— Добрая ты, Сонюшка,— Алексей беззлобно подтрунивал над сестрой.
— страсть быстро проходит и оставляет угольки и пепел. Долго горит только правильно разожженный костер.
— ладно. Ты сможешь это сделать?
— Постараюсь. Так вот англичане сейчас главенствуют на море, несмотря ни на какого короля. А испанцы терпят поражение за поражением. Англичане оплачивают услуги каперов, возведя пиратство чуть ли не в ранг добродетели, а у испанцев за всю историю был один-единственный капер — и тот быстро помер.
— и ты предлагаешь...?
— разумеется, наших людей. Корабли. Совместные действия. Но для этого дону Хуану придется кое-чем поступиться.
— а если он не согласится?
— Нам хватит пока и того, что мы уже получили. Будем развиваться постепенно. Хотя в союзе с Испанией это было бы намного легче.
— так и порешим. Испания на тебе. Что у нас еще хорошего? — взгляд государя остановился на Аввакуме и протопоп поднялся с месте.
— Не могу пожаловаться, государь. Кое-где народ еще ворчит, кто на старый лад крестится, кто на новый а все одно — ни шума, ни бунта. Тут, как государыня и говорила, ежели б насильно всех под одну гребенку стригли, запрещали да наказывали — втрое б охотнее людишки бунтовали. А когда запрета нет, вроде и шуметь не из-за чего. Опять же, грамотность растет. Церковные школы открываются, дети учатся... есть чему порадоваться.
— Отсутствие бунта — это хорошо. Федор Юрьевич?
Конечно, обращение по имени-отчеству было честью для боярина, но в ближнем кругу Алексей так и поступал. Это, вон, Милославские — Ванька, Илюшка, Голицын Васька, а коли человек умен да полезен, что ж ему и уважение не показать? Пусть и не стар Федор Ромодановский, всего-то на четвертый десяток пошел, а все ж ему приятно.
— Спокойно все, государь. Народишко не бунтует, по кабакам, правда, говорят, что хватит бы войн, ну так их же все равно быть не должно в ближайшее время?
— Пока — не должно. Пусть люди отдохнут.
— По англичанам мы с государыней кое-что сделали, по полякам, французам... я расскажу вкратце?
Алексей кивнул — и следующие полчаса выслушивал сжатое изложение интриг, которые плела его сестра руками главы Тайной Канцелярии. Надо отдать должное Ромодановскому — мужчина был умный, с жестокостью не перебарщивал и лишнюю кровь не лил. Что и требовалось.
Совет закончился примерно через час — и все разошлись по своим делам. А Алеша вернулся в свои покои. К жене.
Пусть не красавица. Но все ж... им жить вместе.
А потому — букет цветов, коробка сладостей и улыбка.
— Уля, ты просто чудо. Не успел оставить тебя, а уже соскучился. Эти государственные дела...
И видя, как расцвела жена, понял — все правильно. Главное для женщины внимание и забота, вот он их и будет выказывать. И поболее, поболее...
Да и детей делать надо — займемся?
Ульрика чуть покраснела, когда супруг увлек ее на кушетку, но возражать не стала. Вот и правильно, все равно никто лишний сюда не войдет, дверь закрыта, а ханжество в святом деле получения наследников вовсе и ни к чему.
* * *
Надо сказать, что Софья тоже времени не теряла.
Кто сказал, что кабинет — это скучное место, в котором только дела обсуждаются? Главное дверь запереть. А сплетни...
И что?
Она же с собственным мужем занимается любовью на столе, а не с чужим!
И смотрит в сияющие счастьем глаза, и ласково перебирает его волосы... она соскучилась, черт возьми! Она не железная!
— Ванечка...
— Соня, я думал, с ума сойду. Это...
— Это стоит ухмылок секретаря, — Софья тоже лукаво улыбнулась. — И пусть. Все равно сплетни не пойдут!
— головы оторву, если что!
— Договорились! Как хорошо, что ты дома...
На языке вертелось то самое 'вы', но Софья не стала упоминать Алексея. Все-таки Ваня чуть ревнует ее к близости с братом. Как ни объясняй, что родная кровь ближе всего, как ни успокаивай...
— Сонюшка, я о тебе каждый день думал. Чуть с ума не сошел, когда про покушение узнал... Это Алешка как железный, а я бы и домой кинулся.
— Алешке не легче было. Только ты меня больше любишь, а он в меня больше верит, — Софья чуть кривила душой, но Иван был слишком счастлив, чтобы ловить ее на нестыковках.
— Я в тебя тоже верю.
— А я хочу от тебя ребенка...
Счастливые глаза мужа были хорошим ответом. И не так важно, что беременность может выбить из колеи что токсикоз века не разбирает, что рожать в местных условиях бывает страшновато... выживем! Все выживают... кто не умирает.
— Ванечка, ты уехал, а я думала, что хочу... Вот такого же как ты, мальчишку, светловолосого, голубоглазого...
— а я бы девочку хотел. И чтобы она пошла вся в мать.
— Тогда придется сделать двоих. Ты не против?
— обещаю постараться! Сегодня же!
— Только уже не на столе, ладно? А то спина затекает... и кажется, мне куда-то чернильница впилась.
— но не пролилась же?
— Это единственное, что утешает, — фыркнула Софья.
Как же легко сделать счастливыми тех, кто нас любит. Почему люди так не поступают?
Странные эти люди...
Хотя была бы она умнее, не будь у нее опыта той, другой жизни? Ей ведь все заново подарили, вот она и старается не совершать тех же ошибок, что раньше.
Нет, наверное. Не была бы. Легко судить людей с высоты опыта, но кто сказал, что ее опыт верен для всех и сразу?
Ладно, это потом. А сейчас хоть косу переплести, что ли...
* * *
При взгляде на русского государя, дона Хуана одолел новый приступ тоски. И было с чего.
Карлос, бедный малыш... ему бы хоть десятую часть такого здоровья, обаяния, красоты! А этот мальчишка смотрит весело и дружелюбно.
— Рад видеть вас на Руси, дон Хуан. Хотя и предпочел бы, чтобы это случилось при более благоприятных обстоятельствах.
Вот когда поблагодаришь сестру за выученные в детстве языки. Учил-то он больше итальянский, но уж очень эти два языка близки. Один знаешь — считай, второй почти освоил. Испанец поклонился и тоже заговорил по-русски.
— Ваше величество, я счастлив, что вы соизволили уделить мне ваше бесценное время.
Фраза вышла откровенно корявой, акцент был — хоть ножом режь, но учил ведь, старался! Как такое не поощрить?
Вечер был задуман, как чисто семейный. Алексей с женой, Софья с супругом, ну и дона Хуана пригласили. Без спутницы, зато с Дмитрием в качестве переводчика. Мало ли...
Приглашать Марью или Любаву посчитали пока нецелесообразным. Всему свое время, и сватовству — тоже.
— Я тоже рад видеть вас.
Неспешная светская беседа — к чему она? Разговоры о погоде, и природе, о русских и испанских обычаях, в сущности, ни о чем. Но в то же время... ничто иное не позволяет так прощупать собеседника, определить его настроение, готов он к сотрудничеству или нет, его душевное состояние... спрашивать в лоб — ни к чему. Будет еще время атаковать.
Дон Хуан и верно, сначала чувствовал себя чуть скованно, как и Ульрика, но потом (усилиями четырех человек) и тот, и другая расслабились — и беседа потекла легко и непринужденно.
Самое серьезное началось уже потом, после ужина. Когда подали чай с разными закусками и заедками — и все перебрались из-за стола в уютную гостиную.
Дон Хуан чуть косился на Дмитрия, но юноша вел себя безукоризненно, словно каждый день с принцами да королями обедал. Непринужденные манеры, великолепная осанка, улыбка, первым в разговор юноша не лез, вмешивался, только если дон Хуан не справлялся (поди, вырази свою мысль правильно, когда люди плохо знают испанский, а ты — русский! Тут и латынь не поможет), отвечал, когда к нему обращались — но и только-то.
Не слуга, нет. Но... кто?
Все прояснил Иван Морозов, подметив недоумевающие взгляды и переглянувшись с царем.
— Деметрио — наш друг и воспитанник. Почти брат. Как и все, кто учился в царевичевой школе. Все мы русские люди и все работаем на благо Руси. Хоть царь, хоть псарь. А это... объединяет.
Дмитрий чуть склонил голову. И тоже дополнил.
— каждый из воспитанников в свое время остался сиротой. Почти каждый. И мы твердо знаем, что наша мать — это Русь. А вместо отца у нас Алексей Алексеевич. Он дал нам новую жизнь — и мы с радостью отдаем ее на благо родины.
Пафосно это, кстати, не звучало. Скорее убежденно. Юноша верил в сказанное и от этого его слова были неотразимы.
— Хотел бы я так и в Испании, — вздохнул дон Хуан.
— Так кто же вам мешает? Открывайте приюты под покровительством короны, с воспитателями поможем, — Софья решила попробовать начать атаку. — Единственным нашим условием будет невмешательство инквизиции. Наши люди — православные и такими останутся. А в ваши школы нужны будут грамотные католические священники. Не фанатики, а истинно верующий и идущие к свету. Думаю, в Испании таких много.
Дон Хуан только улыбнулся. Горько и кривовато.
— у меня другая ситуация. Вы знаете, ваше высочество.
Софья пожала плечами.
— Кроме возраста у вас с Алексеем нет разницы. Вы наследник — и он был наследником, когда мы открыли первую школу.
— я не наследник. Я... труп.
— Физически — нет. А политически — все зависит от вас, — Софья отступать не собиралась. А ответить ей резко не мог уже благородный дон. Не та женщина, не то место...
— Политически... вы не все знаете. Я бастард, пусть признанный, но в глазах наших вельмож я навсегда останусь... не вполне...
— Высокого происхождения, — подсказал Дмитрий.
— Да, можно и так сказать.
— Осетрины второго сорта не бывает, — усмехнулась Софья. Выплыло ж вот. — Либо она свежая — либо тухлая. Сейчас ваша аристократия объедается тухлой рыбкой по уши. Думаю, к вашему возвращению, они будут в тихом восторге от королевы-матери и сменяют ее хоть на кого. Лишь бы мозги были.
— вы мне предлагаете поднять бунт?
— Нет!
— Нам это невыгодно, — спокойно вмешался Алексей Алексеевич. — Более того, если у вашего брата появится сын, будет намного лучше. Законные права на престол, подходящая невеста — и любящий дядюшка, который сумеет воспитать мальчика. Разве нет?
По губам дона Хуана скользнула горькая усмешка.
— Вы в это не верите?
— Не стану вам лгать. Не верю.
Дон Хуан горько усмехнулся.
А как бы он хотел верить! Пока не поговорил с учеными из Университета, пока не посмотрел на опыты, не полистал отчеты, не посидел над ними ночами, осознавая, что вон она — гибель его династии, в чернильных кляксах на хрупких пергаментах...
Русский паренек Алексей Лобанов сейчас проводил опыты по выращиванию гороха. Софья тысячу лет назад забыла про законы Менделя, а вот, пришлось вспомнить. И пробовать подтверждать их практикой. Горох с зелеными и желтыми горошинами, с красными и белыми цветками...
Пусть здесь не слышали про генотип и фенотип, это не страшно. Свои термины изобретут — и за наследственностью следить будут. Еще как будут.
И дон Хуан потихоньку поверил. И пожалел брата.
Что же натворил отец в погоне за чистотой крови!? Как он мог!? Пусть не знал, не догадывался, но все равно — это больно. Видеть маленького Карлоса, такого беспомощного, чего уж там, уродливого, с отклонениями — и понимать, что это они, они сами!
Не кто-то другой — они!
— Ваша сестра, ваше величество, уже предлагала мне этот выход. Но...
— Вы дали кому-то слово?
Обдумав всесторонне поведение дона Хуана, Софья решила, что это может быть только клятва. Иного решения нет. Не самоубийца ж он, те до полтинника не доживают!
— Отцу. Перед смертью он взял с меня клятву, что я никогда не буду претендовать на трон Габсбургов. И я обещал.
— Для себя — или для своих детей? — прищурился Иван Морозов.
— Я дал клятву.
Дон Хуан пожал плечами. Про детей как-то сказано не было, просто по причине их отсутствия. Двенадцать лет назад он и не думал о браке. Он и сейчас о нем не думал.
— Вот и отлично. Не претендуйте. Но поднимите Испанию с колен и дайте ей наследника, потому что ваш брат этого сделать не сможет. Ни с француженкой, ни с кем-то другим.
— у вас, русских, все слишком просто.
— Напротив, это вы все усложняете. Вам надо почистить Эскуриал, завести свою команду, вот, как Алексей, родить сына, а когда настанет момент, передать бразды правления ему.
— Династический брак с ублюдком? Никто из королей не пойдет на это, а кого-то ниже мне не простят.
— Я пойду, — Алексей Алексеевич смотрел холодно и спокойно. — У меня две незамужние сестры. Марье семнадцать лет, Феодосии пятнадцать. Полагаю, что кровь дома Романовых достаточно чиста для самых закоренелых ревнителей традиций.
Тут крыть было нечем. Конечно, Русь — дикая страна на краю света, но по территории и богатству... поплевывал Алексей Алексеевич на всех грандов сверху. И готов был это подтвердить военными победами. Над османами, шведами... в Европе о нем уже говорили.
— Мне почти пятьдесят, а вашей сестре семнадцать. Я не смогу сделать ее счастливой.
А подтекстом — она пожалуется тебе, начнутся разборки... да как ни обзови, а от семьи, где постоянный раздор — толку не будет. Нигде.
— Можно быть счастливым и в договорном браке, — царица очаровательно покраснела, ожидая, что ее сейчас одернут за вырвавшееся из самого сердца, но все вокруг просто расцвели улыбками, а государь вообще поцеловал руку жены, заставив ее зарумяниться еще сильнее.
— Мария умна и честолюбива. Она поймет все правильно и исполнит свой долг.
Так же, подтекстом — у нее будет время погулять. После твоей смерти.
Дон Хуан не обиделся. Этому вообще не место в политике. Обиды — для слабых, а он — испанский идальго, принц страны, которая несколько сотен лет держала в кулаке Европу. Это сейчас... вот так. Но рыба тухнет с головы.
Сейчас ему и в голову не приходили мысли о Любаве. Любовь? Какая, к черту любовь там, где решается судьба страны!? Дон был неглуп. Одно покушение не увенчалось успехом, так второе удастся. Третье, четвертое... кто знает, сколько исполнителей у Марианны. И вернувшись, он будет один. А вот если русский государь поможет...
О, это совсем другая картина. Это вам не бастард с неясно какими правами. Тут и Марианниных клевретов можно потеснить... но цена?
Дон Хуан не заметил взглядов, которыми обменялись Иван, Софья и Алексей. Если человек начал обдумывать перспективы, значит, он почти согласен! Он почти наш!
Зато взгляды заметила Ульяна. И тоже задумалась. Ненадолго. Женщина была умна, этого у нее было не отнять. Эти трое вместе уже лет двадцать, а она пришла — и ей сразу такую же степень близости? Нет, так не бывает даже в романах. А если и бывает, то плохо заканчивается. Но... рано или поздно ее тоже включат в этот круг! Она будет стараться, она очень-очень будет стараться! Вот!
— Как вы себе представляете наш союз?
У Софьи камень с плеч свалился. Все, клиент готов к диалогу. Правильно они дали ему все обдумать. Помариновали, потомили в собственном соку — все лучше, чем давить напропалую. Теперь дон Хуан свято будет уверен, что приносит себя в жертву ради страны... тут и любовь не помешает. Наоборот... эх, Мольера не уберегли, а какую пьесу он мог бы написать на эту тему!
