Царевна знала все. Явно знала.
Но откуда!?
Как!?
Видимо, такое изумление было на его лице, что царевна соизволила... поиздеваться над противником?
— Я давно все знаю. Но раньше ты не хотел сбежать, и был удобен. Я столько информации через тебя слила — приятно припомнить, — ухмылка на губах царевны была змеиной, иначе не скажешь. — Но сейчас ты перешел границы дозволенного. Любава была последней каплей.
И Сильвестр с ужасом понял, что он... что его...
— Ты знала!?
— Конечно. А ты думал, что ученику подлеца Полоцкого позволено остаться без пригляда? — Красивые губки сжались в брезгливой гримасе.
— Не смей так! — задохнулся от ненависти Сильвестр.
Софья передернула плечами.
— К Ромодановскому.
Казаки поволокли астролога по лестнице, не обращая внимания ни на крики, ни на попытки вырваться. Софья продолжила обследовать его покои.
Пошпионил? Пора и на дыбе повисеть.
Поговорку про кататься и саночки еще никто не отменял.
* * *
Его величество Людовик 14-й, христианнейший король-солнце был недоволен. Даже не так.
Его величество был настолько недоволен, что ей-ей, желание провалиться под землю испытывали даже деревья в парке. Увы — придворные о таком счастье даже мечтать не могли — и только молились, чтобы гроза прошла мимо.
А она — грянула.
Да какая, с воем и грохотом...
Какая тварь слила в мир информацию о черных мессах — Бог весть, но ухватились за нее и руками и ногами. Германские княжества — потому что терпеть не могли Людовика, англичане — по причине вечной нелюбви к французам, голландцы — ну, те понятно, Испания — еще бы! А ведь казалось сколько раз воевали... французы с испанцами, испанцы с французами, почти родными стали — и так полоскать грязное белье французского двора. Какое низкое испанское коварство!
Неизвестно, сколько в грязной волне сплетен было правды, а сколько лжи, но...
Ла Рейни потирал руки.
Катрин Монвуазен едва удалось спасти от разъяренной толпы, заточив в Бастилию, а вот особой стойкостью дама не отличалась, вмиг заложив всех. И кого знала, и кого не знала...
И имена звучали такие...
Герцог де Вивонн и его жена, племянница покойного кардинала Мазарини (кардинала!!!), графиня де Суассон, маршал Люксембург и самое страшное.
Мадам де Монтеспан.
Да-да, Атенаис де Монтеспан, официальная метресса короля и мать его детей!
Королева злорадно ухмылялась, предусмотрительно отвернувшись к стене. Атенаис бросилась в ноги королю, но...
О, это страшное слово из двух букв, которое искорежило больше судеб, чем все остальные слова.
Если бы как-то удалось замять это дело! Затоптать костер! Успокоить народ!
Бесполезно!
Газеты, памфлеты, сплетни...
Парижане остановили карету маршала Люксембургского и едва не разорвали мужчину на клочки — сумел удрать. А слугам его так не посчастливилось.
Кто-то умело нагнетал истерику, что во Франции, что в остальных странах. Кричали о Дьяволе, о детских жертвоприношениях, о том, что подобное марает трон, что тот, кто это прикрывает, как бы не сам соучастник...
Король бесновался, но имена-то появлялись! И иногда верный ла Рейни не знал того, о чем писали газеты и сплетничали люди!
Полиция сбилась с ног, но найти негодяев не представлялось возможным. Они накрыли пару типографий — но и только. Что могли сказать им мастера? Пришел мужчина, дал текст, дал денег... внешность?
Да вроде как из крестьян. В одном случае темный, во втором светлый, то с усами, то с бородкой, то гладко выбритый... найти эту гадину (гадов!?) не представлялось возможным.
Даже узнать кого искать!
Да и...
Людовик, конечно, гневался, орал, топал ногами и швырялся кубками, но Николя ла Рейни не выгонял. Понимал, что лучше никого не найти. А тот...
Почему-то королевскому цепному псу не нравились ни отравители, ни черные мессы. И его бы воля — он бы весь этот гадюшник вычистил. Огнем и каленым железом. Так что сплетников искали. Ну... как приказали. Приказали — искать, вот искать и будут. А найти начальство не приказывало, никак нет.
И Lettres de cachet тут никак не помогут. Кого вписывать-то будем?
Людовик гневался.
Европа тихо злорадствовала.
Папа Римский писал, что не может оставить своим вниманием такой кошмар, что преступления французского двора вопиют к небу, а потому к Людовику будут направлены его доверенные люди, кои и будут бороться с нечистью! Сатанист — это ж... хуже твари и не будет! И не было! Если церковь кое-как могла пощадить вольнодумца или еретика — да, и такое случалось, то сатанистов жгли всегда и везде. Без разговоров. И надо сказать, на Руси это полностью одобряли.
Атенаис де Монтеспан также рыдала и вопияла, целуя туфли короля и умоляя о пощаде. Она ж это не просто так, она из любви! Она просто хотела, чтобы король не лишал ее своего внимания, а он был так холоден, так недоступен и жестокосерден...
Доступный и мягкосердечный Людовик посоветовал ей, пока еще есть возможность, срочно постричься в монахини. Каша заваривалась такая, что, возможно, и он не сможет спасти свою фаворитку. Памятна ему была Фронда, ой, памятна. Детские впечатления были настолько сильны, что Людовик никогда не забывал оглядываться на народ. И сейчас видел — ярость ищет выхода.
А потому — да. Пришлось и смирить гнев, ответив Папе, что присылайте ваших людей, и...
Вот куда бы отправить Атенаис?
В глушь? В поместье?
Так ведь не доедет. После того, как толпа разнесла в клочья и подожгла дом маркизы, самым безопасным местом для нее стал Лувр. И лучше — у короля под кроватью. Люди бесились, обвиняя маркизу в том, что та приносила в жертву их детей — и остановить толпу было невозможно.
Конечно, одна идея Людовику в голову пришла. Но тут же была вырублена на корню. Его величество было подумал выдать одну из дочерей маркизы замуж на Русь, а маркиза пусть съездит с ней... годика на два. Ладно, ради такого он даже приданое даст... неплохое. Даже породнится с этими варварами... на что не пойдешь ради любимой женщины... насколько это возможно для короля любимой?
Иван Борисович Троекуров только ухмыльнулся, когда Людовик его вызвал. Кланялся, конечно, со всей почтительностью, но когда речь зашла о браке...
— Уж простите, ваше величество, но я на себя такую ношу не возьму. У нас, на Руси, сатанистов зело не любят. Раздерут на тысячу клочьев и дофину, и мать ее, — ага, вот именно, мать ее — и всех защитников — никто и помешать не успеет. А мы потом виноваты останемся? Никак такое нельзя делать! Мне государь голову снимет!
И стоял на том, что твой баран.
Нет, нельзя, убьют и глазом не моргнут.
Людовик, конечно, взбеленился, но что он мог сделать с русским послом? Единственное, что — выставить из Франции. С заявлением — мы очень недовольны. И видеть вас больше не желаем.
Напугал ежика голым афедроном.
Ну, недоволен — твои трудности. Видеть не желаешь? Так и не увидишь. Троекурову эта ля белль Франс давно уж поперек всех мест встала. Так что выгоняешь — и ладненько. Домой поедем.
А кто и останется...
Троекуров, правда, всех подробностей не знал. Но был уверен, что вот этот скандал с черными мессами спровоцировали царевичевы воспитанники. Которые, хоть и приехали с посольством, но уже давно 'как бы отбыли' домой. А на самом деле расселились по Парижу и окрестностям и принялись заниматься своими прямыми обязанностями.
Сбор информации, вброс новостей, вербовка нужных людей... да много чего интересного! Иван Борисович и половины не знал. И — не лез.
Сие дело царское, а наше — конверт принять, конверт отдать — и тут же забыть. Меньше знаешь — дольше жив.
Так что собраться — и домой!
Русь-матушка, родина любимая, как же боярин соскучился!
Домой...
* * *
Покачиваясь в беседке на спине слона (между прочим, подарок, требующий беспрестанной заботы и ухода), султан Сулейман держал совет с Гуссейном-пашой. Ну не дано ему было лихо ездить верхом. Не учили такому в его заточении, а потом и поздно было учиться. Ездить верхом он хотя и мог, но откровенно плохо, а потому предпочитал паланкин или беседку.
Позади остался Белград и войско держало путь на Буду и Пешт. Благо, пока они еще принадлежали Османам!
Оттуда можно уже будет осмотреться, пополнить запасы — и ударить.
Куда?
По Вене, разумеется. Сердцу Австрии.
Кто овладеет Веной — овладеет и Священной римской империей. И Габсбурги будут сломлены.
В то же время, Сулейману стало известно, что на помощь Леопольду пришли войска под командованием Яна Собесского. Да, того самого Собесского, который разбил уже Мехмеда, который отстоял Польшу, который...
У которого серьезный боевой опыт.
А вот сам Сулейман...
Султан нервничал и злился, Гуссейн-паша успокаивал своего господина, заверяя, что все будет хорошо, что возьмут они эту Вену...
Не успокаивало.
Больше сотни лет Османы обламывали клыки о стены Вены. А сейчас — сейчас от успеха зависела судьба Сулеймана. Сама жизнь его — янычарам было не впервой менять неугодного султана.
К тому же многое было не на его стороне.
Скорость? Невозможно передвигаться быстро с таким количеством человек.
Снабжение? Хоть и наладили его кое-как по рекам, по Дунаю, в подражание Сулейману Великолепному, а все одно — иногда не хватало самого необходимого. Хотя организовано все было достаточно грамотно. Суда, разведка, охрана, так что теряли не больше одного корабля из десятка. Но и того жалко было!
Не приходилось ждать и подкрепления.
Мало того — как бы русские не ударили в спину там, в Крыму!
Хотя Гуссейн-паша и уверял своего господина, что не ударят, но спокоен Сулейман не был.
А зря.
Если бы он мог увидеть русского государя — быстро поменял бы свое мнение.
* * *
— Кристиан сначала хотел, чтобы я приехал за невестой, но потом передумал.
— Ну да. За невестой и Воин Афанасьевич съездит, да и царевна Анна рада будет проехаться, а тебе надобно войско вести.
Ваня Морозов сладко зевнул. Выспаться у него пока не получалось. Самое тяжелое время — начало похода. Это потом все пойдет, как по маслу, но в самом начале, когда только задвигались шестеренки, со скрипом и скрежетом двигая тяжелую машину войны...
— Вот и пусть она меня дома подождет. Заодно Соня к ней приглядится, хоть отмоет ее...
— Да ладно тебе, не все ж они там недомытые...
— Тебе легко говорить. У тебя — Соня, а у меня кто будет? Ты портрет Ульрики видел? Такой нос Бог семерым нёс...
— Злой ты.... вдруг там душа прекрасная?
— В постели душа не видна, там на другое смотрят. А мне даже изменять ей нельзя будет. Хотя бы до рождения троих-четверых детей.
— Это корона.
— Чтоб ее черти побрали, — ругнулся Алексей. И тут же перекрестился, покачал головой. На самом деле он так не думал, но ведь легче от этого не будет?
Корона часто заменяет монарху и красоту жены, и доброту матери... да и вообще — все родственные отношения меняются на этот золотой венец. Но... не хотелось ведь! Хочется-то жить, любить, радоваться, но даже невесту самостоятельно выбрать нельзя.
Грустные размышления оборвал Ваня.
— Давай еще раз поглядим на карту?
— Давай. Сейчас мы направляемся к Нотебургу.
— Он же Орешек.
— Именно. Вообще, это наш город был, так что пора шведам отдать его обратно. Попользовался — свободен.
Ваня поддержал друга залихватским кивком.
— Потом нас ждет Нарва.
— Ревель и Рига. А когда захватим Лифляндию и Эстляндию, можно будет уже и на Выборг пойти.
— И пусть Карл разрывается, воюя на два фронта.
Алексей отбросил с лица золотую прядь.
— Пусть повоюет. У меня, знаешь ли, мечта, присоединить к нам финнов.
— Не слишком ли велик кусок будет?
— В самый раз. Пока в Европе свары — нам милое дело вперед идти.
Ваня пожал плечами.
— Присоединить мало, надобно еще удержать. Отстроиться, закрепиться... где там города можно строить?
— У финнов. Или напротив Ревеля... не знаю пока. Нам этот выход в море как воздух нужен. А шведы... перебьются!
— Если атакуем и все сделаем быстро — шансы у нас весьма неплохие. Есть динамит, есть греческий огонь...
— Для Карла это окажется сюрпризом. Лишь бы у него такового для нас не оказалось, — лицо Алексея заострилось. Сейчас он казался лет на десять старше своего возраста.
Война!
Кто ее считает веселой? Разве только тот, кто там не бывал.
Отговаривать друга Иван и не собирался. Софья быстро приучила их к своему мировоззрению. То есть — если Руси что-то нужно, оно ей и должно принадлежать. А чье оно было до того...
Крым же они взяли! И избавили Русь от такого гнойника, что страшно сказать! Хватит с нас татарских набегов и прочих пакостей от 'добрых соседей'. Натерпелись. Сколько русского не зли, а конец веревочке будет, да такой, что вы ж на ней, гады, и повеситесь!
Теперь надо приобрести выход к северным морям. Сколько можно гнобить торговлю на Руси? Перекупать у купцов задешево, продавать втридорога... перебьются шведы, ой как перебьются! попили русской кровушки?
Хватит!
Армии медленно передвигались по карте.
Кто победит было пока неизвестно, но в одном не сомневались государи.
Лик Европы необратимо изменится.
Лето 1677 года
Воин Афанасьевич честь по чести приветствовал датского принца Георга, раскланялся, проговорил все, что по чину надобно — и с поклоном выслушал ответную речь.
Да, вот так вот.
Датчане сопровождали принцессу до границы, а уж тут, на Руси, он ее обязан встретить да приветить, покамест государь воюет.
А кому ж еще?
Царевнам невместно, царевичи все заняты, Федор в Соловецкий монастырь отпросился съездить, Иван в Португалию собирается, Володя дите пока...
А он все ж таки государев дядька, причем в самом прямом смысле, на тетке государевой женат, дети подрастают, жаль, отец его сорванцов не видит, вот уж кто счастлив был бы.
Приятные мысли о жене оборвались, когда вошла в комнату принцесса. Воин Афанасьевич, хоть и был опытным придворным, а все ж порадовался, что борода, да шапка высокая, да золота много — на первый-то миг оно от лица отвлекает. А на лице том читалась, наверное, жалость.
Ульрика-Элеонора была откровенно некрасива. Костлява, длинноноса, тоща, что та жердь — самым красивым в ее внешности были глаза.
Огромные, ясные, искристые, глубокого темно-серого цвета, они сияли собственным светом доброй души и казались почти черными. И по тому, как говорила она, как двигалась, улыбалась, Воин Афанасьевич распознал в ней умного человека.
А вот сильного ли?
Будет, будет еще время присмотреться, но покамест впечатления сильной и несгибаемой она не производила. А может, оно и к лучшему? Меньше скандалов в семье будет?
Тут мужчина мог только пожать плечами. Алексей Алексеевич умен, да только ведь спать ему с этой девушкой. Со всей ее некрасивостью. И как?
А коли любовница у него заведется? Да еще и детей принесет?
Ох, не хотелось бы. Ни к чему на Руси новые бунты. А ведь всем известно, что за своего ребенка — любая баба зверь, что хочешь сделает и глотку перегрызет. А эта...
