морем, не видела, куда ей бежать.
Теперь, когда он был на виду, она увидела, как далек он стал от человеческого облика: его тело превратилось в сплошной клубок мышц, рот расширился так, что охватил всю голову. И все же на нем были обрывки одежды, остатки комбинезона того же неопределенного цвета, что и у нее. Когда-то это существо тоже было здесь новорожденным и с криком приземлилось на этом пустынном пляже.
Он подошел к ней. Он возвышался над ней, и она подумала, скольких несчастных он сожрал, чтобы достичь таких размеров.
За его нависающим плечом она могла видеть Асгард, расхаживающую взад-вперед по пляжу.
— Отличный план, — крикнула Асгард. — И что теперь?
— Я...
Ночь приподнялся на задних лапах, загребая огромными лапами воздух над ее головой. Он беззвучно зарычал, и ее обдало кровавым дыханием.
Закрой глаза, — подумала Каллисто. — Больно не будет.
— Нет, — сказала Асгард. Она сделала шаг ближе к надвигающемуся чудовищу и бросилась бежать. — Нет, нет, нет! — С последним криком она бросилась ему на спину.
Он испуганно оглянулся и ударил Асгард гигантской лапой. Ее отбросило в сторону, как кусок коры, и она упала кучей в пыль. Но Ночь, потеряв равновесие, попятился назад, к морю.
Когда его нога погрузилась в маслянистый океан, он посмотрел вниз, словно удивленный. Даже когда он вытащил ногу из жидкости, плоть высыхала, крошилась, мышцы и кости отслаивались фиолетовыми и белыми слоями. Он вызывающе взревел и ударил кулаком по морю, а затем в ужасе уставился на свою огромную руку, изуродованную соприкосновением с энтропийной жижей.
Он начал падать, медленно, тяжело. Без единого всплеска жидкость раскрылась, принимая его огромное тело. Он тут же погрузился под воду, и мелкая жидкость жадно потекла по нему. В последнем порыве неповиновения он вынырнул на поверхность с открытым ртом, его плоть растворялась. Его лицо на короткое время приобрело человеческий облик, а глаза стали поразительно голубыми. Он закричал тонким голосом: — Рет Кана! Ты предал меня!
Каллисто вздрогнула от этого имени, узнав его.
Затем он отступил назад и исчез.
Она поспешила к Асгард. Каллисто сразу увидела, что ее грудная клетка была раздавлена, а конечности вывернуты под невероятными углами. Ее лицо становилось гладким, невыразительным, как у ребенка, прекрасным в своей невинности. Ее взгляд скользнул по Каллисто.
Каллисто погладила Асгард по голове. — Это не больно, — прошептала она. — Закрой глаза.
Асгард вздохнула и затихла.
— Позволь мне рассказать тебе правду о фараонах, — с горечью произнесла Номи.
Хама молча слушал. Они стояли на гребне Валгаллы, откуда открывался вид на старое, погруженное во тьму поселение; самой яркой точкой на серебристо-черной поверхности Каллисто был их собственный жилой купол.
Номи сказала: — Это было сразу после того, как ушли кваксы. Я узнала это от пары наших людей, которые выжили и были там. Они нашли гнездо фараонов в одной из крупнейших агломераций — одной из первых, которые были построены, одной из старейших. Фараоны укрылись в яме под наземными жилищами. Они упорно сражались, мы не знали почему. Их пришлось сжечь. В тот день погибло много хороших людей, хороших поденок. Когда наши люди разобрались с фараонами, беспилотными роботами, минами-ловушками и обычными минами... после всего этого они отправились в преисподнюю. Было темно, но тепло, воздух был влажным, и повсюду чувствовалось движение. Легкое движение. И, как говорят, был запах молока.
Номи долго молчала; Хама ждал.
— Хама, я не могу иметь детей. Я выросла, зная это. Так что, может быть, мне стоит немного пожалеть фараонов. Они не размножаются так, как Джимо и Сарфи. О, иногда их дети рождаются бессмертными. Но...
— Да?
— Но не все они растут. Они перестают развиваться в возрасте двух лет, или года, или полугода, или месяца; некоторые из них даже перестают расти, не успев родиться, и их приходится вынимать из материнской утробы.
— И это то, что наши солдаты нашли в яме, Хама. Они были разложены сотнями штук, как образцы в лаборатории. Должно быть, они накапливались веками. Подключенные к машинам, они хныкали и плакали.
— Лета. — Может быть, Джимо права, — подумал Хама. — Может быть, фараоны действительно заплатили цену, которую мы не можем понять.
— Яму сожгли...
Хаме показалось, что он увидел тень, скользнувшую по небу, и россыпь звезд. — Зачем ты мне это рассказываешь, Номи?
— Чтобы показать тебе, что у фараонов есть опыт, которым мы не можем поделиться. И они совершают поступки, которые нам показались бы непостижимыми. Чтобы разобраться в них, нужно мыслить как фараон.
— Ты что-то нашла, не так ли?
Номи указала пальцем. — Вон там ряд неглубоких могил. В конце концов, найти их не так уж трудно.
— Ага.
— Убийства, казалось, были однотипными, каждый раз одним и тем же методом. Выстрел лазером в голову. Трупы выглядели умиротворенными, — размышляла Номи. — Как будто они были рады этому.
Он убил их. Рет убивал других фараонов, которые приходили сюда, одного за другим. Но почему? И почему бессмертные должны радоваться смерти? Только если, — пронеслось в голове Хамы, — только если им пообещают лучшее место, куда они смогут отправиться, более безопасное место...
