1. "Черный Меч"

Существенное изменение религия претерпела около полутора тысяч лет назад. Империя тогда сцепилась в жестокой, кровопролитной войне с Аэтрангом — этой страны более не существует — и находилась на грани поражения. Большая часть земель Империи уже контролировалась армиями Аэтранга, когда в столицу пришел ничем не примечательные человек. Среднего роста, стройный, темноволосый, с изможденным лицом — на вид самый обычный. (Летописи сохранили удивительно подробное описание Христеса. Должен признать, что Христос, сын Божий, полностью под это описание подходит, и лишь творимые по слову Христеса зверства не позволяют предположить, что и в этот несчастный мир снизошел Спаситель). Те, кто видел его лично, говорили, что в этом человеке не было ничего примечательного, кроме глаз. Полные сияющего белого света, ослепительно яркие, они словно бы видели насквозь всех и вся. Далее для достоверности даю выдержку из летописи.

"Человек этот легко прошел к Императору, и предложил помощь. Император лишь горько рассмеялся в лицо Сияющему: "Что ты, человек, можешь сделать там, где бессильны мои армии, где не слышит нас Бог, где лишены сил своих маги?" Улыбнулся в ответ Сияющий, и присутствовавшие при разговоре этом были поражены той Силой, что таилась даже в улыбке его. Воздел он руки к небу, и охватило его слепящее белое пламя, и увидел Император и приближенные его Империю. Но не раздираемую междоусобицами, как бывало, не выжженную войной, как было на тот миг, а великую, сильную, могучую державу, занимающую много большие земель, нежели было когда-либо. И понял Император и приближенные его, что не иллюзию показал им Сияющий, не морок, не мираж. Поняли они, что видели будущее своей страны, ежели согласятся принять помощь от него.

Долго молчал потрясенный Император, а после спросил: "Чего желаешь ты в награду за помощь свою, о величайший из архимагов? Золото есть у меня и драгоценные каменья, а могу пожаловать тебе высочайший титул в Империи. Любые ордена и медали — ты их заслужишь, ежели только спасешь Империю. Или, желаешь, отдам за тебя дочь свою младшую — прекраснейшую деву? Или старшую, она пусть не столь хороша, но после смерти моей займешь мое место?" Так спрашивал Император, с каждым разом все больше и больше предлагая Сияющему, ибо молчал Сияющий, и лишь едва заметно качал головой на каждое предложение Императора. Наконец не выдержал правитель: "Скажи же сам, чего желаешь!" И ответил ему Сияющий: "Желаю лишь спасти ваши заблудшие души, и обратить вас в веру истинную".

Сильно был поражен Император его словами, но выбора у него не осталось. Да и не слишком велика была цена за благоденствие.

На следующий день, только солнце замерло в зените, вышел Сияющий навстречу вражеским легионам. Простер он вперед руки — и в то же мгновение ослепительно-белое пламя охватило аэтрангов. Белым же сиянием вспыхнули мечи воинов Империи, и, ведомые в бой Сияющим, они одерживали победу за победой, пока Аэтранг не оказался и вовсе стерт с лица Аенгроста.

И вновь пришел Сияющий к Императору, и сказал ему: "Нет более Аэтранга, и нет более твоих смертельных врагов. Твоя армия сильнее любой на Аенгросте, твои сокровища, захваченные в разоренных городах аэтрангов, превосходят ценой любые сокровища мира. Уже родят поля, и урожай будет втрое против обычного. Скот, пригнанный с сочных полей аэтрангов, принадлежит ныне империи, и приплод будет вдвое против обычного. Мужи берут жен, и дети будут впятеро здоровее обычного, и вырастут они и великими воинами, и талантливыми ремесленниками, и трудолюбивыми вилланами, и благородными дворянами, и не будет страны могущественнее Империи. Я выполнил свою часть нашего договора. Теперь и ты должен выполнить свою часть". И молчал Император, ибо легко брал он, но тяжело возвращал. Но видел он, что не совладать ему с Сияющим, и спросил тихо: "Что же требуешь ты от меня?" И ответил ему Сияющий, но не услышал никто ответа. Побледнел Император, но склонил голову, и произнес: "Да будет так". Улыбнулся Сияющий, и сказал: "Придет час, и я явлюсь за своей наградой". И ушел.

Он вышел из дворца, как самый обычный человек, но каждый, встреченный им, кланялся до земли избавителю. Улыбался Сияющий, но улыбался печально, ибо знал он — предать решил его Император.

Не он один знал об этом. Присутствовала при разговоре Сияющего и Императора Сиана — прекрасная дочь правителя. Знала она своего отца, и понимала, что недоброе замыслил он. И побежала принцесса за Сияющим, желая предупредить его об опасности, и нагнала его лишь в парке у дворца. Но Император уже отдал приказ личному своему телохранителю, человеку искуснейшему как в бою, так и в мастерстве тихо подкравшись со спины убить человека.

Выйдя в парк, увидела Сиана Сияющего. И бросилась к нему, желая предупредить, но уже летел нож предателя в сердце спасителя Империи. Увидела принцесса нож, и поняла, что предал ее отец избавителя. И не колеблясь закрыла грудью своей Сияющего.

Горько улыбнулся Сияющий, ибо невыразимо больно было ему оттого, что предали его.

Подошел он к прекрасной Сиане, чье бездыханное тело распростерто было на земле, и сказал: "Эта девушка в сто крат больше любит свою страну, нежели отец ее. И она сто крат достойнее его, и жить должна". Поднял он тело на руки, и пошел к Императору.

Испугался Император, когда Сияющий вошел в тронный зал, ибо считал его уже мертвым. И ужаснулся он, увидев на руках Сияющего тело любимой дочери, а под левой грудью ее — рукоять ножа убийцы, ибо знал Император, чей это нож.

И положил Сияющий тело Сианы у ног ее отца, и сказал: "Дочь твоя более любит страну, чем ты. Ты предал меня и послал убийцу ко мне, но дочь твоя приняла на себя удар. Ответь мне, Император, кто из вас жить достоин? И тот, кого ты назовешь, будет жить". И еще сильнее испугался Император, но и в то же время с облегчением вздохнул, ибо хоть и любил он дочь свою, но себя любил больше. И так он ответил Сияющему: "Люблю я дочь свою, но отвечу на твой вопрос: достоин я жить, ибо она уже мертва, а я еще нет". И горько стало Сияющему при виде страха, исказившего черты Императора. И сказал он: "Что же, я сказал, и сдержу свое слово. Ты будешь жить. Но отвечу и сам на вопрос, что задал тебе. Достойнее твоя дочь, и она будет жить".

И склонился Сияющий над Сианой, и коснулся губами лба ее. И свет ослепительный залил тронный зал, а когда все обрели способность видеть, узрели они, что поднимается Сиана с пола живая и невредимая, а глаза ее полны того же света. Узрели они также, что император их безумен. С криками дикими выбежал он из тронного зала, срывая с себя регалии императорской власти, и не видел его более никто. А Сияющий так сказал прекрасной Сиане: "Любишь ты страну свою, и видишь, кто спаситель ее. Ты прекрасна, как свет, и мудра. Станешь ты женой моей, и потомки наши будут править Империей. И будет Империя со дня сего зваться — Христесар. Ибо я есть Свет, и Свет есть я, и имя мне — Христес".

Изменилась с того дня жизнь Империи Христесар, ибо бог правил ею".

Так говорит летопись. И мне, судя по всему, предстоит еще не один день понимать, что же произошло тогда на самом деле. Не мог Христос, сын Божий, быть здесь, но кто скрылся под именем Его?

Из дневника Этьена де Каррадо, графа Нисселет.

Глава 5

Место действия: неизвестно

Время действия: неизвестно

Действующее лицо: неизвестно

В этот раз песчаный смерч пришел с востока. Гигантская воронка, высотой около восьмидесяти квартов*, неслась над пустыней, закручиваясь смертоносным штопором, создавая новые барханы, вырывая из песка немногочисленные кактусы, и умчалась дальше на юго-запад.

Когда стих принесенный смерчем горячий ветер, и пустыня вновь обрела спокойствие, продолговатый холмик на вершине одного из барханов зашевелился. Пытаясь вытряхнуть из одежды песчинки, ругаясь и отплевываясь, на ноги поднялся человек.

Во всяком случае, если бы кто-нибудь из местных жителей увидел его, то принял бы за человека*. Если бы, конечно, не стал приглядываться пристальнее.

Человек, выплюнув остатки попавшего в рот песка, посмотрел в ту сторону, где, по его мнению, находился север. И обнаружил, что пустыня вокруг него после смерча изменилась до неузнаваемости. Исчез прежний северный ориентир — зеленый оазис, видневшийся на грани зрения человека, которое, впрочем, превосходило человеческое в несколько раз. Был ли оазис очередным миражом, на которые богата бескрайняя песчаная пустыня, или же прекратил свое существование после встречи со смерчем, человек не знал. Впрочем, это значения уже не имело.

Он оглянулся — но напоминавшего черепаху, втянувшую голову в панцирь бархана на предполагаемом юго-востоке не обнаружил. Тогда человек поднял взгляд на солнце — одно из трех, и единственное, в направлении движения которого он хоть немного разобрался. Багровый диск, расчерченный синими всполохами, застыл в зените. Человек перевел взгляд на остальные два — сцепившиеся краями, как сиамские близнецы, зеленый с желтым и фиолетовый с коричневым диски медленно, но все же заметно глазу, ползли над горизонтом.

Попытавшись вспомнить, который день сегодня багрово-синее солнце двигалось на север, человек выругался. Пятисуточный цикл закончился, и сегодня из зенита диск двинется в совершенно непредсказуемом направлении.

` — Похоже, я заблудился, — тихо пробормотал человек себе под нос. Он попытался вспомнить, в какую сторону упал головой, когда налетел смерч — кажется, на север. Кажется.

Впрочем, ему не оставалось ничего, кроме как понадеяться, что направление избрано верно. Еды должно было хватить еще на день, воды — на два, и то при известной экономии.

Вздохнув, человек поправил рюкзак за спиной, и двинулся в направлении предполагаемого севера.

Прошло три дня. Человек с сожалением отбросил в сторону рюкзак — нести его с собой и далее не имело смысла. Еда закончилась, но ему не впервой было обходиться без пищи долгое время. Хуже было то, что осталась лишь одна небольшая фляга с водой, и та не полная. Человек смочил губы — большего он себе позволить не мог — и побрел дальше. Он уже понимал, что направление, выбранное им — ошибочно, но надеялся хотя бы выбраться из пустыни, а после предпринять новую попытку добраться до ее сердца.

Когда его спрашивали, зачем он стремится к таинственному оазису, по легендам находящемуся в самом центре пустыни, он не знал, что ответить. Как обычно. Это был не первый мир, который он посетил в своих скитаниях, и, вероятно, не последний. Он не знал, куда стремится. Просто шел. Шел, чувствуя, что ему надо что-то найти. Что? Зачем? Для чего? Он понятия об этом не имел. Что-то вело его вперед, к неведомой цели, и человек шел.

К полудню следующего дня во фляге оставалось два или три глотка. Человек сидел, прислонившись спиной к большому серому валуну, натянув капюшон плаща поглубже, и спал.

Вечером он сунул опустевшую флягу за пояс сзади. Оставалось лишь надеяться, что в течение суток он набредет на какой-нибудь оазис.

Багрово-синее солнце натужно переползло через зенит и двинулось дальше. Человек с удивлением и отчаянием понял, что последние два дня он машинально шел по направлению движения солнца, а, стало быть, — в неверном направлении.

Сняв с пояса флягу, он прижался пересохшими губами к горлышку, тщетно пытаясь вытянуть хоть каплю живительной влаги. Разумеется, безрезультатно.

— Надо идти, — сказал он себе. Сделал несколько шагов — и упал.

Человек очнулся вечером. Стало заметно прохладнее, как всегда в пустынях по ночам. Подняться на ноги ему удалось отнюдь не с первой попытки. Шатаясь, человек побрел вперед.

Он уже не знал, в какую сторону идет — возможно, в ту, откуда пришел. Сейчас его волновало лишь одно — вода. Нужно было во что бы то ни стало найти хоть немного воды.

Кто другой на его месте сейчас молился бы всем известным богам, и, может, боги даже сжалились бы над ним. Но человек не был другим, и молиться он просто не умел.

Человек брел по пустыне, спотыкаясь и падая. Упав, он несколько минут лежал без движения, потом чудовищным усилием воли заставлял себя встать и идти дальше.

Наступил день. Около полудня человек вновь упал, на этот раз потеряв сознание. Когда он очнулся, багрово-синий диск склонился к горизонту. Человек попытался встать — но уже не смог. Тогда он пополз.

Через три часа он вновь потерял сознание.

Когда человек очнулся, было темно. В голове билась одна мысль — надо двигаться вперед. И он опять пополз.

Близилось утро, когда он наткнулся рукой на что-то влажное. Присутствие воды, пусть даже и в таком крохотном количестве, заставило воспаленный мозг работать. Человек внимательно оглядел свою находку, и застонал от бессильной злобы на самого себя. Он держал в руках собственный рюкзак, брошенный несколько дней назад — он уже не помнил, сколько именно.

Все это время он шел по кругу. Но в находке были и положительные стороны. Во первых, теперь он знал, что шел по кругу, а во-вторых...

Во-вторых, на плотной ткани рюкзака сконденсировалась влага. В пустыне тоже бывает роса, просто ей обычно не на что выпадать.

Человек тщательно высосал крохотные капли воды, чуть влажной тканью обтер лицо, и встал. Он должен был идти, невзирая ни на что. Его ждали. Он чувствовал — они уже проснулись, и ждут его, он нужен им.

Кто "они"? Человек не знал.

Вода, полученная с рюкзака, помогла продержаться до полудня. В полдень человек поплотнее закутался в плащ, чтобы не получить ожогов, и уснул. Уже который день, его сон напоминал больше беспамятство, но даже такой, сон давал некоторое количество сил.

Когда человек проснулся, уже темнело. Он смочил губы остатками воды, сцеженной с рюкзака во флягу, и пошел дальше.

Ближе к утру его зоркие глаза разглядели в отдалении пальму. Пальмы здесь росли, как и во всякой пустыне, лишь возле оазисов. Сперва человек подумал, что это — очередной мираж, но потом, приглядевшись, заметил, что пальма выглядит весьма потрепанной, да и стоит в одиночестве. Возле настоящих оазисов обычно растет несколько пальм, а если оазис большой — то и целая роща.

А сейчас перед человеком торчала одинокая пустынная пальма.

Подойдя ближе, он понял, в чем дело. Это был не мираж.

Погибший оазис.

Судя по тому, что пальма еще не засохла, как и несколько кактусов и пустынных кустарников, оазис погубил прошедший несколько дней назад смерч.

Человек, охваченный безумной надеждой, бросился к оазису. Подбежав к пальме, он огляделся. Так и есть — между корней одного из кустов тонкой струйкой сочился ручеек. Человек знал, что спустя несколько дней этот источник иссякнет, его занесет колючим песком, но пока еще вода была.

Он напился, ополоснул лицо и набрал полную флягу воды. Потом разрезал один из кактусов и пожевал полусъедобную зеленую мякоть. Нельзя сказать, что это было особо питательно или, тем более, вкусно, но кактус можно было есть.