эпизод 2

Я, пока военачальники препирались, отошел назад к скромно стоящему в сторонке Минину и наклонившись к уху прошептал.

— Ко мне Ходкевич человека присылал, сулил, если я его пропущу в Москву, десять тысяч злотых. Я его послал, конечно, а только не предложит ли он кому еще эти деньги? Беда может быть.

Кузьма встревожено взглянул на меня и покивал в знак того что, дескать, понял, а я снова наклонившись спросил:

— Слушай Кузьма, я целый день в остроге бился, устал как собака, а тут у бояр да князей ни одна сволочь не догадалась хоть кусок хлеба предложить.

Земский староста, услышав характеристику бояр, засмеялся, но все же возразил.

— Ты на князя Дмитрий Михайловича напраслину не возводи он человек добрый и честный.

— Так Пожарский не боярин, а стольник, а про стольников я и слова худого не сказал, — отвечал я ему, — а ты бы староста мне хоть корец воды подал, а то так есть хочется, что и переночевать негде.

— Пойдем, князь, накормлю тебя, а то негоже, что такой славный воин как ты от голода все силы растеряет.

Пока мы шли к шатру Минина, тот по пути заглянул к кашеварам и вскоре мне дали в руки ложку, краюху хлеба и почти полный чугунок восхитительной гречневой каши с бараниной. Глядя как я орудую ложкой, Кузьма усмехнулся и проговорил:

— А мне сказывали, что иноземцы кашу гречневую не едят, потому как, свинской едой почитают.

— Это они от глупости, к тому же среди немецких князей иной раз такие свиньи попадаются, что их одной кашей кормить и надобно, — пробурчал я, в ответ, покончив с едой облизывая при этом ложку. — И потом, я полагаю, тем иноземцам давали только кашу. Вот если бы им еще и пива наливали холодненького, как ты мне сейчас хочешь предложить, так они бы ели и нахваливали.

Минин снова усмехнулся, но, не споря налил в ендову пива из жбана и подал мне.

— Хороший ты человек Кузьма, — заявил я, залпом выпив содержимое, — и умный, вот ей богу заседать тебе в боярской думе!

— А если бы я тебе вина налил? — спросил, смеясь одними глазами Минин.

— Тогда бы я тебя персидским шахом сделал, — отвечал я, отчаянно зевая.

— Э, князь, да ты совсем сомлел, ложись ка здесь утро вечера мудренее, — говорил, мня Кузьма, но я его уже почти не слышал.

Увы, выспаться мне в эту ночь, было не суждено. Казалось, что я только закрыл глаза, как меня разбудил мой гостеприимный хозяин.

— Вставай князь беда!

— Что! Что случилось?

— Как в воду ты глядел князь! Измена Гришка Орлов собачий сын пропустил в кремль Невяровского со всем полком! Били, били ляхов и на тебе! Не иначе польстился на посулы гетманские анафема.

— И много гайдуков прорвалось?

— Да кто же их считал аспидов!

— А возов много с собой провели?

— Возов не было.

— Ну и хрен с ними!

— Как это?

— Да так, кабы они припас гарнизону привезли, другое дело, а так там только едоков больше стало. А у Ходкевича напротив людей ратных уменьшилось, потому как полк Невяровского у него из лучших среди пехоты. Так что никакой беды пока не случилось.

— И в правду... — озадачено протянул Кузьма, глядя как я отправляюсь в шатер досыпать.

Следующий день прошел спокойно. Гетман отвел свое войско к Донскому монастырю намереваясь атаковать Замоскворечье, ополченцы же приводили в порядок свое поредевшее войско, чинили амуницию и перевязывали раны. Сотня Анисима была вместе с другими стрельцами отправлена в Замоскворечье с тем, чтобы укрепиться на валах Деревянного города. Дело это было совсем не простое, поскольку деревянные стены были большей частью давно разрушены, а починить их не было ни времени, ни возможности. Что бы усилить немногочисленных стрельцов Пожарский приказал спешиться и сражаться в пешем строю нескольким дворянским сотням. Отряд Вельяминова, впрочем, в их число не попал. Отлично вооруженные и обученные рейтары совместно с другими кавалеристами должны были встретить удар литовских и польских панцирных хоругвей, а потом отойти за защиту пехоты. Там же были и мы с Казимиром.

Наступление врагов началось едва рассвело, по валам Деревянного города еще ходили окропляя святой водой защитников монахи, когда на нас обрушилась польско-литовская кавалерия. Первую атаку мы отбили сравнительно легко, шедшие на нас польские крылатые гусары были без пик, очевидно потерянных ими в позавчерашнем сражении. Гусары плотным строем пёрли на нас когда по команде Аникиты рейтары раздались в стороны поделившись на две части и расстреляли своих противников из пистолетов. Оставшиеся в живых, попытались уйти, развернув лошадей, но были взяты в сабли. Но едва нам удалось отбить первую атаку, началась следующая. Сотни кованых ратников с обеих сторон налетали друг на друга, сталкиваясь, грудь в грудь, кромсая саблями, стреляя из пистолетов. Израсходовав первую ярость волны атакующих расходились, чтобы через минуту вновь схлестнуться в бешеном танце смерти. Скоро началось сказываться преимущество польско-литовской кавалерии над дворянским ополчением. Они были лучше обучены, лучше вооружены, у них, в конце концов, были лучше кони. К тому же их было больше. Гетман, вводя в бой все новые и новые подкрепления начал теснить нашу конницу к валам. Рейтары, обученные лучше других ополченцев, держались крепче, но их было слишком мало чтобы переломить ход сражения. Времени перезаряжаться, у них уже не было и Аникита вновь и вновь, бросал своих бойцов в атаку.

Перед сражением Вельяминов, перемежая просьбы с бранью, попросил меня не мешаться в свалку и я, поразмыслив, согласился с ним. Облюбовав небольшую возвышенность с остатками какого-то строения, я пристроился там со своей винтовкой и занимался отстрелом вражеских командиров. Каждая их атака, а было уже их не менее дюжины, сопровождались моим выстрелом и какой-нибудь важный пан размахивающий перначом отправлялся в страну вечной охоты. Не знаю все ли они были начальными людьми или меня вводил в заблуждение их пышный наряд, но по крайней мере я старался выбить комсостав атакующих. Казимир тем временем страховал меня от разных случайностей вроде прорвавшихся шальных кавалеристов противника. Наконец мое укрытие оказалось почти в самой гуще схватки, и бывший лисовчик стал настойчиво призывать меня покинуть его.

— Ваше высочество, надо уходить если вы не собираетесь, конечно, перейти от ружья к мечу! — закричал он, потеряв терпение.

— Черта с два, дружище, — отвечал я ему, — с этими ребятами и капрал Шмульке не сладил бы и я не стану.

Проговорив это, я еще раз приложился и выстрелил в польского знаменосца, после чего подхватив свое оружие, бросился к лошадям. Вскочив в седла мы с Казимиром погнали лошадей галопом стараясь выйти из намечавшейся свалки. Однажды нас почти догнали, но литвин отмахнулся саблей, а я выстрелил в преследователя через плечо из пистолета. Не знаю попал или нет, но они отстали. Когда сражение осталось немного позади, я, остановив коня оглянулся. Потеснив нас на нашем правом фланге гетман кинул оставшуюся у него пехоту и запорожцев на штурм валов деревянного города.