Бег

Мы бежим уже пять минут, начинает сказываться бешенный темп, который задали в самом начале, но сбавить его нельзя. Все время вслушиваюсь и вглядываюсь в стороны — насколько это возможно в наших условиях. Оборачиваюсь в очередной раз и холод изморозной волной проходит по телу — показалось или нет, что качнулись дальние ветки, которые должны уже успокоиться? И несколько секунд спустя накатывает волна воздуха, как тогда на поляне. Но теперь не жду, а падаю, сжимаясь в комок и тут же по ребрам бьет резкий удар. Так, может быть, бьет копыто лошади неудачливого наездника. А может и нет — не довелось попробовать. Но сейчас это точно не лошадь — растянутая фигура перелетает через меня, изгибаясь в попытке удержать равновесие. Но — не получается и Переводчик летит плашмя на землю. Удар очень звучный, кажется — после такого не встают. Да и поза его — как у набитой песком куколки, которой капризный ребенок свернул шею. Но, конечно, все это пустая надежда. Предполагаю с кем имею дело, поэтому боюсь даже прыгать через него, а вместо этого описываю небольшую дугу, оставляя тело в стороне и несусь дальше. К сожалению, успех слишком краток — пробежав метров двадцать и обернувшись, вижу, что он уже встает на ноги, а вскоре нарастающий топот за спиной достаточно ясно прорисовывает перспективу. И все же, кое-чего добиться удалось — он бежит, быстро сокращая дистанцию, но теперь это уже вполне улавливаемый глазом и ухом бег и скорость не кажется чем-то необычным. Надежду внушают и часы — они показывают, что уже прошло почти десять минут, а значит, если не ошибаюсь, скоро произойдет встреча. Помогает и то, что основная группа уже ушла вперед. Хорошо бы придержать его , но во второй раз на уловку он не поддастся, а бороться с профи — чистое самоубийство. Остается отдать остатки сил в этом странном соревновании, надеясь на везение. Вдали мелькает просвет, и настроение прыгает вверх — мы уже недалеко от кромки леса. На открытое пространство вылетаем почти одновременно и появляется возможность какого-то маневра. Желания пасть смертью храбрых нет и резко беру влево, скорость падает — трава и кочки, это не накатанная широкая лесная тропа, зато удается уйти от контакта и закричать предупреждающе. Он проскакивает мимо, на долю секунды притормаживает, но потом продолжает бег по тропе, которая пересекает широкий луг. Он уже близок к остальным, но это теперь не имеет большого значения, потому что в землю уже бьет рокот и пару секунд спустя из-за облаков вываливается модуль в конфедератской раскраске. Он садится впритирку к группе, расходятся двери, и люди, один за другим, начинают исчезать в проеме. Последние метры Переводчик пробегает вялым шагом, и почти догоняю его. Он падает в проем предпоследним, а я вваливаюсь за ним. В приемном отсеке только наши. Серега торопливо щелкает замками фиксаторов, закрепляя Таню в противоперегрузочном модуле. Лена и Артур возятся у другого, Майка в дальнем конце и смотрит на меня. Кричу Артуру, чтобы занялся Леной и бросаюсь к Майе. Она действует, как на тренировке, сама принимает нужную позу и остается только защелкнуть замки. Мимо проскальзывает Сергей — фиксирую его в соседней нише и краем глаза отслеживаю Артура — по расчету он должен сейчас встать рядом с Майкой, я закреплю его и после этого сам влезу в единственную в сегменте сбрую с автоматическими замками. Двигаюсь вперед не спеша, чтобы он мог спокойно обогнать меня, но не слышу привычного шороха за спиной. Слегка поворачиваю голову и застываю в ступоре — Артур закреплен, а Лена копается в ремнях, подтягивая пряжки. Прыгаю назад, один шаг, другой, хватаю ее за плечи и тяну к ближайшему свободному месту. Когда защелкиваю последние крепления, пол бьет в пятки. Отшатываюсь и пытаюсь развернуться, но слишком поздно — время истекло. Хватаюсь за поручни в бесполезной надежде удержаться, но разумеется из этого ничего не выходит. Скобы мгновенно вылетают из рук, пол уже где-то внизу, тело несет и бросает об стену. Начинается цирк, но вначале получается как-то смягчать удары. В один из таких моментов кидает прямо на Лену, успеваю отвернуть голову и избежать столкновения лицами, но зато впечатываюсь в окантовку ее системы, потом на секунду болтанка уходит, успеваю отжаться, вижу ее расширенные зрачки, а затем тело уносит в соседний конец отсека и мозг отключается.

* * *

*

Протяжный вой, — я лечу через бесконечный тоннель, вспыхивающий разноцветными кольцами. Вой монотонный, слегка усиливается и опадает в такт игре цвета. Это длится долго, но вот тоннель начинает загибаться, завиваться спиралью и внезапно кончается. Наступает падение, тело летит непонятно куда — вверх или вниз. Все вокруг заливает тьма, но в то же время вижу бесконечно уходящую вверх матовую стену из более плотной черноты и странный тусклый свет плывущий у ее вершины. Оттуда, с вершины смотрят на меня чьи-то лица. Смотрят неотступно и напряженно, что-то решая. Мама-а-а-а ... кричат, это я кричу или кричит кто-то рядом. Крик затихает, а потом снова нарастает, теряет смысл, превращаясь в монотонный все более и более громкий вой. Потом все обрывается. Темно и голос:

— Скажите, он будет жить?

— Говорите старт без капсулы?

— Да, да. Когда он очнется?

— Надо подождать. Наркоз еще действует. Сколько ему лет, двадцать девять?

— Тридцать, поизношу в темноту.

— Слышите, он очнулся.

— Нет, это он бредит.

— Я не брежу. Мне тридцать.

— Очнулись? Можете сказать, что произошло?

— Не успел закрепиться при старте модуля. Меня сильно помяло?

— Завтра увидим. А сейчас — спать. Ничего не болит?

— Нет.

— Тогда спать, спать.

Голоса тускнеют, уходят, голова совершенно ясная. Осторожно приподнимаю руку, другую. Ничего, никаких неприятных ощущений, но двигаться не хочется. Подношу руки к лицу, но ничего не вижу. Что-то с глазами ? Осторожно ощупываю лицо. Глаза, рот, подбородок, шея — все на месте. Над бровями рука ощущает что-то гладкое и холодное. Лежу неподвижно, всматриваясь в темноту. Она непроницаема, ни отблеска, ни более плотной черноты. Заставляю себя дышать спокойнее, опускаю веки и вызываю в воображении знакомые лица. Они мелькают, проступая сквозь переливы бледных цветных пятен на внутренней поверхности век. А потом засыпаю.

Когда открываю глаза в следующий раз, вижу группу. Они стоят рядком перед моей кроватью, напряженно вглядываясь. Здесь все — и Серый, и Лена, и Майка ... Что-то странное чудится в их расположении. Не могу понять и сосредоточиться. Все плывет, глаза слезятся. Закрываю их, потом медленно открываю снова, щурясь. Вот оно что — у Артура какая-то висюлька на левом рукаве, а рука небрежно лежит на плече Лены. Она стоит молча, не протестуя.

— Нас отправляют на базу, поправляйся, — говорит Таня, а Серега ободряюще улыбается и как-то смущенно кивает. Что-то в выражении их глаз беспокоит — чувство неудобства или вины. Один Артур ясен, как очищенный апельсин, он наклоняется вперед и небрежно стукает по плечу:

— Ну и напугал ты нас. Но теперь все будет ОК! Он так и лучится всей своей розовой физиономией. Таня наклоняется и чмокает в щеку, с другой стороны это же проделывает Майка. Слабо пытаюсь ответить. Странно — ночью был бодр, а сейчас ощущаю, что почти ничего не могу, только чуть шевелю губами, пытаясь растянуть их в улыбку. Лена только смотрит молча, а потом отступает все дальше и дальше, а за ней отступают и уходят из поля зрения все. Чей голос я слышал ночью? Тогда я был уверен в этом, а теперь ничего не пойму.

На следующий день пришел Шифровальщик. Он устроился в кресле, развернул откидной столик и пристроил на нем планшетку.

— Неплохо выглядите, поздравляю. Вы выпутались. Он снова обращается на "Вы".

— Что со мной?

— Примерно, думаю, и сами представляете, а подробностей не знаю. Спросите у медиков.

— Как документы?

— Документов нет.

— Это тот самый пенал, Переводчик схватил пустышку.

— Знаю, точнее предполагаю. Но он пустой и был таким с самого начала.

Мозг начинает тихонько пощелкивать

— Это то, что брал Конторщик.

— Очевидно. По данным обследования он последний, кто открывал пенал.

— Перемудрил?

— Возможно, хотя были сомнения.

— Проверьте, я не боюсь. Согласен на ментограмму.

— Уже, — он следит за мной внимательно и кивает, — ваш старший Куратор посоветовал говорить без недомолвок. Были сомнения.

— Какие сомнения? Переводчик раскрылся.

— Нет, он дал вполне логичные объяснения.

— Проверьте, как и меня.

— Не имеем права. Он гражданин.

— А я нет.

— Один -один. Твое слово против его. Ментограмма доказывает твою искренность, его проверить мы не можем. Мне жаль, но это так.

— Посол?

— Посол, секретарь и я проголосовали, что действия соответствовали ситуации.

— Партнер Конторщика?

— Она считает, что его можно было спасти.

— Понимаю, это естественно. Ей верят?

— Ей не возражают. Посол подтвердила ваши слова. Она имела свои возможности для проверки. Полное разрушение мозга.

— Следовательно — вина с меня официально не снята. Спасибо. — сарказм или просто усталость? Улавливает ли он что-то? Невозмутимое лицо.

— Как раз официально она снята, но ты прошел по самому краю. Вторая шлюпка уничтожена.

— Как это, уничтожена? Но Бычок ведь понял?

— Да, он настоял, хотя ему и не хотели верить. Послали сразу в два места.

— Где он?

— Вернулся к месту прохождения.

— Он из ваших?

Только слегка пожимает плечами.

— У Артура какие-то нашивки. Что они означают? — вероятно, не стоило спрашивать, но любопытно, да и увижу ли их когда-то?

— Ничего особенного. Он первый из ваших добрался до шлюпки, было мнение поощрить. Что-то мелькнуло в его глазах и погасло — насмешка или злость, но не почтение к факту.

— Что дальше?

— Специалисты обещают поставить на ноги за месяц, потом курс восстановления и — обратно. Вероятно, пошлют в состав прежней шестерки — по правилам напарников менять не рекомендуется.

— Месяц, так много?

— Ходить сможешь уже через неделю, но будет больно. Потом тренировки — только через месяц.

— Меня еще будут допрашивать?

— Нет. И это не допрос. Обычная информационная беседа. Все уже оформлено. Обычно в таких случаях просто сообщают решение письмом, но Посол считает, что у нас некоторые обязательства.

Обязательства, вот как. Могла бы тогда прийти и сама, но молчу. В земной жизни тоже не факт, что генерал придет навестить подчиненного из хозчасти.

— А с Конторщиком?

— Официально все закрыто. Соответствующие лица принесли необходимые объяснения и извинения. Признано, что он погиб от несчастного случая, прочее — работа местных фанатиков.

— А такие существуют в природе?

Чуть приподнимает бровь и поднеся руку ко рту, задумчиво поглаживает подбородок. Кажется по теории модных на старушке Земле психологов, это признак, что человек готов соврать, но не хочет. Но он не человек, видимо. Больше говорить не о чем, даже, если спрошу — не ответит. Молча гляжу на него. Он так же молча смотрит в ответ, лицо спокойное, взгляд закрытый. Время общих песен ушло. Это не состязание, просто смотрим друг на друга. Кажется, что сейчас смогу понять все недоговоренное. Но нет, пустое, да и время истекло. Он встает и уходит, слегка кивнув.

* * *

*

Шелест сзади, привычно отпрыгиваю. Они проносятся мимо стремительными контурами. Поразительная слаженность движений, дыхание слышно только, когда проскальзывают вплотную. В прошлый раз попытался поймать их темп и удержать его. Это удалось не больше, чем на полминуты, потом безнадежно отстал и стоял потом минут пять, стараясь отдышаться. Лица ничего не выражают, глаза скользят равнодушно мимо, но и агрессии не чувствуется — только четкость профессионалов, поглощенных своей работой. Они ушли цепочкой вперед, всколыхнулись ветки и замерли, снова тихо. Не пытаюсь в этот раз догнать, бегу размеренно в своем темпе, контролируя состояние мускулов и дыхания. Качнулись ветки перед лицом, и насторожился, но ноги уже выносят на полянку, где стоит вся группа. Как только увидели меня, фигуры рассыпались в стороны и только двое остались на тропе, спокойно наблюдая за моим приближением. Они перегораживают дорогу и, когда остается метров пять, перехожу на шаг, а потом останавливаюсь перед ними. Старший мне знаком — это он встречал нашу группу у пандуса шлюпки. Отстраненное лицо, но не неприятное. У них у всех отстраненные лица людей, которые постоянно прислушиваются к окружающему. У врачей, у медсестер , у обитателей палат. Сейчас я, вероятно, единственный здесь, кто не имеет отношения к их кругу. Это скорее — издержки профессии. Посторонние — какие-то посыльные, частые посетители — держатся гораздо непринужденнее. Порой даже случается перекинуться с ними парой фраз о погоде. Но у него сейчас взгляд внимательный, хотя мимика нейтральна.

— Вы пострадали при старте, — он не спрашивает, просто сообщает факт.

— Да, — тоже ограничиваюсь только этим.

— Я приношу извинения, что не учел уровень вашей подготовки.

И опять — никакой насмешки, хотя фраза выглядит довольно двусмысленной. Киваю, принимая к сведению, и слегка развожу руками.

— Откуда вы знаете о нашем приближении? Мы бежим в режиме невидимки. Наши специалисты утверждают, что вы не должны слышать наших шагов.

— Чувствую движение воздуха.

Он слегка озадачен и переглядывается с напарником.

Уточняю — вы слишком напористо бежите и гоните перед собой волну воздух. Я успеваю ее уловить

— Вы случайно упали тогда под ноги?

— Нет, я почувствовал его.

— Как и нас?

— Да.

— Он не проходил подготовку, — подает голос его напарник

— Разберемся, — это уже снова старший. Он чуть заметно кивает и разворачивается. Через пару секунд они уже далеко и веер фигур группы стягивается к тропе, складывается в прежнюю цепочку и исчезает за стеной ветвей.

Что ж — все ясно. Переводчиком заинтересовались исполнители, но это не играет для меня никакой роли. Да и для него — вероятно тоже. Мне ясно сказали, что мусор решили замести под порог. Их игры мне, по большому счету, не интересны. Тем более — через неделю последний осмотр и отправка.

* * *

*

Похрустывает мелкий гравий. Непривычное место — слишком пустынно и нецивилизованно. Вот и дорога — не плотное и ровное, шероховатое покрытие, к которому успел привыкнуть за год, а вполне обычный мелкий гравий. Непривычно и то, что добираться пришлось своим ходом. Впрочем — это результат личной инициативы. На Пункте предлагали дожидаться вечерней машины, но хотелось размяться и подвигаться. Хватит с меня неподвижности. Две недели в лежачем состоянии не слишком располагают к этой позе. Прыжки со станции на станцию, быстрый переход на соседнюю платформу, проверка и надоевшая койка. Порой — небольшая задержка, которой хватало только на небольшую прогулку по однообразным платформам. Ничего не поделаешь и никакой дискриминации — для служебных перемещений все оборудовано предельно функционально. Попутчики — не поймешь, галактосы или подобные мне, внешне не выделяются. Кое у кого непонятные нашивки и жетоны, но большинство в обычных серых, темно синих или темно-зеленых комбинезонах. Подобие формы только у членов экипажей челноков. И никаких задушевных разговоров до утра — и потому, что утра тут не предусмотрено и потому, что все мы размещены в закрытых капсулах. Связь только с дежурным по кораблю и только чисто информативная. Приходишь, вставляешь карточку, лезешь на свое место и через полчаса засыпаешь, чтобы проснуться на следующей станции. Скучно и нудно. В первые дни еще развлекала новизна обстановки, техники и лиц, потом это стало привычным. Даже случайная встреча с Переводчиком на каком-то отдаленном пункте ничего не изменила — ну, следует сапиенс к месту новой службы. Он сделал вид, что не видит, я, разумеется — тоже. Сегодня этот ритм нарушился — голос дежурного сообщил, что для меня эта точка последняя. Выбрался, махнул рукой провожавшему, и получил ответный взмах, сбежал по пандусу, прошагал с десяток шагов, и снова спуск — вначале пешком, потом по эскалатору. Когда уже несся вниз на его чуть лязгающих ступеньках, слегка тряхнуло — челнок ушел к следующей точке. Через час выбрался на поверхность и зашел к диспетчерам пункта. Они и расписали оставшийся маршрут, заодно предложив подождать несколько часов. Никто особо не настаивал и не удивлялся, когда сообщил о своем решении. Только старший чуть приподнял брови, рассматривая направление и карточку специалиста. Потом вернул их и отвернулся к экрану, на котором мелькали непонятные фигуры.