Карты к фанфику и канону можно посмотреть через Палантир в лесу.
Глава 54
Глубоко за полночь я сидел в углу нашей клетушки, учась ощущать дух и настрой Народа, ища пути будущего. Получалось весьма посредственно — для майа; многие мои сородичи слышали музыку сердец гораздо четче. Действительно талантливые майа не только ясно видели будущее, но и умели на него влиять; я здесь в чем-то ущербен. Впрочем, возможно, это отголосок какой-то из верхних гармоник моей силы: способности, жертвуя настоящим, разрушать предопределенное. Предзнание, внереальные видения будущего посещали меня редко и поддавались пониманию мало. Вот как сегодня.
Вторые сутки сквозь вонь грязных орочьих тел мне чудился запах крови.
Никакие мои настойчивые попытки прояснить причину или найти источник этой вони ничего не дали. Она то проявлялась в реальности и обострялась до характерного аромата бойни, резаного по живому мяса, то снова уходила куда-то в глубины сознания. Я принюхивался к людям, за что заработал несколько косых взглядов; я искал по пещерам и переходам — все тщетно. Осталось смириться и ждать удара судьбы; долго ждать не пришлось.
В предрассветные часы собачьей стражи тряпка, прикрывающая вход в нашу пещеру, закачалась; грязная рука дернула ее вниз и сорвала. У порога, привалившись к стене, полулежал дежуривший сегодня с мастерами Молчаливый; по его левой ноге змеился свежий порез. Его шепот, хриплый и глухой, прозвучал в тишине громче сигнального барабана.
— Беда, Горящий. Наших взяли...
Мы с Седым бросились в кузни.
За дверями главного зала мастерских ощущалось затаенное дыхание: нас ждали. Открыв дверь, я вошел внутрь; Седой осторожно шел за мной.
В дальней половине огромного зала, в полумраке, в неверном дрожащем свете чадящих факелов, молча, в боевых порядках стояли орки. Связанные мастера валялись у стены; но не все — некоторые стояли вместе с вторженцами, с оружием в руках. Когда я прошел до середины зала, вперед из ряда орков шагнул Шаргат, тот самый старый сухонький орк в черной от крови повязке, что говорил о врагах ночью на сходке Боевого отряда первого назгула. Положив руку на рукоять ятагана, он выдохнул нам:
— Стоять.
Тонкий флер дыма приносил все больше и больше ощущений; вокруг меня, спереди и сзади разложены десятки мин; тонкие нити от их взрывателей идут куда-то в темноту; под тряпками ощущается нечто знакомое и взрывоопасное. Я остановился, глянул в глаза Шаргату и снова спрятал взгляд; он слабо улыбнулся.
— Понятливый попался... ты всегда был умен, Третий.
По его сигналу первые ряды откинули тряпки, прикрывавшие мусор; на нас с Седым смотрели две десятка бабахалок, готовых к выстрелу. Шаргат продолжил негромко говорить; в тишине подземелья его голос прерывало лишь потрескивание факелов.
— Вы сделали действительно отличное оружие. Оружие, смертельно опасное даже для тебя, Генерал. Благодаря нашим собратьям мы узнали о нем вовремя — и сумели перехватить. Будешь дергаться — они выстрелят, не сомневайся.
Я присмотрелся к тем из мастеров, которые стояли в ряду бойцов. Знакомые лица — но ни Нургуша, ни Чхыгыра среди них не было. Головы мастеров, стоявших рядом с Шаргатом, украшали окровавленные повязки. Шаргат неторопливо провел острием ятагана по телу, лежащему перед ним; тело даже не дернулось.
— Мы знаем твои новые повадки, Генерал. Один из твоих бывших спутников, Муклюк, нам все рассказал... прежде, чем издох. Ты, говорят, захотел мира с людьми?.. а может, и мира с эльфами?
Я молчал. Мелодика крови незримо пела в спертом воздухе, набирая силу. Шаргат полуобернулся к своим бойцам, продолжая:
— Мира с теми, кто тысячелетия убивал нас, кто охотился на нас, как на диких зверей. Мы-то думали, что ты пришел возглавить нас, чтобы сокрушить врага.
Ткань мироздания ощущалась тонкой, будто паутинка; тронь ее — и прорвешь. Шаргат усмехнулся.
— Молчишь?.. Мы говорим тебе — мир с гондорцами у нас будет, когда голова последнего из них будет насажена на кол.
Я поднял глаза на Шаргата. Слова получилось произнести только шепотом, но этот шепот прокатился по всему залу.
— И что вы будете делать потом?..
Шаргат прищурился.
— Мы захватим их плодородные земли. Мы будем есть досыта и спать в тепле. Каждый сможет делать то, что хочет. Мы обучим много искусных сильных воинов и скуем много хорошего железа. Разве этого мало?.. Осталось только показать нашим бойцам, что врагов нужно убивать. Дать самому последнему уроду почувствовать силу, ощутить на губах вкус крови.
Я не опускал взгляд.
— А потом?..
Шаргат усмехнулся.
— В Арде осталось еще много земель, которые можно захватить. Конечно, чтобы победить, придется многими пожертвовать; такова неизбежная жатва войны. Но с новым оружием людишки нам не противники. А ты... орки помнят тебя, как искусного военачальника и бойца. Но ты теперь не боец, ты мямля. Поэтому мы не убьем тебя исподтишка; мы казним тебя перед строем, как труса и предателя.
Я обвел взглядом стоящих в ряду бойцов. Сосредоточенные, губы плотно сжаты, в глазах — решимость и ощущение собственной правоты. Попадались и знакомые лица... этот стоял рядом, слушая мои слова о Свободе. А этот, мелкий, снага на вид, шел с нами от земель рохиррим. Как я мог быть настолько слеп?.. в глазах потемнело; мир видимый скрылся от меня за вихрями тьмы, как за узорами на морозном стекле. Седой, почуяв неладное, шагнул ко мне. Сейчас мой шепот вряд ли услышал кто-то, кроме него.
— Я зря вас спасаю, Седой. Вы черны и злобны. Ваш яд отравляет... отравляет все, чего вы касаетесь. Вы не умеете Делать. Вы умеете только Жрать. И еще немного — Убивать.
Седой посмотрел мне в глаза, а потом вынул свой ятаган и протянул мне, рукоятью вперед.
— Тогда режь, Горящий. Меня первого. Дальше легче пойдет.
Холод черной стали ятагана в руке меня протрезвил; в глазах прояснилось. Мгновения скользили одно за другим; казалось, минули годы, прежде чем я снова глянул на Шаргата и молча вонзил ятаган себе в живот. Черная кровь плеснула на пол, задымилась и вспыхнула черным чадным пламенем, заполняя скрученными вихрями дыма огромное помещение. Глуховато вздрогнули недра гор: "... р...ррок?.." Шаргат отшатнулся; мой голос снова звучал хриплым шепотом, слышным на всю залу.
— Предводитель отряда назгула. Ты хотел забрать моё и выступил против меня. Жалкий глупец, ничтожное отродье. Я поступлю с вами так, как поступал с бунтовщиками сам Ангмарец. Посмотри на своих собратьев, посмотри на тех, кого ты обрек на мучительную смерть. Смотри и наслаждайся — ты умрешь последним.
Шаргат отпрыгнул назад и заорал "Пали!!!!", но мой дым уже окутал мины и добрался до бабахалок. Вместо того, чтобы взорваться, порошок в них задымил, разлагаясь, шипя и потрескивая, добавляя свой оттенок к вони бойни и к сладковато-гнилостному аромату справедливости. Ядовитая дрянь текла темными струями в спертом воздухе, рисуя причудливые смертные цветы. Бойцы кашляли, хрипели, судорожно пытаясь вдохнуть, разрывая себе горло скрюченными пальцами, выцарапывали себе глаза, катались по полу, марая каменный пол залы рвотой. "Рок, ррок, ррооооок!" гудели звеня невидимые барабаны. Моя кровь на полу кипела, оставляя горелые разводы; рана на животе затягивалась. "Рроооок..." глухо, мучительно стонала земля, тяжко содрогнулись камни.
Ощутимого труда стоило не дать подохнуть вместе со всеми Седому и тем, кто лежал в углу связанными. Когда старший из выживших мастеров оклемался, мы послали его с докладом к Коменданту.
Шаргат, как я и обещал, умер последним. Его, еще живого, с выжженным языком и глазами, выкашливающего себе легкие, мы оставили приколотым к стене пещеры. Все-таки Седой — непревзойденный палач: Шаргатовы отчаянные визги еще долго доносились из пустой залы, но никто не рискнул снять его тело.
* * *
Глава 55
К полудню слухи о случившимся расползлись по всем подземельям Лугбурза. Среди простых бойцов витал запах страха, разгоняемый ветрами перемен. Комендант созвал вечером общий совет Стаи и пригласил нас; оставшееся до совета время ушло на согласование деталей.
Взрослая часть гарнизона Лугбурза собралась в огромном подземном зале, за исключением дозорных. После отчета старших по направлениям, на возвышение вместе с Комендантом вышли мы вместе с Седым. Народ зашушукался; я начал говорить.
— Народ Тени! Люди и орки, тролли и варги...
Седой подхватил вторым голосом:
— Братья и сестры!..
— Завтра со мной, Третьим из Валараукар, колонной в Гундабад пойдет новая Стая.
Седой снова подхватил:
— По Закону Крови, каждый может сменить Стаю.
Комендант вступил:
— И я, как Вождь поселения, говорю: сейчас — лучшее время.
Народ всколыхнулся; по толпе побежали вздохи и удивленные шепотки. Я продолжил:
— До Гундабада далеко. Отряды гондорцев выйдут нам навстречу. Но убивать врагов — не наша цель. Поселения остроухих будут лежать рядом с нашим путем — но мы не будем грабить и жечь.
Седой вступил:
— Жизни народа Тени — вот достойная цель, вот верная награда. У нас есть оружие, но мы будем сражаться только там, где не будет иного выхода. Если можно бежать — мы бежим. Если можно обойти — мы обойдем. Пусть те, кто считают это трусостью — выйдут биться с врагом без нас и сложат головы зря.
Комендант сделал шаг вперед.
— Кто хочет мести и войны — останьтесь в Лугбурзе. Я, Комендант укрепрайона, приму смерть здесь, когда придет мое время. Гондорцы не оставят попыток взять наш город. Но Лугбурз прокормит лишь немногих. Тем, кто сможет жить в мире — лучше уйти.
Народ загомонил. Я снова вступил.
— С детства вас учили, что жизнь — это война. Семь тысяч лет народ Тени ведет нескончаемый бой. Но хватит лить кровь, довольно битв. Время вернуться домой; время вернуться к истокам. Мы выйдем завтра после заката. Клятву Вождя Колонны примет Седой. Выбор за вами.
* * *
Опасаясь, что о нашем переселении через предателей узнают гондорцы, я торопил события; но не я один спешил. В течении суток к нашей Стае присоединилась практически все женщины, многие мастера и, к моему удивлению, немало бойцов. Продовольствие, инструменты, одежда и запасы, дети... брали только самое необходимое. Волки и варги впряглись в телеги; мастера проверяли обитые железом колеса и смазывали оси. Молчаливый, сжав зубы и хромая, руководил погрузкой мин, бабахалок и зарядов к ним; доверенные бойцы, вооруженные до зубов, подозрительно зыркали вокруг из-под железных шлемов. Я контролировал территорию через Зрячий камень, но не заметил никаких попыток наблюдать за нашим местоположением. Дозоры людей двигались по выжженным равнинам Мордора обычным порядком.
Первая ночь марша прошла напряженно; из-за спешных сборов ломались непроверенные телеги; гражданские, непривычные к высокому темпу передвижения, тормозили колонну. На дневку мы попытались укрыться и замаскироваться, но вряд ли удачно — слишком нас много. К вечеру стали заметны изменения в движении конных дозоров гондорцев — людские отряды окружили нас, четко держа дистанцию. Если мы обнаружены, нет смысла скрываться дальше; прервав отдых, мы снова побежали вперед. Двигаясь в голове колонны, я понял, как именно нас раскрыли: вокруг отряда кружили птицы, не приближаясь, но наблюдая издали.
Не вступая в сражение, люди сопровождали нас двое суток. Линию Дуртанг-Айзенмут гондорцы сдали без боя, отступили, предпочтя дождаться подхода подкреплений. Мы успели беспрепятственно добежать до середины долины Удун. Бессильно скрипя зубами, я наблюдал через Камень, как впереди формируется мощный заслон из мечников и лучников, прикрытый с флангов кавалерией. Основную армию люди собрать так быстро не могли, но нам хватит и этого. Стена Черных Врат уже два года как разрушена; но сужение, образованное остатками крепости Мораннон, обеспечивало людям прекрасную возможность принять битву на их условиях. Все, что мы могли, это встать на дневку в трех часах бега от их укреплений, в удобном месте у Серого утеса. Предполагалось штурмовать укрепления следующей ночью — нужно попытаться реализовать преимущества орков в ночном зрении. Люди не стали ждать; с рассветом они начали марш-бросок в нашем направлении. До битвы остались считанные часы; наши военачальники спешно разворачивали боевые порядки и готовили оборону.
Спину нам прикрывал Серый утес. В центре, на двух небольших возвышениях, мы установили бабахалки. С позиций раздавалась отборная ругань — стрелки Седого рыли в каменистом грунте укрепления и ловушки. Молчаливый искал добровольцев в заградотряд. Мы знали, что заградотряд сомнут; добровольцы, вероятнее всего, смертники. Но мы не можем оставить центр открытым — не поверят и обойдут ловушку. По центру бойцы заградотряда тоже рыли углубления, на точно выверенном расстоянии от бабахалок. На флангах наскоро установили баррикады из телег, небрежно их замаскировав и разлив перед ними горючку; вбили колья поострее, согнали туда лучников — любой опытный военачальник поймет, что отправлять кавалерию штурмовать такие баррикады — неэффективно. Да и не так много кавалерии у людей, основная сила гондорцев — пешие бойцы, и они ударят по центру... должны ударить, если мы будем убедительны.
* * *
Бой начался стремительно. Военная выучка у людей отличная; сразу с марша колонны накопились, перестраиваясь в боевые порядки, собрались — и пошли на сближение. Кавалерия пыталась прощупать оборону, скользнула по центру за пределами дальности наших луков и осыпала стрелами на излете наш заслон; заградотряд вяло огрызнулся в ответ. Коротко пропели командные трубы людей, кавалерия развернулась и устремилась на наш левый фланг. Варги, спрятавшиеся среди телег, ощетинились и разом взвыли, вызвав легкое смятение среди лошадей. Наши лучники отстрелялись из-за повозок. Часть стрел скользнула по броне всадников не причинив вреда, а часть все же нашла свою цель: несколько человек упали. До сшибки остались совсем немного, когда наша группа прикрытия с нескольких мест разом подожгла разлитую горючку у кольев. Кони заартачились, танцуя перед огнем под непрерывным градом стрел; то и дело кто-то из людей падал, неловко взмахивая руками. Снова возмущенно пропели трубы, и кавалерия ретировалась за спины своего войска. Короткое перестроение, и пешие гондорские мечники плотным отрядом двинулись к центру. Наши по центру заулюлюкали и стали пускать стрелы им навстречу, не надеясь на успех.
Неожиданный для людей поворот наступил, когда они уже почти добрались до центрового заслона. По резкой команде весь наш заградотряд попрыгал в ямы. Тряпки, прикрывавшие бабахалки, полетели на землю. Раздалась команда "Пали!", и все бабахалки разом дали залп картечью практически в упор по плотным построениям людей. Оторванные конечности, растерянные крики боли — лучшая музыка для военачальника. Заградотряд выскочил из ям и вступил в бой, выигрывая время. Испуганные люди не сразу сориентировались; черные ятаганы собирали кровавую жатву. Пока уничтожали заградотряд, расчеты успели перезарядить бабахалки и сделать еще один залп прямо в толпу гондорцев — предупрежденные воплем выжившие бойцы загрядотряда попадали на землю. От отряда мечников противника осталась хорошо если половина; на месте засады остались лежать изломанные фигуры людей, заливая землю кровью. Окончательно смяв заградотряд, гондорцы добежали до бабахалок. Стрелковые расчеты, бросив орудия, резво отступили на подготовленные позиции, скрывшись за телегами. Из-за телег снова полетели стрелы; гондорцы сгруппировались около бабахалок, прикрываясь щитами... и в этот момент мы подорвали мины, врытые под их ногами. Из пешего центрального отряда людей выжили только разбросанные там и сям, деморализованные одиночки; немногие успели отступить под градом стрел. Мы отбили бабахалки — скорее, очистили место, разбросав в стороны куски человеческих трупов. Кавалерия противника гарцевала в отдалении, фланговые малые пешие отряды перегруппировывались. Наши стрелки зарядили бабахалки крупным литьем, аккуратно высчитали расстояние, прицелились, дали разом залп... и часть отряда кавалерии отправилась за Грань вслед за мечниками. Над людскими порядками разнеслись гневные вопли, разочарованно пропели трубы; противник начал организованное отступление. Мы успели дать еще один залп, после чего отступление стало напоминать бегство.
Если бы мы сшиблись с людьми в ближнем бою, вряд ли кто-то из орков выжил бы. А сейчас мы понесли смешные потери. Одну из бабахалок разорвало; расчет погиб. Даже небольшая часть загрядотряда выжила, вовремя попадав на землю во время второго залпа и скрывшись среди трупов; людям было не до того, чтобы добивать раненых. Я запретил преследование и уткнулся в Зрячий камень — люди могут устроить контратаку в самый неожиданный момент. Но отряд гондорцев, деморализованный, просто отступал.
В любой войне потери неизбежны. Заградотряд в этой битве возглавлял Молчаливый. Мы похоронили его у Серого утеса.
* * *
Глава 56
Ближе к вечеру наша Стая перестроился в походный порядок и двинулся к развалинам Черных Врат, стремясь выйти на позиции с наступлением темноты. Люди готовились дать нам еще один бой, на этот раз из укреплений.
Выйдя на дистанцию уверенного поражения нашими орудиями, мы встали и укрепились. Бой сплотил личный состав, все понимали друг друга с полуслова. Варги и волки работали четко и быстро: раз — и повозки завалены в защитные стенки; два — наездники прыгают на варгов и тягловая сила становится немногочисленной кавалерией. Развернув орудия, мы жахнули пару раз, целя в места скопления людей — а под прикрытием грохота и вспышек орудий подвели своих лучников ближе под стены полуразрушенных укреплений. Вскоре к людям из темноты полетели горящие стрелы, и в их неровном свете над укреплениями для нас стало светло как днем. Любого, кто высовывался за стены, разила летящая смерть. Я уже собирался было отдать команду на штурм, но какой-то неясный гомон на стороне врага заставил меня бросить все и внимательно всмотреться в Камень. На укрепления людей кто-то напал с тыла, а они в горячке боя этого не заметили — пока не стало слишком поздно. Пока я пытался понять, что к чему, пока отдал приказ "прекратить стрельбу", все было уже кончено... со стороны укреплений врага раздался победный многоголосый вопль луженых орочьих глоток. Мы затихли, ожидая.
В неровном свете горящей пакли на стрелах, в проломе разрушенной стены встала фигура могучего волколака-альбиноса. Снежно-белая шерсть чудовища переливалась искрами, глаза выделялись кроваво-красными пятнами на обезображенной шрамами широкой морде. Он поднял пасть к небу и взревел, оглашая окрестности холодящим кровь воем. На его спине без всякого седла сидел всадник... всадница. По рядам орков пробежали боязливые шепотки:
— Нгхатбурз... праматерь Степи, Нгхатбурз, Проклятая пришла...
Я не мог оторваться от открывшегося диссонанса. Сухонькое и тощее старушечье тельце верхом на волколаке, закутанное в рваную хламиду, бельма на широко открытых незрячих глазах — и пронзительная мелодика тысячелетнего существа, несущего в себе поистине чудовищную мощь Второй Дивной темы Творца.
* * *
С поля боя удалось уйти лишь нескольким всадникам гондорцев. Отряд Нгхатбурз состоял из отлично подготовленных и вооруженных орков на варгах. Пешему человеку уйти от варга, идущего ночью по горячему следу... наверное, можно, если он нуменорец, дунадан, главный северный следопыт и прочее. У рядовых бойцов шансов нет.
Нам же скрываться после произошедшего боя смысла мало; птицы противника ведут непрерывное наблюдение издали, а оторваться такой толпой от слежки — можно даже не пытаться. Отойдя поглубже в Бурые равнины, мы остановились на короткий привал. Я развел огонь; к моему костру привычно подсели бойцы моей команды. Вскоре подошла Нгхатбурз, протянула тощие старческие руки к теплу пламени и присела, греясь у огня. Бельма на её глазах были укрыты повязкой; но отсутствие зрения нисколько не мешало ей двигаться скупо и точно. Жутковатый волколак-альбинос лег в сторонке, вытянув крупные лапы с кривыми когтями. Немного отогревшись, старуха повернула в мою сторону незрячую голову. Нет, она ничего не произнесла — мне почудился вопрос. И я спросил ее в ответ:
— Ты пришла к нам на помощь. Почему?..
По-прежнему протягивая холодные руки к огню, старуха заговорила. Вторая Дивная тема Творца, плача, дрожала в каждом звуке её голоса. Говорила она на квендерине, древнеэльфийском, но все почему-то понимали её слова.
— Его звали Мардук.
Старуха помедлила, сгорбившись.
— Мы впервые встретились на берегу безымянного озерца в Лотланне... в Белерианде. Отряд орков взял в плен наш караван. Воинов квенди перерезали; нас, пленниц, разделили и отправили в Утумно под охраной. Мардук был старшим отряда, который охранял меня. Он перебил весь свой отряд и увел меня в горы.
Она высвободила тонкие сухие пальцы из складок своей хламиды, взяла из огня уголек и покатала его на открытой ладони. Уголек зашипел в ее руке, не причиняя никакого вреда.
— Мардук переждал битвы и отвел меня домой, а сам ушел. Я вернулась к родичам-квенди, окрыленная. Меня сажали под замок, но разве стены остановят влюбленное сердце?.. тогда я научилась петь. Потом я нашла его снова...
Уголек на старческой ладони покрылся тонкими прожилками огня, тлея, как драгоценный камень.
— Сколько лет мы были счастливы?.. Помню дикие леса и горы, помню морские ветра, помню стойбища в степи, крики орчат и запах теплого молока поутру, помню...
Старуха поднесла ладони к лицу и дохнула в них; уголек покрылся чернотой.
— Нас нашел мой дядя. Я приняла дядюшку как гостя, а он подсыпал мне снотворное и беспамятную привез домой. Я бежала снова, искала своего возлюбленного, и нашла... ... нашла его кости. Моя дядя убил его.
Уголек раскрошился и осыпался черным пеплом между сжатыми ладонями.
— Я пела. Я пела так, как не пела никогда в жизни. Я пела, сжигая себя сама, вкладывая в песню саму свою суть... не помню... не помню.
Старуха поднесла руки к лицу; чёрный пепел покрывал её высохшие пальцы.
— Помню голос Намо, Судии. Помню его слова — "Ты промедлила. Мардук ушел за Грань, по пути, доступному лишь смертным. Он уже не в моей власти — и я не знаю, как тебе догнать его..." Больше ничего не помню.
Волколак-альбинос положил крупную голову на лапы; огонь костра отражался в его кроваво-красных глазах.
— Я прокляла моего дядюшку и ушла в Степь. О, если бы я могла променять всю свою жизнь на всего лишь один взгляд своего любимого. Я приняла обет хранить то, что он любил, хранить его народ — в память о нем. О, если бы у меня был от него ребенок...
Старуха зло рассмеялась; прядь её седых волос выбилась из-под капюшона.
— Злая шутка судьбы. Мы, квенди — бессмертны, эта боль никогда не пройдет. Вся жизнь для моих родичей всего лишь забавная игра — без настоящей потери, без настоящих страданий, без настоящей смерти. Я, изгнанница, единственная из квенди, кто познал значение слова "никогда". Я выплакала свои глаза. Я его никогда не увижу...
Она сорвала свою повязку и швырнула ее в огонь. Пламя зашипело и отхлынуло, словно обжигаясь о грубую черную просоленную ткань.
— Братья хотели помочь мне, отправив в залы Исцеления — но я не желаю сладкого обмана; не желаю покоя. Сколько тысяч лет прошло, а Мардук всегда стоит, улыбаясь, перед моим взором. Рассудок твердил мне забыть и окунуться в омут суеты жизни, но я отреклась от своего рассудка. Теперь меня ведет священное безумие Песни, эхо мой любви. Я его никогда не забуду...
Белый волколак поднял голову к небу и взвыл, горько и пронзительно.
Мы молчали; слова... слова пусты и глупы... слова излишни.
* * *
Продолжение пишется.
* * *
Пожалуйста, ставьте оценки, оставляйте комментарии — в основной файл. Что понравилось, что вдохновило — а что отвращает. В каких местах в мир погружаешься, а где чувствуется притянуто за уши. Какое поведение героя естественно и интересно, а какое — нехарактерно и выглядит странным. Где читается гладко, а где стиль текста коряв. Хочется взглянуть на текст снаружи, со стороны читателя, чтобы понимать в каком направлении нужно развиваться, над чем стоит больше работать.
