Отыгрыш. Общий файл

Форма сидела непривычно. Да и вообще, поглядевшись в зеркало, капитан третьего ранга Годунов почувствовал себя ряженым. 'Мало чести в том, чтобы нацепить чужие погоны!'

— Спасибо, — сказал он Ниночке, которая с вопрошающим выражением лица маячила у него за спиной, и понял, что голос прозвучал резковато.

— Товарищ старший майор... — несмело начала она. — У меня вопрос... если можно.

— Слушаю, — без особого удовольствия отозвался Годунов: у него самого сейчас крутилось в голове слишком много вопросов.

— Правда ведь, вы Орёл не сдадите?

— Сделаем все возможное, — уверенно ответил он.

Глава 8

29 сентября 1941 года, Орёл

'Сделаем все возможное...'

Немудреный ответ. Такие ответы дают врачи, когда прогноз совсем плох. И чиновники, когда попросту не хотят ничего делать.

А Ниночка, похоже, воодушевилась. Ну да ладно, надежда — подруга хорошая, случается, что и выручает. Как бы самому с надеждой задружиться, а? И не с малахольной какой-нибудь, а с такой, чтоб с первого взгляда доверие внушала и убежденность: все будет хорошо и ещё лучше! И чтоб имелись при ней хотя б минимальные резервы и некоторое количество боеприпасов... Только это уже получается портрет не надежды, а какой-то иной, более солидной, дамы. Сойтись с которой на короткой ноге вряд ли удастся. Твоей, Александр Василич, надежде, бледной, но решительной, впору, как в дурной киношке, бросаться с шанцевым инструментом и зверским выражением лица на танки. Хотя...

Подходил к концу 'первый день попаданца'. От усталости и обилия впечатлений вечевым колоколом гудела голова. Стоило бы передремнуть по дороге хоть четверть часа, авось в мозгах прояснилось бы. А сна — ни в одном глазу, наверное, по тем же самым причинам. Оставалось только в очередной раз позавидовать бесценному опыту товарища Штирлица.

Годунов вглядывался в темноту, пытаясь уловить приметы того Орла, который был ему знаком. Занятие, конечно, бесполезное, но сосредоточиться помогло. И очень вовремя — машина остановилась перед особняком, в стиле которого архитектор, наверняка умевший потрафить вкусам губернского дворянства, находчиво соединил помпезность и провинциальность.

Додавить последние рефлексии, и так уже вялые, как травленые тараканы, удалось аккурат в тот момент, когда со скрипом отворилась тяжелая дверь с кованой ручкой. За такой дверью должен был бы обнаружиться бодренький дворецкий, а не усталый дежурный, оживившийся только при взгляде на удостоверение.

А вот замначштаба округа подполковник Беляев, крепко сбитый кряжистый мужик лет тридцати пяти, удивления не выказал. Может, Одинцов его предупредил? Угу, ещё скажи — морально подготовил. Когда б успел? Если только перепоручил кому? Ну да ладно.

Интуитивно Годунов опасался таких вот ничему не удивляющихся... на языке крутилось 'лиц при исполнении должностных обязанностей' с цепким взглядом чуть исподлобья (хотя, признаться, никогда не видел от них ничего плохого), и после обычных приветствий поспешил взять быка за рога, начальственным речитативом выдавая все то, что надумал по дороге:

— Товарищ подполковник, необходимо в кратчайшие сроки собрать командиров всех частей, дислоцированных в Орле, и всех начальников служб. И ещё... — Годунов вдохнул, готовясь с головой броситься в омут, — мне нужна ВЧ с генерал-полковником Ерёменко.

— Товарищ старший майор, ВЧ только в кабинете командующего округом, а он опечатан.

— Обстановка такова, что медлить нельзя. Вскрывайте кабинет, — приказал Годунов.

Его бабка любила повторять: 'Снявши голову, по волосам не плачут'. Маленький Санька сути не улавливал, воображая себе что-то вовсе несусветное. Потом, конечно, начал понимать. А вот воистину проникся только сейчас. И картинка получилась как раз-таки сюрреалистическая, с уклоном в хоррор.

Замначштаба, по-прежнему не проявляя (остается надеяться — попросту не демонстрируя) никаких эмоций, достал из монструозного, под стать моменту, сейфа ключ.

Сняв с аппарата ВЧ трубку, Годунов мысленно перекрестился — вот оно, первое серьезное вмешательство в историю... даст Бог — не последнее.

— Ерёменко у аппарата, — раздалось в трубке раньше, чем он успел морально подготовиться.

— Товарищ генерал-полковник, у аппарата старший майор госбезопасности Годунов. Я командирован в Орловский военный округ Ставкой Верховного Главнокомандования с целью инспектирования подготовки округа к обороне. Однако сегодня вечером командующий округом генерал-лейтенант Тюрин и начштаба округа полковник Пекарев покинули город и отбыли в северо-восточном направлении, — глубоко вдохнул. — В связи с отсутствием в округе централизованного руководства и в соответствии с полномочиями, данными мне Ставкой, я принимаю командование округом и Орловским оборонительным районом на себя.

Снова перевел дух. На том конце провода молчали. Хотелось верить, что к добру оно, это молчание. И надеяться, что командующий Брянским фронтом не сообщит в Ставку об этом разговоре, хотя бы до времени.

— Как я успел выяснить, сведения о составе и численности войск в округе, в частности о пяти артиллерийских полках, представленные вам полковником Пекаревым, не соответствуют действительности. И, самое главное, по сведениям, полученным из абсолютно достоверных источников... — ох, только бы Ерёменко не пришло в голову выяснять, что за источники такие! — ...утром 30 сентября Вторая танковая группа противника нанесет удар на стыке 13-й армии и оперативной группы генерал-майора Ермакова. 24-й моторизованный корпус пойдет на Орёл, а 47-й моторизованный — в направлении Севск — Карачев — Брянск. У противника имеются подробные карты местности и нельзя исключать возможность использования им лесных дорог...

— Что в Орле? — резко спросил командующий.

— Насколько мне известно, сейчас в Орле всего около двух тысяч штыков. Мобилизационный резерв ещё предстоит оценить, но не думаю, что он велик. Если будет возможность, окажите помощь танками и поддержите авиацией, — бесцеремонное заявление, конечно, но вдруг что и обломится? — С нашими силами мы можем только героически погибнуть.

— Вот же Тюрин засранец, — оказывается, Ерёменко не просто молчал и думал, он ещё и проникнуться в полной мере успел. — Сбежал, сука, весь фронт с голой задницей оставил... — помолчал. — Будут тебе танки. Много не дам, но будут. Стрелковый полк дам, больше не могу...

Ерёменко прокашлялся, и в следующую пару минут Годунов узнал много нового, но малоценного в свете ситуации, требующей практических решений, о морально-психологическом облике командования округа и о перспективах развития взаимоотношений указанных лиц с рядом домашних животных и Хайнцем Гудерианом лично. Вряд ли что-то из услышанного допустимо было бы включить в мемуары. 'Ты доживи ещё до мемуаров, — усмехнулся Годунов, чувствуя себя ну очень конкретным попаданцем. Комфронта не на пустом ведь месте реагирует столь экспрессивно. Попадись ему сейчас Тюрин, мог бы, наверное, и в рожу двинуть. В лучшем случае.

— С полком пришлю ещё десять тысяч бутылок с КС... Ты, Годунов держись, а то всему фронту труба. Держись.

'А что мне ещё остается, на подводной-то лодке? — мысленно повторил Годунов.

Положил трубку и обернулся к замначштаба.

— Товарищ подполковник, вы Потапова Николая Кузьмича знаете?

— Разумеется, товарищ старший майор, — спокойно отозвался Беляев. Настолько спокойно, как если бы ожидал этого вопроса.

Нет, ну не мысли же он, в конце концов, читает! Хотя, в свете нынешних событий, впору в любую мистику верить... а все равно как-то не верится. В судьбу — да. Ну, так он всегда верил, что судьба, как бы причудливо она ни маневрировала, — на его стороне. И сейчас не время и не место, чтобы эту веру терять.

Так что спокойствие и догадливость Беляева спишем на богатый жизненный опыт. Будем считать, в очередной раз повезло, замначштаба тоже дельный мужик.

Угу, бездельные сбежали, дельные остались... Только как вы, бывалые да дельные, умудрились так Гудериана порадовать, что отголоски этой радости даже в мемуарах слышны, а заодно и краеведам яблоко раздора подкинуть?

А цыплят всяко по осени считают. Неизвестно еще, каких успехов ты добьешься и куда тебя возникшие нежданно-негаданно прогрессорские амбиции заведут!

— Что скажете о нем?

— Плохого не скажу.

Сурово. Ну хоть так...

— Он у себя на заводе танкоремонтную мастерскую разворачивает. Помогите ему. Поищите в госпиталях среди выздоравливающих ремонтников, механиков-водителей... да вообще танкистов, трактористов и бывших рабочих МТС. Ну и информацию по выздоравливающим других воинских специальностей соберите. А госпиталя будем готовить к эвакуации. Подробнее обговорим на совещании. Майор Одинцов сейчас всех собирает, полагаю, к двадцати ноль-ноль управится.

В этот момент дверь кабинета распахнулась.

— Иван Трофимович, пойдемте, голубчик, почаевничаем на ночь глядя... — вошедший хотел добавить ещё что-то, но осекся, заметив Годунова. — Здравия желаю, товарищ комдив!

Вечерний гость подполковника Беляева, несмотря на форму бригвоенинтенданта, показался Годунову выходцем из XIX века — статный старик, словно сошедший с портрета эпохи дуэлей и балов. Годунову невольно захотелось расправить плечи — так ладно и красиво сидела форма на вошедшем.

— Бригвоенинтендант Оболенский, начальник снабжения Орловского военного округа.

'На ловца и зверь бежит', — всплыла в памяти ещё одна бабкина поговорка.

— Здравствуйте, товарищ Оболенский. Старший майор госбезопасности Годунов, с сего дня я отвечаю за оборону Орла, — м-да-а, как ни крути, нелегка она, доля попаданца! Только представляться за сегодняшний бесконечный день приходится в третий раз... или в четвертый? У-у-у!

— Значит, узнали в Ставке про наши безобразия, — старик нахмурился. — Уму непостижимо, фронт задыхается без крупнокалиберных пулеметов, а у нас тут на складе аж двести штук пулеметов Дегтярева-Шпагина образца тридцать восьмого года, новеньких, в заводской смазке. С августа месяца на фронт отправить не можем, Тюрин над ними, как царь Кощей над златом, чахнет...

'Совсем зачах ваш Тюрин', — чуть было не вырвалось у Годунова, однако же внутренний голос ехидно прокомментировал: 'Он такой же наш, как и ваш!'

— Ну что ж, дождались, что не вы их на фронт, а фронт — к вам. Над чем там ещё чах бывший командующий? — на этот раз он осознанно выделил голосом слово 'бывший'.

— Вот что, товарищ комдив, пойдёмте-ка покушаем, что Бог послал, а там и побеседуем, — мягко проговорил Оболенский, но в его тоне Годунову почудился укор... или не укор? Ладно, нашел время погружаться в пучины психологии! Особенно если учесть, что предложение как нельзя кстати.

В кабинете Оболенского, весьма похожем на беляевский, уже был накрыт стол в центре которого возвышался гигантский самовар, начищенный до зеркального блеска. Бывалого вида старшина лет сорока с шикарными ('мулявинскими', как подумал Годунов) усами вносил последние штрихи в притягательный натюрморт.

— Афанасий Петрович, у нас сегодня, извольте убедиться, двое гостей, — непринужденно, как-то по-домашнему промолвил Оболенский.

Старшина, ни слова не говоря, ловким движением добыл из притулившегося в стороне шкафа ещё пару столовых приборов и отправил их на стол, после чего, обменявшись взглядами с хозяином кабинета, моментально исчез. Ох и непростой же у дедушки ординарец, да и сам он ох как непрост!

Годунов даже не уловил момента, когда старшина покинул помещение. Вроде, и отвлекся-то ненадолго, разглядывая ниспосланные голодающему богатства...

— Афанасий Петрович у нас потомственный пластун, товарищ комдив, — усмехнулся хозяин кабинета, с ходу истолковав удивленный взгляд гостя, — сам до сих пор удивляюсь, как это ловко у него получается, хотя я его уже лет, почитай, десять знаю. Да вы присаживайтесь, покушайте. Я так понимаю, у нас такие дела скоро завертятся, что покушать без спешки, по-человечески, райской мечтою покажется. Иван Трофимович, ну а вы-то что стоите, чай не в гостях, да и в ногах, как народ издавна приметил, правды нет.

— Вы правы, — грея ни с того ни с сего озябшие руки о чашку, признался Годунов. — Насчет дел наших правы. У нас с вами на все про все два, ну, может, три дня осталось, так что надо все взрывающиеся, горящее и стреляющее использовать, да по уму, — он задумался. — Вот взрывчатка, к примеру, есть на складах?

— Ну, такой, о которой сказать не стыдно было бы, килограммов сто наберется, — не моргнув глазом ответил Оболенский, — однако ж есть ещё мелинит, с царских времен остался, жуткая, между нами говоря, гадость, — взглянул на Годунова, потом на Беляева, будто ища сочувствия, — но гадости этой очень много, почитай двадцать тонн. Хотели мы ее строителям отдать, но они как черт от ладана шарахнулись, так вот и долежала.... На безрыбье, как говорится, и рак рыба...

— Вы даже не представляете, как это хорошо, что долежала, — немного воспрянул духом Годунов. Руки согрелись, даже к щекам кровь прилила. — Вот только годный он, мелинит ваш, или того...

— Еще как взрывается! — поспешил успокоить Оболенский. — Да вы кушайте, кушайте, печенье домашнее, супруга нынче побаловать решила, как чувствовала, что гости у меня будут. Так вот, я по весне приказал с каждой тонны пробу взять и испытания провести, и могу заверить — все двадцать тонн годны в дело.

— В снарядах тоже взрывчатка есть, — заметил Беляев.

— Иван Трофимович, дорогой мой человек, — интендант улыбнулся. — Я понимаю, что давно уже вышел из гимназических лет и латинские глаголы вряд ли сейчас дались бы мне без труда. Однако ж о том, что у нас в хозяйстве имеется, пока ещё крепко помню.

— Что за снаряды? — спросил Годунов.

— Реактивные, для самолетов. Ну, те, что РС-132. Завезли их с неделю тому назад, не много не мало — восемь тысяч. А толку-то с них? Самолетов все равно нет, на У-2 перкалевые не поставить, — Оболенский вздохнул. Так вздыхает радушный хозяин, на столе у которого вдруг не оказалось простого хлеба.

— Э-э нет, товарищ бригвоенинтендант! — Годунов покачал головой. — Я думаю, снаряды мы иначе используем. А вот скажите, нет ли в нашем распоряжении противотанковых ружей? — спросил он, и не рассчитывая на утвердительный ответ.

— Чего нет — того нет, — снова вздохнул Оболенский, — не дошли до нас ружья. Мы же до войны глубоким тылом считались. Благо, хоть орудия какие-никакие есть.

— Да уж, мне про эти орудия товарищ Одинцов рассказал, — иронично усмехнулся Годунов. — Особенно много хорошего — про гаубицы. Кабы не враг, к этому антиквариату пионеров на экскурсии впору было бы водить, рассказывать им про Империалистическую...

— Это вы товарищ, комдив, зря, — покачал головой интендант. — Игорь Григорьевич, не в обиду ему будет сказано, под стол пешком ходил, когда эти гаубицы германцев громили. А вы, товарищ комдив, наверняка помните...

'Артиллерист', — догадался Годунов.

А вслух сказал:

— Простите великодушно, не силен я в артиллерии...

А Оболенский, не на шутку увлекшись, продолжал: