— Вам хочется знать, почему я живой и здоровый, а вы не вполне? — в голосе полковника не было ни единой саркастической нотки. — Потому что переговорную в башне оборудовал я. А я отношусь к вопросам безопасности серьёзно. Например...
— Рояль? — перебил его Тарзан.
— Именно. Это дохомокостный немецкий инструмент. Собственность офицерского собрания триста второго полка. В составе дивизии 'Фельдхеррнхалле'. Продукция для армии делалась с дополнительными средствами защиты. В том числе — на случай стрельбы в пианиста. Специальное поле. Отталкивает пули, тесла-разряды, плазменные сгустки и всё такое. Кроме того, в рояль встроены три шокера, пара пулемётов и базука. Немцы ценили музыку, — вздохнул он.
— Из чего подстрелили меня? — спросил Тарзан.
— Это не рояль. Это стол. Пуля срикошетировала, попала в столешницу, стол стал отстреливаться.
— Чем? — уточнил на всякий случай вождь шерстяных.
— Электричеством и плазмой. В вас попал плазмоид. Ерунда, в общем-то. Но неприятная. Хорошо, что у вас толстый череп, — сарказма не прибавилось ни на скрупул, полковник говорил абсолютно серьёзно.
— Почему я об этом не знал? — спросил Тарзан.
— Вы не интересовались, — сказал Барсуков после крохотной паузы.
Шерстяной почесался, обдумывая ответную реплику. Барсук не сказал — 'вы не спросили'. Это подразумевало бы, что полковник ответил бы. Нейтральное 'не интересовался' означало, что он не предпринимал никаких действий, чтобы узнать, как устроена система безопасности переговорного зала.
Тему можно было бы раскачать. Но не сейчас и не в нынешнем его положении. Когда он лежит здесь, полуослепший, беспомощный.
Помолчали. Тарзан быстро прикинул варианты и остановился на том, который пришёл ему в голову первым.
— Я тебя прощаю, — наконец сказал он.
— Аналогично, — ответил полковник.
Тарзан подумал секунды две, устраивает ли его такой ответ — и всё, что из него следует с точки зрения статуса собеседников. Полковник, бывший младшим партнёром, сделал заявку на статус равного. Равного фактически: если бы он хотел формального и публичного признания, то сказал бы 'и я тебя прощаю'. Но он, видимо, понимал, что Тарзан подобного не стерпит даже в нынешнем состоянии.
Решив, что в сложившейся ситуации на что-то лучшее рассчитывать не приходится, вождь шерстяных промолчал. По понятиям, молчание после слов, не содержащих прямого вопроса, считалось за отсутствие возражений, но за согласие не канало. К тому же нахнахи понятий не признавали, и Барсукову это было отлично известно.
Выждав приличествующее время, Тарзан прочистил горло и спросил:
— Мага жив?
— Жив, — сказал Барсуков почти сразу. — Лежит тут рядом. В сознании. Голова вроде бы в порядке. Небольшие проблемы с левой рукой. Ничего, до свадьбы заживёт, — непонятно закончил он. Барсуков иногда говорил непонятные слова. Тарзан решил не обращать на это внимания.
— Что ты делал, пока меня не было? — фраза была не очень-то изящной, но важно было слово 'пока'.
— Ничего особенного, — тон полковника был почти прежним, раньшим. Но именно что почти. Поэтому Тарзан решил зафиксировать, что в отношении формальной подчинённости Барсуков остаётся под ним.
— Я не спросил, что особенного ты делал. Я спросил, что ты делал, — сказал он.
— Дисциплинарные процедуры, — было слышно, как полковник пожимает плечьми, хрустя спиною. — Плановая порка личного состава для поднятия боевого духа, все живы, в госпитале четверо... Внеплановая проверка готовности. Выявлен случай сна на посту, наказание как обычно — пресс для черепа и закрутка... Плановая маналула, девять участников, главный — нюфнюф Джямаль. Мы решили сперва поработать с ногами. Фалака с ошпариванием кипятком, дробление костей стопы, сухожилия, пресс для коленных чашечек, сверло, ну и всё прочее. Химический фон — яд утконоса и гозмана, депрессанты, анксиогены, на слизистые действуем пруригенами и резинифератоксином. Сейчас работаю с его мочевым пузырём. Хорошая маналула получается, люблю такое. Думаю, ещё с недельку он протянет.
Тарзан с досадой подумал, что законоучителю, похоже, пиздец. Это не вполне соответствовало его планам. Впрочем, решил он, снявши голову, по волосам не плачут.
— Совещания и встречи... Проведено плановое совещание по вопросам контактов с Директорией. Принято решение перечислить дополнительные средства Обществу содействия культурному сближению...
Тарзан под марлей недовольно шевельнул ноздрями. Барсуков старательно перечислял всякие мелочи. При этом прерывать его было нельзя — иначе получилось бы, что он, Тарзан, напрасно задал вопрос.
— Активки... — продолжал невозмутимый Барсуков. — По состоянию на вчера. Педобир Афедроний Паралитик удостоился видения от Дочки-Матери, которая предсказала экономический кризис в Хемуле и расширение домена поняш. Засинхронили это с новой книжкой Папилломы Пржевальской, действие происходит в Хемуле, а героиня — поняша. Потихоньку то есть нагнетаем. Провели две экспроприации грузов на нейтралке. Хаттифнаттские электроприборы, полимерные трубы и изоляция. Грузы частично уничтожены, частично перепроданы за десятую часть цены. Хемули должны понять, что через нейтралку они больше возить не будут, а будут работать с нами... Нашли Побоева. Он прячется у хаттифнаттов. Готовим группу захвата и канал для переправки.
Уши Тарзана непроизвольно шевельнулись. Штабс-капитана Побоева он когда-то знавал лично. И считал хорошим, годным нахнахом. Единственной виной его было ошибочное происхождение: он приходился внучатым племянником отцу брата тестя сослуживца соседа по казарме приёмного сына генерала Кинг-Конга, который пытался поднять антитарзанский мятеж — а когда дело не выгорело, подлейшим образом перегрыз себе вены в паху и ушёл красиво. Разумеется, все его соратники, сподвижники, родственники, друзья и знакомые давно издохли под пытками. Увы, обычаи шерстяных требовали в таких случаях мести вечной или как минимум вековой. Тарзан считал это пустыми излишествами, но обычаи есть обычаи.
— Ликвидаторов пошли, пусть исполнят на месте, — сказал вождь нахнахов. — Не хочу рисковать кадрами.
— Пожалуй, правильное решение, — сказал Барсуков.
Тарзан снова дёрнулся. Барсуков всегда имел право спорить с распоряжениями Тарзана — приводя контрдоводы, основанные на фактах. Но он не смел давать им оценки. Правда, он не сказал 'ваше решение', а оценил его абстрактно, вне зависимости от того, кто его принимал. Это свидетельствовало о тщательности расчёта дозы уважения — или неуважения, смотря с какой стороны смотреть. К тому же полковник не сказал, что исполнит сказанное. Нет, было понятно, что исполнит, куда он денется — но то, что он не подтвердил исполнение, склоняло ситуацию скорее в сторону неуважительную.
— По вещательному проекту, — перешёл наконец Барсуков к единственной по-настоящему важной теме. — Прибыло ещё десять дементоров. Устроен пробный сеанс вещательной программы для рядового состава 'Служу Тарзану'. Результатами удовлетворён. Я хочу провести несколько пробных сеансов для комсостава крепости.
Тарзан оценил последнюю фразу — до того точно она была выстроена. Барсуков не спросил его позволения, но и не поставил перед фактом. Он даже не сказал 'я намерен', что означало бы 'я принял решение, а теперь можешь с ним поспорить'. Однако он не сказал и 'я хотел бы', что означало бы готовность смириться с Тарзановым вето.
— Пока я болею — никаких опытов в этом направлении, — отрезал Тарзан. Он понимал, что где-то должен сказать полковнику 'нет', и чем скорее, тем лучше.
— Мы сделаем всё, чтобы вы быстрее поправились, — полковник был совершенно серьёзен. — Но систему нужно разворачивать как можно скорее. У нас возникли неожиданные проблемы. Время не терпит.
— Кого именно ты имеешь в виду под 'временем'? — уточнил Тарзан.
— Вы всё-таки хотите обсудить этот вопрос? On vous demandera quand on aura besoin de vous.
Тарзан не понимал по-французски. Но он ориентировался на интонацию, с какой эти слова были произнесены.
— Я вам нужен, — сказал он с уверенностью, которую не чувствовал. — Если нет, меня бы убили.
— Зачем такие ужасы? Есть другие варианты. — Тарзан прямо-таки кожей почувствовал, что полковник улыбается.
Варианты, конечно, были, и Тарзан это отлично знал. Начиная от банальных схем постепенного оттеснения от дел — и кончая деньком-другим в обществе высокограциозной поняши. Насколько вождь шерстяных представлял себе ситуацию, у тех, кто стоял за спиной полковника, было и не такое в запасе. Однако всё это не имело отношения к делу.
— Нет, — сказал Тарзан. — Если бы вам нужен был честный исполнитель... дурак с инициативой... ну или что-то в этом роде — меня бы давно не было. Но вам нужен я. Такой, какой есть. С моей способностью принимать решения. С моим стилем управления. А все эти ваши варианты предполагают, что из меня набьют чучело. Но вам не нужно чучело Тарзана. Вам нужен Тарзан. Поэтому ваше руководство всё-таки будет со мной разговаривать. Не когда-нибудь потом. А сразу же, как снимут бинты. Или когда я их сам сниму.
— Это ультиматум? — спросил полковник. Тарзан промолчал. — Очень жаль. Я думал, ещё поработаем. Вы меня вполне устраивали. Сейчас мы как раз вышли на тот уровень отношений, который был бы для меня наиболее комфортным.
Тарзан под бинтами сдвинул брови и сыграл лицом 'я всё сказал'. Он был уверен, что Барсуков это каким-то образом почувствует.
— Значит, настаиваете? Что ж. В таком случае поговорим по-людски. Аль ба'аним оль эв'га'виалли.
Тарзан чуть не зарычал от злости. Неспособность к языкам была его слабым местом, его вавва, и полковник позволил себе уколоть его — да что там, ткнуть мордой — именно в это.
Выбора, однако, не было. Настояв на серьёзном разговоре, Тарзан должен был показать собеседнику, что он его достоин. Серьёзные темы и претензии и в самом деле полагалось обсуждать по-людски. Полковник был в своём праве.
Ба'аним — лихорадочно вспоминал Тарзан, нервно прихватив верхнюю губу клыками, — ба'аним. Вещь или дело, определение которого приводится после. Отлично, что там после? Оль — слово со множеством значений. Словарное — 'ты должен знать' или 'ты должен принять'. Ну допустим — поскольку более конкретно полковник высказаться не пожелал. Ладно. Зато последнее слово более чем понятное. И очень неприятное. Если бы Барсуков сказал х'ани — было бы как-то спокойнее.
— Миколь ув'Тарзан шерм'ах машер, — сказал полковник.
— Га'виалли шем Барсуков сина Тарзан эмет цоб'галах, — вождь нахнахов сконструировал наконец фразу-уродину, надеясь, что дальше пойдёт легче.
Раздался неприятный звук — нечто среднее между кашлем и тем особенным звуком, с каким палка ударяет по живому мясу. Так смеялся полковник Барсуков.
— Эмет цоб'галах! — повторил он с удовольствием. — Ба тфитоль.
Тарзан в который уж раз отметил аккуратность полковника. Он не сказал, что ему самому смешно, и не употребил оскорбительного тфиталь, подразумевающего сознательное глумление. Он всего лишь заметил, что это смешно. Хотя, с другой стороны, полковник его всё-таки понял.
— Тарзан героль га'виалли, — начал Тарзан с обычной халвы. — Тарзан баналь домен ув' га'ллаха сина га'виалли эмаль Ха'наан.
Шерстяной невольно подумал про себя, что слово эбаль тут было бы уместнее — но благоразумно придержал язык.
— Тмоль. Л'оль зай эрув сина га'виалли цагаль шем'Алом, — строго заметил полковник.
Этот наезд Тарзан решил пропустить мимо ушей — и пропустил, хотя слово тмоль по отношению к себе его покоробило.
— Анг' — начал вождь шерстяных, внутренне холодея: он прекрасно понимал, что всё, сказанное перед этим словом, не считается.
— Тарзан цо'пешим, — он специально употребил это не вполне определённое словцо, усилив его ещё более двусмысленной конструкцией, — Тарзан оль яли эв га'виалли. Ло арка, — он ограничился обрубком фразы, поскольку надеялся, что слова 'без посредника' будут понятны и так.
И тут он опять почувствовал — не увидел, а именно почувствовал — взгляд полковника Барсукова. Взгляд, которого бы он точно не выдержал, если бы не лежал замотанный марлей.
— Барсуков, — сказал наконец полковник, — арэт арка. Барсуков каголь Аур'Аркона.
— С-с-скобейда, — еле слышно выдохнул Тарзан.
Сомневаться в словах полковника не приходилось. Во-первых, полковник не имел привычки лгать. Во-вторых, у него не было никаких причин для этого — зато скрывать своё истинное достоинство и дальше имелось достаточно резонов. В-третьих... в-третьих, теперь нужно было подумать о себе.
Вождь нахнахов почувствовал, как прилила кровь к голове. Он до последнего момента исходил из того, что так называемое вещание — это серьёзный, но частный проект. Который, может быть, опекается... — он даже мысленно избежал опасного слова, — но не является сферой их прямых интересов. Но если это не так... В этом случае проблематичной становилась не только дальнейшая судьба Тарзана, но и всего домена в целом.
— Не суетись, — великодушно сказал полковник. — Ты не знал, ах'иль л'оль. Ба им ко'шерк.
Тарзан несколько успокоился.
— Прошу простить меня, старший, — сказал он по-русски. — Я был слеп и не видел.
— Я уже дал понять, что простил, — полковник, похоже, слегка рассердился. — А не видишь ты прежде всего собственных интересов. Теперь я не могу даже делать вид, что тебе служу. Поищи нового руководителя по связям с общественностью.
— Но я могу обратиться к вам хотя бы сейчас, — сказал Тарзан.
— Я тебя уже слушал, — заметил полковник. — Но можешь попробовать ещё раз. Анг' аль. Аль ув'Тарзан. И можешь больше не терзать мои уши своим галах муркон, — он усмехнулся.
— Тарзан не смеет рядиться с великими, — попробовал было шерстяной обычную халву.
— В последнее время ты только этим и занимаешься, — прервал его полковник. — Не тяни время. Что тебя беспокоит?
— Ха'н пешим ха'ба, — это Тарзан специально сказал по-людски. — И я тоже пекусь о своём народе. Он плохой, этот народ. И его все ненавидят. Но другого у меня нет. Мы вам понадобились, вы помогли. Но я всё чаще думаю: что с нами будет, когда мы перестанем быть нужны. И если га'виалли решат, что...
— Барсуков даль Тарзан анг' Барсуков ло билэт Тарзан, — прервал его полковник. — Боюсь, на этом наше общение придётся завершить.
