Видимо, после преображения в беса остальная его требуха превратилась в какой-то неизвестный ему вид энергии, от степени овладевания которой и зависел ранг этого ублюдка в рядах адского воинства. Это навело его на мысль о том, что и ему нужно превратить всех своих бойцов в магов-воинов, обучить правильному дыханию и дрючить, дрючить и дрючить их всех до тех пор, пока они не освоят магические приемы боя так, что их можно будет выпускать против архидьяволов в одних трусах, да, ещё и с зубочистками в руках вместо мощного оружия. Пускаясь вниз, он подумал: "Да, этого врага можно победить только с помощью хорошей боевой магии, но перед этим нам нужно обязательно эвакуировать с островов всё мирное население".
Думая о том, сколько нужно сделать всякого разного, чтобы победить это дьявольское отребье, он бежал с Гадесом на плечах по шоссе к небольшому островку, лежащему всего километрах в трёх от Калемана. Именно там он собирался сделать остановку и разобраться с ним по-мужски. Когда-то, в прежние времена, когда дамба была ниже, на этой невысокой скале люди построили круглую обзорную площадку, с которой можно было посмотреть на солёное болото пролива. Лучшего места для поединка с нечистью ему было не придумать. Можно было, конечно, просто посадить этого мерзавца на кол и сжечь, но это было бы слишком банально и не по-рыцарски. Каким бы мерзавцем не был твой заклятый враг, нужно всегда соблюдать все правила рыцарского поединка. Поэтому, дотащив дворянина, опорочившего себя гнусными преступлениями, правителя, предавшего свой народ, до большой круглой площадки, мощёной каменными плитами и огороженной гранитной балюстрадой с широкими перилами он остановился. Прежде всего нужно было обо всём договориться с начальством. Кирилл, сняв с головы сферу с прикреплённой к ней магической видеокамерой, поставил её на массивный столбик при входе, повернул так, чтобы она всё засняла и вышел на середину площадки. Встав на одно колено и перекрестившись, он глубоко вздохнул и замер. Затем он неумело простёр руки к небу и истошно заорал:
— Господи, Мастер Миров, яви мне свою милость! Сделай так, чтобы небо над этим местом очистилось от туч и снаружи бушевала буря, а здесь было тихо. Дай мне возможность покарать это нечестивое отродье, предавшее стольких людей и тебя, Господь мой, перед твоим ясным взором. Пусть над нами сияет твоя Серебряная Вуаль так ярко, чтобы здесь было светло, как днём. Честное слово, Господи, мне хватит всего каких-то полчаса, чтобы отправить его чёрную, злобную душу в ад на вечные мучения.
Сказал он это без всякой надежды на успех, но тотчас вокруг всего острова завыл ветер, а небо над ним прояснилось и сделалось чистым и ярко-голубым. Зато за пределами начал бушевать такой шторм, что Кир даже поёжился. До наступления темноты оставалось ещё два с лишним часа, а Гадес должен был очнуться уже ночью. Вся площадка была засыпана мусором и он принялся её очищать, орудуя широким стальным тесаком беса, как скребком, но мучиться с уборкой долго ему не пришлось. Со стороны океана прилетел небольшой, аккуратный смерч и всосал в себя весь мусор, как пылесосом. Кирилл встал по стойке смирно, щёлкнул каблуками и, прижав руку к сердцу, молча поклонился океану, благодаря его за оказанную помощь.
Он бесцеремонно ухватил Гадеса за шиворот и, втащив его на ринг, усадил на гранитные плиты, прислонив к балюстраде спиной. Мундир его был уже изрядно изодран и Кир без особого сожаления содрал с него китель и гимнастёрку, обнажив широченный, безволосый торс с мощными мышцами, твёрдыми, как камень. Проверив карманы кителя и не найдя в них ничего такого, что могло бы хоть как-то дополнить его разведданные, собранные на Калемане, он выбросил это рваньё вместе с гимнастеркой за пределы ринга, развязал бесу ноги и бросил ему на колени метровый тесак. Покончив с этим, он вышел с ринга, снял с себя броник, гимнастерку и тельняшку. Чтобы жизнь не казалась Гадесу медом, он натёр свое тело, руки и нунчаки ядовитым кремом, так как и благородству должен быть установлен какой-то разумный предел.
Только после этого Кир вернулся в круг, сел перед своим врагом в позу лотоса и принялся медитировать и запасаться праной. Очень скоро он потерял чувство реальности и его спасло от смерти только очень острое жопное чувство и быстрота, с которой он блокировал тот удар тесаком, что хотел нанести ему исподтишка этот дерьмовый бес. Блок был таким стремительным, что тесак отлетел в сторону и зазвенел, упав на каменные плиты. Крепко саданув тихушника по ногам нунчаками, отчего тот взвыл нечеловеческим голосом и отскочил назад, Кир вскочил на ноги и молча указал ему нунчакой на его тесак. Злобный бес бросился к своему оружию и, схватив тесак, истошно заорал:
— Жалкий совчелишка, сейчас я разрублю тебя на части и потом сожру, а из твоих рогов сделаю себе зубочистку!
— Подавишься, свиное отродье. — Спокойно ответил бесу Кир — Я, рыцарь Мастера Миров Кир Торсен, вызываю тебя на поединок. Взгляни на небо, нечестивое отродье, ты видишь, как ярко светится Серебряная Вуаль? Это сам Господь Бог смотрит на нас с небес Ильмина. Готовься, сейчас я отправлю тебя прямо в ад, но сначала я отделаю тебя так, что ты будешь визжать от боли и проклинать своего вонючего Хозяина Тьмы за то, что он обратил на тебя свои злобные глазёнки. И всё же я благодарен тебе Гадес за то, что ты так ловко развязал язык Стиксу. Без тебя я, чего доброго, подорвал что-нибудь другое вместо этого долбанного инкубатора тьмы, так что тебя ждёт в аду теплый прием со стороны твоего Хозяина. Ну, с Богом.
С этими словами Кир налетел на Гадеса, схватившего свой тесак, с таким напором и при этом работал нунчаками с такой скоростью, что уже через минуты тот был покрыт фиолетовыми пятнами со всех сторон, а его нос был сломан. Бес взвыл так, словно в его глотке сидело не меньше половины всех демонов Блэкстара. Ни о каком нападении на своего врага он даже и не мечтал, а лишь отмахивался своим тесаком от жалящих ударов нунчак, отбивая лишь десятую их часть. Подлый герцог выл и вертелся волчком, хотя ядовитая мазь оказывала на его шкуру не такой мощный эффект, как на серых. Его бесовская шкура была намного прочнее и в местах ударов всего лишь слегка вздулась, но это было только начало. Мощнейшим ударом Кир сломал ему кисть правой руки и бес выронил свой тесак и даже не подумал поднять его, а лишь закрыл голову руками. Хладнокровный рыцарь избивал это ничтожество с методичностью метронома и скоростью швейной машинки, с гневом выкрикивая в лицо врага:
— Это тебе за детей Мантирена, сволочь! Это тебе за беззащитных девушек! Это тебя за графа Барилона, которого ты предал и за его сыновей! Это тебе за то, что ты, мразь, предал Господа нашего! Скотина! Ублюдок! Падаль позорная! Тварь! Получай, гадина!
Всё тело беса почернело от ударов и местами уже вздулось волдырями, из которых сочилась чёрная, бесовская, вонючая кровь. Лицо Гадеса Кир не трогал и только вместо носа на нем вырос какой-то баклажан, который уже начал уже дымиться и выбрасывать синие огоньки пламени. Бес визжал так, что заглушал звуки бури, грохотавшей вокруг. Он пытался убежать, куда-нибудь спрятаться, упасть и скрутиться в комок, но рыцарь не давал ему это сделать и поднимал на ноги мощными ударами ног. Левая рука Гадеса была сломана в плечевом суставе и повисла плетью, а глаза вылезли из обит от нестерпимой боли. Ноги его подгибались, а движения стали судорожными и такими неуверенными, словно ему в башмаки насыпали ядовитых патефонных иголок. Внезапно все язвы Гадеса разом, как по команде, задымились, Кир перестал его избивать и тот рухнул на колени. Воздев к небу правую руку он завопил что было мочи:
— Господи, прости! Пошли мне смерть!
Кирилл тотчас стукнул каблуком по носку правого ботинка, бросился вперед, подпрыгнул и молниеносным движением снёс Стюарту де-Монтойе, так вовремя вспомнившему о Боге, голову, после чего быстро прижал руки к груди и деловитым голосом громко сказал:
— Прости меня за такую поспешность, Мастер. Это я не со злости, а только ради предосторожности. Вдруг, он взял бы и передумал, а так глядишь, в новой своей ипостаси ещё и человеком станет. — Посмотрев на свои руки и грудь, обляпанные черной кровью, Кир поцокал языком и воскликнул — Батюшки, а испачкался-то я как. Нет, надо быстренько искупаться, пока море не убежало. Не идти же мне в дом к Ворку таким поросенком, в самом-то деле.
Зажав нунчаки под мышкой, Кир с разбегу запрыгнул на балюстраду и стоило ему соскочить с неё на каменные плиты, как со стороны пролива на каменную скалу набежала огромная морская волна и ласково омыла его от бесовской крови, даже не заставив пошатнуться и, вдобавок, бережно вернув на балюстраду, с которой он только что спрыгнул. Заодно волна, под шумок, ловко утащила бездыханный труп герцога и его безумную голову. Всё остальное она оставила на месте и даже не замочила гимнастёрки, лежащей под балюстрадой. Весело засмеявшись, Кир закричал:
— Спасибо тебе, волна! Океан, я тебя люблю!
Быстро собравшись в дорогу, он побежал к Грюнбергу, весело хохоча на бегу. Настроение у него было просто превосходное и главным образом потому, что он заставил падшего рыцаря пусть и жестокими побоями вспомнить перед смертью о Боге и о своей душе. Это означало, что Хозяин Тьмы проиграл вчистую не только в этом коротком бою, в котором его избранник даже не смог толком оказать ему сопротивления, но и в целом. Теперь Кир был полностью уверен в том, что все его адские полчища будут истреблены без какой-либо пощады и снисхождения. Эти придурки сделали свой выбор и проиграли, ну, а что с ними будет потом, его уже не касалось. Наверняка Мастеру Миров рыцари были нужны не для воспитательной работы с силами зла, а для того, чтобы решительно искоренять его. Хлопот ему вполне хватало и обычными людьми, хотя бы с тем же Ворком, который без конца перетряхивал свой тоскливый и унылый старый гардероб. Этот парень никак не хотел поверить в то, что мода изменилась и в Барилоне наряды были не менее открытыми, чем на Грюнберге.
Шторм утих и вскоре Кир добрался до того места, где он спустился на дамбу. Взобравшись по откосу, он быстро перемахнул через новую пятиметровую каменную стену, стоявшую метрах в двухстах от куда более величественной и мощной стены тумана, которая была намного древнее. До городка Нордштейн было чуть меньше двадцати пяти километров и если он будет двигаться в хорошем темпе, то к утру доберется до горячего завтрака и уютной постели. При том условии, что на этой постели будет ещё и лежать золотая девушка, мотивировка была столь мощной, что Кирилл, задышав мощно и ровно, побежал в среднем темпе. Что ни говори, а он, всё-таки, здорово устал за истекшие сутки, бегая, как угорелый то туда, то обратно и больше всего ему хотелось свалиться под кустом, укрыться своим снайперским маскхалатом и уснуть, забыв обо всём на свете.
Однако, положение обязывало и он бежал всю ночь по безлесной степи и вскоре добрался до просёлочной дороги, справа и слева от которой лежали огороды железнодорожников Нордштейна. Поскольку он мог запросто напороться на ночной патруль солдат, Кир предусмотрительно придал своему парику вид башки светлейшего лорда-инспектора, хотя перед Ворком и его домочадцами он предпочитал появляться в образе обычного светлейшего лорда. В таком виде совчелы его не видели даже в упор. В город он вбежал как раз в то время, когда солнце только начало всходить и через четверть часа так никем не замеченный, перемахнул через невысокую калитку и пошел по мощёной каменными плитами дорожке к большому, трёхэтажному дому Ворка, стоявшему за роскошным, ухоженным палисадником уже добрых триста или четыреста лет, вдыхая ароматы жасмина, к которым примешивался какой-то новый запах то ли ландышей, то ли гиацинтов. Кажется, всё-таки именно гиацинтов, но Киру было непонятно откуда он взялся, ведь гиацинты в палисаднике отцвели больше недели назад.
Глава восьмая
Кирилл остановился у большого куста жасмина, притянул к себе охапку ветвей и вдохнул в себя этот бодрящий, чистый аромат, пытаясь отвлечься от запаха гиацинтов, который он счёл просто небольшим наваждением и это ему удалось. Он посмотрел на дом Ворка и улыбнулся. Именно ради такого парня, как Джек Браун, который стал Ворком, а теперь вновь ощутил себя прежним человеком, простым работягой обслуживающим дамбу, ради семи его сыновей и двух дюжин внуков Кир был готов вычерпать до дна море, лишь бы не лишить его памяти о том, как они всего лишь за полгода построили и новую дамбу и три дороги на ней, перекрыли их камнем так добротно, что даже зимой по новой дамбе ходили поезда и автомобили. Он и Корбелла вошли в эту семью, как добрые друзья, как родственники и то, что все женщины и девушки стали его любовницами всего на одну ночь, так же как и все мужчины стали любовниками его золотой девушки, практически ничего не изменило в их отношениях. Об этом никто даже и не вспоминал, хотя на Ворка и его сыновей произвело очень большое впечатление, что уже наутро каждая из них, по очереди, рассказывала своему супругу о том, какой удивительный мужчина Кир Торсен и какие волны тепла, добра, нежности и заботы исходят от него. Эти парни его не возненавидели. Наоборот, получив от него по два листка, исписанных аккуратным, мелким почерком, уже на следующий день они забыли об этом или просто не хотели вспоминать. Они и раньше любили своих жен, но теперь просто боготворили их, ну, а то, что вот уже целую неделю через день, строго по графику в доме ночевала только половина его обитателей, они считали своей святой обязанностью. Поэтому уже почти четыре сотни мужчин и женщин Нордштейна стали возвращенными и знали о том, кто именно живёт в доме Джека Брауна, которого, ради конспирации, они по прежнему называли Ворком. С этой стороны подвоха можно было даже и не ожидать.
Кира и Корбеллу они поселили во флигеле, стоящем в большом апельсиновом саду, в котором уже созрел второй урожай. Каждое утро они завтракали в нём вдвоем, хотя только последние две ночи провели вместе. Это стало для них своеобразным ритуалом, покинуть возвращённого и вернуться в свою постель. Завтраки эти сблизили их настолько, что они, порой, спорили до хрипоты, но всё равно вставали из-за стола друзьями. Корбелла во что бы то ни стало хотела, чтобы он представил её как своим женам, так и в обществе, именно как свою любовницу, хотя не так уж и много ночей они провели вместе. Она гордилась этим и говорила, что всегда будет об этом помнить. Кирилл же, в свою очередь, просил её не делать из этого позы, чтобы не отпугнуть от себя того единственного, чьей золотой девочкой она станет. В конце концов они сошлись на том, что, по возвращению в Барилон всё как-нибудь разрешится само собой.
Думая о Корбелле, он осторожно выпустил из рук ветви жасмина и бесшумно пошел по дорожке к дому. Стоило ему пройти каких-то двадцать метров, как из-под большой, конической туи метнулась какая-то черная тень и, шлёпая босыми ногами по мощёной камнем дорожке, быстро помчалась к дому и исчезла за кустами. Кто это был такой, Кир даже и не разглядел толком. Вскоре снова послышался топот, но теперь уже обутых ног. По дорожке к нему с вилами наперевес мчался Бронкс, один из сыновей Ворка, широченный парень, одетый не в обычный наряд трудовиков, а в светлые домотканые портки и такую же рубаху. От него пахло навозом. Видно, он встал пораньше, чтобы до работы прибраться в коровнике. Позади него, с топором в руках, быстро семенил один из семи чёрных летунов, которые жили в доме Ворка и помогали ему по хозяйству. Бронкс воткнул вилы в землю и радостно воскликнул:
