Альманах "Признание-3" -2008 (проект)

Дети обычно не чувствуют особой привязанности к богатому папе. Он для них практически чужой человек. Познакомиться поближе времени не было — оно уходило на приумножение богатства. Так что к старости богатый остается один, покинутый детьми и обобранный женами.

То ли дело бедный! Всю жизнь он делает что хочет, чувства его искренни, поступки бескорыстны. Он не зависит от денег, поэтому всегда весел и беззаботен. За это его любят женщины, и он может быть абсолютно уверен, что деньги, которых у него нет, тут абсолютно не при чем. Любят его самого. Поэтому в жены он смело выбирает самую красивую и выносливую из своих возлюбленных. Она с радостью тащит по жизни груз семейных забот с сидящим на самом верху обаятельным мужем. А он все также доволен и независим.

Правда, иногда он все-таки вынужден обращаться за помощью к богатому. Но это единственное, что омрачает жизнь бедного человека. А так он был бы совершенно счастлив.

Николай Минаев

Благими намерениями...

(Из записок натуралиста)

Что должен сделать вчерашний студент биофака, чтобы... закрыть заповедник, о котором он так мечтал? И возможно ли это в принципе в Советском Союзе в 1981-82 годах?

Я шёл к своей мечте не менее десяти лет и теперь сотрудник Арнасайского государственного заповедника. Ощущение истинного восторга не покидает меня — наконец-то зоолог-профессионал один на один с Её Величеством Природой. Это счастье продлится недолго, всего один год. Но этот год стоит, пожалуй, пяти по своей значимости и эмоциям, что пришлось испытать. И уж конечно, ни я, ни кто другой и подумать не могли о том, что моё появление здесь положит начало концу заповедника.

"Навруз" в переводе с узбекского — "весна". Меньше всего такое название подходит к посёлку, где я живу: два-три десятка домов щитовой сборки, мрачные, серые и пыльные. Вокруг Голодная степь. Посёлок продолжает строиться, но каким-то странным способом: не видно строительных бригад, техники, материалов; да и людей-то почти нет, всего девять человек семи национальностей: кореец Шин, татарки Роза и Назира, башкир Фарид, украинцы Виктор и Тоня, осетин, казах. Из русских я один.

"Населённый" пункт выглядит каким-то мёртвым, совсем не "весенним". И когда здесь объявятся обычные жители? Вроде бы большинство из них должны поднять на небывалую высоту добычу рыбы в озере Тузкан, что лежит всего в одном километре и является заповедным, просто "жемчужиной Узбекистана".

Тузкан, как и единое с ним Айдаркуль — рукотворные моря, которым совсем немного лет. Это результат катастрофического сброса вод из Чардарьинского водохранилища в естественное понижение земной поверхности — Арнасайскую впадину.

И зачем на границе заповедника строится посёлок? И почему множество рыбаков будут бороздить на моторных лодках заповедное озеро да стрелять птиц, что в массе гнездятся на островах и ради которых я здесь?..

В течение года я так и не понял, что за люди населяли Навруз. Шин — какой-то начальник, Роза — типа секретарши, или любовницы; Назира напоминает сторожа, её Фарид вроде бы строитель, остальные смахивали и на бомжей, и на браконьеров, и на беглых каторжан. Витя и Тоня играли роль мужа и жены. И все пили, да ещё как!

Магазин во главе с казахом Сергеем (известным на всю округу импотентом) и его женой имел место быть; а значит, была водка, макароны, соль и хлопковое масло; возможно, даже сахар.

Моя персона стояла особняком в данном сообществе и занимала сразу половину дома, то есть пять комнат.

Местность вокруг, да и само солёное озеро выглядели явно уныло. Глинистые, супесчаные участки, солончаки со специфической растительностью: колючками, солянками, полынью, "перекати-поле" и какими-то кустами совсем не радовали глаз. Жарко. Пыльно. И всё же зоологу, орнитологу можно было только мечтать о таком месте.

Я здесь. Я почти первооткрыватель. Непривычные глазу странные птицы тиркушки, ходулочники, утки-пеганки, всевозможные зверьки, песчаный крокодил варан и другие обитатели здешних мест поражали моё воображение, и каждое утро гнали меня из столь оригинального посёлка поближе к братьям нашим меньшим.

Бинокль, блокнот, ружьё, резиновая лодка. Всех увидеть, определить, посчитать, заколлекционировать. Здесь рождался и набирался мастерства таксидермист, знаток местной фауны. Здесь я получил почётное звучное прозвище: Николай Арнасайский; почти что Семёнов-Тян-Шанский.

На тот момент я просто не нуждался в человеческом обществе и совсем не был одинок; я был изголодавшимся по работе зоологом. Наблюдая за собой со стороны, я замечал порой улыбку на своём лице в отсутствие смешного вокруг. Мне было комфортно, я забывал поесть, не видел бытовых трудностей и неудобств, не замечал десятки пройденных километров. Я был, наверное, счастлив. Я рос в своих собственных глазах и, как выяснилось, не только.

Как самого дорогого гостя, меня всегда встречал у себя дома директор заповедника Кабылбеков Кудрат. Старик не скрывал своего уважения к моим знаниям и работоспособности, ко мне как к человеку. Частенько на всевозможных совещаниях и встречах с районным или областным руководством мне приходилось быть правой рукой, левой ногой и просто голосовыми связками аксакала.

Приезжали корреспонденты из газеты "Правда Востока", телевидение областное. Пытались писать о красотах природы и людях, её якобы охраняющих и изучающих. Пытались снимать кино, и это было правильно. Хоть маленькая, но всё же слава шла за нами по пятам. Эх, если бы знать, чем всё это скоро закончится.

А пока я продолжал удивляться и возмущаться многим сотням овец и ягнят каракульских, гулявшим по заповедным просторам. Я гонял их и ссорился с чабанами; я ловил браконьеров и отнимал ружья. А ещё я пытался обнаружить сотрудников заповедника: научных работников, лесников, егерей и прочих. Их почему-то не было рядом. И почему нас только трое: директор, я и шофёр (сын директора Озгымбай)? Ходили слухи, что чабаны местных отар и есть эти самые сотрудники. Да! А очень хотелось порядка, душа требовала заповедного режима. Ан нет!

Вот и сегодня, двигаясь вдоль берега, я пытался провести учёт уток на пяти километрах маршрута. Вдруг влетает в залив моторная лодка, и с двух стволов кто-то успешно завершает подсчёт птиц. Смачно покрыв матом своего муженька за неудачные выстрелы, Тоня изготовилась к стрельбе, отдав рукоятку мотора Виктору. Дуплет — и две лысухи прекратили свой полёт, закачавшись на волне. Мотор сбросил обороты. По воздуху метались массы птиц. Негодованию моему не было предела.

И скольких уродов носит матушка Земля. Мне "повезло": я рядом с ними.

... Статья "Жемчужина Узбекистана, или Незаповедный заповедник" долго лежала в редакции газеты "Правда Востока", а затем, после вмешательства высших сил из Москвы, была напечатана в "Сельской жизни". Ну, а мне, как и следовало ожидать, пришлось писать объяснительную на имя заместителя министра лесного хозяйства Узбекской ССР. Кто же любит выносить сор из избы?

Интересная, неожиданная для меня, но типичная для времени деталь: у меня появился соавтор, какой-то Петров (мог быть Иванов или Сидоров), его участие в статье свелось к тому, что он значительно её сократил и добавил три грубых фактических ошибки, исказив смысл моих практических рекомендаций. Конечно же, обнаружить и познакомиться с ним не удалось. И это было начало конца.

...А на днях ко мне пожаловал сам директор. Его привёз сын Озгымбай, некоторое время проживавший в Москве и обучавшийся чуть ли не в мединституте. Кудрат-ака был на сей раз невесел, немного раздосадован. Он получил предупреждение из райкома партии, что его зоолог в очередной раз гонял отару овец в заповеднике, совершенно не учитывая, что половина животных принадлежит второму секретарю. Подобное больше повториться не должно.

— Они напишут бумагу в Москву, что ты не соответствуешь занимаемой должности, и им поверят, — сообщил шеф.

Работать в некотором смысле стало проще. Вот тебе и один в поле воин.

Так и шла жизнь своим чередом. Скучно не было. И совсем не верилось, что в посёлок придёт жизнь. Да лучше бы и не приходила.

После обеда почти все были пьяные. Уж лучше бы и не видеть. Частенько приходилось давать деньги взаймы, и через три дня непонятным образом деньги мне возвращали. Уважали. Могли взять книгу почитать. Неужели читали?! Приходили за советом по серьёзным вопросам. Получалось, что авторитет мой был велик; и чем дальше, тем больше.

В пьяном угаре к Тоне приставали мужики постоянно и частенько довольно результативно; Витя не мешал — физически не мог. Наутро порой пытался "навести дома порядок": под глазом Тони появлялся синяк. Наказание — так себе, символическое.

Временами было покруче: слышу два выстрела в ночи, выхожу. Стоит хохол качаясь и пытается перезарядить ружьё.

— У, сука, опять мимо! — негодовал он.

А Тоне повезло в очередной раз. Так может быть не всегда: в ишака-то он ведь попал; не надо было есть арбуз, лично взращённый украинцами.

Возвращаясь из заповедника в середине дня, однажды я обнаружил на дороге в пыли Тоню. Из одежды на ней был только домашний халат. Каждый проходивший мимо носком ноги продвигал полы халата всё ближе к голове... Тоня спала. Достойная жизнь достойных обитателей дна.

Нет сомнений в том, что есть другие люди, есть другая жизнь. Есть сомнения в том, что хороших людей больше; что положительного в натуре человека больше, чем негативного; что злых людей меньше, чем добрых, а щедрых больше, чем жадных; что добро победит, а справедливость восторжествует. Ну как тут не вспомнить известное выражение: "Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак". И не полна ли наша жизнь разочарований? И как тут не позавидовать тем, кто точно знает, что жизнь прекрасна, как и те люди, которые их окружают.

А я был один. Всё чаще и чаще я стал обращать внимание не только на поведение птиц и зверей. Там меня удовлетворяло и радовало всё. С людьми было похуже. Всё больше пессимизма закрадывалось в мою душу. Нет-нет, да и взгрустнётся. Судя по всему, это стали замечать и другие. И вот к моему дому подъехал УАЗик Озгымбая. Лицо водителя светилось: он привёз мне дорогой подарок.

В машине, смущаясь, сидела восточная женщина, чуть полноватая казашка привлекательной наружности. Полдня потратил дружище на уговоры молодой матери троих детей, чуть ли не месячную свою зарплату отдал; совершил невозможное. Мне крайне не хотелось разочаровывать Озгымбая, но пришлось. Мои объяснения насчёт отсутствия чувств были для него непонятны и неубедительны. Он долго просил и даже требовал, чтобы я посмотрел на жизнь проще, но я устоял.

Интересно, пришлось ли отрабатывать этому хорошему человеку за меня... Не обратно же деньги брать!

Ближе к осени погода явно стала ухудшаться, усилился ветер, волнение на озере. У меня давно зрело желание поближе познакомиться с одним семейством. К тому же в доме Фарида и Назиры имелся телевизор. Время от времени я стал заходить к ним. К моей радости, они всё же напоминали нормальных людей, реальную семью; даже ребёнок трёхлетний был. Это было крайне приятно.

Но нет добра без худа. Довольно быстро я узнал о себе много нового: например, что являюсь любовником Назиры. Фарид стал выпивать больше, начал распускать руки. Назира получала и за меня, и по всякому другому поводу. Непривычно мне было ходить в такой роли, но оправдываться и вправлять мозги горе-мужу решил повременить. И почти опоздал. Семья рушилась на глазах.

Фарид сделал попытку утопиться (к счастью, неудачную), за что побывал в нокауте с моей помощью и прослушал довольно грубую лекцию в моём исполнении. Вместе с начальником Шином мы решили, что лучше это семейство перевести на другой объект в город Пахтакор, что и было сделано срочно.

Но с этих пор я "объявил войну" почти всем обитателям посёлка. Много услышали они от меня "хорошего", но продолжали уважать почему-то. А я с трудом сдерживал своё раздражение, контактируя с этими существами.

...Пришла осень. И вместе с ней в посёлке появился новый житель: молодой человек лет 16-18 непонятной национальности, долговязый и худосочный на вид; просто слабак. Парнишка старался почти не пользоваться своим языком. Видимо, больше думал. Выглядел он достаточно жалко, но имел богатое прошлое: хулиган из Ташкента чуть ли не целому микрорайону не давал жить спокойно.

Пытались исправить мальчика в колонии — получалось плохо. Оставался последний шанс — трудовое перевоспитание на стройке. Только кто здесь видел стройку? Откуда в посёлке Навруз труд? Удивительно. Его-то нам явно не хватало. Что он делал, как жил, что ел, что думал — непонятно. Он был тихим и спокойным . А недостаток труда всё чаще толкал его поближе к сотруднику заповедника.

Мы почти не разговаривали почему-то, но походы со мной, видимо, хоть немного скрашивали его жизнь, его одиночество. Что-то всё же интересовало его.

Почти месяц прошёл незаметно. Перевоспитание успешно заканчивалось, и скоро он получит хорошую справку и отправится в Ташкент. И тут наша жизнь заметно оживилась. Утром пьяная компания обнаружила, что парнишка исчез, исчез и мотоцикл "Урал" красавца осетина. Похмелье прошло быстро.

Позвонили в контору за пятнадцать километров, где и встретили вора два милиционера. Мотоцикл не доехал, заглох и был брошен на дороге. Справку мальчик не получил и был доставлен зачем-то обратно в посёлок. А мечта у бедолаги была, красивая мечта: доехать до Ташкента, продать мотоцикл и купить сестре подарок на свадьбу. Высшие силы были против. И вот теперь перевоспитанием хулигана должны были заняться осетин, Тоня и Витя, и даже... я. Всё предыдущее было неэффективно.

Возвратившись с озера, я обнаружил у своих дверей целую компанию, которая и поведала мне о том, чем жил посёлок с утра и до обеда. Выглядел парнишка ужасно: чуть ли не страх смерти читался в его глазах. "Воспитатели" не смогли придумать достойного наказания и ждали меня. Они зачем-то пытались постричь его наголо, но бросили работу на полпути — вшей испугались.

Они надеялись, что я разрешу им посадить его на цепь, что тянулась от собачьей конуры, дня на три без еды и воды. Три дня недостаточно, чтобы умереть; пусть подумает о своём поведении. Но не поддержал я их намерений. И обещал им нары после их фокусов. Я начал нервничать. Концерт мне не нравился. И тут произошло событие, которое врезалось в мою память на всю жизнь.

Осетин достал нож. Воспитанник побледнел. Я потерял дар речи, замолчал и тупо смотрел.

-Раньше отрубали руки ворам, — поведал новоиспечённый судья.

И откуда это он знал?!

На его взгляд, достаточно будет только уха; мотоцикл-то ведь на месте. Дар речи вернулся ко мне. Главное, что можно было понять из моих смачных выражений, что тюрьма ему обеспечена на все сто процентов. Осетин пару раз подмигнул мне и, усыпив мою бдительность, быстро сделал небольшой разрез поперёк уха. Я заорал на него диким голосом, но было поздно. Вторым движением лезвия ухо было превращено в два: верхнее и нижнее. Бедолага резко отстранился от живодёра, прижав ладонью ухо. Крови было много. Получив ощутимый пинок и споткнувшись, наш воспитанник поковылял прочь, в сторону той самой конторы. Больше мы его не видели.