Тень мракоборца

— Блэки отзывались о нем весьма восторженно, ну, кроме Друэллы с мужем, впрочем, их можно понять. И Северус, при всей его нелюбви к Поттерам, не раз замечал, что мальчик просто поразительно талантлив. Что, если Моуди просто готовит себе смену?

— Блэки обязаны Бешеному Глазу фактически спасением рода. Они сделают и скажут все, о чем тот их попросит. Твой грязнокровный приятель тоже совсем не обязательно будет посвящать тебя в подробности "учебы". Моуди купил его с потрохами. — Усмехнувшись, пожал плечами старик.

— Чем? — Недоуменно вскинул бровь Люциус.

— Чем? Смотри сам: деньги, знания, положение в обществе, свобода... достаточно причин, чтобы держать язык за зубами, верно? Моуди дал ему все, что обещал вам Лорд, только без вылизывания сапог и необходимости целовать край плаща. Достаточно причин для верности, ты не думаешь? Я не уверен, что Моуди сейчас способен видеть разницу между наследником и оружием. И даже если ты не ошибся, и Поттер действительно "супермальчик", на твоем месте я начал бы тем более переживать, не будет ли купленный Драко меч однажды направлен против тебя?

— Что же, по крайней мере, пока рядом с ним Поттер, я могу быть уверен, что никто не рискнет назвать Драко "пожирательским выродком".

— Обманывай себя, сколько хочешь, сын, только сначала подумай, чем обернется твое нежелание видеть истину, для семьи.

— Для семьи? Отец, не тебе мне рассказывать о семье. Если ты уже забыл, напомню. Когда в прошлый раз ты придумал "беспроигрышный" вариант, как возвысить семью и увеличить ее благосостояние, мы лишились двух третей счетов, а я взамен обзавелся хозяином, крайне занятной татуировкой и парой довольно неприятных воспоминаний, без которых с радостью бы обошелся.

Когда дверь в личную палату хлопнула, знаменуя, что Абрахас Малфой вновь остался в одиночестве, старик лишь раздраженно взглянул на нагло ухмыляющегося с первой полосы мальчишку, и, раздосадовано покачав головой, взял в руки лейку, и принялся поливать цветы на подоконнике. Он вовсе не был уверен, что из себя представляет Гарри Поттер, но совершенно точно чувствовал в нем врага.

* * *

— ...Такие дела. Представляешь, Брюнхильда, я еще и виноват оказался. Жестокий и бесчеловечный мерзавец, который калечит ни в чем не повинных детей. Но это ладно, пусть думает, что хочет, но ведь она их простила. Даже поведывала в больнице... — Возмущенно рассказывая портрету о последних перипетиях своей жизни, Гарри практически не переставая, размахивал руками.

— Я пытался сказать, что не стоит поворачиваться спиной к тем, кто годами плевал тебе в лицо, но куда уж мне — малолетке. Я же в жизни ничего не понимаю. Дура. — Плотно сжав губы, мальчик шумно и зло вздохнул. — Если быть человеком — значит улыбаться всяким уродам и делать вид, будто все хорошо, и они еще вчера вовсе не поливали тебя грязью, я таким человеком, быть не хочу. А, что я с тобой говорю, ты всего лишь слепок личности, воплощенный кистью давно умершего художника. И к тому же постоянно молчишь.

Последние слова мальчик произнес исключительно из-за одолевавших его эмоций. Женщина перед ним вызывала у него неподдельное уважение. Единственный человек, удостоенный места в зале славы, притом не являющийся частью рода. Зигмунд, сын Кримхильды, когда вырос, сорвал со стены портрет матери и вышвырнул его в камин, повесив вместо него валькирию. Или вейлу, как их называют сейчас. Блондинка с копьем и вороном на плече отмечала границу последней трети зала, где находились древнейшие из представителей его рода, всегда печальная, и никогда ни с кем не говорившая. Даже Зигфрид за тысячу лет так и не смог выпросить у нее прощения. Впрочем, Гарри иногда казалось, будто при его виде, на лице девушки иногда проскальзывает мимолетная улыбка.

Ее портрет должен был символизировать то ли, что правда важнее родства, то ли, что справедливость не имеет срока давности, то ли что-то еще, чего Гарри до сих пор толком не понял. Предки вообще не любили, когда что-то оказывалось просто и однозначно, а может быть, элементарно ленились, но, как правило, любой их плевок оказывался до жути важным и кошмарно многозначительным. А может быть, это было частью бесконечных наставлений потомкам, и подразумевало, что всегда и везде нужно искать подтекст.

Беовульф однажды сказал, будто все дело в том, что красотка-вейла гораздо симпатичнее рыжей стервы, и к своему огорчению, Гарри не мог быть уверен, что это не было одной из причин. Однако, несомненно, у Брюнхильды было огромное преимущество перед всеми остальными портретами в зале славы. Она молчала.

— Ладно, прощай королева Исландии. Может быть, как-нибудь на днях еще загляну. — Обернувшись, Гарри, высоко вздернув подбородок, начал свое неторопливое шествие к двери. Возможно, это было глупо, изливать душу перед людьми, которые давно умерли, но, во-первых, он делал это исключительно в рамках занятий оклюменцией, чтобы избавиться от душившей его ярости, а во-вторых, он мог быть уверен, что портреты никому ничего не скажут. Проблема была в том, что Гарри терпеть не мог жаловаться, и подобные разговоры нередко вызывали лишь очередные вспышки гнева, однако он понемногу справлялся. Всего-то и нужно было, что вместо немедленного подавления злости силой воли, просто постепенно успокаиваться.

Тонкс помирилась с ним уже через две недели. В конце концов, они были знакомы едва не с пеленок, и одна ссора не могла так просто разрушить многолетнюю дружбу. Но, что Гарри узнал только недавно, она наладила мир с собственным факультетом. И этого мальчик уже понять не мог. Дело не в ревности, он бы только обрадовался, найди подруга приятелей в Рейвенклау, Гриффиндоре или даже на Слизерине, но барсуки...

Кроме того, он чувствовал себя использованным, и это без сомнения новое ощущения радости ему не прибавляло. Гарри был практикующим легилиментом, и отлично знал, что даже лучшим из людей время от времени приходят в голову разные подленькие мыслишки. Вот только слышать их, направленные на себя, доставляло немного удовольствия. Вообще, мальчик в последнее время достаточно часто подумывал о веритасеруме и обливиэйте, либо сеансе глубокой легилименции, чтобы уж точно все выяснить, но с друзьями так определенно не поступают. К тому же, Тонкс могла часть собственных мыслей и не осознавать, так что Гарри пока решил просто отойти в сторону.

Кто он такой, чтобы останавливать человека, если ему так хочется свернуть себе шею? Пусть сначала сама разберется, кого считать друзьями, а уже потом решает, мириться с ним или нет. А у него есть дела поважнее. Впрочем, полторы тысячи галеонов и выражения лиц родителей ублюдков, когда во время принесения извинений их снимали газетчики, изрядно поднимали мальчику настроение. Подумать только, одной дракой он сумел заработать на все семь лет учебы, и еще на метлу осталось...

— Пап? — Оторвав взгляд от пухлой книги кожаном черном переплете, мракоборец выжидающе кивнул.

— Да, Гарри. Ты что-то хотел?

— Пап, помнишь, ты говорил, что у каждого мастера должен быть меч? А я как бы... — На последней фразе мальчик, взмахнув рукой, ненадолго замялся. Юридически он мог бы зваться мастером защиты, так как выдержал поединок с грандмастером, пусть последний и был не в лучшей форме, а условия боя были весьма далеки от реальных.

— Думаю, после Хеллоуина можно будет попробовать договориться с гоблинами. Получишь ты его, наверное, только ближе к совершеннолетию, но тут уж по-другому никак. И не особенно гордись, мой двоюродный дед Персиваль стал мастером защиты в восемь...

— А где его портрет? — Гарри с недоумением пожал плечами. О таком он даже не слышал.

— Нет никакого портрета. Вместо школы он пошел в наемники и к одиннадцати его сожрала стая оборотней.

Откашлявшись, Гарри запрыгнул в кресло и с любопытством принялся сверлить взглядом отца.

— Вот как? Кхм... ладно. А ничего, что я был принят в род? Это никаких проблем не вызовет? — Не будь мальчик достаточно сведущ в окклюменции, вероятно, он бы и сам этого не подозревал, но за все годы, проведенные здесь, Моуди-хаус так и не стал для него домом в полном смысле этого слова. Он чувствовал себя здесь в безопасности... но и только. Никакого сравнения с Годриковой Впадиной или подарком дедушки с бабушкой. Гуляя по пустым залам, заставленным свидетельствами чужих побед, чужой славы и чужих жизней, иногда он ощущал себя вором, пробравшимся в чью-то гробницу. Гарри об этом не просил, а значит, у него не было поводов для благодарности, но ему было противно от одной мысли, что все вокруг однажды будет принадлежать Поттерам. От его собственного рода остался только странный символ, который, если кто и помнил, обычно связывали с Гриндевальдом, да счет в банке с кучкой бесполезного золота.

Может быть, у него был не самый здравый рассудок, но, однозначно, один из самых исследованных, так что Гарри почти всегда знал причины своих чувств и поступков. И единственным основанием для такого отношения к семейному наследию, был воспринятый им близко к сердцу семейный кодекс. Гарри не хотелось, чтобы все это однажды исчезло, но и принять такое наследие он спокойно не мог, считая его незаслуженным. Пусть этот выбор сделали за него. Отчасти, именно поэтому он и старался изо всех сил превзойти волшебников в Зале Славы. Фамилию он менять не собирался определенно, и идея однажды стать хозяином Моуди-Хауса восторга не вызывала, но поскольку это все равно однажды случится, постараться встать с прошлыми хозяевами этого места на один уровень — было меньшим, чем он мог бы им отплатить.

— Проблемы будут. Впрочем, это мои проблемы, и они не должны тебя беспокоить.

— Хорошо. — Гарри лишь согласно кивнул. По отцу такого не скажешь, однако он был превосходным дипломатом. По крайней мере, ему было крайне нелегко отказать. — Пап, я тут читал, что до тех пор, пока не получу собственный, могу ходить с одним из семейных клинков.

— Верно. — Захлопнув книгу, мракоборец с хлопком поставил её на журнальный столик. — Можешь.

— И что я для этого должен сделать? — Гарри не был уверен, что действительно хочет знать ответ.

— О, сущие пустяки. Всего-навсего — провести ночь в Хеороте.Глава X (бечено)

Mighty and brave is the fighter of shade

He's prince of the darklands... Dargor his name

Adopted by Vankar, old wizard of Helm

disciple of evil he twisted his brain

Fire burns between pride and honour

Steel wild pounds in his dragonheart

Face to face with the cult of evil

Prince of lands of the darkest dream

We sing to the wind the legend of the kings

to spread our heart to the kingdom of dust

where heroes are lost, where now reigns the shadowlord

Rhapsody "DARGOR, SHADOWLORD OF THE BLACK MOUNTAIN"

Противный стук о стекло вырвал ранее посапывающего Драко Малфоя из сновидений. Сосредоточившись на собственном восприятии времени, он раздраженно одернул полог, и не смог удержаться от ругани. Шесть утра. Был только один человек, который мог в это время бросать камни в его окно. Поттер.

— Поднимайся, Малфой, и открывай! — С досадой взглянув на стекло, весело поблескивающее странной золотистой закорючкой, Драко поправил пижаму и пошел встречать гостя.

Поттер нанес на камень какое-то заклинание, передающее звук, и, бросив его в окно, перенес заклятие на стекло. Отчего его голос, сейчас кажущийся особенно мерзким, без всяких препятствий проникал в комнату.

— Какие дракклы тебя принесли? В такое время приличные люди еще спят. — Стоило Драко открыть окно, и Поттер, подхваченный резким порывом ветра, тут же взлетел на второй этаж, с удобством устроившись на подоконнике.

— Забавно, что о приличных людях говоришь мне именно ты. Не помню, чтобы Малфои этим славились.

— Ну ты и урод.

— Спасибо Драко, я знаю. — Очаровательно улыбнулся Гарри.

Раздосадовано покачав головой, Малфой отошел в сторону.

— Это то, что я думаю? — Мальчик с интересом кивнул на висящий на стене меч. — Дерьмо, почему японский? И что за стиль?

— Угу, катана. Нитэн-Ичи-Рю. Папа выписал из Японии кенсэя. В Британии почти не осталось мастеров меча, и никто из них не согласился иметь дело с Малфоями. Из европейцев тоже желающих вести с нами дела не нашлось, так что...

— Я взгляну? — Уловив безнадежный кивок приятеля, Гарри с легким щелчком вытащил клинок из ножен.

— Ммм... — Внимательно осматривая серебристое лезвие, Поттер едва его не облизал, при этом презрительно морщась. Проведя вдоль клинка пальцем, он легонько по нему щелкнул, и, продолжая кривить нос, прислушался к звону. — Не абы что, но в целом приемлемо. — Клинок был действительно неплох, что можно сказать о любой гоблинской работе. Пока Гарри его разглядывал, перед его глазами, будто бы, промелькнула целая история. Сначала, из привезенного с континента серебра выковали сотни тончайших полос. Затем, гоблины тщательнейшим образом нанесли на них цепочки рун, или, в данном случае, иероглифов. Хотя, отличаются одни от других лишь формой, но никак не содержанием. Потом их долго сковывали воедино, обильно насыщая магией, и наконец, закаляя клинок в крови различных волшебных существ и соке растений. Возможно, Гарри назвал бы этот меч шедевром, если бы не одна маленькая деталь. Гораздо более простой внешне отцовский двуручник при ударе начинал петь. Нэглинг, при одном взгляде на него, вызывал дрожь, и без каких бы то ни было внешних проявлений, прямо-таки источал ненависть. Этот же клинок был мертвым. Просто заколдованный полированный кусок металла. Возможно опасный, но назвать такое частью души... нет уж, увольте.

— О Мусаши я слышал, мой... — Гарри принялся рассеяно загибать пальцы — прапрапрапрапрадед, Леонид, был приятелем Миямото, и своими глазами наблюдал, как тот забил Кодзиро веслом. Забавная история, но восточные школы все равно совершенно никчемные. А кто наставник-то? Насколько я помню, сейчас могут учить только Хидеаки и Кагеяма. Кто из них?

— Кагеяма. А откуда ты знаешь мистера Мусаши?

— Не бери в голову, старики переписываются. Хотелось бы взглянуть, на что он способен...

— И в чем проблема? Заходи через неделю, увидишь. Но ты уверен, что справишься с мастером? И чем тебе так не нравятся восточные школы? — Недоверчиво хмыкнул Драко. Чего он никогда не мог точно сказать о друге, так это когда у него проявляет себя невероятно раздутое самомнение, а когда он действительно знает, о чем говорит. Недавно он пришел к выводу, что одно другому не мешает...

— Я и не справлюсь. Но вот посмотреть... ах, все равно не получится, мне на пару лет нужно будет покинуть Британию. Разве что потом. — Разочарованно протянул Гарри. — А не нравятся... просто все они слишком мрачные, слишком скучные, слишком любят правила, а также бесконечно рассуждать о красоте и гармонии. Можешь мне поверить, столкнувшись с противником, упражняться с ним ты будешь вовсе не в каллиграфии.

— Присаживайся, что ли. — Кивнул Драко приятелю на обшитый зеленым бархатом пуф у стола.

Щелчком пальцев вызвав домовика, Малфой и сам присоединился к приятелю, устроившись на свободный табурет рядом с письменным столом.