| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Мне придется вести мужчин на смерть. Но эти мужчины еще недавно были детьми. Иные побриться даже не успели. И скоро я должен буду обрести хладнокровную силу, Чтобы крикнуть им или шепнуть 'Кадима!' И шагнуть вперед самому. [12]
Под его знаменем собралось 500 добровольцев, в основном ремесленники Пражского предместья. Они честно исполнили свой долг, задержали врага, и почти все погибли в бою. В живых осталось лишь несколько человек, среди них тяжелораненый Иоселевич. Отражая контратаки, русские колонны продвигались вглубь к старому валу, окружавшему само предместье. После четырехчасового боя, оставшись без командования из-за ранения генерала Зайончека оборона повстанцев разбилась на несколько отдельных очагов сопротивления. В конце концов обойденные с флангов поляки отдали и эти позиции., здесь попал в плен генерал Гейслер. Еще более увеличил беспорядок взрыв склада порохового завода, унесший множество жизней. Вавржецкий тщетно пытался навести хотя бы минимальный порядок. Остатки польских войск начали отступать в сторону центра предместья, а затем к реке. Перейдя мост, избежать окружения удалось двум тысячам человек, восемь сотен утонуло, переплывая Вислу.
Из воспоминаний участника штурма генерала фон Клугена.
— В нас стреляли из окон домов, с крыш и, врываясь в дома, наши солдаты умерщвляли всех, кто им ни попадался. Ожесточение и жажда мести дошли до высочайшей степени, офицеры были уже не в силах прекратить кровопролитие. Жители Праги, старики, женщины, дети, бежали толпами к мосту, куда стремились также и спасшиеся от наших штыков защитники укреплений, когда вдруг раздались страшные вопли в бегущих толпах, потом взвился дым, показалось пламя. Один из наших отрядов, посланный по берегу, зажег мост на Висле и отразил отступление бегущих. Наши солдаты стреляли в толпы, не разбирая никого, пронзительный крик женщин, вопли детей наводили ужас на душу. Справедливо говорят, что пролитая человеческая кровь возбуждает род опьянения. Ожесточенные солдаты в каждом живом существе видели губителя наших во время восстания в Варшаве. 'Нет никому пардона!' — кричали они, умерщвляя всех, не различая ни лет, ни пола. В пять часов утра мы пошли на штурм, а в девять часов уже не было ни польского войска, защищавшего предместье ни самой Праги, ни ее жителей. Дошедшие до остервенения казаки начали грабить и жечь. Из разбитой, уже объятой огнем аптеки вынесли на улицу огромную бутыль спирта. — Славное винцо! — похваливали распивая.
Из донесения графа Суворова-Рымникского, 7 ноября 1794 года. Преодолевая всех трудности и превозмогая упорную защиту неприятеля на трех укреплениях, наши войска ворвались в Прагу. Страшное было кровопролитие, по улицам на каждом шагу лежали убитые.
Все площади устланы телами; последнее и самое страшное истребление происходило на берегу реки Вислы, в виду населения Варшавы. Это ужасное зрелище привело его в трепет, а подоспевшая к берегу наша полевая артиллерия действовала с таким успехом, что многие дома в городе были разрушены, одна бомба упала среди заседания, так называемой, высшей польской рады, от чего присутствовавшие разбежались, но все-таки осколком убит был ее секретарь.
От свиста ядер и от разрыва бомб поднялись по всем улицам города стоны и вопли. В набат ударили повсеместно. Унылый звон колоколов, сливаясь с рыданием народа, производил подавляющее впечатление. В Праге по улицам и площадям кровь текла ручьями. Потери определялись только приблизительно, с русской стороны несколько выше 2000 убитых и раненых, поляков с оружием в руках погибло до 8000 и около 12000 мирных жителей. Желая произвести впечатление на переговорах о капитуляции, Суворов отдал приказ не хоронить погибших. — Возмутительно, что командир Новицкий человеколюбиво предал земле убитых, так же содержит пленных ласково, а раненых велел отвести в Люблин.
Прибывшие после полуночи и принятые в русской ставке на следующее утро, депутаты проходили среди мертвых тел и дымившихся развалин. — С Польшей у нас нет войны, я сокрушаю толпы мятежников и желаю мира и покоя благонамеренным. — ответил Суворов на предложение вступить в переговоры о мире,
Он, выдвигая требование о вступлении русской армии в город на следующий день, взамен обещал именем императрицы предавать прошлое забвению и, после сложения оружия, распустить по домам польские войска. Им, как и жителям Варшавы гарантировалась личная свобода и сохранность имущества.
Главнокомандующего, вместе с членами Верховной рады, призвали к королю, выслушать возвратившихся представителей городского магистрата. Обращаясь преимущественно к нему, король настаивал на неизбежности сложения оружия. — Столица не хочет более сражаться. Вавржецкий с горечью заметил, что 'затеяв революцию, хотят так подло ее кончить' — У нас есть еще двадцать тысяч, и наберется до ста пушек, постыдно с такими силами сложить оружие. Войско уйдет в Великую Польшу занятую пруссаками, мы их одолеем и, пока Фридрих II снесется с союзниками о помощи, настанет зима. Между тем Ваше Величество напишет императрице. Пусть объявит, чего она хочет от несчастной страны. Если мы не в силах защитить революцию и спасти отечество, по крайней мере, можно вытребовать какие-либо гарантии для разоренной, поверженной Польши, а если и этого нельзя, то погибнем со славою,
В ответ на призывы городского магистрата о скорейшем выводе войск из Варшавы, 'ни в ком из них не было видно духа революции', Верховная рада приняла постановление отложить вступление русских до 12 ноября, армия же уходила с оружием, пушками и запасами. Успех переговоров обеспечивался свежим впечатлением от пражского штурма. Суворов дал магистрату отсрочку до 10-го ноября, требуя немедленной передачи оружейных магазинов, арсенала и всех военных припасов Варшавы, Генералам Ферзену и Денисову было приказано двинуться вверх по Висле и у Карчева, для захвата отходящих польских войск, переправиться через реку На рассвете 8 ноября в недовольном капитуляцией городе начались волнения. Не считал свое положение обеспеченным, слабодушный и лицемерный Станислав-Август отправил просьбу о немедленном вводе русских войск в столицу. В ту же ночь. вывозя более 50-ти пушек и слитки Варшавского монетного двора на сумму в 400 фунтов, Вавржецкий с 6000 пехоты генерала Гедройца спешно двинулся на соединение с корпусом Домбровского.
Утром 9 ноября русские войска с заряженными ружьями перешли восстановленный мост. Прямо на берегу Вислы Суворова встречали представители всех городских общин с хлебом-солью и члены магистрата в черной церемониальной одежде, поднесшие на бархатной подушке ключи от города. Также ему представили подлежащих освобождению пленных, более 500 пруссаков и 80 австрийцев, в числе 1376 русских находились три генерала и три чиновника высшего ранга. На следующий день Станислав-Август, не имея ни малейшей охоты разделить риск дальнейших военных предприятий, отдал приказ всем польским войска сложить оружие и выдать пушки. Прибывший на официальную аудиенцию в сопровождении огромной свиты Суворов от имени императрицы обещал всеобщую амнистию и, как 'подарок польскому королю', освободил 300 пленных офицеров и 200 солдат по его выбору. В Киев отправили до 4000 человек, в том числе трех генералов и 442 офицера, по домам отпустили больше 6000 захваченных в плен гражданских.
По прибытии в Закрочим генерал Вавржецкий нашел вместо сильной хорошо снабженной дивизии Людвика Каменецкого ее жалкие остатки. В ней произошло что-то вроде открытого бунта, внушая отчаяние гибельностью действий главнокомандующего, эмиссары Станислава-Августа обнадеживали оставляющих оружие полной личной и имущественной безопасностью. Повинуясь королевской воле дивизия, считавшаяся в ряду других лучших, не желая ни драться, ни идти в поход начала разбегаться.
Вавржецкий, намереваясь пробиться в Галицию или к прусской границе, продолжил движение и, перейдя 13 ноября реку Пилица у Нове-Място, разрушил за собою мост. Задержав этим русские войска, он соединился с Домбровским, чей корпус только что возвратился из Великой Польши. Сейчас у поляков было не менее 11 тысяч человек и, выступивший вслед за генерал-майором Денисовым со всем корпусом, Ферзен запросил подкрепления, считая свои силы слишком слабыми. С приказом 'принудить поляков к сдаче, при отказе же истребить совершенно, возложив ответственность по всей строгости воинских правил', Суворов двинул к нему кавалерию генерал-майора Шевича. Не имеющая никаких серьезных сил воспрепятствовать переправе русских и отброшенная от Вислы, бригада Язвинского, получила приказ идти на соединение с быстро отходящей армией. Между тем по прибытии Вавржецкого в Држевицу, фельдъегерь доставил ему письмо генерала Клейста, именем короля Фридриха II повстанцы приглашались на прусскую службу. Командующий продиктовал уклончивый, подающий определенные надежды ответ, но деморализация войск била в глаза. Передовые казачьи разъезды Денисова усиливали внутреннее расстройство польских армии, после соединения с бригадой Язвинского выступившей на Радошице. При содействии Домбровского стараясь усмирить дальнейшее дезертирство, Вавржецкий убеждал офицеров в необходимости пробиваться к границам Франции. Если это окажется невозможным из-за большой длины пути, то лучше погибнуть со славой, чем сдаться странам, дважды вероломно разделившим Польшу. Все с энтузиазмом дали согласие, но разномыслие между людьми в погибающей Польше было так велико, что дело шло по-прежнему.
'Зараза дезертирства была так сильна, что вновь прибывшие быстро сравнялись с общим уровнем'. войска редели все больше и больше. Встречая неповиновение солдат и офицеров, Вавржецкий уклонялся от стычек. В ночь на 14 ноября три легкоконных полка Домбровского, за ним пехота всей оставшейся силой, не более 3500, окутанных метелью, измученных и оборванных человек достигли Радошице. Утром, когда пришло донесение о преграждении русскими войсками дороги на Краков, генералы Мокрановский, Велегурский, Грабовский и Хлевинский отправились в штаб Денисова. Все дали письменные обязательства не поднимать более оружия и получили паспорта, так же как сутки назад племянник польского короля князь Юзеф Понятовский. Исчез и Мадалинский, опасаясь, как начинавший революцию явиться предметом мести и оставляя свое имение на уплату взятых из казны 1500 фунтов.
В этот день полного распада всякой дисциплины и служебного долга, генерал Домбровский собрал вокруг себя всех, кто из чувства гордости соблюдал какую-то видимость порядка. Многих из его кавалеристов покинуло мужество, кое-кто дезертировал, но пятьсот человек, в основном из близлежащих окрестностей Велюни и Серадзя, прорвались сквозь кордон и, уйдя от преследования, скрылись в лесу. Столь опасное и счастливо окончившееся предприятие ободрило совершенно изверившихся людей.
Домбровский двинулся в Силезию, затем через Моравию, Чехию, Баварию и Швабию далее на Рейн. Во Франции странствия завершились, зачисленный в штаб Самбро-Маасской армии генерал занялся созданием польских добровольческих легионов. Утром 16 ноября, не встречая сопротивления аванпостов, Денисов вошел в Радошице. Имея при с
ебе два батальона пехоты и три кавалерийских полка, он желал скорее окончить несомненно решенное дело, чувствуя себя хозяином ситуации. С их подходом около 2000 оставшихся в окружении деморализованных солдат сложили оружие. Прибытие Денисова в польскую штаб-квартиру стало совершенной неожиданностью для Вавржецкого и находившихся у него генералов.
Польский главнокомандующий, отправленный в Варшаву под охраной, показался Суворову 'подающим сомнение в спокойном пребывании'. Перевезенного в Санкт-Петербург Вавржецкого заключили в Петропавловскую крепость. Разрозненное сопротивление в Великой Польше продолжалось еще около месяца и прекратились к середине декабря 1794 года.
Из декларации правительств России и Австрии о подготовке третьего раздела Речи Посполитой, от 23 декабря 1794 года. Усилия, вынуждено употребленные Ее императорским величеством для обуздания и прекращения мятежа и восстания, что встревожили стремлениями самыми пагубными и опасными спокойствие соседних держав, увенчались полным и счастливым успехом. Польша совершенно покорена и занята войсками российскими,
В уповании на справедливость своих требований и в расчете на использованную для одержания победы силу. В соглашении со своими двумя союзниками, императором римским и королем прусским, относительно принятия самых действительных мер для предупреждения смут, постоянно развивающихся в пропитанных до глубины самыми нечестивыми принципами умах, что не замедлят рано или поздно возобновиться, если не будет устроено твердое и сильное правление. Убежденные опытом прошедшего времени в решительной неспособности Польской республики жить мирно под покровительством законов, находясь в состоянии какой-либо независимости, признали за благо, в целях сохранения мира и счастья своих подданных предпринять и выполнить совершенный раздел этой республики между тремя соседними державами, что представляется крайней необходимостью.
— Миролюбивые фельдмаршалы все начало польской кампании провели в заготовлении магазинов. Их план был сражаться три года с возмутившимся народом. И кто мог поручиться за будущее! Я пришел и победил! Одним ударом приобрел мир и положил конец кровопролитию. 'В воздаяние ратных заслуг' Cуворов получил от императрицы звание фельдмаршала и пожалованную Брестскую экономию с 14254 крепостными душами.
В течение месяца Гош оставался в бездействии, занятый блокадой крепости Граве, но за неделю до Рождества получил приказ Директории о продолжении наступательных действий. Лед в реках начал становиться и, сплошь покрытые прочным надежным панцирем, они перестали быть препятствием для французской армии, на некоторое время задержанной ледоставом. В конце декабря дивизия Дельмаса перешла по льду на остров Боммель, разбила стоявшие там голландские войска и принудила их спасаться бегством к Горкуму и Утрехту, захватив в плен более 1000 человек.
Утвердившись на острове Боммель, тем самым лишая противника важнейшей части оборонительных линий, 27 декабря французы прорвали их у Бреды и, пресекая сообщение между союзниками, перешли реку Ваал. Граве, наполовину разрушенная бомбардировками, но упорно обороняемая 74-летним генералом де Бон пала к началу января. Вслед затем перешла в руки французов Бреда, чья главная защита состояла в испытанном голландцами средстве — наводнении, при жесточайших морозах лишь облегчившим действия врага.
Истощенная болезнями, продолжительными боями и недостатком продовольствия, едва 24 тысячная британская армия уже не могла оставаться на своих позициях и начала отступать без всякого порядка. Следуя за ней вглубь страны французские войска заняли Утрехт и Арнем. Температура неуклонно падала день за днем. Холод был такой, что его помнили и пятьдесят лет спустя. Те, кто проснулся утром 17 января увидели такое, что этого зрелища им не забыть никогда. Перед глазами расстилалась заснеженная равнина, покрытая брошенными орудийными передками, повозками маркитантов и фурами с кладью, десятками отставших солдат, навсегда уснувших в объятиях мороза, не дойдя до бивуака.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
