Менеджер против Батыя

Менеджер против Батыя

Пролог

Сочная, изумрудная трава под ногами приятно пружинила. Поляна, на которую вышел рядовой пензенский менеджер по продажам, а ныне ратник войска буртасского Никита Строганов, вся была залита солнечным светом. Остановившись в самом ее центре, менеджер-ратник отбросил в сторону узелок со снедью, лук и кожаный колчан со стрелами, после чего, раскинув руки, рухнул на зеленый ковер.

— Лепота-а-а! — зажмурившись от яркого солнца, протянул Никита.

Еще вчера он торчал в автосалоне 'Ладья', в обрыдлом костюме и стянувшем шею галстуке, расписывая потенциальным покупателям преимущества той или иной модели автомобиля. А сегодня, в свой законный субботний выходной, он стал участником очередного выездного мероприятия клуба реконструкторов 'Засека', проводившегося в районе села Золотаревка, недалеко от места, где в 1237 году войска Батыя сумели штурмом захватить крепость буртасов, обитавших тогда в этих краях.

До губернаторства Василия Кузьмича Бочкарева про буртасов, кроме упоротых краеведов, никто и знать не знал. Но вот услышал Кузьмич про этих самых буртасов, и ударило ему в голову, что 'пензяки толстопятые' произошли как раз от этого племени, хотя те же краеведы уверяли — Пенза была основана в одна тысяча шестьсот шестьдесят третьем году по указу царя Алексея Михайловича. И первыми ее жителями были казаки, которые составляли контингент крепости, а также ссыльные из разных городов за 'воровское денежное дело', то бишь либо фальшивомонетчики, либо как-то причастные к этому криминальному бизнесу. Чтобы им скучно не было в сугубо однополом обществе, на радость мужикам прислали со всея Руси девиц легкого поведения.

Однако губернатор решил копнуть глубже, привлек историков, а те предъявили ему раскопки под Золотаревкой, явно свидетельствовавшие о проживании в этих местах буртасов, которые полегли как один после появления здесь несметных туменов Батыя, пытаясь преградить им путь на север, к богатым русским княжествам.

'Не русские мы, а буртасы!' — заявил Кузьмич. Тут же идея Великой Буртасии стала продвигаться в народ, который сначала посмеивался над затеей губернатора, а потом как-то попривык.

Вот и реконструкторы, почесав под шеломами стриженые и не очень затылки, решили, что можно потрафить главе региона, организовав маневры типа 'татаро-монголы против буртасов'. Может, обломятся какие-нибудь плюшки, деньжат подкинет на амуницию, выезды организует... Кузьмич даже что-то пообещал, правда, второй год его обещания проходили проверку временем.

А вот реконструкторы как-то втянулись. Это была уже третья акция, в которой участвовали 'буртасы' и 'татаро-монголы'. Никита также в третий раз изображал буртасского ратника, к татаро-монголам у него было несколько предвзятое отношение. Тем более что в его представлении воины Батыя должны передвигаться только верхом, а поскольку лошадей у членов клуба было кот наплакал — то есть вообще ноль — то изображать пешего татаро-монгола Никита считал ниже своего достоинства. Хотя все равно кому-то приходилось быть 'татаро-монголами', однако в итоге получалось, что 'несметные тумены' состояли из десяти-пятнадцати человек максимум, тогда как 'буртасов' выходило раза в два больше.

В национальную одежду буртаса, какой ее видели местные краеведы, Никита переоделся еще дома, и к Золотаревке добрался в таком виде. К счастью, на своем 'УАЗе-Патриоте'. Жрет хоть и много, но полнопривод — самое то на лесных тропах.

Местом стойбища реконструкторов стала давно обжитая полянка неподалеку от Золотаревки. Там же женщины, ряженые в сарафаны, готовили обед — пшенную кашу с салом в большом казане на костре. Якобы по старинному рецепту, хотя многие в этом сильно сомневались.

Никита Строганов был, как принято говорить, всесторонне развитым человеком. Работа в автосалоне — это одно, а увлечения по жизни — совсем другое. А увлекался Никита многим, особенно если это было связано со стариной. Например, однажды целое лето был помощником сельского кузнеца Григория Петровича, научившись ковать не только подковы и прочие полезные в деревенском хозяйстве вещи, а и холодное оружие. В его изготовлении кузнец оказался настоящим докой, вот и поделился секретами с учеником. Причем это умение Петровичу передал его отец, а тому — его родитель, в общем, знания в династии сельских кузнецов передавались из поколения в поколения.

А занявшись несколько лет назад реконструкторством, и особенно после того, как стали проводиться 'буртасские игрища', Никита сам не заметил, как увлекся историей Буртасского княжества. Заодно научился многим вещам, присущим буртасам. Например, делать многослойные или составные боевые луки из тех же древесных пород, которыми пользовались древние воины. Впрочем, хоть и получались они похожими, однако ж дальность полета стрелы оставляла желать лучшего. Так что в итоге свой выбор он остановил на изготовленном по его заказу в Москве луке из композитных материалов, с тетивой из кевларовой нити, но при этом сделанным под старину. На обучение стрельбе потратит немало времени, но сумел достигнуть в этом деле немалых успехов, хотя до уровня олимпийской сборной, конечно, ему еще было далековато.

Вот с таким новоделом Строганов сейчас и брел к месту засады на 'татаро-монгол'. Ему предстояло изображать 'засадный полк' в единственном лице. Но вот по пути не смог удержаться, чтобы не поваляться в мягкой траве на залитой майским солнцем лесной поляне.

Десяток картофелин он захватил, чтобы испечь их на месте засады одному ему известным способом, в золе бездымного костра, который с десяти шагов не учуешь. Благо, что до появления основных сил 'противника' оставалась пара часов, а позавтракать Никита не успел. Являясь с детства страстным поклонником картофеля во всех его видах, менеджер мог есть корнеплод на завтрак, обед и ужин, хоть вареным, хоть печеным, хоть жареным. Причем преимущественно предпочитал бабушкин картофель. 78-летняя вдовая старушка до сих пор жила в деревне, в одиночку ловко управляясь с хозяйством. Однако ж примерный внук несколько раз в год бабушку навещал, благо что жила та недалеко, и в обязательном порядке при посадке и сборе картофеля, избавив пожилую женщину от необходимости стояния часами в полусогнутом состоянии на 8 сотках. Как раз в прошлые выходные — первые после Дня Победы — ездил с матерью к старушке помогать сажать корнеплод. Самой бабке хватало на год и пары мешков картошки. А вот остальное с удовольствием забирал в город Никита, благо было на чем возить. И сегодня он, зная, что кормить будут, как обычно на ролевых мероприятиях, 'аутентичной' кашей, захватил с собой котомку с бабушкиной картошкой прошлогоднего урожая, головкой чеснока, парой тепличных огурцов и помидоров, солью и коробком спичек.

Нежась в траве, Никита едва не задремал, но вскоре ему пришлось открыть глаза, потому что даже сквозь опущенные веки он почувствовал, на сверху легла какая-то тень, закрыв солнце. Открыв глаза, он увидел, что небо закрыла невесть откуда появившаяся черная туча, двигавшаяся с какой-то невероятной скоростью. Подул прохладный ветер, пробиравший до костей в этот еще недавно жаркий майский день.

'Однако, как-то неожиданно, — подумал Никита, — эдак, чего дорого, и ливнем накроет. Хоть тетива и из кевлара, а лук из композитных материалов, и вода им, в принципе, не так и страшна, но лежать вот так под дождем как-то глупо'.

Посему он быстренько поднялся, поправил висевший на боку самолично выкованный и украшенный узорами нож в кожаном чехле, подобрал лук и колчан со стрелами, котомку с картошкой, и отправился к месту предполагаемой засады. Но не успел сделать и нескольких шагов, как все вокруг озарилось яркой голубоватой вспышкой, а его тело охватило странное свечение.

'Не иначе молния в меня долбанула', — успел подумать Никита, прежде чем потерять сознание.

Глава 1. Острог

Очнулся он непонятно спустя сколько времени. Поскольку часов у Никиты, как у 'настоящего буртаса', с собой не имелось, можно было только гадать, как долго он провалялся на этой полянке. Во всяком случае, заходом солнца пока не пахло, разве что озоном, как бывает после грозы. Но при этом трава была абсолютно сухой.

Скорый осмотр обнадежил, вроде бы видимых повреждений не обнаружено. Голова, что удивительно, мыслила ясно. Это радовало, значит, жить будет. А воздух, к слову, пах как-то по-другому, не озоном, как после грозы, а словно бы прошел сначала фильтрацию, а затем его чем-то обогатили. Занятно!

Так, а засаду-то делать еще не поздно? Или все же вернуться на место сбора, рассказать об этом удивительном случае? А и то верно, всякое желание сидеть в засадах у него пропало напрочь, когда тут такое случается.

Развернувшись, Никита побрел в сторону лагеря, про себя немного удивившись, что лес вроде стал гуще, а вот еле заметная недавно тропка превратилась в довольно широкую прогалину, где даже угадывалась неглубокая колея, словно тут периодически ездили на гужевом транспорте.

Причем дальше дорога пролегала через... всходившее конопляное поле. Конопля располагалась на площади примерно в пару гектаров, причем явно была высажена человеческими руками, а не росла бессистемно. Немного охренев от увиденного, Никита двинулся дальше, на ходу думая, стоит ли коллегам по увлечению рассказывать о конопляном поле, и как он вообще, шествуя вроде бы той же дорогой, мог это поле проглядеть. Однако, насколько Никита знал из рассказа более опытного в этом деле товарища, у выращенной в средней полосе конопли для приобретения наркотических свойств не хватает солнца и тепла. Так что те, кто разбирался в выращивании канабиса, умудрялись доставать афганскую коноплю, пытаясь ее высаживать в наших широтах. Первый урожай якобы получается достаточно наркотическим, второе поколение — очень слабым, а третье поколение вообще пустым. И потому они снова закупали семена по проверенным каналам. Никите такая 'развлекуха' никогда не нравилась, так что он старался держаться от всего этого чем дальше, тем лучше.

В какой-то момент Никите показалось, что откуда-то спереди пахнуло дымком. Хм, кто это, интересно, тут костром балуется? Ладно, разберемся по ходу дела.

Вскоре показался и ручей, теперь его можно было назвать небольшой речушкой метра в три шириной, по берегам которой росли невысокие, по пояс, заросли осоки. Еще раз озадаченный увиденным, Никита почесал затылок, присел на корточки и зачерпнул в пригоршню воды. Попробовал на язык, затем выпил. Вкусная и холодная, как из ключа. Может, они на дне и бьют, скорее всего. Оглянувшись, опустился на колени и стал пить прямо из речушки. Утолив жажду, почувствовал себя куда бодрее, и совсем уж было отправился дальше, как впереди по тропе услышал какой-то шум.

Похоже, кто-то кричал, причем женским голосом. Мысль о том, что ему может что-то угрожать, Никиту если и посетила, то тут же убралась несолоно хлебавши. Он никогда не считал себя отчаянным храбрецом, однако обладал обостренным чувством справедливости и не мог переступить через моральные принципы: если видел, что слабому угрожала опасность — всегда приходил на помощь. Причем еще со школьных лет, за что был бит не раз бит более старшими, но все же завоевал уважение. В том числе с помощью посещения секции кунг-фу, когда уже научился давать сдачи.

Открывшаяся его взору картина подтвердила худшие опасения. На тропе стояла запряженная понурой лошадкой телега, а рядом в траве приземистый мужичок валял орущую благим матом тетку, охаживая несчастную хворостиной, вероятно, служившую кнутом для тягловой силы. Что интересно, оба были одеты в наряды эпохи буртасов, мужик так еще сверху напялил какой-то овчинный жилет, поэтому первая мысль Никиты была — реконструкторы. Только лица впервые увиденные, да еще и изъяснялись оба на странном языке — в потоке экспрессивных выражений лишь иногда проскакивали смутно знакомые слова.

Никита был человеком широких взглядов — на негров и гомосексуалистов смотрел без осуждения. Но стерпеть, когда в твоем присутствии бьют женщину, пусть даже такую несимпатичную, он не мог. А потому в один момент перехватил уже занесенную для очередного удара руку супостата и вырвал у того хворостину.

— Нехорошо, дядя, женщин бить, — сказал Никита, ломая прут пополам.

Глаза у мужика от возмущения вылезли из орбит, бороденка негодующе встопорщилась, и он проверещал что-то на своем непонятном наречии. Затем попытался ударить оппонента, однако тот легко уклонился и неуловимым и несильным вроде бы толчком в грудь опрокинул 'реконструктора' на спину. Меж тем баба, подвывая уже не так отчаянно, взгромоздилась на телегу, а мужик в это время сделал попытку подняться и теперь стоял напротив Никиты, с шумом раздувая ноздри и нервно хватаясь за висевший на поясе нож.

— Так, товарищ, давайте не будем делать глупых поступков, — примиряюще сказал Строганов, выставляя ладони перед собой. — Уберите нож, еще, чего доброго, порежетесь.

В этот момент взгляд соперника переместился куда-то за спину Никиты. Почуяв неладное, тот двинулся было в сторону, чтобы видеть одновременно и драчуна, и то, что происходит сзади. Но успел только заметить, как ему на голову опускается жердь, после чего второй раз за этот странный день в его голове что-то взорвалось, и он рухнул на землю как подкошенный.

* * *

Никита открыл глаза и понял, что теперь, в отличие от 'удара молнии', голова болит, и еще как. Он нащупал пальцами приличных размеров шишку, скрипнул зубами и, кое-как приподнявшись на локте, попытался определить свое местонахождение. Судя небольшому зарешеченному окошку под потолком, сквозь которое пробивался серый свет, либо смеркалось, либо рассветало. Лежал он на копне соломы в углу какого-то сарая, но не дощатого, а бревенчатого. И, похоже, был здесь не один, потому что в дальнем углу помещения заметил слабое шевеление.

— Кто здесь? — спросил Никита, напрягая зрение.

В ответ послышалось невнятное мычание, кто-то словно перевернулся с боку на бок и снова затих.

Однако... И что вообще тут происходит? Сначала попадаются какие-то немолодые ролевики, причем один почем зря лупит другую, потом избиваемая охаживает дрыном того, кто спасает ее от побоев, теперь вот он приходит в себя в каком-то холодном срубе, и с непонятно каким соседом... Куда он вообще попал?!

Никита, придерживаясь рукой за бревенчатую стену, осторожно поднялся и медленно двинулся в сторону противоположного угла. Подойдя вплотную, увидел, что, прикрывшись рогожей, там посапывает какой-то тип, заросший бородой по самые глаза, с копной нечесаных и давно немытых волос. Склонившись поближе, учуял вырывающийся изо рта мужика запах сивухи и брезгливо отстранился. Понятно, алкаш отсыпается.

Так, ясно... Где тут дверь у них? Эта сделана из досок, но грубоотесанных. На толчок не реагирует, значит, заперта снаружи. А если посильнее нажать? Ой, голова-то как болит... Может, этот какой-нибудь 'острог' у незнакомых ролевиков-реконструкторов, куда они помещают провинившихся? Только вот он, Никита Строганов, ни в чем не провинился, а напротив, вступился за беззащитную женщину, которая отплатила своему спасителю черной неблагодарностью.

Не успел Никита вернуться на свое место, как за дверью раздались чьи-то голоса, затем послышался звук отодвигаемого запора, дверь распахнулась, и в сарай с факелом в руке протиснулся невысокий, плотного телосложения воин — именно так определил его социальную принадлежность Никита, хотя и понимал, что это всего-навсего ряженый. Костюм усатого ролевика с характерным прищуром глаз состоял из кожаного шлема с кисточкой на металлическом навершии, надетой на посконную рубаху кольчужки, заправленных в красные сапоги шаровар, и висевшей на кожаной перевязи сабли. А следом за ним вошел еще более богато одетый человек, позади которого маячила еще пара воинов. Сразу видно, главный, достаточно было взглянуть на блестевший металлом шлем с бармицей, украшенный по нижнему ободу замысловатыми узорами, не очень четкими при неярком свете факела. При этом чуть повыше остальных, и тоже скуластый, но его 'азиатчина' была не так ярко выражена, как у первого воина.

— Послушайте, вам не кажется, что шутка зашла слишком далеко? — спросил у 'начальника' Никита.

Тот переглянулся с державшим факел воином, они перебросились парой фраз на незнакомом языке, после чего 'начальник' обратил свой взор на пленника и на языке создателя 'Слова о полку Игореве' хмуро произнес:

— Бо ясти кто ты? Бо русич?

— Хм, а вы что, нерусские?

Главный и воин снова переглянулись, опять перебросились парой фраз. Затем богато одетый ткнул в себя пальцем и снова молвил на славянском наречии, который для удобства читателя мы все же трансформируем в более привычные нашему уху слова:

— Мы — буртасы. Это, — он сделал круговое движение рукой, — наша земля. А я, — последовал удар кулаком в грудь, — князь Мирослав Всеславович.

— Погодите-погодите, но вы же ролевики-реконструкторы!

— Кто такие ро-ле-ви-ки? — выговорил по слогам Мирослав.

Никита понял, что разговор зашел в тупик, и замолчал. Он не знал, что еще сказать этому якобы князю. Можно, конечно, вжиться в образ, но не настолько же глубоко. Может быть, тут собрались конкретно двинутые, которые полностью ассоциируют себя с древними буртасами? А что, Кузьмич такую пропаганду буртасской идеи задвинул — мама не горюй! Вполне у кого-то из реконструкторов могла на фоне такой масштабной идеологической бомбардировки крыша съехать. Но тут, похоже, массовый психоз. Значит, нужно вести себя так, чтобы не выводить этих людей из себя. А то ведь, чего доброго, порубают еще, не отходя от кассы, и сделают вид, что так и было. Как ни крути, а против четверых здоровяков, хотя и не вышедших ростом, он вряд ли управится.

— Видите ли, уважаемый... князь. Ролевики — это люди, которые, как бы сказать... играют во что-нибудь.

— И во что же я играю?

Никите захотелось выразиться словами режиссера Якина: 'Аз есмь... Житие мое... иже паки, херувимы', но сам же едва не рассмеялся от этой мысли.

— Пошто улыбаешься?

— Да так, анекдот один вспомнил, — выкрутился Никита.

— Анекдот? А это что?

— Смешной выдуманный рассказ.

— И о чем твой рассказ?

— Хотите послушать? Ну хорошо... Короче, попал один князь в рай и спрашивает у Бога: мол, а как там — в аду? Тот и отпускает его на какое-то время посмотреть. Князь смотрит — а там жизнь просто кипит: мужи с девками развлекаются, медовуха — рекой. Не жизнь — красота! Возвращается он обратно и просит Бога отправить его в ад. А Бог ему отвечает, что, мол, ты, княже, больно праведным был на земле, и грехов не имел, поэтому тебе место в раю. Князь просится отпустить его на седмицу на землю, мол — все исправлю. Бог соглашается. Князь, попав на землю, начинает полный беспредел: пьянки, гулянки, убийства, насилует всех подряд. В последний день оказывается в каком-то притоне и там ему под руку попадается древняя бабулька. Он и ее поимел по полной. Теряет сознание, приходит в себя — опять в раю! Он к Богу: 'Как же так, я грешил-грешил в этот раз, а снова в раю оказался!' А тот ему говорит: 'Да, грехов ты натворил немало, на три жизни в аду хватит. Но помнишь, как под конец бабку поимел? Так вот, не поверишь — отмолила!'

Никита замолчал, молчал и князь, переваривая услышанное. А затем вдруг, запрокинув голову, расхохотался, да так, что похрапывавший в углу асоциальный элемент присел, протирая с просыпу глаза и явно не понимая, что происходит. Похоже, не понимали и его ратники, удивленно взиравшие на своего командира. Это надо же так прикидываться нерусями, так вжиться в роль... Между тем, кое-как успокоившись, Мирослав вытер выступившие на глазах слезы, и покачал головой:

— Ну рассмешил, русич! Хороший а-нек-дот, нужно запомнить. Только у нас не седмица, как у ваших священников принято говорить, а неделя. Так как тебя зовут, имя свое так и не назвал...

— Никита я, Алексея Строганова сын, — подхватывая игру, сообщил пленник.

— А пошто ты, Никита, Алексеев сын, набросился сегодня на Тузара?

— Это который женщину бил?

— Не бил, а воспитывал. Аргума жена его, и слушаться во всем должна. Если и бил — значит, вина на ней.

— Ну не знаю, как-то у нас не принято, чтобы на женщину руку поднимали. У нас к женщинам особый почет, женщина — это мать. Потому и заступился. А она меня палкой сзади огрела... нехорошо.

— Так за мужа вступилась, за кормильца своего, отца пятерых детей, — усмехнулся князь.

— А если бы совсем прибила?

— Закопали бы в лесу — и делов.

Опять не к месту вспомнился 'Иван Васильевич...' и фраза из фильма: 'Да головы им отрубят — и всего делов'.

— Откуда ты к нам пришел и по каким делам? Почему наши дозоры тебя не заметили? Выходит — скрытно крался?

Ну вот, опять придумывай, объясняй, чтобы липовый княже не осерчал. Скажешь правду — может и обидеться, мол, за дурака меня держишь.

— Не вели казнить, князь, а только пришел я издалека, с севера...

— С Новгороду?

— Хм, ну да, с Новгороду. С торговым караваном в земли индийские шел, да вот, занедужил тяжело, меня и бросили в каком-то селище. А как поправился — решил домой податься, три дня шел, а на четвертый вот, здесь оказался. А что дозоры ваши миновал — так это не ко мне вопрос.

— Ладно, верю, и правда, ходят караваны отсюда в трех днях пути. Но мало уже, опасно, степняки в последнее время балуют, безопаснее морем ходить стало. Или дань платить приходится, и то никто не поручится, что с охранной грамотой не ограбят. А что говор у тебя чудной, словно иноземец ты из стран невиданных?

— Дык... Короче, в Новгороде сейчас для простоты новые слова в обиход вводятся, без всяких 'побондити со мною да не внидете в напасть ибо дух есьм бодр, а плоть немощтна'. Звучат же строки из Священного писания теперь так: 'Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна'.

— Чудно, — качнул головой князь. — Далеко отсель до Новгорода, вести до нас доходят нескоро... А скажи-ка мне, Никита, сын Алексеев, что за лук у тебя чудной, из какого дерева собран, и из какой жилы тетива свита?

Блин, с одним вопросом кое-как выкрутился, а тут что придумать? Хорошо хоть стрелы сам делал, из тиса, с оперением из гусиных перьев. И ведь как, паскудник, играет, словно и впрямь князь настоящий. Да-а, ребята, это клиника. Ну ладно, врать — так уж напропалую, может и прокатит.

— А лук этот, — начал Никита, — батя мой из набега на ливонские земли привез. Говорит, владел этим луком какой-то ведьмак могучий, которого одолел он в честном бою, и что оружие будет служить верой и правдой только тому, в ком родственную душу почует. Видать, во мне почуял, пока лук меня еще не подводил.

— Ведьмак, говоришь?.. И в чем же колдовство этого лука?

— Стрела летит дальше и точнее, нежели выпущенная из обычного лука, сама цель находит.

Чуть было, увлекшись, не ляпнул про самонаводящуюся головку с ядерным зарядом, да вовремя спохватился. И так уже наплел с три короба.

Князь между тем задумчиво потер украшенный аккуратной бородкой подбородок, недоверчиво поглядывая на пленника. Затем, видимо, что-то для себя решив, сказал:

— Так ты, говоришь, сама в цель летит? А что, показать сможешь?

— Смогу, хоть сейчас.

— Сейчас поздно уже, посмотрим на твой чудо-лук утром. А что в котомке твоей за чудные плоды лежат? Я только узнал аугурос, как-то в походе довелось попробовать, да чесаный лук, который византийцы и китайцы выращивают.

Нет, он издевается, что ли? Аугурос, елы-палы! Психи, блин...

— Дык, княже, аугурос и есть, огурец, как у нас на Новгородчине говорят. Там уже давно эти огурцы разводят. И лук чесаный, то бишь чеснок. Который красный плод — то помидор, его тоже сырым едят. А светлые клубни — картошка, ее надо варить или жарить, но можно и испечь.

— Кар-тош-ка, — словно пробуя слово на вкус, повторил Мирослав. — И что, вкусен сей плод?

— Ну, это смотря как приготовить. По мне — так вкуснее на свете нет ничего.

Князь в очередной раз повернулся к воину с факелом, тот что-то сказал. Покивал, затем внимание Мирослава вновь сфокусировалось на пленнике.

— Завтра и с плодами твоими заморскими разберемся. Голоден?

Никита вспомнил, что сегодня даже не завтракал, и при мысли о еде у него начала усиленно вырабатываться слюна. Сейчас он бы не отказался и от пшенки с салом... Да что там, можно и без сала, можно и сало без пшенки... В общем, жрать он хотел как волк, только в круговерти событий как-то оказалось не до того.

— Голоден, княже, — кивнул он, и громкое бурчание в животе подтвердило этот вердикт.

Князь повернулся к стоявшим позади воинам, что-то им сказал, и они тут же развернулись и убежали.

— А что за коробчонка у тебя в котомке, а в ней палочки какие-то с коричневыми головками? — поинтересовался князь, пока гонцы не вернулись.

— Ну-у... Это огниво, если можно так сказать, называются спички. В Новгороде только в обиход входить начали.

— И как же из них, из этих спи-чек, огонь добывать?

— Да так же, как и с огнивом, только чиркать надо коричневой (серной) головкой о специальную полоску сбоку коробка.

— Завтра покажешь?

— Как скажешь, князь, секрета тут нет.

Через пару минут один из гонцов вернулся с деревянной чашей, в которой оказалась ароматно дымящаяся перловая каша с кусочками сала и жареного мяса, в которую была воткнута деревянная ложка. А чуть позже появился второй, с похожим на братину кубком, до краев наполненной какой-то темной жидкостью. Как позже оказалось, ядреным квасом.

— Ешь, — коротко бросил князь, разворачиваясь спиной к пленнику, и следом за ним поруб покинули сопровождавшие его официальные лица.

Хорошо хоть чадящий факел оставили, воткнув его в специальное кольцо в стене, иначе пришлось бы подкрепляться Никите наощупь. Хотя уж мимо рта ложку он вряд ли бы пронес. Только сейчас он почувствовал, как проголодался, и только было взялся за ужин, как услышал из угла напротив тяжкий вздох.

'Тьфу ты, про соседа-то я и забыл, — подумал Никита. — Хоть и алкоголик, а все ж тварь божья, тоже, небось, ждать хочет'.

— Иди сюда, — поманил рукой Строганов обладателя тяжкого перегара.

Тот молча продолжал сидеть в своем углу. Вздохнув, Никита поднялся и с блюдом в руках подсел к нему. Только сейчас он понял, почему заросший мужик не мог к нему подойти: от его правой ноги к стене, в которую было вделано кольцо, тянулась толстая цепь. Не иначе еще и злоумышленник. Только как давно он тут сидит, бедолага, если перегаром попахивает? Видать, вчера, а то и сегодня провинился, угодив на цепь. Не приносят же ему сюда бражку, в самом деле.

Между тем 'сосед по нарам', промычав что-то нечленораздельное, принял подношение, и в течение минуты ополовинил кашу, после чего, облизав ложку, с благодарным кивком вернул чашу Строганову.

'Блин, небось заразный какой-нибудь', — подумал Никита, возвращаясь на свое место.

Там он незаметно протер столовый прибор краем рубахи, после чего с наслаждением принялся за еду. Кажется, соли было маловато, но голодный донельзя Никита на это даже не обратил внимания. Выскреб все со дна, затем, как и его напарник по несчастью, облизал ложку, после чего сделал несколько больших глотков из братины. Остальное допил благодарный незнакомец, имени которого Никита так и не узнал.

С приятной тяжестью в желудке менеджер по продажам растянулся на охапке сена, закрыл глаза и сам не заметил, как провалился в спокойный, глубокий сон.

Глава 2. Испытание

Проснулся Никита на заре, очень уж приспичило ему по-маленькому. Факел давно погас, но лучи молодого солнца довольно дерзко карабкались в зарешеченное оконце. Сосед все еще счастливо посапывал в своем углу и, стараясь особо не шуметь, молодой человек постучал в дверь:

— Эй, есть кто живой? Мне по нужде надо.

С той стороны молчали. Никита постучал снова, уже громче, оглянувшись на все так же безмятежно дрыхнувшего бородача.

— Йыге? — поинтересовался кто-то с той стороны двери заспанным голосом.

— Слышь, чудак-человек, выпусти меня поссать... В туалет... По-маленькому... Йыге, блин!

— Кур шалаг, — равнодушно откликнулись снаружи.

Никита прождал еще пару минут, понял, что дверь ему никто не откроет, плюнул в сердцах и отправился в свободный угол острога, где от души облегчился.

'Сами виноваты, — думал он, — я по-человечески просил выпустить меня отлить. И почему, интересно, меня еще не кинулись искать коллеги-реконструкторы? Товарищ пропал, а им хоть бы хны... Хотя, впрочем, может быть и ищут, только я об этом не знаю. Сегодня у нас вроде как воскресенье, моя смена в автосалоне, если что, работаем-то без выходных. Шеф небось в гневе, сам бегает, продает машины, или напарник Серега пашет за двоих. Интересно, кто-нибудь поверит в мой рассказ? Пока главная задача — выбраться отсюда, и доложить куда следует, пусть с этими психами разберутся соответствующие органы'.

Примерно спустя час дверь все же распахнулась, и в проеме нарисовался вчерашний факелоносец в сопровождении еще одного воина, который был одет на порядок беднее начальника.

'Какой-нибудь десятник, а может даже и сотник, — подумал о скуластом Никита. — Нужно будет выяснить, кто какие места занимает в иерархии у этих шизоидов'.

Кстати, второй воин тоже имел восточные черты, но более сглаженные, а цветом кожи смахивал на степняка.

Между тем десятник-сотник махнул рукой, приглашая пленника выйти наружу. Щурясь от уже достаточно яркого солнца, Никита покинул помеченную собственной мочой темницу и огляделся.

Поруб стоял немного на отшибе, внутри крепостной стены, состоявшей из плотно пригнанных друг к другу заостренных наверху бревен. Вдоль всей стены шли специальные подмостки, вероятно, предназначенных для воинов, преимущественно лучников, чтобы сподручнее было отбивать вражеские атаки. Через каждые примерно сто метров над крепостной стеной возвышались башенки, там могли сидеть и дозорные, и лучники. Крепость, судя по тому, что край стены терялся где-то за приземистыми домами, была довольно приличной по размерам. В центре ее имелся еще один частокол, так сказать, крепость в крепости, за которым высился, не иначе, княжеский терем, масштабами не уступающий какому-нибудь загородному особняку. Из-за частокола был виден только второй этаж и крыша с красивым коньком в виде то ли лебедя, то ли еще какой-то птицы. Поражало мастерство резчика, судя по увиденной части дома, резьбой по дереву занимался настоящий мастер своего дела.

Тут-то в душу Никиты впервые закралось сомнение. Даже если предположить, что здесь имеет место быть массовый психоз, то как объяснить, что всего в 30 километрах от областного центра и примерно в трех от большого села удалось незаметно выстроить такое городище?! Причем с виду стоит оно тут не со вчерашнего дня. Вон у одной скособоченной избушки, возле которой древняя бабка в каком-то драном халате грелась на солнышке, нижний ряд стены уже зеленым мхом покрылся. Но преимущественно дома являлись полуземлянками, над землей разве что крыши торчали.

Тем временем Никиту легонько подтолкнули в спину, придавая ускорение в нужном направлении. А именно в направлении княжеских хором.

Князь Мирослав Всеславович как раз трапезничал с семейством вместе. Был он неподпоясан и одет в простую льняную рубаху светлого цвета с 'охранительной' вышивкой по вороту — по древним поверьям, о которых читал Строганов, такая вышивка препятствовала вылету души из тела. Но ноги были уже обуты в сапоги. Похожая рубаха была на двух мальцах и девчонке, а жена его ('А кто бы еще это мог быть?', — подумал Никита) с собранной в кольцо на голове толстой косой, была одета в сарафан с не менее красивой вышивкой на вороту и на рукавах. Княжеский завтрак состоял из ржаного хлеба, запеченной дичи, рыбы, овощей, чарки с медом, пирога с непонятной начинкой, зеленоватых яблок и корчаги с напитком, оказавшимся смородиново-ежевичным морсом.

— Садись, Никита, Алексеев сын, не побрезгуй отведать, чем Бог послал.

Мирослав сделал приглашающий жест рукой, естественно, Никита не мог отказаться. Да и есть с утра хотелось, вчерашний ужин как-то незаметно растворился в организме. Потому уселся напротив князя и, сначала стесняясь, а затем все более смело стал насыщать организм жирами, белками и углеводами. Мирослав в свою очередь ел мало, все больше хитро эдак поглядывал на сотрапезника. Дети тоже разглядывали, но с любопытством. Супруга же глаз не поднимала, как и положено скромной хозяйке.

— Жена моя, Дарена, — кивнул князь в ее сторону. — Сыновей зовут Градимир и Горазд, а дочку Чернава.

— Прошу прощения за нескромный вопрос... А какой ты, княже, веры?

— Что ж тут нескромного? Стыдиться нам нечего, я и семья моя Христу поклоняемся, как от прадеда моего повелось. А прапрадед мой язычником был, крещение принял, когда выбор встал: либо селище его разорят христиане, с севера пришедшие, а народ побьют, либо он примет новую веру. Свой живот положил бы он не думая, а тут жизни чужие... Так и пришлось креститься. А в городище народ разный у нас, мы дозволяем разным Богам молиться. Язычники, христиане, магометане, и даже иудеи. Все живут дружно, даже роднятся между собой, невзирая на то, какому Богу молятся. А язык у нас один, буртасский, хотя некоторые, особенно ходившие в походы, знают и хазарский, и булгарский, и печенежский. Многие, как и я, по-славянски разумеют.

В этот момент в горницу важно вошел рыжий в с темными подпалинами представитель семейства кошачьих. Никита тут же вспомнил, что в 13 веке, ежели он и впрямь в это время провалился, кошки на Руси и в ее окрестностях считались настоящей экзотикой. Обладать ими могли только состоятельные люди, занимающие довольно высокие посты. Вот, например, как князь.

— Ну что, Никита, насытился? — отвлек его от созерцания разлегшейся на лавке кошки Мирослав.

— Да, спасибо, очень вкусно. Особенно пирог с рыбой хорош.

— Дарена сама готовила, — довольно улыбнулся князь, а жена его зарделась.

— О, а это что, шахматы? — вскинулся Никита, только сейчас увидев в углу на лавке деревянную доску с раскрашенными черно-белыми клетками.

— Нешто знаком с игрой заморской? — насторожился князь.

— Да как... Было дело, учил один мастер.

— Хм, и хорошо учил?

Никите до гроссмейстера было как до Китая в одной позе, но периодически с пожилым соседом Петровичем поигрывал. Тот передвигался в инвалидной коляске, и чисто из благородных побуждений парень захаживал в квартиру наверху, чтобы сосед совсем уж не заскучал. Что же касается уровня подготовки буртасского князя, то Никита в своем превосходстве был практически уверен.

— В округе сильнее меня никто не играл, — скромно ответствовал попаданец.

— Ну, будет время, как-нибудь проверим, правду ли речешь. А теперь готов показать свое мастерство владения луком?

— Готов, княже, — со вздохом сказал Никита, поднимаясь.

— Тогда бери свой лук и стрелы, вон они на лавке лежат вместе с остальными вещами.

В котомке по-прежнему покоились овощи и коробок спичек, словно и не трогали их. Оружие тоже вроде бы было в порядке, даже нож в ножнах дожидался хозяина. Это радовало, а то ведь та же малышня могла из интереса попробовать, например, моим же ножичком тетиву перерезать. Хотя... У них тут по идее к оружию должно быть трепетное отношение, вбиваемое в голову с детства. Потому как только оружие может спасти тебя от неминуемой гибели в бою, да и на охоте куда без него? Это с изобретением ружей стрельба из лука превратилась в развлечение, и то не сразу, а в это время стрелометальный инструмент чуть ли боготворили.

'Что-то я начал воспринимать окружающую действительность как само собой разумеющееся, — подумал Никита, выходя из терема. — Эдак чего доброго окончательно поверю, что каким-то образом меня закинуло лет на семьсот-восемьсот в прошлое. Одно дело — книжки про попаданцев, а совсем другое — стать попаданцем самому'.

Но в глубине души он уже начал сомневаться в своей первоначальной версии относительно секты буртасопоклонников. Слишком уж все натурально выглядело для игры, и окажись среди золотаревского леса такая креспотица на добрую сотню дворов — неужели никто бы об этом не узнал? Ведь уже понятно, что строили ее не вчера, слишком все основательно выглядит. А посему сам собой напрашивается вывод: большой шанс за то, что после 'удара молнии' он очутился в глубоком прошлом. И лучше на всякий случай воспринимать окружающую обстановку как данность.

Блин, а что же мама, бабушка... Они же места себе не найдут! Единственный наследник пропал без вести! Да тут кого хочешь кондрашка хватит. Ой, в недобрый час ты, Никита Строганов, забрел на эту полянку...

— Здесь, — сказал князь, останавливая задумавшегося Никиту.

Они стояли в начале единственной в городище улицы, тянущейся метров на сто пятьдесят-двести. В принципе детская дистанция для лука, собранного из композитных материалов, усмехнулся про себя Никита. В дальнем конце улочки уже стояло чучело из соломы.

Через каждые примерно тридцать метров стояли воины, создавая своеобразную живую цепь, чтобы на дистанцию стрельбы не выскочили любопытные или просто зазевавшиеся. Зевак, кстати, хватало, большинство — а это где-то полторы сотни разнообразно одетых людей — сгрудились по большей части в начале улицы, обступив князя и новгородского гостя. Среди них Никита заметил и давешнего возницу, лупцевавшего хворостиной жену. Прищурился, угрожающе качнув в его сторону лук с уже наложенной тетивой, и мужичонка поспешил затеряться в толпе. Был и еще один любопытный персонаж, которого Никита про себя сразу окрестил юродивым. Беззубый, босой, с безумным взглядом блуждающих глаз, в каких-то лохмотьях и подпоясанный цепью, он постоянно приплясывал на месте и что-то выкрикивал тоненьким голоском.

— Вон твоя цель, попробуй попасть в нее, — показал Мирослав. — Только первым пусть выстрелит Пуреш... Пуреш! Идэге инделай, — позвал он стоявшего неподалеку плотно сбитого буртаса, на голове которого, несмотря на жару, красовалась мохнатая шапка. — Он у нас самый лучший стрелок, за сто шагов белку в глаз бьет.

'Все ж таки буртасский язык чем-то смахивает на татарский, а имена к мокше ближе', — подумал Никита. — Небось все уже тут перемешались, ежели это и вправду древняя Русь'.

Меж тем Пуреш приготовил составной лук, извлек из берестяного, обшитого кожаными полосами колчана стрелу и наложил ее на тетиву. Натянул и практически тут же выстрелил. Раздались одобрительные возгласы — Пуреш попал аккурат в 'живот' чучелу, откуда стрела торчала по самое оперение. Громче всех радовались дети, среди которых обнаружились и княжеские отпрыски. Князь жестом показал Никите — теперь ты.

Соревноваться с буртасом, сызмальства привыкшему обращаться с луком, простому менеджеру по продажам было б, конечно, не по силам. Однако Никита Строганов стрельбе из лука посвятил не один час своего свободного от впаривания пензякам японских автомобилей времени. И потому мог и посоперничать с этим самым Пурешем.

На прицеливание у него ушло чуть больше времени, на несколько секунд. Зазвенела тетива, стрела, свистнув оперением, отправилась в недолгий полет, а спустя мгновение, прошив плотно набитую 'голову' чучела, вонзилась в находившиеся сзади него ворота. По счастью, в этот момент между чучелом и воротами никого не оказалось.

— Знатный выстрел, — молвил князь. — И впрямь лук хорош, небось и бронь византийскую пробьет? А я больше саблю люблю и копье, сойтись с врагом в рукопашной конным или пешим, из лука стрелять у нас и женщины сызмальства обучены. А давай-ка посмотрим, как далеко стрела из лука твоего летит.

Мирослав Всеславович дал команду, и его воины побежали открывать ворота, а следом за ними направились князь, Никита, Пуреш и остальные любопытствующие, коих набралось довольно прилично. Короткое путешествие закончилось у подножия холма, на котором стояла крепость. Двое воинов с чучелом в охапку побежали на другой конец засеянного рожью поля, и установили его метрах в пятистах.

— Это примерно 250 длин лука, — сказал Мирослав, — самое дальнее расстояние, на которое стреляет Пуреш, а дальше него у нас стрелу никто не пошлет. Пусть снова он первым выстрелит.

На этот раз Пуреш выглядел более серьезным и на прицеливание потратил чуть больше времени. Его стрела не долетела до чучела всего-то пару метров, о чем сигнализировал находившийся неподалеку от чучела воин. Однако ж не долетела, отчего буртасский лучник выглядел несколько расстроенным.

Настала очередь Никиты. Он тщательно прицелился, произведя в уме нехитрые математические расчеты относительно траектории полета стрелы, и отпустил тетиву. Он не видел, попал в чучело или нет, а что кричал и показывал 'чучелоносец', не понимал.

— Твоя стрела снова пробила голову и воткнулась в дерево, что в двадцати локтях за соломенным человеком, — пояснил князь. — Вошла на одну треть древка.

Он больше ничего не добавил, но было понятно, что стрельба гостя-пленника его удивила.

— Что ж, лук и впрямь неплох, да и ты сам, Никита, знатный стрелок. А что насчет диковинных плодов?

— Насчет картошки и помидоров с аугуросом... то бишь огурцом? Помидор с огурцом можно и сырым попробовать, а картошку... Можно сварить, пожарить или испечь. Но если вы хотите, чтобы вкус был как можно ближе к естественному, то лучше сварить. Но я лично люблю мятую картошку на молоке с небольшим добавлением сливочного масла. То есть сделанного из коровьих сливок.

— Что ж, время до дневной трапезы у тебя есть, посмотрим, чем ты князя попотчуешь. В помощь тебе дам Кудаша, он у меня управляется на кухне, а раньше знатным воином был.

— А он русскому языку обучен?

— Совсем немного, но понимает, договоритесь. Кстати, твоя котомка с плодами у него хранится, я велел беречь ее как зеницу ока.

— Один вопрос, можно?

— Спрашивай, дозволяю.

— Какой сейчас год от Рождества Христова?

— А как же ты запамятовал, какой нынче год?

— Дык... Как дрыном меня по голове отходила та бабенка, так все цифири и вылетели. Вот и хожу, мучаюсь, вспоминаю.

— Да то не тайна, одна тысяча дести тридцатый год, — пожал плечами Мирослав.

'Охо-хо, неужто и впрямь попал?! Охренеть... Ладно, будем придерживаться пока этой версии. Ежели через несколько лет сюда нагрянут татаро-монголы, как утверждали краеведы, значит — действительно закинуло в прошлое. Только протяну ли я тут эти несколько лет? Да и мать с ума сойдет... Еще бы, единственный сын пропал. Хорошо бы на ту полянку заглянуть как-нибудь, может быть, снова 'молния' в меня шандарахнет и получится вернуться в 21-й век?'

Кудаш оказался довольно брутального вида кривоногим коротышкой со страшным шрамом, пересекавшим левую половину его лица сверху вниз. Но при этом довольно веселым и шустрым, то и дело отвешивавшим подзатыльники своему помощнику-поваренку, который помогал готовить ему обед. Обеденная трапеза князя и его семейства не слишком отличалась от завтрака, разве что объемами да добавлением в рацион супа из брюквы и печеной на керамической сковороде репы.

'А ничего так запашок, недаром наши предки так репу с брюквой уважали. Ну еще, надеюсь, доведется попробовать блюда из этих корнеплодов в местной обработке'.

Никите удалось объяснить Кудашу, что ему нужно, и вскоре на квадратной, без дымохода печи в небольшом котелке варилась одна, самая большая картофелина из его припасов. Причем она оказалась и с наименышим количеством 'глазков'. Реконструктор подумал, что не стоит варить всю картошку сразу. Если уж его и в самом деле закинуло в прошлое, то картофель в этих краях появится только при Петре I в лучшем случае. Да и помидоры на Руси, как помнил Никита, появились примерно в то же время. А потому... потому князю и одной помидорины хватит, а из второй придется выскребать семена, когда она как следует дозреет. Ну и огурцы тут тоже пока не высаживают, скорее всего, тоже одним хозяин обойдется.

'Хотя, не факт, что огурцы и помидоры взойдут. Тепличные, небось понапичканы ГМО и нитратами. Это же все равно, что стерилизованные. Знал бы, куда закинет — пакетиков с семенами набрал с собой...

Соль, кстати, у буртасов оказалась в дефиците. Местный повар достал из какого-то схрона плотно завязанный мешочек, и чуть ли не со слезами смотрел, как его кухонный гость солил кипящую воду. А еще маленькую щепотку реконструктор равномерно высыпал на порезанные дольками помидор и огурец. Когда картофелина сварилась, Никита слил из чугунка воду и попросил обещанные ему сливки, потому как сливочного масла у буртасов как такового не было, а вот сливки имелись. На этот раз они должны заменить и молоко, и масло. Тем более что понадобится их на одну картофелину не так уж и много, мелкая плошечка. Крынку со сливками Кудаш притащил лично из подпола, откуда через люк на Никиту дохнуло прохладой.

— Ну вот, ресторанная порция пюре готова, — усмехнулся Никита, любуясь маленькой горкой пюре на глиняном блюде, обложенную по краям помидорными и огуречными дольками, и украшенную веточкой свежесорванного Кудашем в огороде укропа, который бабы, по его словам, использовали при квашении капусты. Сглотнул слюну — сам уже изрядно соскучился по картошечке, и спросил:

— Так что там с обедом, не пора ли?

Оказалось, уже с час как было пора, и у Кудаша тоже все было готово, но князь пожелал сначала отведать блюд из диковинных плодов, потому и задержали. Кудаш хотел припахать поваренка, но Никита заявил, что сам вынесет князю угощение: сам готовил — сам и отвечать будет, ежели не по вкусу придется.

В трапезной, к его удивлению, никого не было. Зато со двора позади терема доносились детские крики. Поставив яства на стол, Никита распахнул створки слюдяного оконца, и увидел, что Мирослав Всеславович бьется с малыми сыновьями на саблях. Причем и у него, и у сыновей сабли были деревянные, только у мелюзги длиной игрушечное оружие было на порядок короче. Рядом на завалинке княжеская жена, имя которой Никита сразу же забыл, заплетала косу дочке. Лепота, одним словом, которую даже призывом на обед нарушать не хочется. А надо, иначе картошечка остынет и вкус потеряет.

— Княже, трапеза готова! — окликнул Мирослава Никита, ожидая, что сейчас получит выговор за вмешательство в семейные радости.

Но князь не отругал, просто, отвлекшись, пропустил удар сабелькой в живот и рухнул на спину, изображая поверженного врага. Малышня обрадованно заверещала, садясь на папаню верхом, тот со смехом схватил их в охапку и стал бороться. Только покатавшись как следует на весенней травке, семейство, наконец, отправилось трапезничать.

— Кхм, и пошто как птичке поклевать положил? — удивился князь, разглядывая скромное угощение.

— Не серчай, княже, сам видел, что в котомке моей всего-то с десяток картофелин. Есть у меня мысль посеять сей плод, чтобы к осени он умножился, а потом следующей весной еще раз посадить. Сам посуди, картошка на тысячу верст вокруг только у тебя одного будет, мо-но-по-лия! — поднял вверх указательный палец Никита. — С помидорами и огурцами та же история, потому и не стал резать их все. Как перезреют — семена с них и возьму. Да и чеснок посадить не помешало бы.

— А не холодно ему у нас будет, приживется?

— Думаю, приживется, ежели в Новгороде растет...

— Погоди... Так ты что, никак решил у нас остаться? А я-то думал, что отпущу тебя, даже без виры за побои, нанесенные Тузару.

— Хм, вообще-то это с него и его боевой женушки не мешало бы виру в мою пользу взять, — пробормотал Никита, машинально ощупывая чуть спавшую шишку на голове. — Дозволь, княже, я тебе попозже расскажу, отчего не тороплюсь я в отчий край. А сейчас отведай пюре из картофеля, пока не остыл, и помидор с огурчиком не забудь.

— Верно говоришь, ну-ка, где моя ложка...

'Хорошо бы им тут еще и вилку в обиход ввести, — подумал Никита, скромно присаживаясь н лавку у стены. — А то, гляжу или ложкой хлебают, или пальцами еду подцепляют. Хоть и моют потом в чаше с водой, а все равно — антисанитария. То ли дело вилка из серебра, там же ни одна микробина не выживет'.

— А ну-ка, люба моя, отведай и ты заморского плода.

С этими словами князь подвинул жене ополовиненную тарелку и передал облизанную ложку. Дарена медленно, зачерпывая на краешек ложки, доела пюре, и при помощи пальцев добила огуречно-помидорные дольки.

— Вкусно? — спросил у нее князь.

— Вкусно, сокол мой ясный, — ответила скромница, не поднимая глаз.

— С первого раза и не разобрать толком вкус, — продолжил Мирослав. — Но не хуже вареной репы будет. Так, говоришь, сажать собрался кар-тош-ку и... аугурос с по-ми-дором?

— Так и есть, княже. На следующий год с первого урожая, ежели можно на распробу и сварить, и пожарить, и испечь картошечку, а из огурцов с помидорами салат с зеленью и сметаной сделать, как я люблю.

— Что ж, подождем, дело нехитрое, — улыбнулся князь. — А покажи-ка, Никита, что это за спи-чки, которые с огнивом соперничают. Очень уж любопытственно.

Демонстрация зажженной спички произвела большее впечатление на детишек, что-то радостно заверещавших. Дарена только чуть округлила глаза, а князь звонко шлепнул себя ладонями по ляжкам:

— Любо! Токмо ненадежные эти... спи-чки. Я тут намедни одну вытащил да и сломал ненароком, уже не обессудь.

— А еще они воды боятся, в отличие от кресала, — поддакнул Никита. — Но в хозяйстве удобнее, чиркнул — и вот тебе огонь. Есть, правда, способ, как от воды их сберечь... Нужно макнуть спички и коробок в расплавленный воск, получится такая защитная пленка.

— Мудро... Ладно, гляжу, Кудаш в дверь голову сует, не терпится ему яства нести. Скажу ему, чтобы и тебя накормил. А опосля трапезы поведаешь, отчего в Новгород вертаться не хочешь.

Трапезничал Никита с Кудашем и его поваренком на кухне, за небольшим столом.

'А ничего так жрачка, без всякой химии, — подумалось гостю из будущего, — жить можно. И даже располнеть, если так постоянно хомячить и ничего не делать. Только вряд ли мне тут позволят Ваньку валять, по-любому какое-нибудь занятие найдут'.

Мелькнула мысль, не свалить ли при первом удобном случае поискать ту полянку, где его 'молнией' жахнуло. Но ведь когда еще этот случай представится, пока его наверняка будут пасти чуть ли не ежеминутно. А с другой стороны... Вот ведь балда! Можно же было согласиться на предложение князя, и отправиться на все четыре стороны. Не сообразил сразу, бестолочь. Теперь ежели поменяет решение — вызовет у князя ненужное подозрение. Да и, с другой-то стороны, далеко не факт, что на той полянке получится вернуться в будущее. Ладно, не последний день, дай Бог, живем, еще представится случай до заветной полянки добраться.

После трапезы Никита вновь был вызван на ковер к князю. К тому времени версия, по которой он желает остаться в безымянном городище, окончательно оформилась в его голове.

— Не могу я вернуться взад, иначе не сносить мне головушки, — тягостно вздохнул менеджер.

— Да что ж ты такого учудил, гость новгородский? — развел руками Мирослав.

— Нет вины моей в том, а токмо влюбилась в меня дочь богатого купца Андрея Борецкого. С лица ряба, сама полна, косою худа, а глаз на меня, бедного, положила, — нараспев запричитал Никита, входя в образ. — И тятька ее, купец новгородский, велел нам сватов к Жданке своей присылать. Мол, милость великую делаю, отдаю среднюю дочку за Никитку Строганова, за душой у которого из приданого изба кривая да кобыла хромая. Кто ж виноват, что у бати осемь чад, а я, почитай, самый младший... И мой батя рад, что невеста роду богатого, а токмо не лежит у меня к ней душа. Так и сказал я человеку, который от Борецкого приходил. А купец-то осерчал, мол, позорю я дочку его, Жданку ненаглядную, своих служивых послал убить меня исподтишка. Да только люди добрые наперед сообщили. Тятя мой говорит: 'Не будет тебе, Никитка, покою тепреь. Садись на гнедую да догоняй обоз боярина Афанасия Меченого, который намедни в земли восточные ушел, меха на шелка и приправы менять. Пожалься, глядишь, примет он тебя. А когда возвратишься, ужо, даст Бог, все и уляжется, и Жданка себе жениха покладистого найдет'. Ну, взял я лук, отцом подаренный, сел на гнедую и отправился караван догонять. А дальше все было, как я рассказывал. Хворь свалила меня в нескольких днях пути отсюда, оставили меня в селище, там и приходил в себя, чуть Богу душу не отдал. А лошадку мою Афанасий с собой увел, решил, что ни к чему мне она... В общем, поправился — и пошел, куда глаза глядят, пока к вашему городищу не вышел.

Никита замолчал, скорбно свесив голову долу, а князь задумчиво теребил чуб на выбритой голове. Затем, принявши решение, ударил кулаком по столу:

— Так и быть, дам тебе приют, Никита, Алексеев сын. Чем в Новгороде промышлял, к каким наукам способности имеешь?

Вот тут гость из будущего конкретно задумался. Не говорить же, что он последние пять лет торговал автомобилями! И чем он здесь будет заниматься? Телеги продавать? А что он еще умеет? Ну, в кузнице опыт работы есть, из лука более-менее стреляет, кое-какие приемы кунг-фу знает... Так что же теперь, в подмастерья кузнецу или в княжескую дружину записываться?

— Княже, в Новгороде я у кузнеца подмастерьем был, да в народном ополчении состоял. Вот сам и решай, какая польза с меня княжеству твоему будет.

— Раз так, посему и здесь тем же заниматься будешь. У кузнеца Пивцая тому две недели как помощник помер, бревном его придавило, когда дом соседу возводили. Будешь Пивцаю помогать, а ежели надобность в твоем чудо-луке появится — не спужаешься, встанешь под мои знамена?

— Встану, княже, — дернул подбородком Никита. — Только... Языка-то я вашего толком не знаю, может, учителя мне какого определить, чтобы и по-русски, говорил, и по-вашему, по-буртасски?

— Есть у меня такой учитель, — усмехнулся Мирослав. — Токмо не знаю, по нраву ли тебе его учеба придется. После вечерней трапезы сходим.

Вечерняя трапеза закончилась часов в восемь вечера. По ходу ее князь решил сыграть с Никитой в шахматы, и в этой заморской игре буртасец оказался довольно искушен, чего гость из будущего и не ожидал. Правда, выиграл, но не без труда.

Вышли еще засветло, хоть и смеркалось. Никита особых трудностей в путешествии в компании с князем и двумя его воинами не видел. Вот только в лесу, через который им пришлось пробираться, было уже не так светло, сумрак сгущался местами так, что, казалось, из тех или иных кустов на тебя пялится леший или кикимора. Хотя фиг знает, какая у них тут классификация. У каждого народа свой паноптикум нечисти.

Идти по чуть заметной тропке пришлось недолго, не больше двадцати минут. Остановились у покосившейся избушки с редкой оградой.

— Здесь живет ведунья Упурга, она может тебе помочь. Но веди себя скромно, иначе осерчает — и я тебе не помогу.

Князь громко постучал, и спустя несколько секунд дверь со скрипом отворилась. На пороге стояла бабка, которой больше подошло бы определение Баба-Яга. Только клыка не хватало... Хотя... Нет, показалось.

Князь и старуха перекинулись несколькими фразами, после чего заслуженная пенсионерка Буртасии внимательно посмотрела на Никиту, затем что-то сказала и вернулась внутрь.

— Идем, — подтолкнул Строганова Мирослав.

В избушке было на удивление чистенько, а возле глиняной печки нежился серый с рыжими подпалинам кот, при виде гостей лениво зажмуривший зеленые глаза. Гляди-ка, вторая кошачья особь, встреченная попаданцем в этом мире. Похоже, князь и впрямь ценит старушку, раз дозволяет держать ей такую редкую по нынешним временам животину. Интересно еще, где она свою Мурку или Ваську раздобыла?

Между тем бабка жестом велела Никите садиться на застеленную лавку, затем сказала князю несколько слов.

— Упурга говорит, что даст тебе зелье, которое поможет овладеть языками. Ты выпьешь его и уснешь. Но во сне тебя будут одолевать демоны, твои тайные страхи, и ежели совладаешь с ними — то проснешься поутру с новыми знаниями. А ежели нет...

Договорить князь не успел, старуха уже стояла перед Никитой, держа в руках чарку, наполненную какой-то темной, дурно пахнувшей жидкостью.

'Блин, чего она туда напихала? — подумал менеджер, нюхнув из чарки. — Дохлых лягушек, мухоморов и стриженых ногтей? А не пить нельзя, осерчает бабушка, чего доброго, заколдует так, что черенок отсохнет. Или еще что-нибудь... Эх, была не была!'

Зажмурившись и стараясь не вдыхать исходивший из чарки смрад, Никита в один присест вылил в себя ее содержимое и, не удержавшись, рыгнул. Ого, вот это духан из глубины души!

— Подействует зелье не сразу, как почувствуешь, что голова тяжелеет — ложись на лавку, — посоветовал князь. — С зарей за тобой придут. Надеюсь, все будет хорошо.

С этими словами Мерлан с ратниками покинул избу, оставив Никиту наедине с ведуньей.

Глава 3. Кунг-фу банда

— Вставай, мила-а-й! Хватит бока отлеживать.

Никита разлепил веки, и узрел над собой сгорбленную фигуру Упурги. Старуха немилосердно трясла его за плечо, скалясь своим беззубым ртом. В небольшое раскрытое оконце пробивались первые рассветные лучи, в которых нежился давешний кот. Почему-то Никита знал, что его зовут Гояр.

Увидев, что гость проснулся, Упурга перестала изображать вибратор, и протянула ему чашу с каким-то напитком:

— Пей.

'Опять какую-нибудь гадость подсунула', — подумала Никита, принюхиваясь к содержимому сосуда. Нет, вроде не воняет ничем, может, и на вкус ничего так будет?

Менеджер отпил глоток... Легкий привкус то ли тархуна, то ли мяты, толком и не поймешь. Главное, что не отрава. Махнул оставшуюся жидкость в один присест и только после этого вытаращился на бабку:

— Постой!.. Я что, понимаю, что ты говоришь?!

— Зря я, что ли, тебя отваром вчера потчевала? — ощерилась старуха, отбирая у Никиты опустевшую чашку. — А это снадобье в чувство тебя приведет, сил придаст после ночных терзаний.

Охо-хо! А ведь и впрямь вчерашний отварчик оказался крепкой штукой, покруче кокса и ЛСД вместе взятых. Впрочем, сравнил Никита воздействие бабкиной отравы и наркоты наобум, потому как опыта употребления 'шмали' у него не имелось. Да и не очень-то тянуло, особенно после того, как один его шапочный знакомый откинулся от передоза.

Никита попытался вспомнить, что же с ним такое происходило. Помнил, как выпил отвар, ушел князь, оставив его наедине с Упургой, которая села напротив гостя и таращилась на него, словно пытаясь загипнотизировать. Потом Никита неожиданно обнаружил у себя на коленях кота, хотел его погладить, но так и замер с поднятой рукой. А затем его накрыла чернильная тьма...

Дальше воспоминания являлись какими-то цветными кляксами, но он помнил, что в один из моментов увидел свою маму, стоявшую на железнодорожных путях. И к ней по этим самым путям неумолимо приближался поезд. Она стояла, смотрела на сына, и из ее глаз текли слезы, а поезд приближался со скоростью гильотины, падающей на шею обреченной жертвы.

— Мама! — закричал Никита. — Мама, уходи, ты погибнешь.

Но она не могла уйти, ее ноги по колено взяли в черной луже, разлившейся круглым пятном аккурат между рельсов. Никита делает отчаянный бросок, выталкивая маму из этой лужи, она отлетает на насыпь, а он уже оказывается в луже вместо нее. И понимает, что уже ничего не успевает сделать, чтобы спастись самому. Остается секунда, чтобы бросить прощальный взгляд в сторону матери, которая уже превратилась в белую лебедь и взмывает ввысь, в лазоревую высь небес... А затем темнота и пробуждение на этой лавке.

— Ночь ты пережил легко, — между тем вывела его из раздумий старуха. — Я не спала, рядом сидела. И открылось мне кое-что интересное.

— Что именно, бабушка Упурга? — поинтересовался Никита, все еще пребывая во власти ночных переживаний.

— А то, что не нашему миру ты принадлежишь, милай. А вот какому — даже я, прожившая на этой земле девять десятков весен, сказать боюсь.

'Может, я во сне говорил что-нибудь, — подумал Никита. — Такое, что бабка меня сразу в шпиёны записала? Небось князю доложит, а тот начнет на меня косо посматривать'.

— Так ведь с Новгороду я пришел, — пожал плечами менеджер. — Это, бабуся, считай, другой мир и есть.

— Нет, милок, не с Новгороду ты, и вообще не из этого мира, — проскрипела Упурга. — Но зла в тебе нет, вижу, не по своей воле ты к нам попал. А посему живи и не думай ни о чем, но чую, что свидемся мы еще с тобой, и не так долго ждать нашего свидания.

— Хм, ну, спасибо, бабуля, — ответил пребывавший в смятенных чувствах Никита.

Тут за дверью послышались шум, голоса, и раздался требовательный стук. Старуха пошла открывать: на пороге стоял тот самый крепыш, что держал факел во время первого разговора Никиты с князем, а с ним еще один ратник.

— Доброго тебе утра, Упурга, — с легким поклоном приветствовал хозяйку крепыш. — Пусть прольется на тебя благодать небес, а дом твой несчастья всегда обходят стороной.

— Любишь ты, Кежедей, понапрасну словами сорить, — отрезала старуха, довольно правдоподобно изображая недовольство. — Забирай гостя ночного, который сна меня сегодня лишил.

— Все хорошо? — с легкой тревогой спросил Кежедей.

— Бывало и хуже. Нет на нем пока грехов тяжких и дум черных, потому и ночь пережил без седых волос.

Кежедей непроизвольно коснулся пальцами свисавшего из-под шлема кончика чуба, где темные волосы мешались с седыми, и тут же, словно чего-то испугавшись, отдернул руку.

— Ладно, избавлю тебя от тревожного гостя, князь Мерлан велел забрать новогородца.

— Ну раз пришел, то и забирай... новгородца, — усмехнулась Упурга уголком беззубого рта. — А я спать лягу, хоть отдохну в спокойствии.

— А это вот тебе, за беспокойство.

Второй воин протянул хозяйке узелок, который та равнодушно бросила на стол. Никита, все еще офигевавший от осознания того, что понимает буртасскую речь, поднялся и, сам не понимая, зачем он это делает, в пояс поклонился бабульке.

— Спасибо тебе, Упурга, что научила меня понимать речь доселе неведомую, и говорить на вашем языке. Вовек твоей доброты не забуду.

— Если бы вашими благодарностями можно было крышу крыть, я бы в дождь с корытом по избе не бегала, — снова ощерилась старуха, но видно было, что комплимент ей пришелся по душе.

Через полчаса Никита стоял перед князем, которого застал упражнявшегося с саблей во дворе своего терема. Мирослав, словно самурай, рубил клинком насаженные на черенки соломенные головы.

— Никак Никита с ночи вернулся, — усмехнулся князь, вытирая рукавом рубахи пот со лба. — Как все прошло, понимаешь теперь, что сейчас на языке своего народа я говорю?

— Понимаю, княже, Упурга — настоящая волшебница!

— Да-а, она ворожила, когда меня еще на свете этом не было, многое старуха может, сам видел, — князь вздохнул, его взгляд на мгновение затуманился, но он быстро стряхнул с себя воспоминания. — А раз понимаешь, то иди к Кудешу потрапезничай, а опосля тебя отведут к кузнецу Пивцаю, его уже упредили, что помощник отныне у него имеется.

А я пока с Кежедеем силой померяюсь, давненько мы с ним не боролись.

— А можно, я погляжу? — спросил Никита, хотя после такой ночки у него и впрямь пробудился неплохой аппетит.

— Отчего же не поглядеть, гляди, за погляд куны не возьму, — усмехнулся Мирослав.

Кежедей между тем скинул с себя верхнюю часть доспеха, играя мышцами бочкообразного торса, и разминал шею — вернее тот толстенный зазор, что соединял голову и плечи. Князь тоже избавился от рубахи. Был он более поджар, ни капли лишнего жира, хоть сейчас инструктором в тренажерку или фитнес-зал определяй — от желающих заниматься девок отбоя точно не будет.

Никита уселся на бревно, где давеча Дарена дочке косу плела, настроившись на интересное шоу. Еще бы ведро с попкорном да бутылочку колы. На крайний случай и семечки не помешали бы, да похоже, тут с подсолнухом туго будет. Эх, знал бы — захватил с собой пакетик семечек. Да и вообще много чего полезного бы прихватил из будущего, но хорошо хоть, имеются картошка, помидор и огурец. Если повезет — получится рассада.

Тем временем борцы начали кружить в центре двора, выставив перед собой руки с растопыренными пальцами. Пока это ничем не отличалось от вольной или греко-римской борьбы. Посмотрим, что будет дальше.

А дальше первым не выдержал Кежедей. С басовитым криком он прыгнул вперед, пытаясь обхватить соперника за торс, но в последний момент князь шагнул в сторону и, оказавшись сбоку и чуть сзади Кежедея, в свою очередь обхватил того, сцепив на широкой груди противника пальцы в крепкий замок. Но Кежедей и не думал этого терпеть. Покраснев от натуги, он с рычанием принялся выдираться из цепкий княжеских объятий, и спустя минуту этот маневр ему все же удался. Противники снова встали напротив друг друга, тяжело дыша.

Теперь они кружили по двору дольше, давая себе и сопернику возможность отдышаться. Наконец князь сделал попытку схватить руку Кежедея и одновременно провести подсечку. Подсечка не прошла — противник очень уж крепко стоял на ногах, напоминающих два врытых в землю столба. В общем, пыхтели Мирослав и Кежедей еще минут пять, так что Никите зрелище стало немного надоедать и, не выдержав, он зевнул, забыв прикрыть рот ладонью. Это не укрылось от внимания князя, который тут же остановил поединок.

— Что, Никита, Алексеев сын, в Новгороде по-другому мужи силой меряются?

— А? В Новгороде?.. Ну, там тоже есть любители побороться, а вот только мне больше нравится китайская борьба, называется кунг-фу.

— Кунг-фу? Чудное слово... И в чем же прелесть сей борьбы?

— Это вообще-то может показаться больше похожим на драку. Даже не знаю, как объяснить... Если следовать канонам, то изучение кунг-фу ведет к пониманию того, что победитель не тот, кто выиграл бой, покалечив соперника, а тот, кто победил его еще до начала сражения. Но, как я понимаю, вас интересует практическая часть...

— Какая?

— Ну, как это выглядит на деле, сама драка.

— Так покажешь или будешь словами нас доводить, пока мы сами не убежим? — под негромкий смех товарища сказал князь.

— Ладно, только вы сами напросились.

Никита снял рубаху, и только потом сообразил, что явил на всеобщее обозрение свою татуху в виде дракона, распластавшегося на левом плече и левой-же груди до соска.

— Что за змей диковинный на теле твоем? — удивился князь, разглядывая татуировку.

— Дракон это, символ единения неба и земли. Крылья символизируют воздух, а тело — землю. Это означает неразрывную связь всего сущего в мире, символизируя дракона как древний первоисточник жизни.

— Чудны дела твои, — пробормотал князь. — Ладно, хватит болтовни, давай, показывай свое умение.

— Хорошо, тогда нападайте.

— Вдвоем? — уточнил Мирослав.

— Как хотите.

— Давай сначала все же Кежедей тебя испытает. А ежели с ним управишься — тогда и я за дело возьмусь.

Судя по едва скрываемой ухмылке местного предводителя, он был уверен, что до него-то очередь точно не дойдет.

'Ну ладно, — подумал Никита, — поглядим, кто будет смеяться последним'.

Кежедей предпринял свою излюбленную тактику — кинулся на соперника, по-бычьи наклонив стриженую с чубом голову. Менеджер легко ушел в сторону, и нападавший затормозил метра через два. Затем история повторилась.

— Так и будешь бегать, новгородец? — с ноткой презрения спросил князь, сидя на том же бревне, где еще недавно нежился под лучами майского солнца Никита.

'Хорошо же, сейчас покажу, как работают мастера синего с красной полосой пояса'.

На этот раз он провел атаку первым. Серия молниеносных ударов костяшками пальцев по корпусу лишь немного смутила оппонента. Кежедей рыкнул, снова собираясь ринуться на врага, но тут же получил двойку правой ногой по ребрам и в ухо. Застыл на пару мгновений, и с налитыми кровью глазами кинулся вперед, вот тут-то Никита и ударил щепотью в межключичную впадину. Этот прием, показанный когда-то наставником, ему сразу понравился, и он специально разрабатывал пальцы, на которых в итоге мог даже отжаться пятьдесят раз. И сейчас отточенный до автоматизма навык ему пригодился как нельзя кстати. Кежедей замер, словно врезавшись в невидимую стену, схватился руками за горло, закашлялся, из его глаз брызнули слезы, и он опустился перед соперником на колени — ноги ему уже отказывались подчиняться.

'Вроде должно обойтись без серьезных последствий, — подумал Никита, отходя на шаг. — Удар-то получился не самым сильным'.

Между тем князь, встревоженный происходящим, подбежал, но, увидев, что его военачальник начал приходить в себя, одобрительно похлопал парня по плечу:

— Неплохо, неплохо... А ну-ка, давай со мной попробуем. Кежедей, иди сядь на бревно, отдышись.

Здоровяк кое-как, все еще держась за шею, освободил место схватки, а Никита закружился по траве с новым соперником. Само собой, князь оказался куда проворнее Кежедея, но против стиля Дракона и круговой подсечки и он оказался бессилен. Уже над лежавшим соперником Никита обозначил завершающую серию ударов, останавливая кулак в миллиметрах от болевых точек оппонента.

— Что за приемом ты меня сбил? — вернувшись в вертикальное положение, спросил князь.

— Называется 'хвост Дракона', — пояснил Никита, натягивая рубаху.

— 'Хвост Дракона', — повторил Мирослав необычное словосочетание. — Ой, не так прост ты, гость новгородский, как кажешься. Ты же вроде не был в восточных землях! Откуда знаешь это боевое искусство?

— Хороший учитель мне попался, который в свое время десять лет жил в Китае, он и обучил меня этой премудрости.

Действительно, как-то наставник Никиты и впрямь рассказывал, что жил в Поднебесной, где постигал азы кунг-фу у неплохих мастеров. Правда, не десять лет, а около двух, но и это пацанам тогда казалось недостижимой мечтой.

— А можешь моих людей обучить этому искусству?

— Я? — Никита явно не ожидал такого вопроса. — Хм... Так-то к чему твоим воинам умение драться? Супротив доброй сабли, острого копья да меткой стрелы и кунг-фу вряд ли поможет.

— А ежели доведется безоружными драться? Всякое бывало, — загадочно намекнул князь, видимо, вспомнив кое-что из своего прошлого.

— Ну смотри, княже, как скажешь. В принципе, можно попробовать.

'Это у нас будет типа кунг-фу банда', — с усмешкой подумал про себя Никита, вспомнив известный мультик про 'Кунг-фу Панда'.

— До конца травня управишься за оставшиеся две недели?

'Травень, Травень... А, это вроде как май у славян. И до его окончания еще две недели. Значит, я угодил сюда практически аккурат в тот же день, в который покинул будущее'.

— Если верить китайским мастерам кунг-фу, они с малых лет до глубокой старости изучают это боевое искусство, и все равно считают, что не достигли больших высот. Но основам кунг-фу я твоих воинов научу. Только дай мне хотя бы срок до конца... этого... Изока, — Никита насилу вспомнил, как будет 'июнь' по-старославянски.

— Изока, говоришь? Ну что ж, Изока так Изока. А за урок твой, как закончишь ратников моих учить, пожалую тебе гривну серебром.

— Спасибо тебе, княже, — поклонился Никита, вспоминая, как на виденных в интернете фото выглядит эта самая гривна и что она вообще из себя представляет. — А как же кузня?

— С утра до обеденной трапезы у него будешь работать. Плату он сам тебе установит, по трудам твоим. После обеда отдых, или занимайся своими делами, а как к вечеру станет попрохладнее — добро пожаловать на ратный двор, обучать китайскому воинскому искусству. Тебе покажут, где он.

Такой график Никиту в принципе устраивал.

— Хорошо, согласен. Только и у меня к тебе, княже, просьба будет.

— Ну, проси, может, и помогу чем.

— Выдели мне участок земли, чтобы высадить я мог свои плоды.

— Участок? — задумался на пару секунд князь. — А что, есть у нас надел небольшой за северной крепостной стеной, два десятка саженей вдоль, и полтора в ширину. Помнишь, Кежедей, о прошлом годе Бусляй с семьей к родне в Нуриджан уехал? Так от него хороший надел остался, где он знатную репу выращивал. На эту землю уже и Тузар зарился, тот самый, чья жена тебя третьего дня дрыном отходила. Кстати, в доме Бусляя и жить будешь. Дом справный, крыша не течет, хозяин ее как раз перед отъездом чинил... Кежедей, сейчас потрапезничаем, опосля дашь человека, пусть покажет гостю новгородскому и хату, и надел бусляевский.

Спустя примерно полтора часа Никита с провожатым уже стояли за северной крепостной стеной на краю выделенного менеджеру надела. Глядя на огороженные ветхой оградой 'шесть соток', Строганов прикидывал, что нужно будет тут сделать. Во-первых, прополоть землю, избавив ее от сорняка, успевшего зацвести к середине мая — то бишь травня — буйным цветом. Затем хорошо бы удобрить. Или не париться с дерьмом, сажать бабкиным способом. То есть выкопал лунку, кинул в нее дольку картофелины, сыпнул щепотку древесной золы и закопал. Уж золы-то здесь, в городище, думается, с лихвой. Да что там, достаточно к Кудашу сходить, у него на кухне из-под очага и из печи после каждой готовки поваренок кучу золы выгребает. Кстати, участок солнечный, и грунтовых вод не наблюдается, и это хорошо.

Затем пошли смотреть дом. Не какая-нибудь полуземлянка, хотя и невелик, состоит из сеней и горницы. Ничего так, справный, из хорошо проконопаченных бревен. Внутри светлый, это ежели ставни открыть, потому что бычьи пузыри в оконных рамах практически не сохранились.

'Хорошо бы наладить производство стекла', — подумал Никита.

Правда, он никогда на практике этим не занимался, зато выложенный в интернете процесс производства помнил неплохо, и решил при удобном случае попробовать осуществить эту затею. Главное — найти кварцевый песок, соду и известь. А еще алмазный резак, чтобы придавать стеклам нужную форму. Хм, где его только достать, вот в чем вопрос.

Ладно, потом обсудим, на первое время можно и бычьим пузырем затянуть.

Опять же, печь... Высотой по пояс, с отверстием внизу, в которое разве что полено пролезет. Сверху дыра, Никита подумал, что туда вставляется труба дымохода. Ан нет, по словам Шмарко, на эту дыру ставился котелок с едой, которая и варилась благодаря горевшему под котелком огню.

'Мдя, это же сколько тут копоти по дому будет, когда еду-то готовить начнешь... Лучше уж пока у Кудаша столоваться'.

Во дворе обнаружились пустовавшие загон для скотины, сарай, в котором, окромя соломы, ничего не было, и довольно-таки справная банька. Зашли, Шмарко на всякйи случай объяснил, как топится печка по-черному, хотя 'новгородец', в принципе, был знаком с этой системой, правда, только из Интернета. Но вроде бы не должно возникнуть серьезных проблем.

Порадовало наличие колодца, правда, без цепи и ведра, но хотя бы с крышкой, чтобы внутрь не летела всякая пыль и мусор. Никита заглянул в темный провал, откуда дохнуло прохладой, увидел свое отражение в далекой воде и по-совиному ухнул. Эхо ударилось о воду и вернулось наверх.

— Если надумаешь корову или овец держать — могу поделиться, недорого возьму, — одернул его за рукав ратник. — У нас как раз корова недавно отелилась, можешь теленка взять по хорошей цене.

— Спасибо, я подумаю, — ответил Никита, вспоминая, что даже за недорого он пока ничего купить не сможет, потому как первую зарплату в виде серебряной гривны еще не получил.

— А что дом, не запирается? — спросил он, подпирая дверь корявой палкой.

Ратник поглядел на Никиту немного удивленно и пояснил:

— Двери у нас не закрывают. Свои у своих не воруют. Хотя... был случай, Кутаня Непутевый на базаре как-то гуся уволок ощипанного, так его поймали и плетей всыпали, потом неделю встать не мог. А по-хорошему бабу бы тебе, нельзя мужику одному, без бабы, да и без детей. Надо кому-то род продолжать.

— Ты, Шмарко, не суетись под клиентом...

— Чаво?

— Я говорю, не лезь вперед батьки в пекло... Короче, всему свое время.

— А-а-а...

— Лучше вот чего, помоги мне мотыгу найти. Ну, железяку такую, чтобы землю от сорняков очистить.

— Понял, о чем ты говоришь. Так ведь сейчас в кузницу пойдем, с Пивцаем сам договоришься. Он мужик покладистый, ежели к нему по-хорошему, а ежели с гонором — то и суров бывает.

Пивцай по местным меркам оказался настоящим богатырем, под метр восемьдесят ростом, косая сажень в плечах. Одетый на обнаженный торс кожаный фартук не скрывал выдающихся мышц. И конечно, неизменная борода, куда же без этого атрибута классического образа кузнеца?!

— Кого это ты мне привел, Шмарко? — басовито спросил кузнец, отрываясь от работы и вытирая рукавицей вспотевший лоб.

— Помощник тебе в кузницу, от князя нашего послан, зовут Никитой. Сам он, грит, новгородский, да вот решил в городище нашем задержаться, а из умений своих назвал дело кузнечное. Вот и будет помогать тебе покамест.

— А что сам Никитка, язык проглотил али немой? — усмехнулся Пивцай, протягивая лопатообразную ладонь к кувшину с водой.

— Отчего же, просто некоторые телегу вперед лошади ставят, слова сказать не успеешь — как за тебя все расскажут, — покосился на ратника новоиспеченный помощник кузнеца.

— А-ха-ха! — загоготал Пивцай, запрокинув голову. — Уел он тебя, Шмарко, язык-то у парня хорошо подвешен. Ну, рассказывай, что умеешь? С мехами управишься?

— Да легко.

— Тогда это будет твоим первым уроком. А там посмотрим, что ты еще умеешь.

Работа для Никиты оказалась нехитрая. Ему интереснее было наблюдать и запоминать, как проходит процесс превращения железной руды в металлическое железо. А отличался он от будущего большими нюансами. В голове у Никиты всплыло, что такой метод назывался сыродутным. Это когда железная руда, засыпанная в печь поверх горящего угля, подвергается химическим изменениям, в результате чего руда теряет кислород и, превращаясь в железо, густой тестовидной массой стекает в нижнюю часть печи. Пивцай называл его варкой. Тут приходилось работать мехами на полную, а вот в кузнице будущего этим делом занимался воздушный насос. Может, и тут получится со временем что-нибудь подобное придумать, без применения электричества? Или все же соорудить небольшую ГЭС на местной речушке, предварительно ее перегородив?

Во время обеденной трапезы, разделенной кузнецом со своим помощником, за разговором выяснилось, что Пивцай больше имеет дело с сельскохозяйственными орудиями труда, но нередко приходится и за оружие браться. В смысле, за его изготовление или ремонт, все же княжеская дружина должна быть всегда в этом плане укомплектована.

Железную руду кузнец добывал на болоте, где, по поверьям местных, жили кикиморы, заманивающие в смертельные топи случайно забредших туда людей. Кузнеца считали кем-то сродни ведьмаку, потому что тот безбоязненно хаживал на болота, и даже задумывался, не поставить ли там кузницу, чтобы не возить каждый раз руду сюда на телеге. Правда, князь не особо обрадовался этой идее, возжелал, чтобы кузнец всегда находился под рукой. А заодно и под защитой княжеских ратников. Мало ли...

Еще Пивцай зубы драл, поинтересовался, нет ли у Никиты 'гнили во рту', на что получил отрицательный ответ. Даже, как показалось его помощнику, с сожалением вздохнул.

А затем, как и было обещано князем, Никита оказался предоставлен самому себе. До вечера оставалось еще несколько часов, потому он решил потратить их на прополку надела, благо что кузнец снабдил его инструментом, отдаленно напоминавшем мотыгу будущего.

'Неудобный агрегат, — подумал Никита, примеряясь к садово-огородному инвентарю. — Надо будет Пивцаю показать, какой должна быть мотыга, а то что это — прямое лезвие, больше на штыковую лопату похоже. А заодно, кстати, и про лопату с косой рассказать. А то вон только серпы какие-то чудные кует, про косу и не слышал, небось'.

Чтобы очистить участок нужного размера от сорняков, Никите понадобилось пара часов. Так, теперь можно успеть и картошку высадить. Только за золой к Кудашу надо сходить, раз уж решил бабкиным методом высаживать. На каждую лунку понадобится по горсти золы, а если он оставшиеся картофелины разделит каждую на четыре части... В общем, лучше запастить котелком золы, так сказать, взять тару взаймы, с возвратом. Небось Кудаш не упрется.

Кудаш не уперся, и золы на кухне оказалось с избытком. Так что посадка картофеля прошла без проблем. Теперь дождаться, пока помидор с огурцом дозреют, чтобы извлечь из них семена и проделать аналогичную процедуру. Дай Бог с погодой все будет нормально — дожди будут идти, но в меру. А то придется во-о-он к тому источнику бегать, как это сейчас делает какая-то бабенка с деревянным, обитым железными полосами ведром. Хм, не какая-то, а женушка Тузара, как ее там, Аргума, кажется, та самая, что отходила его дрыном по кумполу. А не прогуляться к родничку, водицы испить, а заодно и в глаза этой... женщине посмотреть?

Аргума тем временем набрала ведро и повернулась, чтобы идти обратно, на свой надел, где копошились все ее пятеро детей — примерно от 15 до 8 лет. Тут-то и увидела приближающегося к ней неторопливым шагом Никиту. Застыла, потом поставила ведро на землю и явно собралась заорать, уже и рот открыла, да Никита примиряюще поднял ладонь:

— Ты, Аргума, ворон-то криком своим не пугай. Никто тебя трогать не собирается. Я, в отличие от некоторых, женщин не бью, а наши женщины... новгородские, подло сзади своих защитников по голове дрыном не охаживают.

— Да я что, испугалася, что муженька мово, сокола ясного, прибьешь, вот и схватила дубину с перепугу. Ты уж не серчай, гость новгородский, что так вышло.

— Да ладно, кто старое помянет — тому глаз вон. Хотел спросить, Аргума, чего вы там на своем участке высаживаете?

— Дык знамо что: репу, капусту, лук, морковь, брюкву... А рожь на общем поле по ту сторону городища. Скоро уже по грибы-ягоды ходить начнем. А борти наши во-о-н там, — показала рукой Аргума в сторону каких-то пеньков, где, видимо, ее муж разводил пчел.

Видно, что женщине доставляло удовольствие рассказывать о семейном, по местным меркам, серьезном хозяйстве. Наверное, рассказала бы и о скотине, которую они держат, но только Никита ее опередил:

— А правда, что репа дает по два-три урожая в год?

— Так и есть, в хороший год два, а то и три урожая снимаем. Не знаю, как уж у вас там в Новгороде, а у нас репа — главный продукт на столе.

Насилу от красноречивой бабы отделался. В чем-то даже понимал теперь Тузара, видно, где-то достала она мужика. Отведал замечательной воды из родника, текшего из-под корней старой березы, подумав, что хорошо бы часовенку тут поставить да купальню устроить. Никита не был набожным человеком, однако во время корпоративных выездов на святые источники любил окунуться в ледяную воду с головой, чувствуя себя словно заново родившимся.

Вернувшись домой, подумал, куда определить драгоценные овощи. Чеснок-то ладно, он и в котомке пока полежит, которую всегда Никита с собой носил. А вот огурец с помидором все время не потаскаешь. Нужно было солнечное место, но чтобы плоды никто не уволок: ни человек, ни животина, ни птица домашняя или дикая. Мало ли, что тут кошки с пернатыми жрут, может они всеядные, еще и на овощи позарятся. На подоконнике, пока окно голое, без присмотра оставлять чревато, потому о рассаде и речи не шло, на крыше припрятать — тоже не вариант.

Подоконник все же лучший вариант. Но нужно окна затянуть хотя бы бычьем пузырем. А где его взять? Ладно, подумаем, пока пусть плоды на печи полежат — целее будут.

Не успел припрятать помидор с огурцом, как раздался стук в дверь. На пороге стоял Шмарко.

— Ну что, гость новгородский, готов свое мастерство восточное ратникам нашим показать?

— Пойдем, научу бойцов, как руками-ногами махать красиво. Кстати, не подскажешь где взять пузырь бычий, чтобы окно в горнице затянуть?

— Пузырь, говоришь? Справим мы тебе окно добротное, есть у меня товарищ, он как раз этим делом промышляет. Сегодня же просьбу твою передам.

— Правда, денег у меня пока нет, только к концу месяца князь обещал гривну серебряную заплатить, — предупредил Никита.

— Ну как заплатит — так и отрежешь мастеру, сколько попросит. Он многим в долг окна ставит. А с ведром деревянным для колодезя я тебе поспособствую, завалялось у меня одно. После урока зайдем ко мне, я живу недалеко от ратного двора. И веревку конопляную тебе дам, так уж и быть... Но только в долг, раз пока расплатиться нечем! Иначе жинка со свету меня сживет. А так я же понимаю, что не дело это — иметь колодезь и без воды жить... Ладно, идем, все уже тебя заждались.

'Эх, пора этому оконному мастеру уже конкуренцию составлять, — подумал Никита, — начинать стекольное производство. Если в книжках попаданцы сразу начинают прогрессорством заниматься, то я чем хуже? А вообще надо бы составить план, написать на бумаге... тьфу, на бересте, список необходимых новаторских решений. И кстати, насчет бумаги не мешало бы подумать, из целлюлозы той же конопли вроде бы тоже можно бумагу изготавливать. Поле непаханое, одним словом, главное — чтобы память не подвела'.

Глава 4. Лучший работник месяца

Следующие полтора месяца пролетели как одно мгновение. С утра работа в кузнице, после обеда он обязательно проведывал огород, где высадил сначала картошку и чеснок, а затем семена помидора и огурца. Счастья попаданца не было предела, когда культуры одна за другой начали давать всходы. Даже магазинные помидоры, вскормленные на натуральных удобрениях, и те поперли к концу июня... то бишь Изока.

Никита прикидывал, что два урожая огурцов и помидоров снять в этом году точно не успеет, даже если будет стоять хорошая погода. Потому что сажать нужно было раньше, а не во второй половине мая. Ну да ничего, даст Бог, в августе-серпене урожай снимет. Чеснок и картошка поспеют, скорее всего, в сентябре, не раньше. Чеснок можно будет высадить и под зиму, а весной собрать еще один урожай. Хм, вообще, странно, что буртасы не высаживают чеснок, вроде бы в это время он был вполне себе распространен на Руси. В смысле, на этой территории.

Само собой, еще и ежевечерние тренировки с ратниками, правда, без участия упрямого Кежедея, по-прежнему считавшего кунг-фу глупой забавой... Одним словом, домой Никита приходил выжатый, словно лимон и, кое-как умывшись колодезной водой и перекусив принесенными в лукошке от Кудаша припасами, либо потрапезничав на княжеской кухне, валился спать на широкую лавку, застланную найденными в доме тряпками.

Между тем Пивцаю с помощью чертежа на куске бересты удалось объяснить, как должны выглядеть мотыга, лопата и коса-литовка будущего. Тот почесал своей огромной пятерней кудлатую голову, крякнул, и со словами: 'Можно попробовать' принялся за дело. Когда на следующий день ратник княжеской дружины привел подковывать скакуна, выяснилось, что подковы не готовы, поскольку кузнец всерьез увлекся изготовлением сельскохозяйственного инвертаря. Случился небольшой скандал с обещанием нажаловаться Мирославу с одной стороны, и переломать кому-то хребет с другой.

Кстати, как заметил Никита, подкованных лошадей в городище было не так уж и много. Как разъяснил Пивцай, используемые в хозяйстве тягловые лошади никогда не подковывались, ни к чему им это было. То ли дело ратные кони... Им не только по земле носиться приходится, и на каменистую почву судьбинушка суровая нередко заносит. А там без подков долго не побегаешь.

Велено было Никите и показывать, как с этой самой косой управляться. По приказу князя на краю луга, где трава уже хорошо в рост пошла, собрались все свободные мужики, да и сам он с интересом наблюдал за происходящим, стоя рядом с Пивцаем. Опыт косьбы у Никиты был не такой уж и большой, дед, еще живой, учил его по молодым годам. Пришлось вспоминать подзабытые навыки. Пару раз вогнал косу острием в землю, зато потом дело понемногу пошло. Мужики, сначала тихо меж собой пересмеивавшиеся, оживились, глядя, как менеджер размашисто сносит по охапке травы, которую серпом подрезать куда как мороки больше.

— Добре дело, — констатировал Мирослав Всеславович. — Как, говоришь, инструмент называется? Коса? Как у девицы, токмо из железа и остра. Давай, Пивцай, мастери еще, а ты, Никитка, обучай народ с косой этой управляться.

Уже на второй день Никита озаботился личной гигиеной. С отсутствием туалетной бумаги приходилось мириться, как он понял, местные вообще не подтирались. Об отхожих местах, похоже, тут тоже имелось самое смутное представление. Где удобно — там и гадили. Менеджеру же такой подход претил, потому он взял у Пивцая в аренду первую выкованную по своему же чертежу штыковую лопату и принялся копать на краю двора яму для отправки физиологических нужд. Прикинув, что хрен его знает, сколько ему тут придется жить, углубился метра на два.

Пока копал, думал, что испражнения могут стать путем к созданию черного пороха. А что, всего-то нужны селитра, истолченный в порошок древесный уголь и сера. Самое трудное было добыть селитру, он же нитрат калия. В смысле, долговременный процесс. Для этого, как помнил Никита из всезнающих интернет-справочников, необходимо было заполнить навозом бочонок, в который нужно помочиться и залить сверху водой. Примерно через 10 месяцев полученный 'продукт' высушивается — селитра готова! Только не забыть, в каких пропорциях смешивать. Вроде бы на 5 частей селитры берутся 1 часть угля и 2/3 от одной части серы.

'С порохом тут таких делов натворить можно! — думал менеджер, вгрызаясь лопатой в глинозем. — Когда там Батый со своей Ордой сюда подкатить должен? В 1237 году, если не врали наши краеведы? К тому времени можно и пушки, и ядра отлить. То-то Батый удивится... Вот только не факт, что даже с десяток пушек помогут устоять крепости против такого войска'.

Оглядев творение рук своих, Строганов понял, что пора браться за дыру в полу, да и сам пол, которого еще не было. А заодно не мешало бы возвести какие-никакие стены. Потому что любопытные — и стар и млад — оседлав плетень, в данный момент с любопытством таращились, чего это там новгородец выкопал. Так что одним настилом с дырой не обойдешься. Ночью-то ладно, посторонних не ожидается, а днем вполне вероятно, что будут шляться туда-сюда, пялиться на присевшего над дырой человека, пальцем показывать. А потому без стен не обойтись.

Пришлось договариваться с тем же Шмарко, который, казалось, имел подход ко всем мастеровым в этом городище. В том числе и к тем, которые дома ставили, сбиваясь по такому случаю в артель. Те малость поудивлялись странной просьбе, поинтересовались, насколько платежеспособен заказчик, и удовлетворились ответом, что расплата их настигнет примерно через месяц. Так что спустя три дня над ямой уже был водружен настил с дырой в виде сердечка посередине, а на четвертый — окружен четырьмя стенами из тесаных еловых бревен, и даже крышей перекрыли. А и то верно, вдруг в дождик приспичит? А под потолком вырубили оконце малое, чтоб хотя бы днем с лучиной по нужде не бегать. Конечно, в идеале не помешал бы унитаз, но это уж как-нибудь потом, в перспективе. А пока Никита в тот же день обновил уборную, использовав в качестве туалетной бумаги заранее сорванные за околицей лопухи.

Кстати, мастер оконных дел со смешным именем Пыштята пришел в гости на второй день, и тут же затянул окно в горнице бычьим пузырем. На все про все у него ушло от силы минут тридцать. Договорились, что расплатится Никита после того, как получит обещанную княжескую гривну. Наблюдая за работой Пыштяты, гость из будущего прикидывал, не оборудовать ли в будущем во дворе теплицу, с пузырями заместо стекол?

— Пыштята, а что, много у тебя припасено пузырей таких? — спросил Никита, прежде чем спровадить мастера.

— Дык пара дюжин найдется. А пошто тебе?

— Да вот, хочу сарай во дворе выстроить, только вместо стен — бычьи пузыри.

— Пошто ж тебе сарай такой, новгородец?

— Хочу в нем плоды заморские выращивать.

— Нешто надела мало?

— Так ведь чуть похолодает — и не вырастет ничего, погибнут посевы. А в теплице растут себе и растут, хоть с цветеня до конца жовтеня. Ну это на будущее, пока все семена, что были, я уже высадил. А с первого урожая семена останутся — так можно будет и теплицей озаботиться.

Не менее насущной была проблема чистки зубов. В голове попаданца уже витала идея, как можно жесткую свиную щетину приклеить при помощи смолы или еще какой-нибудь субстанции к плоской палочке. Правда, китайцы, насколько он помнил, использовали более пригодную для этого щетину вепря. А можно еще сделать щетку из конского волоса. Первые дни, пока идея оформлялась во что-то реальное, пришлось пользоваться расщепленной на конце палочкой. Затем все-таки Никита выклянчил у того же Шмарко небольшую прядь конских волос, приладил их в расщепленную пополам палочку и стянул нитью из конопли.

'Мда, мягковата конская щетина оказалась, — думал Никита после первой чистки зубов. — Жаль, нейлон еще не изобрели. Хотя, на безрыбье, как говорится... В следующий раз, как измочалится, сделаю щетку из свиной щетины'.

Что касается зубного порошка, то ввиду отсутствия мела менеджер изготовил его из толченой яичной скорлупы и еловой хвои. Как говорится, сойдет для сельской местности.

Следующим вопросам гигиены стало мытье. В это время тут знали только бани по-черному. Стояли они почти на каждом дворе, ежели только хозяин не был законченным лентяем и грязнулей. Готовка бани к мытью была занятием нескорым, поэтому большинство 'крепостных' топили ее раз в неделю. Дровишки перед отъездом бывший хозяин дома распродал по дешевке, поэтому Никите пришлось сделать несколько ходок в лес с одолженным у Пивцая топором. Нынешние топоры отличались от собратьев будущего не в лучшую сторону, и попаданец заработал себе кровавые мозоли, прежде чем приноровился правильно махать древним топором.

А затем он задумался над изготовлением моющего средства. Здесь люди терли себя золой, золой же бабы стирали одежду на речке. Но если ты знаешь рецепт приготовления хозяйственного мыла, то зачем себя ограничивать? Тем более что такое примитивное моющее средство он как-то ради спортивного интереса апробировал в деревне у бабушки, и тут решил повторить нечто подобное.

Выпросил у Кудаша на один день большой котел, ведро золы и несколько кусков жира. Варил прямо посреди двора, процесс варки и высыхания в глиняных формах занял около трех дней. Получилось несколько не очень хорошо пахнущих кирпичиков. Однако грязь с тела и волос эта субстанция смывала великолепно, да и при стирке одежды, которой Никите приходилось заниматься самому, домашнее мыло показало себя с лучшей стороны.

Один небольшой кусок дал на распробу Шмарко, который после ближайшей бани пришел к Никите просить еще. Половину они измылили всей семьей во время помывки, а остаток жена потратила на стирку белья, после чего отправила мужа за новой порцией чудесного средства. Однако менеджер, не будь дураком, предложил обмен: за уже полученные ведро и конопляную веревку — два куска мыла. Ратник, почесав в затылке, махнул рукой. Мол, согласен, легче так, чем слушать бубнеж недовольной жены по случаю сорванной сделки.

Вскоре слух о мыловарне достиг ушей князя. Тот вызвал Никиту к себе, велел объяснить, что это такое тот изобрел. Пришлось в очередной раз наплести про новгородский прогресс. Недоверчиво хмыкнув, князь с куском мыла и всем семейством отправился в заранее натопленную баню, велев Строганову ждать в тереме. Вернулся распаренный и довольный.

— Дюже вонючее твое мыло, но грязь смывает хорошо, — сказал Мирослав. — Так что, много ли сможешь наварить того мыла?

— Сколько надо — столько и наварю, смотря какое количество золы и жира смогу раздобыть.

— Добре, кликну Дергуна, чтобы золы по крепости собрал, сколько найдет. Жир тоже он тебе принесет.

— И дровишек не мешало бы, — подсуетился Никита, воспользовавшись моментом. — А то в прошлый раз колоть упарился, вон, до сих пор мозоли сходят.

Князь усмехнулся в бороду, но с дровами тоже пообещал помочь. Так что вскоре попаданец наладил кустарное производство щелочного мыла, решив, что когда во второй половине лета зацветет ромашка — можно будет для улучшения запаха добавлять цветки растения в состав моющего средства. Мирославу мыло менеджер отдавал бесплатно, раз уж тот озаботился поставкой сырья, с остальных требовал по резане — кусочку серебра размером с ноготь мизинца.

Поначалу предлагали шкурки, в основном беличьи, но Никита, не имея понятия, что с ними дальше делать, от натурального обмена отказался. Правда, потом прикинул, что не мешало бы озаботиться меховой одеждой на зиму, а из шкурок можно было бы пошить что-то приличное. Но раз уж заявил, что серебром берет — то уж придется слово свое держать.

Кого-то это требование остановило, но большинство согласилось, потому как мыло хорошо показало себя в стирке, а связываться с недовольными бабами ни у кого желания не было. Так что монета потихоньку потекла-таки в мошну попаданца.

Кстати, и борода пошла в рост. Никита заметил, что некоторые мужчины в крепости бреют подбородок, оставляя только усы, а многие ходят с бородами. Значит, есть какое-то подобие зеркала, ежели только не просят товарища поработать цирюльником. Оказалось, что смотрятся любители побрить подбородки в отполированные до блеска бронзовые зеркала, привезенные купцами из Китая. Но было таких зеркал всего-то штук пять на все городище, причем одним из них владела княжеская семья. И продавать новгородцу зеркало никто из его владельцев не собирался ни за какие деньги. Тем более что Никита особо и не настаивал. Борода ему пока не особо мешала, а в случае чего можно будет и взаймы зеркало попросить, чтобы подравнять ножом растительность на лице. Потому что брить самого себя ножом, даже с применением мыльной пены, он как-то не решался.

Между делом Никита поинтересовался у всезнающего Шмарко, внешне чем-то смахивающего на актера Брондукова, какова иерархия в здешнем обществе. Слово 'иерархия' ратник не понял, пришлось объяснить, что оно означает последовательное расположение слоев или служебных званий от низших к высшим в порядке их подчинения. А если еще проще, то кто из местных знаменитостей кем является.

— А-а, ну так бы сразу и сказал, — протянул Шмарко. — А то придумал какую-то ирархию... В общем, главный тут у нас князь Мирослав Всеславович Лесовитый...

— Это что, фамилия такая, Лесовитый?

— Какая еще фамилия? Лесовитый — прозвище князя. Потому как городище наше лес окружает со всех сторон, на несколько дней пути на восход, закат и север. А на юг всего два дня, опосля степи начинаются. Ну вот, а в этих лесах наш князь самый главный, а до того отец его был главным, а до него его отец...

— Понятно, шишку держит семейство, — пробормотал Никита.

— Шишку? Зачем? — переспросил Шмарко.

— Ты давай не отвлекайся, рассказывай дальше.

— Второй человек после князя — сотник его, Кежедей, — загибал пальцы Шмарко. — Характером тяжел, на расправу скор, но ратников старается не забижать. Дальше десятники идут, их перечислять ни к чему, все одно не запомнишь. Есть еще волхв языческий, Огневед, которому огонь поклоняется, и который, грят, в медведя, волка али в сокола ясного оборачиваться способность имеет. К нему язычники наши за советом ходят, а то и болезнь какую заговорить-вылечить. Говорят, триста лет ему уже от роду, жил еще будто при прадеде князя нынешнего.

— А где он обитает?

— В лесу, где ж еще, на то он и волхв. День пути на восход, тропка неприметная к его землянке ведет, у горы Ветряной кончается. Там и обитает он, Огневед. Тоже ведь не угадаешь, может принять, а может и восвояси отправить, а пошто в немилость впал — поди догадайся. А Упурга, которая тебя зельем опаивала, она со всеми якшается, язычник ты, магометанин, иудей или христианин. Ворожит, боль зубную заговорить может, или грыжу там.

— Вот ты говоришь, у вас тут и христиане водятся, и магометане с иудеями... А храмы-мечети-синагоги имеются? Где они богу своему молятся? Есть у вас духовные лидеры, те же епископ, мулла и раввин?

— А зачем они? Последователи Христа, пророка Мухаммеда или потомки Яфета сами найдут путь к Богу, провожатые им не нужны.

— Хм, логично, — улыбнулся Никита, который был полностью согласен с такой постановкой вопроса. — А сам-то ты, Шмарко, какой веры?

— Язычник я, Перуну поклоняюсь, как и отец мой, и дед.

— О как! Интересно.

— А ты какой веры?

— Я-то? Православной.

— Христианин, — чуть заметно скривился Шмарко.

— Можно и так сказать. Ну у вас же тут толерантность, как я понял, людям без разницы, кто какой веры, лишь бы человек был хороший?

— Не знаю уж, что за талир... тулер... В общем, мыслишь верно, новгородец, человека мы по делам судить привыкли, а не за то, какому Богу он дары приносит.

От Шмарко узнал Никита и о юродивом, которого звали Съешка. На вопрос, с чего это к юродивому прилепилось такое странное имя, выяснилось, что бедолага появился у ворот их городища лет семь назад, был так же безумен, подпоясан цепью и протягивал всем кусок сухой земли со словами: 'А съешь-ка, съешь'. Прижился юродивый в поселении, а прозвище Съешка так к нему и приклеилось.

— Живет тем, что люди добрые ему подадут, — говорил Шмарко, выковыривая из носа засохшую козюльку. — Приходит в крепость — когда заблагорассудится. Бродит, про конец света вещает, а вечером уходит. Где ночует — то никому неведомо. Может, в лесу землянка у него есть, кто ж знает...

Да уж, юродивого Никита встречал регулярно, тот с утра обычно отирался возле княжеского терема, малец с кухни ему объедки выносил. С Никитой Съешка не заговаривал, только все больше вслед смотрел, отчего парню в спину словно иголочки невидимые вонзались.

А еще в доме Никиты завелась умная крыса. Проснувшись как-то поутру, попаданец обнаружил, что на полу возле его лавки на задних лапках, подогнув передние, стоит белый с черными подпалинками крыс и забавно водит носопыркой из стороны в сторону, явно принюхиваясь к запаху валявшихся перед ним нестираных после вчерашней тренировки портянок.

— Кыш! — шуганул грызуна менеджер, относившийся к этому семейству в принципе равнодушно, без излишней брезгливости.

Крыса равнодушно зыркнула на него и снова переключила свое внимание на попахивавшие прелым сыром портянки. Честно говоря, первой его мыслью было запустить в крысу сапогом, но в последний момент Строганов передумал. Раз уж кошки нет, то придется, похоже, как-то уживаться с грызунами.

— Эй, Крыс! — окликнул нежданного гостя Никита. — Жрать хочешь?

Обычно столоваться менеджер ходил на княжескую кухню. Но вчера Никита решил поужинать дома, и от Кудаша принес в хату узелок с едой, в котором закроил на завтрак кусок сала с горбушкой домашнего хлеба.

Крыса чувствовала себя по-хозяйски. Она так же нагло дождалась, пока попаданец порежет ножом сало и бросит ей не самый маленький ломтик, после чего с помощью передних лап принялась неторопливо его уничтожать.

— Вот же зараза, — покачал головой Никита, восхищаясь крысиному спокойствию. — Буду звать тебя Крысом. Но договоримся, что тырить ты ничего не будешь... Хотя и тырить-то, честно говоря, особо пока нечего. Будет жрачка — сам тебя угощу. И ничего не грызть, на сапоги даже не вздумай покушаться. Договорились? Вот и ладно.

Дожевав сало, Крыс так же неторопливо удалился в щель рядом с печкой.

'Сплошная антисанитария', — подумал менеджер, обматывая ноги несвежими портянками и соображая, у кого бы выклянчить кусок ткани, чтобы была хотя бы сменка. А то такими темпами и до грибка недалеко.

Понемногу, глядя, как управляется на кухне с печкой Кудеш, Никита начал осваивать и свою печь. Спички пока решил приберечь, воспользовался выделенным ему Шмарко по доброте душевной кресалом, с которым довольно быстро научился управляться. Дрова тоже ратник выделил, но за обещанную плату. Эдак, чего доброго, думал Никита, вся гривна за долги уйдет, и в руках подержать не успеешь.

Чугунки как утварь в городище отсутствовали напрочь. Все готовили в медной, реже железной, но чаще всего в простой керамической посуде. Обычно ставили на остывающую вечером печь керамический горшок, в него засыпались репа или свекла, всю ночь в тепле шел процесс автопереваривания в собственном соку, и наутро это ели. Никита тоже разжился таким керамическим горшком, в котором решил приготовить как-то кашу. А на керамической сковороде по примеру Кудаша на конопляном масле обжарил кусочки репы с первыми майскими подберезовиками и опятами. В лес он ходил со старшим сыном Шмарко Завидом — шустрым парнишкой 11 годков, знавшим все окрестные месторождения грибов и ягод. Блин, начало июня, а уже какое изобилие! Это что же дальше-то будет?!

Еще Завид менеджера на речку с собой взял, вернее, на тот ручей под названием Щучий, где тот ввязался в драку с Тузаром. Малец сказал, что в трех с половиной верстах от городища протекает большая река Шур, но туда его одного не пускают, потому как возрастом еще не вышел. Шур впадает в Итиль, по которому в южные земли торговые ладьи ходят. Дело опасное, вокруг только степи и кочевники, грабящие торговые караваны. По Шуру тоже ладьи ходят, но торговые редко, больше рыбачьи. Понятно, речь идет о Суре, которая у мордвы вроде бы раньше Шур называлась, догадался Строганов.

Ручей, кстати, название Щучий оправдал. В плетеные ловушки-верши, спрятанные пару дней назад в камышах у берега, набилось немало всякой живности, вот только в одной из них щука успела своих соседей по 'камере' схомячить, чтобы тем самым обеспечить себе более-менее комфортное существование. Но и оно было недолгим, похоже, уже сегодня вечером, подумал Никита, эта щука пойдет на ароматную ушицу.

Сам он тоже без улова не остался. Правда, для этого пришлось снимать портки с рубахой да лезть в прозрачную водицу, охлаждаемую бьющими снизу родниками. Как, впрочем, и Завиду, который держал бредень с одной стороны, а Никита — с другой. Глубина доходила менеджеру максимум до груди, тогда как Завид шел рядом с берегом, не погружаясь в воду ниже пояса. Пройдя до поворота ручья с десяток саженей и вернувшись обратно, вытянули бредень на пологий берег. В ячейках сети Никита не без удовольствия узрел трепыхавшуюся живность: семь окуньков, пяток подлещиков, три карася, два леща, приличных размеров щука и даже соменок.

'Однако, тут же все кишмя кишит рыбой, — офигел малость Никита. — Да-а, я точно в прошлое попал!'

Улов малец великодушно разрешил оставить менеджеру себе. Никита, не желая утруждать себя поварскими заботами, по возвращению в городище отволок всю пойманную рыбу на княжескую кухню.

— Жениться тебе надо, без бабы в хозяйстве никак, — веско заметил Кудаш, натирая потрошенную рыбу дефицитной солью. — А она и приберется, и поесть сготовит, и под бочок ляжет, согреет.

— Что же мне, на первой встречной жениться прикажешь? — усмехнулся Никита.

— Отчего же на первой? Вон, Вастаня без мужа уже вторую весну мается, как на охоте сгинул под медведем, а баба еще ничего, в самом соку. Правда, детишек у нее трое, ну так это не вопрос, там ее мамка и тятька подмогнут, ежели что.

— Все это, Кудаш, замечательно, но я привык женщину по любви выбирать, а не по тому, как она хорошо прибирается и готовит. Согласен, в постели твоя Вастаня тоже, может быть, ничего, но наверняка она старше меня, а это неправильно как-то.

— Эхма, с таким подходом так всю жизнь бобылем и проживешь. Аль у тебя в Новгороде зазноба осталась?

— Да ну какая зазноба.., — засмущался Никита, вспоминая, что в Пензе 21 века у него с девицами как-то не особо складывалось. То с одной замутит, то с другой, а вот так, чтобы зацепила и на всю жизнь...

Кудаш понял смущение по-своему.

— Слыхал я, сбежал ты от купца новгородского, который хотел насильно на дочке своей тебя женить. Правду люди молвят?

— Правду, так что нельзя мне пока в Новгород вертаться.

В этот момент с легким скрипом отворилась дверь, и в проеме показался юный помощник Кудаша.

— Дергун, стервец этакий, вечерняя трапеза скоро, где тебя носит? Ну-ка, хватай с печки горшок и неси на княжеский стол. А потом осетра копченого отнесешь, да смотри, не урони ничего, как в прошлый раз, а не то выпорю... Никитка, ты-то сам, небось, проголодался? Давай я тебе в чашку бульончику из перепелицы налью. И мяса белого подложу с репой, сытнее, чем воду-то одну хлебать. На вот нож, отрежь себе хлеба ржаного, ковригу только из печи достал перед твоим приходом.

Специальная печь для изготовления хлеба находилась во дворе. Пек его сам Кудаш, и получался хлеб из теста, замешанного не на дрожжах, а на квасном грибке, на удивление вкусным. Поэтому Никита с удовольствием отчекрыжил себе изрядный ломоть и, устроившись в уголке, неторопясь приступил к трапезе.

А тем временем Изок подошел к концу. А с ним и обещанное обучение ратников азам восточной борьбы. Экзамен сдавали на глазах у самого князя. В конце показательных выступлений Мирослав поинтересовался у Никиты:

— И что, смогут теперь мои ратники выстоять в кулачном бою против Кежедея?

— Конечно, полтора месяца — это не полтора года, — с сомнением протянул Строганов.

— Нешто плохо готовил? — усмехнулся князь. — На попятную собрался?

Ну вот попробуй объясни ему, что шесть недель — это нет ничего для кунг-фу, которое изучают всю жизнь! Если только...

— Ладно, выставлю на бой Мышату.

— Мышату? Он же ниже Кежедея считай на голову, где ему против сотенного выстоять!

— Зато способный. А в кунг-фу, как ты, княже, успел заметить, размер не всегда имеет значение. Только дозволь Мышате посохом пользоваться.

— Пусть пользуется, от Кежедея его и посох не убережет, — уверенно заявил Мирослав.

Мышата и впрямь был самым скромным по габаритам ратником из сотни Кежедея. Однако усердие в тренировках показал неплохое, схватывал все на лету, словно родился не на Средней Волге, а в каком-нибудь шаолиньском монастыре. Да и растяжка от природы у парня была приличная, на шпагат лучше самого Никиты садился. А особенное старание проявил в работе с посохом, за пару недель научившись так им махать, что и наставнику нелегко было справиться с молодым ратником.

Когда Никита его вызвал из строя, на лице Мышаты не дрогнул ни один мускул.

— Кежедей, будешь биться с ним, — кивнул на низкорослого соперника Мирослав. — Дозволяю Мышате биться с посохом. Ты тоже посох возьмешь?

— Зачем он мне, я и так с Мышаткой разделаюсь, — ощерился бугай, стягивая с себя рубаху.

Поединок длился меньше минуты. Поначалу Мышата кружил вокруг соперника, выбирая удобный момент для атаки, а потом незаметным движением заплел ноги Кежедея одним концом посоха, опрокидывая визави на песок, и другим концом обозначая серию ударов в болевые точки поверженного врага. Князь покачал головой, а Никита не смог сдержать самодовольной ухмылки.

— Так нечестно! — заявил, поднимаясь, Кежедей. — Давай еще.

Мышата пожал плечами и бой продолжился. На этот раз он действовал более жестко, проведя несколько довольно чувствительных выпадов по корпусу оппонента. В один из моментов Кежедею вроде бы удалось перехватить посох, и он радостно оскалился, ломая его о колено. Но спустя мгновение попался на тот самый 'хвост дракона', который когда-то продемонстрировал Мирославу Никита.

— Довольно, — поднял руку князь, призывая бойцов разойтись. — Вижу, что время ты, Никита, Алексеев сын, зря не терял, а посему достоин обещанной награды.

В общем, удостоился Никита княжеской похвалы и получил аж целую серебряную гривну, так что с полным правом мог назвать себя лучшим работником месяца, учитывая, что с долгами расплатился благодаря резанам за проданное мыло. На что потратить гривну, он еще придумает. Была мысль прикупить скотину или птицу домашнюю. Так ведь уход за ней нужен, а столоваться ему вроде как разрешили на княжеской кухне бесплатно. Смысл тогда в домашней живности? Хотя, конечно, не совсем удобно каждый божий день самого князя и его семейство объедать. Вот в самом деле, была бы у него хозяйка, что бы хозяйство по дому вела — тогда другое дело. А девки тут попадались местами ничего, симпатичные. Особенно одна, Сияной звали, как поведал Шмарко, когда Никита повернул голову вослед шедшей из леса с полным лукошком грибов и ягод красавице. Жила Сияна на другом конце городища с отцом, матерью, и добрым десятком братьев и сестер.

В другой раз Никита специально подловил девицу, словно бы невзначай прогуливаясь у ее двора мимо плетня, за которым Сияна свиньям корм давала, а младшие братья ее и сестры во что-то играли. Та, завидев прохожего, зарделась, быстро выплеснула в корыто из ведра остатки и убежала в дом.

Ну а что, подумывал Никита, вот возьму и сделаю предложение, зашлю сватов или как тут принято... Поделился мыслью с Шмарко. Да только огорошил тот Никиту, заявив, что глаз на Сияну положил не кто иной, как сам Кежедей, так что лучше ему, гостю новгородскому, судьбу не испытывать. Жена у сотника когда-то была, да прибил тот ее, заподозрив в измене. А она как раз на сносях была. В другой раз из похода привез как-то наложницу, да и та вскоре зачахла и отдала своему Аллаху душу, так и не родив никого своему хозяину. И вот уже второй год Кежедей приглядывается к Сияне, даже с отцом ее разговор имел, но о чем говорили и чем разговор тот закончился — Шмарко было неведомо.

'Соперник силен, пользуется авторитетом, но, похоже, садист еще тот. Ладно, выясним ситуацию', — подумал Никита и решил, что не мешало бы прогуляться на то поле, на котором его в этот мир закинуло. Глядишь, найдет отгадку перемещения во времени. Потому что на мистификацию окружающее уже отнюдь не смахивало.

На следующее утро, проведав посевы картошки, чеснока, помидора и огурца, отправился под бдительными взглядами дозорных в обход крепостной стены к тропке, по которой его когда-то бездыханного привезли в крепость. Вот и Щучий ручей, а здесь он вразумлял Тузара. Мимо конопляного поля, где конопля уже выше его роста...

Никита остановился на краю поляны. Зеленела трава, ветерок гнал по лазоревому небу легкие облачка, в лесу перекликались птицы. Ничто не предвещало ни грозы, ни каких-то других коллизий. Строганов вышел на середину поляны, как в тот раз, упал навзничь, раскинул в стороны руки и закрыл глаза. Где-то возле правого уха застрекотал кузнечик, потом колышущаяся на ветру травинка принялась упорно щекотать шею. А затем на него надвинулась тень, которую он заметил даже сквозь опущенные веки, и послышалось чье-то тихое сопение. Никита медленно открыл глаза и увидел над собой над собой огромный лохматый силуэт.

'Медведь', — подумал менеджер, холодея от страха. Но в следующее мгновение понял, что ошибся.

Глава 5. Огневед. Смертельная схватка

Это был не медведь. Это был высокий, крепкий с виду старик, в накинутой сверху медвежьей шкуре. На плече его примостился огромный черный ворон, косивший на Никиту правым глазом. А на его седовласой голове, словно шлем, красовалась медвежья морда. Старик держал в руке резной посох, на боку его висел приличных размеров нож в добротных кожаных ножнах.

Он стоял и молча смотрел на Никиту, загораживая собою солнце. А тот, глядя на возвышавшуюся над ним фигуру, смог произнести только одно слово:

— Огневед?

Сам не понял, как это имя пришло ему в голову. Может быть, сложилась в мозгу какая-то мозаика из рассказов Шмарко про волхва языческого и увиденного сейчас. Но произнес он имя скорее утвердительно, чем вопрошающе. Старик неторопливо погладил свою длинную, до пояса, бороду, и вдруг, неожиданно широко улыбнувшись, протянул Никите руку:

— Огневед я, других таких в округе нет. Поднимайся, гость дальний, дело у нас с тобой.

Ладонь у волхва оказалась сухой и крепкой. Когда менеджер встал на ноги, то оказалось, что ростом старец оказался даже чуть выше попаданца.

'Если он и сейчас так выглядит, — подумал Никита, — то в лучшие свои годы Огневед, вероятно, был настоящим былинным богатырем'.

А вслух спросил:

— О каком деле вы... ты говоришь?

— Идем, сам все узнаешь.

И повернувшись, Огневед направился с поляны прочь, даже не оборачиваясь. Видно, был уверен, что Никита последует его приглашению. Тот не стал разочаровывать старика, двинувшись следом.

'Зачем я с ним иду? — думал Никита, перепрыгивая через какие-то поросшие мхом коряги. — Мало ли, вдруг он собирается принести меня в жертву?'

Однако словно неведомая сила тащила его на невидимом аркане следом за стариком.

Волхв, по-прежнему не оборачиваясь, широко шагал по чуть заметной тропке, Никита за ним едва поспевал. Шли они на восток, не останавливаясь ни на минуту. Ролевик не считал себя слабаком, особенно после полутора месяцев жизни в крепости и ежедневных тренировок, однако часа через три почувствовал, что в таком темпе долго не протянет.

— Товарищ волхв, а можно чуть помедленнее?

Огневед так резко притормозил, что Никита едва не воткнулся в его прикрытую медвежьей шкурой широкую спину. А ворон, каркнув, взметнулся с плеча и уселся на ближайшую ветку дуба толщиной с ногу слона.

— А это, новгородец, — слово 'новгородец' Огневед выделил с какой-то иронической интонацией, — для тебя будет первый урок. Выдержишь — перейдем к следующему.

Никита хотел было с ноткой возмущения поинтересоваться, что еще за уроки от языческого жреца на его голову, но тот уже продолжил путь как ни в чем ни бывало.

Менеджеру ничего другого не оставалось, как двинуться следом за Огневедом.

На удивление, после короткой передышки идти было полегче. То ли вошел попаданец в этот ритм, то ли так называемое второе дыхание открылось, но с шага он уже не сбивался, да и не свербела в мозгу мысль о привале.

Между тем стемнело, а они подождали идти по едва заметной тропинке, не снижая скорости. Ворон шуршал крыльями где-то поблизости, периодически оглашая воздух резким карканьем. Никита просто смотрел в спину волхва, прущего вперед, словно робот. Ему даже не было страшно рядом с языческим жрецом, хотя то и дело то спереди, то сзади, а чаще откуда-то с боков раздавались загадочные звуки, а порою Никите чудились из тьмы отражающие лунный свет глаза хищников. Он уже потерял счет времени, двигался вперед будто на автомате, и как-то не заметил, что уже наступил рассвет. Первые солнечные лучи робко пробивались сквозь густые кроны вековых деревьев. Никита на ходу потянулся, зевнул, словно бы после нескольких часов сна, и тут наконец волхв сказал обнадежившие Строганова слова:

— Почти пришли.

И действительно, не минуло и часа, как лес закончился, и они остановились у подножия горы, на вершине которой в кронах сосен гулял ветер. Никита вопросительно поглядел на допотопного Сусанина, тот молча мотнул головой, мол, двигай за мной. Шли едва заметной тропкой, которую человек неопытный и не углядел бы. Миновали густые заросли, и оказались перед гротом, вход в который закрывала тяжелая дубовая дверь. А перед дверью по бокам стояли истуканы — два деревянных столба к какими-то рунами. Жилище старого волхва не впечатляло убранством, все было по-спартански просто: небольшая, обмазанная глиной печка в углу с дырой дымохода в потолке, две лежанки из лапника, грубо сколоченный стол, такого же качества табурет и короткая лавка. Имелся еще здоровый сундук в углу, но вроде бы без замка. Похоже, и впрямь Огневед не опасался, что кто-то рискнет пробраться сюда в отсутствие хозяина и тем более что-то у него спереть. За время, проведенное в селении, Никита слышал разные истории о волхве, и хотя относился к приписываемой тому магической силе скептически, все же не мог не понимать, что такие легенды рождаются не на пустом месте.

— Располагайся, гостем будешь, — кивнул на лавку Огневед, а сам уселся напротив. — Устал с дороги? Вижу, что устал. Сейчас накормлю тебя, опосля спать ляжешь, а уже нас светлую голову и поговорим.

Оказалось, что в гроте имелся еще и погреб, замаскированный покрывавшим пол зеленым ковром лапником, отчего в жилище стоял терпкий еловый аромат. Старик запалил лучину, откинул крышку подпола и спустился вниз.

— Иди-ка прими,— послышался его приглушенный голос.

Никита подошел к проему в полу, и Огневед принялся подавать ему глиняные горшочки, вместо еще не изобретенной полиэтиленовой крышкой прикрытые сверху засохшими лепешками из теста и обмотанные по горловине какой-то травой. Из подпола было извлечено три таких горшочка, кусок вяленого мяса и кувшин литра на полтора, в котором оказался ягодный напиток типа морса.

— Печь топить недосуг, поснедаем холодное, — объяснил Огневед.

Затем зачерпнул деревянной ложкой из горшочка грибы, закусывая половинкой черствой лепешки, исполнявшей роль крышки. Глядя, как смачно хозяин уплетает выложенную на стол снедь, Никита непроизвольно сглотнул слюну и присоединился к трапезе. Его не смутило даже то, что пить им пришлось поочередно из одного кувшина, хотя в прежние времена менеджер на такое вряд ли бы сподобился.

Минут через десять Огневед отодвинул в сторону опустевшие сосуды, положил свои крепкие кулаки на стол и, глядя собеседнику в глаза, произнес:

— А теперь и о деле поговорим. Вижу, послан ты нам богами из мира не нашего, оградить землю моих предков от посягательств басурман. А ждать их появления осталось недолго, чую, не пройдет и трех лет, как заявятся.

'Трех? — удивился про себя Никита. — Я-то прикидывал, что лет семь еще есть в запасе. Хотя ведь наши историки могли и ошибиться на год-другой, никто же бересту не находил с записями, что такого-то числа такого-то месяца и такого-то года полчища Батыя подступили к стенам крепости'.

— В прежние времена я бы и сам встал против гостей незваных биться, но годы берут свое, — продолжил Огневед. — Потому меч свой я решил тебе передать.

Он поднялся и прошествовал к сундуку, что-то пробормотал, склонившись над ним, и только после этого поднял крышку. Извел оттуда нечто длиной чуть более метра, замотанное в льняную ткань. Размотав ее, обнажил меч в потертых кожаных ножнах.

— В руки пока не даю, покажешь себя хорошо — будет твой, — сказал Огневед.

Торчавшая из ножен рукоять была сработаны без излишеств. А вот обоюдоострый клинок, когда хозяин выдвинул его из ножен, впечатлял. Вдоль отполированной до блеска поверхности тянулась руническая вязь, и веяло от меча такой силой. Что Никита невольно отодвинулся.

— Соскучился меч без работы, крови бы ему испить, чтобы былую силу набрать, — усмехнулся в бороду Огневед. — Только лучше крови недруга, а этого, чувствую, не так долго еще ждать придется.

— Спасибо, конечно, меч знатный, — пробормотал Никита. — Да только я никогда не был силен на мечах.

— Верно речешь, мечом еще нужно биться уметь, а этот и вовсе чужих рук не любит. Но я нашептал ему, что вверяю надежному отроку, он вроде как не против. А как биться — тому я тебя и обучу.

'Совсем крыша у деда поехала, — подумал Никита. — Уже и с железками разговаривает. Хотя что с него взять — пещерный человек, погрязший в суевериях'.

— Пока уберу, время придет — потешишься, — сказал Огневед, вновь заматывая оружие в тряпицу.

— Я извиняюсь... А долго продлится обучение? А то ведь у меня там хозяйство, за посадками следить надо.

— Обучение недолго продлится, три дня. Изопьешь моего отвара — и урок усвоишь.

'Что-то зачастили они с настойками. То Упурга какой-то гадостью опоит, то Огневед собирается влить в меня очередную порцию местного зелья. Как бы ноги не протянуть'.

— А помимо владения мечом научу еще кое-чему, — неожиданно добавил Огневед. — Это тебе тоже пригодится.

Этим 'бонусом', как вскоре выяснилось, были два вида настойки. Первая одаряла способностью терпеть практически любую боль в течение нескольких часов, а, к примеру, зубную и вовсе несколько дней, если верить старику. Небольшой эксперимент был проведен, что называется, не отходя от кассы. Глотнув отдававшего медовухой зелья, Никита по указанию Огневеда лег на постель из еловых лап, даже ему, вроде бы привыкшему за полтора месяца к отсутствию комфорта, показавшуюся поначалу дико неудобной, и смежил веки. Лежал, думая, как же так могло получиться, что занесла его нелегкая на восемь веков назад. Не иначе попал в какую-то временную петлю, другого объяснения практичный мозг менеджера не находил. Спустя несколько минут услышал голос старика:

— Глянь-ка сюда.

Открыв глаза, увидел, что Огневед тычет ему в тыльную сторону ладони приличных размеров иглой, с виду штопальной, причем на месте укола уже выступила капелька крови.

— Э-эй, это еще зачем? — встревожился Никита, отдергивая руку.

— А это чтобы ты не сомневался, что зелье мое силу имеет, — усмехнулся волхв. — Используй его перед сечей. А вот и второе средство. Но испробуешь ты его, только когда настоящая нужда будет.

— А что там? — кивнул молодой человек на исписанную рунами деревянную пробирку с затычкой в узком горлышке.

— Напиток смерти. Ежели захочешь мертвым сказаться — сделаешь отсюда глоток, и для всякого сердце твое перестанет биться от заката до рассвета.

— Или от рассвета до заката, — продолжил Никита.

— Или так, — кивнул волхв. — Но запомни, что использоваться зелье можно только единожды, на второй раз ночь может тебя не отпустить.

По спине Никиты пробежали мурашки, и он невольно поежился. Ну и зачем ему эта отрава? Что еще за случай, когда напиток сможет ему пригодиться? Нет, конечно, в жизни случается всякое, но пока еще ему не приходилось притворяться мертвым, чтобы спасти свою жизнь. Все-таки в цивилизованном обществе живем, товарищи! Ну или жили, хотя даже здесь и то какая-никакая цивилизация.

В общем, стал Никита обладателем двух деревянных 'пробирок', причем о подарке Огневед ему строго-настрого запретил кому-либо рассказывать. С виду они были похожи, но перепутать их было трудно. Та, в которой хранилось обезболивающее, была темнее, словно пользовались ею дольше, соответственно, содержавшая 'мертвую воду' выглядела менее поюзанной. Впрочем, Никита искренне надеялся, что эти зелья ему не пригодятся. Он бы и не стал их брать, да как-то неудобно было отказывать этому мощному старику.

Тут же совершенно не к месту вспомнилась фраза Остапа Бендера из романа '12 стульев': 'Кто, по-вашему, этот мощный старик? Не говорите, вы не можете этого знать. Это — гигант мысли, отец русской демократии и особа, приближенная к императору'. На отца русской демократии Огневед походил мало, зато вполне мог оказаться гигантом мысли. Ну или преизрядным алхимиком, коль составляет такие чудодейственные отвары.

А вот что касаемо умения работать с мечом, тут одной чудесной водой не обошлось. То есть очередной вонючий отвар ему приходилось пить все три дня, что Огневед занимался с Никитой — утром по целой берестяной кружке, после чего следовали часа три занятий. В первый день дрались на деревянных мечах, что в итоге оказалось верным решением, потому что дерись они боевым оружием — уже через минуту после начала урока попаданец лишился бы руки, ноги и головы. Но, видно, зелье все же давало кое-какой эффект, потому что все приемы, что демонстрировал ему Огневед, Никита впитывал в себя, как губка. Кстати, и выжат после таких занятий был, как та же губка.

В первый день они занимались на полянке недалеко от грота с рассвета до полудня, потом перекус, пара часов отдыха и снова в бой, уже до заката. На исходе первого дня чуть живой Никита кое-как дополз до своей, гостевой лежанки, успел вяло отмахнуться на предложение перекусить и отрубился. Спал как убитый, без сновидений. Утром едва продрал глаза, когда Огневед принялся на рассвете его тормошить.

— Рано пока лености предаваться, нам еще два дня с тобой искусство владения мечом изучать. У других годы на это уходят, — пояснил волхв, буквально за шкирку подымая гостя с лежанки.

Мышцы ныли так, словно он вчера в одиночку разгружал вагон с мукой. Или сахаром, в общем, с чем-то тяжелым. Каждое движение доставляло боль. Кое-как доплелся до бившего неподалеку родника, освежил лицо, прополоскал рот, глотнул ледяной водички. Немного полегчало. Все еще стоя на коленях, глянул на заливавшегося соловья, оккупировавшего ветку росшей рядом с источником ивы.

— Хорошо же ей, глупой птахе, — пробормотал Никита. — Никаких тебе забот, порхай с ветки на ветку да пой в свое удовольствие.

Второй день занятий принес новые знания, которые благодаря, вероятно, выпитому вновь с утра диковинному отвару закреплялись на удивление легко. На этот раз дрались на железных, но тупых мечах. Синяков на теле Никиты прибавилось, но к вечеру отражал натиск Огневеда он уже вполне успешно, да и сам нередко атаковал, заставляя отдувавшегося волхва с трудом обороняться.

— Вижу, мой урок идет тебе впрок, — довольно пробурчал Огневед, накладывая на синяки и ссадины ученика какую-то вонючую мазь.

Никита неожиданно подумал, что мог бы довериться этому старику, рассказать ему свою удивительную историю. Может, что бы и посоветовал, в смысле, как воротиться ему в свое время.

— Послушай, Огневед, а не хочешь узнать, кто я на самом деле и откуда прибыл?

— А пошто мне это знать? Все, что нужно — мне духи леса о тебе поведали, а лишнее знать — голове страданье.

Мда, вот и думай теперь, что ему там какие-то лешие и кикиморы рассказали. А самое главное — совета, как помочь вернуться в будущее, он, похоже, не услышит.

На третье утро Никита встал чуть легче, чем накануне. Снова сбегал к роднику, подвился пению соловья, который словно и не покидал свою ветку. В этот раз, прежде чем дать гостю выпить отвару, Огневед вручил ему свой рунический меч, при этом тяжко вздохнув:

— Ну что ж, кланяюсь тебе в последний раз, Лютый, и доверяю тебя новому хозяину. Служи ему так же верно, как и мне служил.

Никита со странным благоговением принял заключенный в ножны клинок. Обнажил его, любуясь игравшими на металле отсветами факела. Лезвие было настолько острым, что край ногтя, которым Никита проверил заточку, был срезан начисто.

Ножны крепились специальной перевязью на спине, этот вариант Никите понравился больше, чем стандартное ношение на поясе. Именно так носили мечи герои исторических блокбастеров и компьютерных игр, в том числе персонаж его любимой игры в жанре action-adventure 'Assassin's Creed'.

'Ладно, что-то я обрадовался раньше времени, — охолонул себя молодой человек. — А смогу ли я убить человека, даже если овладею мастерством фехтования на мечах?'

И словно услышав мысли своего гостя, старик с самым серьезным видом произнес:

— Знаю, лишать никого жизни допрежь тебе не доводилось. Однако рано или поздно придется встать перед выбором: либо ты врага, либо он тебя.

— А если меня будут терзать сомнения?

— Не будут, — уверенно заявил Огневед. — Я тебя научу убивать. Есть у меня... способ.

Не очень-то понравились Никите эти слова. Но он молча кивнул, соглашаясь, что в это смутное время легко было расстаться с жизнью, а потому каждый мужчина должен уметь за себя постоять. Одно дело — стрелять по дальней цели из лука, как это себе представлял менеджер, и совсем другое — нанести смертельное увечье стоявшему перед тобой человеку. Опять же, тот тоже будет пытаться тебя убить, и тут уже кто ловчее и проворнее. Так пускай старик учит мастерству выживания в рубке мечами.

Но прежде чем провести этот урок, Огневед заставил Никиту снова выпить какой-то дряни. Хотя на этот раз зелье не почудилось попаданцу таким уж противным, оно было скорее с кислинкой и терпким.

— А теперь идем в поле, — велел волхв, направляясь к выходу и не оглядываясь.

В руке он держал боевой меч, впрочем, с виду попроще того, что вручил ученику, но от того оружие в его могучей длани не казалось менее опасным. Тем более что никаких доспехов ни на Никите, ни на Огневеде не было. Не считать же таковыми кожаные наручи! Ну да, от запястья до локтя руки защищены, но и то при сильном ударе даже толстая дубленая кожа может не спасти от серьезного увечья.

Поле — тут старик малость преувеличил. Это была полянка метров 30 в окружности, траву на которой — особенно в центре — как следует за предыдущие два дня истоптали Огневед и его воспитанник. И вот они снова сошлись лицом к лицу, теперь уже с боевыми мечами в руках.

— Готов ли ты к главному уроку в своей жизни? — глухо спросил волхв, глядя на соперника из-под густых, белых бровей.

Никита медленно выдохнул, закрыв глаза. Он испытывал какое-то необычное и необъяснимое чувство, казалось, кожу пронизывают мириады микроскопических иголочек. Потом эти иголочки проникли в его мозг, стали там копошиться, будто маленькие паразиты, отчего под опущенными веками замелькали радужные пятна. И в то же время чувствовал, как наполняется уверенностью, как вскипает в нем кровь, как бурлит адреналин, требуя немедленного выхода скопившейся в нем энергии.

Он открыл глаза и твердо произнес:

— Я готов!

В тот же миг Огневед сделал резкий выпад, и Никита только в последнее мгновение успел выставить свой меч, блокируя смертельное движение направленного ему в горло лезвия. Он хотел крикнуть, что это не шутки, так можно и убить ненароком, но вместо этого сам сделал рубящее движение, и на этот раз уже волхву пришлось проявлять реакцию, блокируя удар Лютого.

И закружился смертельный танец! Выпад, блок, взмах, уклон, кувырок, удар по ногам, прыжок... Противники наскакивали друг на друга с таким остервенением, что, казалось, они всерьез вознамерились искрошить друг друга в капусту. Клинки взлетали и опускались с немыслимой скоростью, сталь сверкала в лучах восходящего солнца, требуя крови, бойцы то сходились вплотную, то расходились на пару шагов, чтобы в следующий момент снова обрушить друг на друга град смертельных ударов.

Никита видел себя словно со стороны, и думал, что вот так, наверное, дерутся берсерки или те, кто хочет быть похожими на них, пожирая пригоршнями мухоморы. И может быть, именно то, выпитое перед боем зелье и сделало его таким. Или почти таким, ведь он не потерял способность осмысливать происходящее. Не иначе, какая-то улучшенная версия зелья для берсерков. Но не будет же он каждый раз пить эту дрянь! Или все-таки старик снабдит его и третьей деревянной пробиркой?

Все эти мысли проносились в мозгу Никиты как-то отстраненно, а тело действовало в собственном, боевом режиме. Будь он Никитой Строгановым, только что попавшем в это время, то давно бы уже рухнул без сил, а сейчас продолжал биться как ни в чем ни бывало. И седовласый волхв, казалось, ничуть не устал, на его лбу всего лишь чуть выступила испарина.

— Я убью тебя! — прорычал старик, вновь бросаясь вперед.

И в этот момент Никита увидел перед собой перекошенное яростью лицо какого-то монстра, с пеной у рта, готового не просто зарубить его, но и стащить с него еще живого кожу и полакомиться его потрохами.

— А-а-а! — заорал Строганов.

Он каким-то немыслимым образом извернулся, пропуская в миллиметре от своего лица блеснувший холодной сталью клинок, и тут же повел свой снизу вверх, распарывая живот врага от паха до груди.

А мгновение спустя словно сработал какой-то внутренний тормоз. Никита замер, тяжело дыша, и будто в рапиде наблюдая, как из ослабевших пальцев Огневеда выпадает перемотанная кожей рукоять меча. Старик посмотрел на свой распоротый живот, упал сначала на колени, а затем завалился на спину.

— Огневед!

В ужасе от содеянного Никита склонился над поверженным волхвом, не зная, что предпринять. А Огневед улыбался, хотя улыбка казалась страшной — на губах его выступила пузырящаяся кровь.

— Ты все сделал правильно, — с усилием прошептал старик. — Тебе нужно было научиться убивать, а Лютому — вспомнить вкус крови. Если бы ты этого сделал — то мне пришлось бы тебя убить. Мое же время истекло, и нет смерти краснее, чем в бою.

— Как, как ты мог?! — едва сдерживая слезы, простонал Никита.

— Мой срок вышел, — словно не слыша, продолжил волхв. — Меня ждет Ирий, и я иду туда с чистым сердцем и светлой душой. Ты же, отрок, ничего не бойся, бери меч и возвращайся в городище. Но прежде устрой погребальный костер. Пообещай мне!

— Хо... хорошо, обещаю, — выдавил из себя Никита.

— Встретимся в Ирие.

В следующий миг взгляд старика потух, веки опустились, и он замер, вытянувшись на окропленной кровью траве. Никита с остекленевшим взглядом молча сидел рядом, пытаясь переварить событие, непосредственным участником которого он только что стал.

'Я убил Огневеда, убил волхва!' — билась в его мозгу одна и та же мысль.

Неизвестно, сколько он так просидел возле неподвижного тела. Из забытья его вывел шум на опушке леса. Там бесстрашный лось задумчиво щипал сочную, густую траву. Тут же словно у Никиты из ушей вытащили беруши, и звуки окружающего мира объяли его со всех сторон. Щебет птиц, стрекот кузнечика, шум ветра в кронах деревьях, журчание недалекого ручья... Жизнь вокруг продолжалась, текла своим чередом, и смерть одного волхва никого не волновала, разве что сидевшего рядом со стариком его убийцу.

Что ж, нужно исполнить последнее желание Огневеда. Никита поднялся, направляясь к жилищу. Дров в поленнице сбоку от входа в грот было достаточно для погребального костра, кресало имелось, и спустя полчаса языки пламени объяли мощное тело Огневеда, чья душа отправилась в Ирий к своим предкам.