Не разжались, тем самым сохранив жизнь маленькому, посиневшему от холода, красноволосому ребенку.
С радостью приму вашу помощь в поиске ошибок. Она мне необходима.
Дом, милый дом.
Отчего-то эта глава оказалась для меня очень сложной. Извиняюсь за задержку.
П.С. Зато Автор повеселился на концерте Limp Bizkit в Самаре)
Стараясь передвигаться как можно плавнее, Манабу мчался во всю силу своих тренированных легких. Получалось из рук вон плохо — выступающие корни, будто специально, выползали из-под земли, стремясь подставиться под его ногу, низкие ветки щетинились, царапая пробегающего мимо человека. Именно в такие моменты на ум приходили шиноби с их необычным способом передвижения, кажется не доставляющим им особых проблем — ни веток в лицо, ни хрупких веток под ногами. И как они это делают?
Вот только мысли Манабу были далеко от этих разнорабочих. Все его внимание сейчас занимал лишь небольшой груз на спине, завернутый в его теплую, оленью куртку, — холодный как лед красноволосый мальчик. Мальчик, чья еще не спасенная жизнь уже стоила ему отличной добычи...
...— Анзу! — легкая дверь, едва не срываясь с полозьев, отскакивает в сторону, пропуская в дом запыхавшегося мужчину. — Анзу!
Легкий топот и уже спустя мгновение в коридоре появляется невысокая, полноватая женщина в домашнем кимоно дешевого покроя. Она, явно не готовая к приходу мужа, с удивлением взирала на него, вернувшегося на несколько часов раньше положенного.
— Дорогой? Что слу...
Женщина осеклась, стоило её взгляду упасть на посиневшее от холода лицо мальчика, лежащего на руках Манабу.
— Не стой столбом! — чуть прикрикнул охотник. — Займись им!
Анзу вздрогнула, мигом подскочила к мужу и, бережно взяв на руки завернутое в оленью куртку тельце, скрылась в доме. Без лишних вопросов, без паники и неуверенности — женщина умело держала себя в руках.
Манабу тяжко вздохнул и сполз по тонкой стене на пол. Силы, что, чуть ли не подгоняя плеткой, несли его обратно в дом, ушли, оставив после себя лишь тяжкую усталость и вновь потревоженные старые воспоминания. Манабу обхватил голову руками и глухо застонал.
Второй раз Боги вверили ему в руки жизнь маленького ребёнка...
Второй шанс.
* * *
Жарко. Душно. Мучительно.
Жар охватил все моё тело, паля и сжигая, издеваясь над каждым миллиметром моего организма. Он проникал во все уголки, тек по каждой вене, ощущался каждой клеткой. Он был попросту неподражаемым! Сложно представить нечто более мучительное.
Я чувствовал, как его стараниями извивалось моё тело, наплевав на мою же волю. Меня корежило под немыслимыми углами, бросало в разные стороны, метало по всему лежаку. Неостановимо... непреодолимо...
... Пришёл холод. Другой. Не тот колючий и свирепый, что терзал меня в лесу, обжигая не хуже гудящего пламени, а ласковый и успокаивающий. Он пробежал по коже подобно морскому ветерку в знойный летний день, принося с собой прохладу и удовлетворение. Его явление, на краткий миг, вытеснило все негативное, что успело накопится у меня в голове за жалкие три года жизни: растерянность, обеспокоенность будущим, потерю матери... Жаль лишь на миг...
Жар не намеревался сдавать свои позиции. Он возвращался, развеивая приятную прохладу, вновь распаляя мучительную агонию. Тело скрутило в очередном спазме, туманя сознание, путая мысли, являя издевательские голоса.
— Макс, — раздался ехидный, высокомерный голос, которого я не слышал уже много лет, — ты ни капли не изменился. По-прежнему, подобно трусливому псу, лаешь в спину уходящему человеку и затыкаешься, поджимаешь хвост, стоит только ему кинуть взгляд в твою сторону.
Брат. Бывший брат и несвойственные ему речи. Лживые речи. Я брежу...
— Лживые? Блажен, тот, кто верует! Ответь тогда на мои вопросы! Почему ты убежал от них? Почему не остался с Хьюгами?
Мне с ними не по пути... Они мне были не нужны...
— Брехня! Ты убежал, потому что боялся их! Бежал, прикрываясь жалкими надуманными предлогами, на самом деле трясясь от страха!
Нет-нет. Я боялся контроля, боялся печати... Я бежал в поисках силы, что поможет мне отомстить...
— Очередной бред! Ты мог отравить их, задушить во сне, перерезать глотки, сдать неприятелю! Но нет, ты, будучи несамостоятельным молокососом решил бежать в леса!
Да что ты вообще знаешь обо мне? Что дало тебе право решать за меня, что правильно, а что нет?
— Достаточно лишь того, что я знаю то, чего еще не осознал и не принял ты — Правду! А она такова — ты обыкновенный трус, способный лишь строить и лелеять планы "страшной мести". Ты никогда не возьмешься за их исполнение...
Нет! Все не так! Я изменился!!!
— Придурок, ты врешь себе же...
Очередной порыв прохлады прерывает разогнавшийся бред.
— Вроде полегчало, — прозвучал над ухом незнакомый женский голос. — Подержи его.
Я чувствовал, как моё безвольное тело приподнимают над полом чьи-то крепкие руки, как к сухим искусанным губам подносят горячую плошку, как в рот вливается дурно пахнущая жижа, как к горлу поднимается противный ком...
— Его рвет! — раздался очередной незнакомый, но уже мужской голос.
— Вижу. Держи крепче, он должен это выпить!
"Нет, прошу... — заметались мысли в моем больном сознании, — Боюсь, даже при всем своём желании жить, я никогда не смогу это выпить!"
Разумеется, этого никто из них слышать не мог. Дрянная жидкость продолжала литься мне в глотку, невзирая на мои немые протесты...
Благо с очередным рвотным позывом тьма целиком поглотила моё сознание, спасая от пренеприятнейшей процедуры...
... Не забывай меня, Акио.
* * *
Лихорадка прошла неожиданно. Подобная смена состояния от "полутруп" до "вполне здоровый человек", была крайне неожиданной и даже немного неприятной. Будто мне, вечность пребывающему в полной темноте, направили в глаза прожектор. Подобный резкий контраст путал и ошеломлял. Сорентироваться удалось не сразу.
Как оказалось, я пришел в себя в очередном доме, выполненном в традиционном японском стиле — бумажные стены, татами на полу и практически полное отсутствие мебели. Несмотря на все время прожитое здесь я все никак не мог привыкнуть к этим строениям, слишком уж уникальны и самобытны они были. Где крепкие несущие стены, мощные двери с тяжелыми засовами, что превращают твой дом в твою же крепость? Где все внутреннее убранство, столь привычное для любого европейского жителя? И где, столь необходимое зимой, отопление в этих жалких деревянно-соломенных коробках?
Я лежал на соломенном футоне, пытаясь окончательно прийти в себя, осознать все события последних дней. Получалось плохо. Я знал, что бредил, но сам бред упорно не хотел вспоминаться. Было ли это к лучшему? Не знаю.
Я попытался пошевелиться, но тело не слушалось, будто не признав моего главенства над собой. Даже больше — не было даже малейшего отклика на мои поползновения. Испугаться я не успел — чувствовалось, как чакра свободно течет по всему телу. Целому телу. Это одно доступное мне в тот момент чувство принесло облегчение и умиротворенность.
Как минимум я жив.
"Воистину, Судьба следит за каждым из попавших..." — подумал я, оглядываясь на небольшое количество времени назад. Судьба...В связи со случившимся, любая другая интерпретация произошедшего отметалась сознанием еще в стадии формирования.
Нет, и вправду, кто бы мог подумать, что маленький ребенок, сначала выживет в русле бурной реки, а после, промокшим проведя ночь в темном, не дружелюбном лесу, выйдет навстречу одному единственному на много километров вокруг человеку? Скажем так, вероятность оптимистичного исхода подобного приключения была не сильно отлична от нуля.
А я на эту вероятность попал. Повезло? Не думаю. Чувствовалась чья-то твердая рука, что твердо и настойчиво толкала меня по неизвестному мне пути. Чувствовалось некое намерение, некая цель, что выше моего понимания... Впрочем, я допускал и мысль о собственной слишком уж бурной фантазии. Ведь одному лишь Богу известно, что мог выкинуть мозг, страдающий острой нехваткой кислорода. В таком состоянии не то что Судьбу, там всех сущностей Мирового порядка "ощутить" можно.
В любом случае, как итог, я вновь уцелел — не ведомо как, для чего и по чьей воле. Хотя... Хотя приступ жесточайшей лихорадки упорно попытался исправить сие недоразумение.
Да, я заболел. Это было не удивительно после всего перенесенного мною. Несколько дней или недель беспамятства, когда я даже не представлял, где и с кем нахожусь. Это было тяжело, куда тяжелее чем в первый раз. Сейчас не было рядом Хизэо со своими лекарствами. Лишь противный вкус горячего отвара и холодные примочки — вот все, что я запомнил с того момента.
Шум отодвигающейся стены заставил меня напрячься. Мои осмысленные воспоминания оканчивались еще на той дорожке, где я, после действительно ужасающего перехода по холодному лесу, наконец встретил человека. В тот момент мне было глубоко без разницы кто этот мужик, чем занимается и как он может отреагировать на меня. Тогда сам факт встречи был для меня вожделенной мечтой. Она сбылась... и что дальше?
Я понял, что боюсь. Боюсь не человека, что, как я теперь понимал, меня выходил, а неизвестности. Лежа на спине и не имея возможности даже повернуть головы, я не имел понятия ни о чем, что меня окружало. Все выпадающее из моего поля зрения представлялось заведомо враждебным и... я дурак.
Бьякуган! Постоянно ощущаемая чакра хлынула к глазам, приоткрывая мне неведомое.
В небольшой комнате, помимо меня, находился еще один человек — невысокий, поджарый, с короткими, грязными, черными волосами и густой бородой. Его простая одежда, явно сшитая своими руками из выделанной кожи, вызывала некоторое отвращение свой непрезентабельностью. Даже мне, привыкшему видеть крестьянские робы во время прогулок по Кусакагуре, подобные вещи казались демонстрацией острой бедности.
Все остальное в мужчине, за исключением одежды, вызывало лишь чувство опасности — его плавные движения были бесшумны, взгляд остер и жесток, а твердая стойка буквально кричала о превосходстве и гордости.
"Охотник? — сделало вывод мое подсознание. — Мы в доме охотника?"
В подтверждение этой теории говорили и развешенные вдоль стен разделанные тушки кроликов... или лишь их шкура? Они, будучи единственным украшением мелкой комнаты, навязчиво бросались в глаза.
Охотник смотрел на меня — мне был виден его взгляд. Очень странный взгляд. Так смотрели на мессию, на дар, на нечто посланное свыше. Немного фанатичный взгляд с толикой предвкушения и надежды. Будто в ожидании чуда.
Он приближался медленно, будто к трусливому зверю. Его плавные шаги были столь бесшумны и неощутимы, что короткое мгновение я засомневался в собственных слезящихся глазах. Ну не может человек двигаться столь бесшумно!
Я так был заворожен его походкой, что чуть было не допустил роковую, как мне казалось, ошибку. Лишь натренированное до автоматизма умение подачи чакры к глазам помогло резко перекрыть её жгущий поток. Бьякуган пропал из глаз в тот же момент, как лицо мужчины показалось в моем обычном поле зрения.
— Очнулся? — на мрачном лице немолодого охотника пробежала еле заметная улыбка. — Ну что, будем знакомиться?
Не сейчас. Мне нужно время на то, чтобы все обдумать.
Я медленно, будто устало, закрыл глаза.
* * *
Два причудливых куная с удобством лежали в подрагивающих от нетерпения ладонях; два еле заметных узора тускло светились в ночной тьме. Золотоволосый, молодой блондин привычным движением больших пальцев прикрыл оба огонька, способных выдать его месторасположение, и глубоко вздохнул. Он концентрировался, попутно продумывая все свои шаги наперед, проигрывая в воображении каждое движение. В его искусстве ведения боя ошибки были недопустимы.
Ночную тишину разрезал негромкий шорох и в тот же миг блондин сорвался с высокой, достаточно толстой ветки дерева. Вскинулись руки, и один едва светящийся кунай полетел в сторону нарушителя спокойствия.
Мимо.
Противник, небрежным движением отклонив голову, пропустил острое лезвие над плечом, и с беспристрастным лицом достав танто, рванул навстречу летящему на него парню. Слева, прямо над самым ухом блондина, из тьмы вынырнул еще один враг с тяжелой дубинкой и намерением в следующее же мгновение снести голову вторженцу...
...Краткий посыл чакры в татуировку на груди и светловолосый парень исчез, в тот же миг появляясь за спиной первого противника. Заведя свободную руку за спину, он перехватил продолжающий свой полет первый кунай, а резкий удар вторым, вспорол, не успевшему даже осознать произошедшее, врагу горло.. Очередной взмах, и только что пойманное лезвие вновь отправилось в полет, навстречу уже второму противнику.
Кунай в форме трилистника встретился с окованной железом дубинкой, со звоном отскочил и понесся к земле. Вслед за первым, уже выше головы оставшегося противника, не встречая препятствий, полетело второе лезвие.
Блондин вновь исчез, появляясь у ног своего врага и перехватывая падающий роковой кунай...
Но и противник не спал. Предугадав появления светловолосого мальца, мужчина за секунду до этого уже начал свой удар, направленный точно в его место появления...
Мимо.
Блондин исчез в тот же миг, как отбитый кунай вновь оказался в его руке, появившись уже над головой поведенного инерцией удара дубинки противника. Резкий выпад, и трилистник с хрустом впился меж шейных позвонков, бросив уже мертвое тело с трех метров высоты на холодную землю.
— Что слу... — неожиданно на поляну выбежал очередной противник и в тот же момент был сбит тушей своего товарища. Не успел он опомниться, как к его горлу уже был приставлен измазанный кровью трехлистный кунай.
— Тсс-с-с, — блондин с непроницаемым лицом прижал окровавленный палец к губам, призывая вражеского шиноби к тишине. — Один намек на движение и ты труп. Понял?
Враг не понял. Уловив краем глаза складывающиеся печати, блондин отвернулся и с усилием надавил на кунай. Легкий хруст ломающейся гортани, брызги горячей крови и булькающий кашель долетевшие до его уха указывали на очередную не столь обходимую смерть.
Парень разочарованно вздохнул: ему требовалась информация, а не след из трупов. Впрочем...
Впрочем и от них польза будет.
Последний противник на поверку оказался молодой девушкой, едва на год старше его самого, — вздыбленную грудь, в пылу краткого, всего пару секунд, боя заметить достаточно проблематично. Миловидное лицо девушки в данный момент теряло последние признаки жизни: глаза закатывались, кашель утихал, дыхание ослабевало. Её взгляд полный обреченности и мольбы смотрел прямо на него.
— Прости, — одними губами произнес парень, глядя в тот же миг расширившиеся от страха зрачки куноичи. Его указательный палец, засветившийся синим замогильным светом, мягко опустился на покрытый испариной лоб умирающей девушки и в несколько движений нарисовал тот же символ, что сиял на его кунае.
