Попандопулос посмотрел на кота неблагодарно и задвигал зрачками вправо-влево. Из уголка левого глаза выкатилась слеза. Базилио понял это так, что обе перспективы козла не привлекают ну вот ни на столько.

Тут-то ему и пришла в голову одна мыслишка — стрёмная, но забавная.

Впоследствии кот, вспоминаючи этот момент, сам себя спрашивал, почему он всё-таки это сделал. Никаких основательных причин для этого не было. Козёл был ему не мил, не дорог. Какой-то особо ценной информации Баз от него уже не ждал. Зато он лишался немалых денег, причём безо всякой пользы для себя. Наконец, он был совершенно не уверен, что козлу придётся по сердцу его задумка. Если совсем уж честно, Базу просто захотелось приколоться.

— Жить хочешь? — спросил он, показывая козлу пузырёк.

Козёл подумал секунды три, потом вздохнул и сделал веками знак 'да'.

— Ну тогда не жалуйся, если что, — предупредил кот, почесал баки и принялся за работу.

Для начала он выбрал местечко с более-менее приличным видом. Таковое нашлось на самом краю заимки: там был красивый спуск с панорамой. Это показалось коту достаточно эстетичным и притом поучительным.

Затем он подготовил яму. Шанцевого инструмента не было, так что пришлось пустить в ход козлиный меч и задние лапы. Мягкая земля разлеталась комьями. Кот отрыл неровную яму метровой глубины и решил, что этого хватит.

— Извини, я кое-что пожрать у тебя возьму, — сообщил он козлу, переворачивая его на спину. — Не шерстяных же хавать.

Козёл покорно смежил веки, соглашаясь с доводом. Жевать жилистую и горькую плоть нахнахов можно было только с очень крайней голодухи. У контролёра были съедобны только лицевые щупальца, они даже считались деликатесом. Но искать в кустах его башку и довольствоваться столь малым кусочком было бы странно. А вот свежая козлятина коту была по нраву.

Сначала Баз отсёк козлу нетронутые нахнахами семенники — он любил белое мясо. Потом занялся козловой спиной, сняв шкуру и удалив длинные мышцы позвоночника: вырезка манила его. Выламывать рёбра не стал: это было чревато вскрытием плевральной полости. На филейные части кот также решил не посягать, чтобы Септимий не истёк. Крайне осторожно достал печень и почки. Хлынула было кровь, но кот её вовремя остановил, пережимая сосуды и пуская в ход лазер. Козёл мычал от боли, но сильно не дёргался и разделке не мешал, осознавая всю сложность своего положения.

Отрезая вкусняшки, кот рассеянно думал, что Карабас бы его не одобрил. В отличие от живоядных нахнахов, бар Раббас из-за каких-то своих религиозных заморочек считал, что есть мясо ещё не забитого существа нехорошо. Базилио же был просвещён светом Христовым и знал, что ветхие табу — ничто, ибо значимо лишь духовное.

Наконец он отнёс обкорнанную тушу в яму — стараясь не перепачкаться — и пристроил её стоймя, после чего засыпал землёй. Получился холмик, из которого торчала козлиная голова.

Наступил самый ответственный момент. Кот отломил от прутика щепку, заострил её и капнул на самый кончик жидкость из пузырька с 'молочком комсомолки', очень стараясь не переборщить.

— Ну что, будем? — ещё раз уточнил он у Септимия.

К Попандопулосу, судя по неровному дыханию и судорогам культей, уже вплотную подступал карачун. Тем не менее вопрос он понял и часто-часто заморгал, всеми оставшимися силёнками давая понять, что очень-очень хочет жить — хоть тушкой, хоть чучелком.

— Не дыши, — посоветовал кот, впендюрил щепку в козловую ноздрю и сильно надавил. В ноздре захлюпала кровь, но кот щепку быстро обломил и дырку зажал.

Он попытался представить себе, что сейчас произойдёт. 'Молочко комсомолки' представляло собой водную взвесь так называемых транспозитонных парабионтов, или естественных векторных агентов, добытых непосредственно в среде обитания — то есть в биоте подводных гейзеров — и стабилизированных аномальным полем 'аскольдовой могилы'. Парабионты хранили в себе генные карты сотен тысяч живых существ, по большей части давно вымерших. В руках опытного трансгенщика они могли быть использованы для крутейших генетических кунштюков и сальто-мортале, никаким иным способом не производимых. Этим, собственно, и объяснялась дикая цена 'молочка'. Увы, ближайшая лаборатория с нужным оборудованием находилась в Директории. Простое же введение 'молочка комсомолки' в кровь приводило лишь к одному эффекту, по сути тривиальному, но в данной ситуации небесполезному. Вектора принимались перестраивать организм — в соответствии с требованиями окружающей среды, а также своими, если можно так выразиться, представлениями о прекрасном. К сожалению, эти представления восходили ко временам кембрия, а то и раньше — когда транспозитонные парабионты, собственно, и появились. Так что перестроенные организмы обычно оказывались довольно причудливыми. Впрочем, наиболее ценные органы, включая мозг, обычно всё-таки в каком-то виде сохранялись. Это обстоятельство и делало всё предприятие осмысленным.

Теперь оставалось просто ждать.

Убедившись, что всё сделано как надо и козёл жив — хотя и впал в оцепенение, — кот вернулся к своим делам. Для начала развёл костерок и поджарил на прутике кусок печени. Та оказалась вполне приличного вкуса, без ацетоновой отдушки. Похоже, решил кот, в последнее время Септимий вёл здоровый образ жизни.

Попандопулос тем временем начал постанывать. Кот понимал, что козлу очень плохо, а через некоторое время будет ещё хуже: перестройка организма без анестезии была крайне болезненной. Но крики могли привлечь какое-нибудь зверьё — или, того хуже, разумных. Базилио пошёл искать какую-нибудь тряпку, пригодную для изготовления кляпа — заодно вспомнив, что забыл свой тактический жилет на поле.

В конце концов он сорвал с мёртвого шерстяного рейтузы — кстати, прорезиненные — и обнаружил под ними бязевые кальсоны. Их он скомкал и запихал козлу в пасть. Потом сходил за жилетом — тому ничего не сделалось — и пристроился в кустиках покемарить.

Кот устал и переволновался, так что провалился в забытьё очень быстро. Ему снился огромный очковый медведь, который проповедовал, что Вселенная находится у него в голове и сотворена из опилок, и если счесть точное их число, то можно овладеть стихиями и приказывать ангелам. Кот принялся считать опилки, каким-то непонятным образом досчитал до минус шести миллионов, начал пересчитывать и получил то же самое число, но вдобавок ещё и мнимое. От ощущения абсурда он проснулся.

Поспал он хорошо, крепко. День склонялся к вечеру. Вокруг было тихо, благостно. Козёл не стонал и вообще не издавал звуков. Кот пошёл его проведать — как он там, болезный, перестраивается.

Выглядел Попандопулос импозантно. Голова его приобрела форму изящной чаши или кубка с двумя изогнутыми ручками, в которых кот с трудом опознал свернувшиеся рога. Чашу покрывала блестящая, искрящаяся шерсть. Она едва заметно шевелилась — чуть вздымалась, чуть опадала. Короче, козёл был жив и даже здоров — хотя уже и не тот.

Всё же нужно было убедиться в полном успехе. Баз осторожно приблизился к чаше и негромко спросил:

— Септимий? Ты как?

Чаша чуть вытянулась. Потом откуда-то снизу зазвучал голос — тоненький, но чистый, без обычных козляцких обертонов:

— Обойди, я тебя не вижу.

На другой стороне чаши кот увидел нечто вроде самоварного краника. Снизу его украшала козлиная бородёнка. Длинными белыми волосами поигрывал ветерок.

Краник вздёрнулся, раздулся, с усилием что-то пропихивая через себя — и наконец вытолкнул наружу глазное яблоко. Оно покрутилось-повертелось и наконец вперилось в Базилио.

— Здоровья и добра, — вежливо сказал кот.

— Ни пука, ни хера, — чаша как будто зазвенела от усилия, потом что-то булькнуло. — Спасидо, что ли. Так бы я сдох... Теперь я кто по основе? — краник вопросительно изогнулся, глаз блеснул на солнце.

Базилио внимательно осмотрел чашу и даже осторожно потрогал её в разных местах, пытаясь вытащить из упирающейся памяти знания о беспозвоночной эпифауне.

— Похож на губку какую-то, — наконец заключил он. — Вот насчёт материала не уверен. И губки всё-таки водные... да и вообще вода... У тебя корни есть?

— Вроде того, — сообщил козёл, мелодично позвякивая чем-то внутри. — Какие-то трубочки. Прорастают, чешутся очень. Ещё иголки костяные проросли. Зудят.

— Иголки-то понятно, — пробормотал Баз, — а вот корни... Гм, а внутри что?

— Вот, полюбуйся, — предложил обновлённый Попандопулос и приглашающе раскрылся перед котом.

Внутри чаша была покрыта шевелящимися ворсинками, покрытыми мелкими росяными каплями. На дне блестела жидкость.

Кот очень осторожно наклонился и понюхал.

— Желудочный сок, — определил он. — А сверху эта штука закрывается. Понятно. Небось, птичек приманивать? Или мошек?

Из чаши неожиданно брызнул фонтанчик. Базилио отшатнулся — под ехидный козлиный смешок.

— У меня ещё и щупальца есть, — похвастался Септимий и горделиво поднял вверх несколько тонких червячно-розоватых отростков.

— Да это у тебя, кажись, от гидры, — заинтересовался кот. — Стрекавятся?

— Должны, чувствую, — подтвердил козёл. — Извини за такую просьбу... а на тебе проверить можно? Они вроде не особо ядовитые. Просто хотелось бы знать, на какую добычу рассчитывать.

— А вот этого не надо, — быстро сказал кот. — Кровь имеется?

— И сердце, — подтвердил бывший козёл. — Но это всё там, под землёй. Глазной нерв очень вытянулся, немножко побаливает. Ничего, привыкну. А вот лёгких вроде как нет. Дышу через какую-то фигню вроде сифона... В общем, там вода, — из-под чаши раздалось вполне убедительное бульканье.

— Ну, значит, у тебя всё хорошо, — успокоился кот, чувствовавший что-то вроде ответственности. — Я пойду поем.

— Погоди, — сказал Попандопулос. — Во-первых, когда доешь — объедки положи в меня, пожалуйста. Мне расти надо. А то какой-нибудь слоупок припрётся, а я маленький такой... — чаша как будто присела и даже поёжилась.

— Без проблем, — согласился кот.

— Потом... посмотри по кустам, там где-то моя трость валяется. Красивая вещь, жалко оставлять.

— Угумс, — сказал кот, ещё до того решивший осмотреть поляну повнимательнее.

— И вот ещё: возьми, что ли, — чаша дрогнула и снова раскрылась. Судя по запаху, внутри на этот раз была вода. На самом дне поблёскивало что-то длинное, металлическое.

— Ценная вещь, — сказал бывший козёл. — Меня из-за этой штуки чуть не убили.

— Гвоздь теллуровый? — догадался кот.

— Он самый. Бери.

Кот подумал. Септимий вёл себя дружелюбно, но совать лапу в чашу почему-то не хотелось.

— А как ты от костей избавляться будешь? — спросил он.

— А вот так, — сказал Септимий, и из чаши плеснуло водой. Баз едва успел отскочить. Зато ценная вещица оказалась на земле. Кот её поднял и неожиданно заметил рядом золотую монетку. С присущей ему рачительностью он прихватил и её, засунув весь хабар в подсумок.

— Ладно, у меня ещё твои яйца не доедены, — сказал он и пошёл обратно к бивуаку.

— Приятного аппетита, — вежливо сказал Попандопулос, побулькивая.

Следующие полчаса кот старательно набивал желудок. Септимий тоже не скучал: за это время он успел подманить птичьим криком зуйка, потом поймал и застрекавил мышь-полёвку и наконец чем-то — запахом, что ли? — привадил к себе муравьёв, которые буквально облепили чашу, так что кот даже забеспокоился.

— Чего это они к тебе лезут? — спросил он, подходя к чаше с объедками в руках.

— Я их на гнильцо маню, — Септимий глубокопочвенно чмокнул, из зева пахнуло тухлятиной. — Они ки-и-исленькие... Давай, что ли.

Кот ссыпал объедки в чашу. Та тут же закрылась и забулькала.

— А я ничего был, душистый такой, — заметил козёл. — Хотя, конечно, грустно всё это. Я когда прорастал, больно было — аж жуть. Потом отпустило, хорошо стало. Я как-то даже о жизни задумался.

— Не бери в голову... то есть внутрь, — поправился кот.

— Да чего уж там... Жил грешно и помер смешно. Хотя начинал-то достойно... — в козлином бульканье прорезалась ностальгическая нотка. — И до какой пошлости дошёл! Гвоздь в башку забить себе дал. Связался с шерстяными. Стал шашлыком, — с горечью закончил он. — Кстати. Ты бутылку тут не видел? Мне бы водочки...

— Лучше не начинай, — посоветовал кот. Козлиную бутыль он нашёл, но намеревался забрать себе. — Так что ты там насчёт шерстяных говорил?

— Соточку, — попросила губка, — и я всё рассказываю. Тебе полезно будет всякие моменты знать.

— Ты мне и так по жизни должен, — буркнул Базилио, но бутылку всё-таки принёс и в чашу плеснул.

Губка издала сладострастный стон.

— Хорошо пошла... Эх, если б двести, да вместе... Что, совсем никак? Ладно, кароч, слушай. Когда мы расстались... ну ты помнишь... в общем, потом я нажрался и припёрся в 'Щщи'...

Рассказ вышел длинный и содержательный. Кот два раза ходил к кострищу за остатками мяса, заодно и сам отведал беленькой. Подумав, он плеснул в чашу ещё примерно соточку. Септимий ответил благодарным блекотанием, но нить не утерял — и довёл её до последнего дня, когда он ещё ходил на своих двоих.

Финал был прост и печален. Он заснул в рощице. Её же выбрала в качестве точки дислокации убойная команда. Контролёр пошёл первым, осмотрел местность и козла, соответственно, обнаружил. Не ожидая от него никаких сюрпризов — про гвоздь в рогатой голове он, естественно, и не догадывался, — мутант впился в него своей волей. Септимий же, вместо того, чтобы покорно последовать туда, куда контролёру будет благоугодно, выхватил меч. Однако контролёрские мысли ему под гвоздить всё-таки затекали, в результате чего сразить гада одним ударом он не смог.

В пылу боя контролёр швырялся в козла его же подсумками, драгоценный хабар разлетелся по всей западинке. На шум прибежали шерстяные. Одного козёл кое-как одолел, зато другой подрубил ему мечом колено. Дальнейшее было понятно.

Воспоминания козла кончались Выбросом: повешенного на древе всё-таки достало — не насмерть, правда, но помогло отключиться.

Кот задал несколько уточняющих вопросов и пришёл к выводу, что убитый козлом контролёр и был начальником группы. Что казалось нетрадиционным, зато всё объясняло — включая ситуацию с барабакой и рассогласованность действий членов команды. Задачу они знали, но вся координация лежала именно на контролёре. Его смерть — в сущности, совершенно нелепая и абсолютно непредсказуемая — и привела к тому, что кот остался жив, а остальные нет.