Сказка о счастье

Сказа про счастье.

...А счастье, по-моему, просто

Бывает разного роста:

От кочки и до Казбека,-

В зависимости от человека!

1966 г. Э. Асадов.

Пролог.

Самая обычная лесная поляна. Самый обычный лес. Сосны. Кое-где кустарники. Чуть в стороне — заросли малины. И на кусте гроздьями висят тяжелые темно-красные ягоды, размером чуть ли не с фалангу пальца. В синем небе плывут пушистые и вовсе не грозные облачка. Нежно-зеленая трава метелками колышется под ветром. В такую траву хочется упасть, закрыть глаза — и лежать. А потом открыть глаза, глядеть в небо — и опять лежать. И проникаться этим удивительным чувством единения с миром. Когда ты плывешь где-то в вышине, и над тобой плывут облака, и танцуют верхушки сосен, и что-то нежное шепчет ветер. А трава дурманно пахнет, и малина опьяняет слаще любого вина...

Но сейчас мир и покой леса были нарушены резкими, словно птичьи крики, голосами.

— Я тебе запрещаю!

— Папа, но почему?! Почему мне нельзя на землю!? Почему туда вообще никто не летает!?

Вопрос был задан симпатичной девочкой лет пятнадцати. Встретив ее на улице, многие сказали бы "Мальвина". А кое-кто еще фыркнул бы "вот панков развелось!". Обычная вроде девочка. Только волосы ярко-синие, насыщенного цвета небесной синевы. И такие же прозрачно-синие огромные глаза.

А в остальном — вот как есть девчушка лет пятнадцати. Подросток. Или как сейчас модно выражаться — тинэйджер. Если кому родного языка не хватает.

Спорил с ней мужчина лет сорока. Но он вызвал бы большее оживление на улицах города. Как-то не принято в сорок лет красить волосы в синий цвет. А глаза у него были, как и у дочери. Огромные. Ясные. Насыщенно-синие. И вроде бы даже без зрачка. Или это просто свет так падал?

Кто знает...

Мужчина вздохнул, а потом словно бы махнул рукой — взрослая ведь. И опустился прямо в траву, не боясь запачкать новенькие ярко-синие джинсы. Девочка, расправив такое же синее платье, опустилась рядом. И как ее в лесу комары не закусали? Впрочем, покой леса был настолько глубок, что даже эти летучие истребители не дерзали потревожить его тишину назойливым зудом крыльев.

— Сима, я когда-нибудь тебе что-то запрещал просто так?

— Нет. Пап, но именно поэтому я и хочу понять! Почему — нет!? Это ведь наше призвание!?

Мужчина грустно улыбнулся.

— Да. Это было наше призвание. Давно. Когда люди еще умели видеть.

Последнее слово мужчина произнес так, что стало ясно — имелось в виду нечто большее, чем 1,0 на каждом глазу и визит к окулисту в случае необходимости. Но девочка поняла его.

— Папа, но они и сейчас — люди. И им плохо. Больно. Страшно. А мы — мы могли бы помочь им — и не помогаем! Вообще ничего не делаем! Сидим в своем отнорке — и знать их не хотим! Разве это правильно?

— Пока они не изменятся — это более чем правильно.

— А как они могут измениться, если у них впереди ничего нет? Если им никто не показывает, как правильно!? Как!?

— Сима, люди — глупые и злые. Им нет дела ни до кого, кроме себя. Я, Я, Я!!! Моя выгода! Моя удача! Мои деньги! Моя слава! Моя власть!!! Это все, что им интересно. Посмотри на небо.

Девушка послушно перевела туда взгляд. На миг ее лицо дрогнуло. И стало абсолютно счастливым лицом маленькой девочки. Синева неба отразилась в ее глазах. Или это ее глаза отразились в синеве неба, сделав ее еще ярче? Кто знает... Но она тут же опомнилась и повернулась к отцу.

— Смотрю. И что?

— И то. Люди — они этого не делают. И небо у них совсем другое. Серое. И синие птицы им не нужны. Им вообще не нужны крылья. Они не смотрят в небо и не стремятся туда. А чтобы ползать по земле — нужны ножки. И жвалы, чтобы можно было хватать все — и тащить к себе. Чтобы не вырвалось! Им нужны тараканы, а не птицы, Сима. И я тебя к ним не пущу. Ясно?

Девочка тряхнула головой. А потом грустно произнесла:

— Папа, я ведь нашла тот свиток. Старый. Про нашу судьбу. Я все знаю...

Мужчина резко тряхнул головой. Словно встряхнулся.

— И что? Что это меняет?!

— Многое. Я знаю, что мы вымираем.

Мужчина чуть побледнел. Но врать не стал. Опустил голову и кивнул.

— Да. Это так.

— И ты знаешь, почему. Птица, которая не расправила крылья и не взлетела в небо, не сможет вывести птенцов. Одного. Максимум — двух. И умрет, рожая ребенка.

— А так ты умрешь, отправившись туда! — рявкнул мужчина. — Сима, я не могу! Я уже потерял твою мать! И не хочу терять тебя! Мой ответ — НЕТ! И не заводи больше этого разговора.

Мужчина вскочил с травы. По-особенному повел руками. Встряхнулся. И спустя секунду вместо него на траве оказалась синяя птица. Яркий лазурный хвост. Темное окаймление по краю крыла. Узкая, изящная головка, точеная шея, пышное оперение...

Птица оттолкнулась — и взлетела ввысь.

Девочка проводила отца грустным взором — и упала в траву. Только трава слышала тихое и горькое:

— Ты ведь и так меня потеряешь. Мы не страусы, чтобы прятать голову...

Она ждала. И через пять минут раздался тихий голос:

— Отказали?

— Да.

Ярко-рыжий лис встряхнулся — и растянулся в траве, положив голову девочке на живот.

— И ничего удивительного. Так всегда бывает. Вы, молодые, рветесь в небо. А старшие удерживают вас из последних сил. И сами тоскуют.

— Но так ведь было не всегда! Ты мне рассказывал!

— А не стоило бы, — проворчал лис.

— Стоило! Сто тысяч раз стоило! Ли, расскажи еще раз, пожалуйста!!!

— Ты же и так все помнишь.

— помню. Но вдруг...

Лис фыркнул. Да-да, лисы тоже умеют фыркать. Особенно если их разозлят глупые девчонки. И тихим голосом начал:

— Это было очень давно. Тогда люди еще не знали, что земля круглая. Они недавно научились добывать огонь и обрабатывать поля. Но еще не знали, что такое деньги. И не знали, что такое власть. В те времена род синих птиц жил на земле. Вы дарили людям счастье, а взамен получали тепло и свет человеческих сердец, без которого не могли жить. И все было в равновесии. Но потом... потом произошло страшное.

На земле началась первая война. Вторая. Третья. И люди вдруг забыли смысл слова — счастье. Для них счастье стало синонимом слова "деньги". Или "власть". Или "выгода". А то и вообще "слава". Может быть, самое страшное из всех — это слава. Но и остальное... Эти чудовища разъели души людей. И синие птицы поняли, что не могут нести подобное счастье. Просто — не сумеют. Умрут. Ваше счастье, оно в том, чтобы окрылять души. Давать им взлететь. Вы дарите крылья. А кому нужны крылья, если они не дают власти? Или денег? — последнее слово лис произнес так, словно оно было натерто горьким перцем. Скривился — и продолжил: — Вы начали просто вымирать. И тогда старейшины приняли решение. Десять синих птиц пожертвовали тогда собой. Они отгородили кусочек мира — от основного. Так, чтобы вы смогли жить здесь. И мы, духи природы — тоже. Мы помогали им, чем могли. Но и мы могли уже немного. В нас перестали верить. И этим начали нас убивать. Мы умирали. И вы умирали. Поэтому все радовались, уходя сюда. Но оказалось, что закон равновесия не обойти. Вы начали умирать. Птицы стали приносить детенышей все реже и реже. Сначала по два — три. Потом — по одному. А потом стали умирать при родах. Все были в панике. Но мы, духи природы, поняли причину беды.

Людям нужны синие птицы. А синим птицам необходимы люди. Когда птица взрослеет, она должна встать на крыло. А для этого ей нужно пойти к людям. Пойти — и сделать их счастливыми. Но не просто так.

Каждой птицы хватает на три добрых дела. Вы можете окрылить три души. И умрете. Умрете, потому что ни один человек не вспомнит о вас, встав на крыло. Ни один.

— А раньше...

— Раньше люди умели видеть. И знали, кому обязаны своими крыльями. А сейчас — нет. Поэтому ты просто придешь в мир. Сделаешь счастливыми трех человек. Исчерпаешь себя до дна. И умрешь.

— Я умру, только если ни один человек не поймет, кто помог ему встать на крыло.

— А они и не поймут. И не надейся. И никто из них не произнесет правильных слов.

— Каких?

— Не знаю. Сима, не проси у меня многого. Я всего лишь старый и усталый дух леса. А не провидец. Я только знаю, что люди должны что-то сделать для птицы. Или что-то сказать ей. Только не по расчету и не из благодарности. От всей души. И она встанет на крыло. Но... мы не можем подсказать. И никто не сможет подсказать людям эти слова. У них уже нету души. У них есть только жажда.

Девочка упрямо сдвинула брови. Такие же синие, как и волосы.

— Может быть, им нужны синие птицы. Нужны, как вода?

— Глупая маленькая птица. Ты им не поможешь. Ты погибнешь.

Девочка села. Резким, птичьим движением тряхнула головой.

— Наверное. Ли, ты поможешь мне?

Лис поднялся на четыре лапы и потянулся, разминая спину.

— Ты же знаешь, Сима. Помогу. Старый глупый лис всегда поможет молодой и глупой птице свернуть шею. И будет долго над этим смеяться.

Девочка обняла зверя за шею.

— Он будет долго плакать. И я тоже. Я тебя тоже люблю, Лис. Только вот... я должна встать на крыло. Не может быть, чтобы все люди были плохими! Ведь правда же?! Так не бывает!?

Лис вздохнул.

— Я старше твоего отца на несколько тысяч лет. И я не видел, чтобы люди менялись. Но... я стар и глуп. Я проведу тебя на землю. Ты ведь об этом подарке хотела попросить на свой пятнадцатый день рождения?

— Да.

На земле.

Песня первая. Алёша.

Сима легко спрыгнула на землю и огляделась. Вот она какая — ЗЕМЛЯ!

Та самая, откуда ушли ее предки. Та самая, куда вернулась она. Вернулась, чтобы взлететь — или поломать крылья. Кто знает...

Девочка подтянула повыше джинсы. Поправила рубашку. В просвете синей ткани на груди что-то блеснуло. Сима нахмурилась и застегнула пуговку. Так бывает со всеми птицами. Она знала.

Как только она оказалась на земле — на ее груди, как раз над сердцем, вспыхнули три огонька. Незримые постороннему глазу, они будут отлично видны ей. Это — ее сила. Погасший огонек — сбывшееся желание — окрыленный человек. А когда последний огонек потухнет, она умрет. Или взлетит. Неважно.

Важно другое.

Она на земле.

Лис не обманул девочку. И она очутилась в пригороде. Какой-то город. Лис говорил, что он большой. И даже называл имя, но Сима не запомнила. Она была слишком взволнована. Да и какая разница, как зовут это место? Разве важно, где взлететь птице? Или умирать?

Неважно. Важно другое. Люди. Она должна сделать хоть кого-то счастливым. Но здесь людей не найти.

Девочка вздохнула. Поперхнулась воздухом и закашлялась. Болезненно. Судорожно. До слез на синих глазах. Но кое-как пришла в себя. Еще раз вздохнула уже осторожнее. И поморщилась.

Этот кусочек мира не имел ничего общего с тем, который она знала. Лес здесь был жалким и умирающим. Истощенным и искалеченным. Настолько измученным, что даже не мог очистить воздух и дышал этим жутким ядом.

Как же люди им дышат? Сима постаралась дышать неглубоко. И огляделась.

Кое-где вырублены деревья. Между оставшимися страдальцами — и пеньками, единственной памятью о погубленных, протоптаны тропинки. И она сейчас стоит на одной из них. Тропинка грязная. И рядом с ней что-то валяется. Яркое...

Сима не удержалась. Подняла это блестящее. Комок легко сминался в пальцах. Шуршал. Хрустел. Выглядел он ярко и даже привлекательно. Сначала. Но стоило девочке поднести его к носу — и в следующий миг она с криком гневного омерзения откинула предмет в сторону.

От него пахло смертью.

Медленной, страшной и дурной смертью.

И девочка даже могла сказать почему. Кто-то просто убил травы. Взял их, убил, а из остатков свернул что-то вроде палочек. И люди жгли их останки, вдыхая ядовитый дым.

Природа строго соблюдает закон равновесия.

Если ты убиваешь живое просто ради своего удовольствия — плати за это. Плати своей жизнью. Травы не слишком сильны. Но рано или поздно количество переходит в качество. И человек перестает дышать. Корчится, выхаркивая остатки легких. Такие же черные, как пепел сожженной травы.

От яркой бумажки, на которой было написано "Мальборо" пахло именно этим. Дурной смертью. И девочка смотрела на нее с подозрением.

Мир людей встретил птицу первой истиной.

Самые ядовитые существа — самые красивые.

Сима далеко обошла яркую бумажку — и зашагала по тропинке. Куда? Неважно. Птица знала, что это всего лишь парк. Чуть больший, чем обычно, но даже не лес. Здесь нельзя заблудиться. И рано или поздно она выйдет к людям. Обязательно.

Она осторожно дышала ядовитым воздухом и почти не морщилась. Но удержаться от гримасы боли ей все же не удалось. Первый раз — когда она вышла к речке и пошла вдоль нее.

Река была почти мертва.

Серая тусклая речушка несла больше грязи, чем воды. Ее воды пахли чем-то едким и острым. Рыба в ней кричала от боли и страха, но не могла ничего сделать. Хозяин-водяной давно ушел, а что может бессловесное существо? Только прокричать о своей боли тому, кто понимает. Например, Симе.

И птица поняла. Но что она могла сделать? Только прикоснуться сознанием к серой воде — и на миг утишить ее боль. На один-единственный миг. Но даже этого хватило, чтобы она споткнулась обо что-то острое — и неловко села на тропинку.

Села — и услышала рыдания.

Кто-то плакал в парке. Плакал отчаянно и не стесняясь, что его услышат.

Сима подумала пару секунд. А потом осторожно поднялась и пошла вперед. Туда, откуда тянуло человеческой болью. Острой и жестокой.

Туда, где нужен был хотя бы маленький кусочек счастья.

Она наткнулась на него буквально через двадцать шагов. Тропинка вывела ее к мостику через речку. А на мостике сидел мальчик лет десяти. И ревел, размазывая слезы грязными кулачками.

Сима подумала. Потом подошла и села рядом с ним на край мостика. Мальчишка перестал рыдать и поглядел на нее с подозрением.

— Чего приперлась?

Голос у него был хриплым, а в груди что-то клокотало и булькало.

Сима не поняла последнего слова. Но переспрашивать не стала.

— я шла мимо, — ответила она.

— Ну и иди, откуда шла, — огрызнулся мальчик. — Чего уселась, как на лавке?!

Сима помолчала. Подумала. И тихо спросила:

— Почему ты плачешь? Что случилось?

Мальчишка сверкнул на нее ярко-зелеными глазами.

— Твое какое собачье дело!? Приперлась тут, кукла крашенная!

— я просто хочу помочь, — мягко сказала Сима.

— Чем!? — мальчишка презрительно скривился. — Чем ты можешь помочь!? Никто помочь не может, понимаешь, никто!!! У мамки — рак!

— Рак?

Сима не знала, как может повредить кому-нибудь симпатичный обитатель речного дна. Цапнуть за палец? Но решила не уточнять. И верно. Мальчишка еще раз сверкнул глазами.

— Да! Рак крови! Там какое-то название жуткое... Как папка ушел — ей все хуже и хуже было. А он ей сначала изменял, я помню, я маленький был, они все время ссорились, а потом вообще ее бросил! Ушел к какой-то силиконовой кукле! А мама рыдала. Ей больно было! А после развода она стала бледнеть, худеть, у нее голова часто кружилась... Мы думали — это от нервов, а она однажды упала. Ее на скорой отвезли. А в больнице бабушке сказали, что полгода — и все. Она умрет.