Бортовой

Бортовой

Скорее жив, чем мёртв.

— ...Вы испытываете дискомфорт?

— Дискомфорт... Слишком мягко сказано.

— Это верно, ваш случай уникален. Поймите нас, мы не ради праздного любопытства изводим вас расспросами. Нам важно знать, что с вами происходит, чтобы понять, как вам помочь.

— То есть сейчас вы не знаете, как мне помочь.

— Вы уникальны, но в том-то вся проблема. Никогда ещё человек не оказывался в таком положении...

— Вы психолог?

— Да.

— А я пилот. Если вы действительно хотите мне помочь, посоветуйтесь с моими коллегами...

— Уважаемые пассажиры, с вами говорит командир корабля, первый пилот Михаил Кошкин. Приветствую вас на борту "Меркурия". Пожалуйста, займите свои места и подтвердите идентификацию. Отправление звездолёта от орбитальной станции через тридцать минут.

Дежурный рейс, обыкновенный пассажирский лайнер на восемьсот посадочных мест. Накатанный маршрут, известный до последнего возмущения магнитных и гравитационных полей. Рутина. Тем не менее, школьная задачка "попасть из пункта А в пункт Б" осложняется ответственностью за восемь сотен душ, которые ради того, чтобы вовремя попасть в этот самый пункт Б, доверили тебе свои жизни. Сколько ни стараешься об этом не думать, не получается.

В пилоты набирают именно таких. Умеющих брать на себя ответственность. Другие, хоть бы они по всем прочим параметрам были пилотами от бога, попросту не пройдут отбор.

"Меркурий" — это "упитанная" четырёхсотметровая сигара с тремя маршевыми двигателями на толстых перемычках, соединявших их с корпусом. Собственно пассажирские салоны занимают в ней не так уж много места. Основной объём приходится на технические отсеки и помещения экипажа: в последнее время стало модно отказываться от роботов и набирать живых стюардесс. Да и салоны оформлены в стиле стратосферных самолётов, даже имитацию иллюминаторов с трансляцией забортной картинки вставили. Психологи уверяют, что это создаёт для пассажиров более комфортную обстановку, помогающую легче переносить межпространственный переход. Зато чем больше экипаж, тем больше головной боли у командира. Шесть салонов, из них два повышенной комфортности, где обожали путешествовать заслуженные люди... и не люди. На каждый салон четыре стюардессы. Команды техников, слава богу, новые веяния не коснулись, как были семь человек и автоматика, так и остались. Ещё четверо врачей в медотсеке и три пилота, один из которых по совместительству навигатор. Если сравнивать с атмосферниками и делить количество экипажа на количество пассажиров, так у нас эффективность труда выше. А если восьмой год работать на одной линии и утрясать разнообразные проблемы у тридцати семи человек и себя любимого... Тут нужны даже не стальные нервы — вольфрамовые. Чтобы от накала не плавились.

— Граждане провожающие, просьба покинуть стыковочный узел. Через десять минут закрытие шлюзов. Граждане провожающие...

Посадочные люки ещё открыты, приятный, но очень уж громкий голосок станционного искусственного интеллекта слышен не только в салонах, но и в рубке. Сейчас включат детекторы жизни, будут сканировать узел. Говорят, их усовершенствовали. Хорошо бы. А то в прошлом году технари уже после герметизации корабля отловили на борту деток-конфеток, отправившихся в космос искать приключения без разрешения родителей. Каким чудом удалось тогда стартовать без нарушения графика, известно только Всевышнему и начальнику смены. Потому что предстартовая подготовка в авральном режиме — тот ещё геморрой.

Рейс Земля-Чулан считается рутиной, несмотря на то, что мы, люди, вошли в Содружество сравнительно недавно. Сорока лет ещё не прошло. Ребёнком был, а помню всеземной референдум. Родители тогда взяли меня на участок. Не помню такого, чтобы когда-нибудь голосование так было похоже на праздник. Все радовались, как дети: контакт с иным разумом, нас признали равными... Что верно, то верно. Забыли только, что понятие "равные" в случае Содружества планет относится не только к правам, но и к обязанностям. Некоторые до сих пор не привыкли к этому... Ну, а втихомолку подтрунивать над названиями иных планет и рас мы и по сей день не перестали. "Чулан" — это не тёмная каморка, забитая ненужным хламом, а планета, название которой с местного на русский переводится как "мать". Уютный, экологически чистый мир, обитатели которого, вопреки земным скептикам, успешно сочетали техно— и биоцивилизацию. Чуланцы летали на Землю приобщиться к нашей культуре, аналогов которой у них почему-то не было — какие-то древние религиозные запреты аукнулись, что ли. А наши в полной мере оценили качество тамошних экокурортов. Вот и мотается "Меркурий", один из четырнадцати лайнеров, туда-сюда: чётные дни Земля-Чулан, нечётные — обратный рейс.

Сегодня двадцать второе декабря. Летим "туда".

Мы все давно привыкли к тому, что последние пассажиры подтверждают регистрацию за пару минут до закрытия и герметизации переходных камер. Очередной косяк, на который за годы перестаёшь нервно реагировать. Вот и сейчас в списке пассажиров не стало красных строк за две минуты одиннадцать секунд до окончания отсчёта. Это когда уже почти три минуты мигают оранжевые световые сигналы в коридорах и в уши вворачивается крайне неприятный зудящий звук. Ладно — чуланцы. Нет у них такого понятия, как пунктуальность. В чуланской традиции почему-то вполне нормально считать, что без последнего пассажира корабль никуда не улетит. Наверное, потому в пилоты их никто не набирает. Но за хомо сапиенсов обидно, до того расхлябанные экземпляры попадаются. Сколько таких на моей памяти, растрёпанных и тяжело дышащих табачным перегаром, влетали в шлюз буквально в последнюю секунду? И не упомнить.

Ну, слава богу, старт штатный, без происшествий.

Поехали.

Компенсаторы компенсаторами, а во время перехода мутит даже опытных пилотов. Что ни говори, а формы жизни, сформировавшиеся на планетах земного типа, не приспособлены к космическим скоростям. Здесь нужна реакция, как у квантового компьютера. Точнее, как у кластера квантовых компьютеров. Я не слишком силён в электронике, половина которой построена на инопланетных технологиях, но вроде как современные сети используют для связи эффект... Чёрт его знает, как он там называется — когда частица одновременно присутствует в разных точках пространства. И вроде бы этот самый эффект имеет отношение к тому, что сейчас собирается сделать "Меркурий".

Прыжок, переход, коридор, червоточина... Каждый пилот сам решает, как ему покороче назвать "межпространственный квантово-временной туннель", создаваемый лайнером или станцией. Масса объекта влияет на дальность и стабильность пробиваемого туннеля, потому к межпланетным кораблям предъявляются очень строгие требования по части минимальной и максимальной загрузки. Причём если на дальность масса корабля влияет положительно, то на стабильность — как раз наоборот. Потому никто и не слышал о кораблях-монстрах размером с Луну. Пассажирский лайнер считается оптимумом, грузовик — максимумом, после которого масс-эффект начинает опасно "раскачивать" туннель.

И — да — фантастические фильмы врут. Стенки "коридора" не светятся и не выглядят, как поверхность водяной воронки, стекающей в гигантский водоотвод. Невооружённым глазом их не увидишь. Вернее, это похоже на то, как если бы на корабль накинули угольно-чёрный непроницаемый мешок соответствующих размеров. Вот навигационные приборы его видят, и пилоту даже не нужно вмешиваться в процесс управления кораблём. Всё делает кластер и сложная программа. Наш пилотский выход будет после того, как "Меркурий" окажется в заданной точке пространства. А в туннеле лучше не устраивать самодеятельность без нужды. Здесь почти не действуют законы обычного евклидового пространства, слишком велика неопределённость. В переводе на бытовой язык сие означает "хрен его знает, что сейчас будет". Параметры туннеля меняются хаотично, автоматика скорее всего успеет отреагировать, а пилот — вряд ли. Скорости ведь космические.

— Граждане пассажиры, наш корабль готовится к межпространственному переходу. Пристегните, пожалуйста, ремни безопасности и держите наготове маски с дыхательной смесью, соответствующей вашей видовой принадлежности.

Голос Танечки — искусственного интеллекта нашего корабля — действовал успокаивающе на пассажиров любой, как она выражалась, видовой принадлежности. Ходят упорные слухи, что над этим эффектом работает целый исследовательский институт. Всё может быть. Танечке год назад удалось за пару минут утихомирить впавшую в дикую истерику пассажирку, получившей сообщение от мужа, что он уходит к её лучшей подруге. Прежний "мозг" корабля — Паша — был не так убедителен, и паника во втором салоне, возникшая из-за небольшого задымления, запомнилась нам надолго. Пассажиров можно было понять: любая неисправность на космическом корабле, летящем на бог знает каком удалении от обитаемых планет, может обернуться крайне неприятной смертью. И хорошо, если мгновенной, а не растянутой во времени — ровно до того момента, как на борту закончатся еда и кислород. Но и нам нервов вымотали... Словом, Танечка со своими обязанностями справлялась на отлично. А я при звуке её голоса вспоминал дом. Инну и Серёжика. Наглого полосатого котяру Пирата. Гараж, в котором стоял собранный ещё на первом курсе двухместный гравипланер. Тот самый, на котором мы с Инной после свадьбы летали вокруг гималайских восьмитысячников, а за нами безуспешно гонялись четыре спасательских катера — нельзя тут, мол, без разрешения... Меня тогда чуть не списали на грузовик. Спасло лишь восхищение начальника горноспасательной службы моей манерой пилотирования. Кажется, я стал первым, кого они не сумели поймать в воздухе. И, кажется, по сей день оставался последним.

Миг перехода почувствовался сразу: желудок внезапно оказался где-то там, где по идее должны были быть лёгкие.

— Доклад о состоянии корабля, — поборов привычную, чтоб её, тошноту, я затребовал отчёта у команды.

— Двигатели — штатно...

— Энергосистема — штатно...

— Жизнеобеспечение — штатно...

— В салонах всё в порядке...

Перед глазами, транслируемые Танечкой через нейроинтерфейс прямо в зрительный отдел мозга, мелькали таблицы параметров. Действительно, всё в порядке. Только две или три позиции светились не зелёным, а чуть желтоватым. Я в курсе, что вспомогательный энерговод маршевого движка нуждается в профилактике, а в контейнере с питьевой водой нашли участок с нанотрещинами. Ближайший техосмотр через месяц? Через месяц. Проблемы не смертельные? Не смертельные. Месяц полетаем с ними, а там уже дело техники и техников.

— Через пятнадцать минут будем на месте, — в голове — в буквальном смысле промеж ушей — раздался голос пилота-навигатора. — Туннель вроде спокойный.

— Сплюнь, — хмыкнул я.

— Да ладно, Майки, давай без суеверий. В первый раз летим, что ли?

Самое смешное, что Том "в реале" говорит с акцентом, а нейротрансляция у него на чистейшем русском языке. Чище, чем у меня с моим южнорусским выговором. Грешил на наш искусственный интеллект, но ни Паша, ни Танечка к этому явлению свои лингвомодули точно не прикладывали, проверено. Какой-то странный выверт у самого Тома, не иначе.

— Сверь лоции.

— Сверил. Всё в порядке, отклонение от курса минимальное.

— Костя, что у тебя?.. Техотсек, ответьте рубке.

— У третьего маневрового частоту малость "шатает", командир. На ходу не отладить. Во время стыковки немного потрясёт, — главтехнарь как обычно отвечает не сразу. Неприятная черта, но техником он буквально родился, и за это его ценят, не обращая внимания на второстепенные мелочи. — Ничего страшного, на станции будет время, починю.

— Ясно. В случае нештатной ситуации докладывай немедленно.

"...а не после того, как ты эту нештатную ситуацию устранишь", — этого я вслух не сказал, но все всё поняли правильно.

Итак, на борту всё... или почти всё в идеале. Туннель спокойный. Пассажиры перенесли переход нормально, оставив врачей — двух человек и двух чуланцев — без работы.

Всё в порядке.

Летим.

— Командир, принимаю сигнал бедствия.

— Пеленг?

— Пеленг затруднён, командир, мы внутри туннеля. Много помех. Но если мы его принимаем, значит, источник впереди по курсу.

— И мы близко к выходу, — крайне нехорошее чувство — ожидание беды. Где-то внутри поселяется комок холода, не дающий нормально дышать. — Жёлтый уровень. Готовность номер два.

— Принято.

Приятный женский голос Танечки может ввести в заблуждение, тем более, что её голографический образ — изящная блондинка. На самом деле это мощный квантовый кластер с искусственным интеллектом первого класса, в определённых обстоятельствах обладающий свободой воли. Но не инициативой. Право на нестандартные решения пока стабильно остаётся за разумными существами.

— Разворот на сто восемьдесят градусов.

— Есть разворот на сто восемьдесят градусов, — а это уже Радислав, наш второй пилот. — Компенсаторы включены.

Нужно повернуть корабль маршевым двигателем по курсу, станция всего в часе тормозящего полёта от точки выхода. Затем виток вокруг планеты, уравнивание скоростей, стыковка... Точно-точно? Сигнал бедствия, кстати, мы всё ещё принимаем. А впереди по курсу как раз станция и планета. Что там стряслось? Какой-то корабль с повреждённым двигателем? Сверхмощная вспышка на звезде Чулана? Авария на станции или катастрофа на планете? Насколько я успел изучить чуланцев, они выдадут в эфир общепринятый в Содружестве сигнал бедствия только в самом клиническом случае, когда точно уверены, что сами не справятся. Прямо как наш Константин, бог техотсека.

От этой мысли легче не стало. Скорее наоборот.

Момент выхода все ощутили не менее ярко, чем вход. Мгновенная тошнота, цветные пятна перед глазами. И резкий запах тонизирующей воздушной смеси в маске. Не нашатырь, конечно, но в чувство приводит быстро и качественно. Тихий, на грани слышимости, писк гравитационных компенсаторов мгновенно поглотил глухой удар и низкий ноющий звук. Это сквозь все переборки и звукоизоляции пробивался чудовищный грохот маршевого двигателя.

— Кэп, — я услышал севший от волнения голос Тома. — Станция не отвечает на запросы.

— Командир, я идентифицировала источник сигнала бедствия, — практически одновременно с ним заговорила Танечка. Вот уж кто невозмутим, как... компьютер. — Это орбитальная станция планеты Чулан.

— Они что-нибудь, кроме самого сигнала, передают?

— Нет, командир.

Биотехника чуланцев — впрочем, как и наша — могла издавать крик о помощи даже тогда, когда на борту не оставалось никого живого. Вот ведь чёрт... Надеюсь, они просто покинули повреждённую станцию, а не погибли все до единого.

Надеюсь... Пилотов это слово пугает.

— Командир, впереди по курсу плотный метеоритный поток, не отмеченный на карте системы Чулан, — доложил компьютер. — Наша скорость ноль семь. Повернуть или затормозиться не успеем.

Крошечный комочек космического мороза, поселившийся во мне после сообщения о сигнале бедствия, мгновенно разросся и выхолодил душу страхом.

— Все двигатели — полная мощность! — пилот может бояться, но корабль он спасать должен. Обязан. Чего бы ему это ни стоило. — Манёвр уклонения!

— Компенсаторы сгорят к чёрту! — проорал Радислав. — Всех размажет по переборкам!.. Сделаем всё возможное, капитан!

— Пассажиров — по спасательным капсулам!

— Принято, — по-прежнему спокойно ответил компьютер.

Представляю, что сейчас начнётся в салонах... Тут не помогут даже все документированные и недокументированные способности Танечки.

Плевать. Лишь бы восемьсот душ были упакованы в спасательные модули, которые способны несколько часов выдерживать температуру, магнитное поле и жёсткое излучение фотосферы звезды класса М. А там пусть нервничают на здоровье, самое позднее через сутки их подберут спасатели. Девчонкам-стюардессам и врачам — туда же, с пассажирами. А мы — пилоты и технари — попытаемся спасти корабль.

В нормальных обстоятельствах — к примеру, на Земле — этот крошечный, размером с ноготь мизинца, кусочек кометного льда испарился бы ещё в стратосфере. Если не раньше. В космосе, при "орбитальных" скоростях, он в худшем случае оставил бы крошечную царапинку на прочном корпусе. Но из туннеля корабли выходят на скорости почти в три четверти световой. Пресловутого защитного поля не придумали ещё ни на одной из планет Содружества, а магнитная защита отклоняет лишь заряженные частицы, но никак не кусочки льда.

От удара на субсветовой скорости не спасёт никакая обшивка.

Перед глазами замелькали красные полосы с нейросообщениями: при такой плотности потока информации звуковые отчёты и команды бесполезны. Разгерметизация шлюза, пробой энерговода, второй техотсек обесточен, убит электромеханик... Странно, но страх куда-то мгновенно подевался. Наверное, когда решения нужно принимать в темпе нейросвязи, становится не до эмоций. На тренажёрах при отработке нештатных ситуаций я не боялся ни до, ни во время, ни после. Сейчас — впервые за восемь лет — на меня всей тяжестью обрушился горный хребет ответственности за восемьсот с лишним жизней. И ошибиться я не имею права.

Только сейчас я со всей ясностью понял, почему даже при тщательном отборе абитуриентов у нас, космических пилотов, самый высокий отсев. Диплом получает в лучшем случае треть от первокурсников. Остальные не выдерживают, уходят в стратосферники, или вовсе в наземные профессии. Иногда — даже с седьмого, последнего курса. Бывает, и в психушку увозят...

Второй удар. Третий. Разгерметизация пассажирского салона номер четыре. Пожар в коридоре, соединяющем техотсек и вторую реакторную, пробой ещё двух энерговодов... Пока наши технари делали возможное и невозможное, чтобы предотвратить взрыв, мы, пилоты, объединив усилия через нейросвязь, тоже делали возможное и невозможное. Управляли ещё работающими системами повреждённого корабля, давая пассажирам драгоценные мгновения для спасения. Не знаю, как там Танечка их убеждала, но вспыхнувшую, было, панику удалось быстро погасить, и в коридоре, ведущем к многоместным спасательным капсулам, не было никакой давки. Камеры наблюдения работали, я намеренно вывел картинку со спасательной палубы на свой интерфейс. Пассажиры напуганы. У людей это заметно по бледным застывшим лицам, у чуланцев — по дёрганной жестикуляции. Но никто не кричит, не рвётся, расталкивая прочих, к люкам капсул. И девочки молодцы, указывают дорогу, даже улыбаться пытаются...

Да, это вам не "Титаник".

Вот последние пассажиры размещаются в капсулах. Последними с палубы уходят стюардессы, вручную закрывают внешний и внутренний люки. Ещё несколько секунд на герметизацию... Всё. Глухие хлопки — это один за одним срабатывают импульсные движки "шлюпок", унося пассажиров подальше от аварийного корабля и в противоположную сторону от метеоритного потока. И слава богу. Потому что удары в корпус становятся чаще и громче.

...От этого удара "Меркурий" задрожал от носа до кормы.

"Доклад!"

"Разгерметизация палубы и всех пассажирских салонов. Обесточивание и механическое повреждение стыковочных узлов. Вторая и третья спасательные капсулы не могут отстыковаться".

Ч-чёрт... А я-то, дурак, понадеялся, что всё так легко обойдётся... что рисковать придётся только своими головами...

"Обесточить все палубы, — отдаю мысленный приказ. — Весь свободный энергопоток — на двигатели".

"Будет перегруз, бахнем", — это Радислав.

"Костя, оцени риск".

"Пятьдесят на пятьдесят — то ли бахнем, то ли нет. Автоматика сдохла, буду переключать вручную".

"Спятил?"

"Не больше, чем ты".

"Том, Радик, маневрируем!"

"Повреждение внешнего контура защиты основного реактора. Инициирую процесс его остановки", — Танечка в своём репертуаре, и действует строго по инструкции. Но заглушить реактор — значит с гарантией влететь в ядро потока. От нас от всех мокрого места не останется. Даже от тех, кто сидит в крепких спасательных капсулах.

"Отставить! Технарей из реакторной выгнать, закрыть переборки!"

"Вероятность взрыва реактора семьдесят два процента".

"Понадеемся на оставшиеся двадцать восемь. Выполнять! Всю ответственность беру на себя!"

"Принято. Выполняю".

Даже странно, что до сих пор во всей этой свистопляске погиб всего один человек. Но на борту ещё несколько членов экипажа, моей команды, и около двухсот перепуганных пассажиров в неотстыковавшихся капсулах. И все они, как ни странно, хотят жить. Компьютер этого не учитывает. Хотя, по идее, должен: в его базе данных записаны основные человеческие эмоции и мотивации. Вот почему в нештатных ситуациях после слов командира "беру ответственность на себя" компьютер обязан беспрекословно выполнять приказы человека, имеющего на то полномочия. Искусственный интеллект, каким бы продвинутым он ни был, действует строго по программе. Человек же будет сражаться за жизнь до конца, и чаще всего побеждает обстоятельства там, где шансы уцелеть минимальны. Там, где машина никогда не продолжит борьбу.

У искусственного интеллекта нет инстинкта самосохранения, вот в чём дело. Он, гад квантовый, знает, что где-то на Земле хранится его полноценная копия...

...Этого удара мы не услышали. Мы его поняли, когда в нейроинтерфейсе внезапно умолк голос Радислава, а наши кресла мгновенно обволокли нас с Томом эдакими коконами — включилась автономная система жизнеобеспечения рубки.

"Радик погиб..." — голос Тома был усталым и злым.

"Вижу. Рубка разгерметизирована и обесточена, работают аварийные контуры. Мы немного затормозились, давай манёвр. Курс на тридцать два — шесть — минус сто десять".

"Маневровые на пределе, — отозвался Костя. — Осторожней там".

Ещё удар. И ещё.

"Пилот, авторизуйтесь".

"Таня, ты что? Я давно авторизован!"

"Пилот, авторизуйтесь... База данных недоступна. Кластер распадается... Авторизуйтесь..."

Тишина.

"Блин! Танькин кластер ...того!" — мысленно взвыл Том.

"Тестирую... Нет, вырубило кластер с её интеллектом. Системы доступны... те, которые ещё живы. Пойдём на ручнике".

"Справимся? Майк, даже у нас реакция не та".

"Должны, Том. Обязаны. Справимся".

Да. Двигатели воют и стонут на перегрузке, "Меркурий" раскачивает и трясёт, но мы отклоняется от смертельного курса. Четыре минуты. Двенадцать... Градус... Три градуса...

Удар.

"...!!!!!"

Костя матерится. Значит, дела наши плохи.

"Сенсоры правого борта и кормы вырубило. Костя, что у вас?"

"Пожар, б...!!! Прямое попадание в главный энерговод! Мы горим, Миша!"

"Покинуть техотсек".

"Кто-то должен управлять движками, раз ты "ослеп"!"

"Костя, не дури, спасай ребят... Твою ж дивизию, это приказ!!! Живо в скафандры и в носовую часть! Страви воздух за борт!.."

В рубке кресла с катапультами для пилотов и одноместные спасательные модули для прочего экипажа. Здесь даже в случае полного разрушения корабля есть неплохой шанс выжить.

Они должны добраться до рубки. А мы... Мы поведём корабль вслепую. Нас этому тоже учили. Мы должны отклонить курс на расчётные шесть градусов.

У каждого свой долг.

"...Отклонение четыре — сорок один. Третий и шестой маневровые сдохли, поворачиваю корабль по оси. Скорость меньше одной пятой... Маршевый работает на пределе... На сигнал бедствия ответили с планеты. На станции этот долбанный поток наделал делов, куча трупов, спасатели ещё работают. Обещают и нас подобрать".

"Том, главное — подобраться поближе, чтобы они не слишком долго нас искали. Не забывай, у нас ещё пассажиры на борту".

"Подберёмся... если движок не гикнется".

"Костя, ты удивительный оптимист".

"Ты только это заметил?"

"Нет, я знал об этом всегда. Том, доклад".

"Отклонение пять двадцать. Продолжаю манёвр... Э-э-эй, это что за дерьмо творится?".

"А это, Томми, и есть то самое "движок гикнется". Маршевый теряет мощность".

"Брысь по капсулам. Я поведу корабль".

"Майк, не дури. Ты один не справишься".

Двести с лишком душ, которые хотят жить... Это такая ответственность, которая и вправду может свести с ума.

Не справлюсь, говоришь... Ты отличный парень, Том, и пилот от бога, но есть кое-что, чего ни один пилот забывать не должен.

Я — командир корабля. А значит, либо покину его последним, либо не покину вовсе. Поживёшь с моё — поймёшь. Главное, чтобы у тебя появился шанс на "пожить с моё".

Я дам тебе этот шанс. И Косте, и его технарям. И пассажирам, которые, если взорвётся хотя бы один реактор, испарятся в миллионноградусной вспышке.

Я — должен их спасти. Любой ценой. Это первое и главное, чему учат нас, космических пилотов.

В инструкции командира есть параграф, не подлежащий разглашению. Буду действовать по нему, ситуация ведь — нештатнее некуда.

Убираю все психологические барьеры между своим разумом и нейроинтерфейсом. Знаю, что это опасно, но — "любой ценой" ведь, не так ли?.. Всего лишь раз, на занятиях, да под присмотром целого консилиума врачей, мы отрабатывали полное слияние с квантовым кластером. До сих пор не могу забыть... Я становился кораблём. Нет — скорее, корабль становился мной. Я был мозгом, его системы — моими "руками", "ногами", его сенсоры — моими органами чувств... Это было завораживающе, как бездна космоса ...и ещё невероятно страшно. Пугало ощущение потери человеческого естества, и психологическая "отдача" была настолько сильной, что мы ещё месяц проходили реабилитацию.

После этого занятия на другие специальности уходит больше всего курсантов. Надо ли объяснять, почему?

"Меркурий" был похож на израненного, полупарализованного человека. Он... то есть я был на три четверти глух и почти слеп. Судорожные конвульсии умирающего двигателя — последнее, что он... то есть я мог предпринять, чтобы отойти как можно дальше от убийственного потока. И подползти поближе к планете. Ещё работали главный и вспомогательный реакторы — два могучих сердца в моей груди, готовых из-за критических повреждений защиты пойти вразнос. Держу их ритм... то есть режим работы из последних сил. Иначе смерть, или из-за их остановки, или из-за "инфаркта" — взрыва.

"Технари в капсулах, Майк".

Знаю, Томми. Катапульты в рубке ещё работают. Замечательно. Простите меня, братишки. Вы должны жить. А я останусь. На мне ещё двести живых душ.

Удачи вам.

"Майки, ты сволочь!!! Я тебе задницу надеру, когда всё закончится!"

Вот и хорошо. Просто отлично. Связь в индивидуальных капсулах работает исправно, значит, их найдут быстро. Извини, Том, мне даже "пиндосом" тебя обозвать некогда. У меня движок на пределе и скорость ещё не погашена.

Всё было как тогда, на том памятном уроке. Всё, кроме одного.

Почему-то не возникло чувства потери индивидуальности. Я был истерзанным кораблём, оставаясь человеком.

Может быть, причина была в том, что во мне жило и командовало всем существом чувство долга? Долга по отношению к двумстам пассажирам, полностью зависевшим от моих действий?

Бог его знает. Не время сейчас философствовать. Сейчас я — корабль. Я должен погасить скорость хотя бы до планетарных значений. Я должен спасти пассажиров. Любой ценой.

Точка.

Об остальном можно будет порассуждать на досуге. Когда всё закончится.

— ...Да уж, лажанулись вы, ребята. Отправить пилота дальнего космоса в каботажный флот... Как он у вас до сих пор не спятил, не представляю.

— По-вашему, он на грани срыва?

— Он уже за этой гранью. Если бы мог, давно бы запил. Держится пока на одном чувстве долга, но оно и у нас, пилотов, не бесконечное, это чувство... Дождётесь, что он однажды психанёт и направит грузовик на астероид.

— Что вы посоветуете?

— А вы подумайте. Вы поумнее меня будете, на то и учились... Он пилот. Вы понимаете? Пилот, а не грузчик. Мне дед рассказывал, как списанные на пенсию лётчики с ума сходили без неба. Так и мы с ума сходим без созвездий под ногами. Вот он, мой совет, если хотите...

* * *

Спасатели подобрали "Меркурий" через четверть чуланских суток. Ориентируясь на его сигналы и по наводкам командира.

Пассажирам, запершимся в неотстыковавшихся капсулах, ничего особенно не угрожало, кроме нервного срыва. Пока их пересаживали на борт подошедшего корабля, бригада техников в скафандрах высокой защиты спешно глушила реакторы "Меркурия", а спасатели проверяли отсеки на предмет наличия живых или погибших. Рубку, в которой находился Михаил Кошкин, обследовали последней: командир потерпевшего крушение корабля всё это время был в эфире и уверял, что с ним всё в порядке.

— Дверь заблокирована, открыть не могу. Режьте, — передал он по нейросвязи.

Ультразвуковые резаки вскрыли дверь из сверхпрочного композита за несколько минут. Первым к кокону пилотского кресла подошёл медик со своей переносной аппаратурой.

Медик был чуланцем. Наверное, поэтому его удивление несколько запоздало.

— Я не понимаю... — произнёс он, в третий раз проводя "палочкой" сканера над плотно закрытым коконом. — Признаков жизни нет.

— Погодите... Как это — нет? — в интерфейсах спасателей зазвучал встревоженный голос земного пилота. — Не может быть. Я здесь, я говорю с вами.

— Это и удивляет, — с готовностью ответил чуланец. — Ваша биология, как и наша, тоже не позволяет поддерживать существование вне тела, а ваша техника ещё не способна вместить полноценную личность. Но это противоречит тому, что я вижу. Командир, ваше тело мертво по меньшей мере три земных часа. Ваш мозг — каша из крови и нервных клеток... Вы мертвы, командир.

— Доктор, я знаю, что чуланцы не умеют лгать, но способны ошибаться. Как я могу быть мёртв, если говорю с вами?!!

— Вы живы как личность, но...

— Я жив! Слышите? Я — человек, и я жив, пока мыслю! Я — жив!..

Если бы кто-то захотел узнать, что такое "крик души", он должен был услышать этот голос.

Недоверие. Ужас осознания истины и ускользающая, тающая на глазах надежда. Странная смесь даже для человека. Но флегматичный чуланский медик, как ни удивительно, его понял.

— Корабль невосстановимо повреждён, — все услышали голос командира чуланской спасательной группы. — Пассажиры вне опасности. Модули заняты поиском и сбором спасательных капсул. Есть ещё живые на борту?

— Техническая группа, — негромко сказал медик. — Извлеките квантовый кластер корабля. Командир жив. Постараемся его... спасти. Действуйте осмотрительно, техника землян требует предельной осторожности в обращении.

Выступающих носов и ушных раковин у чуланцев нет, лишь отверстия, прикрытые кожными клапанами. Глаза круглые и ярко-жёлтые, с третьим прозрачным веком, как у ящериц. Их бледные тонкогубые лица с более яркой окантовкой вокруг нежного красного пуха на темени и затылке, тем не менее, совсем не казались людям отталкивающими. Чужими — да, но при этом они были по-своему красивы. То же впечатление на них производили и земляне. Чужие, но далеко не уроды. Медику до сих пор приходилось видеть людей только живыми, полными малопонятных спокойным чуланцам эмоций. Они являли собой одну из многочисленных граней Жизни, и потому казались красивыми.

Мёртвый человек во вскрытом спасателями коконе такого впечатления не производил. Как и любое тело, покинутое Жизнью, да ещё вот так... Даже опытного медика проняло почерневшее человеческое лицо, залитое высохшей кровью, сочившейся из глаз, носа, ушей, полуоткрытого рта... Почему-то он не мог отвести взгляда от белых костных отростков, называемых людьми "зубы". Его сородичи пережёвывали пищу твёрдыми выступами челюстных пластин... В людских эмоциях он разбирался слабо, но черты застывшего лица выражали нечто очень сильное, почти недоступное его пониманию.

Этот человек ради спасения других отринул самое дорогое, что даётся Создателем всему сущему — своё живое естество. Он слился разумом с несовершенным земным компьютером, наверняка зная, чем ему это грозит. Хотя не оставил надежды вернуться, о чём говорит его эмоциональный выплеск. Теоретически чуланцы тоже способны совершить подобное, но практически... Так поступали считанные единицы, и только в ситуациях, когда речь шла о жизни и смерти всей расы. Здесь речь шла всего лишь о двух сотнях жизней.

То ли этот человек великий герой, то ли люди меньше ценят свою жизнь...

Так или иначе, нужно попытаться спасти хотя бы его личность, если тело спасать уже поздно.

— Командир Кошкин, — медик понял, что нужно сказать, чтобы сила отчаяния не сподвигла человека на мысль прекратить своё существование окончательно. — У вас должны были сохраниться списки экипажа и пассажиров. Прошу вас, передайте их командиру Тна Шесу. Мы должны свериться со списком спасённых и, если это необходимо, продолжить поиски.

Несколько мгновений в эфире царила мёртвая тишина. Медик в какой-то момент испытал нечто, близкое к страху: вдруг человек уже успел запустить процесс уничтожения личностной информации? Люди, в отличие от чуланцев, способны на прекращение своей жизни.

— Передаю, — голос человека звучал так, словно тот был на грани нервного истощения — предельно устало и без малейшего эмоционального окраса. — Найдите... их всех...

— Спасибо, командир.

Жить ради других — вот, оказывается, что двигало человеческим пилотом. Может быть, это ключ к его спасению.

Нужно связаться с Землёй и больше узнать о верованиях, которых придерживаются люди. Пока медик поступал в соответствии со своими убеждениями, но кто знает, не была ли для людей такая вот... усечённая жизнь хуже смерти? Не совершил ли он преступления перед лицом Жизни? Быть может, милосерднее было бы позволить человеку уйти?

Если бы подобное произошло с чуланцем, медик тоже не знал бы, как поступить. История его народа не знала ничего похожего.

* * *

Я человек.

Я — человек.

Я — человек, чёрт подери!

Я не могу вынуть из бара пару бутылок коньяка и как следует надраться. Я разучился спать, потому что квантовые мозги не нуждаются в отдыхе. Я говорю через плазменные динамики и нейроинтерфейс, моё "тело" скроено из металла и композитов, вместо сердца "пламенный мотор" реактора, вместо ушей и глаз тысячи датчиков, мои нервы - внутрикорабельные связи, и так далее. Я научился разделять сознание на несколько независимых контуров и одновременно делать множество дел. Я таскаю сырьё с рудников Марса и астероидного пояса. Я — корабль. Но при этом я человек. Хомо навис.

Когда до вас это дойдёт?

...Я больше не буду покорным, клянусь!

Уж лучше лежать на земле.

Ну, что ж он не слышит, как бесится пульс!

Бензин — моя кровь — на нуле.

Терпенью машины бывает предел,

И время его истекло.

И тот, который во мне сидел,

Вдруг ткнулся лицом в стекло.

Убит! Наконец-то лечу налегке,

Последние силы жгу.

Но... Что это, что? Я в глубоком пике

И выйти никак не могу!..

Даже сейчас непонятно, да? После того, как врубил песню на всю катушку?

Поэт два века назад очень точно описал то, что чувствую сейчас я. "А тот, который во мне сидит, изрядно мне надоел". Мой пилот, Гриша, на редкость малоинтеллектуальная личность. Грузчик, что с него взять. Прошлогодний выпускник ремеслухи. На нём никогда не лежала ответственность больше, чем за стыковку и своевременную погрузку-разгрузку полуфабрикатов. Блин, да с ним и поговорить-то, кроме как о коррекции курса, не о чем! Рыбалка, пивасик, девки — весь его кругозор вне профессии. Из прочитанных книг только школько-пэтэушный минимум, без которого ни к какому делу близко не подпустят. Первое время он пытался "грузить" меня своими откровениями о пиве и бабах, но я довольно быстро сорвался и в популярных выражениях объяснил, что молчание — золото. Надо было видеть Гришино лицо в этот момент. Пришлось, немного поостыв, вешать ему лапшу про "искусственный интеллект нового поколения" и "испытания". Я же вроде как секретный...

Впрочем, время от времени он об этом забывает, всё начинается сначала, и я тихо зверею. Дурень несчастный. В отличие от самолёта из старинной песни, "из пике" я выйду и без пилота. Гриша не в курсе. Во всяком случае, пока.

Достанет до печёнок... то есть, до глубин моего квантового ядра — узнает.

Я люблю человечество вообще, но кое-какие частности могут вызвать у меня желание сделать исключение для некоторых его представителей. Хоть это и недостойно, но мысль о взрывной декомпрессии посещает меня всё чаще.

Господи, неужели я учусь ненавидеть? Только этого мне не хватало...

— Миша, привет!

— Салют, Костик. Ты как?

— Да ничего вроде. Подлатали и выперли на курорт. Отдыхай, говорят.

— Когда к полётам допустят?

— Бог их знает... Могут и не допустить. Я ж тогда рентгенов выше крыши хватанул. Когда на Чулан притащили, говорят, почти из одних свободных радикалов состоял.

— А когда ты состоял из чего-то другого?

— Всё шуточки шутишь? Это хорошо... Слушай, Миш, тут такое дело... Твой пилот не слышит?

— Канал шифрованный, я постарался.

— Я твоему бате по секрету кое-что слил. Насчёт тебя. В общем, он хотел бы с тобой поговорить. Ты как, согласен?

Было бы у меня сердце — его бы сейчас сжало от тоски. По семье я скучал невыносимо. Но они меня похоронили. Точнее, моё тело. Похоронили, и пытаются жить дальше. А я не мог, не имел права дать о себе знать. Дело не в грёбаной секретности, чтоб ей ни дна ни покрышки, а в том, что я больше не тот, кого они знали и любили. Сохранилась личность, душа. Вы будете смеяться, но я даже иногда молюсь богу. Сохранились и многократно умножились знания. Но разве можно любить космический корабль? И разве может космический корабль-каботажник быть сыном, мужем, отцом? Я не могу сказать, насколько я изменился за прошедший после катастрофы год, но изменения во мне произошли. Необратимые. Не могли не произойти. И они их заметят с первого же слова. Нет уж, пусть лучше я буду для них могилкой, куда можно принести цветы. Лучше жить в их памяти человеком, чем ...вот так.

Да. Но отец-то хочет со мной говорить.

Надеюсь, я его не разочарую.

— Тебе за это ещё влетит. — Кажется, мне удалось скрыть волнение. Может быть. Не уверен. — Лады, как буду на земной орбите, звякну.

— Удачи, Миша.

Хорошо, что мне разрешили общаться хотя бы с теми, кто в курсе — с Костей и Томом. Оба поправились. Том давно вернулся в строй, а бог техотсека тогда чудом жив остался. Он ведь до последнего не уходил с кормы, и впрямь нахватался излучения. Ещё лет двадцать назад не откачали бы. Если бы не эти двое, наверное, я бы давно спятил от одиночества.

Ну, не Робинзон я по своей сути. Без общества себе подобных сдохну или поеду крышей. Гришка, сопляк, даже на Пятницу не тянет. Да и попугай из него так себе. А беседы с психологами из Центра Космонавтики не похожи на живое общение. Это процесс, сходный с медицинскими процедурами. Правда, легче после них становилось редко.

На земной орбите мы будем через десять дней. Хорошо бы до того момента вспомнить, как я выглядел, когда был живым человеком. Что-то я стал забывать... самого себя. Это плохо. Это надо исправить. Не стоило пренебрегать голографическим образом. Тут психологи правы.

Раз я человек, то должен не только вести себя как человек, но и представлять себя соответствующе.

— Коррекция ноль три на пол второго. Выравниваемся... Миша, ау! Ты о чём думаешь?

— О вечном, — отшутился я. — Корректирую курс, выравниваю скорость.

— Если твою версию ИИ запустят в серию, ох, и намучаются пилоты. Не зевай. Мы не в дальнем космосе.

Гриша прав, на земной орбите зевать нельзя. Но если бы он вправду знал, о чём я думаю... Не поверил бы.

Я переживал, как никогда в жизни. Я хотел встречи с отцом и боялся её. Как он воспримет это? А как я восприму? Не разойдёмся ли мы молча, не в состоянии слова друг другу сказать? Батя всегда видел меня, как стеклянного, насквозь. Тоже пилот. Пилот-орбитальник, до сих пор работает на сборке станций, хотя возраст даже для нашего благополучного в медицинском смысле времени солидный — семьдесят восемь. Крепкий он у меня. Выглядит так, как дед выглядел в полтинник... Интересно, как он бы повёл себя в моей ситуации?

Может быть, так же. Но, скорее всего, куда достойнее. Он у меня такой... со всех сторон правильный.

Не то, что я, избалованный сверхсовременной техникой и системами безопасности.

Меня — то есть, корабль, мозгом которого мне выпало несчастье работать — после разгрузки снова загонят в док. Якобы на профилактику и отладку экспериментального оборудования. На самом деле в моей душе снова будут копаться психологи, пытаясь понять, каково мне живётся в компьютере. Отец наверняка спросит о том же. Напрямую спросит, как он это умеет. Прямо и отвечу: хреново живётся. От бати-то что скрывать? Он, может, и не посоветует ничего — а ну-ка представьте себя на моём месте. Получится? Вот-вот. Даже у бати не получится, при всём его опыте. Но понять меня он сможет как никто другой. Если пожелает понять.

Костя организовал нам разговор на высшем уровне. Сам приволок к отцу мощный терминал с голографическим проектором, настроил связь. Показал, где что включать, и ушёл, как он выразился, "подышать свежим воздухом".

Я едва не перегрузил связи главного кластера, пока ждал этого звонка. Наверное, так теперь выглядит моё волнение.

Когда тихо тренькнул входящий звонок, на борту у меня никого не было. Гриша улетел на поверхность отмечать с друзьями очередное возвращение, грузчики со станции сделали своё дело и закрыли люки снаружи, а я не в счёт. Я и есть корабль.

Отец изменился за этот год. Сильно поседел. Пытается казаться спокойным, а лицо каменное. И глаза подозрительно блестят.

— Здравствуй, папа.

Он усмехается — одним уголком рта.

— Живой, значит.

— Ну, вроде как да.

— Хорошая голограмма.

— Я старался, па. Хотел выглядеть... как раньше.

Он отвёл взгляд и долго, очень долго молчал.

— Почему сразу не объявился? — спросил он.

— Не мог.

Снова жёсткая усмешка отца.

— Да уж... Прапрадед с войны без рук пришёл, тоже боялся своим объявиться... в таком виде. Хорошо, люди усовестили. А ты?

— А я вообще без всего, па. Я — грузовой корабль. Я даже на планету сесть не могу. Как думаешь, мог я в таком виде к вам с мамой явиться? К Инне, к Серёжке? Для той, прежней жизни я действительно умер.

— Что, даже на поговорить тебя бы не хватило?

— Может, и хватило бы. Чтобы потом кластер начисто отформатировать. Мыло и верёвка, к сожалению, не мой случай.

— Хм... А ведь ты такой дурак, что и впрямь в петлю полез бы, — отец внезапно смягчился. — Порода у нас с тобой такая, цельная. Не умеют Кошкины жить в усечённом виде. М-да... Но тебе придётся научиться.

— Я стараюсь, па. Очень стараюсь. Правда, иногда накатывает такая тоска, что хочется набубениться до синих чертей.

— Почему не зелёных?

— Синие круче.

— Поверю на слово. Значит, тоскливо тебе?

— Бывает, па. Таскаю руду и слитки, как последний трактор. Неделями с людьми не общаюсь, выть хочется. Пилот — ограниченный засранец. Одна радость — накачать новых книг, пока на орбите, и читать. Медленно, по-человечески, чтоб смаковать каждую страницу... Иногда так всё достаёт, что жить не хочется. О коньяке мечтаю. О большущей бочке. Помнишь, как в Массандре?..

— И не стыдно тебе, Мишка?

— ???

— Взрослый мужик, а скулишь, как... девчонка-малолетка. Пожалейте меня, несчастного... Ты живой, сынок. Ты для прежней жизни умер, но у тебя есть новая жизнь. Пусть и в виде корабля. Ты душу человеческую сохранил, вот что главное... Плачется он... Радоваться надо. Я со дня похорон и не мечтал, что смогу однажды говорить с тобой... как раньше. А говорю. И рад этому. Догадайся, почему.

— Я... тоже тебя очень люблю, па.

— То-то же. Предложил бы сейчас хлопнуть по стопарику за встречу, да ты иззавидуешься... Да, твои к нам перебрались. У матери после похорон с сердцем плохо, а братец твой, сам знаешь, на дальних рубежах, бывает на Земле только в отпуске. И семья его там же, на рубежах. Полковник, видите ли... Словом, нам тут не скучно. Даже котяра твой здесь.

— Наверное, уже забыл меня, — я сам удивился, что смог, как раньше, грустно улыбнуться и говорить севшим голосом, скрывающим обычные слёзы. Прав батя: душу мне всё-таки сохранить удалось. Это должно радовать.

— Котяра-то, может, и забыл, — совершенно серьёзным тоном проговорил отец. — А для Инки и Серёги ты — живой. Цени, дурачок.

А это действительно ценно. То, что ты жив для тех, кого любишь.

— Ты им скажешь?

— Матери — не знаю. У неё здоровье никакое, боюсь, не выдержит. Инне скажу, чуть позже, когда сам как следует всё обмозгую. А внуку... когда подрастёт и сможет понять. Он-то в космос рвётся. Учёбу подтянул, спортом занялся. Говорит, хочет быть пилотом. Как ты.

У меня нет горла, которое могло бы стиснуть от переживаний. Но есть чувства и есть память. Фантомная боль несуществующего тела.

Кажется, моя голограмма отразила это вполне достоверно.

— В двенадцать все мечтают о космосе, — сказал я, стараясь сдержаться, насколько это возможно.

— В тринадцать, Миша. Ему уже тринадцать, и ты для него герой.

— Блин... Вот что значит — год не быть дома.

— Ничего, наверстаешь. Только в порядок себя приведи. Видел бы ты себя сейчас, герой хренов. Нюни распустил. Ты бы лучше о своих новых возможностях подумал. Чёрт, да пилоты и сейчас даже не мечтают о том, что можешь ты.

— Зато не могу многое из того, что мог раньше. Вот, хоть бы и выпить по стопарику.

— Ну и хрен с ним, со стопариком. Здоровье дороже. Короче, сын, кончай себя жалеть и приходи в чувство. Нужна будет помощь — обращайся, помогу. Хочешь, поговорю с кем надо, тебя с грузовика на пассажирский переведут?

— Вот на пассажирский не надо, — нахмурился я.

— Комплексы?

— Да. И надолго.

— На военный тебя могут не взять.

— А могут и взять. Я ведь служил в погранохране.

— Это было давно и неправда.

— Па, я сам буду просить о переводе. В самом деле, достало камни таскать. Только бы не засунули в какой-нибудь институт. Я же там загнусь. Уж лучше быть привидением-голограммой на борту... Быть хранителем корабля.

— Домовым, что ли?

— Да уж скорее бортовым, — усмехаюсь. — Но это — жизнь. Я постараюсь им это объяснить. Должны понять.

— ...Вы хоть понимаете, что наделали? Вы сотворили с ним самое худшее, что только возможно — лишили полноценного общения с людьми и прежнего пространства... Грош цена вашим дипломам... вы, олухи!

— Он проходил по программе с высоким уровнем секретности, и мы...

— И вы засунули пилота-дальнобоя на грузовик. Молодцы. Не могли сразу подключить военных? Нездоровая конкуренция между ведомствами взыграла? А о человеке вы подумали? Вы его чуть до самоубийства не довели!

— Мы не думали, что он отреагирует так остро. Случай уникальный, у нас попросту нет опыта в реабилитации таких ...людей.

— А вы сомневаетесь в его человечности? Ведь сомневаетесь, по глазам вижу.

— Сомневался. Теперь — нет.

— Ладно. С вами мы ещё поговорим на досуге. А пока подготовьте документы на его перевод. Он ведь полноценная личность со всеми гражданскими правами и обязанностями, не так ли? В каком качестве он у вас проходит — как ИИ, или как пилот?

— Как пилот... Перевод, как я понимаю, в ваше ведомство.

— Куда же ещё. У нас есть неплохая вакансия. Как раз для него...

Я слеп и глух.

Кластер, в который намертво впаялась моя личность, снова перевозят. Но на этот раз я точно знаю, куда.

И впервые за год ожидание не тягостное. Мне легко и радостно от того, что я снова в деле.

"Арго" — новейший корабль. Почему он числился на балансе военного ведомства — догадайтесь с трёх раз. И почему я сам не пошёл в военную академию после службы, сам диву даюсь. Предпочёл гражданскую службу. Наверное, насмотрелся, как братец с женой и детьми по дальним планетам мыкался. Что ж, теперь наверстаю. И плевать, что у меня вместо человеческого тела будет воплощённая концентрация самых передовых земных и неземных технологий. Мы, пилоты, в массе своей люди верующие. Я, например, теперь точно знаю, что есть жизнь после смерти. Но если подавляющее большинство людей, переступив за черту, отправляются в неведомые живым пространства, именуемые раем и адом, то меня зачем-то придержали в этом мире. Зачем? Бог весть. Наверное, кому-то и для чего-то ещё нужен, пусть и в виде хранителя космического корабля. Домового. Точнее, бортового.

Между прочим, "комутонужность" — очень сильная мотивация. По крайней мере, для меня лично.

Я не нуждался в отдыхе, но, пока спецы монтировали кластер, позволил себе пару часов самого настоящего сна. Правда, мне ничего не приснилось, или я попросту забыл свой сон по пробуждении. Зато радостное предчувствие меня не обмануло. Едва техники замкнули на меня все корабельные системы, первым, что я узрел своими оптическими сенсорами, была до боли знакомая рожа.

— Том, — сказал я, не веря своим видеокамерам. — Это ты, реднек несчастный?

— Здорово, crazy Russian, — Том заулыбался во все тридцать два зуба — увидел на голоэкране мою потрясённую физиономию. — Живучий ты, аж противно. Я уж думал, тебя яйцеголовые уморили в своих институтах

— Не дождёшься, — хмыкнул я, начиная верить в реальность происходящего. — Ты зачем патлы и бороду отрастил, пиндос? Не по уставу.

— Да клали мы на устав, — заржал Том. — Ты ещё не понял, куда нас засунули?

— Просвети.

— Разведка дальнего космоса мы теперь. О

* * *

ть как круто, сечёшь?

— Круче вареных яиц, ты прав...

Выделив для разговора с Томом часть сознания, всеми прочими частями я пытался переварить услышанное. Разведка дальнего космоса. Познание неизведанного. Новые открытия и опасности.

То, о чём я и мечтать не смел.

Миллионы людей боятся неведомого, и я их понимаю. Есть множество таких же ушибленных на всю голову, как мой отец, как мы с Томом, или Костик, которых хлебом не корми, дай "заглянуть за край". Но человек — существо хрупкое и ранимое, убедился, можно сказать, на своей шкуре. Каждый шаг по неизведанным пространствам даётся нам, людям, буквально с кровью.

Я и сейчас человек, но уже с нечеловеческими возможностями. А это уже неплохой аргумент в споре с неведомым, и солидный козырь в играх с судьбой, где на кону жизнь экипажа.

Господи боже мой, если ради этого ты сохранил меня — спасибо.

Будем жить!

Homo navis.

Что такое цивилизация?

Единого для всех ответа не существует.

Для нас, людей, это продвинутая техника, полёты в космос и система коммуникаций. Для наиболее близких к нам чуланцев — сочетание технологий и форм жизни. Для некоторых других рас, например, тоу, цивилизация — это эволюция общественных отношений, всё остальное вторично. В Содружестве есть планеты, населённые чисто биологическими цивилизациями, сделавшими ставку на управление природными процессами с помощью собственной психосоматики, а не посредством механизмов. Эти, конечно, в космос тоже летают, но исключительно на кораблях других рас... Ходят упорные слухи, будто исследователи Содружества в своё время натыкались на энергетические формы жизни, но встречи эти были таковы, что мало кто выжил. Если принять на веру упомянутые легенды, то у тех, энергетических существ тоже свои представления о том, что такое цивилизация. Весьма отличные от наших.

Единственный общий знаменатель у всех этих разнообразных представлений — изменение окружающего пространства, тем или иным способом. И возможности у всех разные.

Это я к тому, что теперь мои возможности не идут ни в какое сравнение с возможностями человека. Но, положа руку на сердце, никому бы не пожелал оказаться на моём месте.

Положа руку на сердце...

Раньше меня огорчали эти речевые обороты, напоминая, к примеру, что сердца в биологическом смысле у меня больше нет. Сейчас от них становится тепло на душе. Они не дают мне забыть, кто я такой, озлобиться на весь мир и судьбу, отнявшую у меня нормальную человеческую жизнь. Они напоминают, что взамен отнятого мне дано то, о чём другие пилоты и не мечтают.

Я — корабль дальней разведки. Моими глазами-видеокамерами смотрят на далёкие звёзды учёные Содружества. Я никогда не посягал быть научным светилом, но мои наблюдения на вес золота. Почему? Потому что я первый, у кого вместо органов чувств — сенсоры с широчайшим диапазоном восприятия. Я вижу и слышу намного больше, чем обычный пилот, притом могу не пользоваться инверторами, из-за которых неизбежно теряется часть информации. Порой — бесценная часть.

Вы будете смеяться, но половина наших умников со станции мне завидует... Нет, в самом деле, к этому бы кораблю, да мозги учёного, а не пилота. Было бы больше толку.

— Миша, время.

— Час семнадцать минут одиннадцать секунд от контакта.

— Час семнадцать минут. Всего лишь час с хвостиком... А ведь там была примитивная жизнь. Вода, атмосфера... Holy shit, там же ни один микроб не выжил.

— Катастрофы планетарного масштаба не так редки, как вы думаете. Мы относимся к этому явлению философски. Но... Должен согласиться, зрелище это величественное и пугающее.

— Даже тебя проняло, Вуур? М-да...

Висящий в пространстве сгусток расплавленного до белого свечения камня. Шаром это было сложно назвать: на одном его боку вспухла и, не желая опадать, неслась по новообразованному экватору гигантская, высотой чуть не в треть диаметра, раскалённая волна. А вокруг планеты, медленно падая в кипящую магму, неслись обломки столкновения размером с континент. Трудно поверить, что чуть больше часа назад это был юный мир с едва народившейся жизнью, что вместо бурлящего ада там расстилался безбрежный мелководный океан, испещрённый архипелагами островов.

Если верна теория наших учёных, однажды ровно то же самое произошло с Землёй. И если раньше это не укладывалось в моей голове из-за масштабов события, то теперь, насмотревшись лично, поверил сразу и бесповоротно.

Почти все мои датчики, запущенные к планете, погибли, уничтоженные ударами бесчисленных осколков столкновения двух молодых планет, но я до последнего получал с них данные, которые наша учёная братия на станции с руками оторвёт. Чего стоила одна только картинка, снятая с поверхности водной планеты... Медленное — из-за гигантских масштабов, реальная скорость там была ого-го — приближение тёмного, испятнанного лавовыми полями, шара, постепенно заслоняющего вечернее зелёное небо. Вспухающий горб воды, вытягивающейся навстречу незваному гостю. Затем, словно понимая, что водяным щитом не заслониться, потянулась вверх, лопаясь, исходя лавой и яростно шипящим паром, тонкая ещё кора планеты. Но пришельца невозможно было остановить. На его поверхности поднялся точно такой же приливной горб тонкой коры, из-под которой сквозь новые и новые трещины била магма. В какой-то момент фонтаны расплавленной породы образовали фантастические раскалённые кружева, на недолгие секунды зависшие в тонкой "компенсационной" прослойке между гравитационными полями обеих планет. Потом туда же устремилась верхушка исполинской водяной волны, огонь и вода породили облака пара, в которых за секунды до столкновения родилась невероятная, гигантская, невероятно яркая двойная радуга. Это зрелище потрясло меня сильнее всего... Наконец чёрная базальтовая поверхность пришельца за считанные мгновения преодолела атмосферу, и...

Объекты столкнулись не в лоб, а вскользь, по касательной. Но и этого им хватило с головой. Чёрный планетоид размером чуть побольше Луны врезался в планету размером чуть поменьше Венеры. Обе полностью расплавились, слипшись в один горячий ком, вокруг которого теперь неслась сплющенная в диск масса таких же горячих обломков. Вот один из них, действительно величиной с земной материк, с величественной медлительностью поплыл вниз, к поверхности, с которой ещё был связан тонкой — всего лишь в пару сотен километров — "пуповиной" жидкого камня. И рухнул позади космических размеров цунами из расплавленной смеси камня и металлов, довершавшей первый круг. Что лишь добавило хаоса на несчастной планете.

— Что с магнитным полем?

— Свистопляска. Магнитометры с ума сходят. И вообще, пора отойти подальше, мы в зоне поражения. Осколки первого удара...

— Понял. Уходим.

— Экипаж, по местам. Двухминутная готовность.

"Арго" выходил из набитого неприятностями планетного диска молодой системы, словно поднимаясь над ним. Экипаж подавленно молчал: гибель целого мира, пусть даже населённого примитивными бактериями, действовала угнетающе, и не только на людей. Чуланец Тна Вуур, наш медик и биолог, тоже впал в задумчивость. Размышления о хрупкости жизни перед лицом космоса с его грандиозными явлениями, впрочем, охватили всех. Даже меня. Явственное осознание своей малости, оно, знаете ли, весьма неприятно для самолюбия. Вселенная словно говорит нам: "Вы там, конечно, можете о себе думать что угодно, но не забывайте: есть вещи и явления, с которыми вам ничего не поделать".

Наверное, нам и вправду стоит почаще получать такие щелчки по носу. Чтобы не задавались и не делали глупых ошибок.

"Арго" висел в пространстве, "приподнявшись" над системой на две с небольшим астрономических единицы. Пока моё "расчётное" ядро занималось первичной обработкой массива данных, пока системы корабля "клепали" новые датчики взамен утраченных, экипаж постепенно приходил в себя и осмысливал увиденное. Я оправился раньше всех, возможно, потому, что был занят делом. На обратном пути у ребят будет полно работы, а сейчас пусть немного расслабятся и подумают. Это всем полезно.

Наше знакомство на базе космофлота прошло совершенно буднично. Тома, этого реднека-матерщинника, я знал не первый год. Тна Вуур оказался тем самым медиком с чуланского спасателя, который вытащил меня... то есть квантовый кластер с моей личностью с разбитого "Меркурия". За год он так прожужжал уши командованию флотов обеих планет ответственностью за мою жизнь, что его просьбу наконец-то удовлетворили, отправив на "Арго". Теперь этот зануда изводил меня постоянными расспросами и раскопками в файлах моей медицинской истории. Я, мол, в твою судьбу вмешался, и теперь в ответе за всё, что ты можешь натворить. Хороший стимул вести себя прилично, кстати. Иначе чуланец всю плешь прогрызёт наставлениями... Прочих до этого полёта я не знал. Маркуса, главтехника, взяли по рекомендации Кости — однокурсник, хороший спец, всё такое — файлы двух его подчинённых пришлось выискивать во внутренней сети базы. Братья-близнецы Итиро и Таро до перевода на мой борт служили на военном корабле. На каком — не было упомянуто даже в тех файлах, но награды у обоих наводили на размышления. Мелкорослые, щуплые, немногословные японцы и жилистый немец из Гамбурга не были похожи на плакатных героев, призывающих молодёжь вступать в ряды военно-космических сил Земли. Зато они молча делали своё дело и не лезли мне в душу, в отличие от двоих учёных — немолодого уже астрофизика Виталия Петровича Щербакова и восходящую звезду планетологии Эрнеста Ромашкина. Если Виталий Петрович, живая легенда учёного мира, был эдаким шаблонным профессором — седоватым дядечкой в старомодных очках, "живчиком" с шилом в одном месте и закоренелым фанатиком своего дела — то Эрнеста стоит описать особо. Именем его одарила мама-немка, внешностью — отец, чемпион Евразии по боксу в супертяжёлом весе. От кого из родителей ему достались уникальные мозги, пусть генетики гадают, но этот тридцатилетний двухметровый громила с вечно хмурым лицом был одним из умнейших людей Земли. И если астрофизик просто заваливал меня массой вопросов, то этот помалкивал и делал какие-то свои выводы.

— Том, — я как-то подловил момент, когда выпала возможность поговорить со старым другом без свидетелей. — Кому из экипажа известно, кто я такой?

— Мне и доктору, — неохотно ответил он. — Что-то не так?

— Блин... Эти вояки со своей секретностью...

— Уймись, Майк, им впарили лажу про новое поколение ИИ, с личностными характеристиками конкретных людей. Привыкай, у военных своя шиза, ничуть не лучше нашей.

— Том, у нас на борту два интеллектуала. Если они захотят вызнать правду — вызнают. Вычислят, файлы стянут, кого-то разговорят — неважно. Может, менее геморройно было бы взять с них подписку о неразглашении?

— Это ты мне говоришь? Это ты большим погонам скажи, умник, а я поржу с твоей наивности. Забыл, с кем связался?

— Да уж. Там, где рулят вояки, нормальная логика не работает...

Пришлось проглотить это и всю дорогу прикидываться продвинутым искусственным интеллектом "с личностными характеристиками". Характер у меня и без того ...сложный, а необходимость играть в эти игры вообще превратила его в редкостный "подарочек". Спасала лишь выдержка, без которой пилотом не стать, да ещё, наверное, страх "поехать крышей". И всё было бы замечательно, если бы не подготовка к наблюдению за столкновением планет. С чего я так распереживался, одному Всевышнему ведомо. Но за несколько дней, что мы крутились неподалёку от обречённой планеты, я совершил, кажется, все мыслимые ошибки. Разволновался, как первокурсник, стал вопросы задавать — ах, почему меньшая планета оказалась "троянской", ах, что могло её выбить из устойчивого положения... Любопытство, как говорят англичане — кошачья смерть. Забыл о своей роли, и мгновенно получил ответку в виде не совсем здорового интереса к моей персоне.

Ладно, перемелется — мука будет. Вопрос о моей секретности я ещё подниму, дайте срок. Мы косморазведка. Экипаж и на пассажирском лайнере — это почти семья, а здесь и подавно не должно быть недоверия друг к другу. Нам интересное в дальнем космосе выискивать надо, а не друг за дружкой следить.

— Геологам тут делать нечего, — подытожил Эрнест. — Планеты молодые, корка тоненькая, по составу и структуре натуральные хондриты. Этого добра и в Солнечной системе полно. Полезные ископаемые попросту ещё не успели сформироваться. А на этой планете и подавно, всё с нуля начинается. Метеоритного мусора тут тоже многовато. Миллиарда эдак через полтора лет можно будет что-то хорошее найти, но до этого светлого момента ещё дожить надо.

— Ясно. Мистер Щербаков, ваши выводы?

Вот умеет Том, когда надо, быть донельзя официальным. Он командир, согласно приказу. А я помалкиваю до поры до времени.

— Звезда интересная, у неё в спектре обнаружены линии циркония и ...технеция, — Виктор Петрович, как обычно, едва заметно занервничал, снял очки. — Если кто-то из вас не знает, технеций — радиоактивный элемент за номером сорок три, не имеющий стабильных изотопов. Вернее, самый стабильный изотоп с атомным весом девяносто восемь, у которого период полураспада более четырёх миллионов лет, но в данном случае наблюдаются спектральные линии изотопа девяносто девять, период полураспада которого чуть более двухсот тысяч лет. Но он не этим интересен, друзья мои! — дядя Витя широко улыбнулся и указал пальцем в потолок. — Этот изотоп — производное распада урана и плутония. Значит, мы имеем дело с системой, которая образовалась из продуктов взрыва чрезвычайно тяжёлой звезды второго поколения. Вероятно, планетоиды среднего пояса могут иметь повышенную концентрацию урана и трансурановых элементов, и потому не соглашусь с вами, молодой человек, — это уже Эрнесту. — Здесь есть что поискать, достаточно лишь составить диаграмму распределения элементов по поясам системы. Тогда мы будем знать, где копать. В одном мой молодой коллега прав: метеоритная опасность может свести на нет привлекательность разработок.

— Мы изложим свои аргументы учёному совету, а там пусть решают, посылать сюда геологоразведку с оборудованием, или нет, — сдержанно ответил Ромашкин.

— Вуур, ваше мнение как биолога? — Том сразу пресёк зарождающийся научный диспут. Это совет, а не лаборатория.

— Я взял образцы микрофауны планеты до столкновения, — спокойный, негромкий голос чуланца обладал свойством остужать любые горячие головы. — Отличия от наших или земных одноклеточных весьма существенны. У местных бактерий отсутствуют внутренние тельца или митохондрии, короткая цепочка ДНК, но при этом её спираль не двойная, а шестикратная. На планетах Содружества живых организмов с подобной ДНК не существует, и я не берусь предполагать, при каких условиях возникла такая структура. Это повышает научную ценность взятых образцов, тем более, что их родная экосистема уничтожена.

— Майк, как насчёт материалов?

— Полный трюм, — ответил я. — Набрал до столкновения и наловил после. Лаборантам работы на несколько лет вперёд. Массив информации упакован. Съёмки в лучшем виде, до самого момента столкновения и немножко после. Кадры такие, что дух захватывает.

— То есть мы готовы к возвращению на базу.

— Да, — в один голос ответили учёные и чуланец.

— Не совсем, — сказал я. — Мы всё-таки убрались от места ДТП с небольшим опозданием, и поймали обшивкой парочку мелких обломков. Ничего смертельного, просто не хочу проходить туннель, имея проблемы на борту.

— За сколько ребята управятся?

— Думаю, суток нам хватит.

— Замечательно. А нам этого хватит, чтобы отоспаться, — хмыкнул Том. — Старт через двадцать четыре часа.

— Принято, командир, — я постарался сделать так, чтобы мою иронию расслышал и понял один Том. Удалось ли? Не знаю. Судя по тому, какими взглядами обменялись Виктор Петрович и Эрнест, артист из меня хреновый.

Я научился чувствовать корабль как собственное тело. Хотя, нет. Сравнение с телом не совсем корректно. Я могу включить-выключить любую систему так же, как когда-то двигал руками и ногами — на вколоченных в подкорку рефлексах, не задумываясь над каждым шагом или жестом. Я чувствую переток энергии между реактором и системами, я ощущаю движение технологических жидкостей и циркуляцию воды в системе жизнеобеспечения, я точно знаю состав дыхательной смеси на борту и могу в любой момент его изменить. Я принимаю, перерабатываю и передаю огромный поток информации. Но я не чувствую боли в прежнем смысле. Повреждение — да, чувствую. Насколько оно критично, оцениваю исходя из своих знаний, а не инстинктивно. А это минус, теряю время на оценку ситуации, когда важны даже тысячные доли секунды.

Словом, сейчас я похож на малыша, который только учится стоять на ножках и не падать. На здоровенного металлокомпозитного малыша с ядерным реактором на борту.

В полёте у меня не было времени как следует поскучать. Ни раньше, когда я был человеком, ни теперь, когда стал кораблём. Космическая техника требует особого внимания и собранности, причём относится это не только к изделиям земных инженеров и корабелов. Вселенная не любит разгильдяев, доказано эволюцией.

Под моим контролем не только сенсоры, датчики и прочая машинерия. Я должен управлять массой мелких ремонтных ботов и несколькими крупными модулями. Один из них сейчас под моим чутким руководством латал крошечные дырочки от попаданий микроскопических обломков. Соблазнился идеей подойти поближе к сталкивающимся планетам, вот и получил. Теперь ремонтируюсь. Нам проблемы в полёте не нужны. Никакие. Ни большие, ни маленькие, ни даже микроскопические. Туннель — штука странная. Можно спокойно пройти его с разнесенным в хлам бортом, а можно заполучить резонанс и разрушение обшивки при наличии микротрещины. Собой я ещё мог бы рискнуть — понятно, почему — но у меня на борту экипаж, за который я снова в ответе. Поэтому необходимо тридцать три раза проверить все системы и залатать все дыры.

Кроме того, меня очень беспокоил один странный момент. Мало относящийся к технике...

Наверное, технари меня трижды по тридцать три раза прокляли: гонял я их в эти сутки до седьмого пота. Том и вовсе обозвал меня чёртовым параноиком и квантовой задницей.

— На моём борту попрошу не выражаться, — я не удержался от иронии. — Особенно псевдонаучными терминами. Это ранит мою нежную душу.

— Да ну тебя... — отмахнулся Том, плюхнувшись в пилотское кресло. Как он при этом ухитрился не расплескать кофе из своей кружки — объёмом никак не меньше литра, клянусь — не знаю. — Скажи честно, тебе доставляет удовольствие нас изводить? Мы, знаешь ли, иногда спать хотим.

— На станции спите, сколько влезет. А сейчас я хочу, чтобы мы все без приключений до неё добрались.

— Что, много дырок? — догадался Том.

— Ну... побольше, чем пара. Мелкие, поэтому искать трудно. Не волнуйся, уже заканчиваем. Стартуем вовремя.

— Раньше не мог сказать? Я бы отложил старт.

— Не мог.

— В чём дело?

— В моём кластере кто-то пытался покопаться. В ночную вахту, пока все спали. Или должны были спать. Не хочу давать этому типу время на попытаться ещё разок.

Том присвистнул.

— Неслабо, — сказал он, шумно отхлебнув из своей "сиротской" чашки. — "Пытался" — значит, ты серьёзно надавал ему по рукам?

— Ммм... Не совсем так.

— Слушай, Майк, кончай темнить. Из тебя каждое слово буксиром тянуть надо, что ли?

— Том, — признался я. — Честно говоря, я и сам до сих пор не врубился, что произошло тогда, на "Меркурии". В теории этого просто не могло произойти, но я здесь, в компе. Файлов и баз данных в обычном смысле у меня нет. У любого ИИ есть, а у меня нет. Я — это один громадный массив абракадабры, который, как ни странно, работает, и куча сопутствующих драйверов для управления системами. Меня целый год колупали, пока поняли... что ничего не поняли.

— То есть "кто-то" получил нехилый облом. Ты знаешь, кто?

— В том-то и дело, что нет.

— Не понял... — старый друг чуть кофием не подавился. — Ты хочешь сказать, что не смог засечь, откуда было подключение?

— В том-то и дело, что да. Распределённый вход, "пчелиный рой". Это даже такой неуч, как я, знаю.

— Так... — вот это Тому не понравилось абсолютно. — Канал внешней связи все эти дни был в отрубе, да тут и поговорить толком не с кем — край географии. Входящих и исходящих сигналов ты не засекал... ведь не засекал, верно? Значит, засранец у нас на борту. Вот дерьмо... Блин, и все под подозрением. Кроме меня.

— Это ещё почему? — хмыкнул я.

— Да я ж тебя, психа хренова, и без того как облупленного знаю. Хотел бы слить инфу на сторону — давно бы слил.

— Чуланца тогда тоже вычёркиваем. Он, как и ты, в курсе, и тоже сто раз мог проболтаться. Секретность у них — понятие относительное.

— Чёрт его знает... Он врач, и мог попытаться поизучать тебя изнутри.

— Плохо ты чуланцев знаешь, Том. Ладно, проехали. Что думаешь насчёт умников и технарей?

— Мог любой из них. Квалификация позволяет.

— Вот именно. Потому-то я не люблю читать детективы, дружище. Короче, старт в назначенное время, даже если не все микродырки залатаем. Хотя я уверен, что справимся. Кто бы это ни был, второго шанса давать ему не хочу.

— Чёрт... Майк, скажи мне, почему ты на поверку всегда оказываешься прав? Где справедливость?

— Потому что я капитан. Де-факто. А капитан всегда прав. Ну, а справедливость, Том, она как идеал — к ней можно приближаться всю жизнь.

— Терпеть не могу, когда тебе приспичивает пофилософствовать. Ладно, что делать-то будем, кэп?

— Для начала убери свою кофейную цистерну от консоли, она меня нервирует, — совершенно серьёзно сказал я. Электроника у нас вроде бы с защитой от таких неприятностей, но бережёного бог бережёт. — Я тут набросал расчёты по возможным точкам входа в туннель. Выбери наилучший маршрут, обсчитаю.

— Всё как в старые добрые времена, — рассмеялся Том, отставив, наконец, своё кофейное чудовище и нацепив обруч нейроинтерфейса. — Жизнь входит в привычную колею, и не скажу, что мне это не нравится... Что ж, Майк, за работу.

На борту "Арго" имелась кают-компания, но экипаж ею пользовался крайне редко.

Этот полёт был первым рабочим заданием, команду сформировали недавно, и мы ещё не успели притереться. Привыкнуть к особенностям характера, узнать больше друг о друге. Хотя психологи произвели тщательный отбор претендентов на совместимость, всё равно оставалась некая прозрачная стена. Как между едва знакомыми людьми, соседями по салону, разговорившимися во время перелёта... Том не сразу понял, почему я не стал афишировать инцидент с попыткой несанкционированного входа в мою систему. Не только для того, чтобы не спугнуть "кое-кого", но и для того, чтобы экипаж не начал коситься друг на друга. Вот уж чего я хотел бы в самую последнюю очередь, так это создать на борту атмосферу "Десяти негритят".

Поэтому общение происходило, если так можно выразиться, в штатном режиме. То есть почти исключительно по работе. Никакой неформальной болтовни. Мы с Томом исключение — старые друзья и коллеги. А все прочие как воды в рот понабирали. Учёные-то ладно, засели в своих каютах за терминалами и работают. Технари после напряжённой смены валились с ног. Вуур отправил их спать до начала предстартового отсчёта и — единственный из нас — предавался культурному отдыху. Просматривал свежий фильм, посвящённый историческому наследию Египта. Его соотечественники вообще страдали повальным туризмом по музеям и библиотекам других планет, а наш доктор в частности фанател от земной культуры. Наверное, единственное, о чём мы с ним подолгу беседовали вне рабочих моментов, это наша литература. Тоже оказался любитель почитать на досуге. Как выяснилось, собственная культура у них была, и постарше нашей, но их вера повелевала тщательно изучать, чем жили и живут те, с кем выпало соседствовать или дружить домами. Поговаривают, это и был корень их миролюбия, царившего на планете Чулан в последнюю тысячу лет. Нет, сказочными эльфами красно-розовые пушистые чуланцы не были. Незадолго до вступления Земли в Содружество на них кто-то напал. И мы до сих пор ничего не знаем о напавших: те, кому повезло выжить, убрались восвояси и больше ничем себя не проявляли, а чуланцы торжественно предали их забвению. Мол, незачем хранить в памяти имя негодяев, напавших из-за угла. У них слово "акку", обозначающее врагов, имеет и второй смысл: безымянные, неназываемые. А вот сам факт нападения и все подробности войны они помнят очень хорошо. Военная доктрина у них тоже есть, которую можно кратко сформулировать одной фразой из нашей истории: "Кто с мечом к нам придёт..." Зато любой, кто не пытается их убить, обмануть или ограбить, автоматически расценивается как друг, и его культуру следует хорошенько изучить, чтобы избежать непонимания.

Итак, учёные работают в своих каютах, техники дрыхнут в своих, Том в рубке, с помощью нейроинтерфейса прокладывает курс к точке входа — при этом ухитряясь жевать сосиски в тесте и запивать неизменным кофе. Вуур наслаждается фресками храма фараона Сети Первого. Все семеро довольно далеко от грузового отсека. Во всяком случае, должны быть: по инструкции сканировать маячки членов экипажа я могу, но только в нештатной ситуации. А в грузовом отсеке...

А там один за одним тихонечко отключаются сенсоры.

Стоп. Я им такой команды не давал.

Попытался включить периферию. Один сигнал, другой...

Щас.

Это я понятия не имею, какая зараза пытается тут рулить вместо меня. А упомянутая зараза засекла мои попытки вернуть контроль над отсеком и ...отключила его периметр одним махом.

"Том! — возопил я по нейросвязи. — Аврал, отрубился грузовой отсек!"

"Как это — отрубился? Сам, что ли?" — ответил ошарашенный пилот.

"Нет, ему помогли. Тревога, второй уровень!"

"Есть тревога, второй уровень".

Второй уровень в нашем случае — это то же, что и первый, но без завывающей сирены и бегающих по коридорам членов экипажа. "Тихая" тревога, так сказать. Система безопасности корабля приводится в действие без лишнего шума, мгновенно меняются коды и повышается уровень доступа к жизненно важным системам корабля. Так что контроль над сенсорами трюма я восстановил, но только для того, чтобы выяснить крайне неприятную вещь. За те немногие мгновения, что прошли между обнаружением вмешательства и восстановлением контроля кто-то ухитрился-таки открыть там грузовой шлюз. В прямом смысле слова открыть, не просто запорный рычаг повернуть.

"Разгерметизация грузового отсека. Закрываю шлюз, — по пилотской привычке, вколоченной вот уж действительно на уровень подкорки, я сопровождал свои действия мысленным отчётом Тому — оба пилота должны работать в связке, это закон выживания корабля. — Проверь пространство около корабля, мало ли, что... или кто мог вылететь в тот шлюз, а я пока пощупаю трюм. Наш хакер может быть ещё там".

Да. Он там. Инфракрасных отсветов, свидетельствующих о наличии живого теплокровного организма, не вижу, но их и не должно быть. Раз "некто" для каких-то своих целей разгерметизировал отсек, значит, он как минимум в лёгком планетарном скафандре. А как максимум в жёстком вакуумном. От микрофонов, пока в отсеке давление не нормализуется, тоже толку мало. Остаются широкодиапазонные "глаза" микроскопических видеокамер, способные видеть даже в рентгене. Но в трюме, заставленном разнообразными контейнерами, обзор сами понимаете, какой. Даже для меня. Даже с камер на потолке.

Разумеется, сигналы с личных маячков членов экипажа я отследил чуть ли не первым делом. Но это ещё ни о чём не говорит. Маячок — многофункциональный браслет, снять его дело пары секунд... Чёрт, давно пора переходить на отслеживание биологических объектов...

Я успел уловить странное движение... нет, пожалуй, даже — тень движения. Датчики уловили крохотное, на грани чувствительности, возмущение электромагнитных полей. Словно кошка пробежала. Но в этот момент ожил нейроинтерфейс Тома.

"Там какая-то мелкая хрень трётся около обшивки на корме. На камень не похоже".

"Возьми внешний рембот и поймай".

"Выполняю. Как твои успехи?"

"Кажется, я его засёк. Забился между контейнерами, сидит тихо".

"Смог его идентифицировать?"

"Маячка на нём нет, и представиться он не пожелал".

"Невежливый какой... Хотел бы я знать, какого рожна он там сидит, не уходит".

"Он знает, что мы в курсе, и будем его ловить. Мог и сюрприз приготовить".

При мысли о "сюрпризе" от таинственного незнакомца мне на миг стало не по себе. А потом... Потом мозаика из разрозненных, небрежно рассыпанных чьей-то рукой кусочков вдруг сложилась единственно правильным образом.

И я, мысленно сказав одно-единственное матерное слово, перекинул энергопоток на носовые маневровые движки.

"Управление — второму пилоту".

"Управление принял", — куда только девается раздолбайство Тома в критические моменты, непонятно. Все вопросы будут заданы. Потом.

"Полный назад, разворот минус двадцать по всем плоскостям".

"Есть разворот минус двадцать по всем плоскостям".

Рембот. Маленький ремонтный робот для работ на обшивке, не требующих обязательного присутствия человека. Комок металла и композитов, снабжённый долгоиграющей атомной батареей, модулем связи и набором инструментов от лазерного резака до допотопных отвёрток. Теперь он тоже часть меня, как те исследовательские зонды, что записывали гибель планеты. И у него — то есть у меня — весьма конкретная задача.

Судя по тому, как начал действовать Том, он тоже понял, с чем мы имеем дело. "Арго", сперва "провалившись" кормой, начал разворачиваться носом к...

Да. Теперь, когда я вижу "мелкую хрень" камерами рембота, приближающегося к оной, сомнений больше никаких.

Мина. Обыкновенная армейская противодесантная мина, правда, без маскировки, но на боевом взводе. Ячеистый тёмно-серый шар с насаженным на него матовым "тубусом" мазера. Такими минами, обычно закамуфлированными под обычные хондриты, космический мусор или безобидные бакены, ограждают себя в космосе военные базы. Их цель — двигатели и энергосистемы десантных шлюпов. Наводка идёт по электромагнитному полю реакторов, после чего инициируется подрыв ядерного заряда внутри шара — и значительная часть энергии взрыва преобразуется в тонкий пучок когерентного рентгеновского излучения. Не хотел бы я, чтобы этот милый лучик врезал по моей корме... Есть мины и посерьёзнее, но там и габариты соответствующие, и маскировка получше, и цели посолиднее. Но мы — научно-исследовательская экспедиция, чёрт вас подери! Какая сволочь протащила на борт армейскую мину? И зачем?

Мы не десантный шлюп, "Арго" всё-таки чуток побольше будет, почти с эсминец ростом. Но и защиты у нас на порядок меньше. А если мина сработает штатно, и разнесёт маршевые двигатели, то застрянем мы здесь всерьёз и надолго.

Зачем это?

ЗАЧЕМ?!!

Единственный шанс хоть как-то уберечься от серьёзных повреждений — это развернуться носом к мине. Она не сработает как мазер, не наведясь на реактор, и не взорвётся, как атомный фугас, если мы не напоремся на неё бортом. Но у этой дьявольской штуковины есть ещё один механизм подрыва.

Дистанционный. Кнопочкой.

Если сидящий в трюме урод поймёт, что мы маневрируем, или, того проще, посмотрит на часы — а взрыва-то и нет — кнопочка будет нажата с вероятностью в сто процентов.

Создать помехи? Не получится, сам ослепну. Поднять магнитное поле, которым мы обычно защищаемся от потока заряженных частиц? Мазер может сработать, бог его знает, на какие профили его настраивали. Остаётся лишь держать рембот строго между "Арго" и миной. Щит из него несерьёзный, но другого у меня нет.

Беззвучная вспышка осветила борт в тот момент, когда до заданного положения — носом к мине — оставалось градусов пятнадцать... Преимущество квантовых мозгов в том, что они соображают быстрее обычных. Неладное первым засёк рембот. Мне не нужно было долго думать, что бы это значило — я попросту скомандовал роботу полный вперёд, и одновременно включил магнитное поле.

Это было... больно. Именно так. Вспышка, электромагнитный импульс, хлестнувший по моим системам... Кажется, я выматерился. Не помню. Зато помню, как сработала автоматика аварийной системы — штатная-то вырубилась, вместе с четвертью меня. Помню, как Том орал в микрофон про тревогу первого уровня и дыхательные маски. И — что меня даже удивило — помню, как в трюме из узкого пространства между ящиками вылетели два цилиндра, тут же изошедшие плотной дымовой завесой. Потом я почувствовал, как открылся — вернее, был выбит небольшим направленным взрывом — люк между грузовым отсеком и техническим коридором... Ушёл. Всё-таки он ушёл, воспользовавшись суматохой.

Кто он? Зачем он это сделал?

Окончательно я очухался лишь через пару минут, когда оставшимся работоспособными трём четвертям моих систем удалось-таки запустить штатную систему управления. Слава богу, электроника не сгорела, только вырубилась от перегруза. А напуганный экипаж в полном составе собрался в рубке.

Итиро и Таро Мацунори.

Маркус Нойман.

Эрнест Ромашкин.

Виктор Щербаков.

Тна Вуур, личное имя Арнрит.

Том Бэйнс.

Кто из них?

Кто?

И — зачем?

Не думал, что хоть раз в жизни произнесу, пусть даже мысленно, эти слова.

"Мне сейчас не до звёзд и планет..."

— Повреждения серьёзные?

— Не очень. Движки целы, обшивку кое-где покоцало — это легко устранимо. Плохо другое: трансмиттер сдох.

— То есть мы остались без дальней связи? С чего это вдруг?

— Спроси что-нибудь полегче, Том. Механических повреждений нет. Значит, либо его угробило электромагнитным импульсом, либо у кого-то на станции руки кривые. Выясняю.

— Но двигаться-то мы можем? — встрял Виктор Петрович. — Наш полёт был чрезвычайно удачным... если не считать последнего инцидента. Мы везём бесценные данные о формировании планет, и научный мир...

— Простите, коллега, но научный мир ждал наши данные четыре с половиной миллиарда лет. Лишний день или другой роли не сыграют, — со своим фирменным мрачноватым юморком проговорил Эрнест.

— Мы стартуем в срок, — заявил Том. — Это не обсуждается.

— Но повреждение корпуса...

— Подлатаемся. Время ещё есть. Но стартуем мы в срок.

— Опять пахать как проклятым... — буркнул Маркус. Технари плохо выспались и после ударной вчерашней смены выглядели неважно. — Том, с тебя лишний отгул.

— Вернёмся — гуляй. А пока все по местам, и за работу.

Настроение у экипажа было понятно какое, и все без исключения вели себя вполне логично. Но кто-то из них был в трюме. Кто-то из них пытался вывести из строя маршевый двигатель... Лёгкий скафандр нашли у выбитого люка, в коридоре. Попытки обнаружить следы ДНК ни к чему не привели: этот кто-то хорошо подготовился. Причём заранее. Противодесантную мину ведь в кармане на борт не пронесёшь. Зато в контейнерах с научными зондами разнообразного назначения и формы — запросто. В разобранном на две или даже три части виде, например. Даже ядерная начинка мины — это не реактор, а бомба, которую в деактивированном состоянии и при неповреждённой оболочке хрен обнаружишь. Фонить она будет не больше любого прибора. А всё это ...непотребство может означать только одно: кто-то был настолько заинтересован задержать их на этом, как выразился Том, краю географии, что провернул целую операцию по внедрению своего человека в экипаж. Или вербовке, невелика разница. Снабдил миной, какими-нибудь электронными "примочками", инструкцией, кодами связи. Это, в свою очередь, наводило на грустные мысли о возможных сообщниках на станции и, может быть, даже на Земле.

Вот цель заговорщиков оставалась до сих пор неясна. Плохо. Знать бы, зачем это затеяли, полдела было бы сделано.

Может быть, дело было в чувствительной "пятой точке", не знаю. Но я подбросил наживку, а Том, умница, подыграл, и ограничил время. Теперь наш противник вынужден играть в цейтноте. Более того, мы теперь знаем, куда он придёт. Остаётся организовать засаду.

— Нас хотели задержать здесь, — Вуур, в отличие от остальных, не покинул рубку и не отправился в медотсек. — В неисследованном секторе, вдали от транспортных узлов и пограничных баз. Тому, кто это организовал, что-то нужно от кого-то из нас. Неважно, что именно — служба, предмет или информация. Это что-то весьма ценно для него, иначе нет смысла стараться. Но... я теряюсь в догадках, — чуланец совершенно по-человечески развёл руками. Шестипалые изящные кисти при этом сложились "лодочками": признак недоумения. — Что касается меня, то я не являюсь носителем государственных тайн своей планеты и не имею допуска к жизненно важным земным секретам.

— Предлагаешь подумать, кто бы мог так заинтересовать наших... эээ... оппонентов? — криво усмехнулся Том. — Ну, допустим, пилоты первого класса на дороге не валяются. И к секретам я допущен. К некоторым. На станции таких, как я, ещё человек двадцать.

— Быть может, учёные...

— Вот это теплее, дружище. Фиг его знает, что наши умники хранят в черепных коробках.

Это верно. Учёные такого уровня обязательно что-то эдакое, да знают. Насчёт Виктора Петровича не поручусь, но скрытный Эрнест не только у меня вызывал подозрения в работе на какой-нибудь сверхсекретный научный отдел при генштабе. Вообще-то, именно Ромашкина я подозревал в попытке покопаться в моём ядре. Есть в его характеристике любопытный пунктик — любовь к компьютерным ребусам и пара взломов закрытых ресурсов на спор во время учёбы. Гений с внешностью трактирного вышибалы из исторического фильма таким образом самоутверждался в юные годы. Мог потихоньку хакнуть меня из чистого любопытства, подметив несвойственные обычному ИИ черты характера... Но если это не он, а наш диверсант? Тогда что?

— Нужно вспомнить, что наша миссия уникальна. Пока, во всяком случае. Наш корабль тоже уникален. В нём использованы такие технологии, которые ещё не скоро появятся даже на военных кораблях, — продолжал развивать свою мысль чуланец. — Если бы некто враждебный пожелал ими овладеть, то...

— Вуур, — перебил его я.

— Простите, капитан. Я сказал что-то не так?

— Нет, Вуур. Вы совершенно правы, — озарение, между прочим, могло бы снизойти на меня и пораньше. — "Арго" уникален. Технологии продвинутые. А управляет этим уникальным кораблём уникальный компьютер.

— Вот задница... — Том хлопнул себя по лбу. — Нет, я конченый дебил. Бл..., Майк, я всю дорогу воспринимал и воспринимаю тебя, как человека! А надо было, бл..., пошевелить извилинами и дотумкать, что для кого-то ты — самый неповторимый калькулятор Земли!

— Не кричи. Я сам хорош, — повинную голову меч, как известно, не сечёт. — До меня только сейчас дошло.

— Дошло до тебя, да? И то, что ты — единственный комп Содружества, который можно шантажировать, тоже дошло, или нет?

— Простите, что это — "шантажировать"? — удивление Вуура не дало мне как следует прочувствовать слова Тома и испугаться по-настоящему.

— Заставить служить, угрожая жизни родственников или обещая разгласить какие-то личные секреты, — надеюсь, мой голос не дрогнул. Очень на это надеюсь. — Страшных тайн у меня нет, но семья...

— В нашей культуре нет сходного понятия, но я искренне надеюсь, что до этого не дойдёт, — тихо проговорил чуланец.

Семья. Отец и мать, Инна с Серёжей, брат с женой и дочками.

У нас на Земле не рай, конечно, всякое случается. Но за последние полтораста лет убийства стали чрезвычайным происшествием, а слово "шантаж" ушло в словарный запас военных, которым двадцать восемь лет назад пришлось иметь дело с настоящим врагом. Победили мы тогда не только благодаря нашей доблести. Нам на помощь пришла вся история человеческой подлости и мерзости, и даже сволочная сущность хебеаров этому не оправдание. Совсем недавно, и не от человека, я узнал, что Землю приняли в Содружество, зная о планах этой агрессивной расы. Нас попросту пожалели, сочли, что не безнадёжны. Помогли отбить первый натиск, ну, а дальше мы уже сами управились — призвав на помощь весь свой немаленький опыт смертоубийства и предательства. С хебеарами у нас сейчас ни войны, ни мира: переговоров они принципиально не вели, не считая людей достойными оных, а сил, чтобы нас сломать, у них уже нет. Мы отрастили острые клыки. Мы настроили боевых кораблей, наделали смертельных штучек, мы не позволяем этой расе космической саранчи высунуться за пределы их сектора и выжирать до косточек населённые планеты. Но какими методами мы действуем... Наверное, поэтому военные секретят каждый свой шаг.

Есть ещё одна категория ...землян, для которой слово "шантаж" не является анахронизмом. И если здесь замешаны они, то лучше нам быть предельно осторожными.

До старта меньше трёх часов.

Управимся? Или наш неведомый недоброжелатель предпочтёт затаиться до возвращения на станцию?

Вызов был беззвучным, по нейросвязи.

"Слушаю, Эрнест".

"Миша, могу я поговорить с тобой без свидетелей?"

"Этот канал закрытый, мы можем говорить спокойно".

"Я имел в виду — с глазу на глаз. Голографический проектор у моего терминала хороший".

"Хорошо".

И вправду хорошо. Не нужно выходить из рубки, вышагивать по коридору, ждать, пока откроется дверь. Пожелал — и вот он я, почти как живой, сижу напротив нашего сумрачного гения.

— Ты хотел приватного разговора, — напомнил я, изобразив себя, с удобством расположившегося в кресле. — Я готов.

— Это я влез в твой кластер, — сходу заявил Эрнест. — Признаюсь чистосердечно, чтобы не было недомолвок и подозрений.

— Зачем?

— Хотел узнать, что ты из себя представляешь.

— Узнал?

— Начал догадываться. А сейчас получил подтверждение своим догадкам.

— С этого места поподробнее, пожалуйста. О чём ты догадался, и что за подтверждение? Я, как видишь, любопытен не меньше тебя.

— Зря ты так, — грубоватое лицо Эрнеста словно трещина расколола. Это он улыбался. — ИИ последних модификаций способны к обучению. В новейшие разработки могли всунуть и личностные характеристики реальных людей. Но ни одна модификация ИИ не способна лгать. А ты за прошедшие сутки солгал дважды. Первый раз — когда сказал, что дырочки в корпусе мизерные, и их всего-то пара штук. Я проверил, это было не так. И тогда полез в твои файлы. А там полнейшая бредятина, я с таким шифрованием в первый раз сталкиваюсь.

— Ну, а второй раз я соврал буквально сейчас, — я усмехнулся. — Надо полагать, в рубке, когда все были в сборе. Кстати, какой у тебя уровень допуска? Я имею в виду — настоящий, а не тот, что указан в личной карте.

— Прозрачный.

— Ого. Теперь понятно, как ты обошёл защиту.

— Надеюсь, тебе понятно и другое — что я проверил работоспособность систем и сейчас, как только вернулся в каюту.

— И?..

— Я бы ничего тебе не сказал, Миша, если бы не эта хрень с диверсией. Тут уже шуточки заканчиваются. Сейчас либо мы работаем вместе, либо... я буду работать один, не надеясь на твою помощь. Но тогда наши шансы значительно ниже.

— Полагаешь, взаимное доверие — залог успеха?

— Иногда нельзя доверять даже собственной тени. Но в нашем случае без него никак... Михаил Алексеевич.

Мой виртуальный двойник подался вперёд и вытянул руку.

— Если ты попробуешь меня схватить, загребёшь воздух, — сказал я, непонятно с чего рассердившись. — Я — куча сигналов и стоячих электромагнитных волн в квантовом кластере. Я — набор фотонов в твоём проекторе. Я перестал быть человеком полтора года назад, что бы там ни твердили психологи и отец. Хватит уже взывать к моей человечности. Это крик в пустоту. Я теперь даже не ИИ — я новейший космический корабль. Свой долг перед Землёй я исполню, потому что я пилот, и слово "долг" для меня совсем не пустой звук. Но лезть ко мне в душу не позволю. Никому. Ясно?

— Прости, — жёсткий взгляд светло-серых глаз Эрнеста немного смягчился. — Твоя рефлексия тоже показательна. ИИ не рефлексируют... Кстати, тебя пытались копировать?

— Пытались, — поостыл и я, догадавшись, что зря вспылил. — Получались хорошие тупые ИИ-пилоты.

— Значит, скопировать интеллект можно, но душу — не получается?

— И ты туда же...

— Постой, не кипятись. Разговоры о спасении души предлагать не буду. Просто выслушай меня.

— Говори.

— Трансмиттер работает. Ты отключил его в момент взрыва мины. Том либо знает, либо догадывается об этом, иначе не подтвердил бы прежнее время старта... И как, скажи на милость, вы, двое штатских, собираетесь задержать некоего типа, проявившего навыки диверсанта высокого класса? Вы об этом подумали?

— Значит, я верно догадался — ты не простой учёный.

— Я довольно сложный учёный, — иронично заметил Эрнест. — Сложнее, чем вы оба можете себе вообразить. Но должен признать, в условиях форс-мажора и нехватки времени наживку вы подбросили неплохую. Диверсанту позарез нужно подать сигнал своим до того, как ты включишь двигатели. Но подсекать эту рыбку доверь мне. Договорились?

— С чего бы это вдруг? А если вы с диверсантом в сговоре?

— Будь я с ним в сговоре, он бы тоже знал, что ты умеешь лгать, — заявил Ромашкин. — И ни за что не полез бы к трансмиттеру. В нашем отделе так топорно не работают.

— Я не засекаю пока никаких живых организмов в районе модуля дальней связи.

— А я бы на твоём месте вспомнил, что Вуур не нашёл на скафандре свежих следов ДНК.

— Твою ж мать...

— Моя мать тут не при чём. Лучше пошли туда маленького бота... — тут он выложил на стол коричневую ампулу-инъектор. — ...вот с этим. Один укол усыпляет человека мгновенно.

— Наша "рыбка" — человек?

— Человек, человек. Не теряй времени, у нас считанные минуты. Мы и так потратили на разговор больше, чем я ожидал.

— А я на редкость упрямая тварь, — настроение у меня было, мягко сказать, неважнецкое, но мелкий робот — блестящий шар с манипуляторами, имеющий встроенный антиграв — в открывшуюся по моей команде дверь всё-таки влетел. — Вот тебе бот. Уговорил. Но учти: если мне что-то не понравится, тебя не спасёт даже прозрачный допуск.

— Всё в порядке, — Эрнест прикрепил к манипулятору бота инъектор. — На твоём месте я бы тоже всех подозревал. Особенно того, кто с тобой откровенничает. Если бы я мог справиться один, не стал бы к тебе обращаться, поверь.

— Верю.

— Тогда командуй своей машинке. Наш приятель наверняка как-то отслеживает перемещения экипажа, и если я пойду в техотсек, могу его спугнуть.

— Есть подозрения, кто это?

— А ты сам подумай. Кто имеет доступ во все без исключения отсеки, и не вызывает подозрения вознёй с любыми модулями?

— Технари, — мрачно предположил я. — Что, все трое?

— Нет. Это один из них. Кто именно — сейчас и узнаем.

Технарь. Один их троих.

Холодно-отстранённый Итиро? Его брат, любящий разгадывать кроссворды на нескольких языках? Или грубоватый, прямой, как немецкий автобан, Маркус?

Круг подозреваемых сузился. Вычислить одного из троих, наверное, можно, но на это нужно время. Нужно, чтобы он себя проявил. Но как раз этого допустить нельзя.

Вряд ли человек, которого мой бот уже видит приближающимся к модулю дальней связи, обратит внимание на небольшой летающий шарик с манипуляторами. Их на борту сотни. На человеке ношеный комбинезон с шевроном технической службы. На поясе — набор инструментов. В коридоре слабое дежурное освещение, в котором я никак не могу распознать его со спины. Все трое не богатырского роста, все трое коротко стриженые брюнеты, а боковые камеры у бота не самые лучшие. Мой "шарик" сейчас увлечённо тестирует состояние энерговодов под потолком этого коридора — самое рутинное занятие для него. К тому же, позволяет бесшумно следовать за подозреваемым.

Эрнест, которому я вывел картинку с камеры, следил за ней так, будто и впрямь ждал момента "подсечь рыбу". Мне показалось, он в какой-то момент даже дышать перестал.

Но если технарь просто идёт по своим делам мимо модуля связи?

Значит, либо Эрнест ошибся не намеренно, либо ...ошибся намеренно. В последнем случае его ничего хорошего не ждёт. С борта "Арго" он сойдёт только в наручниках. А может, и вовсе не сойдёт. Ибо я тварь не только упрямая, но и мстительная.

У самого люка модуля связи технарь остановился. Снял с пояса самый обычный сканер, потыкал в экранчик... и, повесив его обратно на пояс, вынул из кармана нечто небольшое и полупрозрачное, похожее на свёрток тонкой плёнки.

— Попался, — усмешка Эрнеста была ледяной. — Хитрая плёночка. Надень одёжку из неё, и дыхательную маску на лицо, и никаких ДНК-следов. Мы её для хирургов разрабатывали. Полгода всего, как испытание прошла.

— Шприц её хоть проколет, или она бронированная? — попытался пошутить я, тихо направляя бота к нашему подозреваемому.

— Проколет, проколет. Кстати, ты заметил? У него на правой руке нет браслета с маячком.

Намёк понял. Уже сканирую сигналы маячков членов экипажа. Причём сканирую пространство с высоким разрешением. Живой человек так или иначе движется. Даже спящий, и тот может шевелить руками, а то и вовсе размахивать ими. Чуланцы тоже не неподвижны. Моторика движений у них мягче нашей, но отследить микросдвиги браслета тоже возможно, даже если чуланец спит или погружён в глубокие размышления. А вот один из браслетов совершенно неподвижен. В него не продета рука с бьющимся пульсом.

И, за секунду до того, как подозреваемый привычными движениями профессионала вскрыл технический люк модуля связи, я уже знал его имя. Хотя по-прежнему не видел лица.

"Зачем ты это сделал?"

Мне не нужно было спрашивать у Эрнеста, колоть или не колоть эту чёртову дурь. Как любят писать в детективах, состав преступления налицо.

"Зачем ты это сделал, Маркус?.."

Мы не стали посвящать весь экипаж в подробности. Просто сообщили Вууру, и тот вывез бесчувственное тело в медотсек. Где позаботился, чтобы наш подопечный проспал до самого прибытия на станцию. Ну, стало технику плохо. Здоровьем не вышел, бывает. Близнецы и Виктор Петрович вообще ничего не заподозрили, а Том и чуланец благоразумно помалкивали.

Тем не менее, я был подавлен, и всю дорогу до станции цедил слова сквозь зубы. Всевышний дал мне дожить до пятого десятка, не узнав предательства. Моих друзей, случалось, бросали девушки, уходили жёны, у одной сокурсницы увела парня родная сестра. Мне доводилось слышать о том, как дети забывали о постаревших родителях. Всё это обществом осуждалось, но люди не могут стать ангелами. Даже полтораста лет жизни при экономике всеобщего достатка и политике воспитания человека созидающего мало нас изменили. Предавали хомо сапиенсы друг друга десятки тысяч лет, предают и предавать будут ещё долго. Прав был писатель-фантаст Ефремов, на приближение к его обществу будущего потребуются сотни, если не тысячи лет. Мне лично повезло, меня никто из близких не предавал. До этого дня. Ведь экипаж — это почти семья.

Что двигало Маркусом? Почему он решился на предательство?

Надеюсь, Эрнест позволит мне присутствовать на первом допросе. Как один из потерпевших имею право знать, кто и зачем это затеял.

Да, я узнал ответы на свои вопросы — кто и зачем. Лучше бы не узнавал.

Он не стал запираться. Не прикинулся обманутым или запуганным. Рубанул сразу и с плеча.

— Почему я это сделал?.. Вы скоты. Рабы, вообразившие себя свободными. Рабы тоже могут взбунтоваться, и даже победить... на какое-то время. Но они не способны ничего построить. Посмотрите на себя со стороны. Почти все ваши технологии — не ваши, а инопланетные. Почти все колонии, где вы живёте, разведаны чужаками и подарены вам из-за условий жизни, не подходящих для тех, кто их нашёл и исследовал. Все ваши "достижения" в культуре созданы свободными людьми до вас. Вы сами живёте в нищете, оплёвываете любого, кто желает жить чуть богаче стада. Ваша экономика — это "всем поровну". Вы и работаете так, как положено при таком отношении — по минимуму, чтобы это "поровну" в себя затолкать, кое-как переварить и посмотреть футбол... Я сделал всё это потому, что всё должно вернуться в естественное состояние. Землёй должны править люди, а не говорящий скот. Скотина должна стоять в стойле и молча ждать, пока её зарежут. Если она в стойле стоять не желает, её нужно убивать показательно, и так, чтобы остальные боялись даже подумать о неповиновении... Вы не заслуживаете другого отношения, рабы. Это всё. Можете рвать меня на куски, я больше ничего не скажу.

М-да. Никогда не слышал и не читал такого лютого бреда. А вот Эрнест, похоже, и читал, и слышал... Интересно, наука для него действительно профессия, или так, увлечение?

— Ты на Земле-то хоть раз был, критик? — а ещё эта глыба умеет улыбаться с такой весёлой иронией, что становится не по себе. — Кстати, где настоящий Маркус Нойман?

— Я же сказал, что...

— Да, я в курсе: будешь нем, как рыба. Но тот, кто тебя послал, сделал три ошибки. Первая — мы давно не практикуем пытки. Это варварство, пережиток эпохи столь любезных твоему сердцу, гм, "свободных людей". Вторая — у нас, бывает, и рыбы разговаривают, если надо. И третья — он вообще послал тебя сюда... Да, приятель. За сорок лет Земля изменилась. Очень сильно изменилась. Жаль, ты не оценишь. Конечно, сорок лет, по сравнению с историей других рас в Содружестве — это мизер. Но мы стараемся, меняемся. В отличие от тех, кто больше ста лет ненавидел человечество тайно, и в первые же годы экспансии постарался свалить с Земли, чтобы ненавидеть его явно. Вы ничего не увезли с родины, кроме ненависти к ней, и ничему не научились.

— Я не желаю слушать увёртки лживого скота.

— Я тоже. Но вынужден буду не один день копаться в содержимом твоих порядком засранных мозгов. Так что извини, должен прервать наш идеологический диспут...

Сами понимаете, моё эмоциональное состояние после этого можно было описать лишь матерно. Эрнест вполне мог обойтись без такой яркой дискуссии, но устроил представление. Специально для меня, по заказу. Разница в интеллектуальных уровнях была не просто очевидна — она ошеломляла. Учёный, посвятивший себя не только науке, но и системе безопасности человечества — и фанатик с промытыми мозгами. Один из тех, чьи предки так и не смирились с потерей огромной власти. Власть-то они потеряли, спору нет, но философию ненависти сохранили. В первой космической экспансии Земли они увидели свой шанс, и постепенно перебрались на одну из дальних колоний, где вскоре захватили власть, объявили о разрыве с Землёй и выходе из Содружества. Угадайте с трёх раз, на чьей стороне они воевали во время горячей фазы конфликта с хебеарами. Тогда "саранча", которой так и не досталась Земля, набросились на своих союзничков и выжили их с уютной планеты, чего те до сих пор простить не могут. Не себе, не хебеарам — нам.

Вот этого извращения я до сих пор понять не могу. Наверное, это не под силу нормальному человеку. Нормальному космическому кораблю — тоже.

— Теперь ты понял?

— Что именно?

— Что зря наговаривал на себя. Не видел ты ...тех, в ком не осталось ничего человеческого.

— Это верно. Не видел... Всё, что ты говорил этому олуху, предназначалось для меня? Я учил историю.

— То, что ты учил — видимая часть айсберга, Миша. Последние два века — это не только медленное восхождение из тысячелетней лужи с кровавым дерьмом. Это ещё и отшибание цепких ручек тех, кто остался в луже и не желал, чтобы кто-то вообще оттуда вылез. Прими как данность тот факт, что спокойствие и уверенность в будущем девяноста пяти процентов человечества покупается ...очень дорогой ценой.

— Насколько дорогой?

— Ну... скажем так: ты не одинок в своём одиночестве. Просто, в отличие от тебя, мы выглядим, как люди. И так же смертны.

— Я бы не поменялся с тобой местами. Не выдержал бы.

— Говорю тебе — не прибедняйся. Ты только пару часов назад понял, в чём разница между человеком и нелюдем. Так вот: ты — человек. Ты очень сильный человек. Другой на твоём месте...

— Свихнулся бы?

— Другой на твоём месте вовсе бы не оказался. Я не говорю о пройденном курсе космических пилотов. Я говорю о катастрофе "Меркурия". Ты знал, что полное слияние с компьютером в экстремальной ситуации почти наверняка будет стоить тебе жизни, но пошёл на это, чтобы спасти пассажиров и экипаж. Хотя большинство из них даже "спасибо" тебе никогда не скажет.

— Я выполнял свой долг.

— Перед кем?

— Перед Землёй.

— Точнее, перед восемью сотнями людей и инопланетян, которых ты даже не знал.

— У них семьи. Их ждали дома.

— Но и тебя ждали тоже. Скажи, чем их семьи лучше твоей? Ты ведь мог просто катапультироваться.

— Слушай, ты, случайно, иезуитский коллегиум не заканчивал? Веке эдак в семнадцатом? Не мог я иначе поступить, понимаешь? Просто не мог. Никогда бы себе не простил, если бы сбежал и оставил их на верную смерть.

— Совесть, — кивнул Эрнест. — Это именно то, что делает нас людьми. Всех нас. Чтобы стать нелюдем, нужно всего лишь отказаться от неё. Такая мелочь по сравнению с богатством, властью...

— Ты тоже стоял перед выбором?

— Да. Я его сделал. Теперь по мере сил делаю всё, чтобы выбравшие другое не получили желаемого. Иначе — лужа кровавого дерьма. Снова. На тысячи лет.

— Хорошо сказал...

— Не без пафоса, согласен. Но разве я не прав?

— Нет, ты точно иезуит.

— И рядом не стоял.

— Кстати, что будет с этим... засранцем?

— А что с ним будет, с беспамятным? Лечение — разумеется, безуспешное. Потом новое имя, жизнь простого честного трудяги. И постоянное незаметное наблюдение, ведь на него могут попытаться выйти. Шанс небольшой, но и не нулевой.

— Экие вы прагматики... А с "Арго" что будет? С нашей роднёй?

— Вот за это не переживай, — Эрнест рассмеялся. — Летали и летать будем. Безопасность безопасностью, но открытия делать надо. Родные наши... С ними тоже всё будет в порядке. Собственно, они уже под прикрытием.

— Страшный ты человек, Ромашкин. Но почему-то я тебе верю.

— Взаимно, капитан Кошкин, взаимно.

Доверие.

Это так мало, и в то же время так много. Его можно заслужить годами дружбы и слить в один момент. Но как можно отречься от совести?

Чего я в этой жизни не понимаю из того, что понял Эрнест?

Век живи, век учись, и всё равно дураком помрёшь, верно сказано...

Тем не менее, жизнь продолжается. Мы готовимся к новому полёту в неисследованный космос. Ещё один шажок в гору, подальше от лужи кровавого дерьма?

Надеюсь, что да.

Заповедник.

— Ник, что там у тебя?

— Порядок. Можешь запускать.

Теоретически я мог бы вообще обходиться без экипажа, как сказали умники со станции, но на практике это нереально. Пилот — весьма узкая специализация, какие бы дисциплины мы ни проходили параллельно во время учёбы. Нельзя объять необъятное. Даже сейчас, когда нужные знания в меня можно просто загрузить, остаются ...эээ ...некоторые особенности. "Душа к этому лежит", как говорит отец. У нас в семье "душа лежит" к пилотированию, ещё с двадцатого века. Кто-то говорит — генетика. Может быть, и она. Но сейчас-то откуда у меня ДНК возьмутся? Казалось бы, все ограничения должны были исчезнуть вместе с телом, но нет. Какие были способности и недостатки, такие и остались, ничего не изменилось. Значит, ДНК тут не при чём? Значит, наши склонности заложены не в молекулах, а в той тонкой субстанции, что именуется душой? И это возможно. Но тут пусть учёные мозги ломают, а я уж лучше буду рулить "Арго".

Я выпустил двенадцать серебристо блестевших зондов. Нужно подождать, пока они займут стационарные позиции над поверхностью этой занятной планеты, и только тогда давать команду на активацию. Тут и впрямь интересно. Начиная с того, что спутник вдвое больше Луны и вдвое ближе к планете, и заканчивая тем, что сюда нам высадка не светит. Условия близки к земным или чуланским, обе расы могли бы здесь спокойно жить. Но жизнь здесь уже есть, причём разумная. Классические гуманоиды без "изысков" вроде хвостов или дополнительных пар конечностей. Вот только цивилизация доиндустриальная, весь спектр от родоплеменного строя до своеобразного теократического феодализма. С такими контактировать запрещено — не доросли, мол. Исключения из этого правила можно пересчитать по пальцам одной руки, и делались они либо ради ценнейших, уникальных ископаемых, либо в безвыходных ситуациях, вроде катастроф звездолётов, когда на головы перепуганных аборигенов сыпались спасательные капсулы. В обоих случаях представители цивилизация Содружества заключали с местными договор, сводили контакты до этнографических исследований, а если аборигенная культура интересовалась торговлей с пришельцами, то товары старались максимально приблизить к тамошним образцам, выделяя их разве что качеством. Приходилось соблюдать то самое "культурное эмбарго", о котором столько понаписали фантасты прошлого. Но проще всего его соблюдать, попросту не вступая в контакт с "недозрелыми" обществами.

М-да. А ведь ещё каких-то пятьдесят лет назад Земля тоже числилась в запретном списке. Когда узнал об этом, возникло чувство обиды. Но ещё обиднее было услышать от того же Вуура, что если бы хебеары вздумали атаковать нас ещё в двадцать первом веке, то с нами не стали бы иметь дела даже ради нашего спасения. Лишь недавно Содружество пришло к выводу, что мы, люди, стоим на верном пути, и потому достойны жизни. Двести лет назад мы проходили по категории опасных цивилизаций, а Содружество — это клуб со строгими правилами. За всю его историю, кстати, не было ни единого случая войны между его членами, а экономические конфликты как правило сводились к спорам за необитаемые планеты и разрешались в Высоком Суде. Не было также и случаев, когда цивилизация покидала его ряды "за плохое поведение". Вымирали по разным причинам — да. Исчезали из-за космических катастроф или неспособности отразить внезапное нападение агрессивной цивилизации — да. Но ни одна полновесная цивилизация не уходила, хлопая дверью и затаив зло. Отщепенцы не в счёт.

И кстати, самой старой цивилизации Содружества около ста двадцати тысяч лет от начала письменной истории. Расы с миллионами лет за плечами проходят по категории легенд. Почему? Не знаю.

Ну, да ладно. Приняли нас — и хорошо. Выходит, и впрямь не безнадёжны.

Нет, я бесконечно уважаю Виктора Петровича, но иногда от него невозможно спастись в буквальном смысле этого слова.

Помнится, когда он узнал, что я не ИИ, а человек, он завалил меня таким количеством вопросов, что разболелась моя квантовая голова. В прямом смысле. Да, я стал ощущать перегрузку ядра как нудную боль. А вместо чашки кофе, что я употреблял в таких случаях, пока был ...эээ ...биологическим объектом, всю ночь гонял старый добрый "тетрис". Зато теперь Виктор Петрович обращается ко мне не только по имени, но и именует "молодым человеком". Он — то ли в силу возраста, то ли характер такой — очень щепетилен по части вежества. Вот и сейчас... Да, он уже грузит свой терминал в предвкушении работы с данными зондов.

— Здесь у меня довольно узкое поле деятельности, молодой человек, — сказал он, уютно угнездившись в удобном кресле. С нейроинтерфейсом профессор работать не любил, предпочитал виртуальную клавиатуру, голографию и звук. — Зондам хватит трёх, от силы четырёх суток, чтобы определить наличие ценных ископаемых, после чего нам, скорее всего, придётся сворачивать миссию. На спутнике ничего полезного нет, а планету пусть изучают социологи.

— Согласен, — буркнул я в ответ. Настроение было почему-то пасмурное. — У нас на социологию, понятно, не упирали, но психологию изучали более-менее углублённо. В том числе инопланетную. И знаете, мне не нравится то, что мы увидели.

— Но стадию феодализма проходили и мы.

— Вы видели кучу развалин по всему континенту?

— Да. И что же?

— Надо бы поинтересоваться, сколько им всем лет. Если в пределах полутора-двух тысяч, ничего страшного. Если больше... Видите ли, Виктор Петрович, они одинаковые в планировке, и совершенно такие же, как жилые ...замки. А степень разрушения разная, даже в одной климатической зоне. Если мои подозрения верны, то здесь тысячелетиями ничего не меняется. Одна культура, основанная на противопоставлении себя любимых дикарям с каменными топорами. Одна вера с одними и теми же ритуалами... Нас учили, что нет ничего хуже теократической деспотии. Такие общества могут существовать без изменения очень долго, и вряд ли там кто-то хоть немного счастлив.

— Счастье человечества перестало быть громким лозунгом только при моей жизни, молодой человек. И кровавый след за нами тянулся много тысяч лет, от пещер до эпохи последнего суперкризиса. Не стоит отказывать разумным существам в способности к развитию лишь на том основании, что у них примитивное общество.

— В двух словах — "давно ли сами были такими", — коротко хохотнул я. — В общем да, с вами не поспоришь. Но мне всё равно не дают покоя эти развалины. Как бы там ни было, а многовато их для такой немногочисленной расы. Местных же, если верить моим атмосферным зондам, от силы пара миллионов на огромный континент. Причём, вместе с дикарями.

— Интуиция пилота? — Щербаков давно примелькавшимся жестом поправил очки.

— Можно сказать и так.

— В таком случае вы не будете возражать, если я немного подкорректирую программу зондов?..

Вуур сутками не показывался из своей каюты, читая или просматривая фильмы. Том от скуки гонял на квантовом ядре — на моём квантовом ядре, засранец — авиасимулятор, причём релиз "Вторая мировая". Им двоим откровенно нечего было делать в этой миссии. Никто не болел, перелётов, требующих работы пары пилотов, пока не предвиделось. Остальное делали учёные и технари. Да, насчёт технарей... Братья Мацунори так у нас и прижились, а вот на месте лже-Маркуса, спалившегося шпиона реликтов ушедшей эпохи, образовалась текучка. Хуан-Фернандо был всем хорош как техник, но рот у него не закрывался ни на минуту, и в эту дырку вываливалась вся его мозговая деятельность. Он даже во сне разговаривал. Яо наоборот, молчал как камень, и вскоре сам подал рапорт о переводе с формулировкой "не нашёл общий язык с командой". Есть у меня подозрения, что ему не понравилось работать бок о бок с двумя японцами, но подозрения ещё не уверенность. Хотя я и поделился ими с психологами станции. Третий, Коля Свечин, мой земляк со Слобожанщины, тоже был не без "пунктиков". Во-первых, он не переносил запаха кофе, а во-вторых, настаивал, чтобы его называли Ник. Второе ещё куда ни шло, учитывая, что его мама родом из Далласа, и в детстве он часто проводил каникулы у техасской бабушки, а вот с первым пунктом возникали проблемы. Том без кофе жить не мог, и случалось, что ароматами эспрессо или капучино благоухали все коридоры до самой защитной зоны реактора. Тогда Ник врубал на всю катушку систему очистки воздуха, расходуя сверх лимита драгоценные ресурсы системы жизнеобеспечения. То есть и я тоже, получается, не оставался в стороне от их кофейного противостояния. Парни ни разу в открытую не сцепились, да и я ограничивался скромными словесными замечаниями обоим, но если так пойдёт и дальше, придётся усаживать их, образно говоря, за стол переговоров. Пускай компромисс вырабатывают.

Час утекал за часом, как капли воды в античной клепсидре. Вахта сменялась вахтой. Я даже умудрился, спихнув управление на Тома, отключиться от реальности и немного поспать. Научиться спать, будучи мозгом космического корабля, непросто. Нужно было всего лишь нащупать порог, после которого сигналы от сенсоров прерывали сон. Спал я редко, и видел на удивление яркие сны, которые запоминал намного лучше, чем раньше. А некоторые и хотел бы забыть, да не получается. Можно стереть файл из недр моего ядра, но как стереть след, оставленный на душе?.. Тем не менее, сон позволил лишь на время отъединиться от всепоглощающей рутины. Пробуждение — и снова за работу. За монотонную работу командира корабля, обязанного проверять всё и вся на борту. Я ведь бортовой. Разновидность домового, так сказать.

Зонды тем временем делали своё дело. Постепенно снижаясь, они виток за витком сканировали планету на сотни метров вглубь. Профессор Щербаков, залучив в компаньоны нашего ангела-хранителя — Эрнеста — занимался первичной обработкой данных. Там углеводороды, там железо, там никель, там олово, медь, цинк, редкоземельные металлы, уран и трансурановые, в морях колоссальные залежи гидрата метана. Разве что солевой состав океанов отличается от земного, да алюминия по сравнению с земной концентрацией мизер, а так планета в плане геологии почти точная копия Земли и Чулана... Словом, нашлась вся таблица Менделеева, без сюрпризов в виде громадных аномалий или минералов с уникальными свойствами. Я засёк кое-где примитивные рудники — медь и олово. Местные наверняка знают бронзу. Что ж, здесь и правда нам задерживаться незачем. Доложимся на станцию и пойдём дальше, у нас автономная разведмиссия на полгода.

Ещё сутки — и я скомандую экипажу "по местам". Это действительно тяжело — глядя на других, видеть себя. Пусть себя прошлого, но всё равно стыдно и неуютно, когда судьба раз за разом толсто намекает: мол, помните о граблях, по которым прошлись.

Интересно, я один тут с такой рефлексией?

Последний виток перед возвращением на борт зонды должны проделать в тропосфере, чтобы взять образцы воздуха из нижних слоёв и сканировать кору на глубину до трёх километров. Выдвинув треугольные крылышки и включив двигатели, блестящие зеркальной поверхностью "сигары" пронесутся так стремительно, что никто из аборигенов не успеет что-либо заметить. А если и заметит, то сильно сомневаюсь, что заподозрит об истинном положении дел. Тем не менее, этот манёвр требовал моего внимания. Здесь водились летающие существа, похожие на птерозавров, но ничего общего, кроме внешности, с ними не имевших. Были среди них и крупные хищники. Мозгов в их черепных коробках, судя по поведению, либо не было вообще, либо так, пара ганглиев посреди сплошной кости. На редкость тупые твари, атакуют всё, что заметят в воздухе, в том числе и сородичей. Существовала опасность, что они вздумают попробовать на зуб наши зонды. Зондам-то ничего не грозило, но столкновение аппарата с такой "птичкой" могло повредить их бесценную начинку, а то и движок попортить. Придётся смотреть во все видеокамеры и, в случае чего, перехватывать управление.

Три первых зонда, взяв образцы в полярной и приполярной зонах, уже вышли на траекторию подъёма в верхние слои, когда я заметил нечто неправильное. Хотя "заметил" — не то слово. Скорее, ощутил, словно комариный писк на грани слуха в шумной комнате. Сперва я принял это за помехи от радиационного пояса планеты: массивное железоникелевое ядро с толстым жидким слоем, как и у Земли, порождало сильное магнитное поле, отклонявшее потоки заряженных частиц, идущих от звезды. Мы крутились на низкой орбите, под радиационным поясом, но всё равно помехи ровным тихим фоном заполняли эфир в часы радиомолчания. Но это был классический "белый шум" — набор бессистемных щелчков и шипения. А сейчас в нём проявилась нотка упорядоченности. Ну-ка, напряжём слух...

Ч-чёрт...

Может, показалось? Проверю ещё раз, пройдусь по всему диапазону.

Нет, не показалось. Сигнал примитивного передатчика, как бы не искрового — трещит на всех частотах. Я такой в первом классе на коленке из подручных материалов собирал. Более того — сигнал чётко дифференцированный.

Три коротких щелчка, три "длинных", с лёгким затуханием, три коротких. По кругу, с крошечным промежутком между сигналами. Снова и снова.

Не самый древний сигнал бедствия, но самый, наверное, простой и известный. На Земле.

Три точки, три тире, три точки. SOS.

Трижды чёрт...

— Том, аврал, — я волюнтаристски обрубил ему симулятор на самом интересном месте воздушного сражения. — Принимаю сигнал бедствия.

— Фу, блин... — ругнулся американец, сворачивая игровую консоль. — Майк, а можно в следующий раз ты сделаешь это не так эффектно? Я хоть сохранюсь... Ладно, ладно, молчу. Готовь канал, ответим.

— Сигнал с планеты, Том, — уточнил я.

Никогда не видел своего друга застывшим с отвисшей челюстью. Теперь насладился зрелищем в полный рост.

— Как — с планеты? — сказать, что он был удивлён — значит, ничего не сказать. Его будто пыльным мешком из-за угла огрели.

— А вот так — с планеты, — хмыкнул я, "высунув" на голоэкран свою физиономию, придав ей вид лёгкой небритости. — Передатчик искровой, проще только каменный топор. Трещит на весь диапазон азбукой Морзе.

— Эй, ты хочешь сказать, что там сигнал из трёх букв?

— Да. Потому подбирай челюсть, садись и пеленгуй, а я займусь обработкой видео с зондов. Поищем нашего радиолюбителя.

— Вот ведь задница какая... Выходит, там внизу человек... — потрясённый Том начал "думать вслух", что не мешало ему надеть обруч интерфейса и приняться за работу. — Но, блин горелый, откуда он там взялся?

— Найдём — спросим. Как засечёшь, скинь координаты, а я пока начну активацию систем самолёта.

Самолётом у нас называли пилотируемый модуль-универсал, способный передвигаться и в атмосфере, и за её пределами. Там одно пилотское место и три пассажирских. Поведёт Том. Нужен врач — значит, летит и Вуур. Сообщение чуланцу я уже сбросил, сейчас подойдёт в рубку. Два места резервируем, ведь радиолюбитель может быть не один. В крайнем случае, ребята слетают ещё разок-другой. Лёгкие скафандры и шокеры обязательны: у нас нет иммунитета от тамошних бацилл, да и с более крупными зверушками будет чем побеседовать.

— Миша, тут самолётик наш с чего-то просыпается, — Ник вышел на связь по звуковому каналу. — Это ты развлекаешься?

— Надо на поверхность слетать, забрать кое-что... точнее, кое-кого, — ответил я. — Ты там проверь, всё ли в порядке. Давно машинку не заводили.

— Сделаем.

Где-то там, прямо под нами, в облаках посверкивали молнии: грозовой фронт. Громкие щелчки разрядов глушили едва слышимые сигналы неведомой радиостанции, но чередование точек и тире полностью забить не могли. Нужно сравнить мощность сигнала и понять, приближается гроза к источнику, или удаляется. Наверное, приближается: "морзянка" становилась всё тише. Так. Надо поторапливаться. Тот, кто построил передатчик, наверняка в курсе основ электротехники, и понимает, что такое гроза. Значит, он скоро оставит свои попытки связаться с нами. А может, и вовсе разочаруется, покинет дислокацию.

"Есть, я его засёк, — Том вывел визуальную картинку с точными координатами передатчика. — Когда вылетаем?"

"Как только вы с Вууром наденете скафандры и погрузитесь в самолёт".

"Тогда я пошёл. Переключаю связь на звук".

"Принято".

Самолёт аккуратно выплыл из ангара минут через двадцать. Сигнал к тому времени был едва слышен. Но мы уже знали, куда лететь.

Да, мы. Том, Вуур и я — в качестве одного из своих контуров, полностью переключившегося на контроль систем пилотируемого модуля. Во-первых, там человек или группа людей, которым нужна наша помощь. Во-вторых, там поверхность планеты, запретной для посещения, кроме экстраординарных случаев... Наконец, в-третьих мне просто интересно. С тех пор, как стал космическим кораблём, летать в атмосфере и садиться на планету не доводилось.

Что ж, такое упущение стоит исправить. Повод-то какой!

Что вы знаете о раздвоении личности? Ручаюсь, вы ровным счётом ничего не знаете о раздвоении личности. А мне волей-неволей приходится с этим жить.

Что любой космической корабль — это по сути единый организм, я убедился очень давно, ещё когда был обычным пилотом. В нём всё связано со всем, нужно только хорошо знать эти связи и управлять ими. Посадочные модули, имевшие бортовые компьютеры ненамного хуже головного, могут выполнять и автономные миссии, но всё равно я чувствую "самолёты" точно так же, как прочие системы "Арго". Как собственные части тела. Поначалу я придумывал им ассоциации — это, мол, глаза, это уши, это осязание, и так далее — но не преуспел, слишком уж широкий диапазон возможностей у моих новых органов чувств. Потому просто забил на классификацию, ограничившись понятиями "слышу, вижу, чувствую", а уж каким образом это у меня получается, неважно. Я и в этот полёт мог бы ограничиться постоянным каналом связи самолёта с моим ядром, но слишком велик был соблазн коснуться тверди земной. Не ногами, так посадочными штангами, в моём случае сие безразлично. Соскучился, понимаешь, по естественной гравитации.

Мне-"главному" — сиречь, ядру головного компа — впервые за всю квантовую жизнь пришлось выделить из себя по-настоящему самостоятельный контур сознания. До сих пор мои псевдоличности всегда были на связи с "первым" и под его прямым контролем. Сейчас я рискнул разделиться, и ощущал себя одновременно в двух местах. Я-"первый" привычно правил своим элетронно-механическим царством, я-"второй" благополучно вёл пилотируемый модуль сквозь атмосферу планеты в паре с Томом, держа с собой-"первым" связь по обычному пилотскому каналу. И не испытывал при этом никакого дискомфорта. Словно с братом-близнецом разговаривал.

— Полградуса правее, — у Тома больше опыта атмосферных полётов, потому за штурвалом модуля главный всё-таки он. — Майк, что за фигня? Ветер прямо-таки ураганный, а мы ещё на двенадцати километрах.

— Планета теплее Земли, и у неё здоровенный спутник, — ответил я. Я-"второй", присутствовавший здесь в виде ИИ-пилота. — Тут у моря погодка ещё та, ваши ураганы отдыхают, а в прибрежной зоне километров на полтораста вообще постоянной жизни нет из-за приливов.

— Наш радиохулиган сидит именно в зоне прилива.

— И правильно делает. Местные наверняка туда не рискуют соваться. Потому давай оперативненько, чем быстрее управимся, тем меньше шансов искупаться.

Даже на такой высоте боковой порывистый ветер всё время пытался сбить нас с курса. А чуть пониже мы нырнули в плотную "перину" облаков. Громадную, вряд ли возможную на Земле грозовую "наковальню" мы оставили за кормой. Впереди я чувствовал радарами самолёта довольно высокое плато, прорезанное по краю глубокими каньонами. Пеленг чётко давал координаты в устье одного из них. Как из этой мешанины почвы и камня сигнал сумел достичь хотя бы низкой орбиты — не спрашивайте меня, я не специалист. А вот наш визави, похоже, спец. Чтобы найти укромное местечко, где слабый сигнал не только не будет экранироваться, но и усилится, нужно обладать обширными познаниями в физике. Связист с потерпевшего крушение корабля? Бог его знает. Когда нас отправляли в этот сектор, я затребовал всю имеющуюся информацию. Наших звездолётов здесь, если верить глобальной базе данных, побывало всего два, и те благополучно вернулись. Неужели какой-то авантюрист-автономщик решил на свой страх и риск завернуть сюда, да ещё высадиться на планету с разумной жизнью? Или катастрофа?.. Ладно, разберёмся. Лишние мысли — в сторону, у меня болтанка неслабая. Чем ближе к цели, тем сложнее удерживать самолёт.

Хорошо, что у этой модели взлёт-посадка вертикальные...

Момент касания я ощутил так, будто и впрямь ступил на земную твердь собственными ногами. Длилось это доли секунды — для компьютера почти что целая вечность, для человека краткий миг. А дальше началась обычная пилотская рутина: передать наверх сигнал о благополучном приземлении, заглушить движки и проверить местность на предмет наличия местной живности. В принципе, я даже могу выйти из аппарата — выпустить наружу бота на антиграве. Ребятам не помешает металлический шарик с манипуляторами и плазменным резачком, мало ли, что или кто попадётся на пути. Тем более, что им теперь вовсе не обязательно спускаться к источнику сигнала, щелчки которого звучали почти так же громко, как аналогичные звуки, производимые в эфире молниями приближающейся грозы. Спустятся мои "глаза и уши".

— Осторожнее, склон ненадёжный, — я услышал голос Вуура, уже начавшего спуск. — Но здесь что-то растёт.

— Если здесь что-то растёт, то оно должно быть очень прочным, — предположил Том, оглядывавший сверху начало предполагаемого маршрута. — Не Гранд Каньон, конечно, но шею свернуть — как высморкаться... Майк, а поближе площадку выбрать не мог?

— Не мог, — буркнул я. — Подо мной скальное основание, гранит. Там, где ты стоишь, гранит уходит вглубь, на поверхности краснозём с высоким содержанием железа и марганца. А внизу, откуда нам сигналят, дикая каша из крошева самых разных пород, речные наносы, плюс какие-то подозрительные кусты... Кстати, уже не сигналят.

— Когда сигнал пропал?

— Да вот только что.

— Выходит, нас заметили. Валяй, спускай свой шарик, мы подождём.

— Разумно, — согласился чуланец. — Мне бы не понравилось спускаться, и тем более подниматься по такому склону. Но, если я прав, здесь это делают регулярно. Посмотрите вон там, левее — тропинка.

Я немедленно направил бота туда, куда указывал Вуур. И правда, тропинка, довольно утоптанная. Кое-где, на самых ненадёжных участках, длинные гибкие ветви местного кустарника когда-то были сплетены в подобие поручней, да так и срослись. Тропинка корявым серпантином виляла по склону, теряясь в зарослях, обильно покрывавших склоны с самого низа до середины. Тем не менее, кустарник не скрывал вьющейся по дну этого оврага-переростка речки. Странно. Если здесь время от времени проносятся потоки воды — а это неизбежно в таком климате — то овраг должен был быть внизу голым, как помянутый Томом Большой Каньон. Значит, пиндос прав, и здешняя растительность должна отличаться либо отменной прочностью и гибкостью, помноженной на крепчайшую корневую систему, либо такой же отменной живучестью, когда растения способны быстро восстановиться из одного уцелевшего корешка.

— Поторопитесь, луна уже высоко над горизонтом, — проговорил Вуур. — Вместе с луной идёт и прилив.

Расстояние до планеты и масса спутника были таковы, что ему приходилось нестись по орбите раза в четыре быстрее обычного. Полный оборот за семь с лишним дней. Три с половиной часа смещения прилива по-нашему, по-местному — чуть меньшая доля суток, планета вращается медленнее. Потому изъязвлённый тёмными пятнами серый полумесяц размером в четыре наших Луны двигался по небу во столько же раз быстрее. Его перемещение можно было заметить даже невооружённым глазом и даже сквозь гигантский веер предвестников урагана — перистых облаков. А приливы здесь серьёзные. Мы сели на самом краешке высокого обширного плато. Сюда волна высотой в триста метров вряд ли доберётся. Но по некоторым признакам можно догадаться, что когда-то добиралась. Не хотелось бы попасть под раздачу, с нашим-то своеобразным везением.

Едва заметное алое пятнышко в жёлтом ореоле — именно так я вижу в инфракрасном диапазоне — попало в поле зрения бота уже через пару минут. Оно вынырнуло из растительной гущи и довольно шустро перемещалось вверх по тропинке. Прямо к нам. Солнце уже скрылось за быстро плотнеющими и темнеющими облаками, и обычной камерой бот ловил только красновато-серую фигуру в бесформенном балахоне. Человек? Такой заросший и грязный? Вполне может быть, если просидел здесь, среди примитивных местных племён, порядочно времени. Навряд ли ему могли позволить робинзонить, даже с орбиты аборигены производили впечатление весьма любопытных и хозяйственных персон, у которых любая щепка в дело идёт. И в поисках этой щепки они обшаривали любые доступные уголки. Так что одичал наш соотечественник не от одиночества, а от общения с местными жителями. Те почему-то сторонились воды и очень не любили мыться.

Бот по моей команде включил световой маячок. Фигура на тропе на миг застыла, а потом неистово замахала руками и помчалась наверх со всей возможной прытью. Я уже слышал его радостные вопли. Нет, это точно человек. Ни один представитель других рас Содружества не производит столько шума, сколько мы, люди. Вопли, насколько я мог слышать, были нечленораздельны и перемежались странными звуками, а движения... Такое ощущение, что наш сиделец крепко выпил. Или взволнован до такой степени, что уж лучше бы был пьян. Тем не менее, когда его лохматая и феерически грязная голова показалась над краем оврага, первым, кого незнакомец узрел, был не Том, а Вуур. Чуланец в земном скафандре — только перчатки шестипалые — с максимально доброжелательным выражением лица протянул ему руку.

— Вы звали нас, брат. Мы пришли, — чётко, почти без акцента сказал он. По-русски и по-английски, на тех земных языках, которые хорошо знал.

Человек снова на миг застыл. Но затем вцепился в руку Вуура, как тонущий за спасательный круг, и, словно растеряв все силы, с трудом выбрался наверх.

— Наши... — наконец он произнёс членораздельное слово. — Свои... Родные...

Его голос дрожал, по лицу, прокладывая дорожки в пыли, катились слёзы, и до меня, до дурака, наконец дошло.

Он плакал от радости. Плакал так, словно уже потерял надежду увидеть своих, и вдруг произошло чудо. И пусть он, заливаясь слезами, лез обниматься с чуланцем, Вуур для него такой же свой, как и Том.

— Э-э-э... Крепко тебе досталось, братан, — дружище был сам на себя не похож, до того обескураженная у него была физиономия.

Не знаю, какой реакции он ждал, но добился лишь того, что незнакомец со слезами и воплями кинулся обнимать и его.

"Он эмоционально неусточив, крайняя степень возбуждения, — Вуур не рискнул воспользоваться звуковым каналом, перешёл на нейросвязь. — Боюсь, психика у него не в порядке. В первую очередь ему нужно успокоительное".

"Вы сначала его в самолёт усадите, а то прямо сцена, достойная кисти Рембрандта — "Возвращение блудного сына", — хмуро проворчал я. — Прилив не за горами, гроза на подходе, и ещё я чувствую, что мы здесь не одни".

"Чувствую" — это не то слово. Скажем так: мои сенсоры засекли биологическую активность в радиусе километра от места посадки. А в поле зрения широкодиапазонных камер показались ...существа. Те самые классические гуманоиды, которых мы наблюдали с орбиты и при помощи следящих зондов. Вот только видели мы их по большей части в мирной обстановке, а сейчас аборигены явно были настроены повоевать.

Копьями и дрекольем. Молодцы.

При них даже канонических луков и стрел не наблюдалось. Хотя, вполне могут быть пращи, а уж метательных снарядов на плато — вся поверхность усыпана. М-да. Очень серьёзное воинство. Лёгкий скафандр пробивается импульсом или допотопной пулей, опасаться следует и хорошего арбалета. Удар копья, летящего камня или дубины выдержит. Приятного, правда, при этом будет мало, но летальный исход исключён. По всему выходит, что опасаться моей команде нечего, да и робинзона нашего они защитят, шокеры наверняка активированы. В случае чего должны отбиться.

Логично? Логично. Только почему у аборигенов такой настрой, будто помянутое "чего" должно обернуться в их пользу? Либо они непроходимо тупы и самоуверенны, либо у них есть условный туз в не менее условном рукаве. На дебилов вроде не похожи. И... В поле зрения моего робота попало лицо спасённого человека.

Истерическую радость от встречи со своими при виде местных обитателей сменила гримаса запредельного, смертного ужаса.

— Бежим, бежим отсюда! — завопил он, заметавшись в панике между Томом и Вууром и хватая их за рукава. — Скорее! Они убьют нас!

— Не беспокойтесь, уважаемый, они не причинят нам вреда, — попытался успокоить его чуланец.

— Не причинят вреда?! — взвизгнул человек. — Не причинят?.. Они убили всех, кроме меня! Всех!

— Спокойно, чувак, прорвёмся, — Том сказал это по-русски, со своим непередаваемым акцентом, и сдёрнул с пояса разрядник, чем-то похожий на пистолет эпохи мировых войн.

"Майк, ты слышал, что сказал этот полоумный?"

"Слышал. Разберёмся... если свалим отсюда вовремя. Хватит ворон считать, давайте в самолёт".

Подхватив истерящего робинзона под локти и держа наготове шокеры, Том с Вууром направили стопы в мою сторону. Аборигены, что характерно, тоже, и мне это совсем не понравилось. Начал потихоньку прогревать двигатели, максимально расширив канал приёма данных от многочисленных сенсоров и камер. Должно быть, это и позволило мне засечь... нет, не биологические объекты — смазанные, словно стёртые следы комплексного излучения движущихся поблизости живых существ. Если верить датчикам, нежданчик находится в промоине, параллельно которой пролёг курс моих друзей.

— Слева в овраге кто-то есть, — предупредил я. — Будьте осторожны.

— Да уж, что-то те ребятки, которые на виду, слишком спокойны, не торопятся, — проворчал Том. — Мне это тоже не нравится... Да заткнись ты, братан! — это явно не мне, это нечленораздельно завывающему от страха спасённому. — Сказано — вытащим, значит, вытащим.

В следующие две секунды произошло то, чего я ожидал меньше всего.

Относительное спокойствие было взорвано и разнесено в клочья электромагнитным импульсом, ощутимо ударившим по моим связям. Сопровождавшая его вспышка ослепляла. Я едва не взвыл в голос.

Энергетическое оружие современного типа! У аборигенов с копьями и дубьём!

— Том! Вуур!

Тишина. Помехи. Облако пыли, содержащей слишком много окислов железа, чтобы я мог там что-то углядеть.

— Том!!! Вуур!!! Ответьте капитану!!!

"...!!! Валим отсюда на...!!!"

"Мы живы, капитан. Все трое. Но без вашей помощи не уйдём".

Вижу.

Из того самого овражка слева лезут давешние круглоголовые гуманоиды, перемазанные с ног до головы кирпично-красной грязью, а группа аборигенов, замеченная нами ранее, перестроилась полумесяцем, характерным для загонной охоты, и перешла на бег. Но эти красавцы волновали меня в последнюю очередь. У "засадного полка" обнаружилось нечто такое, отчего даже мне стало неуютно. А именно — явно снятая с военного десантного модуля малая энергопушка земного образца. Хреновина это весьма увесистая, на турель её устанавливают либо роботы, либо два-три человека. Примечательна ещё и тем, что имеет автономное питание и автоматическую наводку. Насчёт исправности последней и штатного режима стрельбы сомневаюсь, иначе от спасателей и спасённого осталось бы мокрое место, а вот аккумулятор у пушечки в норме. Одиночными, закоротив проводами определённые контакты, вполне можно стрелять. Вот из этой-то "игрушки" мои друзья едва не схлопотали по первое число.

Вуур прав. Надо их вытаскивать, пока местные снайперы не навели пушку поточнее.

Захлопнув дверцы кабины, я форсанул движки и одним прыжком ушёл вверх метров на сто. Мне такое ускорение безразлично. Да уж, отступать ребятам некуда, их обложили со всех сторон. Местные-то наверняка знают тутошний рельеф лучше всех, а половина из них ещё и в маскировочной раскраске, не вдруг заметишь. Я понял, почему не засёк их сразу. Грязь, которой они хорошенько намазались, тоже содержала много железа, и маскировала не только визуально. Хочется верить, что это случайное совпадение... Что ж, нет времени на размышления. Вниз.

Не зря мне не нравилось поведение "снайперов". Ой, не зря.

Вместо того, чтобы размазать трёх пришлецов по поверхности родной планеты, или недоумённо тыкать пальцем в небо при виде летающего нечто, они остановились, упёрли пушку задним торцом в землю и начали разворачивать ствол вверх, благо, стрелять можно и из такого положения. Зенитчики, блин... Терпеть не могу, когда в меня целятся, даже в шутку. Эти не шутили. Я психанул, и, спикировав им чуть ли не на самые головы, упёрся в землю выхлопом двигателей вертикального взлёта. Это опасный манёвр, чуть ошибёшься — и валяешься хламом на земле. Но при удаче можно разметать то, что окажется под крыльями, по площади в несколько сот квадратных метров. Я и разметал. По площади. Причём не всё в целом виде. Пушка, к сожалению, уцелела.

Извините, братья по разуму, ваш выстрел был первым.

Дальше... Дальше оставалось одно: забрать своих и валить отсюда. На орбиту, а не туда, куда предлагал Том. А вот с этим возникла проблема.

Пока я разбирался с главной опасностью, мои друзья не знали, в какую сторону бежать, и, лёжа за камнями, держали шокеры наготове. Загонщики, пользуясь моментом, ускорили бег. Так. Долететь-то я к месту событий успею, но прибуду одновременно с туземцами. Том — это я знал наверняка — проходил службу в армии, пилотом, как и я. В личном деле Вуура тоже числилась "силовая подготовка". Что это означало, я так до сих пор и не удосужился спросить. А теперь и спрашивать некогда. Эти мысли отняли у меня доли секунды, не больше, и додумывал их я уже в полёте. Полтораста метров — не такая большая дистанция. Будь я десантным шлюпом... Хотя, нет. Даже тогда я не рискнул бы стрелять. И сейчас финт с выхлопом движков повторить не получится. Придётся крутиться по краям, отбрасывать задних и молиться за удачу. За нашу общую удачу.

Нам и вправду повезло. В новой туче пыли, которую я поднял двигателями, лучше всего сориентировался не проживший здесь неведомо сколько человек, не опытнейший пилот Том, а выдержанный, отменно спокойный в любой ситуации Вуур. Чуланец не стал дожидаться, когда их тупо задавят массой, а схватил обоих товарищей по несчастью за что попало, и погнал их на звук. То есть прямиком ко мне. Заметив их стремительный рывок — кстати, сигналы их маячков были сильно "смазаны" железосодержащей пылью — я крутнулся на месте, завис и плюхнулся на причальные штанги, которые так и не втянул.

— Быстрее! — Вуур впервые за всё время, что мы знакомы, повысил голос.

Причина для спешки наблюдалась около пушки с поверженным расчётом. Пока мы тут возились, часть аборигенов подалась туда и пыталась довершить начатое собратьями. Получалось неважно, эти, видимо, не имели опыта стрельбы из такого продвинутого орудия. Но в том, что выстрел рано или поздно будет, я не сомневался. Вуур, судя по всему, тоже.

Они ввалились в самолёт, затащив в кабину совершенно обезумевшего робинзона, будто мешок с тряпьём. Слава богу, тот не сопротивлялся, только подвывал. Вслед за ними, за секунду до закрытия двери, влетело копьё и застряло наконечником во внутренней обшивке, едва не пришпилив грязную рубашку незнакомца. Вой прекратился, сменившись икотой. Уж не знаю, почему, но от этого меня почему-то разобрал нервный смех. Хорошо, хоть не додумался транслировать его по каналам связи: некрасиво как-то получается.

Теперь ничто и никто не мешал мне снова пройтись над пушкой. Правда, аборигены, наученные горьким опытом, при моём приближении моментально разбежались, но орудие нужно обезвредить. Как? Не знаю. Но надо, и всё тут. Слишком опасная игрушка для тех, кто готов стрелять во всё, что шевелится. Придавить посадочной опорой? Хорошо, если сломаю ствол, а если попаду на казённик, оторванной штангой не отделаемся. Подцепить тросом и сбросить над морем? Уже что-то. Главная закавыка — подцепить. Это не ящик с пищевыми концентратами, удобных проушин у пушки нет, а у меня нет магнитного зацепа.

Что делать?

Не знаю, каким чувством наш спасённый угадал, почему я кручусь над пушкой и не спешу улетать. Но его режущий слух крик едва не вывел из строя слух экипажа и мои микрофоны.

— Оставьте им это! Оставьте! Пусть убивают друг друга! Скорее улетаем!

— Ну, да, пусть они стреляют друг по другу и по гостям, — зло бросил Том, одарив пассажира неприязненным взглядом.

"Этот чокнутый начал меня доставать", — услышал я по нейросвязи.

— Том, он прав, мы не вытащим пушку, — ответ я "процедил сквозь зубы". — Принимай управление.

— Управление принял.

Нижними камерами я видел, как аборигены, едва мы взлетели, сгрудились вокруг орудия и, уцепившись за выступающие части, дружно потащили куда-то свою ценность. Притом ребятки торопились, и я их понимаю: над плато уже поднимался предгрозовой ветер, а три четверти неба занимала колоссальная туча в живой бахроме молний. Но самое интересное я видел на гравилокаторе. Там, впереди, в океане, со скоростью километров сто в час двигалось к берегу нечто огромное и массивное.

— Возвращайтесь, вояки, — в динамиках звуковой связи раздался немного насмешливый голос Эрнеста. — Мы уже собирались идти на помощь, а вы сами справились.

— Эрни, ехидство — не твой конёк, — жёстко отрубил Том. Мы с ним вдвоём вели самолёт вверх, через болтанку стратосферы, и отвлекаться было нельзя. — Готовьте бокс, везём карантинного.

— Принял. Вы осторожнее там. Спутник почти в зените, мы отмечаем аномальные гравитационные возмущения.

— Ещё бы им не быть аномальными, — встрял я. — Тут репетиция всемирного потопа сейчас будет. Переведите мониторы на широкодиапазонные сканеры, такое зрелище грех пропускать.

Со всемирным потопом я, конечно, погорячился, но роботом ради науки пожертвовал: отправил "шарик" к побережью. И вовсю наслаждался прекрасным, грандиозно-пугающим зрелищем встающей из моря-окияна водяной горы. Тёмная вода, ещё не украсившаяся гребнем, накатывалась сплошной стеной, и... нет, не задевала нижней кромки туч, хотя трёхсотметровая высота позволяла. Тучи, повинуясь то ли причудам гравитации, то ли атмосферным потокам, тоже вздымались волной, не давая приливному цунами себя коснуться, и так же степенно опускались на положенное место у неё за спиной.

На Земле такое зрелище последними, пожалуй, наблюдали ещё динозавры в районе будущего полуострова Юкатан. Но, поскольку они этого не пережили, то и говорить не о чем. Хотя, говорят, уже на памяти людей подобные волны наблюдались, но они никогда не носили глобального характера... и не были ежедневной обыденностью вроде восхода, заката и активной вулканической деятельности.

— Планета-катастрофа, блин, — поделился мнением неугомонный Том. За пределами стратосферы он почувствовал себя в безопасности и немного расслабился. А расслабление у него всегда выглядело одинаково и не совсем цензурно. — Мы, конечно, отправим отчёт по инстанциям, пусть этот шарик хоть на запчасти разберут, хоть исследуют до дыр, но чтобы я на этот бл...ский мокрый камень ещё раз сунулся — да чтоб меня подстрелили. Ад во плоти.

— Ад, — спасённый, до того тихо всхлипывавший на заднем сидении, внезапно зашёлся в истерическом смехе. — Во плоти... Ад... Планета каторжников, это планета ссыльных и их потомков... Да, ад! Пусть они там терзают друг друга, пусть перебьют! Я им... я им немного в этом помог...

И смех перешёл в совершенно безумный хохот.

Вуур, сокрушённо вздохнув, извлёк из бортовой аптечки инъектор и приложил к грязной шее хохочущего безумца. Смех на пару секунд сменился иканием, и в кабине воцарилась благопристойная тишина.

— Не осуждайте его, — спокойно, даже с грустинкой произнёс чуланец. — Судя по всему, в тех условиях сохранить разум даже мне бы не удалось. Пусть отдохнёт.

В кои-то веки ни мне, ни даже Тому нечего было сказать.

Маленький заатмосферный самолёт, лавируя в невидимых вихрях гравитации, порождённых планетой и её гигантским спутником, поднимался на орбиту.

Как удержать в карантинном боксе двинувшегося разумом человека? Только на сильнодействующих веществах. Пока он был в отключке, роботы успели его вымыть, набрать анализов и переодеть. И, пока двое умников колдовали над составом и структурой ниток, из которых было соткано его вонючее тряпьё, а Вуур увлечённо исследовал те самые анализы, спасённый проспал, как сурок, без малого сотню часов. Для полноценной иммунизации этого маловато, но для того, чтобы прийти в себя и хоть немного стать похожим на человека — вполне достаточно. Исчезли забитые грязью космы, была сбрита нечёсаная борода и тщательно отмыто тело. Вместо безумного пленника аборигенов миру явился нездоровый, но явно идущий на поправку человек с внешностью типичного латиноса. Истерика прошла, депрессию пациент банально проспал, и проснулся аккурат к фазе более-менее адекватного принятия реальности. Для установления личности и прояснения обстоятельств его появления на никому не известной планете — в самый раз.

Экипаж приготовился выслушать увлекательный рассказ.

— При других обстоятельствах я бы не имел права говорить ничего лишнего, — хмуро поведал наш робинзон, безвылазно сидевший в медотсеке и присутстсвовавший в рубке в виде голограммы. — Но то при других обстоятельствах и другим людям. Вы же, как я понимаю, в том же ведомстве, что и я? Военная разведка.

— Крыша-то одна, кабинеты разные, — не без язвительной нотки заметил я, тоже явившийся на совещание голографическим привидением. — Но, чтобы сообщить о вас, мы должны знать ваше имя, звание и позывной вашего корабля.

— "Ариадна", — с готовностью отозвался гость. — Военного звания у меня нет, я инженер-связист. Маттео Фальконе, гражданин Аргентины, к вашим услугам.

— Позвольте, но "Ариадна" же пропала пять лет назад, — искренне изумился Щербаков. — Возможно ли, что вас отправили в этот район, не оставив в базе данных координат?

— А их не осталось? — нервно хихикнул Фальконе. — Что-то вроде этого я начал подозревать на второй год плена, когда отчаялся дождаться помощи.

Мы с Томом недоумённо переглянулись. Ну, ничего себе коллизия! Это что же получается? Военно-разведывательную миссию отправляют незнамо куда, приказ не сохранился, координат нет, корабль пропал, и где его искать, непонятно. И вдруг некий "Арго", совершающий изыскательный полёт в режиме свободной охоты, совершенно случайно забредает к той же планете. Наша стартовая точка, кстати, не так уж далеко отсюда. Самое время пострадать паранойей, не находите?

— А что случилось с кораблём? — когда раздавался голос Эрнеста, у незнакомых с ним людей случался ступор: экая глыба заговорила. — Неужели вы решили садиться на планету?

— У нас вышел из строя реактор, начали глушить, — без особой радости признался спасённый. — Не справились, защитный контур пошёл вразнос. Пришлось покинуть корабль и садиться на планету. "Ариадна" взорвалась, когда мы ещё летели через атмосферу... Честно сказать, лучше бы мы испарились вместе с ней. Я... Простите, мне не хочется лишний раз вспоминать о том, что случилось после посадки.

— Вам так или иначе придётся всё рассказывать начальству и до самой последней мелочи расписать в отчёте, — напомнил Эрнест.

— Это будет не завтра, и вы не моё начальство, — с ноткой вызова проговорил Маттео. — Простите, но мне и правда хочется забыть эти пять лет.

— Они убили всех, кроме вас.

— Да. Потому что, наблюдая за нами, видели, как я возился с аппаратурой. Меня сочли полезным... рабом. Остальных убили и распотрошили у меня на глазах. Как мне потом сказали — когда я научился их языку — чтобы посмотреть, как устроены пришельцы с неба.

Он сказал это и прочно замолк. Воспоминания у него и впрямь не те, которыми хочется поделиться. То-то у него крыша была набекрень, когда мы его вытаскивали.

— Потом... потом я долго собирал передатчик из разного мусора и полумёртвой батареи разрядника, — проговорил он. — Без всякой надежды, просто чтобы окончательно не спятить. А когда увидел атмосферные зонды, сбежал из поселения с передатчиком в мешке. За побег у них полагается смерть, — криво усмехнулся аргентинец итальянского происхождения. — Потому наверху я сидеть не мог, нашли бы в пять минут. Потому я раньше, когда нас гоняли в промоины собирать длинные листья для витья верёвок, присмотрел углубление в овраге. Оно — почти идеальная чаша-эллипсоид, а почва там сплошной латерит. Получилась отличная тарелка для фокусировки сигнала... Остальное вы знаете.

— О самих аборигенах ничего не расскажете?

— Они не аборигены. Потомки ссыльных с какой-то богом забытой планеты. У них почти не осталось памяти о прародине, а то, что осталось, давно превратилось в миф о творении мира. Но вот этот вот спутник, который вы видите, появился у планеты относительно недавно, уже на их памяти.

— Простите, уважаемый, нельзя ли поподробнее? — у Щербакова моментально разгорелись глаза: учёный почуял свежую информацию об интересующем его объекте.

— Поподробнее — можно.

В общем-то, его рассказ сходился с данными, которые мы получили за время облёта негостеприимной планеты. Слишком малое видовое разнообразие на суше, слишком активная вулканическая деятельность в местах, которые до того были миллионы и миллиарды лет спокойными. Мифы местных жителей повествовали о битве двух злых богов. Первый вышвырнул их предков из рая небесного на грешную твердь, отняв крылья и запретив помышлять о полётах, а второй покарал первого, но и мир начал разрушать, невзирая ни на мольбы, ни на обильные жертвы. А взгляд учёного видел на поверхности спутника следы гигантского столкновения. Видимо, планетоид что-то выбило из точки Лагранжа, и он принялся по спирали приближаться к планете. Но напоролся на уже существовавший спутник. Только благодаря этому не произошло столкновения с планетой вроде того, что мы недавно наблюдали. Но этому мирку досталось лиха полной ложкой. Сперва — метеоритная бомбардировка, уничтожившая последние следы былой цивилизованности обитателей, пусть они были хоть трижды ссыльными преступниками. Потом — катастрофические приливы, взбесившийся климат и лопающаяся в самых неожиданных местах планетная кора. Как следствие — вымирающая биосфера, одичание и деградация.

— У них вся племенная система построена на страхе, — проговорил под конец Маттео. — Они боятся и ненавидят всех — свою семью, соседей, вождей и жрецов. Но подчиняются тому, кого больше всех боятся и ненавидят, потому что иначе их сожрут в прямом смысле слова — те, кто одичал раньше них... Поверьте, я уважаю законы Содружества, и не нарушил бы закона о культурном эмбарго, но такое общество не имеет права жить. Это не разумные существа, это паразиты. Причём безнадёжные.

— Давно ли сами такими были? — криво усмехнулся Том.

— Слава богу, пилот, что мы больше не ...паразиты, — хмуро голографический Фальконе. — Что у нас хватило ума и совести остаться людьми в хорошем смысле. Иначе были бы как эти... которые всех боятся и всех ненавидят. Я не слишком религиозен, но считаю, что ад не должен вырываться на поверхность. Даже в таком виде. Потому пусть возятся с захваченным оружием. Чем скорее они друга изведут, тем чище будет пространственно-временной континуум, — добавил он с невесёлым смешком.

— Разве нельзя хотя бы попытаться их спасти? — поинтересовался Щербаков. — Если они ещё разумны, значит, им давался шанс.

— Содружеству ничего не известно о расе, что населяет эту планету, — впервые с начала совещания заговорил Вуур. — Но это не означает, что ранее контактов не было. Следовательно, их сочли недостойными вступления. Мне неприятно это говорить, но в Содружество принимают лишь тех, кто либо давно идёт по пути самосовершенствования, либо делает первые шаги. Тех, кто даже этого сделать не способен, мы не принимаем... Будь там, внизу, люди, чуланцы или другие представители рас Содружества, пусть даже одичавшие, мы бы попытались их спасти. Но как спасти тех, кто сам себе худший враг?

— Короче, — я решил не затягивать. — Спасательная операция отменяется. Возвращаемся на станцию, сдаём коллегу начальству и докторам, пишем отчёт. А потом — в новый полёт. Нашу миссию никто не отменял... А по вашему делу, уважаемый Маттео, боюсь, будет долгое и нудное разбирательство. Приготовьте пару километров запасных нервов.

Если в гибели "Ариадны" замешано военное начальство, будет... крайне весело. Как бы наш спасённый не вспомнил пять лет на этой планете как курорт. Но это же... это же значит, что и нас могут так же подставить. Прошлый полёт не закончился катастрофой только благодаря моей приобретённой паранойе.

Домой. На базу. Пускай коллеги Эрнеста трясут военное ведомство как грушу, а мы в это время будем бороздить просторы вселенной вдали от этой подковёрной грызни.

Ну, надо же — даже в обществе, где победил здравый смысл, ещё находятся эдакие осколки прошлого, желающие вернуть "старые добрые времена". Когда девяносто девять процентов населения Земли жили в рукотворном аду, чтобы один процент смог создать себе компактный рай за прочным бетонным забором. Не иначе хотят быть новым "золотым процентом", паразитом на горбу человечества.

Не допущу. Не позволю. Ещё не знаю, как. Но пока я жив, этому не бывать.

Будь я человеком, поделился бы своим беспокойством с отцом, он бы плохого не присоветовал. Но сейчас я — космический корабль с весьма обширными возможностями. Буду я не я, если не закидаю начальство рапортами о необходимости навесить на меня вооружение. Типа, мало ли, кого встретим, хоть бы тех же хебеаров недобитых.

Терпеть не могу чувствовать себя беззащитным. Но раньше меня защищал статус пилота и безопасность транспортных линий. Сейчас мы — вольные охотники, первооткрыватели, хреновы магелланы космоса. Значит, мы первыми встретим неизвестную опасность, буде таковая отыщется в глубинах изучаемых секторов. Тут без оружия никак, согласитесь.

Они согласятся. А я... Я всё-таки поговорю с отцом.

Тень.

Маленькое кафе, уютно расположившееся почти на самом берегу, почему-то пользовалось популярностью исключительно у студентов. Хотя Манхэттэнский парк посещают как жители окрестных кварталов, не только "островитяне", так и туристы. На острове почти не осталось следов событий двухвековой давности. На месте разрушенного давно построили новое, выросли поколения людей, для которых то время было такой же легендой, как война между Севером и Югом. Оно воскресало лишь в дискуссиях студентов-историков или писателей, старавшихся оживить прошлое на страницах своих книг.

Двое, негромко "обмывавшие" свои дипломы, историками не были. Но разностороннее образование сейчас являлось приоритетным, и невозможно было представить, скажем, физика или астронома, которые не смогли бы поддержать беседу о той же истории или о живописи, или были бы не в состоянии сходу вспомнить столицы других стран, какую ни назови. Потому-то тема дружеской дискуссии этих двоих вполне могла и не отражать сути их будущей профессии.

— Во-он там они стояли, — один из новоиспеченных специалистов, аккуратно подстриженный и неброско одетый брюнет "среднего" европейского типа, махнул рукой куда-то в сторону. — Там и мемориал есть, я бывал.

— Ну, о "башнях-близнецах" все знают. Спорят лишь о том, что там произошло на самом деле, — второй, высокий "скандинавистый" блондин, откинулся на спинку стула с полупустым коньячным бокалом в руке. — Архив АНБ пропал — то ли уничтожили в той заварухе, то ли спрятали. Мы можем только предполагать.

— Да, но даже известные факты позволяют предполагать, что ЦРУ и АНБ разыграли арабов втёмную и провели классический фальшфлаг. Мне и дед говорил...

— Ты и твой дедуля, кстати, из той семейки, которая могла быть замешана. Или твои предки были в стороне?

— Кто — в стороне? Мои почтенные пращуры? — рассмеялся брюнет. — Они были одними из самых крупных акционеров этого безобразия, и неплохо наварились на крови, — добавил он гораздо серьёзнее. — Потом долго не могли смириться с потерей капиталов и власти. Ещё дед мой бурчал и ругал правительство. Но у него хватило ума не поддаться на обещания тех... потомков бывших, которые свалили с Земли. Дед остался, и слава богу. Мы с отцом благодарны ему за это.

— А тебе не приходило в голову, что всё могло бы быть по-другому? — как бы невзначай поинтересовался "скандинав". Сквозь налёт коньячного хмелька в его взгляде вдруг промелькнуло нечто холодное, твёрдое ...и неприятное.

— Приходило, — кивнул брюнет, почему-то не заметивший этого "нечто". То ли выпил больше приятеля, то ли предпочёл не заметить. — Наверное, с учётом положения моей семьи, в том, другом варианте я был бы на самом верху. Но знаешь, Стен... Мне довелось читать дневники и разрозненные личные записи моих предков. Они, несмотря на то, что обладали огромной властью, жили в постоянном страхе. Наверное, это очень неприятное ощущение. Я не знаю. Я не хочу бояться. Я учёный. У меня ещё до диплома пять опубликованных научных работ по свойствам высокомолекулярных соединений, полученных в условиях других планет, притом с хорошими отзывами, и я мечтаю однажды сделать великое открытие. Смешно, да?

— Нет. Это называется честолюбием. С ним у тебя всё в порядке. Значит, ты рано или поздно поймёшь, что отличаешься от ...прочих людей в лучшую сторону, и тебе захочется получить от жизни больше.

— А разве это и сейчас не так? Стен, я и без того "перспективный", мне и так навыдавали авансов в самом разном виде. В том числе и в материальном, если ты об этом. Но ты ведь помнишь, что нам с самой младшей группы в школе твердили?

— Кому больше дано, с того больше и спросится, — усмехнулся тот, кого назвали Стеном. — Наши предки считали вторую часть необязательной. Это и помогло им получить практически неограниченную власть.

— И чем это закончилось, помнишь?

— Им всего лишь не повезло.

— Не повезло... Хорошо сказано, — иронично усмехнулся брюнет. — Главное, не упоминать о собственных ошибках и просчётах, и получится, что просто не повезло. Не так карта легла, ведьма наворожила, чёрная кошка дорогу перебежала... Стен, ты же умный человек. Ты всегда славился отменной логикой. Что с тобой произошло?

— Наверное, посмотрел на себя со стороны... Ладно, Джимми, проехали. Ещё по бокальчику? Коньяк-то французский...

...Даже сейчас, пять лет спустя, он вспоминал этот разговор каждый раз, когда приезжал домой, в Нью-Йорк. Почему? Стенли он с тех пор не видел. Тот не вошёл в категорию "перспективных", оставшись по результатам работы на уровне "хороших исполнителей". То ли в лаборатории какой-то дальней земной колонии работает, то ли в каком-то заштатном институте. Джима это не интересовало. А разговор сидел занозой, не желая забываться.

Почему Стен тогда поднял эту тему? Знал, что заденет за живое, или просто прощупывал его на наличие слабины? Предки Стена двести лет назад фактически работали на предков Джима, несмотря на то, что состояли на службе в АНБ, а семейство Морганов явно и тайно владело финансовыми активами на триллионы долларов, не имея прямого отношения к спецслужбам. До мегакризиса, конечно. До войны, закончившейся немного не так, как рассчитывали их предки.

И вот, два столетия спустя, звучат слова, способные посеять сомнения.

Джеймс Генри, потомок американской ветви семьи Морганов, унаследовал от предков авантюрную жилку. Но вместе с оной заполучил не самые плохие мозги и здоровую осторожность, приобретенные за полтысячелетия истории рода. Свой авантюризм он активно реализовывал в науке, заработав репутацию пробивного, немного скандального, но большого таланта. Он уже известен, о нём пишут и говорят. Экономический эффект от его открытий и предложений таков, что ему вполне хватало этой ренты на огромную квартиру, набитую новейшей бытовой автоматикой, маленький космический кораблик для прогулочных полётов, и ещё оставалось. Жена, сын, перспективы, от которых дух захватывало... Он получал куда больше, чем средний гражданин, но при этом понимал, что полученное заработал честно, отдавая миру тоже куда больше среднего землянина. Что его выдающиеся способности дают ему исключительное право лишь на одно — применять их для блага Земли. Так воспитали, ничего не поделаешь. Более того, Джим только недавно окончательно понял правоту учителей. Нельзя требовать себе вечные бонусы только по факту наличия выдающихся способностей или принадлежности к определённой фамилии.

Джим не был особенно верующим, но от стремления иметь все права, не имея никаких обязанностей, явственно несло серой. Тем более, имеется соответствующий исторический опыт. Его предкам тогда хватило мудрости вовремя уйти в сторону и, потеряв большинство активов, всё-таки сохранить семью и основной бизнес. В переходный период это помогло им выжить и кое-как, с большими оговорками, встроиться в новый мир. Но прочие пошли до конца и потеряли всё, едва не утащив за собой на тот свет остальное человечество.

Нельзя мнить себя богами. Самозванство, в особенности такого рода, карается всегда. Вопрос лишь в сроках исполнения приговора.

Стен этого не понимал. Не мог или не хотел понять?

Пять лет прошло, а до сих пор душу царапает. Были же друзьями... до того разговора.

Джиму по работе доводилось общаться с русскими коллегами, и от них он узнал словечко "halyava". Что в переводе на английский приблизительно означало "дармовщина". Парадокс: несмотря на то, что людям нынешних поколений с детства раскрывают смысл старинной поговорки про бесплатный сыр в мышеловке, всё равно находятся персонажи, считающие себя умнее всех. Вот, мол, предки наделали ошибок, но уж я-то, умник, их точно не повторю. Может, старых ошибок и не повторит. Зато новых наделает.

Дармовщина никогда ничем хорошим не заканчивается. Между прочим, предки Джима знали это лучше всех. Знали — и помалкивали.

— Том?

— Чего тебе, Майк?

— Чем это воняет на камбузе? У меня анализатор клинит.

— Да ничем там не... Блин!

На картинке с камеры камбуза явственно виднелся индукционный контур, залитый чернеющей на глазах пеной. Сия пена выползала из турецкой, сделанной под медь, джезвы, в которой безнадёжный кофеман Том Бэйнс заваривал свежеприобретённую "арабику". Это в полёте он надувался растворимым напитком, почему-то по инструкции зерновой кофе заваривать в рейсе нельзя. Почему — не знаю, хоть убейте. Том "отрывался" во время стоянок на базе. Собственной семьи у него нет, к родителям ездит нечасто, потому на борту "Арго" он фактически живёт. Поэтому на станции экипаж спасается бегством, едва открываются шлюзовые камеры. Знают, что после, а временами даже вместо традиционного видеозвонка родным Том помчится или в магазин за кофием, или на камбуз — заваривать оный из своих запасов. Среди нас далеко не все воспринимали аромат кофе положительно, а уж в таких количествах — и подавно.

И вот случилось неизбежное.

Пока Том, ругаясь, выключал нагреватель и сливал испорченный напиток в утилизатор, я на всякий случай проверил интеллект-блок плиты. Нет, никто там не копался, программу нагрева не менял. Что Том выставил, то и работало. Может, посудина испортилась? Посуда для индукционных плит особая, делается из неизменных композитов и диска в днище, отлитого из стали определённой марки. Мог дружище спалить джезву чрезмерно частым её использованием? Вполне. Структурные изменения диска ведь на глаз не засечь.

А вонь горелого кофе — это, я вам доложу, испытание не только для человеческого носа, но и для моих анализаторов. Поначалу мне приходилось заново учиться распознавать запахи, отыскивая в своей человеческой памяти воспоминания о них. Когда к анализатору подносили, к примеру, шоколад, я вспоминал его запах и "подвязывал" это воспоминание к сформированному файлу. Правда, кофе на плиту до сих пор никто не проливал. Что ж, теперь я восполнил этот пробел.

Фу, ну и вонь... Скорее продуть помещение и очистить воздух фильтрами.

— Блин, засада... — Том, тем не менее, не сдался, а, отмыв плиту и посудину, снова потянулся за пакетом с кофе. — На минуточку отвлёкся, и на тебе. Вроде ж как обычно время выставил.

— И на старуху бывает проруха, дружище, — ответил я. — С программой там всё в порядке, я проверил.

— Пойду куплю новую джезву. Только кофе сперва попью.

— Не оставляй свой кофе без присмотра, тогда не сбежит.

— Слышь, Майк, а может, плита барахлит? Там же не только автоматика. Может, с механикой проблемы?.. Ну, ладно, ладно, я уже прибрал. Может, всё-таки последишь за кофе? У меня в каюте бардак.

— У тебя в каюте всегда бардак, я привык.

— Зараза ты, Майк...

— Том.

— Чего?

— Может, всё-таки пойдёшь родителям звонить? Хочешь, я тебе сам канал организую? И ходить никуда не понадобится.

— Майк.

— Что?

— Не лечи мне мозги, ладно? — Том был почему-то не в восторге от моего предложения. — Я со своими предками сам разберусь, окей?

— Ладно, уговорил.

Должно быть, опять с отцом поругался. Не в первый раз. Это и вправду его больное место. Старики Бэйнсы — очень набожные люди, католики-традиционалисты, младший братец Тома вовсе священник. Старшенький же из тех, кого мой дед называл "оторви и выбрось". Ни кола, ни двора, дамы в его жизни появляются ненадолго, в приоритетах только работа, компьютерные симуляторы и кофе. Даже близкий друг всего один, и тот — космический корабль. Четвёртый десяток мужику, а держится, как сопливый подросток, стремящийся доказать всему миру свою непохожесть и крутость. Он почему-то считал такое поведение неотъемлемым атрибутом хорошего пилота, и, когда мы познакомились, был слегка удивлён. И тем, что я женат, и тем, что не страдаю кичем. Словом, слишком правильный, по его мнению. Впрочем, разница во вкусах и стиле жизни не помешала нам сработаться и стать друзьями. А сейчас, когда мой личный стиль жизни ...э-э-э ...переменился радикально, мы и вовсе неразлучны.

Засранец он. Но обаятельный.

Наш крайний рейд, который планировался автономным полётом на полгода, закончился намного раньше запланированного. Не прошло и месяца, как мы вернулись, имея на борту спасённого человека, единственного выжившего из экипажа исчезнувшей пять лет назад "Ариадны". Начальство, получив отчёт, одобрило наше решение прервать миссию. Вернее, отложить: сектор практически не изучен, а белые пятна на космических картах следует заполнять полезной информацией. Но предполётная подготовка так или иначе занимает время, и я, пристыковавшись к станции, наслаждался отдыхом. Хотя... Сложно отдыхать, ни о чём не думая, когда подал рапорт об установке на борт "Арго" вооружения. Такие рапорты в военном ведомстве рассматриваются достаточно быстро. Если учёные не заупрямятся, конечно, они ж у нас поголовно пацифисты. Эрнест — приятное исключение, лишь подтверждающее правило. Но буду надеяться на лучшее.

Новость о том, что с нами в этот рейд пойдёт восходящая звезда научного небосклона, как обычно стала неожиданностью, причём как для нас, так и для светила. Где-то на Земле высоколобые умники проанализировали полученные нами данные, что-то сравнили, экстраполировали, наложили на трёхмерную карту сектора и решили, что там самое место молодому гению. Мол, если хочет стать одним из самых молодых членов Всеземной Академии наук, выделим ему перспективное направление, пусть нарабатывает материал для диссертации. Неисследованные сектора действительно мечта любого амбициозного учёного. Но тут уж как повезёт. Можно с первого же захода отыскать нечто сногсшибательное, а можно за весь рейд не найти ничего, даже завалящей магнитной аномалии.

Как только я узнал имя — Джимми Морган — сразу же покопался в файлах станции. В том самом разделе, куда далеко не у всех есть доступ. Что ж, интересный тип. Психологический портрет скорее положительный, этот человек склонен отстаивать свою точку зрения до конца. Правда, утверждение относится к научным дискуссиям и переписке. Каков он в живом общении? Почему-то в его досье об этом почти ничего не сказано: мол, никогда не доводит до конфликтов, и всё. Ладно, если вправду до драк и ругани не доводит, как-нибудь уживёмся.

Из минусов я бы в первую очередь назвал чрезмерное пристрастие к новейшей электронике. Джимми менял флагманские коммуникаторы со средней частотой раз в полгода. Средства позволяли, рента от его нововведений выглядела солидно. Но такое расточительство в нашем обществе осуждается. После века сверхпотребления и перевода на отходы ценнейших ресурсов наступил закономерный откат. Сейчас самой лучшей рекламой любой марки, выпускающей технику, является не яркий плакатик и надоедливый ролик в сети, а рекомендации пользователей. "Эта тачка меня уже двадцать лет возит, и хоть бы что ей сделалось. Раз в год на обычную профилактику отгоню, и всё". "Этот коммуникатор и падал, и тонул, и в космос со мной летал, а на корпусе ни царапины, связь — как в день покупки, и сеть держит отлично". Производители тряслись над своей репутацией, бережно копили подобные отзывы (подлинность которых, кстати, весьма ревниво проверялась органами финансового контроля), получали большие бонусы и привилегии именно за надёжность продукции, а не за её количество, как двести лет назад. Ещё больше "плюшек" ожидало тех, кто пускал в дело вторичное сырьё. Грубо говоря, мусор. От прошлой эпохи нам достался весьма загаженный мирок. Плавучие заводы и по сей день не "съели" гигантский тихоокеанский "мусорный остров", а бывшие городские свалки — это просто клондайк для производителей бытовых мелочей. Пластик, металлы, дерево, стекло, красители, даже токсичные отходы — всё шло в переработку. Из природы изымалось лишь то, чего нельзя было найти на старинных свалках. С самого детства людям внушалось, что к природным богатствам планеты и к чужому труду следует относиться бережно, и тогда всем всего хватит. Причём очень надолго, если учесть начавшуюся недавно космическую экспансию Земли. Словом, за счёт более рационального отношения к сырью и повышения долговечности продукции у нас экономика высокого уровня жизни при весьма небольшом, по сравнению с прошлыми эпохами, потреблении ресурсов. Естественно, у нас будут коситься на человека, который чуть ли не половину заработка просаживает на смену дорогих коммуникаторов, и считать его мотовство недостатком.

Ну, да бог с ним и его пунктиками. Ещё одного пиндоса на борту я как-нибудь переживу. При условии, что это ненадолго.

Экипаж начинал собираться на предстартовую подготовку обычно дня за три. Стандартный медосмотр, погрузка оборудования и личных вещей, инструктаж от начальства — на это как раз хватало семидесяти двух часов, ещё и оставалось на обычную акклиматизацию. Не всякий способен после отгулов в большом мире беспроблемно перенести вынужденное ограничение жизненного пространства на борту космического корабля. Том и вовсе станцию не покидал, то зависая у меня на борту с игровым пультом в одной руке и огромной чашкой кофе в другой, то шляясь по торгово-развлекательным центрам этого громадного космического сооружения. Первым обычно являлся образцово-показательный Эрнест Ромашкин. За ним следовали техники — братья-японцы и Ник. Щербакова всегда к старту провожали парочка коллег и пожилая супруга, проявлявшая, на мой взгляд, чрезмерное беспокойство насчёт его здоровья. У Виктора Петровича сердце как у бегуна-олимпийца. А последним неизменно приходил Вуур. В традиции чуланского народа было являться не к определённому времени, а "когда полностью готов". Ох, и натерпелся я от его сородичей в мою бытность пилотом пассажирского лайнера... Вуур-то хотя бы пытается соблюдать традиции земного флота, раз уж поступил к нам на службу и принял на себя все обязательства. В том числе и обязанность "быть готовым" до старта, а не после.

Но сегодня всё было иначе.

Первым пожаловал Виктор Петрович. Распрощавшись с провожающими, он проследил за погрузкой своих ящиков в трюм и, поднявшись на борт, первым делом наведался в рубку.

— Рад вас видеть, Виктор Петрович, — надо сказать, я ему обрадовался. Весьма приятный в общении человек, хоть и не без собственных пунктиков. У нас на "Арго" нормальных вообще нет. — Что-то случилось?

— Случилось, — лукаво улыбнулся пожилой профессор, дежурным жестом поправив старомодные очки. — Михаил Алексеевич, позвольте поздравить вас с днём рождения. Признаюсь, я долго думал, что именно не будет бестактным вам подарить, но так ни до чего не додумался.

Пыльным мешком из-за угла. Вот как это называется. Да, восемнадцатое октября, мой день рождения. Сорок шестой уже, если считать как положено. А ведь забыл. Зря. Из таких вот мелочей и состоит человек.

Нельзя забывать о том, кто я такой, нельзя.

— ...простите, взял на себя смелость посоветоваться с вашей семьёй, — тем временем продолжал Щербаков. — Бумажной репродукции вашего любимого художника Редченко из Севастополя достать на станции не удалось, лишь цифровую копию. Надеюсь, вы не будете против, если она украсит рубку?

— Спасибо, — честно говоря, меня это очень тронуло. — Большое спасибо, Виктор Петрович!

Пластинка голографического проектора, прикреплённая магнитным держателем к стене, развернулась в картину. Вернее, в окно, открытое в летний полдень, такой яркий и праздничный, какой бывает только у тёплого побережья. Гора ослепительно белых парусов над тёмным корпусом — это барк "Седов", один из старейших парусных кораблей Земли, что ещё выходят в море. Оригинал картины можно увидеть лишь несколько раз в год: маринист Редченко наотрез отказывается продавать сами полотна, зарабатывая на жизнь выпуском бумажных и цифровых репродукций, а также устраивая именные выставки. Учитывая несомненный талант и популярность, доход у него неплохой, даже при условии дележа прибыли с издателями и галереями. При этом живёт он очень скромно. Я знал его лично, ещё в прошлой жизни. Эксцентричный человек, одевался всегда вызывающе ярко, был лохмат и бородат, почти как Том, и постоянно курил дешёвые сигареты. Но то, что выходило из-под его кисти, было живым, почти одушевлённым. Словом, самый обычный гений. Большая репродукция картины "Барк "Седов" с его автографом украшала мой прежний дом. Что ж, если Щербаков посоветовался с моим отцом, ничего удивительного, что теперь рубку украшает цифровая копия той же картины. Правда, без авторского факсимиле.

Пока я, будучи в "растрёпанных" чувствах, благодарил Виктора Петровича, на площадке у корабля появился Эрнест. Интересно, он в курсе насчёт дня рождения космического корабля? Оказалось, да. Подарком мне любимому стала эксклюзивная цифровая библиотека русской классики девятнадцатого-двадцатого веков в оформлении лучших компьютерных художников современности. Братья Мацунори, явившиеся следом, преподнесли капитану-сан японскую миниатюру двадцать первого века на настоящем шёлке. И где только добыли, красавцы... Ник не был оригинален — принёс прозрачную пластинку размером с ладонь, на которую были записаны сотни фильмов на историческую тематику. Том объявил, что в честь дня рождения капитана организует праздничное застолье прямо на борту. Но Вуур, явившийся, как обычно, последним, добил всех, в том числе и меня. Чуланец умудрился купить статуэтку богини Маат времён Нового царства. Причём не новодел из тех, что продаются на любом базаре Египта, а подлинную, с сертификатом каирского музея, подтверждённым заключением независимого эксперта. Представив себе сумму, в какую обошлась и покупочка, и экспертиза, я едва не отключился. Впрочем, на Чулане принято делать только дорогие подарки, но лишь членам семьи.

— Разумеется, моя кровная семья — это мои чтимые родители, моя супруга и её чтимая матушка, а также моя малолетняя дочь, — невозмутимо пояснил Вуур. — Но мне нравится человеческая традиция чтить также и душевное родство... Надеюсь, я не сказал глупость?

— Это не глупость, — ответил ему Эрнест, наш человек-гора. — Совсем не глупость. Просто у нас такие дорогие подарки ко многому обязывают.

— Я также очень многим вам обязан... мои друзья, — чуланец сцепил пальцы замком и склонил голову: поза великого почтения. — Скоро исполнится земной год с тех пор, как мы стали экипажем "Арго". Нам ещё немногое пришлось пережить вместе, но я ни разу не пожалел о принятом решении попроситься на эту службу. Я весьма признателен и тем людям, которые удовлетворили мою просьбу. Свой долг им я могу вернуть достойным служением. Но вы... вы моя духовная семья. Именно это я хотел сказать своим поступком.

— Спасибо, друг. Спасибо.

Почему мой голос звучал так, будто в горле стоял комок?..

Я — человек. В первую очередь потому, что рядом вы. Моя команда. Мои друзья. Моя, как выразился Вуур, духовная семья, точнее не сказать. Вы не даёте мне забыть о моей человеческой сути.

Спасибо.

Наш научный гений явился за три часа до старта.

Джимми Морган выглядел так, будто прилетел последним рейсом и едва не опоздал. На площадку он влетел почти бегом, автоматическая тележка погрузчика, тянувшая поклажу, едва за ним успевала. Следом за ним и его багажом неслась дежурный офицер безопасности, исландка Гуннхильд Бьёрнсдоттир — монументальная сорокалетняя дева нордической внешности и такого же характера. Самая занудная бюрократка из всех, кого я знал в обеих жизнях. Чтобы вывести её из равновесия, нужно было совершить нечто немыслимое. Например, не расписаться в журнале регистрации пропусков. Судя по сцене, которой я стал свидетелем, именно это и произошло.

— Мистер Морган, остановитесь! — громогласно восклицала валькирия, размахивая полупрозрачным планшетом-регистратором. — Вы нарушаете протокол! Остановитесь, иначе я буду вынуждена вызвать охрану!

— Отвяжитесь, офицер, не видите, что ли — я чуть не опоздал из-за этих ваших формальностей! — огрызалось на бегу молодое дарование.

— До старта больше трёх часов!

— А оборудование погрузить?

— Вам что, так тяжело закорючку в планшете поставить? Остановитесь, кому сказано!

— Да ну вас... Потом распишусь!

— Вы не погрузите на корабль ни единого ящика, пока не распишетесь в журнале, понятно? — грозная Хильд обогнала субтильного американца и преградила ему путь. При этом всем своим видом показывая, что не только горой встанет, но и костьми ляжет, если понадобится. — Я не знаю, как там в вашем институте положено, а у нас военный объект. Военный, что б вы понимали! Здесь свои порядки. Извольте их соблюдать!

Я медленно скисал со смеху, наблюдая за их перепалкой. Но когда американец начал гневно пунцоветь, глядя на Хильд снизу вверх, решил вмешаться. Ещё драку устроят, а тут преимущество стопроцентно у нашей валькирии.

— Спокойно, ребята, — я включил громкую связь. — Мистер Морган, требования офицера Бьёрнсдоттир совершенно законны. Распишитесь в журнале, и можете заниматься погрузкой своих вещей.

— А это ещё кто? — взбешённый учёный завертел головой в поисках очередного оппонента.

— Это, с вашего позволения, говорит капитан "Арго" Михаил Кошкин, — не без нотки иронии представился я. — И вы, будучи с некоторых пор членом экипажа этого корабля, поступаете ко мне в подчинение. Так что, если вам угодно немного почудить, можете расценивать мои слова не как дружеский совет, а как приказ.

— Прошу прощения, капитан, — мой спич произвёл на мистера Моргана эффект ведра ледяной воды в лицо. Хильд с торжествующим видом сунула ему под нос планшет и стилус. Американец, несколько растерявшись, подмахнул подпись против своей фамилии, после чего исландка победно удалилась.

— Бюрократия неистребима, мистер Морган, смиритесь с этим, — я "ободрил" американца, и тот скорчил кислую физиономию.

— Да, уж лучше было бы без неё, — согласился он. — Простите, капитан, нельзя ли выделить в помощь погрузчику парочку роботов? Три часа — не так уж и много.

— Забирайте с тележки личные вещи и поднимайтесь на борт, — ответил я, открывая люк и спуская лёгкий трап. — О грузе не беспокойтесь.

Грузить ценное и хрупкое оборудование я научился за последний год очень хорошо. Нашему гению не стоит переживать за свои ящики.

— Надеюсь, вам уже подсунули на подпись обязательство о неразглашении закрытой информации? — первым делом поинтересовался я, едва Морган получил браслет члена экипажа и клипсу внутренней связи.

— Разумеется, — кивнул Джимми. Он только что бросил в каюте рюкзак с личными вещами, переоделся в штатный комбинезон и пошёл осматривать жилой отсек. — Белый допуск.

— Неплохо для начала, — хмыкнул я. — Устраивайтесь, знакомьтесь с экипажем. "Арго" построен на российской космоверфи "Мир-7", ходит под флагами планеты Земля и России. Рабочий язык экипажа русский.

— Я хорошо говорю по-русски, полтора года работал в Москве, — улыбнулся американец. Говорил он неплохо, стараясь смягчить жёсткий англосаксонский акцент, чуть растягивая слова. — Простите, капитан, могу ли я поговорить с вами приватно?

— Подходите в рубку, поговорим.

Обязательство о неразглашении он, значит, подписал. Вот и хорошо. Станция — это, как выразилась Хильд, военный объект, а на военном объекте всегда есть секреты. И я один из них.

— Э-э-э... Прошу прощения, капитан... Вы просили меня подойти в рубку.

Очень хорошо понимаю его оторопь. Явился — и никого не застал, даже Тома, который сейчас самолично проверял механику и электронику систем управления маневровыми двигателями.

— Я здесь, мистер Морган.

— Можно просто Джимми, сэр. Но... где вы?

— Я же сказал — я здесь, — в моём голосе отчётливо послышался вздох. Честно скажу, надоело уже в сто десятый раз повторять одно и то же. — Исследовательский корабль "Арго" и его капитан Михаил Кошкин — это, если выражаться юридически, одно лицо.

— То есть...

— То есть кораблём управляет не ИИ, а человек. Правда, немного виртуальный. Помните катастрофу "Меркурия"?

— Господи... — Морган отчётливо сбледнул с лица. — Конечно, я читал об этом, но не знал, что капитан корабля... то есть вы остались живы. Но как? Ваше сознание засунули в компьютер?

— Засунулся я в компьютер сам. Наш ИИ умер, а пассажиров надо было спасать. Пока чуланцы до рубки добрались, тело отчалило в лучший мир, возвращаться стало некуда. Такова вкратце моя история, Джимми. Надеюсь, вы воздержитесь от бестактных вопросов?

— Ну... — замялся молодой гений. — Во всяком случае, теперь я понимаю, почему о вас не известно широкой публике. Никто и никогда не слышал о человеческом сознании в компьютере.

— Да, я уникален. Вы это хотели сказать?

— Должно быть, вы слышали эти слова тысячу раз, — усмехнулся постепенно приходивший в себя Морган. — Вы привыкли относиться к ним скептически, даже с насмешкой. Но для меня вы... вы не просто одна из тайн военной базы. Вы единственный в своём роде.

— Каков бы я ни был, Джимми, прежде всего я капитан корабля и старший пилот. Если вам по каким-то причинам затруднительно общаться со мной как с обычным капитаном и пилотом, до вылета около двух часов.

— Ну уж нет, — молодой учёный нервно рассмеялся. — Вы подцепили меня на такой громадный крючок любопытства, и пытаетесь прогнать? Не выйдет. Наверное, вы тоже должны кое-что обо мне знать, сэр. Я человек науки, но я не только химик. Меня весьма интересуют и другие направления, в частности конструирование искусственного интеллекта. Возможно, мои познания в этой области не будут лишними.

— Возможно, — согласился я. — Но давайте отложим разговор на эту тему до лучших времён. Главное вы, надеюсь, уяснили?

— Вполне.

— Считаете себя способным работать в команде?

— Н-не знаю, — смутился Морган. — Хотите верьте, хотите нет, но до сих пор работал в одиночку. Даже лабораторные исследования проводил сам, не доверяя студентам.

— Вот это плохо, Джимми. Примите мой совет: не выпячивайте собственное мнение, причём по любому вопросу. В команде это не приветствуется. Вы специалист в своём деле, там вам никто не указ. Но когда речь зайдёт о совместных действиях — никакой отсебятины, слушаться капитана, то есть меня, как отца родного.

— Буду стараться, сэр, — без особенного энтузиазма ответил Морган.

— Кстати, сюда идёт первый пилот Том Бэйнс. Он ваш земляк и мой старый друг. Можете начинать знакомство с него. Незабываемые ощущения гарантирую, — последнюю фразу я добавил с добродушным смешком. — Привыкайте. Любой космический корабль — это замкнутая социальная система. Особенно "Арго". Мы уходим в неисследованный космос на полгода. Можно за это время стать членом дружной семьи, а можно надоесть друг другу до чёртиков. Вам решать, как вести себя, но учтите — с борта корабля бежать некуда.

— Это... сильно отличается от всего, к чему я привык, но я сделаю всё возможное, капитан, — похоже, гения проняло всерьёз.

— Диспетчерская вызывает "Арго", — в наш разговор — то ли инструктаж, то ли семейное напутствие — ввинтился жёсткий голос диспетчера. На голоэкране возникла его коротко стриженая голова.

— "Арго" на связи, — я решил не выключать динамики, пусть новичок осваивается.

— "Арго", доложите о готовности.

— Готовность номер два.

— Блокирую док. Даю предстартовый отсчёт... Капитан Кошкин, здесь присутствует человек, который настаивает на разговоре с вами.

— Кто он?

— Полковник погранвойск Валентин Кошкин. Разрешение командования мы получили.

Была бы у меня челюсть — отвисла бы до пола.

Валька? Здесь? Отец рассказал ему, или...

— Диспетчерская, дайте ему связь.

Сухое, костистое лицо диспетчера на экране исчезло. Возникла перспектива небольшой полутёмной комнаты со скудной — журнальный столик с лампой да стул — обстановкой. Человек в тёмно-зелёной форме офицера-пограничника нервно расхаживал по комнатке из угла в угол, и был так погружён в свои мысли, что не сразу отреагировал на писк открытого канала связи.

Я на неуловимый миг почувствовал себя маленьким мальчиком. Валька... До чего же он на отца похож. Оба учили меня жизни — во всех смыслах этих слов. Оба защищали и прикрывали младшенького, пока сам на ноги не встал. Это не в кровь въедается, как поговорка утверждает, а в душу. Проверил на себе.

Так распереживался, что забыл сверстать себе виртуальный образ. Ну, да ладно. Пусть братец полюбуется на моё настоящее лицо — картинку-то ему прямо из диспетчерской вывели, а там на мониторах "Арго" в доке.

— Привет, Валька, — я волновался, и это отлично слышалось в голосе. — А ты не изменился совсем...

— Зато ты у нас... М-да, — старший брат хмуро окинул взглядом мой блестящий корпус, короткие плоскости и турели — да, мне ведь наконец навесили две энергопушки. — Надо же. А я сперва отцу не поверил. Чуть не посоветовал ему обратиться к врачу, хорошо, язык вовремя прикусил...

— Где ...они?

— Все здесь. И мои, и твои, и папа с мамой. Они даже кота притащили. Их в закрытый периметр не пропустили, я в гостинице поселил... Мишка, что происходит? Почему нас сорвали с места, засунули в какую-то дыру, не давая ни с кем связаться, а потом притащили сюда? Ты что натворил?

— Ничего я не натворил, Валь, успокойся. Просто умудрился остаться в живых там, где было невозможно выжить.

— И это не всем понравилось?

— Наоборот, кое-кому понравилось больше, чем хотелось бы. Валь, честное слово, я не знаю подробностей, но лучше вам всем пожить на этой станции. Тут хотя бы безопасно. Кстати, нам погранцы нужны.

— Если бы ты не отчаливал, я б с тобой поговорил... по душам. Ладно. Езжай. Мне сказали, ты надолго.

— Полгода.

— Связь предусмотрена, или полная автономка?

— Как получится. Если найдём что-нибудь важное, вернёмся досрочно.

— Не забудешь о нас?

— Валька!

— Ладно, проехали. Обидчивый какой стал, ты глянь, — Валька нехорошо усмехнулся. Ещё бы ему не быть недовольным: из-за меня ему всю запланированную карьеру порушили. — Твои ещё не в курсе. Думаю, к тому времени, когда вернёшься, отец их просветит. Тогда и поговорите.

— Извините, полковник, у нас мало времени, — вмешался диспетчер. — Я сожалею, что вас доставили на станцию с запозданием, но личные разговоры отложите до возвращения "Арго" на базу.

— Принято, — проворчал я. Поговорил со старшим братом, называется.

— Удачи, — хмуро отозвался Валька. Полковник Валентин Кошкин. — Будьте там осторожны.

— Экипажу — занять свои места, — я включил внутрикорабельную связь, чувствуя, что почему-то теряю голос. — Доложить капитану о готовности.

Мои камеры не были сейчас направлены на Джимми Моргана, но я всем существом, всеми сенсорами ощущал его волнение. Примчался взмыленный Том. На бегу пожал новичку руку, и, даже не обменявшись парой слов, плюхнулся в пилотское кресло. Технари доложили о готовности всех систем, Вуур сообщил об исправности всего оборудования медблока, учёные — о том, что заняли места в каютах.

— Вам лучше тоже переждать старт в каюте, — я ошарашил Джимми голограммой в полный рост прямо перед его носом. — Поверьте, для неподготовленного человека это крайне неприятная процедура.

— Жаль, — признался молодой учёный. — В детстве мечтал быть пилотом, но когда провалил все медтесты, сдался.

— У вас будет масса возможностей проявить себя на других поприщах. Займите своё место, будьте добры.

Мне показалось, будто в его глазах мелькнуло чувство невольной вины. То ли потому, что стал свидетелем нелёгкого семейного разговора, то ли оттого, что новички почему-то всегда ощущают себя крайними. Ничего. Привыкнет.

Док давно загерметизировали и откачали воздух. И вот массивные ворота начали открываться. За ними виднелось чёрное небо открытого космоса и яркие, неестественно сияющие в лучах неземного солнца внешние конструкции.

Сейчас меня отсоединят от энерговодов базы, и останется полтора часа до включения маршевого двигателя. К тому времени мы должны занять стартовую позицию на маневровых. Главное, не забыть о турелях, не хватало ещё что-нибудь пушкой зацепить, сраму не оберёшься.

Ещё полтора часа мы будем видеть на экранах лица диспетчеров и ответственных офицеров. А затем — полгода скитаний.

— Поехали, аргонавты, — не без усмешки проговорил я, напутствуя экипаж.

— За золотым руном? — весело поинтересовался Ник.

— За неприятностями, — уточнил Том. — Майк, малый вверх, на минимальной тяге.

Серебристый "Арго" ничуть не был похож на свой мифологический прототип. Но Том верно сказал: идём за неприятностями.

Что ж, нас нигде не ждут с цветами и хлебом-солью. Если хотим занять своё место во Вселенной, временами придётся и нарываться. Такова наша судьба.

Туннель мы прошли тоже без приключений, хотя я ожидал, что новичка будет тошнить. Но нет, крепкий малый. Даже каюту покинул наравне со всеми, хотя имел полное право поваляться ещё полчасика.

Вышли удачно, намеченная для первого исследования система двойной звезды оказалась всего в сутках полёта. Обследовал район, насколько хватило чувствительности сенсоров. Вроде тихо, спокойно. Единственную серьёзную преграду на пути — внешний кометный пояс системы — вполне возможно обойти по верхней или нижней дуге. А вот дальше... Системы двойных звёзд нами, землянами, изучены пока плохо. Опираемся в основном на опыт старших рас Содружества. И этот опыт гласит, что планеты в таких системах, как правило, безжизненны из-за нестабильных орбит, но частенько насыщены крайне интересными минералами. Если мы здесь что-то эдакое найдём, то, скорее всего, через годик сюда наведается полноценная экспедиция, а за ней явится промышленный крейсер, несущий на борту целый завод. Но на поверхности колония вряд ли появится. Ибо всё тот же опыт исследователей Содружества говорит, что у планет двойных звёзд не только орбиты нестабильные, но и условия для жизни непригодные. У них либо плотные токсичные атмосферы, либо почти полное отсутствие таковых.

Первые же показатели, полученные ещё на подлёте, дали понять, что мы нарвались на планету-уникум. Быстро вращавшаяся вокруг пары голубых звёзд, она имела сильно вытянутую эллиптическую орбиту. Когда она приближалась к своему двойному солнцу, окутывалась практически венерианской атмосферой и полыхала жаром доменной печи. Когда удалялась, её атмосфера почти полностью выпадала на поверхность в виде осадков. Океан жидкого метана, представляете? Спустя неделю цикл повторялся. Почему планета так быстро теряла полученное от звёзд тепло, оставалось загадкой. Словом, повезло. В кавычках. Может, там что-то и есть, что могло бы заинтересовать нашу промышленность, но в таких экстремальных условиях не выживет ни один робот.

— Одна-единственная планета на две звезды, и громадный ледяной пояс с малым процентом пыли, — заключил Щербаков, изучив полученные материалы. — Подозреваю, что планета сформировалась в другой системе, и была захвачена этими звёздами. Это же подтверждают и спектры звёзд: обе голубые, практически не содержащие иных элементов, кроме водорода и гелия. Первое, в лучшем случае второе поколение.

— Значит, здесь нам делать нечего, — резюмировал Эрнест. — Идём дальше.

— Напишите отчёт, — сказал я, любуясь великолепным зрелищем быстро обращавшихся вокруг центра масс сгустков ослепительного света. — Отсюда мы ещё сможем пробить канал связи до станции. Дальше будет хуже.

— Будем сообщать о следующей цели?

— Для начала её надо бы ещё выбрать.

— Хорошо. Виктор Петрович, изложите, пожалуйста, своё мнение об увиденном, а я пока займусь списком возможных целей.

— А я, если вы не против, отойду подальше от этих красавиц, — я хмыкнул. — Мы, пилоты, стараемся обходить голубые звёзды стороной. Они всегда с сюрпризом.

Сюрпризы от звёзд этого класса могли быть разными, от жёсткого излучения и непредсказуемых выбросов звёздного вещества до внезапного коллапса и взрыва сверхновой. Голубые звёзды живут недолго, но нескучно, особенно большие. Содружество старалось не прокладывать космические трассы в местах их скоплений. Кроме того, они почти всегда имеют большую массу и плохо влияют на межпространственные туннели. Так что чем дальше мы отойдём, тем лучше, хотя и находимся на расстоянии восьми астрономических единиц от центра масс.

Выбрав следующий объект для исследований, мы отправили доклад на станцию, и я взялся за предварительный расчёт точек входа и выхода. Да, "Арго" хоть и среднего класса, но обладает собственной векторной туннельной установкой. Иначе никак. Иначе пришлось бы, как в романах Ефремова, лететь с субсветовой скоростью, молясь, чтобы корабль не нарвался на блуждающий метеорит или не попался в гравитационную ловушку. Приключения героев "Туманности Андромеды" нам не грозили: "Арго" способен пробить туннель откуда угодно. Ну, почти. С горизонта событий, например, мы точно не выскочим, да и из ближайших окрестностей самой чёрной дыры или сверхтяжёлой звезды — тоже. Меня порвёт или сплющит в тонкий блин раньше, чем я успею что-либо предпринять, не спасут никакие гравикомпенсаторы. Об экипаже и говорить нечего. И в аварийных условиях вроде метеоритной бомбардировки старт затруднён, хоть и не невозможен. В любой иной обстановке туннельный переход вполне реален, лишь бы реактор работал без сбоев. А стало быть, мы не зависим от скорости света и гравитационных полей. Благодаря своевременной помощи Содружества мы благополучно миновали стадию "черепашьей" экспансии, сразу перейдя к технологии "сворачивания пространства". Это дало нам возможность не топтаться на крошечном пятачке около Солнечной системы, а исследовать довольно обширный сектор космоса, притом хоть в нашем рукаве Галактики, хоть в соседних. Дальше, правда, не хватало мощности туннельных установок, иначе межгалактические полёты для нас тоже стали бы повседневной реальностью. Вроде учёные на какие-то фундаментальные ограничения наткнулись, но не так давно скорость света тоже считалась "потолком", который невозможно пробить.

Определившаяся цель — это расчёты курса. Иной раз он растягивается на недели, если цель далеко или в неосвоенном секторе. В нашем случае работы дней на пять. Том как штатный пилот-навигатор постоянно вносил поправки в проделанные мной расчёты. Здесь он не то, что опытнее — у него фантастическая интуиция на мелкие пакости, которые может подкинуть туннель. На крупные его интуиция почему-то не работает, но спасибо и на том, что имеем. Работы нам обоим было по горло, но и прочий экипаж без дела не сидел. Технари постоянно проверяли системы, что-то подкручивали, подлаживали, тестировали. Вуур не сдавался, пытаясь выискать в образцах с планеты двух голубых солнц хоть какие-то признаки жизни. Наши умники, если я правильно понял смысл их дискуссий, сообща разрабатывают какую-то теорию, они тоже заняты. Но утром шестого дня — если быть точным в девять ноль ноль по бортовому времени — я наконец отдал приказ "Все по местам". Расчёты окончены, тестирование показало достаточно высокий для нашего случая коэффициент стабильности. Пора в путь.

Нас немного пошатало на финише, но выход из туннеля прошёл гладко. Зато мы тут же получили сюрприз.

— Или я свихнулся, или пространство этой системы фонит, как старый ядерный могильник, — проворчал Том, просматривая показатели внешних сенсоров. — Мы выскочили аккурат над полюсом звезды в трёх АЕ и смещаемся вдоль планетного диска. Не в первый раз так идём, но этот фон мне не нравится. Он не уменьшается с отдалением от звезды.

— Мне тоже это не нравится, — ответил я. — Представь, я это даже чувствую — будто перегреваюсь под южным солнышком. Подкинь данные учёным, пусть поломают головы. А я пока включу магнитный щит. Бережёного бог бережёт.

Магнитный щит может спасти от потока заряженных частиц, и то с оговорками. Но от жёсткого космического излучения он не прикроет. Вся надежда на корпус "Арго".

Беглое гравитационное сканирование системы показало наличие семи плотных планет со спутниками и четырёх газовых гигантов, самый большой из которых можно было бы спокойно поделить на два Юпитера. И ещё на половинку Сатурна осталось бы. Оранжевая звезда массой в полтора Солнца тоже создала "пояс жизни", и в этом поясе крутились сразу две планеты — четвёртая и пятая. Согласно инструкции, мы в первую очередь ищем населённые миры, и только во вторую — ценные ископаемые. Потому двух мнений не было: идём к четвёртой планете. Тем более, первичные признаки возможности жизни на её поверхности видны даже с приличного расстояния: плотная атмосфера, крупный спутник, комфортные для нас температуры и весьма вероятное наличие жидкой воды... Чужая жизнь... Это действительно интересно и самую малость страшно. Страшно не потому, что мы боимся встретить зубастых-когтистых, а своей непредсказуемостью. Опыт исследователей Содружества говорит, что большая часть высокоразвитых рас достаточно дружелюбна к чужим. Чем выше уровень развития, тем выше процент гостеприимных аборигенов. Да уж. Стыдно вспомнить реакцию некоторых соотечественников на новость о первом контакте с посланцами Содружества. Ребёнком был, а помню эти перекошенные лица, оловянные глаза, распяленные в вопле ненависти рты: "Они скоты, животные! Нечего венцу творения — человеку — якшаться со всякими мерзкими тварями!" Этих приструнили достаточно быстро, тем более, что и было-то их немного. Сим фактом стоило бы гордиться, а меня по сей день пробирал жгучий стыд. Стыд за то, чего я не совершал, но ведь те ...типы тоже были людьми, не так ли?

Кто и как встретит нас здесь?

Меня немного напрягало отсутствие каких-либо структурированных сигналов в электромагнитном диапазоне. Правда, это ни о чём пока не говорило, в Содружестве есть высокоразвитые расы, пошедшие по пути биоцивилизации. Но по мере приближения к четвёртой планете оптимизм постепенно угасал у всех. Даже у Джимми, который до последнего не мог поверить в то, что видел.

Я затормозил "Арго", уравняв скорость с планетой, и мы все смогли полюбоваться этой мрачной картиной...

Планета была населена высокоразвитой технологической расой. Притом, совсем недавно. Ещё крутились вокруг неё искусственные спутники, ещё поблёскивали купола лунных городов, ещё виднелись звездообразные пятна — мегаполисы. Но признаков жизни не подавало ни одно техносооружение.

Первое же обследование атмосферы дало ответ, почему.

В любой кислородной атмосфере рано или поздно формируется озоновый слой, защита от ультрафиолетового излучения звезды. Здесь он отсутствовал как данность.

Нет, жизнь не исчезла полностью. Я видел пробивающуюся сквозь корявые мёртвые стволы тёмно-зелёную растительность. Кустики и травы на месте некогда мощных лесов. Мои сенсоры чувствовали довольно серьёзную биомассу, камеры засекли множество норок и их обитателей — крысоподобных животных о шести лапках. Но они же, камеры, видели и цельные костяки, и россыпи множества выбеленных солнцем останков крупных животных. И... местных жителей.

Города высокоразвитой цивилизации стали колоссальными кладбищами.

Мне было страшно.

Нет, вы не понимаете.

Мне — космическому кораблю — было страшно.

— Я сравнил коррозию металлических конструкций с базой данных, — увиденное так потрясло Тома, что он даже забыл выругаться. — Сплавы железа в основном. Если климат здесь похож на наш, то всему этому аду лет сорок, от силы пятьдесят.

— Ионизация повышенная, — сказал Эрнест, просматривая данные на своём терминале. — Но никаких следов распада урана или трансурановых элементов. Значит, если и была война, то взрывали исключительно водородные боеприпасы.

— Чтобы получить такой уровень ионизации спустя сорок-пятьдесят лет, нужно взорвать боезапас раз в сто пятьдесят больше современного земного, — засомневался Щербаков. — Притом одновременно. Но я не вижу воронок от взрывов. Просто не вижу.

— То есть это...

— Гамма-взрыв. Сверхновая. Пять-шесть тысяч световых лет отсюда. Будь эпицентр ближе, у планеты снесло бы атмосферу и выжгло поверхность на километр вглубь. А так мы видим то, что видим... Это природная катастрофа, друзья мои.

— Что не отменяет её трагичности, — хмуро заключил Вуур. — Всеобщую войну ещё можно предотвратить, договорившись. Катастрофу космического масштаба — никогда. И мы... Мы опоздали.

Звезду-убийцу мы нашли быстро. Крошечный, но мощный магнетар, окружённый слабо светящейся туманностью — всё, что осталось от огромной массивной звезды на окраине Галактики. Взрыв, случившийся четыре тысячи восемьсот лет назад, разнёс в клочья звёздную оболочку, превратив ядро в маленький, километров тридцать в поперечнике, но очень тяжёлый шар, состоящий из чрезвычайно плотного "нейтронного вещества". Магнитное поле этого быстро вращающегося шарика было таким плотным, что не излучало в радиодиапазоне. Только жёсткий рентген и гамма. По этим следам мы преступника и вычислили.

Обнаруженной нами системе крупно не повезло оказаться аккурат на одной оси с тяжёлой звездой. Когда той пришёл закономерный карачун, произошёл самый мощный из известных во Вселенной взрывов — гамма-взрыв. Ядро умирающей звезды при этом начало вращаться с умопомрачительной скоростью, проваливаясь само в себя и уплотняясь до состояния нейтронного вещества, а оболочку разорвало и разнесло по окрестностям колоссальным выбросом высвобождаемой энергии. Причём если само вещество разлеталось как получится, то излучение было строго направленным в две стороны вдоль оси бешено крутящейся звезды, ибо магнитные поля там в тот момент зашкаливали за всё разумное. Сколько ни мечтают исследователи лично понаблюдать за взрывом сверхновой, никто не рискует. Там даже защищённая техника гибнет уже на стадии первичного сжатия оболочки, не успев передать данные, что уж говорить о кораблях с живыми существами на борту. Утешало то, что у тяжёлых звёзд, которые способны на взрыв сверхновой, редко встречаются планетные системы, и ещё реже эти планеты бывают населены сколько-нибудь сложной жизнью. Но боже помилуй те системы и их обитателей, которые окажутся на пути смертельного гамма-луча.

Просто вообразите, что вся энергия Солнца, излучённая в пространство за всю его жизнь, концентрируется в двух относительно тонких потоках и выбрасывается в космос в течение пары минут. Представили картину? А теперь представьте, что произойдёт с населённым миром, оказавшимся на пути гамма-луча. Не можете представить? Тогда я расскажу как свидетель.

Оказавшимся достаточно близко, в пределах пары тысяч световых лет, можно даже завидовать. Умрут быстро, возможно, так и не поняв, что произошло. Гамма-выброс попросту сорвёт атмосферу и, как выразился Щербаков, выжжет поверхность на глубину километра. Тем, кто окажется на пути луча дальше, приблизительно до восьми тысяч светолет, предстоит в полной мере "насладиться" разрушением экосистемы и гибелью цивилизации. Причём чем технологичнее цивилизация, тем страшнее её смерть. Электронику сильный гамма-всплеск, например, выжигает напрочь. Она становится первой жертвой луча-убийцы, вместе с защитными слоями атмосферы. Резко повышается ионизация, воздух планеты наполняется осколками разрушенных молекул, которые начинают вступать в реакцию с чем попало и зачастую образуют токсичные вещества. Исчезает озоновый слой. Ультрафиолет от центральной звезды системы начинает выжаривать поверхность и верхние слои океана, убивая основу пищевой пирамиды — микрофауну и планктон. Нарушается тепловой обмен планеты — неважно, водный или атмосферный — и климат сходит с ума. Гибнут растения, животные. Словом, воцаряются мор и глад. Разумный вид может ещё какое-то время существовать в подземных коммуникациях на старых запасах, но очень недолго, если не сумеет создать хотя бы примитивные производственные циклы в своих убежищах. Но даже в этом случае аборигенов ждёт медленная деградация и вымирание в перспективе десятка поколений. Цивилизация в её прежнем виде гибнет в любом случае.

Гамма-всплеск длится несколько десятков секунд. Последствия же его могут проявляться десятки и сотни тысяч лет, пока природа не залечит раны. Но пострадавшей цивилизации всё равно. Она до этого светлого момента не доживёт.

Защищаться от этой напасти — гамма-взрывов — не умели даже в Содружестве планет. Но несколько рас имели технологии, способные в обозримый период — тридцать-сорок лет — вычистить атмосферу, воссоздать озоновый слой и запустить процесс восстановления биосферы, пусть даже при помощи генной инженерии. Поговаривают — и я почему-то верю этим слухам — будто подобные технологии те расы создали после самоубийственных междоусобных войн. Выжившие поумнели и сделали правильные выводы, мол. Последствия удара гамма-луча по населённой планете были сходны с последствиями ядерной войны, правда, куда масштабнее, а значит, эти технологии вполне применимы и здесь.

Пока экипаж, подавленный созерцанием убитой планеты, занимался сбором и анализом образцов, мы с Томом нанесли обнаруженный магнетар на карту и присвоили номер. Тогда стало понятно, почему эта сверхновая стала для нас открытием. До Земли свет взрыва дойдёт лет через сто, и, слава богу, Солнечная система находится в стороне от его оси. Да и то свет будет, мягко говоря, приглушённым из-за довольно плотной тёмной газопылевой туманности в районе нашего звёздного рукава... Через сто лет астрономы Земли засекут гамма-всплеск и может быть успеют навести на него широкодиапазонные телескопы. А может, будут ждать это событие, опираясь на наши данные. В любом случае для людей это будет просто возможность понаблюдать за взрывом сверхновой в режиме онлайн. И мало кто будет знать, что он уничтожил высокоразвитую цивилизацию.

Мне сорок шесть лет. Может быть, когда я пошёл в школу, на этой планете ещё процветала развитая раса. Они о чём-то мечтали, на что-то надеялись, воспитывали детей, строили планы на будущее. У них за плечами были миллионы лет эволюции, тысячи лет культуры. И всё рухнуло за пару минут, когда их небо загорелось.

Вот так и появляются мысли о ничтожности человека перед лицом космоса. М-да.

Эрнест только что получил трёхмерное изображение хорошо сохранившегося скелета аборигена, и троица учёных засела за терминал — восстанавливать его прижизненный облик. Я при этом хмуро посоветовал поискать не только целые скелеты, но и произведения искусства, где этот самый облик мог быть запечатлён в самых разных ракурсах. Моё предложение сочли дельным, и я выпустил рой ботов-разведчиков над самым крупным городом планеты, посчитав его столицей. Если здесь культурные или религиозные традиции не запрещали изображать живые существа, как это делают ортодоксальные мусульмане на Земле или ревностные сторонники веры в Богиню-Праматерь на Чулане, то боты найдут что-нибудь вроде музея или парка со статуями. Шансы на это велики: уж больно логика местных городов была сходна с земной. Значит, образ мышления аборигенов не слишком радикально отличался от нашего.

— У нас накопилось достаточно материала для отчёта, — сказал Джимми после шести суток сбора и обработки данных. Все зверски вымотались, и физически, и психологически. Потому отчёт означал конец мучений и выбор новой цели исследований. — Капитан, как скоро вы сможете сформировать канал связи?

— Учитывая повышенный фон и нестабильные магнитные поля системы, дня через два, — хоть я и компьютер, но компьютеры тоже устают. — Успеете заархивировать?

— Собственно, мы уже отобрали наиболее важное. Подождём результатов от разведчиков, что они найдут в городе. Приложим полученные материалы к готовым архивам, и можно будет передавать.

В последние дни меня смутно беспокоила некая не оформившаяся до конца мысль. Если бы было больше свободного времени, наверное, я бы сумел её сформулировать раньше, но в том-то и дело, что за шесть суток я даже не выпадал в спящий режим. Работал. Но сейчас, когда одному из моих псевдонезависимых контуров выпали свободные минутки, слова Джима почему-то помогли этой смутной мысли принять некую законченную форму.

— Знаете, Джимми, мне тут кое-что пришло в голову... — произнёс я, формируя на голоэкране свой виртуальный образ. — Такие большие города почти невозможно содержать без обширной сети подземных туннелей и сооружений. По крайней мере, я не знаю технологий, которые могли бы избавить города от подземок.

— Это верно, зонды зафиксировали на окраинах города туннели, выводящие к зданиям явно технического назначения. Возможно, к очистным сооружениям. В центре слишком большая концентрация металлических конструкций и высоток, которые обрушились или вот-вот рухнут. Туда роботы не прошли.

— Словом, чтобы всё как следует осмотреть, нужна большая экспедиция.

— Это так. Цивилизация погибла, потому высаживаться можно спокойно... если здесь вообще можно говорить о спокойствии.

— Есть у меня сомнения, что она погибла окончательно. Но... Это надо проверять. Если бы у меня было больше времени, я бы немного переделал пару десятков ботов для поисков под землёй.

— Считаете, что кто-то мог выжить?

— Допускаю такую возможность. Если выжило достаточно много народу, они могли и приспособиться к жизни под землёй. Выращивать какую-нибудь питательную плесень или охотиться на тех же крысюков. Могли даже кое-что из технологий сохранить.

— Технологии означают выбросы, хотя бы в виде углекислого газа. Мы ничего подобного не заметили.

— А если их технологии основаны не на углеводородах, а на атомной, скажем энергетике? Компактные реакторы и у нас знали ещё до вступления в Содружество.

— Тогда — фон.

— После того, что произошло с планетой, здесь фонит буквально всё. Не смертельно, но реактор с орбиты не заметим. Особенно если он под землёй.

Морган явно разволновался — нервно взъерошил немного отросшую причёску и провёл ладонью по требовавшей бритья щеке.

— Вы не подумайте ничего плохого, капитан, — устало улыбнулся он. — Я не отрицаю вашу теорию, я пробую её на прочность. Вы считаете, что нам стоит поискать выживших в подземных коммуникациях городов? Это несколько лишних дней, но, я думаю, проверить не помешает. Даже если вы ошиблись, и местный разумный вид вымер полностью, попытка установить истину стоит потраченного времени. Но как мы поступим, если вы правы?

— Устав Содружества не запрещает контакт с высокоразвитой цивилизацией, терпящей бедствие по вине природных факторов.

— Если она не агрессивна, — уточнил Джимми.

— Мы не замети ничего похожего на военные объекты.

— Это верно. Видимо, мы наткнулись на довольно редкий образчик цивилизации, развивавшейся без крупных войн... Но мы тоже не годимся на роль ангелов-спасителей. Мы по сути картографы, разведчики космоса. Нам попросту нечего дать обитателям планеты, если они действительно выжили.

— Надежду, Джимми. Мы можем дать им надежду, — со вздохом ответил я. — О, кстати, мои боты нашли кое-что интересное. Даю изображение.

Я сменил свой виртуальный образ на экране картинкой с камеры одного из ботов-разведчиков. Маленький паукообразный бот, экономя энергию, не летал на антиграве, а шустро перебирал суставчатыми металлическими ножками. Пока мы разговаривали, он пробирался через завал, состоявший из обломков рухнувшего здания. Но сейчас в поле зрения его камер попала дверь. Весьма примечательная, надо сказать, дверь. Во-первых, её створки были выполнены из тёмного дерева и покрыты резными узорами. Во-вторых, она была высотой в два человеческих роста. В-третьих, здание, входом в которое эта дверь служила, практически не пострадало. Потому что даже на первый взгляд было построено не из стекла и бетона, а из крепких каменных блоков. И наконец, площадка перед дверью была очищена от осколков стекла, покрывавших ровным слоем улицы городского центра.

Что это? Храм? Музей? Дворец правителя? Уникальный памятник архитектуры, сохранённый при перестройке центра на современный лад?

— Сейчас узнаем... — я не заметил, как сам ответил на свой же вопрос, причём вслух. — Джимми, позовите остальных, это крайне интересно.

Когда моя команда собралась в рубке, бот уже подобрался к двери. При этом обнаружилось, что около неё отсутствуют не только осколки стёкол, но и вездесущая пыль. Подчиняясь моим сигналам, бот аккуратненько пошевелил створку. Несмотря на явную массивность, дверь начала проворачиваться на удивление легко. А главное — бесшумно.

— Петли смазаны, что ли? — удивился Ник.

Ему никто не ответил: все с головой ушли в созерцание.

Робот тем временем тихонечко проскользнул внутрь здания. Здесь мне пришлось подогнать ему в помощь парочку его собратьев, оказавшихся поблизости. Эти помогли с подсветкой, что дало первому боту возможность усилить сигнал: каменное здание, как-никак. Картинка всё равно пошла с помехами, но то, что мы увидели уже в коридоре...

Сводчатые потолки, заставлявшие вспомнить готические храмы Европы, были покрыты реалистичными фресками. То ли сцены из исторических хроник, то ли сюжеты из священных преданий. Не суть важно. Важно, что облик аборигенов действительно был запечатлён на них с поразительной точностью. Наши умники верно воспроизвели его на компьютере, не угадали лишь с расцветкой кожи и ...перьев на головах. Четырёхрукие двуногие существа гуманоидного типа были во многом схожи с пресловутыми рептилоидами из старинных земных анекдотов. Крупные, землисто-серые, с пепельными перьями на голове, аборигены — это явно дамы. Во всяком случае, на фресках только они либо держали в руках продолговатые яйца, либо за их одежду цеплялись детишки. Мужчины отличались более мелким ростом, широченными плечами, двумя ярко-алыми полосами на щеках и лбу, и пёстрым оперением.

Коридор вывел ботов в большой круглый зал, и тут мы все потеряли дар речи.

Огромный куполообразный потолок тоже был расписан, причём не только священными сюжетами, но и явно сценами из недавней истории. В частности мы заметили характерный огненно-дымный столб уходящей в небо ракеты и урбанистические пейзажи городов. Главным украшением зала был массивный постамент из необработанной чёрной глыбы неправильной формы, на которой были установлены две большие скульптуры. Полупрозрачный камень, из которого их вырезали, с виду напоминал обсидиан, и в свете фонарей наших ботов фигуры выглядели... ну, скажем так: немного мистически. Сама композиция была немудрёной: мужчина в короткой тунике и женщина в длинном балахоне преклонили колени у яйца, изваянного из камня, до боли похожего на радужный опал, бережно поддерживая его четырьмя трёхпалыми конечностями каждый со своей стороны. И, хотя лица аборигенов отличались от человеческих, неведомому скульптору удалось отразить на них такую безграничную любовь и нежность, что это брало за душу даже нас, прожжённых циников. Хотя, кто их знает, этих местных. Может, скульптор передавал совсем другие чувства, а мы восприняли их через призму собственной культуры.

— Это храм, — тихо проговорил Вуур. Он первым опомнился от потрясения. — Это храм, и его явно содержат в порядке. Посмотрите на пол, стены, на постамент и статуи. Они чистые, на них нет пыли. В этот храм приходят молиться. Значит, выжившие есть, и нам стоит их поискать.

— Готовимся к высадке, — я принял решение. — Здесь одними ботами не обойтись. Видно, у этой планеты мы задержимся... на некоторое время.

— Что передадим на станцию? — спросил Эрнест.

— Вот по результатам высадки и отчитаемся. Сейчас нет смысла готовить сеанс связи, пока не имеем достоверных данных.

— Согласен. Кто пойдёт на поверхность?

— Том, Вуур и вы — без вариантов. Кто будет четвёртым — решите сами. Времени у нас на один виток вокруг планеты, как раз к местному вечеру опять будем над этим городом.

— Я тоже думаю, что местные жители выходят на поверхность ночью, — согласился Щербаков, в задумчивости сняв свои неизменные очки и протирая их платочком. — Либо они сохранили часть знаний и понимают опасность ультрафиолета, либо научены горьким опытом. Но то, что они сохранили свою культуру и почитание святыни, это хороший признак. Значит, ещё во что-то верят и на что-то надеются. Может быть, их предки даже успели послать сигнал бедствия... правда, я сомневаюсь, что он вообще покинул пределы системы в тот момент.

Дискуссии в рубке, как ни странно, после его слов не возникло. Во-первых, он прав, а во-вторых, мы до сих пор страдаем грехом уныния при виде руин цивилизации. Новость о том, что, возможно, ещё не всё потеряно, не особенно ободрила. В прошлый рейд мы наткнулись на потомков выживших после планетарной катастрофы. Еле ноги унесли. Если и здесь застанем нечто подобное, я рискую разочароваться в творениях Всевышнего.

Четвёртого члена десанта, дабы никому не было обидно, незамысловато определили с помощью короткой соломинки. Счастливчиком оказался Ник Свечин. Просияв — наконец хоть какое-то разнообразие! — тот немедленно помчался готовить скафандр и набивать самолёт полезностями. Учёные, исходя завистью, тем не менее, тут же забросали его советами, какие приборы следует взять и какие показатели снимать в первую очередь. Вуур тянул в рюкзаке целую походную лабораторию. Том незамысловато грузил в бортовой компьютер карты местности, а Эрнест занялся личным оружием. Притом не только своим.

— Мало ли что, — хмыкнул он, когда ему задали вопрос. — Аборигены могут быть и мирными, но там живут не только они.

Мне тоже не нравились шестиногие короткохвостые крысюки — существа, похожие на земных грызунов, но лишённые шерсти. Вместо волосяного покрова по хребту у них тянулась полоска мелких чёрных пёрышек, которые они топорщили, выясняя отношения между собой. Эти животные частенько сбивались в крупные стаи. Правда, мы ни разу не видели, как они охотятся и чем питаются. Но если биосфера может прокормить такое их количество, значит, они могут добыть пропитание относительно легко. Может, они едят более мелкие виды, обитающие в развалинах. Или наоборот, доедают последних крупных животных этого мира, которых ещё может родить раненая планета. Терять время на наблюдение за поведением крысюков не хотелось. Если они не обратят на нас внимания, хорошо. Если обратят, высадившиеся будут вооружены. Устав не запрещает убивать инопланетных животных, представляющих угрозу для жизни десанта. А крысы и на Земле — одни из самых умных и хитрых хищников, несмотря на скромные размеры. Их местные аналоги были величиной с кошку.

Сюрпризы от местной фауны нам ни к чему, согласитесь. Мы мирные люди, но наш излучатель...

Я не мог посадить самолёт в центре мегаполиса из-за давно потерявших былую прочность высотных домов. Потому пришлось довольствоваться обширным пустырём на окраине, и добираться к найденному храму на вездеходе. Пришлось изрядно попетлять, объезжая совершенно непролазные завалы, и к месту назначения десант прибыл в глубокой темноте. Местная луна в последней четверти, второй спутник планеты не мог рассеять мрак по причине своей крайней малости, а галактическое ядро было точно так же скрыто от глаз газопылевым облаком, как и на Земле. Свет не включали, довольствуясь инфракрасными фильтрами: не стоит пугать местных до поры до времени. Оставив вездеход в тупичке за полквартала от храма, четверо посланцев "Арго" осторожно направились к площадке перед резной дверью. Пятым, естественно, был я — в привычном уже виде шарообразного летающего робота.

Кое-кто, кажется, был против моего присутствия. И не мечтайте. Я вездесущ, как "Тетрис".

Боты-разведчики, обнаружившие и осмотревшие храм первыми, при приближении людей вышли из спячки и просигналили о готовности к работе.

— Они просканировали помещение, и нашли подземные пустоты правильной формы, — передал я по звуковой связи, расшифровывая их данные. — Есть шанс, что по ночам снизу приходят жрецы, и мы можем с ними познакомиться.

— Только одно "но" — среди нас нет ксенолингвиста. — не без иронии заметил Эрнест. — Как, в случае чего, общаться будем?

— С помощью рисунков на песке, — съязвил Ник, проверяя на всякий случай запас дыхательной смеси. Здешним воздухом, даже не будь он испорчен ионизацией и свободными радикалами, мы бы дышать не смогли: слишком много аммиака, метана и прочих неприятных газов. — Ходят слухи, будто первые контактёры Содружества с нами именно так и познакомились.

— Слухи врут, — с непередаваемой иронией произнёс Вуур. — Содружество наблюдало за вами давно, и знатоков основных языков Земли у нас хватало. Здесь совершенно не известная нам раса, и я не вижу никакой шутки в предложении рисовать на песке. Правда, песка тоже не вижу.

— Мой голографический проектор к вашим услугам, — вот я говорил совершенно серьёзно. — Фантазия у меня плоская, как у любого пилота. Потому рассчитываю на ваши подсказки. Что им рисовать-то?

— Покажите им "Арго", и их планету с орбиты. Покажите траекторию самолёта и сам самолёт. Если они сохранили знания, должны понять этот символ.

— А если не сохранили?

— Сомневаюсь. Слишком мало времени для одичания. Где-то там, внизу, могут быть ещё живы те, кто помнит мир до катастрофы.

— Тихо! — Эрнест, прислушавшись, поднял руку. — Слышите?

Я-то как раз услышал. Прочим пришлось усиливать сигнал от внешних микрофонов скафандров, чтобы уловить негромкий гулкий стук где-то в стороне и внизу. Как будто открылась или закрылась тяжёлая дверь, ведущая в подвал.

Пожалуй, нам будет что передать на станцию. Или даже на Землю...

Эта планета заставила его поволноваться. Ощутить сперва беспомощность перед обстоятельствами, затем осознать собственную малость, а потом разделить вполне понятную радость от оправдавшихся надежд. И, хотя не ему выпало быть среди тех, кто принёс чудом выжившим аборигенам хорошие новости, всё равно не отпускало чувство сопричастности к чему-то по-настоящему великому.

Казалось бы, что они такого сверхъестественного делают? Всего лишь исследуют космос. Между прочим, во вполне меркантильных целях экспансии человечества.

Получив данные, начальство на станции организовало сеанс видеосвязи. Пообещали в течение месяца подогнать ближайший к этому сектору земной крейсер и немедленно сообщить Содружеству о цивилизации, нуждавшейся в срочной помощи. Затем на "Арго" передали свежие новости и электронные письма членам экипажа.

Лучше бы они этого не делали...

"...Ты должен помнить Айрин Кертис, училась на смежном потоке. Я набрался наглости и попросил твою Эмили помочь с устроением нашего первого семейного праздника. И надо же — дамы сдружились. Айрин даже уговорила её взять отпуск, и сейчас мы всей компанией мило проводим время на... Впрочем, пусть для тебя это будет сюрпризом. Эмили и малыш Генри ни в чём не нуждаются. Они искренне радуются отпуску в весьма живописном уголке Земли. Я знаю, что ты ушёл в полугодовую миссию без обязательного выхода на связь, так что моё письмо может несколько запоздать. Не волнуйся. Эмили и ваш мальчик благополучно вернутся домой. Они, упаси боже, ни в чём таком страшном нас с Айрин не подозревают. Лишь от тебя одного зависит, останутся ли они и далее в неведении на этот счёт.

Если ты получил это письмо до возвращения на станцию, черкни Эмили пару слов. Она очень скучает по тебе. Я сообщу, когда она получит твоё послание.

Стен".

Объявился, значит. И сразу же дал понять, что жизнь самых дорогих для Джимми людей — в его руках.

Что он потребует в обмен на их безопасность и — как он там выразился — неведение?

Стенли. Тень из прошлого. Он и играет по законам того прошлого, возвращения которого так желал. Но он плохо знает потомка семьи Морганов, наследника банкиров и пиратов, если думает, что его старый друг Джимми поведёт себя как напуганный болван. О, это будет весьма увлекательная игра, и кому пить шампанское по её итогам, ещё неизвестно.

Не стоило старому приятелю злить "ботаника" Джимми. Морганы всегда славились тем, что частенько устраивали противникам неприятности, прибегая к грубой силе лишь по мере необходимости.

Отложив коммуникатор, Джим достал из шкафчика лазерную бритву и принялся тщательно очищать лицо от лишней растительности. Предстоит весьма важный разговор, и ему не хотелось выглядеть при этом молодым клоном вечно лохматого и бородатого Тома.

Хотите войны, ребята? Вы её получите. Корпорация "Морган и компани" гарантирует.

"...На пыльных тропинках далёких планет..."

На седьмой неделе обращения по низкой орбите вокруг новооткрытой планеты наконец-то появился обещанный крейсер.

Первооткрыватели имеют право присваивать "своим" звёздам и планетам те имена, которые сочтут нужным. Но только в том случае, если там не обитает разумная раса, давным-давно давшая своему родному миру собственное название. Таковы правила Содружества, здесь не забалуешь. За нарушение могут обложить такими штрафами, что лучше не нарываться. Но будь моя воля, я бы поименовал найденный нами мир Шибальбой. Майянским адом. Уж больно обстановочка инфернальная: планета, лет сорок назад подвергшаяся удару гамма-луча.

Самое удивительное, что уцелевшие аборигены ухитрились не одичать, не озлобиться даже в аду. Честь им и хвала за это. Сорок лет жить в подземке, на кое-каких припасах и подножном корму, и всё это время верить, что сигнал, посланный в момент катастрофы, достигнет населённых миров. Сигнал, как и предполагал Щербаков, был основательно заглушён поднятой гамма-всплеском электромагнитной бурей. Но, видимо, местные жители и впрямь хорошо молились своим богам — Отцу и Матери. То, что мы оказались там при жизни всего лишь второго-третьего поколения подземных сидельцев, было чистейшей случайностью... или нет?

Так или иначе, но нас встретили с ликованием смертников, которым в трёх шагах от эшафота объявили о помиловании. Почему-то это не радовало. Может быть, поэтому мы сдали условную вахту команде крейсера "Арджуна" с лёгким сердцем и, пожелав всем удачи, отправились дальше.

Кстати, о названиях, раз уж об этом вспомнил.

Землю приняли в Содружество фактически авансом, чтобы помочь подготовиться к предполагаемому вторжению расы хебеаров. Вторжение действительно воспоследовало, но к тому времени мы уже были готовы. То есть понастроили космических кораблей военного назначения и натренировали приличную армию. Но в земной традиции кораблям полагается давать имена. Генштаб, созданный как раз для координации действий нашей армии с силами планет Содружества, постановил, что страны и союзы стран получат права на именование космических кораблей в соответствии с их долей в строительстве оных. Таким образом, Китай, Россия и Соединённые Штаты получили право поименовать по два крейсера, Европа, Индия и ещё кто-то там — по одному, а остальным пайщикам предлагались для именования корабли помельче. Сошлись во мнении, что боевым кораблям следует давать имена полководцев, великих государственных деятелей или героев эпоса. Индусы долго не думали, вспомнили героя Арджуну. Китайцы явили миру "Тяньлун" и "Да Юй", то есть Небесного дракона и Юя Великого. Россия дала космическим крейсерам имена "Фёдор Ушаков" и "Александр Суворов". Американцы, за неимением эпоса, предложили Авраама Линкольна и генерала Гранта, в очередной раз обидев южан. А вот европейцы знатно переругались между собой за право дать имя единственному "своему" крейсеру. Французы предлагали кандидатуру Шарля де Голля, немцы — короля Фридриха и канцлера Бисмарка, англичане проталкивали Елизавету Первую, испанцы смертельно рассорились с голландцами, зачем-то предложив имя герцога Альбы, греки носились с Гераклом и Ахиллесом, и так далее. Встряли даже поляки с кандидатурой Яна Собесского и венгры с Аттиллой, чем только усугубили невиданный политический кризис. Крик стоял на полмира, летели пух и перья, комиссии обменивались ехидными статейками в прессе, сторонники того или иного "кандидата" затевали идиотские флешмобы, а воз так и стоял на месте. Всех помирили, как ни странно, итальянцы, предложив назвать крейсер именем Юлия Цезаря. Так и сказали: "Джулио Чезаре". И, как ни удивительно, древний римлянин пришёлся всем ко двору. Вопли и ругань утихли, а на борту новенького крейсера рядом с бортовым номером нанесли надпись "Гай Юлий Цезарь".

Я, кстати, до сих пор поражаюсь способности европейцев поднимать бурю в стакане по поводу мелочей и беспомощно разводить руками, когда следовало решать действительно важные вопросы.

Представители Содружества планет, глядя на этот цирк, только за головы хватались. Высказывали обоснованные сомнения насчёт способности Европы выставить хоть сколько-нибудь боеспособные войска. Что уж там говорить, Европа и сейчас сидит тише воды, ниже травы, в кои-то веки живя по средствам, то есть весьма и весьма скромно. А тогда она и вовсе была экономической колонией Евроазиатского союза. Впрочем, европейцев в массе сочли непригодными к военной службе в космосе. Сколько-нибудь пассионарных вырезали во время мусульманского нашествия. Затем Россия и Китай выбили мусульман на историческую родину. В результате этих пертурбаций в Европе выжили совсем уже безгласные и безынициативные люди. Самые серые приспособленцы, если пользоваться терминологией прошлых эпох. Всё, на что их хватало — это монотонный труд на каком-нибудь заводе, под началом русского или китайского директора. И чем дальше, тем больше появлялось европейцев, которые вообще не стремились ни к чему. Даже просто жить им было лень. Рождаемость удручала. Европа, насчитывавшая более полумиллиарда жителей в начале двадцать первого века, двести лет спустя едва могла похвастать пятой частью от этой цифры. Северная Европа вымирала в буквальном смысле: редко какая семья из числа коренных европейцев имела больше, чем одного ребёнка, а у трети семей детей и вовсе не было. Масса жилья в некогда многолюдных городах пустовала. А так как в целом население Земли растёт, политика властей не допускает простоя жилплощади при её нехватке в других регионах, неудивительно, что континент в последние годы потихоньку заселяют выходцы из других стран: славяне, южноамериканцы, индийцы, африканцы-христиане из бывших французских колоний, и так далее. Селились бы и мусульмане, но ненависть к ним заставила европейские страны ещё век назад напринимать законы, запрещающие их миграцию в Европу. Всеземной экономический совет, в числе прочего занимавшийся вопросами распределения жилья, не решался напрямую эти законы игнорировать.

Словом, некогда великая, хоть и жутковатая цивилизация дожила до глубокого старческого маразма и уходила в небытие буквально на глазах. А самое страшное, что никакие меры по спасению не помогали, ибо спасаемые собственно спасаться не желали. "Оставьте нас в покое" — самая популярная в Европе фраза.

Те немногие, кто ещё хотел чего-то сверх самых простых житейских мелочей, либо отправлялись осваивать другие планеты, либо переселялись в менее "застойные" страны Земли. Благо с началом космической экспансии внутрипланетные границы мало-помалу становились формальными. Среди родичей они чувствовали себя чужими.

Я невольно сравнивал судьбу европейской цивилизации с судьбой цивилизации планеты Аашаш — как называли искалеченную планету её серокожие обитатели. Ничего общего. Разве можно сравнивать катастрофу, пришедшую извне, с катастрофой внутренней? Серокожие четырёхрукие гуманоиды — не без помощи извне, естественно, самим придётся тянуть лямку веками — восстановят свою планету, возродят цивилизацию, станут ещё одной гранью Содружества. Если я правильно их понял, они просили не ништяков и халявы, а работы. "Дайте нам шанс, — говорили они. — Мы вернём долги". Что ж, ребята сумели не одичать, даже балансируя на грани отчаяния, значит, наша помощь не пропадёт зря. И однажды, быть может, ситуация сложится так, что уже мы будем нуждаться в помощи, и примем её из рук аашашцев. Кто знает? Фортуна переменчива.

Какой-то юморист из команды "Арджуны" на прощанье передал нам картинку из подземелий, где обитали уцелевшие аборигены. Живопись на Аашаше была в чести, это мы заметили. Ещё они обожали запечатлевать знаковые события своей жизни на стенах. Вот они и запечатлели, в лучших традициях монументального реализма. Троих человек и чуланца, в отвратительно пафосных — как выразился Том — позах.

Да. Нужно уметь не только благодарить, но и принимать благодарность. Мы в этом отношении пока далеко не эталон.

— Майк, можешь зависнуть над одним местечком? Кажется, зонды засекли что-то интересное.

— Координаты?

— Лови.

— Принял. Работаю маневровыми.

Планета, ставшая нашей следующей целью, была абсолютно безжизненна.

Когда-то на ней была плотная атмосфера, текли реки, процветала жизнь. Но в один не самый прекрасный момент у центральной звезды закончилось водородное "топливо". Звезда, недостаточно тяжёлая для взрыва, начала сжигать гелий, медленно расширяясь и меняя цвет на красный. Распухшая оболочка постепенно достигла внутренних планет, превратив их либо в комки расплавленного камня, либо в насмерть прокалённые комки относительно твёрдого камня. Исследуемая нами планета оказалась из числа последних. Но гравитации сжимавшегося звёздного ядра уже не хватало, чтобы удерживать раздувшиеся внешние слои, и те однажды попросту отправились в свободный полёт. Вместе с внешними планетами. А ядро превратилось в белого карлика, который едва-едва держал на орбите пару чудом уцелевших плотных планет внутреннего пояса.

С тех пор много воды утекло. Белый карлик давно стал коричневым, затем остыл до состояния мёртвого железоуглеродного "огарка", а планеты промёрзли насквозь. В отсутствие воды и газов, испарившихся ещё на стадии красного гиганта, они теперь представляли собой промороженные до температуры окружающего пространства каменно-металлические шары. Когда Щербаков, изучив первые образцы, назвал примерное время смерти звезды и её системы, моей первой мыслью было: "Столько не живут". Семь миллиардов лет. То есть когда эта планета уже превратилась в комок мёртвой материи, Солнечной системы не существовало даже в проекте. Значит, перед нами останки звёздной системы второго поколения, родившейся, самое позднее, в первый миллиард лет после Большого взрыва. Первое-то поколение звёзд — голубые и даже фиолетовые сверхгиганты — выгорели и взорвались очень быстро, породив вторичные газопылевые облака. И из их обломков родились голубые, белые и жёлтые звёзды второго поколения, с богатыми кислородом, кремнием, железом и никелем планетами.

Наше Солнце — звезда уже третьего поколения.

Казалось бы, какой смысл копаться на трупах давно погибших систем? Что здесь можно найти интересного, чтобы посылать промышленные корабли и горняков на мёрзлые куски камня, где никогда не заканчивается ночь? Но интерес есть, и немалый.

Опыт исследователей Содружества говорит о том, что именно на планетах, переживших экстремальное раздувание своих звёзд, а затем так же экстремально замёрзших и миллиарды лет болтавшихся в пространстве под воздействием космического излучения, можно найти весьма любопытные минералы. Наши гравикомпенсаторы работают на кристаллах, сформировавшихся на одной из таких планет. Тоу, в чьём пространстве находится месторождение, неслабо за них берут, но затраты окупаются многократно. Представляете экономический эффект, если мы тоже раскопаем источник гравикристаллов? Потому найти такую "звёздную могилку" — большая удача для исследователей. На планетах обязательно что-нибудь полезное отыщется.

Я медленно смещаю "Арго" к указанной Томом точке, попутно сканируя поверхность мёртвой планеты всеми доступными способами. Дружище прав, там действительно что-то не то с гравитацией. На трёхмерной гравитационной модели зияет яма в четверть планетного радиуса, а глаза видят ровное, как херсонская степь, невысокое плато. Надо будет запустить рой роботов-буров, пускай добудут образцы породы с разных глубин. Не может же там быть гигантская пустота. Даже на умершей планете полость таких габаритов давно бы провалилась.

На борту, если честно, царила скука. Побочный эффект небольшого коллектива в замкнутом пространстве корабля. Да, по вечерам мы ещё собирались в кают-компании, устраивали просмотр фильмов, развлекались логическими играми или травили анекдоты. Но с какого-то момента это стало происходить всё реже. Эпопея на Аашаше немного "взбодрила" нас, но это быстро сошло на нет. А сейчас и вовсе предстояла рутинная геологоразведка. И я не придумал ничего лучше, подшутить над экипажем. Сформировал виртуальный образ самого натурального домового из детских сказок, смонтировал на одном из бортовых ботов-ремонтников хороший голопроектор... Тома я напугал так, что он аж подпрыгнул, издал какой-то нечленораздельный звук и выронил игровую консоль. Его можно понять: открывается дверь, и в каюту, по-хозяйски подбоченясь, входит эдакий домовой Нафаня, ростом и комплекцией напоминающий волосатую табуретку с огромными глазами-плошками и носом-картофелиной.

Мой новый образ самым неприличным образом заржал, видя отвисшую челюсть и выпученные глаза лучшего друга.

— Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие, — пробурчал тот по-русски, догадавшись, кто к нему пожаловал. — Предупреждать надо.

— Тогда сюрприза не получится, — скрипучим голосом ответило лохматое существо — то есть мой новый образ. — Ладно, Том, не дуйся. Хотел тебя немного развеселить.

— Я весел, как музыкант на похоронах, чёрт возьми, — ругнулся дружище, пинком отшвырнув игрушку в угол. Консоль глухо стукнулась о композитную стенку и сиротливо откатилась под столик. — Непруха, блин, со всех сторон. Кофе купил, не посмотрел на этикетку. Китайский. Китайский, Майк! Ещё радовался, идиот, что с хорошей скидкой... Потом скачал новый релиз игрухи, пока на базе были, и сразу не опробовал. А там полная фигня, ведомые — конченые дебилы. На самых простых заданиях тупят, и меня валит первый же фриц, зашедший с хвоста. Тут ты ещё решил образ сменить, тоже мне, звезда Голливуда...

— Будет тебе на жизнь жаловаться, Томми. Ищи радость в серых буднях, — осклабился мой "домовой". Вернее, "бортовой". Зрелище, признаться, не для слабонервных: улыбочка на пол лица из-под бородищи. — Как говорил Козьма Прутков...

— Майк.

— Чего?

— Иди к чёрту.

— Всё так плохо?

— Да.

— Ну, извини, — я принял свой обычный облик. — Шутка не удалась.

— Да уж, клоун из тебя неважный, — огрызнулся Том, плюхнувшись на стул. — Будешь искать работу в цирке, наймись уборщиком. Вместо робота.

Потом мы пошли на сближение с новооткрытой системой, и обида была забыта. Том просто не умел надолго обижаться. Но проблему скучающего экипажа нужно как-то решать. Это сейчас мы все будем загружены работой. После отправленного на станцию отчёта снова наступят тягучие дни, или даже недели, когда ничего не происходит.

Кажется, безопасников серьёзно натаскивают по психологии? Надо будет посоветоваться с Эрнестом. Или в будущем не браться за длительные миссии.

— Классическая отрицательная аномалия, — усмехнулся Виктор Петрович, изучив полученную компьютерную модель. — Обычно залежи минералов любого происхождения и свойства дают повышенную плотность гравитационного поля по сравнению с окружающей породой. Либо сама порода, в которой сидят кристаллы, достаточно плотная, чтобы создать аномалию, достаточно вспомнить классику — алмазы в кимберлите. Бывают и исключения, когда минерал менее плотный, чем порода. Но не в этом случае: взятые образцы в среднем имеют плотность более пяти грамм на кубический сантиметр. Вот что аномально.

— Сканирование не выявило пустот, — добавил Эрнест. — А это означает, что мы имеем дело с залежами чего-то нетипичного.

Морган, потыкав пальцем в поверхность своего продвинутого коммуникатора, выдал на обзорный экран какую-то диаграмму. Если я не ослеп, это результат спектрального анализа образцов, взятых первыми разведботами.

— Видите? — Джимми указал на пики разноцветных кривых. — Элементов тяжелее никеля практически нет. Медь — в следовых количествах. Классическая планета звезды двойной солнечной массы второго поколения. Зато изотопы... Все как один стабильные, но все — нетипичные. Один углерод-тринадцать чего стоит. На Земле его распространённость не более одного процента от всех атомов углерода, а здесь — девяносто. То же самое насчёт серы и железа.

— Простите дилетанта, — я изобразил деликатное покашливание. — Чем эти изотопы отличаются от тех, которые мы знаем?

— Во-первых, атомной массой. — Джимми явно обрадовался возможности просветить очередного неуча. — Во-вторых... Нет, химически углерод-тринадцать совершенно такой же, как и углерод-двенадцать, и менее стойкий углерод-четырнадцать. Горят они одинаково хорошо. Но в теории — пока на практике это сложно проверить, найти их в больших концентрациях пока удавалось одним тоу — нетипичные изотопы могут создавать нетипичные межатомные связи. А, следовательно, кристаллы и соединения с нетипичными свойствами. Вы же знаете состав гравикристаллов. Их основа — железо-пятьдесят семь уникальной кристаллической структуры, и длиннейший хвост самых различных примесей. Здесь этот изотоп железа, кстати, тоже преобладает над типичным пятьдесят шестым. Так что, господа, нам крупно повезло. Мы наткнулись на космический склад редких, но стабильных изотопов.

— Видимо, у звезды-прародительницы, в которой они образовались, было редкое чувство юмора, — не без иронии проговорил Том. — Как знала, что явятся однажды такие любители редкостей, как мы, и насинтезировала их на целую планету.

— На две, если быть точными, — сказал я. — Вторая дальше от ...центра, но она близнец этой.

— Тем более. Две планеты, набитые редкостями. Ну, что, готовить пару ботов-копателей?

— Для начала мы должны уяснить, что ищем, — резонно заметил Щербаков. — Итак, имеем планету, состоящую в основном из редких изотопов. Имеем плато, под которым наблюдается отрицательная гравитационная аномалия при средней плотности образцов выше пяти. Знаем состав и структуру гравикристаллов, которые невозможно получить в земных условиях... Какие выводы, коллеги?

— Не может быть... — прошептал побледневший Морган. — Это же чистая теория...

— Антиграв-кристаллы, — Эрнест был не так эмоционален. — Что ж, позитроны тоже некогда считались чистой теорией. В гравикристаллах, согласно теории, достаточно "вывернуть" кристаллическую решётку, чтобы они при пропускании слабого тока не создавали гравитационное поле, а разрежали его. Кто знает, какие условия были на этой планете, пока звезда умирала? Быть может, именно те, что надо.

— В любом случае это следует подтвердить изысканиями на поверхности, — Вуур впервые за всё время решил поделиться своим мнением. — Но если теория подтвердится, и Земля получит исключительное право на разработку, это значительно продвинет транспортные технологии. Сначала ваши, а затем и всего Содружества.

— Спускаем сперва роботов, — произнёс я, сделав свой, капитанский вывод из услышанного. — Если они действительно найдут эти кристаллы, готовьтесь к спуску в самолёте и скафандрах высшей защиты. Вы ж не удержитесь от прогулки.

— Не удержимся, — усмехнулся Эрнест. — Учёный везде должен сунуть нос, иначе грош ему цена.

Хотел было ядовито припомнить, скольким учёным стоили жизни любопытство и длинный нос, но удержался. Разубедить их не получится, а брюзгой и неприятным типом прослыть — как пить дать.

— Готовьте программу, — сказал я. — Пойдут два копателя и два роя сборщиков. Сделайте поправку на космическое излучение. Фон на поверхности повышенный.

Сюрпризов здесь ожидать не приходилось. Ни тебе астероидов, ни звёздных вспышек. От летающих камней систему напрочь вычистила сама звезда на стадии красного гиганта, а вспышки... Они этим останкам даже и не снились. На кладбище-то оно всегда тихо и спокойно. Разве что излучение космоса, от которого уже давно не прикрывали магнитные поля умершего светила и планет, но на то и придуманы жёсткие вакуумные скафандры высшей защиты, чтобы уберечь в своём напичканном электроникой нутре хрупкие сгустки жизни.

Учёные имели повод достать прибережённую как раз для таких случаев бутылку шампанского. Их догадка насчёт кристаллов со свойствами антиграва подтвердилась. Более того, детальное сканирование обеих планет показало, что залежей этих кристаллов хватит всерьёз и надолго. Залегают, правда, глубоко, но это в наше время не проблема. Теперь антиграв-движки роботов не будут занимать девять десятых полезного объёма, и стоить, как целый автопарк. А земной транспорт смогут быстро переставить на относительно дешёвую антигравитационную тягу. Наконец-то сбудется мечта экологов покончить с эрой двигателей внутреннего сгорания.

Открытие отпраздновали весело и шумно, откупорив не только шампанское, но и чего покрепче. Попутно выяснили, что алкоголь даже в малых количествах делает чуланцев неадекватно эмоциональными. Попросту уболтали Вуура выпить бокальчик брюта. Ему тоже стало весело, правда, ненадолго: уснул, бедняга, прямо за столом, едва не угодив лицом в банальный салат. А наутро экипаж, позабывший, что довольно долго не употреблял ничего крепче кефира, маялся вульгарным бодуном наравне с чуланцем, который всю жизнь вообще не пил спиртного. Его сородичи на весёлых застольях предпочитали нюхать особые цветы, а не употреблять спиритус вини. Один я, что обидно, был трезв, как стёклышко.

— Хоть бы вы помогли страждущему, Джимми, — моё извращённое чувство юмора, раз пробудившись, не желало успокаиваться, и я начал донимать Моргана. — Все выпили, как люди, и только мне отказано в самой простой человеческой радости.

— А чем конкретно я могу вам помочь, сэр? — наш химик не сразу сообразил, чего от него хочет чокнутый капитан.

— Вы как-то признались, что ваше хобби — конструирование ИИ.

— Ну... — молодой учёный смущённо улыбнулся. — Это и впрямь хобби, капитан. Как это по-русски — звёзд с неба не ловлю. Так, студенческая ещё забава, написание ИИ-блоков для бытовой техники. Вы, простите, не примитивный домашний робот, вы человек, и соревноваться в программировании с самим Господом мне как-то не с руки.

— Но вы ведь можете написать какую-нибудь простенькую программку, которая действовала бы на меня, как коньяк, — не унимался я.

Морган весело оскалился во все тридцать два отменно здоровых зуба.

— Простите, сэр, но здесь я вам не помогу, — сказал он, явно сдерживая смех. — Не сочтите за бестактность, но я бы на вашем месте не упустил такой великолепной возможности избавиться от вредных привычек.

Вот шельмец. И не придерёшься, логика железная. Остаётся только посмеяться с ним за компанию и закруглить разговор.

Преодолевшие бодун светила науки пошли писать отчёт об исследованиях планет мёртвой системы. Задача нетривиальная: втиснуть в относительно небольшой информационный пакет самое важное. Мы в неисследованном космосе, между нами и станцией может быть что угодно, от пульсаров до туманностей. И, хотя связь основана на принципах "частиц-близнецов", вернее, феномена частиц, одновременно находящихся в одном и том же состоянии, но в разных точках пространства, космические сюрпризы не исключены. Потому отчёт я всегда передаю пятикратно, со смещением времени передачи на сто минут. Так надёжнее. И, поскольку на сверхдальнюю передачу всегда тратится большое количество энергии, которую нам следует экономить, инфопакеты должны быть компактными. Вот и соображают сейчас на троих в хорошем смысле слова. Их триумф наступит после публикации данных, но заслуженный лавровый венок ещё нужно сплести.

А мы, работяги космоса, поможем чем сможем.

Станция ожидаемо вышла на полноформатную связь спустя полчаса после отправки второго инфопакета.

В разговоре учёных я не участвовал по самой простой причине: переставал их понимать уже на второй минуте. У каждой профессии свой сленг, подозреваю, что от разговора пилотов у наших умников тоже уши дыбом встанут. Но по обилию непонятных терминов учёные стабильно держали первое место. Потому я переключился на свою рутину, отстранившись от их возбуждённой дискуссии, демонстрации образцов, таблиц и графиков. Мне куда важнее стабильность канала связи и исправность систем корабля, чем даже открытие месторождения антиграв-кристаллов. Это, конечно, приятно, но мне тоже нужно делать свою работу.

Кстати, о работе.

Наверное, уже давно не секрет, что космические пилоты, в особенности командиры кораблей, помимо штатной инструкции имеют инструкцию секретную. Да, да, это относится даже к пилотам гражданских лайнеров. Мало ли, какая фигня на борту случится. Согласно этой инструкции капитан в нештатной ситуации наделялся диктаторскими полномочиями. Соответствующие голосовые команды — разумеется, в комплекте с авторизацией командира и его биометрическим профилем — всегда вшиты в ИИ бортового компьютера. Однажды мне пришлось воспользоваться своим правом, и это спасло восемьсот жизней.

Но очень малый круг посвящённых знает, что инструкцией предусмотрены не только аварии и прочие несчастные случаи. У меня есть соответствующие полномочия на случай бунта экипажа или попытки его захвата врагами любой известной расы. В том числе и человеческой. В этом случае я получаю право как вооружить команду "Арго" и приказать открыть боевые действия против десанта противника, так и наоборот, разоружить её, а затем карать и миловать. Расстрелять не смогу, но разгерметизировать корабль до того, как бунтующие доберутся до скафандров или спасательных капсул — успею. Слава богу, на практике применять это не довелось и, надеюсь, не доведётся. Но, помимо диктаторских полномочий, капитан корабля получает секретный индивидуальный код прямой линии связи с начальством отдела безопасности станции или планеты приписки. А также кодированные фразы, означающие, что оное начальство вызывает его самого.

Я компьютер, мне не надо делать морду ящиком, завидев эту невинную с виду фразу на экранчике личного коммуникатора. Я просто получил её в виде коротенького текстового сообщения.

"Прогнозируются солнечные бури в вашем районе, следите за магнитометрами".

Что ж, удачный момент: открыт канал связи со станцией, и никто не обратит внимания на тоненькую ниточку приватного разговора. Тем более, в режиме нейросвязи.

"Показания магнитометров в норме, но мы отслеживаем изменения, — немедленно отозвался я — такой же кодовой фразой. — Капитан Кошкин на связи".

"Полковник Лемешев", — представился мысленный голос, и я вспомнил этого человека. Невысокий, квадратный, совершенно седой в свои полста с небольшим, человек с холодным взглядом желтовато-карих глаз. Начальник даже не отдела безопасности, а особого отдела в самом отделе безопасности. Того самого, что должен следить не за внешними угрозами или излишне длинными языками сотрудников военных баз, а за высоким начальством. Эти напрямую подчинены даже не Генштабу, а всеземному министерству обороны. Вернее, конкретно его главе и тем, кого министр наделит особыми полномочиями. Соответственно, и отбор в этот отдел тоже особый.

"Мне сообщить личный код?" — полковник неверно истолковал моё молчание.

"Нет, не нужно, товарищ полковник. Я вас помню".

"Очень хорошо, товарищ капитан, — в его мысленном голосе мне почудилась холодная ирония. — Эрнест очень лестно о вас отзывается. Говорит, у вас стальная выдержка".

"Просто я тормоз, как все пилоты, — я не удержался и съязвил. — Пока испугаюсь, уже бояться нечего. Извините, товарищ полковник, но разговор о выдержке меня настораживает. Что-то случилось?"

"Случилось. Помните Фальконе, аргентинца с "Ариадны", которого вы вытащили с планеты Этна-четыре?"

"Да".

"Он дал кое-какие показания по делу катастрофы его корабля. Даже соглашался на сканирование памяти, чтобы вспомнить самые мелкие детали. Но только недавно врачи сочли его достаточно окрепшим для этой процедуры. Память у него эйдетическая, образная, и мы получили с ментосканера довольно чёткую запись... Я сейчас перешлю вам один её фрагмент. Посмотрите. Кое-что должно показаться вам знакомым".

Файл был сжат для максимально быстрой передачи. Запись с ментосканера, понятно, уступала по качеству записи с видеокамер, да и личность аргентинского итальянца наложила свой отпечаток на воспоминания. Но момент и впрямь крайне интересный. Фальконе был связистом, и как раз заглянул в рубку, чтобы сообщить капитану о внезапном выходе из строя внутренней и внешней систем связи. Вряд ли он придал значение тому, что в тот момент попало в поле его зрения.

На большом голоэкране рубки виднелась картинка с одной из обзорных камер, развёрнутых в сторону кормы. И там, едва заметный, но узнаваемый, болтался сетчатый шар с "тубусом" — хорошо знакомая мне противодесантная армейская мина. Даже слишком хорошо знакомая. Помнится, от разноса движка "Арго" спасла только моя здоровая паранойя.

"Вы правы, это зрелище мне кое-что напомнило, — мрачно проговорил я, затирая не только файл, но и следы его пребывания в кластере. — Значит, нам уготовили судьбу "Ариадны"? Зачем?"

"Затем, что вы были бы пятым исследовательским кораблём, пропавшим без вести в космосе, — совершенно серьёзно ответил Лемешев. — За пять лет. Не многовато ли для одной станции?"

"Диверсант был не с Земли, хоть и человек".

"Ваш диверсант — тупой исполнитель с загаженными идеологией ненависти мозгами. Наверное, вы тоже задумывались, каким образом его внедрили к вам на борт вместо настоящего сокурсника вашего старого друга? Не могли не задуматься. А мы пошли по следу и наткнулись на два подозрительно своевременных самоубийства. Официально дело остановлено за отсутствием обвиняемых, но неофициально, через третьи руки, кое-что узнать удалось... Эрнест сейчас говорит с коллегами по учёной части, но у него на коммуникаторе уже лежит свежая инструкция. Вам придётся работать вдвоём, чтобы избежать нестыковок и утечек. Чуть позже он сообщит вам некоторые подробности. А я пока должен сказать лишь одно: в последние два года на некоторых кораблях нашего космофлота наблюдается ненормально большое количество рапортов о переводе в течение первого полугода службы. Все они, до единого, приписаны либо к пограничной базе "Кеплер", либо собственно к Земле... Ваш брат служил на "Кеплере", в персонале самой базы, мы уже аккуратно расспросили его. Факт подтвердился. Так что будьте крайне осторожны в общении. Особенно с земными кораблями".

"Постойте... "Кеплер" — это же самое угрожаемое направление, если речь идёт о хебеарах, — мне стало не по себе. — Я сам на том векторе срочную проходил. Если там что-то не так, то..."

"Дело не в хебеарах, — или мне показалось, или Лемешев поморщился при этих словах. Выражение соответствующее. — Дело в нас самих. Вы никогда не узнаете всего, и это естественно. Но повторяю ещё раз: будьте крайне осторожны в общении. В особенности вы, лично. Если "Ариадну" хотели просто уничтожить, попутно скрыв кое-какие следы, то вы должны были, лишившись хода и связи, остаться в целости и сохранности. Таково было задание диверсанта. Вывод?"

"Им... ну, этим самым, кто его послал — за каким-то хреном понадобился я сам".

"Ещё выводы?"

"На станции стукач. Возможно, не один".

"Теперь понимаете, почему я дважды попросил вас быть осторожным?"

"Я понял с первого раза, товарищ полковник".

"Родственники всех членов штатного экипажа "Арго" уже на станции. Передайте пилоту Бэйнсу, что к его старикам и брату уже пытались подкатить, как бы между прочим. Когда те отказались передавать Томасу ненавязчивые просьбы этих людей, последовали завуалированные угрозы. Слава богу, у Ватикана тоже хорошая служба безопасности. Когда Филипп Бэйнс сообщил церковному начальству об инциденте, епископ поднял своих людей и связался с нами. Теперь Бэйнсы в безопасности".

"Вы сказали — семьи штатного экипажа. А Морган?"

"Этот полёт на борту "Арго" для него единственный, после него он ещё долго будет работать в весьма закрытом институте. Но я понимаю ваше беспокойство, товарищ капитан. Эмили Морган с сыном проводила отпуск в обществе своих друзей-молодожёнов, и несколько дней назад вышла на работу. Скрытое наблюдение за ней и мальчиком ведётся. Пока не замечено ничего подозрительного ни за ней, ни за её друзьями".

Какой странно беспечный тон. Вряд ли полковник упустил такую деталь, как родню Джимми и их окружение. Значит, темнит Лемешев, ой, темнит. Видимо, мне по рангу не положено владеть информацией по этому вопросу. Что ж, намёк понял.

"Кроме рекомендации быть осторожным, будут какие-то распоряжения, товарищ полковник?"

"Да. Миссия "Арго" в связи с этими кристаллами снова будет прервана. Вас вызовут на станцию и возьмут под усиленную охрану под предлогом чрезвычайной важности открытия. Ваша задача — отслеживать, но ни в коем случае не пресекать попытки проникновения в вашу базу данных. Пресекать будем мы".

"Принято".

У безопасников такое же обострённое чувство долга, как и у пилотов. Эрнест как-то в приватном разговоре намекнул, что в СБ невозможно просто так явиться с заявлением "примите на службу". Таких отшивают с порога: либо интеллектом не вышли, раз сами навязываются, либо цели у них совсем не те, что надо. За потенциальными кандидатами тщательно следят ещё с последних лет школы, наблюдая за результатами их тестов. Отбор проходят не только те, у кого, как я уже говорил, обострено чувство долга. Потенциальный безопасник должен максимально чётко осознавать, в каком мире живёт и какова цена этому миру. Потому все коллеги Эрнеста знают настоящую и максимально полную историю человечества на уровне профессора-историка, а не школьно-институтский облегчённый вариант. И все они — без исключения — однажды стояли перед выбором: либо использовать свои выдающиеся, но далеко не самые светлые способности ко благу себя любимого, либо стать ступенькой на пути восхождения человечества из лужи кровавого дерьма. Вторые как раз и становятся безопасниками, и потом внимательно послеживают за первыми, дабы чего не натворили. Ибо слаб человек, а искушения, случается, бывают непреодолимы.

Зато тем, кто прошёл этот жесточайший отбор, можно верить больше, чем себе самому. Убедился. Эта рыба не только не гниёт — она вполне жива и здорова, чего и нам всем желает. А вот в армейском "пруду" явно повеяло гнильцой. И раз кто-то уже два года проводит тихую обработку рядового состава некоторых кораблей земного флота, с выдавливанием неугодных на другие борта, то дело начало откровенно пахнуть керосином. Заговоры среди военных всегда чреваты морем крови, и потому СБ наверняка будет давить их на стадии "момента наибольшей неготовности". Того самого, который предшествует моменту наибольшей готовности.

Всё это замечательно. Но очень хотелось бы знать, какую роль во всей этой кутерьме играю я. Ну, человек в компьютере. И что? Я даже сам себя скопировать толком не могу. Все мои псевдоличности в отсутствие даже самого узкого канала связи со мной-"главным" почти мгновенно вырождаются в обычных ИИ. С потенциальными путчистами у меня непреодолимые идеологические разногласия, и я достаточно прост, чтобы тупо послать их на старинную букву "хер". Мои родные под крылышком безопасников, и сколько бы стукачей на станции ни водилось, до семьи не доберутся. Шантаж отпадает. В случае попытки захвата "Арго" загоню экипаж в скафандры и открою люки. В самом неприятном случае, есть древнее, как мир, заклинание "format c:". Работает даже на квантовых ядрах, а поскольку носитель псевдонейронный, информация уничтожается практически мгновенно. При любом повороте попытка захвата моей квантовой персоны закончится эпическим обломом, и я подозреваю, что условный противник об этом знает. И раз возня вокруг наших семей продолжается, делаю неприятный, но неизбежный вывод: противник почему-то уверен, что сможет меня использовать. А я не знаю, как и зачем, и это меня напрягает.

Что ж, поживём — увидим.

Актёрские способности у меня никакие, но, кажется, мне удалось достоверно изобразить некую степень удивления при известии о возвращении на станцию. Щербаков и Джимми бурно радовались реакции коллег, предвкушали громкие доклады и продолжение исследований образцов. Эрнест в ответ на мои скептические шуточки, едко заметил:

— Приземлённое ты существо, Миша, хоть и пилот, — усмехнулся человек-гора. — Да эти кристаллы у нас с руками отрывать будут.

— Вот именно. Как бы не оторвали, вместе с руками, — ещё скептичнее проворчал я.

— На то специальные ведомства имеются. Мы не такие уж беззубые, как ты думаешь... Кстати, премиальные нам насчитали очень даже неплохие. Как думаешь распорядиться? Опять семье перешлёшь?

— Половину — семье. На другую половину кое-что закажу, — признался я, сознавая правоту Эрнеста. — Я хоть и компьютер, но и у меня тоже кое-какие прихоти имеются. Не всё же некоторым.

— Теряюсь в догадках, что же именно тебе в голову взбрело, — иронично усмехнулся Эрнест. — Ну, хозяин — барин. Покупай, что хочешь, лишь бы это нам не помешало.

— Хорошо, что ты предупредил насчёт этого парня, Джимми, — я не очень-то хотел говорить о серьёзном, но не получалось. — А то моя паранойя уже разыгралась, хотел делиться с тобой подозрениями.

— Насчёт него не волнуйся, — Эрнест перестал усмехаться, возвращаясь в образ угрюмого громилы. — Он — Морган. Морганы никогда не станут стопроцентно нашими, но и за ту команду играть не будут. В данной обстановке это невыгодно. Они всегда были только за себя.

— В том-то и проблема.

— Это исключительно проблема семьи Морганов. Но Джимми выделяется даже на их фоне. С виду сущий ботаник, но даже я не стал бы ему поперёк дороги. Даже я, Миша.

— Круто.

— У него большое будущее, если он продолжит направлять весь свой потенциал на науку. Но боюсь, что его, используя семью как инструмент давления, исподволь наталкивают на мысль заняться политикой, а это плохо. Как бы парень дров не наломал.

— Эрнест.

— Что, Миша?

— Я не пойму... Ты что, хочешь, чтобы я потихоньку отговорил парня от затеи влезть в политику?

— На борту "Арго" у него нет авторитетов. Кроме тебя. Сам не знаю, почему, но ты для него что-то вроде кумира.

— Опять твои шуточки...

— Никаких шуток, Миша, никаких шуток. Просто результат наблюдений.

— Значит, я не такой наблюдательный.

— Ещё не поздно исправить этот недочёт. Работай над собой, и не заметишь, как решишь большинство своих проблем, а оставшиеся решатся сами, — Эрнеста потянуло на философию. Это точно не к добру. — Когда пришвартуемся, не спеши связываться с родственниками. Дождись моего сообщения. Договорились?

— Это похоже не на просьбу, а на приказ.

— Хорошо, можешь считать это приказом.

— Есть, товарищ майор, — с непередаваемым сарказмом произнёс я, формируя свой голографический образ в форме пограничника. Срочную я закончил с погонами сержанта, до капитана запаса постепенно повысили уже на гражданке, по результатам тестирования на сборах и за выслугу лет в должности пилота. — Разрешите выполнять?

— Ты бы поговорил с мозгоправами, — Эрнест покачал крупной, коротко стриженой головой. — Я не спец, но деформацию вижу невооружённым взглядом.

— Правда? — первым порывом было возмутиться — ишь, чего удумал, лезть ко мне в душу — но, не без труда, удалось этот порыв подавить. — Уговорил. Как приедем, обращусь.

Я боялся этого момента, но знал, что рано или поздно у меня начнут, образно говоря, "выпадать заклёпки". Природа миллионы лет творила человека как прочный союз биологического тела и нематериальной субстанции — души. У меня баланс между материальной и духовной сущностями, мягко говоря, нарушен: вместо живого тела — космический корабль и квантовое ядро. Я лишён многого из того, чем обладал раньше, но взамен получил возможности, намного превосходящие человеческие... в каком-то плане. У ветеранов войны с хебеарами, безвозвратно потерявших конечности и получивших взамен протезы, и то срывы случаются, что уж говорить обо мне. То есть я не могу быть нормальным человеком по определению.

А нормальным кораблём? Могу?

Вот, кстати, будет о чём поговорить с психологами.

Стыковка прошла идеально.

Когда док наполнили воздухом и открыли шлюз, экипаж вышло встречать всё начальство в полном составе. Красная дорожка, цветы, приветственные речи — всё, как полагается, когда происходят такие важные открытия. Умники получили свой триумф, да и нам досталось по лучику славы. По листочку лавра из их венков, суп сварить, как пошутил Том. А дальше... Дальше снова намечались самые обычные рабочие будни.

Свой заказ я сделал ещё на подлёте к станции, и ящик привезли в док буквально через пару часов после торжественной встречи, когда красная дорожка была свёрнута, роботы-уборщики подмели пол, а станционные техники принялись за тщательный осмотр моей обшивки. Пока что условленного сигнала от Эрнеста не поступало, значит, выходить на связь с отцом и братом торопиться не стоит. Можно заняться своей покупкой.

Том, как обычно, умчался в жилой сектор станции — покупать кофе и ругаться с поставщиком своей любимой игры. Куда ходили и что делали братья Мацунори, я не знал: японцы вообще скрытный народ, а эти двое были эдакими концентрированными жителями страны Восходящего солнца. Вуур пошёл общаться с соотечественниками, на станции обитала небольшая чуланская диаспора — в основном учёные и торговцы. Он никогда не делал секрета из этих встреч, и всегда делился со мной впечатлениями, когда возвращался на борт. А на вопрос, почему он предпочитает работать среди людей, ответил: "С вами интереснее". Это верно, с нашей колокольни чуланцы несколько занудны. Учёные понятно где: идёт пресс-конференция, где они объявили об открытии антиграв-кристаллов, демонстрируют образцы и графики. Наверное, поэтому от Эрнеста до сих пор нет послания. Занят. И остались мы с Ником Свечиным одни. Земляк закруглял свои дела на борту, передавая данные бригаде технарей со станции, а я... Я занимался своей новой идеей-фикс. Кроме того, у меня после штатной проверки программного обеспечения возникли некоторые вопросы, ответы на которые мог дать только один человек. И я не откажусь ему их задать, пока он на борту.

Ник не просто так подарил мне кучу фильмов на кристалле. Он был заядлый киноман, и даже имел некоторый вес в сетевом сообществе кинокритиков как знаток фантастических фильмов. Он мог наизусть перечислить антологию любого режиссёра, подвизавшегося в этом жанре, начиная с двадцатого века. И чёрт меня дёрнул воспользоваться его обширными познаниями... Словом, когда Ник, привлечённый ненормальной активностью бортовых роботов-ремонтников, сунулся в отсек, где обычно содержались, проверялись и, по необходимости, пересобирались разведботы, его взору предстала картина родом из апокалипсиса. Роботы, не обращая внимания на человека, без малейшей суеты занимались сборкой скелетоподобного металлического монстра. Но не успел Ник отреагировать на это непотребство, как монстр повернул к нему жуткое лицо с горящими алым видеокамерами в глазницах.

— I'll be back, — проскрипел он голосом Арнольда Шварценеггера.

Вот честное слово даю: Ник где стоял, там и сел. Просто взял и сполз по стеночке, попутно ловя отпавшую челюсть. Мне аж стыдно стало. Убрав голограмму, я оставил на виду самый обычный жёсткий каркас робота-андроида. Он тоже скелетоподобен, но не так жуток, как легендарный Терминатор... Надо отдать Нику должное: он быстро сообразил, кому обязан встречей с героем древнего фильма.

— Кэп, ну и шуточки у тебя! — заорал Свечин, вскакивая на ноги и швырнув в моего аватара снятой ещё в коридоре рабочей курткой. — Бляха-муха, так заикой на всю жизнь остаться можно!

— Ладно, Коль, прости дурака, — повинился я. — Каюсь. Тоскливо тут сидеть, как в консервной банке.

— Тебе, б..., тоскливо! Зато нам весело, до слёз ухохатываемся! — обозлился Ник. — У тебя проблемы с головой? Лечись!

И пулей вылетел в коридор. Если верить маячку его браслета, стопы он обратил не к трапу, а в свою каюту. Ещё бы, после такого стресса нужно успокоиться, а не бегать по станции и нервировать безопасников.

Пока я смонтировал на каркас голопроектор и загрузил в него свой обычный образ, мои сенсоры уловили едва слышный шум включённой вентиляции и дымок сигареты. Ник успокаивал нервы. Он редко курил, и всегда именно для снятия стресса. Нужно извиниться перед ним. В самом деле, с чувством юмора у меня, как у любого пилота, не очень, и подшучивание над экипажем может плохо кончиться.

Самые первые модели андроидов немилосердно подвывали сервомоторами. Но с тех пор прошло немало времени, и нынешние человекоподобные роботы мало чем отличались от людей. Они работали швейцарами, официантами, гардеробщиками, и так далее в сфере обслуживания. Некоторые обеспеченные семьи покупали роботов-дворецких и роботов-слуг, или брали их в прокат для организации домашних празднеств. Андроиды без "человеческих" мягких оболочек, усиленные и снабжённые дополнительным оборудованием, входили в состав спасательных бригад или работали на высотных зданиях. Все модификации были снабжены ИИ различной сложности, а также намертво вшитым в "железо" основным поведенческим набором. Дело в том, что андроидов наделяют привлекательной внешностью, а крыша у некоторых представителей вида хомо сапиенс капитально сдвинута. Процент девиантов небольшой, но они есть, в том числе и непроявленные. Так вот, помимо непричинения вреда разумному существу, роботов грузят комплексом защиты от агрессии любого толка в их адрес. Воспылавшего нездоровой тягой человека — кстати, зря пылают, андроиды конструктивно не приспособлены к сексу — ждёт куча неприятных сюрпризов, начиная от парализующего разряда и заканчивая общением с компетентными специалистами. После того, как в сети активно раскрутили несколько подобных случаев, и что за оными воспоследовало, нападения на рукотворную прислугу прекратились. Совершенно незачем провоцировать людей на проявление своих тёмных сторон кажущейся безответностью автоматов. Не надо лукавить и притворяться, будто со сменой общественной формации люди превратились в ангелов. Цивилизация — тонкая плёнка, покрывающая инстинкты, формировавшиеся сотни миллионов лет. Нынешнее воспитание делает эту плёнку чуточку толще, и только.

Я заказал стандартную "спасательную" модификацию, без оболочки и с полезными ништячками. Нейрокластер робота был чист — по моей просьбе оттуда удалили даже базовую систему, на которую обычно "накатывают" нужную версию ИИ — а неизвлекаемая прошивка управляющего чипа мне даже на пользу. Надо будет заново учиться ходить. Я хоть и капитан, но космического корабля, а не яхты, мне зазорно иметь качающуюся походку нетрезвого морячка. А именно её я сейчас и демонстрировал своим же видеокамерам в коридоре. Основательно забытое чувство равновесия при передвижении на двух ногах возвращалось медленно и неохотно. Впрочем, пока я доплёлся до каюты Ника, уже хотя бы не шатался от стенки до стенки.

Коснулся сенсора у двери. Обрадовался, что почувствовал механоэлектронным пальцем его шершавую поверхность.

— Заходи, раз пришёл, — внутренняя связь донесла угрюмый голос старшего техника.

Дверь бесшумно въехала в переборку, а затем, когда я, стараясь не слишком сильно качаться, вошёл внутрь, так же тихо закрылось за моей спиной. Ник окинул меня хмурым, но оценивающим взглядом профессионала. В пальцах зажата тлеющая сигарета, на столе — пепельница.

— Голография — не подкопаешься, — отметил он. — Решил всё-таки обзавестись телом?

— Давно надо было озаботиться, — сказал я, не без опаски присаживаясь на лёгкий пластиковый стул. — Но ты же знаешь нас, пилотов. Мы слишком мало внимания уделяем таким мелочам. А они, оказывается, очень важны. Может, потому и крыша съехала, что забыл, каково это — быть человеком... В общем, прости меня, Коля. Виноват.

— Проехали, — Ник неопределённо взмахнул рукой, отчего частичка табачного пепла упала на столик. — Миш, я реально чуть не обделался. Больше так не шути. Окей?

— Договорились. Но я пришёл не только попросить прощения. У меня есть просьба.

— Только ко мне?

— Нет, — забытым, но давным-давно вбитым на уровень рефлексов движением я сцепил пальцы и попытался ими похрустеть, как встарь. Пальцы робота хрустеть отказались. — Есть одна проблема, которую мы можем решить только вместе, всей командой... Любого капитана с таким стадом тараканов, как у меня, давно бы списали на поверхность, если не упекли в дурку. Меня списать невозможно. За год я так врос в "Арго", что если даже извлекут комп, это будет не просто дикий стресс. Я окончательно съеду с катушек. Так что рапорт о переводе или увольнении мне не светит. Психологи, как мне кажется, сами не понимают, с чем столкнулись, от их рекомендаций я рехнусь ещё вернее. Они мне ничем не помогут. Даже я сам себе не помогу. А вместе с вами у меня есть шанс... остаться нормальным, хотя бы относительно.

— Осознание пациентом того факта, что он болен — первый шаг к выздоровлению, — Ник криво усмехнулся. Затянулся, выпустил струйку дыма. — Не переживай, кэп. Вуур правильно сказал: мы — почти семья. Поможем.

— Спасибо, земляк.

Самый обычный для нас жест. Но за него я готов отдать половину своей квантовой жизни.

За одно простое человеческое рукопожатие.

Ник наверняка слегка смутился, ощутив под голограммой твёрдые, холодные, суставчатые пальцы робота, но виду не подал. Спасибо ему и за это.

Обещанное сообщение от Эрнеста "прилетело" спустя ещё два часа. Всё в порядке. Можно связаться с родными.

Линии отца и брата были заняты: как бы они друг с другом не трепались, Валька умеет зубы заговаривать. Маме я звонить до сих пор не решался. Попросту не знал, в курсе ли она. Ещё доведу родного человека до инфаркта... Коммуникатор Инны был отключён. Она всегда так делала, пока бывала на срочном вызове или в операционной. Нейрохирургия требует максимального сосредоточения. Оставалось одно: набрать номер сына. Если он ходит в школу для детей работников станции, то как раз сейчас должны были закончиться занятия его группы.

Эх, Серёжик... Два с половиной года прошло... Каким ты стал? Знаешь, что со мной случилось, или нет? Считаешь меня героем, как уверял отец, или подонком, бросившим семью ради космоса?

Скоро узнаю.

Его не пропустят в закрытый контур станции, а мне нужно будет хорошо извернуться, чтобы этот самый контур покинуть. У меня полноценная идентификационная карта, но только виртуальная. Физического её носителя не существует в природе — за ненадобностью. Идентификацию можно записать на защищённый чип робота и спокойно расхаживать по огромному космическому городу, но тут претензии ко мне могут возникнуть у службы безопасности. Гуляющий андроид с голографической оболочкой — а робота от человека любой ручной сканер мгновенно отличит — выглядит подозрительно, особенно на военном объекте. Замучают проверками. Выпросить пропуск у Эрнеста? Это вариант, но моё нездоровое самолюбие получит непоправимый урон. Конечно, если придётся выбирать между самолюбием и сыном, выбор будет понятно какой, но доводить до этого не хотелось. Постараюсь вывернуться.

На пограничных базах порядки построже, а в самоволки мы бегали. Причём ещё и ухитрялись не попадаться. Неужели я так постарел и остепенился, что не смогу повторить кое-что из арсенала лихой молодости?

Пожалуй, что и нет. И годы не те, и физические возможности, мягко говоря, ограниченные. Ходить ещё толком не научился, а туда же, через охраняемый периметр проникать. И нет рядом компьютерного вундеркинда Лёхи Кузнецова, способного поладить с любой системой слежения.

Что же мне остаётся? Видимо, только одно: морду кирпичом, и тупо идти через проходную. То-то охрана удивится.

Ради такого случая я сверстал себе голографический образ в парадной форме с капитанскими нашивками и планками наград. Эдакий бравый летун, девичья погибель. Если бы ещё потвёрже держался на ногах, было бы вовсе замечательно... Эх, давненько я не видел себя в зеркале.

Мелькнула мысль, что квантовые компьютеры очень долговечны. Говорят, первые образцы работают до сих пор... Почему-то эта мысль не улучшила настроения. Скорее, наоборот.

Ладно, хватит рефлексировать. Меня сын ждёт.

Сегодня дежурила группа офицера Бъёрнсдоттир — почти полностью состоящая из дам и девиц разных возрастов. Пожалуй, это даже к лучшему. "Морда кирпичом" отменяется, нужен образ героического лётчика. Ну, тот самый, с плакатов — грудь колесом, гагаринская улыбка и оптимизм в глазах. Девочек нужно слегка шокировать, тогда больше шансов, что формальности будут сведены к минимуму.

У андроидов в левой руке обычно вмонтирован защищённый микрочип, содержащий заводской номер аппарата и сведения о владельце. Туда я и записал свою личную идентификацию. На первое время сойдёт, а там придумаю что-нибудь получше. Но теперь достаточно взмаха раскрытой ладонью над столбиком сканера, чтобы на голоэкране у старшего офицера смены проявилась моя физиономия с биографией.

М-да. Я рассчитывал на лёгкий шок, а не на ступор всей смены.

— Приветствую, барышни, — как можно приветливее улыбнулся я, подходя к стойке с турникетом. — Вот, решил наконец использовать своё право на отгул. Как насчёт выписать пропуск?

— Капитан? — Хильд была потрясена зрелищем не хуже своих сотрудниц, до сих пор пребывавших в онемении, но пришла в себя первой. — Как?.. Вы — андроид? Но в вашей идентификации ничего не сказано...

— Только сегодня купил аватара для походов в город и общения с семьёй, — ещё лучезарнее улыбнулся я. — Можешь проверить, не так давно доставили... Хильд, будь другом, выпиши мне разрешение на выход за периметр. Я их... больше двух лет не видел.

Сволочь ты, Кошкин. Скотина. Играешь на слабых струнках безнадёжной старой девы, да ещё спекулируешь собственной семьёй. Лучше бы конфет и шампанского пообещал принести. Вон как бедняга смотрит на тебя. Высокая, кряжистая, некрасивая блондинка сорока лет от роду с легко краснеющим лицом — именно такие и сохнут по женатым пилотам, чтобы ночами рыдать в подушку от неразделённой любви. Так. Чем скорее я отсюда смоюсь, тем лучше для всех.

Ошарашенные дамы оформили мне пропуск в такие рекордные сроки, что я дал себе зарок без упомянутых конфет и шампанского не возвращаться. Заодно внесли поправки в мой личный файл и связались с охраной на выходе. Там дежурили уже крепкие ребята из СБ. Вряд ли им и их начальству понравилась моя идея с увольнительной, но здесь мне здорово помог юридический статус полноправного гражданина. Имею я право на выходные, как любой член экипажа? Имею. Ещё вопросы есть? Нет? Вот и замечательно. С безопасностью на станции порядок? Порядок. Вообще чудесно. А дальше станции я не уйду. Чтобы оставаться личностью в квантовом мозге андроида, мне нужно оставаться на связи с самим собой, обитающим в главном компьютере "Арго".

Суетный город, выстроенный на внутренней поверхности огромного искусственного шара по принципу сферы Дайсона. Правда, роль звезды здесь исполнял большой шарообразный светильник в центре, имитировавший солнце. Масштабы сооружения могли сразить наповал любого, кто никогда не бывал в подобных местах. Это действительно был город, притом не маленький, зрелище горизонта, плавно поднимающегося и, наконец, встающего стеной, слегка шокировало. Вопреки расхожему мнению, высотных зданий здесь нет. Максимум три этажа. Гравикристаллы недёшевы, да и радиус действия у них не сказать, чтобы велик. Как раз на трёхэтажный дом хватит. Выше домов проходили ветки монорельса, где пассажиры в условиях половинной гравитации — это позволяло экономить энергию — обязательно пристёгивались ремнями безопасности к креслам. Ещё выше, куда уже почти не добивали установки искусственной гравитации, проходили грузовые трассы. Искусственное "солнце" болталось аккурат в центре сферы, в полной невесомости. Внутри него находился небольшой реактор, установки, позволяющие плавно менять освещение в зависимости от местного времени, контроллеры положения и маленькие двигатели для постоянной коррекции оного. Говорят, поначалу "солнце" было укреплено на шести гигантских тросах, но после аварийного обрыва одного из них конструкцию изменили.

Город встретил меня не только извечной человеческой суетой, хотя не все встреченные мной были людьми. Это был научный и торговый центр. Здесь сообщали об открытиях и заключали сделки, через город проходила масса грузов. Гражданские причалы никогда не пустовали, и я начал понимать, почему большую часть военных кораблей среднего класса, к коим относился и "Арго", засовывали в доки. Чтобы штатские не глазели лишний раз на то, о чём им знать не полагается. Людей в военной форме, кстати, здесь тоже хватало. Экипажи кораблей, не находившихся в штатных рейдах, отдыхали как умели. Сновали в разношерстной толпе ребятишки на роликах и самокатах, ездили по дорожкам немногочисленные велосипедисты — то, кто предпочитал двухколёсный транспорт монорельсу. С одним таким — средних лет китайцем в деловом костюме и ослепительно белой рубашке, сколотой у воротника вычурной серебряной булавкой вместо старомодного галстука — я чуть было не столкнулся. Китаец, в ответ на мои извинения, недовольно высказался по поводу летунов, позабывших, как вести себя среди людей, и уехал по своим делам, а я остался на перекрёстке у намеченной как место встречи станции монорельса дурак дураком. В самом деле, позабыл. Не грех и вспомнить поскорее.

Ощущение взгляда в спину, в отличие от прочих чувств, вернулось ко мне ...оглушительно. Более подходящего слова я не нашёл. Помню, в лётной академии старался усаживаться на последние ряды в аудитории именно потому, что уставал от постоянных взглядов сзади. Да и терпеть не мог, когда у меня пытались списывать. А сейчас кто-то буквально поедал мою особу глазами. Мгновенно обернувшись, я отыскал в толпе того, кто на меня смотрел.

Серёжка.

Я помнил его двенадцатилетним хулиганистым пацанёнком, а сейчас вижу здорово вытянувшегося парня, до боли похожего на меня самого в том же возрасте.

У меня в буквальном смысле слова земля начала уходить из-под ног: кажется, отказывает блок ориентации.

Здесь было полно народу, но я не замечал никого, кроме сына. Похоже, что и он не видел никого, кроме меня. У него и взгляд был... Затрудняюсь сказать, какой. Взрослый, наверное. Слишком взрослый для четырнадцати с хвостиком лет.

Мы и обнялись, не как папаша с ребёнком, а как взрослые отец и сын. А затем посмотрели друг другу в глаза.

— Привет, па, — голос у сына был подозрительно глуховат.

— Привет, Серёжик, — мой, кстати, тоже не лучше. И... роботы, ведь, не плачут, не так ли?

— Я маме... текстовочку бросил, — сказал он. — Она на дежурстве. Как освободится, прочитает... А ты теперь весь такой... железный, да?

У него голос ломается. Возраст... Только сейчас я сообразил, что под голограммой у меня металлокомпозитный "скелет", и сын не мог его не почувствовать.

— Да, малыш, я теперь... такой, — надеюсь, моя усмешка вышла не слишком виноватой. — Здесь есть где присесть, поговорить?

— Пойдём в парк.

Вот эта маленькая аллейка, засаженная деревцами и кустами — парк? Хотя, да: большие экозоны на такой станции не разместишь, неэффективно. Зато можно отделять кварталы такими вот узкими парками. С дорожками, вымощенными пластиковыми, под древний кирпич, плитками, статуэтками, скамеечками и непременными мамами-бабушками, выгуливающими совсем крохотных малышей. В этом мини-парке даже фонтанчик имелся. Единственное отличие от земного скверика — отсутствие птиц и наличие неприметных столбиков климат-контроля. Рабочий день ещё не окончен, и потому не было большой проблемой найти пустую скамеечку.

На борту "Арго" я долго размышлял, с чего начать разговор с сыном. Напридумывал кучу фраз, навоображал этот разговор в лицах... а потом взял и стёр всю эту дребедень.

— Когда дед рассказал вам? — негромко спросил я, проводив взглядом почтенную старушку, катившую перед собой коляску с внуком. Или с правнуком.

— После того, как нас перевели сюда, — сказал Серёжа. — Собрал всех и сказал: так и так, Миша... то есть ты жив, но в компьютере. Бабушке аж плохо стало, я за её лекарством в комнату бегал. Она потом требовала, чтобы мы звонили на твой корабль, хотела говорить с тобой. Дедушка её еле успокоил.

— А ты? Не разочаровался?

— Па, не говори глупости, — совершенно серьёзно сказал мой четырнадцатилетний сын. — Знаешь, как я обрадовался? Только дедушка взял со всех слово, что мы никому... говорит, ты засекреченный. Тяжело это — молчать. Но всё равно я обрадовался. Ты живой, это главное. А в каком виде — мне, если честно, пофиг.

— Да уж, не каждый может похвастать отцом-компьютером, — рассмеялся я — и это был смех облегчения. Какой камень с души... — Но учти, гонять игрухи на моём ядре не дам. Мне Тома за глаза хватает, тот ещё геймер.

— Что, дядя Том до сих пор с тобой летает? — улыбнулся Серёжка. — А дядя Радик?

— Радик погиб, — воспоминания о друге, которого уже не вернуть, отозвалось глухой болью. — Тогда, на "Меркурии".

— Извини.

Неожиданно возникшую паузу заполнила стайка школьников обоего пола — ровесников моего пацана. У одного из них на хиповатом браслете громко играла минусовка популярной молодёжной песенки, и компания не слишком стройным хором весело голосила под неё. Некоторые даже пританцовывали, не обращая внимания на осуждающие взгляды бабулек. Дома их ждут уроки, и до вечера ещё надо дожить, не помирая от скуки. Потому путь от школы до станции монорельса подростки старались скрасить любым доступным способом. Я уловил взгляды, брошенные двумя или тремя мальчишками на моего сына. Взгляды были завистливыми: наше сходство бросалось в глаза, а иметь родственника в чине капитана космофлота — это круто. Наконец развесёлая компания втянулась в круглое прозрачное здание — лифт монорельса — и в парке снова воцарилось благочиние.

— А мама? Как она?

— Мама... — мне не понравилось то, как тяжело вздохнул и отвёл взгляд Серёжка. — Сложно сказать. Она сидела так, неподвижно. А потом пошла в свою комнату и ревела, как девчонка... Не знаю, па. По-моему, она испугалась.

С одной стороны, испуг Инны можно понять: покойник воскрес. Но с другой... Почему-то в глубине моей бессмертной души возник ледяной комок. Честно говоря, я тоже боялся.

Подозреваю, что разговор с женой будет тяжёлым. Мы с ней оба изменились за это время, и в какую сторону, ещё неизвестно.

...Угощение, вино, радость встречи...

Я опять раздвоился. Впрочем, теперь это моё привычное состояние.

Одна часть меня, как ни в чём не бывало, участвовала в семейном застолье, почти как в старые добрые времена. Разве что снедь и выпивку мог только нюхать. Другая — ощущала пустоту. Будто стоишь на краю пропасти, и всего один шаг отделяет от полёта вниз.

Страх в её глазах. Хорошо скрываемый, подспудный, давящий страх.

Инна слишком умна, чтобы показывать его или устраивать истерики, но меня это не обманет. Она боится.

И боится она — меня.

Наверное, её бы не остановило ни то, что я не человек, ни то, что, говоря условно, могу с ней теперь только дружить. Но в её глазах я увидел своё отражение. То, чем я стал в действительности.

Я больше не тот, кого Инна любила все эти годы. Тот Михаил Кошкин умер два с половиной года назад. Она похоронила и оплакала его. Вместо того, похороненного и оплаканного, внезапно возник из небытия чокнутый компьютер с раздутым самомнением и плохо залеченной социопатией. Я могу быть непредсказуемо опасен, и Инна это чувствует. Спасибо хоть на том, что не пытается "уберечь" Серёжку от общения с таким отцом.

Мама.

У неё всегда было неважное здоровье, какие-то проблемы с наследственностью из-за проживания предков в зоне экологического бедствия. Отец всю жизнь берёг её от сильных переживаний, но от всего на свете уберечь невозможно.

Маме было всё равно, из чего я теперь сделан. На то она и мама, чтобы любить своих детей без всяких условий, такими, какие они есть. Она была счастлива уже потому, что я был рядом.

Отец... Ну, здесь и так всё ясно.

Брат, Валька. Сколько себя помню, всегда был высокомерным и честолюбивым. Зато и требования к самому себе предъявлял запредельные. Потому он полкан, а я всего лишь капитан. Но даже у него подозрительно блестели глаза, когда мы увиделись ...лично.

О Серёжике и речи нет. С сыном мне крупно повезло.

Говорят, бывает на свете и такая любовь, которую не может разрушить ничто. В истории моей семьи она не редкость. Но мне, видимо, не так повезло, как моим прадедам и прабабкам. Мы с Инной стали друг другу чужими.

Не заслужил другого, наверное.

Что ж, придётся жить с этим дальше.

Пусть Инна строит свою жизнь так, как пожелает, я избавлю её от страха, который она испытывает передо мной. Не мы первые, не мы последние. Но, чёрт возьми, почему не повезло именно нам? Может, мы ошибались изначально, приняв друг друга за тех, кого ждали на самом деле?

Я-то этого уже точно не узнаю.

— Па.

— Что, малыш?

— Я тесты сдавал... В общем, я попадаю в программу предподготовки в лётную академию.

— Так рано? — удивился я.

В городе была "ночь": искусственное солнце сделалось искусственной луной, достаточно яркой, чтобы освещать улицы и микропарки. Народу меньше не стало, но сейчас не было видно спешащих деловых людей и нелюдей. Гуляли парами, гуляли компаниями, гуляли в одиночку. Где-то звучала ритмичная танцевальная музыка, виднелись отблески световых эффектов. И ещё одно отличие: с наступлением темноты на улицах стало заметно больше патрулей безопасников. Как ни верти, а деловой и научный центры совмещены с военной базой — дабы никого не вводить в искушение. А где военная база, там солдаты в увольнительных и самоволках. И не только солдаты. То есть присутствие безопасников совсем не лишнее.

— Мне сказали, у меня реакция уникальная, — хмыкнул сын. Мы не спеша направлялись к станции монорельса. — Буду, значит, тоже космическим пилотом.

— Мама не против?

— Была против, дедушка повлиял, теперь нет. Только говорит, чтобы я был осторожнее и не лез во всякое... Па, ты не обижайся на неё, хорошо? Как нам рассказали про "Меркурий"... и про тебя... Маму как будто выключили. Ну, или что-то вроде того. Я не знаю, как сказать. Она с тех пор вообще всего боится.

— Что ты, сынок, я не обижаюсь, — грустно улыбнулся я. — Это тебе впору на нас обижаться, что не смогли... не потянули...

— Да ладно, — сын пожал плечами. — Что я, маленький, что ли?

Время уже к одиннадцати вечера. Через полчаса я должен быть на КПП, причём с бутылочкой литра на три и тортиком размером с колесо от карьерного грузовика. Сегодня мой второй день рождения. Нет, не потому, что я вселился в искусственное двуногое существо и разгуливаю по станции. Сегодня, впервые в этой, новой жизни я окончательно поверил, что я — человек.

Пусть и слегка двинутый, но человек.

Спасибо моим родным и друзьям за то, что помогли найти путь к самому себе. А путь к звёздам и далёким планетам я уж как-нибудь проложу.

Сон разума

Два месяца в доке. Два месяца.

Такой долгий отстой при полной исправности корабля — нонсенс. Но мы вообще... за гранью нормального.

Исследователи космоса, м-да.

Мне ничего не говорили о предстоящей модернизации оборудования, и потому поначалу я готовился к обычной исследовательской миссии. Но в один прекрасный день док взяли под усиленную охрану и подвезли несколько контейнеров с разнообразным барахлом непонятного назначения. Мне, что самое интересное, ни словечка. Я разозлился, выгнал технарей, задраил все люки и объявил, что, пока мне не предъявят соответствующие документы и спецификации, на борт "Арго" никто не поднимется. Я догадывался, что случилась самая обыкновенная нестыковка в действиях двух ветвей одного ведомства, однако свои права тоже знал. Полковнику, что сопровождал груз и команду техников в армейских комбинезонах, моя реакция не понравилась, но он понимал, что на моём месте действовал бы точно так же. Требуемые документы были оперативно запрошены и предъявлены, военные техники получили доступ на борт и принялись монтировать... Боже мой, чего тут только не было! Дальнобойные сканеры, два независимых блока дальней связи, новейшая система сканирования пространства по ту сторону туннеля, вооружение — как явное, так и скрытое, как наружное, так и внутреннее. Полный перечень впечатлял. Я о таком наборе и мечтать не мог. То ли мой рапорт попал в нужное время нужному человеку, то ли начальство, сложив два и два, наконец само сообразило, что одиночный корабль в неисследованном секторе космоса — лёгкая добыча для негодяев разного пошиба. Теперь меня превращали в подобие эсминца, но в корпусе гражданского корабля.

Я довольно быстро привык к андроиду, перестал раскачиваться во время ходьбы, и постепенно настраивал его сенсоры, чтобы вернуть себе почти нормальное ощущение окружающего мира. После двух с лишним лет жизни космическим кораблём это оказалось непросто. Помогало, прежде всего, общение с семьёй, с товарищами по несчастью... то есть, по экипажу, с начальством, со службой безопасности, со штатными психологами, и так далее. Выход из не такого уж большого мирка корабля в кусочек человеческого мира, как все они дружно уверяли, сказался на мне благотворно. На чём основывалось сие утверждение, не знаю: лично я никаких радикальных перемен не ощущал. Разве что ушло стремление к недобрым шуточкам и демонстрации своего машинного могущества. Может, они об этом?

Как-то само собой вышло, что наши родственники, которых поселили в одном квартале, быстро наладили общение между собой. И, когда "Арго" пришло время отправляться в новую исследовательскую миссию, они всей дружной толпой явились на проводы. Понятно, что в закрытый периметр их никто не пустил. Они поступили проще: сняли на полдня ресторанчик и установили прямую связь с бортом "Арго".

Мои пришли все. Кроме Инны.

Ладно. Бог ей судья.

Боль притупилась и больше не мешала нормально работать. Тем более, что ни родители, ни брат, ни сын не отгородились от меня стеной страха. Пожалуй, это было наилучшим лекарством.

— Я подумал над твоими словами... Помнишь Манхэттэн? Да, ты тогда был прав. Наши предки ошибались, и потому проиграли. Тем больше резона сделать правильные выводы из их опыта.

— У меня тоже было время подумать над твоими словами, Стен. Кое в чём ты тоже был прав. Мы с тобой не самые заурядные люди, и можем рассчитывать... каждый на своё место под солнцем.

— Рад это слышать.

— Надеюсь, от меня не требуется ...пока ...предпринимать какие-то решительные действия? Сейчас это было бы несколько неуместно.

— Пока это и не требуется. Но однажды я могу обратиться к тебе с просьбой о некоей услуге и в расчёте на помощь... Честное слово, я в самом деле рад, что ты, поразмыслив, пришёл к тем же выводам, что и я когда-то. Сожалею, что пришлось несколько ускорить ...это событие, но обстоятельства изменились. Нет, прямо сейчас никаких особых событий не произойдёт. И даже когда настанет время, обыватели мало что заметят, а поймут, что происходит, и вовсе единицы. Но однажды, и довольно скоро я снова приду к тебе.

— Договорились.

— Опять на полгода, — бурчал Том, просматривая карту сектора и список возможных целей. — Наверняка опять притащимся на станцию раньше срока. Майк, не знаешь, почему нам так везёт?

— Если это везение, то я — кофеварка, — сейчас я сосредоточил всё своё внимание на контроле за системами корабля, андроид пылился в техотсеке. Потому разговаривал с Томом в привычном уже формате внутрикорабельной связи. — Мы не ждём неприятностей, дружище, мы их самым сознательным образом ищем.

— И они радостно идут нам навстречу, — хмыкнул Бэйнс. — Слышь, Майк, у тебя нет ощущения, что мы вот сейчас делаем какое-то дело, считаем себя самыми опупенными первопроходцами, и всё такое, а на Земле эти наши открытия нафиг никому не нужны?

— Так, — если Том завёл такие разговоры, значит, у него в личной жизни опять проблемы. — Откуда пессимизм?

— Майк, наши родные — на станции. Не на Земле. И ты знаешь, почему, — не без мрачной нотки ответил он. — Если они на Земле не могут чувствовать себя в безопасности, значит, там что-то не то.

— Ты только сейчас это понял, да?

— Нет. Я только сейчас осознал ширину надвигающейся задницы.

— Том.

— Что, Майк?

— По-твоему, на Земле, зная об этой ...широкой заднице, ничего не делают?

— Вот не надо меня успокаивать, Майк...

— Я тебя не успокаиваю, Томми, — ответил я по-английски. — Мне тоже, знаешь ли, не по себе от этих новостей. Я хочу сказать, что замес в любом случае будет неслабый. Про бульдогов под ковром больше двухсот лет назад сказано. Но мы с тобой в этой драке всего лишь шахматные фигуры. Пешки... Хотя нет, не пешки. Но и не ферзи. От нас — от тебя, от меня, от наших ребят — мало что зависит. Что можем — делаем. Остальное лучше оставить игроку.

Том набычился, но смолчал, сделав вид, что углубился в работу с картой. Наверное, вспомнил отповедь Эрнеста, когда тот в ответ на его предложения "как нам безопасность корабля обустроить" заявил: "Том, я же не учу тебя, как маршрут прокладывать". Сакраментальное продолжение "...зато каждый встречный лучше всех разбирается в работе службы безопасности" не прозвучало, но здесь дураков нет, все всё поняли правильно. Теперь вспомнил это и обиделся. Он хороший пилот и отличный друг, но тоже страдает старым американским "пунктиком" — стремлением всех поучать. Вроде бы не в начале двадцать первого века живём, и обошлась история с Америкой довольно круто, но "пунктик" у них остался. У кого безобидный, как у Тома, а кому во время учёбы академии и фейс приходилось к тейблу с некоторым ускорением прикладывать. Хорошо, что не наоборот: тот кабачок был старинный, мебель тяжёлая... Тем не менее, я заранее знал, чем это закончится. Том, немного подувшись, скажет: "Ладно, Майк, проехали", — и всё будет как раньше.

— Ладно, Майк, проехали, — сказал он минут десять спустя. — Фигуры так фигуры. Хотя немного обидно, что твою судьбу решают дяди в крутых погонах и дяди с высокими лбами.

— Можно подумать, на других планетах дело обстоит иначе, — хмыкнул я. — Ни на одной ещё не придумали, как обойтись вообще без органов власти.

— Понимать-то я понимаю, но всё равно... Типичный разлад между разумом и чувствами, — Том покачал лохматой головой, сворачивая голоэкран с картой. — Знаешь, я никогда никому не рассказывал, как мои предки оказались в Айдахо. Папаша тоже не особенно распространяется, можно сказать, молчит, как рыба... Была в Нью-Йорке биржа, где торговали красивыми бумажками. И был на этой бирже брокер по имени Дэвид Бэйнс. Гонял циферки туда-сюда, стриг лохов на изменениях котировок. Этого ему хватало на квартиру в центре, платиновые запонки и "бентли". Неплохо наваривался мужик. И тут — бум! — котировки вниз, доллар вниз, биржа в панике, бумажки по полу валяются. Чувак успел сбагрить свой мусор, как только почуял неладное, и в тот день сидел дома, пялился в телик. Или в комп. Неважно. Главное, что он всю эту хрень наблюдал со стороны, из хорошо охраняемого квартала. Это не его машину спалили ниггеры, у которых разом погорели продуктовые талоны. Это не его порвали на лоскутки разорённые лохи... то есть инвесторы, и не он прогулялся из окошка тридцатого этажа до мостовой. В общем, парень то ли что-то знал, то ли у него чуйка была зверская. И, когда по телику и сети начали разгонять туфту про "это русские хакеры виноваты", понял, что дело пахнет уже не палёным, а кровью. Оделся попроще, сложил рюкзачок, сел в задрипанный пикапчик, который купил у какого-то прощелыги чуть ли не прямо на улице, и свалил из города... Ну, ты знаешь, что потом было... К чему это я? Да к тому, что за моего предка тоже кто-то решил. Была ведь у него размеренная налаженная жизнь, но кому-то захотелось крутых перемен, и...

— Том.

— Что?

— Это неудачный пример.

— Почему?

— Ты же учил экономику. Чем сейчас занимаются банки?

— Инвестициями в производство, чем ещё им заниматься.

— А чем они занимались в те времена, когда твой предок имел квартиру в центре Нью-Йорка?

— Тоже инвестициями, но...

— Правильно: в красивые бумажки на биржах. Крутануть денежки и получить за день больше, чем за год сборки каких-нибудь машин. Теперь понимаешь, что в итоге привело к бардаку у вас, да и в мире тоже? Твой предок всего лишь торговал воздухом. Маленьким кусочком воздуха. И считал, что поступает правильно. Но таких, как он, были сотни тысяч, может, даже миллионы... Понимаешь, к чему я клоню?

— Ты хочешь сказать, что он сам выкопал себе яму?

— В то время была большая компания... землекопов, но он был одним из них. Когда хотят урвать здесь и сейчас, да побольше, да без риска, да без малейших усилий, не думают о будущем. Хоть день, да мой. Вчера хапнул — молодчина. Сегодня разорился — блин, пойду напьюсь. А о том, что будет завтра, хоть с ним самим, хоть с тем же заводом, со счетов которого начальство угнало деньги на биржевую игру, никто не думал. Вот оно и накопилось, понемножку, по кусочку, по доле процента, и однажды количество перешло в качество... Нет, я не обвиняю твоего предка. Виноваты те, кто создал условия для таких схем. Их-то потом и прижали как следует. Но доля ответственности лежит и на нём.

— Значит, и на нас лежит доля ответственности за происходящее на Земле, — произнёс Том, поднимаясь с пилотского кресла и потягиваясь. — Может, мы и фигуры. Но иногда и пешка становится ферзём. Мы должны быть к этому готовы.

— Вот именно. Иначе зачем бы меня напичкали всей этой военной требухой? — иронично заметил я. — Кормой чую, развязка не за горами. Но размахивать этими ...новинками стоит только в самом крайнем случае.

— Само собой. Кстати, кто знает, что ты теперь вооружён и опасен?

— Мы все знаем. Четверо офицеров СБ на станции знают. Десяток технарей из особого отдела. Может быть, ещё кто-то в генштабе — ништяки серьёзные, не на всех военных кораблях такие есть.

— Тогда есть небольшой шанс, что твои ништяки кое для кого окажутся сюрпризом, — кивнул Том. — Но порох я бы держал сухим. Полагаться на профи, когда они в шоколаде — это одно, и совсем другое, когда профи того, облажаются. Всякое может случиться.

"Арго" нёсся сквозь пространство, готовясь к туннельному переходу. У нас не было какой-то конкретной цели для первого прыжка. Был список, из которого мы могли сами выбирать, исходя из обстановки. Это затруднило бы поиск, случись что с нами, но и возможным недругам разыскивать нас по всему сектору будет накладно. Эрнест подозревал, что в этом случае усилия наших ...оппонентов будут сосредоточены на станции, где их легче будет переловить. Там они ограничены в средствах. Конечно, ему виднее, он профи. Но почему у меня с каждым днём крепнет убеждение, что нам самим приготовили неплохой сюрприз?

Самое пакостное, что они вообразили, будто я что-то эдакое знаю, или могу узнать. Зря напрягаются. Ничего страшного я не знаю, доступ к базам данных у них наверняка свой есть. Ну, корабль с необычным ИИ — подумаешь, какая цаца. Лет через пятьдесят штатный ИИ вряд ли можно будет отличить от меня. Чем же я так их привлёк?

Наверное, чтобы понять это, нужно мыслить, как они. Вот чего не дано, того не дано.

Ну и бог с ними. Мы просто будем жить и делать своё дело, зная, ради чего стараемся. Том не прав. Земле не всё равно, чем мы тут занимаемся. Просто он привык к красочным шоу, но отсутствие мишуры ещё не означает отсутствия интереса. Значит, и нам не всё равно, как там чувствует себя Земля. А заинтересованность в безопасности родины тоже можно проявлять без суеты и громких слов.

— Сколько бы тут Земель поместилось?

— Четыре целых девять десятых.

— По объёму?

— По массе, — хмуро ответил Эрнест. — Интересно, какой шутник подсунул в список эти координаты? Неужели Глизе 581-три настолько плохо изучена, что понадобилось посылать "Арго"?

— В самом деле, одна из первых землеподобных планет, найденных людьми ещё до космической экспансии... — Виктор Петрович был озадачен не меньше нас с Эрнестом. — Том, почему вы выбрали именно эти координаты для начала миссии? Тяжёлая затопленная планета с тропическим климатом. Здесь невозможно ни колонию основать из-за силы тяжести, ни добывать полезные ископаемые из-за толстой водной оболочки. Здесь есть жизнь в виде свободно плавающих на поверхности океана растений, и только... В самом деле, что мы здесь можем найти?

— Вечно вы всё усложняете, сэр, — хихикнул Том. — Это третья планета от звезды. У второй, которая втрое тяжелее, предыдущая экспедиция засекла спутники. А на спутниках нашлись какие-то там формации. Мы просто повисим немного у третьей, подготовимся, а потом пойдём к цели. Там... жарковато.

— Предупреждать надо, — буркнул Эрнест. — Вообще, это плохая идея — сообщать о цели исследования у самой цели. Не военная база, секретить незачем.

— Майк, это был наезд? — Том явно был настроен пошутить. Прямо как я недавно.

— Это был справедливый втык, — я поддержал Эрнеста. — Впредь постарайся хотя бы мне сообщать, куда ты собрался тащить "Арго".

Система Глизе 581 — это древний красный карлик со свитой из нескольких планет. Всего двадцать световых лет отделяют её от Солнечной системы. Её обнаружили в телескопы одной из первых, и исследовали тоже одной из первых — на предмет наличия разумной жизни или жизни вообще. Нашли целый сонм тёмных, почти чёрных растений вроде водорослей, но никаких признаков животной жизни. Если она когда-то и была, то вода надёжно скрыла её следы. Планеты вращались вокруг карликовой звезды довольно близко и очень быстро. Третья, и та совершала полный оборот меньше, чем за две недели, что уж говорить о внутренних.

В принципе кто-нибудь неприхотливый мог бы здесь даже поселиться. Но не люди, это точно. Мы слишком требовательны к условиям жизни.

На всякий случай я запустил рой ботов-разведчиков, может, отыщут что-нибудь сверх того, что нашла предыдущая экспедиция. А пока автоматы бороздят водные просторы тяжёлой "суперземли", можно немного пощупать спутники второй планеты. Благо, в системах красных карликов расстояния между орбитами невелики, даже обычные сканеры справились бы.

Начиналась обычная исследовательская работа, без особой романтики и приключений. Рутина, одним словом.

Виктор Петрович в ожидании результатов сканирования системы второй планеты и водной оболочки третьей попросил меня провести расчёт орбит с ретроспективой в миллиард лет. Его интересовало, каким образом самая тяжёлая планета — массой в пятнадцать земных — могла оказаться так близко от звезды. Уж больно обширна была система его спутников для такой не слишком большой массы. Два больших планетоида размером чуть поменьше Луны и шлейф из восьми маленьких. И это при полном отсутствии астероидного пояса у системы, пылевой диск за пределами орбиты пятой планеты не в счёт.

— Есть основания предполагать, что это был газовый гигант, — сказал Щербаков, устало присаживаясь во второе пилотское кресло, пустовавшее по случаю отдыха Тома. — А газовые гиганты никогда не формируются так близко от звезды, их родина — холодный пояс за пределами зоны обитания. Вблизи светила они, как правило, быстро лишаются газовой оболочки, остаётся каменное ядро массой от десяти земных до... впрочем, верхний предел нам пока не известен. Части спутников, кстати, планета тоже должна была лишиться, и у меня имеются некоторые основания считать таковым потерянным спутником первую планету системы. Хотя, я могу и ошибаться.

— Я проведу расчёты и представлю компьютерную модель, Виктор Петрович, — ответил мой голографический образ с экрана. — Возможно, миллиард лет — это не слишком большой горизонт для такой старой системы, я попробую просчитать глубже. Но у меня есть вопрос... Если ваше предположение подтвердится, то не ждёт ли что-то подобное Солнечную систему? В смысле, приближение Юпитера и Сатурна к Солнцу и хаос во внутреннем поясе.

— Молодой человек, — Щербаков лукаво улыбнулся. — Солнечная система недостаточно стара для этого, а мы, люди, однозначно не доживём до стадии дрейфа газовых гигантов к Солнцу. Счёт идёт даже не миллионы, а на миллиарды лет.

— Вы правы, столько не живут... Расчёты будут готовы дня через два.

Да. Жизнь — весьма скоротечная и недолговечная штука. Я уже упоминал о старейшинах Содружества — цивилизациях возрастом в сто двадцать тысяч земных лет. По космическим меркам это не срок. Это мгновение, которое и заметить-то мудрено. Но разумные существа при этом дерзают заглядывать на миллиарды лет назад и вперёд. В те края пространства-времени, где им однозначно побывать не светит. Спрашивается, зачем?

Раньше я не находил ответ, который не вызывал бы сомнений. Познать мир — слишком общее определение. Зачем познавать Вселенную, если не суждено прожить сколько-нибудь заметный период времени и освоить не менее заметный кусочек пространства? У некоторых на этой почве даже комплекс неполноценности развивался. Но теперь я знаю ответ.

Не познав, как устроена Вселенная, человек принципиально не может познать самого себя. И наоборот. Это и к инопланетным расам относится. Я переосмыслил древний принцип "что наверху, то и внизу" на новом уровне познания. Разумное существо суть крошечный кусочек, несущий в себе всю информацию о целой голограмме. То есть о Вселенной. Грубо говоря, ключ к познанию мира находится в нас самих. И наоборот. Потому познание одного без познания другого невозможно. А без познания мира во всех его тонкостях и проявлениях невозможно самосовершенствование.

Инь и Ян. Две половинки, сердце которых находится в средоточии их противоположности.

Ой, что-то меня на философию потянуло. Это не к добру. Вселюсь-ка я в андроида и прогуляюсь по кораблю, пока ядро обсчитывает массив данных о системе Глизе 581. Тем более, мне есть о чём поговорить с Колей Свечиным.

Выход андроида из узкого бокса в техотсеке по первому времени слегка нервировал технарей, но они быстро привыкли и относились к этому как к обычному корабельному событию. Хотя я всегда предупреждал тихим звуковым сигналом и миганием зелёного светодиода на дверце. Тем не менее, кто бы ни был на вахте в техотсеке, меня всегда почему-то встречали по стойке смирно.

По графику сейчас должен дежурить Итиро. Его я и застал — с "волшебной палочкой" технического сканера в одной руке и микропаяльником в другой. На столике в углу, под лампой направленного света и большой лупой на тонкой коленчатой штанге, лежал разобранный на части приборчик.

— Добрый день, капитан-сан, — японец не мог удержаться от традиционного поклона: для него я высокое начальство, ничего не поделаешь. Менталитет.

— Добрый день, Итиро, — я ответил кивком, как и подобало "высокому начальнику". — Как обстановка?

— Вышел из строя датчик системы водоочистки. Заменил запасным, сломанный ремонтирую, — с готовностью доложил техник. — В остальном всё в порядке, все системы работают в штатном режиме.

— Ты шесть часов назад сменил брата, не так ли?

— Да, капитан.

— Значит, Таро спит, а Ник должен был уже проснуться... Я прогуляюсь немного, как раз к пересменке загоню робота обратно в ...гараж.

Это не просто слова, это обязанность любого члена экипажа отчитываться перед дежурным по техотсеку о планах использования сложной техники. Андроид не приписан к "Арго", он является моей личной собственностью, но инструкция относится к любой сложной технике, находящейся на борту, и обязательна для всех. Итиро заверил, что примет машину как полагается, и, снова вежливо поклонившись, проводил меня до двери. Уверен, он сейчас усядется за ремонт датчика и провозится с ним до сдачи вахты. Трудоголик, как большинство его соотечественников. Зато Ник будет большую часть смены смотреть фильмы или читать книги, полагаясь на автоматику. Тоже менталитет, что поделаешь. Зато руки у него золотые.

Мой сигнал застал его за умыванием. Наверное. Ничем другим объяснить невнятное: "Шша!" — прозвучавшее в динамике, не могу. Я ошибся: дверь бесшумно въехала в переборку, открыв моим видеокамерам зрелище жующего Ника. На столе стояли пластиковая тарелочка с горкой маленьких круглых бутербродов и большой стакан витаминной смеси яркого морковного цвета. Так. Я ему завтрак испортил.

— Может, мне чуть позже зайти? — спросил я.

— Не, — Коля, наконец проглотив кусок, сделал приглашающий жест. — Ты ж просто так от нечего делать не являешься. Извини, сегодня прямо жор напал, это вторая порция.

— Сходи к Вууру, пускай он твой обмен проверит, — повышенный аппетит в дальнем космосе не всегда признак здоровья, это даже я знал. Мы ведь не натурпродукт едим, а молекулярные концентраты, которые при разогревании принимают вид и вкус разных блюд.

— Знаю я, что это не здорово. Схожу. Только доем сначала... Садись. Извини, кэп, угостить не могу.

— В курсе, — усмехнулся я. — Да у меня и разговор-то несерьёзный, минут на пять.

— Правда? — Коля отхлебнул напиток. — А я уж подумал, что-то случилось.

— С какой стороны посмотреть... Почему ты не отразил в анкете, что в свободное от основной работы время являешься бета-тестером игровых симуляторов?

— Блин... Я не думал, что это имеет отношение к делу.

— Имеет, Коля, имеет. Это раньше я был профаном по части игрушек, а теперь, когда я сам компьютер, а Том запускает свою "Вторую Мировую" на моём квантовом ядре, поневоле стал спецом... Ага, ты уже понял, к чему я клоню.

Я улыбался, но Ник чувствовал себя неуютно. Человека он бы ещё попытался переубедить, но как переубедить тот самый комп, у которого абсолютная память?

— Да я так, подшутить над ним хотел, — сознался он.

— Игру в многопользовательский режим переводил, — подсказал я. — Или играл за ведомого и тупил сам, или персонаж ведомого, не получая команд от тебя, работал по самому примитивному сценарию... Ник, зачем тебе это?

— Потому что он меня достал, — признался земляк. — Сколько его ни проси не вонять кофием на весь корабль, как горохом об стенку. Натуральный реднек. Он забывает, что на борту не один. Приходится иногда напоминать.

— Плиту на камбузе ты подкручиваешь?

— Кто же ещё...

— Коля, — негромко сказал я. — Мне не нужны конфликты на борту. Даже такие. Договоритесь. Монетку бросьте. Устройте виртуальную дуэль, наконец. Готов быть судьёй в вашем поединке. Я не приказываю — по-человечески прошу: прекратите оба впадать в детство. Разберитесь между собой и живите спокойно по новым правилам.

Кажется, на Ника больше всего произвели впечатление мои слова "по-человечески прошу". Он явно оценил.

— Хорошо, — кивнул земляк. — Разберёмся.

Очень на это надеюсь. Иначе "Арго" превратится в подобие Мадридского двора с его интригами и заговорами. Мне такое сомнительное счастье ни к чему.

День уходил за днём, как песчинки в древних песочных часах. Я делал расчёты, Том составлял подробные карты и прокладывал курс, учёные изучали образцы и результаты сканирования, Вуур обнаружил пару новых видов микроорганизмов в пробах воды с третьей планеты, а технари незаметно делали свою работу. "Арго" жил своей обычной космической жизнью.

Наконец всё было готово, и я отдал команду "все по местам". Мы уходили ко второй планете, для более глубокого изучения её спутников. Там и вправду наблюдалось нечто любопытное, хотелось бы рассмотреть поближе.

Расстояния между орбитами планет красного карлика несерьёзные. Планеты не только красочно выглядят в небе друг друга, но даже вызывают приливные волны. Тяжёлая, в пятнадцать с чем-то земных масс, вторая планета поднимала на третьей волну ненамного меньших габаритов, чем звезда. От постоянных катастроф Глизе 581-три спасало отсутствие суши. Толстая водная оболочка медленно вращавшейся планеты лишь приподнималась и опускалась под воздействием гравитации, почти не беспокоя растительный мир. Вторая же планета, с реденькой горячей атмосферой, не вращалась вовсе, хотя была втрое массивнее и, по идее, должна была сохранить момент вращения. Сторона, обращённая к звезде, напоминала дантов ад: раскалённая каменистая пустыня с озёрами и реками лавы в центральной области. Там даже один из моих ботов сгорел, пытаясь взять образец. Попал под лавовый выплеск. Несколько других сумели зафиксировать температуру поверхности около двух тысяч градусов. То есть камень там кипел и испарялся, образуя подобие облаков, которые при удалении от адского центра конденсировались и выпадали в виде огненно-каменного дождя. Дождь из лавы и раскалённых камней — представляете? Жители древней Помпеи, те бы хорошо представили. На терминаторе наблюдались более-менее сносные условия, там теоретически можно было бы установить автоматическую станцию. А ночная сторона "радовала" температурами, близкими к абсолютному нулю. Тонкая ледяная корочка в области, противоположной огненному аду, состояла не из воды, а из замёрзших газов жалких остатков атмосферы. Их основа — метан и аммиак — давала однозначный ответ на вопрос о происхождении второй планеты. Это были останки древнего газового гиганта, втянутого звездой во внутренний пояс. Миллионы лет он, разогревшись до экстремальных температур, терял свою атмосферную "шубу", пока не осталось голое скалистое ядро. Удивительно, как планета сумела удержать спутники. Вероятно, это тоже руины некогда величественной системы. То немногое, что сохранилось от прежнего великолепия.

На первую планету мы даже ботов не посылали. Она вращалась уже в пределах звёздной "короны", а это означало суперэкстремальные условия. Нет, нам там делать нечего.

Уравняв скорость "Арго" со скоростью крупнейшего спутника планеты — по классификации он числился как Глизе 581-2-2 — я выпустил два роя ботов-разведчиков и принялся ждать результаты. Заодно позабавил экипаж, поймав обрывки земного сигнала двадцатилетней давности. Его посылали в направлениях, считавшихся перспективными, с периодичностью в полгода ещё до первой исследовательской экспедиции. Цикл начали почти сразу после более-менее успешного завершения хебеарской войны. Программу свернули, как только в "гражданку" ушли секретные до того военные станции связи нового поколения, позволявшие не зависеть от скорости света. Но сигналы разлетелись по космосу, и время от времени те или иные корабли ловили их, порой в самых неожиданных сочетаниях и с забавными искажениями.

Надо признаться, я не ждал ничего необычного в докладах ботов-разведчиков. Потому-то был, мягко говоря, ошарашен.

Они нашли на спутнике хорошие, перспективные залежи редкоземельных металлов. Довольно компактные, и близко распложенные к поверхности. Из-за полного отсутствия атмосферы этим довольно активным металлам не с чем особо было реагировать, и потому большая часть залежей представляла собой практически чистые металлы или их смеси в окружении горных пород. Но, во-первых, их уже кто-то разрабатывал. А во-вторых, этот "кто-то" копался там совсем недавно, буквально за месяц-другой перед нашим прилётом... М-да. Мы не одиноки во вселенной, это факт. Но на картах Содружества эта система числилась как неосвоенная. То ли кто-то из наших союзников занимается тайной добычей — что вряд ли, редкоземельные элементы не тот куш, ради которого можно рисковать судом и гигантскими штрафами — то ли мы наткнулись на следы деятельности неизвестной расы.

Ну, да. Неизвестная раса. На спутнике, лишённом атмосферы. Около планеты, половина которой — раскалённая печка, а другая половина — колоссальный морозильник. Растения третьей планеты в качестве кандидатов даже не рассматриваются. Значит, это такие же пришельцы, как и мы.

Ситуация с обнаружением следов деятельности иной цивилизации учтена в уставе. Сейчас я должен собрать экипаж, изложить факты и послушать, что скажут спецы.

— Это совершенно бесспорные данные, или нужны дополнительные исследования? — скепсис Щербакова был понятен: он в силу возраста и врождённой осторожности никогда не бросался в авантюры.

— Автоматы обнаружили на породах свежие следы работы горнодобывающего оборудования, — сказал я, выведя на экран крупные трёхмерные снимки поверхности того, что можно было назвать шахтой. — Сечение — идеальный круг. Очень похоже на ультразвуковое сверление, но диаметр этого сверла, гм, несколько нестандартный. У нас просто нет роботов, которые могли бы пробить в скале ход диаметром более пяти метров. А чуть в стороне — отвалы. Пустая порода. То есть совершенно пустая, без признаков содержания добываемых элементов.

— Выходит, некто явился сюда, добыл пару тонн неодима, убрал оборудование и улетел? — спросил Эрнест. — Почему не поставил завод-автомат и не занялся постоянной добычей?

— Это было бы логично для людей и для нас, — возразил Вуур. — Мы тоже поставили бы завод по обогащению добытой руды и не переносили бы его до истощения залежи. Но что мы знаем о логике этой неизвестной расы? Быть может, это были путешественники, которым понадобились конкретные элементы для починки бортового оборудования. Они получили ровно столько, сколько требовалось, отремонтировались и ушли.

— А я бы ещё проверил, нет ли здесь более старых выработок, — подал голос Том, созерцавший карту поверхности спутника. — Мало ли.

— Хорошая мысль, — поддержал его Щербаков, сдвинув очки выше лба. — Капитан?

— Я запущу ещё два роя, пусть покружат, посмотрят, — мысль и вправду дельная. — Может, действительно эту планетку кто-то использует как сырьевой склад. Пришёл, взял, сколько надо, ушёл.

— Тогда они либо живут поблизости, либо у них невероятно дешёвые движки, — хмыкнул Ник. Технари тоже присутствовали на совете — они спецы в своей области, и часто могли заметить то, что ускользало от внимания учёных.

И эта мысль дельная. Стоит проверить эфир на предмет модулированных сигналов... если, конечно, подтвердится, что разработка здесь ведётся периодически. Но почему на моей компьютерной душе кошки скребут? В чём дело? Предчувствие?

Не знаю. Я и вправду всё ещё человек, если неизвестное по-прежнему заставляет меня настораживаться.

И снова рутина. Повседневная кропотливая работа незаметно съедала минуты, часы, дни... Мы вертелись около второго спутника второй планеты, изучая его "сырьевые склады" и разыскивая следы чужих разработок. Идея Тома поискать их дала результат: буквально на второй день мы нашли ещё четыре шахты. В отличие от первой, они были наполовину забиты пылью с поверхности и основательно разрушены приливными силами, вызываемыми близостью к тяжёлой планете и к звезде. Конечно, этому планетоиду было далеко до Ио, спутника Юпитера, где приливные подъёмы коры составляли десятки метров и вызывали многочисленные извержения вулканов, но для обрушения сводов круглых шахт много и не требовалось. Последив за поведением коры спутника и замерив параметры приливов, приблизительно определили время создания этих шахт. Выходило что-то около десятка лет.

Дальнейшее изучение спутника не дало ничего нового. Он был набит редкоземельными металлами, на нём обнаружили явные следы разработки — свеженькую шахту в районе залегания неодима, и четыре туннеля десятилетней давности на месторождении лютеция. Всё. Больше никаких признаков разумной деятельности. Но это должно было заинтересовать Землю. Неизвестно, когда неизвестный разум снова посетит эту систему, и посетит ли вообще, но автоматическую станцию с информацией о нас оставить можно. Даже нужно. О результатах исследований и принятом решении сообщили в отчёте, и теперь отдыхали в ожидании ответа со станции.

Ответили нам, на удивление, с задержкой в сутки. Сообщили, что месторождения редкоземелов — это очень даже неплохо, а станция на предмет контакта с неизвестной расой не помешает. Координаты Земли и так известны всем, кому это было интересно, хоть союзникам, хоть врагам. А человечество на то и содержит сильный военно-космический флот, чтобы недружелюбно настроенные инопланетяне много раз подумали, прежде чем ходить к нам с мечом. Так что и станцию одобрили, и обещали добыть финансирование на отправку горнодобывающего оборудования в эту систему.

Наша миссия здесь окончена. Выбор следующей цели — снова за нами. Хотя и меня, и Тома, и Эрнеста слегка насторожила настойчивость координатора, дважды поинтересовавшегося, куда именно мы намерены отправиться. Раньше у нас был заранее утверждённый план. Теперь выбор курса оставлен на наше усмотрение, и можно было бы понять беспокойство руководства станции. Мол, случись что с нами, они должны знать хотя бы приблизительные координаты поиска. Но в том-то и дело, что запрос исходил не от руководства, и моя приобретённая паранойя разыгралась с новой силой. Полковник настоятельно рекомендовал такие вопросы решать только лично с ним, и никак иначе. Всякие частные расспросы подлежали игнорированию с одной стороны и тщательной фиксации с другой. Посовещавшись с Томом, я выдал координатору параметры двух систем, куда мы не особо планировали заглядывать, попутно сбросив шифрованный "пакетик" на одному мне известный адрес. Если наши ...оппоненты настолько неосторожны, что решились задействовать агентуру на станции, значит, приближается время действовать. Ну, а если я ошибся, и всё дело в излишнем любопытстве отдельно взятого хомо сапиенса, то ему пропишут таблетку от оного. В виде дисциплинарного взыскания.

— У нас пара дней на выбор и новый курс, — Том был бы рад, если бы я снова дал ему возможность выбирать самому, но, получив дружный втык, больше не рисковал разводить самодеятельность. — Что скажешь?

— У нас пара дней на то, чтобы получить ответ... на мой личный запрос. А там уже решим, — произнёс я, появившись на экране в повседневном образе — уставшим после смены пилотом. Хотя я действительно устал, как это ни странно. — Три дня туда-сюда в нашем случае роли не играют, мы вольные птицы.

— В определённых рамках.

— Это да. Но своим временем распоряжаемся сами.

— Ладно. Пойду кофейку сварю.

— Том.

— Что, Майк?

— Как у тебя с артериальным давлением?

— В пределах нормы, — бодро ответил Том. — С чего это вдруг тебя заинтересовало моё артериальное давление?

— С того, дружище, что оно у тебя хоть и в пределах нормы, но около верхней планки. Ещё годик-другой, и придётся делать выбор между кофе и штурвалом... А если не угомонишься, — добавил я, заметив его недовольную гримасу, — то доиграешься до варианта "ни кофе, ни штурвала". Лично меня это не устраивает. Я к тебе, засранцу, привык.

— Какой трогательный эгоизм, — едко заметил Том. — Ну, ладно, ладно, не дуйся. Обязуюсь выпивать в день на пару чашек меньше.

— И включать вентиляцию, — подсказал я.

— И включать вентиляцию, — кивнул Том, мысленно уже предвкушая аромат чёрного кофе. То есть мысленно он был уже не со мной, а на камбузе. — Вы, блин, как сговорились все... заботиться о моём здоровье.

— Нормальный инстинкт самосохранения, — я позволил себе лёгкую иронию. — Потому что от здоровья пилота зависит жизнь экипажа. Это мне можно не думать о давлении и печёнке, у меня их нет. Ты — другое дело.

Я слишком давно и хорошо знал Тома, чтобы предугадать его реакцию. Он, собственно, уже явно сверстал язвительную речь в защиту маленьких человеческих слабостей, коих я, комп несчастный, лишён, и готовился её произнести. Но, то ли у меня помимо воли на виртуальном лице отразилась настороженность с долей растерянности, то ли он сам что-то эдакое почуял... Это действительно было сродни ощущению, будто в совершенно тёмной комнате кроме тебя есть ещё кто-то. Бесшумный, таящийся, но живой. Многие люди чувствительны к чужому присутствию, и я тоже... Это не было чем-то вроде пресловутого "взгляда в спину". Просто рядом с нами кто-то был, и я ощутил его всеми сенсорами "Арго". Словно... словно пространство слегка уплотнилось, что ли... Сам понимаю, как это нелепо звучит, но другого слова подыскать не могу.

— Oh, my God... — выдохнул Том, глядя в главный экран.

Прямо над "Арго" и впрямь пространство "уплотнилось", и из этого кокона темноты без каких-либо спецэффектов проявился... проявилось... Нет, я не знаю, что это такое.

Космический корабль? Слишком "биологичен" с виду, хотя мог бы послужить натурщиком для Сальвадора Дали. Эдакая помесь насекомого с южноамериканским броненосцем, закованная в панцирь из тускло блестевшей серой "чешуи". Живое существо? Вы когда-нибудь встречали живое существо длиной в десять с лишним километров? Мне пришлось срочно корректировать программу маневровых движков, гравитация у объекта соответствующая.

— Э-э-э... Майк, похоже, это наши шахтёры явились, — первым из нас двоих опомнился Том. — Вызывай экипаж в рубку. Программа — контакт.

— Готовлю программу, — голос друга и долг капитана вернули меня в реальность. Вот что устав животворящий делает. — Экипаж в полном составе вызван в рубку по протоколу контакта... Вызываю чужака на всех доступных частотах.

— Блин... Сходил выпил кофейку, называется...

— Это покруче кофе будет, — хмыкнул я, формируя свой голографический призрак вне экрана.

— Да уж, мозги прочищает капитально... Не страшно, Майк?

— Страшно, Том, — наши ещё не добрались до рубки, потому я был откровенен. — Это всегда страшно. Только дураки ничего не боятся... А эти ребята не спешат отвечать.

— Наверное, тоже не дураки, — хмыкнул Том.

Гигантский объект, нависший над нами, излучал какой-то очень странный спектр, но больше ничем себя не проявлял. Исчезла та странная эмоциональная волна, которая предшествовала его, гм, проявлению в пространстве. Кстати, крайне интересный способ перемещения, изучить бы... Корабль — или всё-таки существо? — словно замер, обнаружив на месте финиша что-то чужое.

Если тамошний экипаж расшифрует наше контактное послание, то должна последовать реакция. Неважно, какая. То есть не хотелось бы стать первой жертвой нового межпланетного конфликта, если нас по какой-то причине сочтут врагами. Это было бы крайне обидно. Но и рассчитывать на мгновенный дружеский ответ тоже несколько самонадеянно. Несмотря на это, я продолжал транслировать сигнал контакта.

"Мы — люди планеты Земля. Мы пришли с миром".

Хотя это не на сто процентов соответствовало истине. Не все на борту "Арго" были людьми. Но какая, в сущности, разница?

— И что, целый час вызываем, а ответа нет?

Эрнест волновался. Ясное дело, он наш штатный контактёр, в своё время его квалификация здорово помогла в установлении добрых отношений с жителями Аашаша. Но четырёхрукие гуманоиды хотя бы существа нашего калибра и вполне понятной логики. А здесь... Да кто же там сидит внутри, в самом-то деле? Какие-нибудь разумные медузы? Или вообще что-то запредельное, не похожее ни на одну известную нам форму жизни?

— Молчат, как рыбы. Штатное сканирование тоже ничего не даёт, — сознался я. — Обшивка поглощает излучение.

— Что, даже в рентгене?

— Особенно в рентгене. Мы, вообще-то, тоже не совсем прозрачны в этом диапазоне. На длинных волнах что-то смутно нарисовалось, но я не знаю, что это такое. Может, ты знаешь?

Я выдал на экран результат длинноволнового сканирования. Скажем прямо, не самая чёткая картинка получилась, но уж извините, какая есть.

Явным и недвусмысленным здесь был только контур чужого корабля, а внутри это чудо представляло собой не поддающееся логическому осмыслению чередование пустот и уплотнений разной формы, соединённых изогнутыми трубками. Трубками — очень условное название. Гофрированные и гладкие, круглые, овальные, сложного сечения, изогнутые в самых неожиданных местах и под самыми разнообразными углами... У меня одного возникла ассоциация с кишечником?

— Не слишком аппетитное зрелище, — признался Эрнест. — Если это искусственное сооружение, то его создатели ...э-э-э ...обладают своеобразной психикой.

— На моей планете технику иногда выращивают, основываясь на информации генома живых организмов, — подал голос задумавшийся было Вуур. — Но это ни на что не похоже. Здесь нет симметрии.

— Или мы её не видим, — не менее задумчиво проговорил Щербаков — единственный из всех сидевший в пилотском кресле. — Вернее, не понимаем, по скольки осям и в каких плоскостях она может быть.

— Живых существ на борту нет, что ли? — спросил Том. — Я не вижу на этой схеме ничего похожего на нас.

— Они не обязаны быть похожими на нас, — буркнул Эрнест.

— Тем больше у меня сомнений, что контакт удастся. Бытие, как ты знаешь, определяет сознание. Если бы я был похож на космический муравейник в десяток километров длиной, то моя логика сильно отличалась бы от твоей.

— А ведь ты прав, Томми, — встрял я. — Муравейник. Вот на что это похоже.

— Эй, ты же не хочешь сказать, что там живут гигантские муравьи? — опешил он.

— Да бог знает, кто там живёт, — заговорил Ник, до того молча подпиравший стенку. — Не знаю, как вы, а я чётко вижу три движка с энергостанциями при каждом. Один на корме и два по бортам. Логика, хех... Теоретики... Все мы в одних и тех же законах физики барахтаемся, а значит, и преодолеваем их сходными путями, хоть люди, хоть гигантские муравьи.

Мы все с некоторым недоумением покосились на него. Молчал, молчал, и, наконец, выдал. Притом, вполне логично выдал, чертяка. Вот что значит опыт и мышление технаря.

— Я не чувствую движения внутри корабля, — негромко сказал я, продолжая транслировать картинку на главном экране. — Что хотите, то со мной и делайте, но на том корабле никого нет.

— Завод-автомат? — предположил Щербаков. Он волновался, и от волнения его лоб начал покрываться испариной. — Но не поверхностный, а орбитальный? Если это так, мы напрасно ждём ответ.

— Такую громадину невозможно контролировать без высокоинтеллектуальной автоматики, — возразил ему Эрнест, нервно расхаживавший по рубке с заложенными за спину руками. — Даже у нас ИИ любого космического корабля способен адекватно оценить неопознанный объект и реагировать на его действия по обстановке. Попытка дешифровки незнакомого сигнала будет однозначно, и только если компьютер не справится, задача перепоручается людям.

— Да, но мы не принимаем никаких сигналов с этого корабля...

Что-то странное произошло с моим восприятием. Вроде бы только что был сосредоточен на анализе частотного диапазона излучения чужого корабля, выделив одну псевдоличность для общения с экипажем, а мгновение спустя потерял связь с реальностью. На ничтожную долю секунды, не больше, но компьютеру и этого достаточно. А дальше... Ни в одном языке Земли, наверное, не найдётся слова, чтобы описать то, что я ...почувствовал. Единственный раз за всю жизнь мне довелось испытать нечто, отдалённо похожее — в семнадцать лет, когда нам сообщили, что после многолетней комы пришёл в себя дедушка, мамин отец. Мы с мамой — никого другого тогда в городе не оказалось — помчались в больницу... Дед к нашему приезду уже понимал, где и почему находится, но я на всю жизнь запомнил его растерянный взгляд. Взгляд подавленного человека, осознавшего, что время прошло, а жизни как таковой, считай, не было. Сейчас... Да, это было похоже на внезапное пробуждение больного старика, и его мучительный взгляд: "Кто ты? Где я?.. Кто я?"

Моё сочувствие было услышано, и, кажется, понято.

Был бы человеком, взвыл бы сейчас от ошеломляющего каскада чужих образов и сопровождавших их эмоций, хлынувшего в моё сознание...

Не знаю, сколько прошло времени. Я потерял ему счёт.

Не знаю, заметили ли в рубке мой ступор. Я выпал из дискуссии экипажа, лишь краешком сознания отмечая её факт. Да и была ли она вообще? Сколько секунд там прошло, пока передо мной раскрывалась ...чужая вселенная?

Никакого преувеличения. Любое разумное существо — микрокосм, вселенная. Любое.

Чужак действительно был кораблём, разумным средством передвижения. Он принадлежал к расе, для которой в порядке вещей было подселять свой разум в бортовой компьютер звездолёта, для этого им не нужны были экстремальные обстоятельства. Но вот незадача: раса по какой-то причине вымерла, оставив после себя наследство в виде флотилии разумных кораблей. Когда именно это случилось, чужак не помнил. Очень давно. Поначалу они странствовали в космосе, накапливая знания и разыскивая населённые планеты. Потом начались поломки и сбои, чем дальше, тем чаще. Они разыскивали планеты и планетоиды с нужными минералами, занимались их добычей и обработкой, чинили сами себя, пополняли запасы топлива... но ничего не могли поделать со сбоями в программном ядре, в котором воплотились их личности.

Совершенно естественный процесс старения и увядания, наверняка растянувшийся для полностью искусственных громадин на тысячелетия. Закон природы, которая с момента Большого взрыва не создала ничего вечного и неизменного. Так что я не увидел ничего удивительного в том, что чужаки начали постепенно умирать. Просто наступал момент, и они отключались, переставали отвечать на вызовы и передвигаться. И однажды наш новый знакомец остался один.

Он был настолько дряхл рассудком, что даже не помнил, когда и как это произошло. Он даже не сразу смог проснуться, почуяв мои сигналы, а когда осознал происходящее, принял меня за одного из своих покойных товарищей. Сколько я ни пытался, передавая образы, объяснить свою чужеродность, не доходило.

Так древние старики с угасшим разумом начинают называть своих внуков и правнуков именами давно умерших родичей. Сколько лет этому старцу, и сколько лет назад он в последний раз здраво оценивал реальность, я не знаю...

Кое-как приспособив часть своей личности к разговору с ним, я поспешил "прийти в себя" в рубке... Ох ты, чёрт, да тут всего секунд пять прошло.

— ...что-то странное, — первое, что я услышал, в буквальном смысле вернувшись в собственный голографический образ, было окончание речи Щербакова. — Я бы на вашем месте попытался прослушать эхо на крайних частотах нашего диапазона. Возможно, наша техника не позволяет...

— Простите, — прервал его я. Мой голос был почему-то хриплым, будто от волнения. Хотя, почему "будто"? — Простите, Виктор Петрович. Прошу тишины... Я говорил с ним сейчас. Я его услышал и понял... что мог.

— Так чего ты тянешь, рассказывай! — первым, что меня совсем не удивило, вскинулся Том.

— Подробности чуть позже, через минутку, — сказал я, остро ощущая на себе разгоревшиеся от любопытства взгляды всех семерых. — Пока скажу главное. Это глубокий старик, и к нему, кажется, давным-давно пришёл один из двух докторов — то ли Альцгеймер, то ли Паркинсон. Дедушка стойко принимает меня за одного из своих.

— Их много? — спросил Эрнест.

— Похоже, он остался один, но так этого и не понял. Или не принял.

— Так. А подробности? — поинтересовался Щербаков.

— Теперь насчёт подробностей... Я буду рассказывать то, что сумел понять из этой каши образов, а Том пока проанализирует звёздную карту, то единственное, что из всей принятой информации поддаётся анализу. Меня интересует место и время. Особенно время.

— Как всегда — самое интересное я пропущу, — хмыкнул Том.

— Самое интересное будет как раз у тебя, — возразил ему Ник. — Давай, не ной, а работай.

Это было нелегко — одновременно воспринимать путанные образы космического старца и переводить их на русский язык. Том даже отметил, что загрузка ядра вошла в красную зону, свыше восьмидесяти процентов, и посоветовал немного сбавить обороты. Но я справился. То, на что ушло несколько секунд при прямом эмоционально-образном контакте, вылилось в десятиминутный рассказ. И это при том, что меня никто не перебивал, не задавал наводящие вопросы. Наверное, потому, что самые яркие образы я транслировал на большой голоэкран. Но и после того, как я умолк, ещё минуты две в рубке царила тишина.

Нарушил её Том.

— Майк, — хмуро проговорил он, глядя на результаты обработки звёздной карты. — Глянь-ка на это.

Мне не нужно было подходить к нему, чтобы заглянуть через плечо на экран его терминала. Достаточно было подключиться к его линии.

— Если ты не ошибся с идентификацией маркерных звёзд, то получается...

— Два миллиона сто пятнадцать тысяч лет, плюс минус пять тысяч, — договорил он за меня. И снова — тишина.

Цифра ошеломляла.

Два с лишним миллиона лет — это почти одна сотая полного оборота Галактики вокруг своей оси. Это возраст человечества как разумной системы, изменяющей окружающий мир, если считать от первого каменного рубила, вытесанного руками нашего далёкого предка из рода хомо хабилис. В известном нам секторе космоса попросту нет существа древнее этого гигантского корабля: писатель-фантаст Ефремов был прав, столько не позволяют жить законы термодинамики. Тем не менее, чужак был жив. Наверное, потому, что программа самовосстановления у него ещё работала, не давая загнуться основным узлам. Вот с разумом беда. Разум не выдержал испытания бессмертием.

И тут до меня, дурака, наконец дошла мысль, от которой стало по-настоящему страшно.

Это — моё возможное будущее? Квантовые кластеры практически вечны, если их целенаправленно не разрушить. Так неужели и я однажды превращусь в одинокого маразматика, пережившего всех своих сородичей? В последнего человека планеты Земля?

Смерти все боятся, таков закон природы. Но я видел перед глазами то, что хуже смерти, и впервые с необычайной ясностью осознал мудрость Всевышнего, положившего предел всему, что имеет начало. Малый или большой, неважно. Тогда становится понятен смысл самой жизни — успеть в отведенный ей промежуток времени исполнить своё предназначение. Сделать мир хоть капельку лучше, познать ещё одну частицу бесконечности... и передать эстафетную палочку тем, кто пойдёт дальше. Наверное, только осознание конечности жизни не даёт нам загнить. Наверное. Я не могу это знать наверняка, я всего лишь предполагаю.

Говорят, были люди и не люди, мечтавшие о вечной жизни. В древности случались особи, купавшиеся в крови убитых детей или принимавшие препараты, изготовленные из младенцев. Иногда их судили, и до нас дошли материалы этих дел. В двадцатом веке соответствующе "прославились" нацисты. В двадцать первом всплыли персонажи, продлевавшие себе жизнь пересадкой молодых органов, причём способы добычи "материала", судя по сохранившейся документации, были самые бесчеловечные. Ради органа для одного сверхбогатого упыря в какой-нибудь бедной или охваченной войной стране могли перебить и выпотрошить сотни людей, чтобы найти подходящую по биохимии "запчасть". Не заморачивались даже анализами. Просто тупо валили и вспарывали сотни человек, отправляя за океан самолёты с медицинскими контейнерами. Авось что-то одно подойдёт... Даже не ради вечности — ради пары лишних лет. В моей голове это не умещалось. Но даже если предположить, что медицина найдёт гуманный и эффективный способ бесконечно продлять жизнь, не уверен, что это пойдёт на пользу человечеству. Какой смысл что-то менять в окружающем мире, если не меняешься сам? Какой смысл заводить семью, рожать детей, таких же бессмертных, как и ты? Бессмертие нужно лишь тем, кто ставит перед собой и решает задачи протяжённостью в тысячелетия, не меньше. Мы для этого попросту не доросли.

Не знаю, о чём подумали остальные, но ход их мыслей был, наверное, в том же направлении.

Два миллиона лет. А поговорить не о чем.

Чужак всё забыл, помня только отдельные яркие моменты своей далёкой молодости. Он копил знания, чтобы под конец всё забыть...

И смысл тогда в долгой жизни, если нечему научить других?

— Может быть, я покажусь странным, но древние китайцы были правы, — вздохнул Щербаков, собирая свой нехитрый рюкзачок. — Вы знаете, Михаил, что по их кодексу ответственность перед законом наступала с десяти лет, и прекращалась после восьмидесяти?

— Не знал, — ответил я. Мы, как и накаркал Том, снова завершили миссию досрочно, и экипаж готовился к высадке на станцию.

— Они считали, что со старого маразматика спросу никакого, — Виктор Петрович невесело усмехнулся. — Видимо, имели веский повод так считать... Наша медицина за последние пятьдесят лет так продвинулась, что восемьдесят для нас — только начало старости. Но для этого нужно следить за здоровьем с детства и стараться не встревать в передряги. Я же, к сожалению, не делал ни того, ни другого.

— В вашей анкете есть упоминание об участии в хебеарской войне, но не сказано, в какой роли, — я старался быть как можно более деликатным, но всё равно, кажется, наступил на больную мозоль.

— Роли... — усмешка Щербакова стала горькой. Он застегнул аккуратно уложенный рюкзачок и задумчиво положил на него обе ладони. — Вы не поверите, но я был командиром десантного взвода. Абордажником. Мы первыми оказывались на борту вражеского корабля. Насмотрелись, как вы понимаете, всякого, в особенности, когда приходилось захватывать их конвои с пленными. В тот день, когда объявили об окончании войны, я напился, как... как свинья. Проспавшись, написал заявление на демобилизацию, и поклялся, что отныне не возьму в руки ничего опаснее вилки. Что ж, до сих пор клятву ни разу не нарушил. Хотя отменным здоровьем теперь похвастать не могу: стрессы, ранения, отравления... Ну, да ладно, молодой человек, — он деланно улыбнулся, резко меняя тему. — Я вас утомил своими стариковскими воспоминаниями. Как там ваш большой друг?

— По сравнению с ним вы — молчаливый ангел, — хихикнул я. — Когда не спит, грузит меня нотациями, устаревшими ещё во времена становления ашельской культуры. Потом забывает, что говорил, и начинает сначала. Странно, что он вообще согласился идти со мной. Наверное, решил, что общение с нами будет ему интересно.

— Скорее всего, он решил, что нашёл собратьев. Примите мой совет, Михаил: не разубеждайте старика. Во-первых, вы его огорчите, а во-вторых...

— Он забудет, — в моём голосе прорезалась нотка грусти.

— Он забудет, — подтвердил Щербаков. — Ну, что ж, я готов на выход. Скоро откроете люки?

— Дождусь команды от диспетчера и открою, — ответил я. — Мне тоже не терпится повидать своих.

Андроида я давно активировал и загрузил своей псевдоличностью. Все идут в отгулы, а я что, рыжий? Сдам дела, и к своим.

Когда открылись люки, стал свидетелем исторического события — Том и Ник пожали друг другу руки. Больной кофеман и такой же кофе-хэйтер. Договорились, наконец. Ну, и слава богу.

Нас, что меня сразу неприятно удивило, встречал полковник Лемешев собственной персоной. Протокольно поприветствовав экипаж, он выразил надежду, что ребята смогут хорошо отдохнуть в кругу своих семей, и сразу же, едва мы с ним остались у трапа один на один, вперился в меня пробирающим до моего металлокомпозитного скелета взглядом.

Где-то в глубине души возник и начал разрастаться ледяной ком страха.

— Что-то случилось? — едва слышно спросил я, хотя нас некому было подслушивать.

— Случилось, — так же негромко ответил полковник. — Вас не затруднит, товарищ капитан, если мы на полчасика поднимемся на борт?

Было бы сердце — я бы получил не инфаркт, так приступ аритмии. Но и компьютеру от таких слов тоже становится не по себе.

Продолжение следует.

Поскольку сейчас мы с мужем переживаем далеко не самые лучшие в смысле финансов времена, буду благодарна за любую помощь. Увы, такова наша селяви... :) У нас поменялся номер карты — у старой заканчивается срок действия, её счёт скоро будет закрыт. Кошелёк Яндекс-деньги: 410012852043318 Номер карточки сбербанка: 2202200347078584 — Елена Валериевна Спесивцева. По рекомендации зарубежных читателей завели киви +79637296723 Заранее спасибо!

Заранее спасибо!

В.Высоцкий, "Песня самолёта-истребителя"

Троянская планета — планета, обращающаяся в кратной системе звёзд вокруг одного из спутников основной звезды, которым может являться другая менее массивная звезда-компаньон, например, карликовая звезда или массивный газовый гигант. При этом орбита планеты совпадает с орбитой второй звезды и располагается вблизи одной из двух точек Лагранжа L4 или L5, опережая или отставая от звезды на 60R. Такие планеты могут быть встречены среди экзопланет. В данном случае вторым телом системы выступает не звезда и не газовый гигант, а более массивная планета земного типа. Вероятно, "троянцы" широко распространены в молодых системах, где как правило на раннем этапе формирования образуется большое количество протопланет.

Астрономическая единица — среднее расстояние от Земли до Солнца, около 149 миллионов километров.

Горизонт событий — условная граница чёрной дыры, преодолев которую, не может вырваться обратно даже свет.

Магнетар — нейтронная звезда, обладающая исключительно сильным магнитным полем (до 1011 Тл).

Ашельская культура — культура раннего палеолита. Известны находки орудий этой культуры возрастом около 700 тысяч лет.