— А ты что-нибудь ещё помнишь? — Спросил мастер Коля. — Ну, до...
Она отлично поняла, что он имел в виду, вот только никак не понимала, как же так объяснить, чтобы понял он... Она помотала головой.
— Помнить — плохо! — Интонация была тускло-обречённой и безапелляционно-уверенной. — Они... Я помнила... что-то. Что-то, чего не должна была помнить... они заставляли меня вспоминать... по-всякому заставляли. — От этой фразы её мастер передёрнулся, видимо, почувствовав через дельта-связь её ужас и нежелание вспоминать подробности. — Они хотели узнать, как я помню, и заставить забыть... делали так, чтобы я забыла. Но я не могу забыть! — Последняя фраза прозвучала воплем истерзанной души. — Я не знаю, как забыть! Я каждый раз вспоминала... что-то, и они снова делали, чтобы я забыла... каждый раз придумывали что-то новое... или повторяли много раз... И тогда я запомнила, что не надо вспоминать... что вспоминать — это ещё хуже, чем не помнить... что помнить — плохо. — Она посмотрела полными слёз глазами на единственного близкого чел... единственное близкое существо в этом мире. — Они очень долго пытались заставить меня вспомнить снова... они даже раскололи мне пополам душу, ты сам видел, но я научилась всегда сначала вспоминать, что помнить — плохо... а потом не вспоминать. И они решили, что я забыла... но на самом деле... я не знаю... я... боюсь.
Николай нежно прижал огромную пиджи к себе, ласково гладя по голове, прямо по ёрзающим под рукой змееподобным волосам.
— Не хочешь — не вспоминай. Мне, конечно, интересно, но не настолько, чтобы кого-нибудь мучить... хотя нет, вру. Этих вот экспериментаторов я бы помучил, да... — Выделенное голосом слово прозвучало как грязное ругательство, и с такой жгучей яростью, что Наяда, вздрогнув, перекинулась в лоли-форму и прижалась плотнее, не обращая внимания на впивающиеся острые углы чешуи. Даже если они и смогут проколоть её необычайно эластичную кожу — всё быстро заживёт, а боль... боль — это даже хорошо. Это лучше, чем помнить.
