Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Чай будешь? — спросил Чу Пен, доставая чайничек, и не дожидаясь ее отказа, добавил: — я заварю легкий, травяной, без чайных листьев. И Соня охотно согласилась: ей всегда нравился сам процесс чаепития с Чу Пеном, но в последнее время она стала не переносить вкуса собственно чая.
— Иры больше нет, — сказала Соня, делая маленький глоток из крохотной чашки. Чу Пен не обманул: травы пахли великолепно, не вызывая никакого отторжения в ее обостренных органах чувств.
— Да, я знаю, — кивнул Чу Пен, — она была хорошим человеком.
— Знаете, но как? — удивилась Соня.
— Девочка, — мягко произнес старик, — я вижу, когда чья-то сила растворяется навсегда, исчезает из этого мира. Это все равно что видеть яд Табрала, только проще.
— Вы снова об этом яде...
— Ты так и не вспомнила? — взглянул на нее Чу Пен, — а должна бы уже. Ты ведь снова им отравлена.
— Я недавно проходила обследование, — твердо заметила Соня, решив отгородиться мысленно от любых предсказаний старика. Она скоро будет мамой: ни к чему ей все эти мрачные россказни. Хотя то, что он каким-то образом понял, что Ира умерла, заинтриговало ее.
— Да, — кивнул Чу Пен, — вернее, не ты, а кое-что внутри тебя.
— О чем вы? — встревожилась Соня. Он понятия не имел о ребенке, и никак не мог о нем знать. Потом, врач ей сказал, что с беременностью все в порядке, и она здорова.
— Ребенок внутри тебя, — произнес старик, — он не выживет. Мне жаль, — Чу Пен налил ей и себе по новой чашечке чая.
— С чего вы взяли, что у меня вообще будет ребенок? — возмутилась Соня.
— Вижу, — просто ответил Чу Пен.
— Допустим, но зачем вы мне говорите, что он не выживет? Я ведь только решила его оставить. Этой был мой выбор: жить ему или нет. И я решила, что он будет жить, — Соня говорила поспешно, сбивчиво, начиная не на шутку нервничать.
— Не нам решать, — покачал головой Чу Пен. — Он уже принадлежит Табралу, поверь мне, и тут ничего не поделаешь.
— Какому Табралу? — едва не заорала Соня, и Чу Пен спокойно, не спеша, вновь пересказал ей старую легенду.
Каждое его слово ложилось в ее сердце будто на свое старое место, так, словно она всегда это знала. Соня слушала, и отчаяние затапливало ее все сильнее, безысходность.
— Зачем ему забирать детей? — тихо спросила она. А в голове проплывали и исчезали в бесконечности картины, которые она рисовала раньше: вот она сообщает Денису о том, что беременна, и решила оставить ребенка и надменно уходит прочь, не обращая внимания на его вопли, вот она рожает самого красивого на свете малыша, вот они с Машкой нянчатся с ним вместе, дают ему имя, Филипп.
— Он забирает тех, чье время пришло, независимо от возраста, — пожал плечами Чу Пен. — Пей чай, — он подвинул к ней маленькую чашечку, — мы все здесь всего лишь гости.
— Да, но почему другие гостят семьями, а я все время одна? — горестно возмутилась Соня, проглатывая чай вместе со слезами.
— Ты снова задаешь слишком много вопросов, — пробормотал он, разглядывая стенки своей чашки.
Соня замолчала, но мысли не умолкали. Кем бы она ни считала Чу Пена, сейчас она понимала, что каким-то образом он знает истину, и то, что он говорит — правда. Врачи со временем, возможно, найдут проблему, а скорее, на таком маленьком сроке уже признают ее постфактум. Чу Пен же обладал даром видения, и говорил ей то, что происходило сейчас.
— Вы говорили, что меня исцелил его же яд, — с надеждой произнесла Соня. — Так может, то же самое случится и с ребенком?
Чу Пен посмотрел на нее, как на сумасшедшую.
— Скорее, этот же яд будет убивать все чужеродные клетки в твоем организме. Боюсь, ты сохранила в себе суть этого яда, и теперь она снова пробудилась, возрожденная к жизни, чтобы уничтожать.
— Это значит, что я никогда не смогу... — Соня замолчала на полуслове.
— Боюсь, что так, — заметил Чу Пен.
— А Ира... у Иры было то же самое? — с замиранием сердца спросила она.
— Нет, — покачал головой Чу Пен. — Вы — разные люди, и у вас разные судьбы.
— Что же мне делать? — в отчаянии спросила Соня.
— Избавиться от иллюзий, — ответил старик, перекладывая ноги и прикрывая глаза. Он снова погрузился в себя, и, слушая, как выровнялось и замедлилось его дыхание, Соня поняла, что это надолго. Она тихо поднялась, чтобы не потревожить его, и вышла из комнаты.
Сны
Соня лежала дома на кровати и бесцельно смотрела в потолок. У нее уже несколько дней тянул низ живота, но она списывала это все на утомленность и нервы. А оказывается, это были первые признаки того, что с ее беременностью что-то не так. Побывав у Чу Пена, она перечитала кучу литературы на тему сохранения беременности в первом триместре и убедилась только в одном: если это была угроза срыва, тогда можно было еще что-то сделать — пить кровоостанавливающее, гормоны, в конце концов, лечь под капельницу, но в том случае, если ребенок просто замирал, ничего сделать было нельзя. Это была смерть, маленькая, скрытая глубоко внутри, но, тем не менее, смерть. И больших взрослых людей, к которым легко добраться и у которых можно спросить, что у них болит, не всегда спасали, а двухмесячного малыша... у него не было никаких шансов. Она пошла на узи на следующий день, и доктор снова ей сказал, что с ребенком все в порядке, выписал какие-то витамины, рекомендовал больше отдыхать, чтобы тянущие ощущения прекратились. Он не видел того, о чем говорил Чу Пен. А Соня ощущала, что часы маленького человечка внутри неумолимо истекают.
— Филипп, не уходи от меня, — прошептала она перед тем, как заснуть.
Люди на площадке, усыпанной листьями, кружили в вальсе. Они все были молодыми и улыбались. Но среди них был один человек, который с легкостью менял пары, после чего его партнеры просто растворялись в воздухе, исчезали, словно их никогда и не было. Так, вскоре, вся площадка опустела, осень сменилась зимой и пошел пушистый белый снег. Его хлопья оставались на его черных волосах и не таяли, делая его лицо еще более выразительным в этом черно-белом обрамлении. Темные глаза пристально смотрели на Соню, из приоткрытых губ вырывался пар.
Она знала его. Где-то невдалеке мелькнула девушка с запавшими глазами, нервно переминающаяся с ноги на ногу, с сигаретой в руках, потом появилась и растаяла добрая улыбка Иры, а потом девочка лет семи помахала ей ручонкой и потянула Табрала за полу плаща, намекая, что им пора уходить.
— Табрал, — узнала Соня, и слезы покатились из ее глаз. — Не уходи, прошу тебя. Умоляю, только не уходи. — Она прожигала его взглядом, дрожала, тянула к нему руки. Воспоминания накатывали на нее волна за волной: вот его руки гладят ее тело, дотрагиваются до каждой клеточки, доставляя неимоверное наслаждение, вот его губы изучают каждый ее изгиб, заставляя ощутить себя бесконечно живой, вот его волосы рассыпаются по ее плечам и щекочут грудь, когда он занимается с ней любовью, а сердце готово вырваться наружу, когда он так искренне и нежно смотрит на нее. Ее любовь, ее единственный мужчина, сама смерть.
— Табрал, — Соня открыла глаза в темноте, лицо было мокрым от слез, — как я могла забыть, — простонала она и уткнулась в подушку, чтобы заглушить рыдания. Ее кулаки вонзались в ничем не повинную ткань от отчаяния, радости и боли одновременно. Как она могла забыть? В этот миг она ненавидела себя: как она могла пытаться заменить его кем-то вроде Дениса? Как ее не стошнило прямо у него в кровати от одного его прикосновения? Как можно сравнивать мечту и кусок грязи на ботинке? Он подарил ей жизнь. Это он подарил ей жизнь, спас ее. И как она распорядилась этой жизнью? Едва не слила ее в унитаз. Она предала его, она предала их мечту, часы, проведенные с ним вместе. Сейчас она желала провалиться в глубины ада без провожатых, чтобы навеки остаться там, где ей и место.
— Прости меня, — глухо всхлипнула Соня, понимая, что ей нет прощения.
— Это жизнь. Неужели ты думаешь, я не знаю этого? — услышала она спокойный голос из угла комнаты. Соня оторвала заплаканное лицо от подушки. Он сидел там, в темноте, в реальности, не во сне.
— Я предала тебя, — прошептала Соня, казня себя. — Я все испортила.
— Нет, ты жила. Я сам этого хотел. Чтобы ты жила своей жизнью.
— Но ведь не так, я ведь могла... выбрать любую жизнь, — Соня села в кровати и вытерла простыней глупые слезы.
— Ты и выбрала.
— Если бы я только знала, помнила... — ее глаза вновь заблестели от слез.
— Тогда что? — спросил он.
— Я бы искала тебя.
— А если бы не нашла? — он забросил ногу на ногу и глядел на нее из темноты, отчего казался ей почти нереальным.
— Тогда ждала бы...
— Сколько?
— Вечно, — прошептала Соня, опуская взгляд.
Он поднялся из кресла, пересек комнату и присел к ней на кровать.
— Тогда прости меня.
— За что? — изумилась Соня.
— За то, что я не выполнил свой долг и заставил тебя жить дальше.
Соня не знала, что ответить на его слова. Он не извинялся за то, что они не вместе? За то, что вынужден был покинуть ее? А только за то, что оставил ей жизнь? Не выполнил свой долг?
— Так ты пришел за мной? — спросила она.
— Нет, — покачал он головой. — За ним, — и Табрал указал на ее живот.
— Это правда, что все мои дети будут умирать? — осмелилась спросить Соня.
— Я не могу этого изменить, — отвел он взгляд. Неужели ему все-таки было не безразлично, неужели он хотя бы испытывал сожаление?
— Ты хочешь его? — тихо спросил он.
Соня молчала. Когда она принимала решение оставить ребенка, она не знала ничего о Табрале. Теперь она помнила и отдала бы все на свете, чтобы этот ребенок был от него.
— Нет, — честно ответила Соня. — Если бы только он был... — вырвалось у нее, и она осеклась.
Табрал медленно взял ее лицо в свои ладони.
— Ты бы хотела ребенка от меня?
Соня молча смотрела на него, только глаза выдавали всю правду без остатка.
— Ты понимаешь, кто я? — мягко спросил он, глядя на нее, как на ненормальную.
— Да, смерть, — тихо отозвалась она.
— Демон смерти, — поправил он. — Я не выбираю ни своих жертв, ни время.
— Для меня ты ангел, — прошептала она, высвобождая лицо из его рук.
— Ты совершенно сумасшедшая, София, — отозвался он, но в его голосе вместо осуждения прозвучало тепло.
— Лучше быть сумасшедшей, но видеть тебя, чем целую жизнь метаться среди людей, ощущая эту гложущую пустоту внутри, пустоту, которая осталась после тебя, после того, как ты исчез из моей жизни.
— Я заберу его, — кивнул он на ее живот, — и снова исчезну из твоей жизни.
— Нет, — вскрикнула она и схватила его за руки. — Табрал, пожалуйста... — она не могла найти подходящих слов, слов, которые бы его убедили. Что может противопоставить обыкновенный человек, женщина, демону смерти?
Ее глаза умоляли его, чуть припухшие после сна губы были приоткрыты, грудь от беременности слегка округлилась и теперь выглядела еще красивее, чем раньше. Пусть у нее и был роман с каким-то идиотом, даже не оценившим то сокровище, которое ему досталось на короткий миг, Табрал знал, что она того человека никогда не любила. По сути, она никогда не изменяла ему, и никогда не предавала. Он смотрел в ее душу и знал, что оставь он ей память, она бы ходила месяцы напролет, босая по холодному снегу, без еды и питья, и искала его, заглядывая в лица всех прохожих. Она принадлежала ему с самого начала, еще задолго до ее болезни. Она всегда принадлежала ему и лишь ждала, чтобы он пришел за ней.
— Пожалуйста, — беспомощно и в отчаянии снова прошептала она.
— Не бойся, — он расстегнул рубашку и прилег на кровать рядом с ней. — Ты помнишь мой дом?
— Да, я скучаю по твоей кровати, — призналась она, глядя на него недоверчиво и опасаясь, что в следующую секунду он исчезнет, а она снова все забудет.
— А мне нравится твоя, — ответил он, подпирая голову одной рукой и глядя на нее. — И окна, которые выходят в сад из спальни.
— Да, за это я люблю этот дом, — согласилась она.
— Скажи, — добавила она, немного помолчав, — ты был бережен с Ирой? Как все случилось?
Табрал мягко опустился с кровати на пол и положил голову ей на колени.
— Что ты делаешь? — удивилась Соня, а он взял ее руку в свою и погрузил ее пальцы в свои волосы, молча и пристально глядя на нее. Соня провела пальцами по его волосам, раз, другой, и все это показалось ей странно знакомым. А потом она пораженно произнесла: — Дружочек?
— Я был бережен с ней, — ответил он, прикрывая глаза от удовольствия. Он скучал по ее прикосновениям, и даже в облике собаки наслаждался ими.
— Ты лизнул меня в щеку, — обалдело вспомнила Соня.
— Да, — усмехнулся Табрал. — Вообще-то, это был поцелуй.
— Кем еще ты был? — подозрительно поинтересовалась она, убирая руку.
— А ты как думаешь? — склонил он голову набок, поворачиваясь к ней.
— Ну, не Денисом, это точно, — пробормотала опешившая Соня.
— Нет, — скривился Табрал, — минус одно очко.
— Бомж? — вопросительно посмотрела на него Соня.
— Плюс один, — кивнул демон.
— Ты меня поил самогоном! — возмутилась Соня.
— Ты сама захотела, — пожал он плечами. — Потом, лучше глоток самогона, чем неделя в постели с простудой. — Он откровенно забавлялся. Господи, да он не оставлял ее ни на неделю в покое. Он всегда был рядом, вокруг.
— А еще?
— Ну же, потрудись сама, — подзадоривал он.
— Гинеколог? — смутилась Соня.
Табрал закинул голову назад и рассмеялся.
— Точно нет, стопроцентно нет.
Соне стало легче на душе от его хорошего настроения, и самой захотелось рассмеяться без особенной на то причины. Что она делала? Демон смерти пришел за ее ребенком, после чего она его больше никогда не увидит, ну, разве что забеременеет снова, тогда он придет за очередным ее ребенком, она только что узнала, что у нее никогда не будет детей, жизнь ее рухнет окончательно, как только он снова исчезнет, а она сидит с ним рядом и смеется.
— Тогда кто? — настаивала она сквозь смех.
— Незнакомец на кладбище, — наконец, сознался он, и Соня погрустнела.
— Ты, правда, не виновата, — сказал он, вновь беря ее лицо в руки и нежно целуя Соню в губы.
Его рубашка полетела на пол, туда же последовали его брюки, а потом он не спеша стянул с нее простыню.
Его тело было таким же, каким она его запомнила, словно между этой ночью и предыдущей не пролегли долгие месяцы. Как же она скучала по нему, по его запаху, по бархатистости его кожи — только теперь, когда он был над ней и в ней, она снова это отчетливо поняла. Для Софии не существовало мира без него, он был ее центром вселенной, и она должна была вращаться вокруг. Она снова отдавала ему себя всю без остатка, но на этот раз он знал, что все ее эмоции, стоны и трепет принадлежат ему и только ему.
Он проводил пальцами по ее спине, шептал нежные слова, дул на волоски на ее коже, улыбаясь так, как будто она была его богиней. Он кончал одновременно с ней, вознося ее на вершины блаженства. Это была любовь, настоящая, а не то убогое трение тела о тело, которое получалось, когда в постели оказывались два чужих изголодавшихся по сексу человека. Секс с ним был поэмой любви, он дарил ощущение света и полета, а не разочарования и сожалений. Она умирала и рождалась в его руках снова и снова.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |