* * *
Меня постоянно гложит мысль, что я о чем-то забыла. О чем-то очень важном для меня.
С удивлением обнаруживаю, что ничего не знаю не только о своей предшественнице, но и о своей собственной жизни. Как меня зовут? Где я жила? Была ли в меня семья?
Такое оущение, будто вся предыдущая жизнь стерта из памяти чьей-то заботливой рукой.
От попыток вспомнить хоть что-то болит голова. Я решаю не мучать себя напрасно. Если забыла, значит, оно мне уже не нужно. Значит, ничего важного не было.
Спрашивать же о жизни своей предшественицы боюсь. Не хочу вызывать подозрения. Хоть шимун и настроены ко мне добродушно, но я-то чувствую, что под этим добродушием скрывается страх. Они боятся. Только не меня. Точнее, не столько меня, сколько тот таинственный "дар", который может заставить нун обезуметь и убить человека.
Да и я сама себя боюсь. Одному богу известно, кто я теперь и на что способна. Сижу в своём углу, сложив ноги по-турецки, и разглядываю видимые части тела. Оно не похоже на тело взрослой женщины, слишком изящное, худощавое. Тоненькие ручки и ножки, вместо груди — две еле заметные припухлости. Узкие бедра, узкие плечи...
Я бы дала себе лет 13, не больше. Но Эсти проговорилась, мне двадцать пять, просто я нун — и этим все сказано. Такие, как я, живут дольше обычных людей, медленнее стареют и медленнее развиваются. А ещё слово "нун" женского рода и означает "сосуд".
Вот уж повезло несказанно... Я сосуд для какого-то неизвестного дара. Меня продадут, как вещь, на торгах, и новый хозяин будет решать что со мной делать.
На третью ночь просыпаюсь от собственного крика. Вскакиваю, захлебываясь слезами и чувствуя, как все тело сотрясает крупная дрожь.
— Нун? — ко мне срывается Халида. — Что случилось? Кошмар?
Я трясу головой, мокрые от пота волосы липнут к лицу. Перед глазами стоит Ярыська — семилетнее чудо с тоненькими косичками, пухлыми щечками и расширенными, будто изумлеными, глазами. В ушах продолжает звучать её голос: " Мамочка, когда ты вернешься домой?"
Теперь я вспомнила все. Всю свою жизнь, включая смертельный диагноз и предательство мужа.
Вспомнился дождь. Капли, бегущие с той стороны окна, и размытая тень моего отражения. А потом — яркий свет, ударивший по глазам, и противный писк аппаратуры, среагировавшей на остановку сердца.
Значит, я умерла?
Острая боль зарождается у меня в груди, охватывает все тело, сдавливает, будто в тисках. Горло сжимается, не давая вдохнуть. Так вот, значит, что нас ждёт после смерти! Райские кущи? Как бы ни так!
Вскакиваю на ноги, отталкиваю шимун. Фургон стоит, вокруг царит тишина. Я откидываю полог, спрыгиваю в песок. В глаза сразу бросается темно-лиловое небо, усыпанное незнакомыми звёздами. Они ближе и ярче, чем я привыкла, и нет ни одного созвездия, которое я бы смогла узнать...
В стороне от фургона горит костёр, рядом с ним замерли тени шимбаев.
— Нун? — один из них поднимается мне навстречу. — Куда собралась?
— Я хочу поговорить с Аришманом.
Решительно обхожу повозку. Ящеры тоже спят. Я слышу храп, доносящийся с той стороны. Да и что мне сейчас рептилии-переростки? Я уже умерла! Чего мне еще бояться?
— О чем тебе говорить с господином, глупая нун? Разве тебя не учили покорности? — второй шимбай поднимает с земли копье-электрошокер. В свете звёзд хорошо видны искры, проскакивающие между рожков этого чуда техники.
— Стой! — поднимаю руки. — Я хочу просто поговорить.
— Господин спит, — шимбай качает головой. — Если ты разбудишь его, тебе непоздоровится.
— Вернись, нун, не делай хуже! — слышу позади себя тревожный шепот шимун.
За моей спиной — фургон, впереди — два стражника, тычущие в меня оружием. И я чувствую страх, который они пытаются скрыть за решительностью, написанной на их лицах. Они тоже меня боятся? Даже сейчас, когда я стою одна против них? Господи, что я такое?!
— Иди, нун, на место, — один из шимбаев красноречиво взмахивает копьем, будто птиц разгоняет. — Утром уже прибудем в Филлонию. Выспись, там тебе спать не придётся.
