Но корабли были все ближе и ближе.
Турки стреляли из всех оставшихся пушек, русские, маневрируя, отвечали им тем же... когда на палубу 'Морского волка' забросили абордажные крючья, турецкий флагман уже собирался тонуть. Буквально на последнем издыхании два корабля оказались пришвартованными друг к другу — и на палубах разверзся ад.
Палили и те, и другие.
Из пистолетов, мушкетов... и тут преимущество тоже было у русских. Софья, памятуя про великого уравнителя Кольта, всячески финансировала изобретение скорострелов. И их поступление в войска — тоже.
Пусть до Азова добралось не так много — на турок хватило с избытком.
Но и турки были не худшими стрелками.
Что-то толкнуло Мельчина в плечо — и он увидел кровь на мундире.
Но позвать лекаря сейчас?
Невозможно!
Адмирал не может получить рану во время боя. Потом — хоть умри, но сейчас, когда вовсю идет перестрелка... хорошо, что мундиры черные. Кровь не так заметна.
Мельин выпрямился и продолжил отдавать приказы.
Турки ринулись на абордаж, навстречу им блеснули русские сабли. Применять здесь и сейчас греческий огонь было безумием... вспыхнут оба корабля.
Оставалось драться.
* * *
Роман Сирко стряхнул с сабли капли крови. Серебристая сталь дрогнула в руке, словно живая, покачнулась, выбирая добычу.
Да, и такое бывает. Вот Петра любила земля, а Романа позвало море. Не реки, нет. Море — настоящее, громадное, переливчато-изумрудное, изменчивое и манящее.
Увидел один раз — и заболел. Понял, что лучше не бывает, начал ходить по Азовскому морю на своей чайке команду сбил...
Отец не препятствовал. Смеялся, что еще посмотрит — какие волки зубастее, морские али сухопутные. Да пусть смеется. Все одно они с Петром братья, так что раздору меж ними не бывать!
Казаки дорубали последних турок и поглядывали на капитана. Кого дальше резать?
А то что это такое?
Хоть купеческое судно и было раза в два большое 'чайки', а все одно — бараны турецкие!
И тут, оглядевшись, Роман заметил, что флагман сцепился с турком — и басурмане лезут на абордаж.
Тут точно помощь лишней не будет!
* * *
Мезоморте лично шел на абордаж во главе своих людей!
Резал, рубил, колол... вокруг падали друзья и враги, но он был словно заговоренный, пробиваясь на кватердек, где стоял Павел Мельин.
Павел с радостью спустился бы ему навстречу, но...
Рана, проклятая рана!
Он чувствовал, как намокает мундир, как утекает кровь, а с ней и силы... ничего! Выстоит!
Обязан!
Бой продолжался, разбившись на множество схваток — и русские пока выигрывали. Не всегда Бог на стороне большой армии, иногда он за тех, кто вооружен лучше.
В нескольких местах русские взорвали свои брандеры — и часть турецких кораблей решила, что лучше — подальше отсюда. Кажется, это были реквизированные торговцы. Они разворачивались и уходили.
Таких даже 'чайки' не преследовали.
Что-то орал Мезоморте, да так, что перекрывал даже шум схватки. На французском.
Приглашал адмирала спуститься и решить спор, как подобает мужчинам. Капитанам. Один на один...
Спору нет, раньше бы Павел спустился. Но сейчас?
Когда он ранен?
Когда не может бросить командование эскадрой?
Невозможно!
Тем более, что русские вполне успешно отбивали атаку, не вытесняя покамест турок со своего корабля — их было многовато, но и не пропуская к кватердеку.
С другой стороны к кораблю пришвартовались казаки на 'чайке' — и тоже полезли на борт. На них сперва обернулись, но потом поняли, что свои. Это и переломило ход сражения.
Турки принялись пятиться, что привело в бешенство Мезоморте.
— а ну стойте, шакалы!!!
Сам он отступать и не думал. И сдаваться — тоже! Либо победа — либо смерть.
Но тут...
Перед ним на палубу спрыгнул парень в казачьей одежде, оскалился. Хищно, недобро, по-волчьи...
— Поговорим?
И хоть был тот вопрос задан по-русски, Мезоморте все равно его понял. И тоже оскалился.
— А то ж...
Двое мужчин двигались друг напротив друга. На кватердеке замер Павел, нащупывая пистолет.
Если Мезоморте начнет одолевать... да, он не пристрелил бы врага в гуще схватки — мог бы просто не попасть. Но вот так, когда все замерли и дерутся двое — запросто. Ах, неблагородно?
О каком благородстве может идти речь с такими, как Мезоморте? Выкрест, предатель, подонок... да за пулю в такого десять грехов снимется!
Роман двигался легко и весело. Столкнулись сабля и ятаган, прозвенели, скользнули, высекая искры...
— Ублюдок! Шлюхин сын, — бросил на пробу Мезоморте.
Противника он уже оценил и теперь старался вывести из себя. Ну и заодно разозлиться сильнее. По лицу Романа проскользнула улыбка.
Языков он не знал, но догадывался, что доброго слова ждать не стоит. Оскалился, шагнул вперед.
Удар, отвод, опять удар... сначала и вскоре Мезоморте начала одолевать паника.
Парень смотрел желтоватыми волчьими глазами, усмехался, молчал — и нападал. Да так...
Казалось, любое движение Мезоморте он предугадывает заранее.
Шайтан!
Впрочем, есть еще и клинок в рукаве...
Говорят, добрая сталь и на дьявола подействует.
Шаг, удар, уход, перекат — и нож летит прямо в горло противнику... Мезомлорте уже видел, как расходится под острой сталью кожа, как хлещет кровь из горла...
Зазвенел по палубе отбитый кинжал.
Роман оскалился и шагнул вперед. Все, игры кончились, пощады не будет....
Шаг, другой, третий... он методично гнал Мезоморте к мачте. И только там позволил себе взмахнуть рукой.
Жестокий удар пришпилил вражеского адмирала к мачте, словно бабочку к картонке. И это оказалось решающим для турок.
Мельин посмотрел на это с довольной улыбкой — и пошатнулся.
Последнее, что он запомнил из дня сражения, это чей-то тревожный возглас:
— Лекаря!!!
* * *
Иван Степанович Мазепа чувствовал себя... не очень хорошо.
Что-то давило, свербило, саднило под ложечкой. Так, что к вечеру он решил плюнуть на все и напиться...
Не успел.
Скользнула за окном серая тень, постучалась в хату — и обернулась Иваном Сирко на пороге.
— Поздорову ли, Иван?
— И тебе не хворать, батько. Что случилось?
— да горе у нас, Иван. Горе-то какое...
Мазепа вскинул голову. Голос старого атамана совершенно не походил на голос горюющего.
— что случилось?
— Турецкий флот затонул. Почти весь, спаслись единицы.
— К-как!?
— а вот так. Встретили их честь по чести, даже в пролив войти не дали, Ромка мне весточку прислал.
— Это же...
— да. Предать тебе никого не удастся. Некому за это платить.
Мазепа поднял голову. Посмотрел на старого характерника. И — понял.
— т-ты...
— Неужто ты думал, что в моем роду предатели родятся?
Хотя странный вопрос. Думал, конечно. Сам предавал, и полагал, что и другие тоже хотели бы, да не могут. Лжец видит везде вранье, предатель — предательство...
— Это все ты...
— Я, конечно. И на людей своих можешь не рассчитывать — помощи не будет. Их уже всех повязали.
Мазепа затравленно огляделся.
А ведь старик здесь один... я бы услышал...
В следующий миг блеснула сталь.
— пропусти, не то убью!
Иван показал в ответ клыки. Обнажил свою саблю.
— попробуй...
Зазвенела, сталкиваясь, сталь.
Мазепа был моложе и сильнее. Иван — опытнее и лучше учен. Но молодость брала верх... Мазепа кое-как вытеснил старика из хаты во двор.
Удар, еще удар. Оглядеться вокруг...
Лошадь!
Это — шанс!
Мезоморте с кинжалом не повезло. А вот Мазепа лучше выбрал время. И Иван Сирко осел на землю, окропив ее кровью из пробитого плеча. Целил в горло, да промахнулся.
Но добивать противника Мазепа не стал. Прыгнул в седло и лошадь чуть ли не свечкой взвилась с места.
Иван Сирко смотрел ему вслед. Ухмылялся. И глаза у него были совершенно желтыми. Хищными. Волчьими.
* * *
Как хороша ночная степь.
Уже нету жары, даже чуть прохладно.
Перекатывается под ветром трава, оживают ночные бабочки, выползают из глубоких нор звери, выходя на охоту...
А звезды?
А невероятная по своей красоте и внушительности полнобокая луна?
Всем этим приятно полюбоваться, когда ты просто едешь по своим делам, зная, что в безопасности. Хорошо показать эту красоту девушке.
Но если ты беглец... о сколько ужасов таит в себе ночная степная жизнь!
Каждый крик кажется погоней, каждый шум — преследованием. И чудится, что на твой след уже встали. И погнать бы коня галопом, да нельзя — загонишь. И вообще останешься беспомощным.
Конь в степи — это жизнь.
Так что Мазепа волей-неволей остановился на отдых. Расседлал коня, вытер, разжег костерок, понимая, что если решат найти — и так найдут.
Проклятье!
Все ведь было продумано! Такой план!
Но турки даже не смогли высадиться с кораблей, Ивану Сирко в этом верить можно.
А люди Мазепы... ведь сам, сам дал ему возможность! Но казалось бы — что может быть лучше независимости от османов и от русских? Под умелой рукой, конечно!
Да, под его рукой! Это же будет его хозяйство, а свою выгоду Мазепа чувствовал всегда! Крым процветал бы под его управлением, он знает...
Или Иван хотел посадить сюда одного из своих сыновей?
Но они не такие... им словно власть и не нужна. Один вообще в море удрал — смешно!
— Аууууууууууууууууууу!
Волки выли в темноте.
Мазепа невольно поежился — какие-то ноты они взяли... страшноватые.
И стая приближалась.
Он не испугался бы и дюжины волков. Но... в честной схватке. Лицом к лицу. А сейчас...
Они загоняли добычу.
Его.
Это была охота на человека...
Что ж, так просто он не сдастся... у него есть лошадь и оружие... поздно!
Конь, дико заржав, рванулся так, что повод не выдержал. Миг — и он скрылся в темноте. А через минуту оттуда послышался крик. Высокий, тонкий, почти детский... Мазепа знал, что это.
Так кричит загнанное животное... они уже рядом?
Он вскочил, выхватил саблю...
Они появлялись словно из ниоткуда. Вначала загорались глаза. Желтые, зеленые, беспощадные. А потом — потом из темноты начали проявляться серые тени.
Скользили, переливались... а рядом ни дерева, к которому можно прислониться спиной, ни...
И впереди скользил здоровущий седой волк и желтыми глазами. И смотрел так, что сразу вспомнились Мазепе истории про оборотней и про то, что Иван Сирко... кажется ему — или волк и верно прихрамывает на переднюю лапу?!
Мазепа так и не понял, когда он прыгнул.
Кажется, пару раз он еще успел взмахнуть саблей. А потом... волчьи зубы впились в руку, кто-то прыгнул ему на плечи, повалил — и последнее, что Иван Степанович видел в своей жизни — были волчьи клыки.
Желтые и кривые, со стекающей по ним его кровью.
* * *
Героев встречали всем Азовом.
Фейерверком, залпами пушек, торжественной делегацией на причале во главе с Ромодановским — и потребовались грандиозные усилия, чтобы удержать Павла на носилках.
Лекарь орал, что если адмирал решит пойти своими ногами — он ни за что не отвечает! И так кровопотеря слишком велика! Куда еще!?
Пусть идет!
Сначала на встречу, потом на погост!
С лекарями спорить было сложно, особенно когда они еще были и из числа государевых воспитанников, так что Мельин поругался, но на берег выехал на носилках.
И первыми — торжество там или нет, к его носилкам кинулись родные и близкие. Разрыдалась жена, схватил за руку сын...
— Да не умираю я! Не повезло немного!
— Ваш муж герой, — Роман Сирко незаметно оказался рядом. — Только благодаря ему выиграно сражение...
— Ты лучше расскажи, как Мезоморте к мачте пришпилил, — ругнулся Мельин. — Втроем отдирали...
— Это я случайно.
— За такие случайности и награда должна быть достойной — на шею казака опустился орден, а в руке оказалась небольшая грамотка. Ибо что толку в награде, если к ней ничего не приложить?
Нет уж.
Орден — для славы и памяти. Но для души и тела тоже хорошо бы что-то иметь. Деньги там, или кусок земли, который можно будет передать потомкам... титул, на худой конец.
И у Романа все еще было впереди.
Хотя больше всего сын Ивана Сирко мечтал о том, чтобы когда-нибудь тоже стать адмиралом. Водить в бой не одну 'чайку', а всю эскадру, пугать турок, топить вражеские корабли.
Море — оно не отпускает своих возлюбленных.
Что ж.
Его время еще придет.
* * *
— что у нас хорошего?
Софья посмотрела на брата Алешу. Подумала.
— Можно я начну с плохих новостей?
— а что у нас плохого? — насторожился государь всея Руси.
— у Феди жена умерла.
— У Шан?
— Роды. Ребенок родился, а вот мать от родильной горячки и того-с... представилась на третий день. Федя пьет... по крайней мере пил, когда письмо писали.
— Соня, ты тут точно не при чем?
Алексей прищурился на сестру. У Шан ее давно раздражала, как тот камешек в сапоге, так что могла, еще как могла...
— Могу поклясться, что я к ее смерти непричастна. Ну... разве что как и ты. Может, рожай она здесь, исход был бы другим. Или рожай она не от Феди...
Алексей кивнул. Поверил.
Впрочем, Софья и не лгала. Зачем?
Да и китаянку она не убивала. Не травила, не подсылала к ней убийц, не... хотя и понимала, что Федя все больше попадает под влияние жены и скоро уже может наступить тот момент, когда он взбунтуется против Алексея.
Может ведь и такое быть. Предают почему-то только родные и близкие, у чужих это не получается.
Так что Федя был назначен в Финляндию. Туда, где требовался присмотр, а вот закрепиться было сложно и вряд ли возможно вообще.
Хотя, останься У Шан в живых — она бы точно что-то да придумала.
Не успела.
Роды — процесс серьезный. А почему была раньше такая высокая детская смертность? И материнская тоже?
А так вот.
Потому что и в голову не приходило европейским медикам вымыть руки перед осмотром. Как на лошади проехался, в заднице почесал, и кусок мяса сожрал, так и в пациентку полезет.
Теми же лапами, без салфеток и стерильности.
И долго ли тут ждать заражения крови? Особенно после родов?
Софья над этим долго размышляла, а потом поняла, что основы гигиены надо прививать — через церковь.
Да, именно так. Как католики считают, что мыться грех, ибо при этом смывается вода святого крещения, так православные должны считать, что войти к кому-то в дом и не вымыть при этом рук — плохо. Что в грязных руках черт сидит, или что грязь телесная свидетельствует о грязи душевной — это пусть попы учат.
Патриарх на пару с Аввакумом обещали подумать.
А еще Софья старалась как-то нейтрализовать повитух и прочую знахарскую заразу. Она ввела медицинский курс в Университете, она готова была из казны финансировать обучения священников хотя бы азам лечебного дела... и тут церковь пошла ей навстречу.
Как сказал патриарх: 'Мы лечим души, но ежели при этом можно излечить и тело — почему бы нет?'. Может, это противоречило Библии и догмату о том, что болезни посылает Бог. Но тогда чего ж он дал людям разум?
