Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Длинные руки нейтралитета


Опубликован:
14.01.2017 — 22.04.2018
Читателей:
11
Аннотация:
По требованию издательства оставляем лишь первые 9 глав (25% текста).
 
↓ Содержание ↓
 
 
 

Длинные руки нейтралитета


Длинные руки нейтралитета

Пролог

Пришельцы на Землю из чужого мира могут быть дружественными. Они могут оказаться врагами. Но эти не были ни теми, ни другими.

Магистр магии, универсал Тифор-арз, магистр магии жизни и разума Мариэла-руа, лейтенант Малах-од, он же командор, капитан дальнего плавания и кораблестроитель Риммер и дракон Таррот попали в мир Земли с исследовательской экспедицией из мира Маэры, где существует магия. В задачи экспедиции входил розыск Професа, ранее побывавшего в Маэре. Родным языком его был русский. Экспедиция попала туда, куда и предполагалось: в Россию. Но кристалл алмаза, открывающий портал между мирами достаточного размера, чтобы туда могли пройти люди и дракон, был уничтожен. Остались лишь кристаллы, позволяющие переслать мелкие предметы.

Оставшийся в своем мире руководитель экспедиции и глава Гильдии магов Заокеании кандидат в академики Сарат-ир спешно организовал срочное плавание на север маэрского материка за алмазами, одновременно маги-практики пытались вырастить искусственные кристаллы фианита, которые, по прогнозам, могли быть близкими к алмазу по свойствам. Но и тот, и другой подход до поры не принесли успеха. Найденные алмазы оказались слишком малы, а выращивание крупных фианитов оказалось сложной маготехнологической задачей.

Пришельцам не оставалось ничего другого, как вживаться в этот мир и пытаться раздобыть алмаз нужного размера и качества. В России, куда они попали, в то время была Крымская война. Никто из членов экспедиции не желал ввязываться в нее. Но для приобретения алмаза нужны деньги — и маэрцы стали оказывать услуги и продавать товары военного назначения.

Больше всех с маэрцами сблизились офицеры-моряки лейтенант Семаков, лейтенант князь Мешков и мичман Шёберг, а также казачий хорунжий Неболтай. Они же и стали главным связующим звеном между иномирцами и руководством Севастополя.. Маэрские маги и кораблестроитель помогли спроектировать и собрать небольшой высокоскоростной корабль 'Морской дракон' с магическими двигателями и магическим вооружением, и эти же российские офицеры получили командные должности на нем. Пришельцы стали продавать также стрелковое и артиллерийское вооружение.

Иномиряне всеми силами пытались придерживаться нейтралитета. Но история начала постепенно выходить из той колеи, по которой она катилась до тех пор.

Глава 1

Как только лейтенанту Семакову стало известно о десанте союзников в Евпатории, он, помрачнев, заперся в своей комнате и, судя по звукам, изучал карты и занимался писаниной. А потом капитан 'Морского дракона' поехал на бричке в сторону пещеры, где жил дракон.

Принадлежность к разведке приучила лейтенанта анализировать. Из высадки десанта и более чем сомнительного результата обстрела Севастополя с моря следовало, что теперь последует попытка штурма с суши. А раз так — 'Морскому дракону' нельзя базироваться в Севастопольском порту. Нужно некое хорошо укрытое место. И дракон в этом мог помочь.

Надо заметить, что между своими драконы менее церемонны в части дипломатического протокола, чем люди. Тем не менее они соблюдают человеческие обычаи по этой части.

Но и лейтенант постарался быть обаятельным гостем. Хозяину пещеры было предложено местное вино (человек уже знал, что драконы не чураются этого напитка) и закуска к нему — вяленое мясо, изготовленное по армянскому рецепту. Но весьма скоро разговор пошел в неожиданном направлении.

— Таррот Гарринович, нужна ваша консультация по части рытья пещер и, возможно, помощь.

Вся реакция крылатого на эти слова выразилась в движении гребнем. Расшифровать его мог бы человек, несколько лет проведший среди драконов, а таковых в пещере не было. Впрочем, моряк посчитал, что Таррот внимательно слушает — и не ошибся.

— Суть вот в чем: возможно ль вырыть в скальном берегу такую пещеру, чтобы туда вошел корабль величиной с 'Морского дракона'?

Плохим глазомером ни один дракон никогда не страдал. Ответ был:

— Да, такое возможно, и ваш корабль войдет туда без труда. Конечно, по высоте побольше, чем обычная жилая пещера для драконьей семьи. Но ведь у вас будут и дополнительные требования?

Вы угадали, Таррот Гарринович. Нужна такая пещера, чтобы корабль в ней нельзя было бы разглядеть со стороны моря. Посмотрите, как это будет выглядеть на чертеже...

Началось обсуждение. Оно было весьма оживленным:

— ...да, возможно, но как туда попасть...

— ...примите во внимание глубину...

— ...осадка корабля составляет...

— ...это несложно, но со временем, то есть после штормов...

— ...мы это проверить не сумеем...

— ... привлеките Тифора, он даст амулет...

Закончилось обсуждение прямым вопросом:

— И сколько же вам на все это времени понадобится?

Последовал встречный вопрос:

— А какие у вас требования к потолку и стенам?

— ???

— Ну, к степени гладкости потолка и стен.

— Да никаких. Вот только в подводной части выступающих камней не должно быть, а то, неровен час, можем обшивку помять.

— Тогда дело даже проще, чем обычная работа по созданию жилой пещеры. Кхррррм. Скажем, за два... нет, три дня управлюсь.

— И чего же вы хотите за эту работу, Таррот Гарринович?

Не было сказано 'Сколько вы хотите': Семаков вполне разумно предположил, что деньги дракона интересуют меньше, чем предметы.

Крылатый начал перечислять:

— Во-первых, такая пещера стоит хорошего кристалла для воды и еще одного для огня. Первый — голубой или синий, вот такого размера... — и дракон отмерил на когте величину, — а красный... вот примерно такой.

Лейтенант напрягся, пытаясь вспомнить все, что знал о драгоценных камнях. Видимо, что-то ему пришло на ум, поскольку последовало уверенное:

— Полагаю, такие можно найти.

— Вполне, но это не все. Еще я хочу доложить о результатах этой работы на ежегодном собрании магов земли там, в моих краях.

Российского моряка вдруг кольнула иголочка осторожности:

— Не возражаю, но без упоминания о назначении этой работы. Скажем, так: заказчик пожелал пещеру такой-то формы, таких-то размеров... понимаете?

— Согласен, но и это не все.

— Что вы хотите сверх упомянутого?

В тот момент лейтенант мог бы поклясться, что крылатый собеседник смущен.

— Это самое печенье... ну, вы знаете. Поверьте, ни один дракон никогда такого не едал.

Предполагалось, что совещание ближайших помощников Сарата будет посвящено текущим вопросам. По расчетам председательствующего (Сарата) заседание не должно было принести ничего экстраординарного. Не сказать, чтобы прогнозы полностью провалились, но частично — это точно.

Для начала магистр Харир все с той же неубиваемой гордостью предъявил для осмотра очередной шедевр кристаллостроения: фианит размером аж в три четверти дюйма. Исследователь удостоился кисло-сладкой похвалы и пожелания улучшить достижения. Правды ради следует упомянуть, что далеко не все присутствующие разделили скепсис Сарата: кристалл пошел по рукам, а любой вменяемый бакалавр мог прокачать потоки, пусть даже кандидат в академики делал это быстрее и лучше. Но потом разразилась нежданная буря.

Слова попросил лучший гранильщик Заокеании Сафар. Хорошо зная старого товарища, Сарат включил внимание на полную мощность. Очень уж выразительно лицо многоуважаемого Первого мастера намекало на важность сообщения.

— У нас тут имеется так и не преодоленный дефицит кристаллов галенита, — начал гранильщик. — Предлагаю средство против этого...

Если Сафар думал, что по залу пройдет шепоток, то ошибся: все просто слушали. Пожалуй, только двое подумали, что речь не идет о новом источнике этих кристаллов: сам Сарат и Шахур. Они больше всех присутствующих имели причины доверять слову многоуважаемого — еще с тех пор, когда он числился подмастерьем.

— ...использовать вместо галенита универсальный кварц. Пусть даже кристаллы потребуются большего размера, но их-то у нас сколько угодно...

Сафар знал, что говорил. Получение искусственно выращенных кристаллов кварца не считалось проблемой. Да что там: получение цветных кристаллов полагалось намного более тонкой технологической задачей. Для бесцветных требовалось лишь хорошее сырье, которое не нуждалось ни в каких примесях ради получения цвета.

— ...а ты, Сарат, как-то говорил, что при прочих равных универсал должен быть примерно в десять раз объемнее специализированного кристалла. Ну, так вместо дюймового поместим двухдюймовый. Также надо учесть: тот кристалл, который на смену галениту, он одноразовый, значит, можно заложить меньший размер. Не в десять раз больше галенита, а... во сколько-то там.

В зале возник шепот. В нем даже особо внимательное ухо не могло бы выделить фразы конструктивного содержания. Скорее преобладали весьма эмоциональные интонации.

Председательствующий, будучи достойным учеником Професа, почувствовал, что налицо тот самый случай, когда брать слово просто необходимо.

— Поздравляю всех присутствующих, — злейшая ирония прямо-таки сочилась ядом слов и истекала отравой улыбок, — похоже, что тут собрались одни гении от науки. Как замечательно все получилось. Человек без магических способностей ухитрился макнуть мордой в дерьмо высокоопытных магов — и в чем? В том, чем они занимались всю жизнь! Поистине, Первый мастер Сафар, — тут Сарат не поленился встать и отвесить почтительный поклон, — знает ваше дело лучше вас.

Лошадиная физиономия Сафара, следуя пожеланию ее владельца, сохранила невозмутимость, которая, впрочем, была малость подпорчена легчайшей улыбкой.

— Прошу высказываться.

Приглашение прозвучало с настолько ледяной интонацией, что особой борьбы за право слова не наблюдалось.

Доктор телемагии Шахур поднял палец.

— Чего уж там говорить, избаловались мы на специализированных кристаллах, да с изысканной огранкой. Конечно, с ними работать проще. Тут, правда, потребуется подсчитать минимальный объем кристалла-передатчика из кварца, но задача не из тех, над которой мои 'драконы' сломают мозги. За пару-тройку часов справятся. Невелик труд: прикинуть максимум напряженности по формуле Ромена... Хотя, возможно, стоит поразмыслить об оптимизации формы кварца — и с точки зрения полей, и с точки зрения технологии закрепления кристалла в чугуне...

— Не согласен, — жестко отрубил высокопочтенный, — нашим контрагентам срочно нужны боеприпасы, так что для начала простейший расчет, а оптимизация пойдет второй очередью.

— Значит, сегодня к полудню просчитаем, — хлопнул рукой по спинке кресла Шахур, — и тогда ваша бригада, Харир, начнет выращивать заготовки, чтобы уважаемые гранильщики могли приступить к работе.

— Нет нужды, — среагировал Сафар, который по традиции хранил сведения о наличных кристаллах и даже имел на этот счет картотеку, — уже имеются заготовки кварца, двадцать восемь штук, длиной до трех футов, шестиугольной огранки — правда, с разным сторонами шестигранника — и их только осталось нарезать. Вот вам экономия времени.

Дальше обсуждали лишь детали: сама концепция не вызвала отторжения.

Таррот проделал блистательную работу. Офицеры 'Морского дракона' были почти восхищены.

Подобная реакция виделась обоснованной: со стороны моря вход в пещеру казался обычным гротом, не особо глубоким и уж верно неспособным вместить даже небольшой корабль (не говоря уж об опасности приближения к скальному берегу). Глубина у входа в пещеру оказалась недостаточной (корабль пройти мог, но без малейшего запаса), но дракон исправил это. Пусть не семь, но пять футов под килем там получилось. И лишь введя корабль в этот грот, рулевой получал возможность увидеть сравнительно узкий боковой проход в самое пещеру. А там даже было подобие узкого пирса и колодца-выхода на поверхность, каковой, впрочем, увидеть с суши было чрезвычайно трудно: под руководством Неболтая его тщательно замаскировали. Получился обычный бугорок земли.

Но основания для 'почти' тоже имелись. Восторг господ офицеров от такого убежища был малость омрачен предполагаемыми трудностями проводки корабля в ветреную погоду. Шёберг высказал это сомнение в полный голос:

— Владимир Николаевич, а ведь при боковом ветре прижмет нас к скальному обрыву; как бог свят, прижмет, даже при 'Гладкой воде'.

— Есть средства противодействия, Иван Андреевич. Движки бокового хода на таких глубинах должны быть эффективны. Но вы правы: учения очень даже понадобятся.

Дополнительной задачей лично для командира было доложить об этой пещере Нахимову.

Адмирал умел думать быстро и точно. Он сразу же прикинул, насколько выгодной может быть возможность внезапного появления 'Морского дракона' у своих берегов и на коммуникациях. Но, конечно же, вопросы у него появились именно те, которые задал бы любой здравомыслящий моряк:

— Почему вы думаете, что сможете пройти в этот грот при боковом ветре-с?

— Планируете ли разворот в тесных условиях?

— Насколько заметен вход с моря-с? А с суши?

В результате последовал вывод:

— Лейтенант, мне нужно самому убедиться в возможностях вашего корабля. Хочу присутствовать на маневре входа-с!

— Ваше превосходительство, я бы рекомендовал делать это при свежем ветре, дабы видно было...

— В таком случае, — Нахимов прищурился, — послезавтра. Да-с! Как мне кажется, будет ветер изрядный.

Третья составляющая драконьего вознаграждения была раздобыта с изумительной быстротой. Татарин-пекарь радовался столь большому коммерческому успеху своей продукции среди русских флотских офицеров и даже начал подумывать о расширении производства.

Куда хуже обстояло дело с топазом. Быстрая проверка всех окрестных ювелиров показала: голубого кристалла требуемого размера просто нет в продаже. Его можно заказать... но фактор времени! И лейтенант решил действовать хитрым образом.

Одним прекрасным днем он обратился к командору:

— Малах Надирович, нельзя ли заказать у ваших... соплеменников кристаллы?

Выдержка не изменила иномирскому офицеру. Он с вежливой бесстрастностью осведомился:

— Какого сорта и какого размера вам надобны, Владимир Николаевич?

— Один такой, знаете, красивого синего цвета, и чтоб огранка была, а величины вот какой... — и размер кристалла был отмерен на пальце, — и еще один красный, вот такого размера.

— Ага, понятно, первый, выходит, пять наших дюймов, а второй в два с половиной... я свяжусь с поставщиками, но, полагаю, не ошибусь, если скажу, что через два дня вы его получите за примерно двадцать ваших рублей.

Семаков спрятал улыбку в усы. Вопрос с гонораром дракону был, похоже, близок к решению. Но тут же улыбка погасла. Предстояли учения.

Погода оказалась самой подходящей для того, чтобы расколотить корабль о скалы: резкий, порывистый ост. Сразу же выяснилось, что один человек не в силах одновременно работать со штурвалом и регулировать боковую тягу. Обязанности разделили: за штурвал стал Шёберг, рычагами тяги работал сам командир.

Вопреки ожиданиям, первый заход прошел практически чисто, но удручающе медленно: два часа двадцать пять минут по корабельному хронометру. Выход из пещеры оказался делом куда более простым: всего-то полчаса. Надо было лишь хорошенько нацелиться по направлению, а потом дать 'самый полный вперед'.

А потом еще раз те же маневры. И еще раз. И еще. С пятого раза (уже смеркалось) вроде бы получилось сравнительно быстро: меньше чем за час.

Следующий день с самого утра ознаменовался сюрпризом: наряду с Нахимовым к наземному входу в грот прибыли на дрожках адмиралы Корнилов и Истомин. Командир 'Морского дракона' подумал, что тут еще и повезло: в экипаже не было мест для большего количества пассажиров. Скосив глаза на своего старшего помощника, Семаков обрел твердую уверенность: тот подумал то же самое.

Большое начальство вслух выразило удовольствие хорошей маскировкой входа — разумеется, после того, как обнаружить таковой не удалось и с десяти шагов. Но куда большее удовольствие вызвала сама пещера с пирсом, кранцами, освещением (два иноземных фонаря) и слабо покачивающимся 'Морским драконом'.

Строй матросов на палубе дружно прорявкал приветствие. В не особо просторной пещере звучало внушительно.

— По местам стоять! Отдать швартовы!

За штурвал стал, разумеется, сам командир. Надо заметить, что лейтенант не удосужился дать знать гостям, что 'Гладкая вода' была включена сразу же по отходе от пирса. Наверное, этого достойного моряка поразила забывчивость.

Выход добавил впечатлений. Гости многозначительно переглянулись, когда после точного прицеливания носом на выход Семаков двинул сразу несколько рычагов, послышался неясный шум, и корабль рванул, как призовой скакун.

— Девятнадцать минут, — щелкнул крышкой брегета Корнилов. — Для столь стесненных условий — похвально, лейтенант.

'Морской дракон' прошел едва ли три кабельтова, сбросил скорость и начал разворот.

— Лейтенант, как же так: волнение на море, вон 'барашки' гуляют, а вокруг вас прямо гладь? — поинтересовался Истомин.

— Грамотное управление энергетическими потоками воды, ваше превосходительство, — отвечал Семаков с бодростью, которой он вовсе не испытывал. — С вашего позволения, начинаю маневр входа. Иван Андреевич, становитесь к штурвалу. Только вдвоем с этим можно справиться, господа. Мичман Шёберг подруливает, я управляю тягой двигателей.

Первая фраза осталась непонятной для контр-адмирала. Он перевел вопросительный взгляд на Нахимова, на что тот утвердительно кивнул.

Сначала в рубке царствовало полное молчание. На самом малом ходу двигатели работали почти бесшумно. Потом раздались команды и реплики:

— Четверть румба к весту! Так держать!

— Сносит, Владимир Николаевич.

— Вижу, увеличиваю тягу еще на одно деление.

Маневр входа и швартовки был завершен за рекордное время: сорок девять минут.

Но одним лишь любованием начальство не ограничилось. Корнилов провел военный совет по всем правилам флота:

— Лейтенант, вы составили план действий?

— Так точно, ваше высокопревосходительство. Базируясь в этом гроте, можно внезапными налетами дезорганизовывать действия вражеских эскадр. По получении новых гранат и пристрелке кормового гранатомета рассчитываю за одну атаку наносить серьезные повреждения сразу двум кораблям противника. Однако скрытность наших перемещений считаю наиважнейшим условием успеха, и потому выходить предлагаю только ночью, так же, как и возвращаться.

— Ваше мнение, господин контр-адмирал?

— Поддерживая план в целом, считаю, что начинать надо с атаки на эскадру, находящуюся вблизи Евпатории. Они пока еще там.

— Что добавите, господин вице-адмирал?

— Если наше войско не сдержит неприятеля в его марше на Севастополь, полагаю весьма возможной высадку еще одного десанта в районе Балаклавы. Сей десант, если состоится, будет много опаснее евпаторийского в плане наступления на Севастополь. Воспрепятствовать тому 'Морской дракон' не в состоянии, а вот заметно ослабить неприятельскую эскадру — весьма возможно-с.

— Ваши аттестации, господа, основательны, но также опасаюсь атаки на Керчь и прорыва вражеских кораблей в Азовское море с целью нападения на тамошние порты. Впрочем, лейтенант, это будут не ваши цели. Основная ваша задача — помогать Севастополю! Вам все ясно?

Ответ командира 'Морского дракона' строго соответствовал уставу — а каким он еще мог быть?

— У меня есть мысль, и она умная.

Разумеется, в эту фразу Хорот подпустил дозу самоиронии.

— Если только наши покупатели согласятся, мы можем поставить малые гранаты с тем же взрывчатым эффектом, что и большие, только что осколков от них ожидать не надо. Кристаллы могут быть те же. Против кораблей зажигательный эффект даже важнее, чем удар осколками. Но малых у нас много, и производить их можно в большем количестве. И сам гранатомет проще в изготовлении и легче по весу.

— Я сделаю запрос.

Механик угадал правильно: российские офицеры охотно приняли предложение.

Войска союзников еще продвигались к реке Альме, когда до Семакова дошла хорошая новость: иномирцы согласились поставить гранаты в сравнительно большом количестве: сорок штук; и еще вдвое больше было обещано через неделю. С этим можно было бы не только пристрелять свежесобранный кормовой гранатомет, но и выйти на охоту за кораблями противника. Разумеется, Нахимов немедленно выделил средства на покупку.

У командира 'Морского дракона' было несколько причин для довольства. Само наличие гранат позволяло без приступов неконтролируемой жадности пристрелять кормовой гранатомет. Оно же давало материальные основания для проведения нескольких атак подряд, а не одной, как это было до сих пор.

Но была еще одна мысль. Ею Семаков не делился ни с кем, даже со своим начартом, хотя по должности тот был лицом весьма заинтересованным. Это были засевшие в памяти сведения о находящихся в постройке французских броненосцах — хорошее название придумал Ергомышев! На месте французского адмиралтейства лейтенант ни за что бы не упустил случая опробовать новый класс кораблей против заведомо слабейшего противника. Во всяком случае, там должны полагать российский черноморский флот именно таковым. А особенно тревожащей была часть сообщения, в которой говорилось, что и палуба на кораблях этого класса тоже предполагалась бронированной. И это сводило на нет... ну хорошо, пусть даже сильно уменьшало... зажигательные возможности гранат. Как прикажете поджечь железо? Мачты сбить, как показал опыт, гранатами можно и даже без особого труда. Дымовая труба... тут, правда, практики было негусто, но, исходя из простой логики, вполне допустимо предположить, что даже если ее не снесет взрывами, то уж наверное помнет так, что тяга в котлах упадет сильнейшим образом. Это значит, что и без того невеликие скорость и маневренность броненосцев снизятся до неприличного уровня. Но тогда против 'Морского дракона' будут работать корабли прикрытия. Рассчитывать на его отсутствие было бы неосмотрительно, чтобы не сказать сильнее, а бездумным оптимизмом Семаков даже в гардемаринские времена не отличался. Очевидных же тактических схем против броненосцев, сопровождаемых прикрытием, у Семакова не находилось. Пока что не находилось.

В Севастополе не было лавок, торгующих только книгами. Обычно торговые заведения предлагали покупателям не только и не столько печатную продукцию. На прилавке и полках красовались письменные принадлежности, табак в разных видах, подарочные папки и прочее в том же роде.

Покупатель был известен приказчику: мичман Шёберг регулярно покупал газеты. Но на этот раз речь шла скорее о закупке, чем о покупке. Размер сделки, к вящей радости владельца лавки, впору было измерять в пудах, а не рублях. Если быть точным, то флотский ухитрился набрать книг на два с половиной пуда. Отобранными оказались все названия изящной литературы, какие только нашлись. Мичман также выгреб все гимназические учебники. Сомнение у него вызвал лишь толстенный и тяжеленный, бог весть как затесавшийся на полку 'Handbuch des Maschinenbaus'1, да и то по причине языка оригинала. Книга выглядела немалой даже в могучих руках Шёберга. Он ее повертел, глянул на год выпуска — совсем свежий справочник, пятнадцати лет ему не было. Видимо, на выбор появлияла также истинно немецкая дотошность издания, иллюстрации тоже был хороши. Короче, Шёберг решился прихватить и этот том, хотя цена его была немалой даже по меркам Санкт-Петербурга, не говоря уж о Севастополе.

Правда, осторожный моряк сделал оговорку: дескать, если книга не подойдет, то он ее вернет в течение трех дней. Но купец пребывал в такой эйфории от продажи, что легко согласился на это условие.

Шёберг угадал. Тифор Ахмедович, принимавший товар (предполагалась пересылка его на Маэру), сначала не был настроен на покупку немецкой книги. Потом, узнав, что носителя такого языка найти нетрудно, заказчик задумался. Видимо, ему в голову пришла некая позитивная мысль, потому что рыжий магистр спросил:

— Иван Андреевич, как вы полагаете: Владимир Николаевич владеет этим языком?

— Ну, конечно.

— А Михаил Григорьевич?

— Само собой разумеется.

— А вы сами?

— И я тоже.

— Понятно, благодарю вас.

Тифор не сомневался, что один из офицеров согласится обучить маэрцев немецкому языку — с помощью магических методов, понятно — включая сюда умение говорить, читать и писать, хотя и медленно. Мариэла вполне могла справиться с такой задачей. На безупречное произношение магистр не закладывался: подобная работа была бы на уровне не магистра, а доктора магии разума. Мичман не имел понятия о таком подходе к изучению иностранных языков, и, по мнению весьма почтенного, разрешение на просвещение в этом вопросе мог дать лишь Семаков.

Глава 2

К началу сражения при реке Альме российский флот располагал фактором, который пока что не учитывался в тактических замыслах союзников. Этот фактор звался 'Морской дракон', и он вышел в боевой поход.

Накануне два гранатомета были полностью пристреляны с использованием учебных щитов. К счастью ветер, хотя и уменьшился, но не до штиля, и потому сигнал от волн имел достаточную интенсивность для отладки самоприцела.

Само собой разумеется, разведкой лейтенант Семаков не пренебрег. Дракон отметил передвижение флота в восточном направлении, то есть к Севастополю. Информация о положении дел на суше была менее подробной, но ее предоставили другие источники. По всему выходило, что эскадра союзников собирается поддержать из орудий правый фланг экспедиционного корпуса.

Не нужно было быть великим стратегом и знатоком тактики, чтобы понять, где именно может состояться бой. Река Альма объективно являлась для русской армии наивыгоднейшим местом для этого.

Глубокой ночью 'Морской дракон' малым ходом — никто не должен был не только увидеть, но и заслышать — вытянулся из безымянного грота у мыса Херсонес. Семаков нарочно пошел в открытое море курсом зюйд-вест: там почти наверняка отсутствовали недружественные глаза. Желая поберечь ресурс движков, командир приказал вплоть до особого распоряжения держать десять узлов по лагу.

Рулевой Шальнов несколько напряженно держался за рукоятки штурвала. Дело было для него не вполне знакомым. Правда, имелся некоторый опыт рулевого на пароходофрегате 'Одесса', но тут ощущение в руках было совершенно иным. Впрочем, при выборе кандидата на должность рулевого не в последнюю очередь приняли во внимание небольшой рост и худощавость Шальнова. При подаче тяжелых гранат толку от этого коротыша было куда меньше, чем от его здоровенных товарищей.

Вторым в рубке был мичман Шёберг.

— Ваше благородие, вроде как туман собрался густеть, — осторожно заметил рулевой. — Не выскочить нам бы...

— Не выскочим, до берега далеко и вокруг никого, — проворчал вахтенный офицер. Почему-то он глянул себе на ладонь.

Прошло еще полчаса. 'Морской дракон' шел все с той же скоростью десять узлов.

Мичман бросил короткий взгляд на хронометр.

— Пора, братец. А ну: право на борт, курс норд-норд вест! Так держать!

Про себя Шальнов чуть удивился быстроте поворота. Но, разумеется, вслух удивление не прозвучало.

А еще через час в рубке появился сам командир. И тут же последовал доклад вахтенного офицера:

— Владимир Николаевич, есть неустойчивый сигнал. Точно на норд, дистанция не менее двадцати миль. Через минут десять...

Шёберг не договорил, но Семаков понимающе кивнул.

Мичман спрогнозировал точно: именно через это время даже сквозь туман стало доноситься глухое: 'Бух... бух-бух-бух... бух-бух... бухххх...', а серебряный прибор начал недвусмысленно указывать направление.

— Похоже, неподвижные они. На якорях стоят, что ли?

— Очень возможно, Иван Андреевич.

— Так что, выходит, перестрелку ведут с береговыми батареями? — небрежно спросил Шёберг.

— По диспозиции нет там береговых батарей. Это неприятельский флот работает по нашим войскам на Альме.

— Туда еще полчаса идти. Туман успеет развеяться.

— Но уж на пять миль подойдем. Сдавайте вахту. Сразу же после того дайте знать Михаилу Григорьевичу и прикажите трубить боевую тревогу.

— Вахту сдал.

— Вахту принял.

Боцманская дудка дала чуть глуховатый сигнал. Матросские ноги загремели по палубе. Сигнальщики разбежались по постам, а в трюмах подносчики гранат застыли в готовности. В лотках обоих гранатометов, как по волшебству, появились темно-серые гранаты.

В рубке нарисовался идеально выбритый лейтенант Мешков в безупречно выглядящем мундире. Командир в пару минут объяснил начарту положение дел. Тот, в свою очередь, стал раздавать распоряжения уже по своей части:

— Комендоры, не палить без приказа! Целиться на высоту пять сажен выше мачт, смещая прицел каждый раз тоже на пять сажен. Пять гранат на корабль. Больше потратить разрешаю, только если какая из гранат не взорвется...

Наличные боеприпасы на 'Морском драконе' позволяли истратить пару дополнительных гранат, лишь бы наверняка поразить цель. Впрочем, лейтенант Мешков тут же отдал должное осторожности:

— Кроев! Не забывай считать боеприпасы!

— Обижаете, ваш-бродь... — ворчливым голосом отозвался из трюма боцман.

Туман рассеивался прямо на глазах.

— Через пять минут мы их увидим, — деланно-нейтральным тоном сообщил Шёберг.

Имелось в виду: 'Нас увидят'. Все офицеры в рубке поняли недосказанное.

На этот раз мичман ошибся: на 'Морском драконе' не видели противника еще, самое меньшее, с десяток минут. Зато потом...

— Неприятельская эскадра на якорях! — заголосил сигнальщик. Он мог бы и не утруждать горло: ее заметили все. Командир дослал вперед рычаги форсажа и двигателей. 'Морской дракон' приподнял нос и пошел в атаку.

К огромному удивлению всех, в том числе матросов и унтеров, на кораблях всей эскадры орудия на бортах, противоположных берегу, с очевидностью не были заряжены. 'Морской дракон' заложил поворот, выходя на курс, параллельный строю вражеских кораблей.

— Носовой гранатомет, целиться по линкору, который третий слева. Кормовой — по четвертому. Задай им жару, братцы! Давай!

Сказано было не по уставу, но команду поняли мгновенно.

Уже знакомые огненные шары полыхнули над палубой первого линкора. Князь машинально отмечал: 'Первая лопнула на уровне топа бизани, вторая на пятнадцать сажен ниже — похоже, сигнальщиков сдуло с фор-марса... третья тоже низко, не выше грот-марселя... а ведь и грот-мачты уже нет...'

— Стой, Патрушев!!! Дробь!!!— заорал начарт во всю силу глотки. У него были основания для этой команды.

Первая же граната от кормового гранатомета взорвалась не в воздухе, а на палубе. Результат заставил ахнуть тех, кто его увидел.

Патрушев и заряжающий Шумило позже клялись, что борта линкора у кормы раздуло от взрыва ('Ну, как лягушку надули через соломинку'). Может быть, так оно и случилось, но свидетелями только эти двое и были: они глядели в тот момент на второй линкор, а большинство и в рубке, и на палубе смотрело на результаты действия носового гранатомета. Как бы то ни было, обшивка продержалась крайне недолго. Она разлетелась крупными кусками вплоть до ватерлинии. Воды Черного моря хлынули потоком в трюм. Вот это заметили уже все.

Нижние чины на палубе заорали 'Ура!'. Трюмные люки поддержали матросскими голосами. Сигнальщик Мягонький сорвал с себя бескозырку с явным намерением подбросить ее вверх, но, видимо, опасаясь, что головной убор может потеряться, стал просто размахивать им, сопровождая это действие воплем:

— Утопи-и-и-ли-и-и!!!

Командир хотел было отдать команду: 'Всем вниз!', но передумал. В ней не было нужды.

Нельзя сказать, чтобы дерзкое нападение оставили без внимания. Обстрел русских позиций мгновенно прекратился, артиллеристы перебежали к другому борту и стали поспешно заряжать и наводить орудия. Но было уже поздно. До ближайшего корабля противника было около трех морских миль, когда борта эскадры союзников окрасились белыми дымами. Семаков позволил себе злорадную ухмылку: ядра легли с позорным недолетом.

— Лотки дополнить до пяти гранат! А потом разрешаю подняться наверх и поглядеть.

Подносчики работали с невиданной скоростью. Все боялись опоздать и упустить зрелище. Однако опасения оказались беспочвенными.

Громадный линкор садился кормой. Рядом с ним полыхал пожар на жертве носового гранатомета. Комментарии так и сыпались:

— Не жилец... эка он воду глотает...

— Это что ж, брат, ты его с одной гранаты?

— Нет, с двух, но вторая, значит, была зря. Корма-то уже пошла на щепочки...

— ...а первый знатно горит.

— Смоленая палуба, как не гореть. Опять же мачты сшибло к разэтакой и растакой...

В разговоры вмешался начарт:

— Это, братцы, нам всем повезло, хорошо легла граната.

В ответ на правильное (в общем-то) замечание лейтенанта матрос Плесов пробормотал:

— Зубастому, похоже, удача ворожит.

Сказано было очень тихо, услышали только рядом стоящие, но очень скоро эта похвала командиру, разносимая шепотом, стала известны всем нижним чинам. И оспорить ее никто не пытался.

В рубке же говорили об ином:

— Михаил Григорьевич, они, как мне кажется, с якорей снимаются.

— Точно так и есть, Владимир Николаевич, и сдается мне, что повторная атака может стать опасной. Уж на сей раз готовность у них будет на ять. Пойдут в галфвинд, опять же.

— А если дистанцию побольше?

— Не успеем... разве что приказать комендорам бить по одной цели. И тут же разворот.

Семаков задумался на кратчайшее мгновение — и принял решение.

— Подносчики в трюм! Находиться в готовности! Право на борт! Курс ост-зюйд-ост!

Рулевой немедленно выполнил команду. 'Морской дракон' шел параллельно фронту вражеской эскадры. На лаге стрелка подрагивала возле отметки '25'.

— А теперь на восемь румбов к норду!

Корабль послушно лег на новый курс. Командир двинул рычаги. Двигатели зашумели чуть громче.

Старший артиллерист, в свою очередь, принялся раздавать команды:

— Комендоры — к гранатометам! Целиться по одной цели, на которую укажу. Более пяти гранат на орудие не тратить!

Когда до ближайшего корабля союзников оставалось чуть более двадцати пяти кабельтовых, обстановка сделалась предельно ясной. Два корабля отстали и, судя по всему, пытались спасти тех, кто выжил на попавших под обстрел линкорах. Остальные двинулись фронтом на обидчика.

Семаков подумал мимоходом, что при достаточном сближении он бы на месте командующего эскадрой повернул по ветру. Такой маневр мог пройти быстро и давал возможность для хорошего бортового залпа. И тут же командир решил: нет, рисковать нельзя. Последовал взгляд на лейтенанта Мешкова. Тот понял отлично и загремел:

— Комендоры, целиться по крайнему справа! Пали, братцы!

Про себя князь отметил: дистанция очень уж велика, возможны промахи и потому считал отдельно взрывы и отдельно — характерный лязг затворов. Картина складывалась не вполне радостная:

— Одна не взорвалась... вторая тоже... третьей влепил, фок-мачты уже нет, четвертая опять впустую... пятая есть, уже ни одной мачты не уцелело... шестая все так же мимо... седьмая есть, и дымит изрядно... восьмая мимо... девятая... десятая точно грохнула.

Он еще считал, а движки зашумели по-иному: корабль снова заложил поворот. Вдогон летели ядра — и не долетали.

— Гори-и-и-ит! — пропел Мягонький. Голос сигнальщика не отвечал оперным требованиям, но почему-то в тот момент никто не посчитал его противным.

— Кроев, боеприпасы!

— Ш'сят осьмь всего осталось, вашбродь, из них десять больших! — последовал ответ из трюма.

— Еще бы одну атаку, Владимир Николаевич, а? — вкрадчиво поинтересовался мичман.

Ответ был дан самым мрачным тоном:

— Не успеем.

— Куда?

— На нашу стоянку. Все видели, какой курс те взяли?

— На ост... как мне показалось.

— Верно, господа, на ост. То есть по направлению к Балаклаве.

— Думаете, займут Балаклавскую бухту, Владимир Николаевич?

— Или Камышовую. Нам надо опередить, не то заметят маневр входа в грот. Но, похоже, мы нашим солдатикам все же помогли.

Это было правдой. Очень многие в русском войске видели вспышки взрывов, а уж слышали их просто все. Уход вражеской эскадры тоже не остался незамеченным.

Двое молодых и самоуверенных лиценциатов из группы теоретиков с азартом трудились над задачей блокировки влияния негополя. Они были твердо убеждены, что задача поддастся решению. В конечном счете ребята оказались правы (теоретически).

Результат был доложен на очередном собрании группы высокопочтенного Сарата.

— ...таким образом, предлагаемый подход дает основы для решения задачи устранения негаторского воздействия. Его достоинством мы считаем полную универсальность. Наш метод подходит для любого индивида. Однако следует признать, что для реализации его требуется соответствующий кристалл с высочайшей плотностью полей. Иначе говоря, алмаз...

Говоря это, докладчик осторожничал. Он знал что фианиты, вероятно, могут заменить алмазы, но уверен в этом не был — впрочем, как и прочие присутствующие.

— ...и еще одним недостатком изложенного подхода является необходимость подгонки структуры заклинаний под индивидуальные особенности телосложения негатора.

Все собрание без труда сделало вывод: в отсутствие самого негатора практическая реализация теоретических построений совершенно невозможна.

— Кто желает выступить? — спросил председательствующий, уже видя, что желающих будет мало, если таковые вообще найдутся. — Никто? Тогда скажу я. Для начала считаю долгом поблагодарить достопочтенных Линара и Ратхина за отличную работу...

На лице обоих лиценциатов расцвели сдержанные улыбки.

— ...также думаю, что нет нужды продолжать цепь их рассуждений. Уверен, что вы все, господа, уже это сделали. Согласен с вами: в условиях Маэры нельзя практически реализовать изложенный метод.

Никто не запросил дальнейших разъяснений.

В тиши Балаклавской бухты разразилась гроза. Ее устроил на военном совете адмирал Гамелен.

Продолжая аналогию, можно сказать, что сперва обстановка была просто предгрозовой. Сверкали не молнии, а зарницы, а гром был чуть слышен. Это было вполне объяснимо, ибо для начала адмирал потребовал факты. Обзор со стороны французского флагмана был неплох, но недостаточен.

Гамелен внимательно выслушал рассказы ответственных и понимающих дело очевидцев. Выступало трое командиров кораблей: двое англичан, один француз. Турок на совещание не пригласили: во-первых, среди англичан и французов ни Турция как морская держава, ни турецкие моряки не котировались; во-вторых, почему-то ни один корабль Османской империи до сих пор не пострадал от атак загадочного русского.

Факты смотрелись удручающе. Наглый корабль крошечного водоизмещения налетел, сжег два корабля и взорвал третий, после чего безнаказанного удрал.

И тут гроза ударила во всем блеске и громе. Адмирал Гамелен обвинил командиров погибших кораблей (впрочем, они при этом сами не спаслись) в некомпетентности и нерешительности. Иначе говоря, покойные действовали слишком медленно и к тому же неправильно.

Закончилась же обвинительная речь следующим пассажем:

— ...а хуже всего прозвучавшая сейчас мысль: нам решительно нечего противопоставить противнику! Что на это скажете?

Адмирал обвел кают-компанию своего флагмана бешеным взглядом. Почему-то ему показалось, что коммодор Фрэнсис Скотт усмехается. Это было прекрасным поводом для разноса.

— Вот вы, месье Скотт! Вы улыбаетесь, как будто знаете нечто умное. Сделайте милость, доведите вашу мудрость до сведения нас всех!

Капитан 'Одина' метнул короткий взгляд на своего адмирала. Тот, казалось, обратился в статую. Брать слово Скотту не хотелось, но...

— Джентльмены, обращаю внимание на некоторые обстоятельства атаки русского корабля. Первое: из-за тумана он был поздно замечен. У нас просто не было времени сниматься с якорей, поднимать пары, ставить паруса. Именно это было причиной запоздания в маневрах. Второе: растянутость нашего фронта, что позволило русскому атаковать один фланг, не опасаясь ядер с противоположного. Третье: русский капитан, имея все условия для повторения атаки, отказался от нее и ушел на зюйд. Отсюда следуют выводы...

— Мистер Скотт, вы изложили факты. Выводы могут сделать и без вас, — прервал адмирал Дандас ледяным тоном.

— Отчего же, месье адмирал, — вдруг пустился на защиту чужого капитана Гамелен, — мысли коммодора Скотта могут представлять интерес. Прошу вас продолжить, месье Скотт.

— Благодарю, сэр. Так вот, по первому факту: в будущем надлежит всеми силами стараться избегать внезапного нападения. Для этого рекомендую ставить малые корабли дозором, то есть мористее якорной стоянки основной части эскадры. Расстояние: не менее мили. Сигнал тревоги передавать фальшфейерами. Также предлагаю использовать заградительный огонь. Пусть мы потратим впустую заряды и ядра, но это обойдется дешевле потопленных кораблей.

Часть командиров кивнула с одобрительным видом.

— ...второй вывод: коль русский корабль имеет преимущество в скорости и маневренности, его надо лишить этого перевеса. Расположившись в бухте, мы уменьшим его шансы на успешную атаку...

На этот раз ответом слушателей были не только кивки, но и одобрительные замечания, сделанные вполголоса.

— ...что же до третьего изложенного факта, то я исхожу из моего опыта боестолкновений именно с этим русским. Каждый раз он, имея все условия для повторной атаки, отказывался от нее. Наиболее вероятной причиной этого полагаю осторожность его командира. Тем более, печальный опыт у него есть: в прошлом бою его корабль получил повреждения и простоял по этой причине в ремонте не менее двух недель. Но также могу предположить еще одно объяснение: боезапас на этом корабле весьма ограничен. Если в ходе боя удастся уменьшить скорость хода этого корабля, то при растраченном боезапасе он может стать легкой добычей. Предлагаю держать под полными парами хотя бы один корабль эскадры из самых быстроходных. Шансы, признаю, невелики, но упускать даже такие не стоит.

Никаких возражений не было.

— И еще одно предложение: любой корабль нуждается в базе. Русскому требуется пополнять запасы топлива, каким бы оно ни было; то же относится и к боеприпасам. Предлагаю организовать нападение прямо у пирса...

На этот раз шум аудитории носил скорее удивленный, чем поддерживающий характер.

— ...для чего попросить помощи у турецкой разведки. Те имеют некоторые возможности в Крыму, как вы знаете.

Последовал еще один обмен взглядами.

— Кто еще желает высказаться?

На этот раз обсуждение было куда оживленнее. Предлагали, в частности, применять против русского бомбы с укороченными трубками, чтобы те взрывались в воздухе и давали таким образом шанс поразить заведомо тонкую обшивку противника осколками. Предложение одобрили. Прозвучало требование усилить вахты сигнальщиков. И это тоже прошло.

Под конец слово взял адмирал Брюи.

— Господа, — произнес он веско, — у Франции скоро будет средство борьбы с этой русской новинкой.

Последовала эффектная пауза. Собственно, оратор в ней не нуждался: слушали его и так внимательно. Англичане чуть поморщились: более чем прозрачный намек на техническую отсталость Королевского флота был крайне неприятен.

Фразы вылетали из французского адмирала, как тяжелые снаряды из пушечных жерл:

— В Тулоне строятся три корабля, закованные в стальную броню. Их бортовой обшивке толщиной сто десять миллиметров нипочем ядра. Также у них будет стальная палуба. Ее нельзя разбить или поджечь. Нужно лишь потребовать от наших славных кораблестроителей не оставлять ничего горючего наверху. В частности, представляются излишними мачты и парусное вооружение. Вооружены эти корабли будут бомбическими орудиями Пексана...

И снова английские капитаны позволили себе легкое выражение неудовольствия. Эти артиллерийские системы стояли и на английских кораблях, но создал их французский инженер.

— ...так что предлагаю по окончании постройки этих кораблей запросить их перевод в Черное море. Отмечу, что и для береговых батарей они будут грозным противником.

Гамелен одобрительно кивнул. Идея выглядела стоящей.

Адмирал Дандас с очевидностью испытывал недобрые чувства к выскочке Скотту, но высказать их вслух не стал. Анализ и предложения этого безродного капитана и вправду выглядели толковыми.

Расчет Семакова оправдался: 'Морской дракон' успел проскочить на стоянку незамеченным. Матроса Мягонького отрядили подняться и 'поглядеть, как там оно вокруг'. Острое зрение сигнальщика не помогло: он никого не увидел. В оправдание ему следует заметить, что посторонних и в самом деле не было.

Сигнальщик чуть слышно свистнул в колодец входа. Оттуда быстро поднялся весь экипаж. Матросы, подчиняясь тихому рычанию унтеров, старались шуметь как можно меньше. Они вместе со всеми офицерами направились в Севастополь. Исключением стал командир: он решил навестить дракона в его пещере, рассудив, что рапорт Нахимову может и подождать минут пятнадцать.

В пещере дракон был не один, а в компании с Тифором. Тот нарочно не включал полную мощность светильника, опасаясь демаскировки, но даже при тусклом освещении была заметна озабоченность на лице у рыжего магистра.

После надлежащих приветствий Тифор начал объяснять:

— Владимир Николаевич, мы получили от своих личные письма, а также материалы и указания с просьбой сделать сложный расчет, в котором мне любезно согласился помочь Таррот Гарринович.

Магистр не стал уточнять, с какого рода материалом (имелся в виду тот самый неграненый алмаз) и с какими расчетами иномирцам предстоит иметь дело. Семаков, в свою очередь, не потребовал объяснений, хотя ему было интересно. Его больше волновал другой вопрос: как эта новая обязанность дракона может повлиять на возможность продолжать воздушную разведку. Вслух прозвучало:

— Таррот Гарринович, имеются данные, что эскадра противника сосредоточилась в Балаклавской бухте... где там карта... здесь то есть. Это недалеко, как видите. Будет ли у вас возможность для разведывательных полетов?

Дракон сделал движение гребнем; как и прежде, значение этого жеста осталось темным.

— Думаю, что полеты возможны, Владимир Николаевич. Этой же ночью постараюсь получить для вас сведения.

— Благодарю, Таррот Гарринович. Но постарайтесь соблюдать осторожность. Честь имею, господа!

— Одну минуту, Владимир Николаевич. Мы с коллегой, — тут Тифор учтиво наклонил голову в сторону крылатого, — еще задержимся. Могу ли я попросить вас передать письма нашим товарищам?

— Конечно же. Мне это не составит труда.

Эскадра отстаивалась в Балаклавской бухте. Все меры предосторожности были приняты.

Адмиралы ждали от сухопутных войск победы — и дождались.

Исход сражения на суше был предрешен еще до его начала. Слишком уж велик был перевес союзников: и в численности войск (почти вдвое), и в вооружении. Однако оно прошло не вполне так, как задумывалось в англо-французском штабе.

Потери российской армии оказались меньше, чем могли быть. История вздрагивала, кренилась — и все же шла по проложенному пути.

Глава 3

Мариэла прочитала письмо, адресованное ей лично, и слегка нахмурилась. По кратком размышлении она решительно вышла из дому. Рядом постоянно околачивались местные мальчишки, резонно ожидая, что эти немцы вполне могут нанять кого-то из них за мелким поручением: записку оттащить, к примеру. Именно такой юный трудящийся и подскочил к молодой барыне.

— Чего изволите?

— Где пластуны находятся, знаешь?

— Как не знать! Можем мигом отыскать!

— Так сыщи хорунжего Неболтая и передай ему записку — вот она.

В записке значилось следующее: 'Тихон Андропович, приходи в наш дом. Получены новости по тому делу, что обговаривали. М.'

Медная копейка нырнула в ладонь мелкого порученца.

Прочитав записку, казак вознаградил мальчишку еще одной копейкой, велел вернуться к немецкой барыне и передать на словах, что, дескать, господин хорунжий все сделает, как просят.

Неболтай появился в доме иноземцев, когда уже стемнело. Разумеется, он вежливо осведомился о здоровье присутствующих, о загруженности работой и, наконец, наступило время для разговора. Хорунжий даже не спросил: просто бросил вопросительный взгляд.

Судя по лицу магистра магии жизни, новости были не из хороших. Слова это подтвердили:

— Плохо дело с учебниками, которые ты хотел, Тихон Андропович. Мне не разрешено брать их надолго на свое имя: библиотекари знают, что этот курс я давно сдала. Снять копию тоже нельзя: книги от этого защищены. Я бы свои тебе одолжила, да вот беда: их почти сразу по окончании курса продала, деньги были нужны. А купить трудновато. Я подсчитала: нужный набор обойдется на ваши цены рублей этак в триста.

Неболтая выдала как раз его полная невозмутимость. Новость и в самом деле была из разряда скверных, но показать свою реакцию казак не хотел.

— Но, Тихон Андропович, не теряй надежды, — продолжила молодая женщина. — Есть... кхм... обходные пути.

Неболтай сдержал улыбку:

— Выходит, и у вас их пользуют?

Мариэла откровенно усмехнулась:

— Еще как!

Нахимов слушал доклад подчиненного с меньшим, чем обычно, вниманием. Причина тому была проста: большую часть сведений (а также забот) адмирал уже получил. Впрочем, он знал о потоплении двух линейных кораблей и фрегата противника, в связи с чем и выразил особенное удовольствие лейтенанту Семакову. В добавление к этому было сказано:

— Представление на Владимира с мечами уже мною отправлено, равно на повышение вас в чине. И не забудьте представить ваших подчиненных!

Напоминание было излишним: соответствующий список уже был составлен и аккуратно перебелен.

— За этим дело не станет, Павел Степанович. Вот, дозвольте вручить.

— Однако на сем, Владимир Николаевич, благостные известия заканчиваются. Наши войска принуждены были отступить от Альмы с потерями-с. Неприятельская армия продвигается в обход Севастополя. А эскадра союзников прошла в Балаклавскую бухту... Чему вы улыбаетесь? Смешного тут не вижу-с!

— Осмелюсь доложить, Павел Степанович: сие перемещение мною вычислено было заранее.

— Успешные действия неприятеля — не повод для шутовства!

Командир 'Морского дракона' немедленно догадался: у Нахимова имеются и другие, еще более скверные известия, оттого он и пришел в раздражение. Но наружу, понятно, эти мысли не вышли.

Адмирал взял себя в руки и почти спокойным тоном вопросил:

— Владимир Николаевич, какой у вас план действий?

— Павел Степанович, насколько помню, Балаклавская бухта весьма узка, и в ней 'Морской дракон' будет лишен преимуществ в маневренности и в быстроте хода. Много мы там дел не наделаем, но попробовать можно. Также вполне возможно пощипать снабжение неприятеля. Топить транспорты. Лишить возможности подвезти подкрепления, лошадей, порох, ядра... да всего, что требуют боевые действия!

Нахимов ответил не сразу. Подчиненный чуть ли не кожей почувствовал колебания начальника, даже успел этому удивиться (уж эта черта для адмирала была совершенно не характерна). Потом с видимым усилием Нахимов произнес:

— Владимир Николаевич, должен вас предупредить, что есть некоторая вероятность... хочу сказать, что, возможно, остальной флот никакой помощи вам оказать не сможет. Никакой.

Еще в гардемаринские времена Семаков не числился в тугодумах. Должность командира особо быстроходного корабля тоже не способствовала развитию замедленности мышления. Он мысленно дополнил то, что так и не прозвучало в словах: вражеская армия осадит Севастополь, русская армия этому помешать не сможет и вынуждена будет отойти. И бремя защиты ляжет на моряков. Экипажи снимут на сушу... а кто останется на кораблях? То-то и оно.

— Осмелюсь доложить, Павел Степанович: возможно некоторое содействие моряков с 'Морского дракона' на сухопутном театре военных действий. Надеюсь, мы сможем приобрести у наших... кхм... контрагентов дополнительные гранатометы. Ради обороны от войск неприятеля, так и быть, отдам лучших своих комендоров. Но с условием!

Нахимов поднял брови. Последние слова произнесены были жестко. А в разговоре со старшим в чине — даже чересчур жестко. Но тут же последовало разъяснение:

— Командовать ими будет не сухопутный офицер-артиллерист, а мой второй помощник мичман Шёберг или первый помощник лейтенант князь Мешков. Только они могут использовать все возможности гранатометов. Подносчиков гранат возможно набрать из других экипажей, тут особых умений не надо.

Лейтенант схитрил. Прекрасно понимая, что обучить сухопутного артиллерийского офицера особого труда не составит, он заранее отводил армейским роль просителей. Нахимов же на эту просьбу лишь слегка кивнул. Возможно, он догадался о ее скрытом смысле, но никак этого не показал.

И тут в памяти Семакова всплыла неоднократно виденная им карта окрестностей Севастополя — и у бравого офицера появилось нехорошее ощущение холода в животе. Ну да, есть вероятность, что вражеские позиции окажутся вблизи мыса Херсонес — тогда прощай, возможность незаметного выхода из пещеры с кораблем на поверхность. И еще того хуже: появится риск обнаружения портала, если им будут пользоваться.

Вслух Семаков высказал нечто другое:

— Если позволите, добавлю, Павел Степанович: нам понадобится заказать специальные гранатометы для сухопутной пальбы. Они проще: не понадобится самоприцел, который наводит ствол на вражеские корабли. Также считаю нужным закупить самый большой запас гранат, какой только нам смогут поставить.

Обсудив с младшим офицером подробности возможных действий 'Морского дракона', Нахимов еще раз выразил уверенность, что лейтенант с божьей помощью выполнит свой долг надлежащим образом. Семаков же из приемной адмирала направился прямиком к иномирцам. У него накопилось немало вопросов, предложений и просьб.

Сразу же по приходе выяснилось, что и контрагенты накопили некоторое количество дел. Но лейтенант Семаков был настоящим офицером. Поэтому первое слово было предоставлено даме.

— Владимир Николаевич, вы, если не ошибаюсь, говорите по-немецки, по-французски и по-английски?

— Разумеется, Марья Захаровна, однако принужден сознаться: мой английский не столь хорош. Я начал изучать его лишь в Морском корпусе, оттого произношение... сами понимаете.

— Очень понимаю. Как насчет запаса слов?

— Тоже беднее в сравнении с французским и немецким. Больше по морской тематике...

— А князь Мешков?

— У того как раз английский много лучше, в доме у его отца жил гувернер-британец, а вот с немецким нелады. Положение, сходное с моим.

— Тогда хочу у вас заказать быстрое обучение немецкому и французскому, это два часа работы. Оплачу, само собой.

Ответом были галантная улыбка и слова:

— Сударыня, с вас не возьму ни копейки. С расчетом, прошу заметить, на будущее.

Мариэла возвратила улыбку:

— Ваш расчет, сударь, весьма дурен: мои услуги вообще-то куда дороже обучения языку, даже двум. Но с вас, в свою очередь, и медяка не возьму.

В ответ Семаков приложился к ручке. Он еще не успел согнать улыбку с лица, как в разговор вмешался Тифор — в отличие от Мариэлы, с самым серьезным видом.

— Это не все. Мы хотим попросить у вас откомандировать унтер-офицера Синякова в наше распоряжение на срок от месяца до полугода. Не сейчас, а недели через две-три.

Семаков быстро разобрал в уме варианты и ответил самым нейтральным голосом:

— Не имею права, Тифор Ахмедович. Он на морской службе и не под моим началом. Может подать в отставку; вот в этом случае — другое дело, тогда Синяков вправе работать, на кого сам захочет.

— В таком случае не смогли бы вы мне устроить встречу с сударем адмиралом Нахимовым? Ведь Синяков у него в подчинении?

— Извините, напомню: словосочетание 'сударь адмирал' у нас не принято. Могу предположить, что Павел Степанович может заинтересоваться, зачем он вам нужен.

— Это вы меня извините. Привычка. Как забываю за языком следить, так оно само... Готов сразу ответить на возможный вопрос господина адмирала. Мы хотим изучать эффект негации магии на этом человеке. В нашем мире таких, как он, нет, сами понимаете.

— Я передам вашу просьбу. За спрос денег не берут.

— Глубокочтимый Профес-ор говаривал точно то же самое. И...

Пауза.

— ...когда у вас найдется время, я хотел бы с вами поговорить. Желательно до вашего разговора с Павлом Степановичем. Ему и вам надо кое-что знать.

— Думаю, что время как раз найдется. Если верить шторм-глассу, — тут лейтенант увидел непонимание в глазах собеседников и поспешил уточнить, — это такой закрытый стеклянный сосуд, изменение погоды воздействует на вид содержимого... Так вот, надвигается большая непогода, и мы, вероятно, не сможем выйти в море.

Наверное, единственным, кто понял до конца мысль лейтенанта, был капитан Риммер. Он на месте командира 'Морского дракона' тоже поопасался бы выходить из грота в шторм.

— Это не все. У нас будет заказ...

— Что ж, господа, слушаю ваши доклады о достижениях, — именно этими словами начал Сарат очередное заседание своей группы.

Видимо, участников разом поразила тяжелая скромность в острой форме. Только этим можно объяснить, что никто не рванул палец вверх и не обратил на себя внимания криками: 'У меня есть! У меня достижения! Прошу выслушать!'

Под ласковым взглядом председательствующего поднялся магистр Харир.

— Нам удалось чуть увеличить максимальный размер кристалла фианита. Однако таковой все же не соответствует заданным параметрам. Поэтому пока не считаю нужным докладывать.

Неожиданно для всех поднял палец мастер-механик Хорот:

— У нас новый заказ. Точнее, заказы. Два гранатомета двойного действия; это почти та же модель, что мы поставляли в последний раз. Разница состоит в том, что не предусматривается установка самоприцела, поскольку планируется исключительно сухопутное применение. Еще одно отличие заключается в щите. Заказчик настаивает на толщине листа металла в три наших дюйма. И как можно больше гранат. Предоплата уже произведена.

Председательствующий благожелательно кивнул: претензий к механику не было и быть не могло.

— Шахур?

— Была одна малая проблема, мы ее устранили. Ни нас, ни наших контрагентов не устраивала форма портала. Мои 'драконы', — так руководитель группы называл своих лучших расчетчиков, — пересчитали поля с другой конфигурацией, и теперь можно без труда посылать сквозь портал книги. Кстати, часть нам уже прислали. Правда, имеется одна книга огромного объема — это нечто вроде сборника полезных советов для механика — и ее можно переслать лишь по частям. В портал существующей площади она никак не проходит. Кроме того, Мариэла прислала сопроводительную записку, в которой указала: книга эта написана на языке, который никто из наших соотечественников, кроме нее самой, не знает. Поэтому я своим решением приказал отложить пересылку означенной книги. Далее: начата прикидка по телетранспортировке негатора в Маэру. Отмечаю: сам он пока что согласия на такую командировку не дал. Переговоры на эту тему еще предстоят. Особо отмечаю интересное обстоятельство: мы привлекли Таррота к этой работе, и опыт показал, что длительные расчеты дракон выполняет быстрее человека. Объяснение этому мы видим в великолепной памяти драконов вообще; в частности, Таррот не делает никаких промежуточных записей.

— Мастер Валад?

— На сегодняшний день мы можем выдавать по двадцати больших гранат в день. С малыми никаких проблем, можем хоть по пятьдесят выдавать. Прямо сейчас готовится дополнительная партия кокилей, по их готовности производительность литья увеличится. Запланировано производство двадцати больших в день.

— А если понадобится больше?

Специалист по металлу слегка замялся:

— Ну... есть возможность... но это к особо почтенном у Тороту. Трансформация слитка в гранаты — это по его части. Однако стоимость таких гранат, конечно, будет побольше.

— Значит, в случае необходимости заказчик доплатит за срочность.

Война выдала значимое количество раненых с Альмы. Мариэлу пригласили к Пирогову. У того находился незнакомый ей мужчина. В светлых глазах которого читалось нескрываемое любопытство. Видимо, его предупредили о невиданном чуде: женщине-враче с неслыханными умениями.

— Добрый день, Марья Захаровна, хотя погода мерзкая. Спасибо, что быстро откликнулись. Вот, разрешите представить вам моего ассистента Эраста Васильевича фон Каде. А это та самая дама, искусством которой вам еще предстоит восхититься.

Мариэла поклонилась и подумала, что, судя по фамилии, этот ассистент — немец. Тот, в свою очередь, вернул поклон. А Пирогов тем временем продолжал:

— Как раз к нам поступил раненый по вашей части. Штабс-капитан Святов, пулевое ранение в руку.

— Смотреть надо, — про себя фон Каде отметил истинно хирургическую жесткость голоса дамы, — халат для меня найдется, Николай Иваныч? И еще: извините, но даром не работаю. Предупредите штабс-капитана.

Палата встретила врачей густой смесью запахов скверной кормежки, немытых тел и газовой гангрены. Мариэла бросила короткий взгляд на индикатор — негации не было.

— Святова в операционную!

— Руку отрезать будут... — послышался шепот кого-то умудренного и многоопытного из соседей.

Санитар повел штабс-капитана в мундире без левого рукава и с рукой на перевязи к выходу из палаты.

Возвращение раненого примерно через пару часов было триумфальным. Рука осталась на том месте, где была, но куда большее внимание привлекло выражение лица Святова. Все, кто мог ходить, сгрудились вокруг кровати, а штабс-капитан, сидя (не лежа!) на ней, вдохновенно излагал историю своего излечения.

— ...а уж с каким уважением к ней ассистент, который немец! Fräulein Doktor — вот как он он ее именовал. Да что ассистент! Сам Пирогов — только по имени-отчеству: 'Марья Захаровна, поясните, как это', 'Марья Захаровна, что надобно делать?' Шестьдесят рублей ассигнациями та доктор взяла, но денег таких она стоит. Сам слышал, что даже Николай Иванычу не можно принять ее на должность, оттого деньги за лечение берет приватным образом. А уж командует та барышня: штаб-офицеру под стать. Рукой двигать не велела еще два дня, потом осмотр. И догонять родную батарею. Правда, Марья Захаровна сразу сказала, что это, дескать, мне повезло, что кость не затронута, а то бы три недели тут валяться...

Рассказ с эмоциональными дополнениями, рассудочными комментариями и тонкими выводами длился как бы не дольше, чем сама операция.

То, что произошло, было закономерным событием.

Семаков хотел переговорить с Тарротом, но, спустившись в уже хорошо знакомую пещеру, обнаружил там Тифора. Оба мага энергично обсуждали по-маэрски какие-то математические проблемы. Однако, завидев российского офицера, оба обитателя Маэры проявили учтивость: поздоровались и уверили лейтенанта, что его дела важнее. Моряк только-только хотел изложить свое мнение по поводу возможности появления войск противника в непосредственной близости входа в пещеру, входа в грот и портала, как со стороны лесенки, ведующей с обрыва, послышались шаги. Все трое только-только повернулись в сторону входа, как оттуда просунулось любопытное мальчишечье рыльце.

Незваному гостю было на вид лет восемь-девять, у него были совершенно русские черты лица, плохо сочетающиеся с черными глазами и волосами. Одет парнишка был в сильно поношенную, но все же живую рубашку и штаны явно чужого размера. На плече висела большая матерчатая сумка, видавшая лучшие годы.

Семаков очнулся от потрясения первым:

— Кто ты такой и как сюда попал?

— Морской змей! — не в тему прошептал гость перехваченным от страха горлом.

Таррот возразил:

— Я не змей и не морской. И людей я не ем, только рыбу. Хочешь рыбы? Я ее сам запек.

Мальчишка лживым голосом стал уверять в своей сытости. Упорствовал он не более минуты. Гостя усадили за каменный стол. Парнишка ел с достоинством, не торопясь. И все же настороженность во взгляде осталась — как и напряженность в ногах. Мелкий в любой момент был готов удрать.

Лейтенант не стал дожидаться окончания трапезы.

— Так как тебя зовут? — спросил он голосом, наполненным беспечным любопытством.

— Константин Киприанов, ежели по-русски. Мама Костей зовет.

— А если не по-русски?

— Константинос Киприану, — это было сказано с отчетливым греческим произношением.

Такое двойное имя сразу объяснило проницательному лейтенанту многие странности облика пришельца. Но офицер решился проверить умозаключения:

— А с мамой ты по-каковски говоришь?

— По-русски, знамо дело. Она по-гречески только понимает хорошо, говорит не очень-то.

— А где вы все живете?

— Там, в Севастополе, дом у нас. Ну, на околице.

— Так что ж ты здесь делал?

— Охотился, — поскольку на лицах взрослых читалось явное недоверие, то добытчик уточнил, — на мидий охотился.

— Кто такие мидии? -спросил дракон.

Как ни странно, этот вопрос успокоил мальца. Видимо, он рассудил, что собеседник с такими пробелами в знаниях, если даже и змей, то уж точно не морской.

— Вот, — и перед взором крылатого хозяина пещеры явилось содержимое матерчатой сумки: три черных моллюска.

— Их можно есть?

Пацану окончательно стало ясно: говорящий зверь в морских делах ничегошеньки не понимает.

— Вестимо, можно. А ежели летом, то на базаре продаем. Но сейчас ловить трудно, вода холодная. Ну еще крабов можно достать, но тож на холоду плохо ловятся.

— Крабы большие?

На сей раз мордаха пришельца отразила некоторую снисходительность.

— Вот какие, — и ладошки отмерили величину.

Предполагая в собеседнике нехватку знаний, Константин добавил:

— Их тоже можно есть и продать опять же.

— В наших краях таких больших нет. А как глубоко они водятся? — в голосе Таррота появилась явная заинтересованность.

Великий охотник за мелкой морской сволочью надулся от важности:

— Сейчас никак не менее четырех сажен, а то пять. Или того более. Благодарствую за обед.

Мальчишка встал из-за стола и поклонился.

В светский разговор вмешался Семаков:

— Надо бы нам познакомиться. Зови меня 'господин лейтенант'...

— Уж погоны небось знаем, — обиженно прогундосил Константин.

— ...а это господин магистр, он ученый; это наш товарищ, он дракон...

— Меня можно звать Таррот, — перебил крылатый.

— Драконов не бывает, — без особой уверенности ответил гость, — мне папаня говорил, а морские змеи — те бывают.

— Насчет морских змеев не скажу, сам не видел, а драконы бывают, — авторитетно ответил флотский. — Семья-то большая?

— Уже нет, — ответил малец с недетской серьезностью. — Папаня той еще весной сгинул в море. А младших близнят глотошная задушила, и старшая сеструха тоже болела, но выздоровела, и я сам болел, только что носа лишился.

Взрослые, включая дракона, вытаращили глаза и дружно переглянулись.

— Так нос вроде как на своем месте, — неуверенно заявил господин магистр.

— А что толку? Чуять им не могу2 .

Последовал еще один многозначительный обмен взглядами.

— Так, выходит, в семье у тебя мама, да ты с сестрой...

— ...и кот.

Дракон в очередной раз продемонстрировал невежество:

— Кто такой кот?

— Это такое мелкое домашнее животное... — начал было Семаков, но гость неучтиво перебил:

— А дайте я расскажу!

Мальчишка дал подробное описание этого дивного зверя. Кроме того, он добавил, что 'наш Тимка собой красавец, и умный, и совсем не царапается, и мышей ловит'.

Расспросы продолжались. Описание житья-бытья этой семьи не навевало оптимизма. Шаланды у семье, понятно, не осталось, выживали они орехами (дерево росло во дворике их дома), да продажей морепродуктов и поделок из раковин и дерева. Также мать семейства нанималась на поденную работу.

— Не кусочничаем, — с затаенной гордостью объявил мальчишка. Семакову пришлось тут же объяснить происхождение термина.

— Хочу сам посмотреть, какие эти крабы, — совершенно неожиданно молвил дракон и без дальнейших слов довольно быстро прошел к выходу и нырнул в холодные воды. Отплыл он далеко (по мнению Константина), нырнул раза три, а потом как-то неоожиданно оказался в пещере. В лапах болталось пара крабов по три вершка в поперечнике.

— В наших краях такие не водятся. Это они?

— Они самые. Ух, здорово у вас получается! А из чего вы костер делаете?

— Зачем костер? — удивился дракон.

— А как рыбу запекать?

— Мне он не нужен. Давай, ты научишь меня варить мидий? Одну изготовим на пробу, а я тебе потом ее отдам.

Мальчишка кивнул, хотя в глазах у него читалось полнейшее недоверие к кулинарным способностям чешуйчатого повара.

— Так надо налить воды в чугунок, вскипятить, потом...

— Мы сделаем попроще... — и на глазах у людей дракон взял каменную миску, что-то такое сделал, отчего миска наполнилась водой, и пристально посмотрел.

Очень скоро из воды пошел пар. На закипание потребовалось не более двух минут. В воду полетела раковина.

— Соли бы надобно.

— У нас добавлять соль в еду не особо принято. Но потом сам добавишь, сколько пожелаешь... А долго варить? — поинтересовался крылатый повар.

Костя сунул нос в миску:

— Это еще столько и полстолька.

Ожидание.

— А теперь?

— Да, примерно сказать, готово.

— Тогда угощайся.

— Нет, я моим отнесу.

И вареная мидия была осторожно извлечена из блюда и брошена в грязную сумку.

Дракон заметил недвусмысленный интерес к энергично шевелящимся крабам в глазах гостя и вдруг предложил:

— Давай меняться!

Глаза мальчишки полыхнули деловым огнем:

— Давай!

— А что у тебя на обмен имеется?

Вместо ответа мелкий извлек из кармана штанов забавную фигурку человечка, сделанную из раковин.

— Вот. Что за нее дашь?

— Всех крабов, что есть, и рыбу — ту, что осталась. Сделка?

Конечно же, пацан не мог упустить такую возможность обогатиться:

— По рукам! — тут Константин перевел взгляд на драконьи лапы и сообразил, что слова выбрал какие-то не те, — согласен, значит. Спаси Христос.

— Это не все, — произнес флотский лейтенант сурово. — Нам троим не хочется, чтобы новости о нас разнеслись по всему Севастополю. Поэтому говори, что рапанов сменял у моряка — а Таррот и в самом деле моряк, он живет на берегу моря и ловит рыбу. Про дракона — ни слова. И еще: скоро здесь ходить будет нельзя. Придут англичане, французы и турки — их войска.

При слове 'турки' лицо сироты очень сильно переменилось. Все-таки он был наполовину греком.

— Будет сделано, господин лейтенант, — отчеканил он.

Сразу после того, как Костя удалился, Семаков заметил:

— Вот ведь пролазливый мальчишка!

— Все дети в известном возрасте любопытны, — философски заметил дракон, — мои тоже такими были. Так что у вас за дело, Владимир Николаевич?

— Касается оно воздушной разведки, Таррот Гарринович. Даже не знаю, долго ли еще она будет возможной...

Глава 4

Предсказание погоды, а точнее непогоды, оказалось точным. 'Морской дракон' отстаивался в своем гроте. Войска коалиции медленно продвигались к Балаклаве. А лейтенант Семаков, захватив с собой старшего помощника, приготовился слушать рассказ Мариэлы о ее мире.

Много позже, вспоминая в подробностях рассказ, оба российских моряка, не сговариваясь, описали свои ощущения друг другу. По мнению Мешкова, это слушалось, как 'вечера, когда отцов сослуживец Федор Иванович повествовал нам с братом о далеких землях, о таинственных обычаях туземцев, об обитателях морских глубин...' По мнению Семакова, рассказ напоминал читанные им книги, написанные путешественниками: 'Ну, вроде как записки Головнина о Японии'.

Большое впечатление на флотских произвел тот факт, что огромные водные пространства Восточного океана никем и никогда не исследовались за полной ненадобностью. Стабильность общества, которой так гордилась Маэра, оборачивалась не только светлыми сторонами. Семаков мысленно отметил, что как раз это дает Российской империи еще одну причину не слишком опасаться вторжения из этого мира. Мешков, услышав о Повелителях моря, подумал, что от них вторжение маловероятно, а вот набег... Историю Крыма он помнил превосходно. Правда, у маэрских островитян умения по части магии куда слабее, чем у континенталов, но ведь их наращивание — это вопрос времени. И оба (опять же про себя) дружно решили, что из всех тамошних государств и сообществ наименьшую опасность представляют драконье.

— ...таким образом, господа, Маэре нечего искать на Земле. То, что есть у вас, мы имеем и сами. Нестабильность общества нам совершенно не нужна, а вот ей-то мы и рискуем, если вздумаем (допустим на минуту) отвоевать какой-либо из кусков земной территории. Сверх того: транспортировка людей в сколько-нибудь значимом количестве через портал представляется задачей сомнительного свойства. Вы знаете, как мы тут застряли. Осмелюсь предположить, что когда наши соотечественники решат задачу вызволения нашей группы, то вполне вероятно решение Академии и Верховного Совета Заокеании и вовсе прекратить контакты. Ну, если только не считать негатора.

Князь поднял бровь.

— Вы не ослышались, Михаил Григорьевич. Это единственное, что есть у вас и нет на Маэре. Честно сознаюсь: мы бы хотели заполучить негатора к нам — хотя бы временно. Для нашей науки он был бы изумительной находкой. Готова хоть тут же поклясться: это с десяток докторских диссертаций. И еще... я краем уха слышала от наставницы... в случае магических болезней и отравлений негатор может вылечить человека. Она заметила, что два таких случая знает.

Расспросы длились до темноты. Уже идя к себе, Мешков заметил:

— А знаешь, Клик, дело-то, глядишь, пойдет наверх, — и палец указал в небеса. — Через Корнилова или Нахимова. Сам знаешь: государь может потребовать отчета о наших делах. Нас с тобой, небось, на аудиенцию не позовут, так что подумать надо бы заранее, о чем говорить. А?

— Пока что надо бы исполнить просьбу и поговорить насчет этого унтера. А вот потом... да, ты прав, мыслить изо всех сил.

Костя с гордостью предъявил сестре (матери дома не было) добычу, получил законную похвалу и до такой степени утратил осторожность, что небрежно сказал:

— А я сегодня дракона видел.

Сестра выказала куда как небольшое внимание этому сообщению:

— Да ну? И какого он вида?

— Когти — во какие! А клыки — во! И с хвостом, и с крыльями. И говорить по-нашему может. А еще красивый: в медной чешуе.

— Как же он тебя не съел?

— Так он людей не ест. Только рыбу.

Только в этот момент мальчишка сообразил, что не выполнил приказ лейтенанта о молчании. Но он даже не успел собраться с мыслями, как старшая сестрица, не глядя на брата, молвила:

— Истинно мама говорит: выдумщик ты... А почему он в медной чешуе? Золотая покрасивше будет.

На юного фантазера снизошло вдохновение:

— Мой дракон медный — это как молодой он. Станет старше, так серебряным сделается. А совсем уж старшим — тогда золотой чешуя будет.

— А огнем дышать может?

— Ясно дело, он ведь не змей морской. Слушай, а ты сделать из ракушек дракона можешь?

На этот раз старшая сестра решила, что братец хватил через край:

— Ты что, маленький? Игрушек не хватает?

Упрек был зряшным: их Костя не имел вовсе.

— Так не себе же. Этих крабов с куском рыбы я сменял на человечка ракушечного у моряка. Может, он и за дракона что-то такое даст.

— Да я и не знаю, какой он из себя, дракон этот, — ответила девушка, но подумала, что младший, возможно, и сможет провернуть такую сделку.

— Ништо! Я покажу, — и мальчишка с энтузиазмом принялся отмерять пальцами, — шея, значит, вот какая; туловище поболее, хвост еще — да, и по спине гребень — и четыре лапки тут вот, и крылышки...

— Ну, попробую...

Те, кто давал задание агентам разведки союзников, подумали, что в шторм малый корабль будет отстаиваться в порту. Надобно заметить: искали тщательно. Может быть, турецкая разведка не отличалась высокими умениями и дисциплиной, но сребролюбие вполне заменяло эти качества, а награда за сведения выглядела вполне внушительной.

Первый успех был достигнут за считанные часы: сразу три независимых источника выдали название: 'Морской дракон'. Но на этом удача исчерпалась.

Все осторожные вопросы о местонахождении этого корабля давали близкие ответы:

— Да уж месяц его видно тут не было.

— С Петрова дня не появлялся.

— Как же, был: когда белый шиповник начал отцветать.

Между тем достоверно было известно: не базируясь нигде, этот вполне оправдывающий свое название кораблик ухитрялся действовать, нанося болезненные удары.

Очередной ход спецслужб противника оказался очевиден: агентам пообещали вознаграждение даже за обнаружение 'Морского дракона' вблизи берега. Результат был нулевым. Ядовитый 'Дракон' оставлял крайне болезненные раны и... как будто растворялся в тускло-серых волнах осеннего Черного моря.

Именно этот вопрос и обсуждал лейтенант Ватсон с капитаном Скоттом. Первый жаловался на коварство русского, одновременно излагая методы, каковыми разведка англичан и французов и турок пыталась противостоять этому коварству. Второй слушал, одновременно анализируя.

Наконец, Ватсон выговорился — точнее, закончил излагать факты, поскольку эмоции выплеснулись не до конца. Реакция капитана Скотта была парадоксальной:

— Джон, старина, вы уподобляетесь джентльмену, который, потеряв кошелек, ищет его под фонарем. Понять можно: если кошелек и вправду лежит там, то джентльмен его обязательно найдет. А если кошелек выронили в другом месте? И вот вам мой совет: искать надо не там, где вы наверняка найдете этого русского, а там, где вы его можете найти.

Несомненно, между британским и русским народами имеется глубочайшее духовное родство, ибо лейтенант Ватсон, будучи чистокровным англичанином, подумал то же самое, что и любой русский на его месте: 'Без бутылки не разобраться'. Эта мысль тут же была обращена в действие. Мало того, означенный офицер Королевского флота строго следовал русской же пословице: 'Пьян да умен — два угодья в нем'. Язык у этого сотрудника флотской разведки соответствовал состоянию 'сильно набравшись', а вот мозги оставались трезвыми, как весенняя розочка.

— О! Место, куда... ик!.. линейный корабль не пройдет, а этот может. Подальше от Се... ва... спотоля. С берега чтоб невз-з-зять... и м-м-много м-м-м-елией! Ик! И... с пркрытем... бреговых... бат...трей.

Мысли получили перерыв, хотя и недлинный: ровно такой, чтобы попробовать убедить джин вылезти из бутылки. Попытка успехом не увенчалась ввиду опустошенности вместилища.

— Кирн...бурн... ск!

Слово прозвучало. И Джон Ватсон его не только запомнил, но и произнес вслух, когда через сутки докладывал о результатах поиска 'Морского дракона'. Блистательную догадку о месте базирования этого неуловимого он ничтоже сумняшеся приписал себе.

Разумеется, высокие чины похвалили скромного труженика на ниве оценки и анализа разведданных. И разрешили идти. Дальнейший план действий, конечно, был вне компетенции младшего офицера.

Удивительное дело: и английский, и французский адмиралы единодушно высказались против попыток немедленно атаковать русский корабль у Кинбурнской крепости. Во-первых, надо было еще убедиться, что он там находится. Во-вторых, на это дело, по общему мнению, надо было направлять всю эскадру, а ведь задачу поддержки экспедиционного корпуса с нее никто не снимал. Для принятия решения и того было достаточно, однако имелось и третье соображение: адмирал Гамелен ожидал подхода бронированных кораблей. По его мнению, только их участие обеспечивало приемлемый уровень потерь.

Именно такой исход дискуссии предположил капитан Скотт — и не ошибся, хотя его самого тоже не пригласили. Конечно же, английскому капитану до крайности не хотелось выдвигать предложения, заведомо неприемлемые для начальства. И он решил предоставить это своему другу Ватсону.

На осторожный запрос относительно унтер-офицера Синякова Нахимов отреагировал ожидаемо:

— Откомандировать сего унтера в распоряжение иностранцев не могу-с!

Лейтенант Семаков попробовал защищаться:

— Так ведь, Павел Степанович, речь пока что и не идет о командировании. Они просят для начала только разрешить обследование по части энергетических свойств, а это отнимет, скажем так, по два-три часа в день. Вот по окончании войны — другое дело, но ведь унтер Синяков тогда и в отставку выйти может.

— До окончания войны дожить надобно! Что у вас еще?

— Вот какой рассказ мы с лейтенантом Мешковым слышали от Мариэлы Захаровны...

Живой ум адмирала сразу вычленил главное в последовавшем пересказе, но все же Нахимов спросил мнение младшего в чине:

— А вы сами, Владимир Николаевич, что думаете на сей предмет?

Анализировать Семаков умел неплохо, к тому же для раздумий у него было больше времени. Но выводы даже на быстрый взгляд смотрелись стратегически важными.

Лейтенант глубоко вздохнул и начал:

— Осмелюсь доложить, первый вывод видится таким: при том, что некоторое опасение у наших иномирских гостей мы вызываем, вторжение в свой мир, они полагают крайне маловероятным. Второй вывод: нас всеми силами старались убедить, что вторжение с их стороны еще менее возможно, но не потому, что не способны они на такое, а скорее по причинам денежным. Связь между мирами обходится очень дорого по любым меркам. И третий вывод...

Тут Семаков сделал небольшую паузу.

— ...при всех наших хороших отношениях мы им безразличны; точнее говоря, они в нас не нуждаются. Торговлю организовать можно, и обойдется малый их портал не так уж дорого, но нет товаров, кои были бы очень уж потребны той или другой стороне. Исключаю, конечно, предметы военного назначения. Далее: даже не знаю, сумеем ли мы организовать обучение наших людей умению управлять энергетическими потоками. Госпожа Мариэла ясно дала понять: учиться возможно лишь у них. Я ничем не поручусь, что те на это согласятся. А решение о таком обучении... его, полагаю, только государю принимать.

— К его императорскому величеству я не вхож, — индифферентно заметил Нахимов.

Последовало молчание. Адмирал сначала хмурился, но потом лицо его прояснилось:

— Решение мое таково: продолжить разговор позже. Тем временем мы должны отстоять Севастополь всеми возможными силами-с. Что насчет готовности корабля сообщить имеете?

Костя шагал по пыльной дороге. В сумке лежал ракушечный дракон, а в душе пребывала надежда на выгодный обмен.

У входа в пещеру малец не посчитал за труд тщательно оглядеться, но никого вблизи не было. Дракон оказался у себя.

— Здравствуйте вам, — солидно поздоровался юный торговец сувенирами.

— И тебе доброго дня, — отозвался хозяин пещеры.

— Меняться не хотите ли?

— А что есть?

— Вот.

Реакцию медночешуйчатого зверя на товар для мены не мог бы предвидеть даже искушенный взрослый. Ну разве что это был бы человек, долго проживший среди крылатых и научившийся их понимать — но таковых среди землян не нашлось.

Дракон хохотал. Долго, от души. А так как смех драконов вполне понятен человеку, то Костя присоединился к веселью.

Наконец, Таррот успокоился.

— Кажется, я знаю, на что это можно сменять. Одолжи мне свою сумку.

У мальчишки хватило ума не спрашивать, зачем она могла бы понадобиться.

А чешуйчатый повесил сумку на шею, вышел из пещеры и погрузился в холодное море. Он знал, что на обрывистой скале имеются целые рассадники мидий. Вода была мутной, но дракон чувствовал потоки жизни, этого было достаточно. За одно погружение он набирал, по прикидкам, не менее трети объема тары. Через семь минут емкость наполнилась.

Увидев раздутые бока сумкотары, гость преисполнился не только уважения, но и стремления как можно скорее завершить обмен — пока партнер не передумал. И он торопливо выпалил:

— Меняю!

В ответ дракон нанес еще один удар. Он улыбнулся.

Дети почему-то острее взрослых чувствуют эмоции. Костя уловил доброжелательность и улыбнулся в ответ.

— А еще у тебя такие есть? — неожиданно спросил крылатый.

— Сестра может сделать.

— Тогда неси, но смотри только: не попадись чужим, если сюда подойдут. А то ведь и мою пещеру могут найти.

— Уж не сумлевайтесь, господин Таррот.

Предстоящая операция на Балаклавском рейде наводила нехорошие предчувствия на командира 'Морского дракона'. Во-первых, он предвидел, что часть гранат (и скорее всего большую часть) придется отдать в распоряжение сухопутной батареи. Во-вторых, сама атака основывалась на предположении, что луна будет скрыта облаками.

Как бы то ни было, сигнальщика послали по лесенке наверх. По возвращении тот добросовестно доложил: никого, дескать, не видать и луны тоже. И Семаков решился.

— Ну, господа офицеры, с богом! Боцман, расставить матросов с шестами — оттолкнуться от обрыва в случае чего. Но чтоб никакого шума, никакого огня!

— Не извольте беспокоиться, ваше благородие, не в первый раз.

— Даю 'Гладкую воду'. Пошел, родимый!

Корабль вышел из грота совершенно бесшумно. Лейтенант Мешков мимоходом подумал, что гребной ял мог бы скрипом уключин выдать себя, а вот это чудо иноземной мысли — нет.

— Иван Андреевич, становитесь к штурвалу. Курс на зюйд, скорость по лагу пятнадцать, через четверть часа поворот на ост. Кроев, не занятым на вахте разрешаю отдыхать. Но курить — ни-ни!

Еще через полчаса 'Морской дракон' взял курс на Балаклавскую бухту. Командир лично стал к штурвалу, а второй помощник поминутно сверялся с лагом, компасом и показателем возмущений в водяных потоках.

— Есть сигналы, Владимир Николаевич, — последовал доклад. — До берегов пока что далеко, а вот волны, разбивающиеся о корпус кораблей — те шумят. Попробую определить количество...

Командир потянул на себя рычаги. Скорость упала до несерьезных одиннадцати узлов. Через пять минут Шёберг доложил:

— Стоят, похоже, в линию; за четыре ручаюсь, но по карте для полного перекрытия должно быть еще два.

Командир с беспокойством поглядывал в небо. Облачность еще держалась, но восточный ветер ее уверенно разгонял.

— У нас двадцать минут на атаку, потом луна осветит — и пиши пропало.

Начарт уже был на палубе. Комендоры поспешили к своим местам. Подносчики распределились по трюму, подгоняемые шепотом Кроева (пользоваться дудкой ему запретили).

Комендор Максимушкин был явно обеспокоен. Он пытался вглядываться в отдаленные огоньки, хмурился, беспокойно озирался на начальство и, наконец, решился:

— Ваше благородие, дозвольте обратиться.

— Разрешаю, братец, только говори вполголоса, не то услышат.

— Видно очень уж плохо; самоприцел возьмет, а провести стволом вдоль корпуса навряд сумею.

— Что ж ты предлагаешь?

— Бить в одну точку, стволом не двигая. Авось да проломит палубу, тогда корпус верным делом повредит. Удалось ведь такое раньше! Неровен час, когда вести вдоль палубы, то гранаты зря взорвем. А то ведь господин боцман говаривали, что гранаты у нас опять же вроде как есть, да поберечь бы надо.

— Дельно говоришь, братец. Время еще есть, сходи за Патрушевым.

— Рад стараться!

Комендор кормового гранатомета резво подбежал по вызову. Князь Мешков вкратце объяснил ему боевую задачу, а закончил предупреждением:

— Я сам не знаю, кого будем атаковать. Если сразу двоих, тогда твой правый. А если одного — тебе не палить, Максимушкин должен и сам справиться. Все ясно?

— Так точно!

В рубке тоже шли переговоры:

— Иван Андреевич, прикиньте дистанцию между центральными двумя.

— Точность будет невысокой, Владимир Николаевич, в такой-то тьме.

Семаков задумался на секунду, потом явно принял решение и чуть-чуть довернул штурвал.

— В таком случае атакуем того, на которого я нацелился. Луна еще не вышла, времени должно хватить.

Целью оказался пятнадцатипушечный шлюп 'Миранда'. Разумеется, он нес ходовые огни. Разумеется, экипаж был готов к отражению атаки. Разумеется, фейерверкеры стояли наготове у ящиков с фальшфейерами. Но всего этого не хватило. Точнее, не хватило каких-то пяти минут — именно через это время луна все же проглянула сквозь редеющие облака.

— Максимушкин, после первой не торопись. Вторую по моей команде. Ясно?

— Так точно, ваш-бродь!

На палубе послышался голос командира из рубки:

— Михаил Григорьевич, на пальбу у тебя будет минута, потом отворачиваю, очень уж мы близко.

— Понял, Владимир Николаевич, одна минута.

Про себя Мешков решил, что с момента начала поворота пройдет еще не меньше минуты, прежде, чем 'Морской дракон' ляжет курсом на зюйд (а цель выйдет из сектора обстрела носового гранатомета). Впрочем...

— Патрушев!

— Я!

— Будь готов. В случае чего ты добавишь огонька.

— Завсегда готов! — Ответ не соответствовал уставу, но по существу был верен.

— Пали, носовой!

Возможно, эта команда даже донеслась до атакованного корабля, но тому было поздно что-то предпринимать.

Над морем полыхнул яростным пламенем огненный шар. Мешков успел подумать, что взрыв произошел даже выше топа мачты. Мигнув раза три, начарт понял, что сигнальный огонек погас.

— Максимушкин, еще пару!

При второй вспышке стало видно: мачты уже нет, да и надстройки снесло.

Еще не успел грянуть третий взрыв, как в дело вступил соседний шлюп 'Хорнет'. Он был оборудован дорогущей новинкой: прожектором, каковой сняли с флагмана вместе с двумя обученными матросами. Луч был направлен 'куда-то в сторону моря', но прожектористы принялись деятельно разворачивать прибор в поисках противника. И тут ударил по ушам третий взрыв, поставивший точку в судьбе 'Миранды'.

— Даю поворот на шестнадцать румбов! Всем держаться! Включаю forçage!

'Морской дракон' еще не завершил поворот, когда на стороне союзников сыграло природное средство обнаружения: луна.

— That's her, over there!3 — заорал глазастый уоррент-офицер4 на 'Хорнете'. Ошибиться он не мог. Тут же прожектор с 'Хорнета' попробовал захватить противника лучом; это не получилось, но и луны оказалось достаточно.

Артиллеристы тоже заметили удирающий корабль, освещенный луной с левого борта. Орудия уже были заряжены, но на их наведение требовалось не меньше минуты. Уже потом английский начарт подумал, что даже при открытии огня при максимальном сближении попадание ядрами крайне маловероятно — все же дистанция составляла около мили. А к моменту, когда английские орудия изготовились к стрельбе, русский успел сбежать на две мили, не меньше.

Взвились, сияя, фальшфейеры. Крупные корабли, спасенные ценой потопления 'Миранды', приготовились к отражению атаки, которой не последовало.

  Единственным капитаном, не испытывавшим беспокойства в течение остатка ночи, был Фрэнсис Скотт. Он сопоставил полнолуние, уходящую облачность и манеру атаковать, присущую русскому командиру, и сделал из всего этого вывод: повторной атаки не будет, можно спокойно поспать вплоть до побудки.

С точки зрения офицеров коалиции проворный кораблик ухитрился каким-то чудом уйти. С точки зрения Семакова 'Морской дракон' просто обязан был уйти с минимальными потерями.

Старший помощник очень вежливо и очень тихо высказал мнение командиру:

— Владимир Николаевич, команде нужен бы отдых.

Семаков погруженный в раздумья, ответил тоже вполголоса, не сразу и невпопад:

— И не только отдых. Сдается, потребны сведения, которых нет... — тут же поднял голову и уже во весь голос скомандовал, — Иван Андреевич, проложите курс в порт.

Первый и второй помощники преувеличенно старательно занимались своими делами. Поглядев на них, Семаков решил, что недостаточно объяснил суть маневра:

— Господа, не уверен, что нашим славным войскам удастся удержать неприятеля от продвижения к южным окраинам Севастополя. А раз так, то понадобятся сухопутные гранатометы. Они уже заказаны, и того более скажу: вот-вот их перешлют. Но не исключаю, что к... месту их передачи придется пробиваться с боем.

Новости от флотского командования не обрадовали. Лейтенант Семаков правильно оценил положение: русские войска отступали. Главнокомандующий Меньшиков рассчитывал удержаться под Инкерманом — и не устоял.

Глава 5

Флотский офицер Семаков почему-то занимался делами, к флоту впрямую не относящимися.

Для начала он двинулся рапортовать (заодно узнать последние новости) к Нахимову. После настала очередь дома, где проживали иноземцы, и разговор там случился долгий. Затем лейтенант пошел домой, отобедал и сколько-то времени провел за расчетами. Потом взял бричку и покатил на мыс Херсонес, где коротко посовещался с обитателем пещеры. В результате ночью дракон летал над сушей, а не над морем.

На следующее утро лейтенант снова наведался к Тарроту, после чего решительно поехал в расположение донцов-пластунов, где отыскал хорунжего Неболтая.

После надлежащих приветствий Семаков перешел к делу.

— Тихон Андропович, я моряк, а потому нужен ваш совет в сухопутном деле, что я задумал.

Ответ был несколько в стороне от темы:

— Владимир Николаевич, мне уж оскому. набило это 'вы'. Хвала господу, не первый год знакомы. Давай на 'ты', что ль?

— Давай!

Соглашение скрепилось рукопожатием.

— Так вот, Тихон Андропович, дело такое. Нам с мыса Херсонес перевезти новые гранатометы надобно, сухопутные, а они тяжелые даже в разобранном виде. Там одни лишь заготовки для щитов по восемнадцати пудов, а их две.

— Ого-го!

— Мне их доставить надобно на Камчатский люнет, так адмирал приказал. Только на телегах и увезешь, да тут вот какая препона может случиться: французы с англичанами уже неподалеку, у Инкермана. Моя разведка донесла. Два дневных перехода, как понимаю. Почему и опасаюсь их авангарда. Он, как думаю, конный?

Казак кивнул.

— Улан пошлют, верным делом.

— На разведку сколько обычно отряжают?

— Коль моя воля, так сотню бы отправил.

— Вот же! Мои молодцы от них не отобьются. Вот что мыслю: сколько-то твоих казаков хорошие винтовки купили, да и ты тоже — так?

— Оно верно, штук с пятнадцать.

— Хочу, чтоб вы моих матросиков и груз охранили. А мы с 'Морского дракона' можем вас из гранатометов поддержать. Эту сотню должны разнести в брызги. Победная слава — тебе, и все прочее тоже, — моряк намеренно не упомянул слово 'трофеи', — а нам лишь бы увезти телеги. Но и риск твой.

Казак чуть сощурился.

— Это какие ж ты видишь опасности?

— Да не опасности, а самое простое: может быть, конные и вовсе не поспеют. Тогда твоим ни славы не получить, ни... кратко сказать, ничего не достанется, разве что проедутся туда-сюда.

Неболтай надолго задумался.

Потом пошли вопросы:

— Говоришь, твой корабль будет под берегом?

— Ну, под берегом — это сильно сказать. Три кабельтова, к примеру; это сажен двести пятьдесят или триста.

— А твои молодцы увидят ли супостатов?

На этот раз задумался моряк.

— А ведь прав ты: могут и не увидеть. Берег там высокий, сам должен помнить.

— И я о том. Понадобится связной. Тебе передавать, то есть, куда гранаты класть.

— Сигнальщик, стало быть. Флажным семафором... Понятно. И сверх того офицера наряжу, чтоб видел, куда легли гранаты, и поправки докладывал.

Ни один из собеседников не знал о существовании термина 'корректировка артогня', но именно это и предполагалось пустить в ход.

— Потом же: твои грузить должны. Моим на это отвлекаться не след. А телег сколько надобно?

— Три, это самое меньшее. Да что я такое говорю: все пять. В каждую пару запрячь, а еще лучше бы тройку. Ведь и сами гранаты тож не пушинки... Только боюсь, так сразу не найду.

— Ну, Владим Николаич, возы для груза берусь достать с нашего обозу, и ездовых тоже, и коников. Пусть только твои расстараются... того... чтобы ихнюю сотню подзакрыть малость.

— Тихон Андропыч, я тебе придам одного из моих помощников. А как наши гранаты бьют, ты и сам знаешь... ох, совсем забыл, этого как раз и не знаешь, тут новые мы заказали, те еще посильнее будут. Правда, мы их только на вражеских кораблях пробовали, ну да и по кавалерии пройдутся добре. Единственное: не ручаюсь за их коней.

— А тут что за притча?

— Бьют те гранаты очень сильно, говорю ж тебе, почти наверное ноги переломают лошадкам, да и людей... кто вблизи будет, контузию обещаю, на самый лучший исход.

— Да неужто сильнее вдаряют, чем те, прежние?

— Вот те крест! И добавь еще: осколки чугунные от новых гранат бывают. Врать не буду: сам не видел, но разлетаться должны далеко, так что ты уж с казаками поостерегись.

— Хочешь сказать, в ложбинку или там овражек схорониться?

— Во всяком случае, старайся во весь рост не стоять. Сам знаешь: ведь эту винтовочку хоть и лежа перезарядить можно.

— Уж это все сумеют, каждый ружьишко новое попробовал сурьезно.

— И вот что подумал, Тихон Андропыч. Ты уж прости, но... на войне, сам знаешь, всяко бывает... так что на дело пусть только охотники пойдут. А кого и сколько брать — тебе решать.

— Это о чем ты?

— Да новое для наших дело: сухопутные цели все ж. Как бог свят: без привычки мазать начнут. Я мыслю, что гранатами всю сотню не выбьют. Так что вели своим пуль захватить поболее. Мои комендоры будут выцеливать тех, кто не ближе пятисот шагов, а дальше уж вы сами.

— Это я также подумал.

— Не сомневался; а еще предупреди своих, что, мол, сильно взрываться будет. Ну, чтоб народ не растерялся. И коноводам вели подалее расположиться. Короче, сам увидишь. Мои-то, узря, как новые гранаты шарахают, только матерные слова и находили.

— Иди ж ты же ж!

Когда в проект корабля вносятся изменения, да не просто, а в момент почти полной готовности — найдите-ка руководителя, который такое любит! Французский инженер Пьер-Арман Гьейсс не составлял исключения. Но даже он вынужден был признать, что как минимум на сведения, доложенные разведкой, стоит обратить внимание. К тому же на эту тему говорить ему пришлось не с кем-нибудь, а представителем заказчика: вице-адмиралом Арманом-Жозефом Брюа. Именно этому офицеру предстояло вести эскадру в бой. Правда, должен был участвовать также англичанин: вице-адмирал Эдмунд Лайонс, но его в тот момент в Тулоне не было.

Брюа был настроен самым решительным образом:

— Мне очень жаль ваше время, месье Гьейсс, но я не поведу в бой корабли, имеющие на верхней палубе хоть что-то горючее. То, что вы только что прочитали — не пустые фантазии. У нас накопился печальный опыт: бомбы русских обладают зажигательным действием ужасающей силы.

Кораблестроитель аргументировал со всей эрудицией, подключая к ней также эмоции.

— Помилуйте, месье вице-адмирал, разве в нашем доблестном флоте матросы не умеют справляться с пожарами?

— Вы невнимательно читали памятную записку, месье. Эти снаряды взрывами контузят экипаж, и на верхней палубе просто некому тушить огонь. А выбраться наверх с батарейной палубы именно по причине огня невозможно.

— Но вы, в свою очередь, должны понимать, что отсутствие мачт означает не только отсутствие парусного вооружения, но и потерю хода. Четыре узла — это максимум того, что могу обещать, или же надлежит уменьшить количество всех припасов (угля в первую очередь) и установить более мощные котлы и, соответственно, более мощную машину. Разумеется, на театр военных действий эти корабли придется буксировать. Затрата времени на переоборудование трех кораблей составит полгода

— Сколько помню, месье инженер, их в любом случае придется буксировать, это показывали ваши же расчеты. Но вернемся к материалам. Никакого дощатого палубного настила, бушприт срезать, а дымовую трубу, наоборот, укрепить дополнительно.

Голос инженера прямо-таки сочился ядом:

— На что прикажете поднимать флажные сигналы, месье вице-адмирал? И куда ставить сигнальщиков? Ведь марсов не будет.

Руководитель проекта из мелочной злобности выделил голосом слово 'вице'. Брюа не выказал на это никакой мимической реакции, но заимел на душе некоторое хамство, выразившееся в реплике:

— Надеюсь, месье инженера не затруднит спроектировать и сделать металлические мачты? Так и быть, я облегчу задачу. Они должны быть ниже обычных: не более пяти туазов... имею в виду, не более десяти метров, — уточнил вице-адмирал, — и с 'вороньим гнездом' для сигнальщиков. Тогда обойдемся без вантов, которые, между прочим, тоже хорошо горят. Чтобы не быть голословным: вот вам список требований, месье Гьейсс. Жду извещения о дате сдаточных испытаний.

Кораблестроитель на это лишь раздраженно мотнул головой.

До рассвета оставался час. Даже по этой причине разглядеть группку людей, столпившихся вокруг пустого места, было бы невозможно и за двести шагов. А тут еще погода поспособствовала: густая облачность скрыла почти полную луну.

Работа у Тифора была самая простая: трансформировать два тяжеленных железных бруса в листы толщиной три маэрских дюйма. С хорошим кристаллом эта была работа на полчаса.

Вокруг толпились хорунжий Неболтай, мичман Шёберг и лейтенант Малах. Последний объяснил свое присутствие стремлением увидеть работу гранатомета по наземным целям. Однако винтовку он тоже взял с собой. Мичман же получил приказ от лейтенанта Семакова; тот рассудил, что меткость стрельбы с корабля важна, а того важнее обретение навыка передавать поправки к прицелу. Именно Шёберг должен был командовать батареей гранатометов на Камчатском люнете.

Труд рыжего магистра уже был близок к завершению. Все детали гранатометов помимо щитов лежали на земле, ожидая погрузки, когда в отдалении послышался скрип тележных колес — ездовые явно экономили на мази. Возов было даже не пять, а шесть. А через пяток минут в сумерках показались матросы с 'Морского дракона' и казаки верхами.

Неболтай кивнул с таким удовлетворенным видом, как если бы лично провернул операцию по вытягиванию нужных предметов, посланных через портал. Последовала команда:

— А ну, станичники, рассыпайсь по укрытиям!

К счастью, стрелкам было где прятаться. Через считанные минуты посторонний глаз не увидел бы пластунов даже с пятидесяти шагов.

Шестеро крепких матросов с большими усилиями грузили и вправду тяжеленные щиты на возы. Еще шестеро сравнительно быстро переместили разобранные гранатометы в третий воз. Четвертый уже наполнялся гранатами, когда сигнальщик выкрикнул:

— Красно-синие едут верхами, с норда! Дистанция девять кабельтовых!

Посторонний восхитился бы зоркостью матроса Мягонького, но Шёберг отлично знал, что только такие в сигнальщики и попадают, и потому без промедления рыкнул:

— Численность?

— Не разглядеть, ваше благородие, едут без строя.

— Дубина, хоть примерно скажи: десяток там иль сотня.

— Не менее полусотни, ваше благородие.

— Передать флажным семафором на 'Морского дракона' депешу: 'Вижу конную разведку неприятеля числом до сотни. Дистанция девять кабельтовых. Прошу залпировать гранатами.'

Экипаж корабля, исполнявшего в данный момент обязанности плавучей батареи, уже был готов действовать. Трудность заключалась в том, что ни комендоры, ни начарт противника пока не видели. Они видели лишь стоявшего на берегу и сигналящего флагами Мягонького.

Командир отрядил сигнальщика Тароватова на мачту. Но и тому не удалось разглядеть конных. Наконец, Семаков решился.

— Михаил Григорьевич, делать нечего. Палить придется с поправками по флажным депешам. Начинай пробные.

— Кормовой, дистанция двенадцать кабельтовых, точно на норд. Давай одиночную.

Вспышки видно не было. Зато в небо взметнулся гигантский фонтан бурой земли.

Почти сразу же запорхали флажки.

— Носовой, твой черед. Целиться на четверть румба к западу от норда, дистанция одиннадцать с с половиной. Пали!

Французский отряд получил приказ в бой не ввязываться, но... Разумеется, кавалеристы заметили и возы, и суетящихся вокруг людей. А с обозом какой же бой? И капитан Андре Бошан приказал развернуться в лаву, но на галоп не переходить: артиллерии на виду не было.

Первой неприятной неожиданностью был ужасающей силы разрыв по левую руку от отряда. Судя по всему, это сработала заложенная мина, но уж очень большой силы был разрыв. Завизжала раненая кобыла под одним из разведчиков. Кони, хоть и были хорошо выдрессированы, испугались вспышки, сбились с крупной рыси и тревожно озирались, прижав уши. Молодой (даже усов не отрастил) кавалерист ловко соскочил с падающей лошади и коротко облегчил чувства:

— Sacre diable! 5

Сделать ничего было нельзя: берцовая кость явно оказалась перебитой. Бывший всадник обнажил саблю и коротким ударом в шейную артерию прекратил конские мучения. Но в тыл француз не направился: во-первых, он был храбр; во-вторых, рассчитывал, что после успешной атаки на обоз можно разжиться трофейным конем.

Капитан Бошан не поверил в мину. Взрыв показался очень сильным, это так, но рядом просто не было никого, кто бы мог поджечь запал. Да и характерного порохового дыма не виделось. Что там дым: и порохом не пахло. Капитан получил хорошее военное образование, имел недурной опыт, и потому сразу подумал о том, что тут нечто незнакомое. Высокорослый кавалерист привстал на стременах. На море виднелся низкий силуэт корабля. Не будучи моряком, Бошан не мог точно назвать отличия от привычных образов боевых кораблей, но на уровне внутреннего ощущения эти отличия существовали. Капитан не забыл предупредить подчиненных:

— Navire russe!6

Пока капитан думал, ударил следующий взрыв. Вот он оказался куда ближе: с небольшим перелетом, правда, но по горизонту нацелен был весьма точно. У капитана пропали сомнения: бомбы, без сомнения, и с какой-то новой чрезвычайно мощной взрывчаткой. Правда, и на этот раз никто не оказался задет осколками.

Бошан понял, что надо или рискнуть на немедленную атаку, или отступить как можно быстрее, иначе артиллеристы этого русского корабля (а чьим он еще мог быть?) прикончат отряд из своих дальнобойных пушек. В результате последовала команда:

— Épées embouti! Au galop! 7

Лейтенант Мешков разбирал знаки флажного семафора не хуже любого сигнальщика. Он понял, что в очередной раз случился перелет, еще до того, как закончилась передача депеши. Сначала начарт подумал, что стоит внести поправку еще на половину кабельтова, но потом вспомнил то, с чем уже столкнулся 'Морской дракон': заградительный огонь. И грянула команда:

— Носовой, поправка на четверть румба к весту! Носовой и кормовой, на два кабельтова ближе! Пали оба!

У хорунжего Неболтая, залегшего в рытвине неподалеку от возов, были свои мысли насчет хода боя:

— Да, сердито бьют новые гранаты. Ох, и сильны. Похоже, задело кого-то... нет, только что коня убило, а конный целехонек. Вона на двоих плетется... Еще далековато, я бы в намет не приказал. Эх, мажут наши пушкари, поближе бы им прицелиться... Французы-то уж разворачиваются...

Перед конской лавой громыхнули почти одновременно две гранаты. Мысли Неболтая приобрели другое направление:

— Ай да молодец князюшка, уважил. А ведь на тысячу шагов и стрелять можно. Ружьишко добьет, Малах говорил...

Тут рука стрелка передвинула прицельную планку назад до отказа.

— ...вперед уж не могут, голубчики, кони-то у них эвон пляшут, того гляди, прочь рванут.

И хорунжий гаркнул во всю силу глотки.

— А ну, ребя, давай-ка по супостату горяченьким! По три пули, вести снизу вверх по фигуре!

В промежутке между взрывами должны были отчетливо слышаться лязг затворов и тихие хлопки выстрелов. Должны — но стрелки почти ничего не слышали от соседей, недалекие взрывы гранат порядком подпортили слух.

Следующие две гранаты грянули аккурат посередине ряда конных, снова собравшихся в атаку. Выкосило чуть ли не половину лавы. Но восторгаться было уже некогда: хорунжий быстро, но без суеты выцеливал надвигающихся кавалеристов и опустошал обоймы. Соратники не отставали. Падали кони. Катились по земле люди.

— Обходят! По крайним, по крайним бей!

Неболтай не узнал голоса. Но картина и без того оказалась ясной. Кто-то из авангарда сообразил рвануть коней в стороны, уходя из-под губительных разрывов.

— Сколько ж вас там? Ну, уж не более двух десятков. А вот вам на табачок!

Лучше всех других французов картину боя понял тот самый юный кавалерист, который оказался спешенным в самой завязке. Он видел губительную, прямо адскую мощь взрывов. Он не слышал грохота ружейных выстрелов, но отчетливо заметил, как падали товарищи. И ничего, кроме беззвучного и бесшумного ружейного огня, ему в голову не приходило. Правда, он не углядел корабля, и потому не додумался о поддержке русскими своих стрелков морской артиллерией. Догадка о заложенных заранее и взрывающихся каким-то хитрым образом минах не улеглась должным образом в голове — хотя бы уж потому, что о таких он и слыхом не слыхивал. Зато пришла вполне ясная мысль: командиры должны знать об увиденном.

В результате именно этот молодой человек оказался единственным, кому удалось добраться до своих. За ним никто не гнался, хотя молодой человек был вынужден идти на своих двоих. У казаков нашлись дела поважнее.

Мягонький передал последнюю депешу на корабль, после чего моряки ушли в направлении Камчатского люнета. Пять возов укатили. А у хорунжего со товарищи осталась еще куча забот. Скорее даже большая куча. И еще остался мичман Шёберг.

Никто из казаков не понял, что делает моряк. Даже опытный хорунжий догадался до целей этого занятия лишь по его завершении.

Мичман целеустремленно вышагивал по полю среди широченных ям, вырытых взрывами, не обращая внимания на суетящихся своих и стонущих чужих. Казалось, он что-то высматривал на земле — вроде как выискивал оброненный предмет. Но поиски производились в тех местах, где моряк в ходе боя заведомо не появлялся и, понятное дело, ничего не мог потерять.

Шёберг был занят делом, с которым мог справиться лишь артиллерист. Он, измеряя расстояния в шагах, прикидывал результативность пальбы, учитывал удачные попадания, временами отмечал что-то в записной книжке — короче, работал. Через час мичман закончил труды, учтиво распрощался с Неболтаем, не преминул похвалить прекрасную меткость его людей и отбыл в направлении к Севастополю.

Казаки продолжали, в свою очередь трудиться. Удалось захватить двадцать четыре пленника, но пятнадцать из них были в скверном состоянии (с трудом держались на ногах), еще шестеро — в очень скверном (могли лишь лежать), а оставшиеся трое были без памяти.

— Контуженые они, — определил Неболтай.

И еще пятерых с тяжелыми пулевыми ранениями решено было даже не пытаться довезти до лекарей. Правда, их перевязали, но...

— Не жильцы эти. Марья Захаровна их вытащила бы, так сегодня же вторник.

Пластуны на эту сентенцию никак не отреагировали, но каждый про себя твердо решил в момент отдыха порасспросить хорошенько у хорунжего, кто такая Марья Захаровна, почему это она вдруг может лечить и с какой стати этого нельзя делать по вторникам.

Лошадей досталось порядочно: аж цельных девятнадцать голов; были также с переломанными ногами (тех, понятно, добили), да и убитых немало. Седел со сбруей, пистолей да сабель осталось столько, что вполне можно было бы нагрузить четыре воза, да и тех могло не хватить. А уж на перевозку пострадавших потребовалось бы... короче, такого количества возов хорунжий раздобыть не мог бы при всем желании.

Неболтай сделал все, что было в его возможностях: отправил первыми же двумя возами самых тяжелых из контуженных, отрядил одного из авторитетных казаков (урядника Егорьева) за всеми возами, какие только удастся добыть, по прибытии транспортных средств отправил очередную партию пленных, следующей ходкой погрузил всех оставшихся (по оценке знающих пластунов, никто из пленных на своих двоих не дошел бы до госпиталя), прочитал заупокойную по убиенным, приказал по прибытии порожних возов грузить их трофеями (на этот раз забрали все, что удалось собрать).

Был еще один, никем не замеченный свидетель: восьмилетний Константин. Он как раз пробирался в направлении к пещере дракона, надеясь на очередную выгодную мену, и увидел вдалеке конных. Правда, мальчишка был совершенно несведущ в части сухопутных мундиров, но на всякий случай решил затаиться в сухих камышах и поглядеть на развитие событий. Насчет того, что моряки что-то такое вывозят, Костя догадался, увидел он и прикрытие в лице казаков, которые очень быстро скрылись из поля зрения — ну точно, как в игре 'казаки-разбойники'. А еще мелкий заметил пасущийся невдалеке кораблик без мачт и парусов.

Первые взрывы заставили мальца плотно вжаться в сыроватую землю. Он даже не чувствовал холода: настолько было страшно. А так как никаких дымов ниоткуда не появилось, то поражение красно-синих всадников (они были кем-то из чужих, ясно дело) мальчишка приписал действию могучего колдовства. Поскольку дракон явно был в хороших отношениях с российскими моряками, то показалось вполне очевидным, что он насылает свою волшебную силу на турок, а заодно и англичан с французами.

Юному торговцу подумалось, что господин Таррот в горячке боя может колдануть чуть в другую сторону, а попасть под раздачу (даже случайно) Косте до ужаса не желалось. Вот почему он дождался, когда взрывы стихнут, а казаки вылезут наружу, и... нет, мальчишка не припустил с этого места что есть духу. Ничуть не бывало! Он самым осторожным образом прокрался до того места, откуда никого уж видно не было, и лишь тогда мелкой трусцой поспешил к родному дому.

На улице толпились группки людей. Все обсуждали услышанную канонаду. Встревать в разговоры старших, разумеется, не следовало. За такое можно было и подзатыльник огрести. Вот почему Костя без остановок нырнул в родную дверь.

Старшая сестра казалась взволнованной. Может быть, ее взвинченность имела причиной канонаду. Не исключено, что повлияло присутствие соседа: Сереги-длинного.

Это был человек высокообразованный (он умел читать, писать и даже считать). Кроме того, он числился бывалым — и не только в силу возраста (а было ему почти пятнадцать), но и по роду занятий, ибо многознающий сосед помогал отцу в лавке и имел возможность беседовать с покупателями.

Серега, обычно чуть высокомерный, на этот раз даже обрадовался приходу мелковозрастного.

— Ну что, слыхал? — начал он.

— Ага, — осторожно ответил Костя.

— Небось, и не знаешь, что да как.

— Ну, это оно... как есть.

— 'Морской дракон' палил, вот что такое было.

В сердчишке у мальца екнуло. Он мгновенно подтвердил сам себе собственный же вывод насчет крылатого обитателя пещеры. Вслух же сказано было:

— Неужто сам дракон?

— Не сам, конечно, — в кои-то веки старший сосед решил проявить снисходительность. — Пушки с него палили.

— Да разве у него есть пушки?

Длинный не удивился наивности соседа. С высоты почти что пятнадцати лет любой восьмилетний кажется воплощением юной дурости.

— Эх ты, недоросля. У любого военного корабля есть пушки, и много притом. Мне дядя Петр говорил. Сам этот 'Морской дракон' мчится, как ветер, а пушки у него агромадные, ты сам в такую залезешь, да еще место останется. А уж бонбами может пуляться, так что ух ты! Теперь понял?

Разумеется, малолетний понял. И громко восхитился глубокими познаниями Сереги-длинного.

Глава 6

Наступление армии союзников на Севастополь привело к большим последствиям для севастопольских защитников даже по медицинской части. Поток раненых стал куда больше. Медикам прибавилось работы. Не только офицеры — старые унтера без сожалений расставались с накопленными (более чем скромными) капиталами, лишь бы не остаться калеками. Весь госпиталь знал о Марье Захаровне и о ее дивных умениях.

Мариэла по некотором размышлении пустилась на хитрость, пообещав, что будет лечить бесплатно, но за это излеченный отработает охранником. Никто из выздоравливающих не знал, что за диковинные серебряные пластинки выдают и почему надо отсекать посетителей в том случае, когда крохотный камушек начинает светиться, но следовали правилу неукоснительно. Узнав об этом, Неболтай заметил в частном разговоре с Мариэлой, что серебро вполне могут пропить, и будь на охране не унтера и офицеры, так оно, вероятно, и случилось бы, и скорее рано, чем поздно — но контингент попался куда более ответственный. К тому же Марья Захаровна объявила во всеуслышание, что если этот предмет пропадет, то за лечение с потерявшего возьмут полную сумму.

Отдать должное хорунжему: он постарался наладить охрану на совесть. В ход пошли не только (и не столько) советы, но и личные регулярные проверки. Во время как раз такой проверки случилось событие, которое не стоило причислять к маловажным.

Заполненный госпиталь прибавил забот не только медикам. Духовные лица вынуждены были организовать дежурство: исповедовать, соборовать, а порою служить заупокойную. В тот день церковные обязанности исполнял благочинный Александр. Он как раз проходил мимо коек, где трудилась Мариэла, и услышал, как она произнесла несколько слов на маэрском. Рядом же случился Неболтай, про которого все уже знали, что он выучил язык сих иностранцев.

— Что она сказала? — поинтересовался священник.

— Темного по матушке изругала, — объяснил хорунжий.

Благочинный был отнюдь не глуп и догадался о точном значении фразы, но на всякий случай спросил:

— Кто ж такой этот темный?

— Это так они дьявола поминают, но на их языке не принято называть его прямо. Ну вроде как по-нашему говорят 'нечистый' или 'лукавый'.

— Коль сия девица искренне отвергает диавола, то, значит, она христианка?

Этот был тот самый случай, когда не особо богобоязненный казак все же не решился солгать.

— Нет, батюшка, в их краях про Христа и не слыхивали. Сам точно не знаю, во что в их стране веруют, но чертом ругаются, это точно.

— Поговорить бы надобно с оной девицей... — задумчиво молвил отец Александр. Но развивать мысль не стал, тем более, что его ждал очередной солдатик, желавший исповедоваться.

У лейтенанта Семакова состоялся разговор с Нахимовым.

Адмирал предложил очередное 'без чинов' и тут же перешел к делу:

— Владимир Николаевич, теперь уж могу вас поздравить капитаном второго ранга. К сему Владимир четвертой степени с мечами, а вашим помощникам — Анна четвертой же. Но на сем хорошие новости заканчиваются. И пойдут плохие-с.

Пауза.

— Неприятель обустраивает позиции на северном фланге. По завершении подтягивания артиллерии французы получат возможность обстреливать Камчатский люнет, Волынский и Селенгинский редуты, также... ладно, это к делу не относится. Доложите о возможностях отпора-с.

Лейтенант почувствовал, что имеется шанс на получение преимуществ для своих. Он даже нарочито перешел на уставное обращение:

— Ваше превосходительство, в радиусе мили от Камчатского люнета наши гранатометы уничтожат как артиллерию, так и вражеские колонны, буде пойдут в атаку. У нас имеется опыт. Однако вижу два препятствия.

Пауза была совсем крошечной.

— Первое из них: ограничение по количеству гранат. Запас весьма недостаточен, и, того хуже, у неприятеля имеется возможность перерезать снабжение. Второе: вижу значительную опасность от возможных действий своих же. Любой штаб-офицер может подойти к мичману Шёбергу и отдать приказ палить, не зная особенностей наших гранатометов. Хорошо, если он лишь гранатомет погубит, а ну как людей? У меня обученных и искушенных в деле комендоров по пальцам одной руки сосчитать можно. Или прикажет диспозицию батареи изменить Имею в виду, могут подойти... кхм... персоны, которые способны... кхм... сильно затруднить наше дело. В пехотное прикрытие батареи точно так же надо назначить лишь из тех, в ком я уверен... кхм... в этом смысле.

Павел Степанович угадал мысль подчиненного еще до того, как тот успел ее высказать.

— Лейтенант, что вам нужно для наилучшего выполнения воинского задания?

— По первому вопросу: надобно закрепиться на мысе Херсонес. По меньшей мере, один гранатомет с пехотным прикрытием. Высадку мы там можем обеспечить в Камышовой бухте, сейчас там неприятеля нет. Доставку припасов, провизии и воды можем обеспечить. По второму: понадобится ваш письменный приказ о подчинении батареи лейтенанта Шёберга непосредственно вам. Тогда его будут просить оказать поддержку гранатами, а не приказывать. Разумеется, у командира батареи будет право отбора людей в пехотное прикрытие.

Голос адмирала налился холодом.

— Ваши претензии весьма велики-с.

— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, при их удовлетворении и возможности будут велики. Не далее, как нынешним утром пятнадцать пластунов под началом хорунжего Неболтая с помощью наших гранатометов полностью уничтожили сотню конных разведчиков. Пленных я, разумеется, не считаю. Особо отмечаю: при отсутствии потерь со своей стороны.

Нахимов скорее удивился, чем разгневался:

— Почему мне не доложили?

Ушлый лейтенант догадался, что вопрос был риторическим, и потому строго следовал уставу:

— Не могу знать, ваше превосходительство! О действиях 'Морского дракона' рапорт мною подан. Однако казаки мне не подчиняются. А в деле участвовали лишь охотники из пластунов. Если же хорунжий Неболтай подал рапорт вверх по команде, то мне об оном ничего не известно.

Адмирал прикрыл глаза и застыл в размышлениях. Через полминуты последовало:

— По первой пропозиции выражаю свое согласие. Будут даны указания. По второй же сделаем иначе. Я лично поеду на осмотр люнета, заодно погляжу на ваши гранатометы. Сверх того... лейтенант!

Адъютант появился мгновенно.

— Рапорт капитана второго ранга Семакова у вас?

— Так точно, ваше превосходительство!

— Несите сюда.

Нахимов умел читать и схватывать суть быстро.

— Так выходит, ваши гранатометы палили, не видя цели, и притом попадали?

— Так точно, ваше превосходительство. Осмелюсь предположить, что при наличии видимой цели пальба будет намного быстрее. Поправки, передаваемые голосом, а не флажным семафором...

— Можете не продолжать, капитан второго ранга. Делаю вывод, что противудействие неприятелю может замедлиться отсутствием или недостаточностью гранат. Так, значит, деньги понадобятся?

— Никак нет, ваше превосходительство — время. Поставщики могут не успевать за нашими заказами.

Командор Малах в процессе боя и после него вел себя нелогично. Во-первых, он не задал ни одного вопроса, а уж если держаться правды, то вообще не сказал ни слова. Впрочем, он слышал все депеши, которые доводились до сигнальщика для передачи их на 'Морского дракона'. Во-вторых, он сразу же по окончании боя распрощался и ушел, не попытавшись хотя бы рассмотреть трофеи. А будь окружающие ясновидцами, то углядели бы еще одну странность: он, прибывши домой, не сел за обед, а принялся делать расчеты и составлять доклад.

Запихнув пачку исписанных листов в футляр, Малах сел на коня и направился к порталу. Правда, он захватил с собой также винтовку с пистолетом, но внутренне совершенно не ожидал встречи с противником. Выработанное долгой службой чутье молчало.

Через считанные пару часов означенная пачка уже лежала под руками у Сарата. Тот прочитал очень внимательно, подумал и вызвал к себе подчиненных.

— Вот что, ребята, есть новое задание. Читайте.

Бумаги пошли по кругу и в конце концов вернулись к председательствующему.

— Конструкция по вашей части, — обратился тот к Хороту, — обращаю внимание: вот существенное отличие.

Мастер, глянул, запустил пальцы в шевелюру, тут же опомнился, положил предательницу-руку на столешницу и высказался:

— Двадцать, говорите?

— Малах настаивает. Но их общий вес будет тот же. Затвор, понятно, меньше.

Оружейник с видимым усилием удержал руку на месте.

— Нет, гранатомет выйдет, конечно, полегче предыдущего. Но не очень понятно его применение. По кораблям — так слабо выйдет...

— То-то, что не по кораблям. Это против пехоты и кавалерии. Мастер Валад, что у нас по заготовкам?

— Берусь сделать десять кокилей в один день... хотя нет, есть лучшая возможность. Гранаты существенно меньше предыдущей версии. Если я правильно понимаю, с правильно налаженным амулетом трансформации производительность в пятьдесят гранат в день не кажется запредельной, но лишь при весе гранаты не более тринадцати фунтов. Граната без кристалла пойдет по сребренику. Чего там: работа для подмастерья.

— Торот, что скажете о цене амулета трансформации?

— Такой берусь сделать, если дадут надлежащий кристалл. Конечно, лучше бы специализированный...

— С магнетитом не особо богато.

— Ну, так прозрачный кварц. Круглым счетом... э-э-э... для четырехдюймового кристалла будет амулет с запасом действия на две недели. Обойдется в золотой. А если таких нужно много, то дам оптовую скидку.

— Шахур?

— По моей части большой экономии не получим. Кристаллы те же, хотя величину можно взять поменьше, это так.

— Сроки? Мастер Валад?

— Менять оснастку не надо, обойдусь старой. Пять дней, и заготовки будут. Начну производство гранат, как только получу амулет или амулеты.

— А мне полдня на чертежи. Хотя нет, больше. Малах попросил зубчатые колесики с маховичками для регулировки положения ствола... два дня на чертежи и еще столько же на изготовление.

— Все ясно, ребята. Работаем!

Кавалеристы ходить своими ногами не только не любят, но и не умеют, если сравнивать их с пехотой. Вот почему только поздним вечером разведчик французов добрался пешим ходом до своих.

Товарищи по оружию, разумеется, накормили и напоили вымотанного до предела парня. Но после этого начальство устроило форменный допрос.

Молодой француз изо всех сил старался докладывать так, как его учили, то есть придерживаться фактов. Но он не имел представления о механизме случившегося. В результате сами по себе факты выглядели настолько фантастично, что вызывали у слушателей крепкое сомнение в здравости рассудка единственного уцелевшего из сотни разведчиков. Но все изменилось после упоминания о появлении русского корабля вблизи берега.

Слова рядового были тщательно запротоколированы, и копия протокола отправилась в Балаклаву, к флотскому начальству. А к мысу Херсонес потянулись под белым флагом дроги с целью забрать тела погибших. Возглавлял эту процессию французский лейтенант де Токнай. Он получил строгий приказ: ни в коем случае не вступать ни в какие конфликты с русскими, не претендовать на территорию, но держать глаза и уши открытыми.

Иномирские пришельцы в лице магистров занимались изысканиями в части практической магии: обследовали возможность приспособить пересланный из Маэры алмаз для компенсации негополя вполне конкретного человека: унтер-офицера Синякова.

Разумеется, иноземцы не знали выражения великого Суворова 'Каждый солдат должен понимать свой маневр', но по наитию его пользовали.

— Понимаете, сударь, вы не совсем обычный человек. Ваши энергетические потоки не такие, как у других. Мы хотели бы их обследовать и попробовать изменять, если такое вдруг понадобится. Для здоровья совершенно безопасно. Самое худшее, что вам грозит, это ощущение... ну, как будто вас что-то щекочет. По слухам, такое возможно.

— Лично я думаю, что насчет щекотки — полная выдумка, — вмешалась Мариэла.

— Ну, может быть, и выдумка, но вы уж, сударь, обязательно нам скажите, если вправду щекотка проявится. Но если у нас получится задуманное — о, тогда мы сможем предложить вам работу за пятьдесят рублей в месяц золотом. Ну, не пожизненную, но уж один месяц наверняка. Сразу могу сказать: работа почти такая же, но только поездить придется. С таким редким человеком наверняка захотят побеседовать очень важные господа — а вы ответите всю правду, вот это и будет ваша работа. Конечно же, о вашй прежней службе рассказывать не придется, это никому не интересно.

— Я-то со всем удовольствием, но с условием, однако ж.

— Каким?

— Если уж очень щекотно будет, то откажусь от работы, и рублей тех мне не надо.

Немцы переглянулись.

— Я согласен.

— Я согласна.

Работа началась, и щекотно не было. Барин с барыней светили крохотными камушками, гасили их, снова светили в других местах, потом рыжий говорил, а барыня записывала на листках иноземными буквами. Говорили они по-своему, и оба полагали, что российский унтер-офицер ничего не поймет. Они ошибались.

Синяков и вправду не знал ни слова на маэрском. Но интонации он почувствовал. Судя по ним, у тех двоих выходило плохо. Или даже вообще не выходило. Тем не менее, деньги немцы отдали сполна.

Работу однорукий унтер посчитал нетрудной. Сиди себе, поглядывай, а обещанной щекотки он так и не дождался. Под самый же конец барин вздохнул и молвил:

— На этот раз не получилось. Ну да ничего, завтра еще попробуем.

Высокие морские чины союзников по единодушному согласию собрали экстренное совещание. Разумеется, присутствовали флотские, но также на него прибыли командующий объединенными силами маршал Сент-Арно и командующий английским экспедиционным корпусом лорд Раглан. Английский адмирал Дандас сказался больным и по сей причине отсутствовал.

Впервые 'Морской дракон' поддержал своей артиллерией сухопутные действия. Конечно, рассеять и частично истребить сотню кавалеристов — не ах какой великий подвиг, да и меткие русские стрелки тому сильно способствовали. Но и сухопутное, и морское начальство, отдать должное, сразу же увидели, какую опасность может создать для левого фланга войск коалиции меткая стрельба орудий этого быстроходного корабля. В качестве вводной были также оглашены рапорты спасшегося кавалериста и лейтенанта де Токная, но ясности и понимания обстановки они не принесли.

По мнению присутствовавшего на собрании коммодора Скотта совещание являло собой образец беспорядка и нарушения флотских традиций, что можно было объяснить лишь большим количеством французских представителей. Те устроили форменный галдеж:

— ...Камышовая бухта для стоянки кораблей была бы пригодна лишь при отсутствии этого 'Морского дракона'. В ней просто нельзя расположить строй фронтом, как того требует тактика...

— ...нельзя уступать противнику левый фланг! Оттуда русские могут угрожать...

— ...что до русской эскадры, то у них попросту не осталось кораблей линии, так что вполне полагаю возможным пренебречь...

— ...хотел бы я знать, где на этом участке можно расположить артиллерию, не говоря уж о ее пехотном прикрытии. Так что никаких угроз не вижу...

— ...полагаю, что противник вполне в состоянии устроить временные укрепления...

— ... полковник, скажите: сколько времени потребуется на обустройство позиций? Ах, вот как? В таком случае уверяю вас, господа, что...

— ...но почему вы не учитываете прибытие наших бронированных артиллерийских кораблей? Уж они-то вполне могут справиться с этим корабликом русских...

— ...ну хорошо, пусть они не в состоянии его догнать, но уж отогнать могут, не так ли? Но в этом случае у нас появится возможность...

— ...с практической точки зрения: когда мы можем рассчитывать на их прибытие к Севастопольскому порту?

— ...вы не учитываете необходимость сбора дополнительной эскадры для сопровождения бронированных сил. Без них полагаю весьма затруднительным, если вообще возможным...

— ...важнейшая точка обороны Севастополя — Малахов курган. Именно его прикрывают Камчатский люнет вот здесь, а равно Селенегинский и Волынский редуты русских. И вот отсюда наши славные войска могут нанести удар, не опасаясь...

Осторожность победила. План приняли следующий: в радиус действия орудий 'Морского дракона' не входить, мыс Херсонес оставить русским, поскольку ни для кого другого он интереса не представляет. Высадиться в этой точке русские не смогут: задача неразрешимая при тамошнем рельефе берега, да глубокой осенью. Что до блокады Севастополя, то она осуществима и без войск на южном берегу Камышовой бухты. С северного же ее берега возможно простреливать любую позицию на противоположном берегу. Маршал Сент-Арно и командующий английским экспедиционным корпусом лорд Раглан сошлись во мнениях, что артиллерийский обстрел Камчатского люнета, а также Селенгинского и Волынского редутов совершенно необходим перед штурмом. Уроки атаки легкой кавалерии при Альме оба помнили превосходно.

В пылу совещания никто не спросил мнения Фрэнсиса Скотта. А тот задал сам себе несколько интересных вопросов.

Что именно вывозили русские с мыса Херсонес? Имущество было явно ценным, иначе на его охрану не послали бы едва ли не самый боеспособный во всем Черном море корабль. Очевидного ответа на этот вопрос не нашлось.

Не могут ли русские обустроить морские орудия на сухопутных позициях? Судя по тому, что бомб у них весьма немного, ответ должен быть отрицательным, но технически такое вполне возможно. Конечно, в случае самой жестокой необходимости.

Откуда вообще берутся боеприпасы к орудиям этого 'Дракона'? В условиях полной блокады Севастополя (а таковая виднелась в ближайшей перспективе) их просто неоткуда взять. Если, конечно, не предположить наличие огромных складов — но, судя по тактике морских боестолкновений, таковые отсутствуют.

Допустим худшее: орудия этого типа установят на севастопольских укреплениях. Что может это дать русским? Точнее, какие могут быть последствия для коалиции?

На все эти вопросы не находилось очевидных ответов. Протоколу допроса выжившего кавалериста капитан Скотт доверял: очень уж описанная уланом картина совпадала с виденной на море. Если у русских вдруг каким-то образом окажутся в распоряжении их грозные бомбы, а эффект от их применения будет соответствовать описанию, то взятие Севастополя лобовой атакой следует исключить из списка возможного. Само собой, при достаточном количестве таких боеприпасов.

В разговоре с самим собой коммодор Скотт был вынужден признать: идея подключения броненосных кораблей к осаде (а заодно и эскадры в десять вымпелов, если верить предположениям французов) выглядит вполне здравой. Разумеется, русский капитан не полезет под их орудия. Да и в Камышовую бухту не сунется: очень уж она узкая, а ведь маневренность — это одна из главных составляющих успехов 'Морского дракона'. Именно она позволяла до их пор этому кораблику легко уходить из-под обстрела. В чем-чем, а в недостатке осторожности его командира не упрекнуть...

Тут английского капитана кольнула мысль: а почему, собственно, русский проявляет это качество? Уж точно причина состоит не в трусости; подобное Скотт не мог предположить и в горячечном бреду. Тут другое...

Через полминуты англичанин чуть заметно улыбнулся. Ну, конечно! У русских просто нет возможности построить здесь и сейчас корабль того же типа. Потому-то капитану приказано не рисковать понапрасну. Разумное решение.

То, что произошло в лагере войск коалиции утром, было следствием совпадения нескольких факторов. Первым из них было простое человеческое любопытство доктора Джейсона Букера. Молодой врач еще не утратил стремления к новым знаниям, привитое ему в Лидском университете, а некоторые из убитых французских кавалеристов выглядели необычно. Вторым фактором была по-зимнему холодная погода: тела погибших разлагались с намного меньшей скоростью, чем это случилось бы летом. Третьим была занятость начальства, которое в ответ на просьбу разрешить небольшое исследование раздраженно велело не путаться под ногами, когда и без того дел полно.

Доктор добросовестно освидетельствовал останки кавалеристов. Результаты были неожиданными.

На четырех трупах сгорела одежда, досталось и кожным покровам. Доктор посчитал, что обширные ожоги и стали причиной смерти. По крайней мере, он твердо знал, что выжить с такими невозможно.

Еще два десятка погибли от пулевых ранений. Ну, для военного врача эта причина смерти была обычнейшей. Доктор не поленился и извлек целых пять пуль. Ему показался странным столь малый калибр русских ружей, но ранения оказались смертельными, тут ошибиться было нельзя. Мысленно английский врач особо отметил, что пулевые раны оказались не очень аккуратно перевязанными — впрочем, это не помогло пострадавшим выжить. Оказанная кем-то помощь, видимо, остановила наружное кровотечение, но ничего не сделала (и не могла сделать) с внутренним. Врач, хоть и не был боевым офицером, отметил меткость стрельбы: не было ни одного тела, не получившего пули в грудь или в живот.

Пятерых кавалеристов буквально разорвало. Вот тут мистер Букер оказался в затруднении. Причиной могло стать попадание целого ядра или крупного осколка — а последние в телах найти не удалось. Но с аналогичными ранами врач, разумеется, сталкивался.

Еще трое с очевидностью погибли от удушья, а уж ему-то было совершенно неоткуда взяться. Но доктор по некотором размышлении признал, что коль скоро что-то горело (а иначе откуда ожоги?), то гибель от невозможности дышать, как это бывает при пожарах, может показаться ожидаемой.

Оставшиеся сорок пять человек представляли собой загадку. Примерно половина из них была жестоко контужена. Перед смертью у них шла кровь из носа, глаз и ушей. Причины смерти остальных мистер Букер установить не смог. Он предполагал, что они, попав под действие сильных взрывов, погибли от их ударного действия, но доказательств не было.

Без сомнений, англичанин был в высшей степени добросовестным медиком. Он аккуратно заполнил все протоколы. Они, разумеется, попали в специальный сундук для медицинских документов. Честолюбивый врач думал о статье, которая вполне бы могла пойти, скажем, в ежегодный сборник трудов медицинского факультета Лидского университета.

Свежий капитан второго ранга и обладатель Владимира четвертой степени зашел к Нахимову за приказом, согласно которому командир батареи получал полную свободу рук. Возле приемной Семаков наткнулся на писаря Синякова. Тот как раз выходил из адмиральского кабинета со стопкой бумаг. Лицо однорукого унтера было настолько ужасно, что могло испугать любого офицера российского флота, когда-либо служившего под началом Павла Степановича.

— Братец, что такое случилось? Адмирал здоров ли?

Будь у ветерана вторая рука, он бы ей махнул в расстроенных чувствах.

— Приказ главнокомандующего мне отдали переписать. Ей-богу, ваше благородие, уж лучше бы какая хвороба.

Слова прозвучали почти кощунственно, но командир 'Морского дракона' сразу догадался, что новости не из разряда ординарных.

— Да говори; чего уж там, все равно я узнаю. Поди, на всех кораблях велено зачитать?

Последовала нехорошая пауза.

— Приказано линейные корабли затопить по списку, чтоб неприятель не прорвался в Севастопольскую бухту. Армия отступает, а нам... отстаивать придется.

Тяжкий вздох. Рот немолодого унтера скривился, но тот превозмог себя и добавил:

— Поздравляю, ваше благородие, повышением в чине. Но только Христом-богом прошу, не ходите к Пал Степанычу. Там уж в бухте Владим Лексеич... того... командует.

Понять такую совершенно не унтерскую деликатность Семаков мог — но решил, что может найти нужные слова для адмирала.

Войдя, кавторанг тут же пожалел о собственной бездумной храбрости. Лицо Нахимова было черным от горя и гнева. Сухим бесстрастным голосом он произнес:

— Приказ, что вы запросили, готов. Вот он.

Не было сказано вслух, но прямо чувствовалось дополнение: 'И убирайтесь отсюда к разэтакой матери'.

Надо было что-то сказать. Младший по званию встал по стойке 'смирно'.

— Ваше превосходительство, экипаж 'Морского дракона' сделает все, что в силах человеческих, чтобы Севастополь устоял.

Пауза. Сглотнув, Семаков добавил:

— Кроме того, мы сделаем то, что за пределами человеческих возможностей. Честь имею!

В глазах адмирала блеснула короткая живая искорка — и тут же погасла. Чуть заметным жестом он велел посетителю удалиться.

Выйдя на воздух, Семаков позволил себе облегчение чувств большим боцманским загибом. Он знал эти корабли. Мало того: он знал большую часть служивших там офицеров. Он мысленно представил себе — а что, если бы пришел приказ уничтожить 'Морского дракона'? И ведь не выполнить нельзя! От такой мысли на душе стало еще гаже.

Но сразу же после этого началась привычная работа: анализ. Линейные корабли — допустим, но ведь остаются еще пароходофрегаты, да и парусники поменьше тоже. Нет, еще не все потеряно.

Глава 7

В это же время матросы с 'Морского дракона', отряженные на сухопутную позицию, были чрезвычайно заняты. Они под руководством мичмана Шёберга собирали и устанавливали гранатометы. Не обошлось, разумеется, без подначек со стороны соседей-артиллеристов.

— Что ж за перекладина на пушке? Портки сушить, что ль?

— Ну и орудие у вас, с этаким тоненьким стволом. Воробьев пугать — так в самый раз.

Артиллеристы с 'Морского дракона' небрежно и лениво отругивались. У них были основания для вальяжного поведения: любовно надраенные кресты, сиявшие на неярком зимнем солнце.

— И воробья можем напужать, но вот беда: в открытом море такие не водятся. Вот и приходится вражеские корабли топить. И не орудия это — гранатометы. Гранатами, стал-быть, охаживаем.

Насмешник чуть сбавил градус напора:

— Отчего ж не ядрами?

— А вот как покажем, что эти гранаты делают, так сразу и поймешь, — солидно отвечал Плесов, — мы-то уж и видали, и слыхали, аж посейчас в ушах звенит.

В разговор вступил седоусый армейский фельдфебель от соседей:

— Они, что ль, как бомбы, эти гранаты?

— Да нет, и почище того будут.

— Я ведь не шутейно говорю, — с намеком на укоризну отвечал сухопутный.

— Отставить разговоры! Плесов, тебя в первую очередь касается! А ну, братцы, устанавливай щиты. Начинать с ближнего. Да берите ввосьмером!

— Ваше благородие, так вшестером справлялись.

Мичман, вопреки ожиданиям, ответил без малейшей фанаберии:

— Знаю, что вы все силачи превеликие, но тут запас потребен. Неровен час, у кого нога подвернется иль там рука соскользнет... Давайте щит к гранатомету... Тароватов, чуть двинь на меня... хорош... а теперь всем вместе маленечко вон в ту сторону... отменно! Закрепляй, братцы.

— Эт-та что такое?!! Мичман, что за непотребство вы тут на орудие устанавливаете? — послышался начальственный рык.

Шёберг, сохраняя на лице истинно северную невозмутимость, скомандовал своим матросам:

— Продолжайте закреплять. Максимушкин, проследи, чтобы все в аккуратности сделали, — после чего повернулся на голос. Тот принадлежал неизвестному подполковнику.

Мичман действовал строго по уставу: козырнул, назвался и разъяснил положение дел:

— Мичман Шёберг, второй помощник с корабля 'Морской дракон', честь имею! В настоящее время командую батареей из двух гранатометов, каковые в данный момент мои подчиненные собирают. Орудия на батарее отсутствуют. Осмелюсь обратить внимание: конструкция сих гранатометов представляет собой военную тайну.

Штаб-офицер в слова не вслушивался, ибо находился на точке кипения.

— Немедленно снять эту железку! У вас артиллеристы настолько трусливы, что боятся пуль и прикрываются щитами? Вы дух воинский подрываете!

Вопреки второму принципу термодинамики голос Шёберга сделался холоден:

— Назовите себя и цель вашего пребывания на батарее.

— Подполковник Теребилов, Волынский полк. Назначен в помощь артиллеристам. Потрудитесь исполнить приказ, мичман!

— Я не ваш подчиненный, господин подполковник...

Это было плохо замаскированной дерзостью, самое меньшее. Согласно армейским традициям, младшие офицеры при обращении к подполковнику приставку 'под' опускали. Но именно в данный момент Шёберг не был настроен на повышенную учтивость.

— ...и нахожусь здесь по приказу вице-адмирала Нахимова. Также в пределах моих полномочий допускать в расположение батареи только тех, у кого имеется надлежащее разрешение...

Письменный приказ Нахимова был извлечен из кожаного планшета.

— ...извольте прочитать со вниманием.

Подполковник проявил нерешительность. Судя по необыкновенно наглому поведению мичманишки, приказ он имел серьезный, и читать эту бумагу не было никакой нужды. Надо было отступить с достоинством, но пока штаб-офицер раздумывал на эту тему, мичман вспомнил про очень важное обстоятельство. Его рука скользнула к поясной кобуре и наполовину достала пистолет (на нем настоял командир). Огонек светился.

— В ружье!!! Примкнуть штыки!

В Волынском полку эта команда была бы выполнена быстрее, конечно. Да и сами штыки имели не вполне парадный вид: без ржавчины, правда, но и блеска особого на них не было. Но все равно цепь наточенных граненых лезвий могла внушить уважение кому угодно.

Мичманский голос, как ни удивительно, стал еще холоднее. Теперь он вполне мог заморозить Камышовую бухту.

— Господин подполковник, повторяю: мне приказано никого в расположение батареи не пропускать без особого на то разрешения вице-адмирала Нахимова или капитана второго ранга Семакова. За объяснениями обращайтесь к ним же. Запрещаю вам подходить к гранатометам ближе, чем на пятнадцать сажен! Тароватов, Плесов! Проводить господина подполковника!

Почетный караул обычно не держит штыки наперевес. Именно об этом Теребилов вспомнил, удаляясь по разбитой тропе.

По уходе подполковника Шёберг продолжил командовать совершенно спокойно:

— Берись, братцы, за второй щит. Так... теперь опускай... помедленнее... хорош! Закрепляй.

Командир батареи усиленно делал вид, что не замечает красноречивых взглядов матросов. Вместо этого он преувеличенно тщательно обревизовал ящики с гранатами. Итог не обрадовал: тридцать один выстрел.

Разумеется, Шёберг не знал максимы, сложившейся через почти что сто лет: боеприпасов не бывает много, их бывает мало или очень мало.

Пока матросы закрепляли гранатометы на площадках, мичман вглядывался в отдаленные позиции неприятельской артиллерии. Они, собственно, еще были в процессе подготовки, а сами орудия и вовсе не прибыли, но Шёберг уже прикидывал дистанцию. По всему выходило, что неприятельские пушки заткнуть вполне возможно. Куда большее беспокойство вызывала возможная кавалерийская или пехотная атака.

Время еще оставалось, и командир батареи гранатометов отправился к соседям. Мичман, разумеется, не имел сухопутного опыта, но в Корпусе в гардемаринские головы вбили накрепко: если есть возможность заранее распределить цели для каждой артиллерийской палубы, то это надо сделать.

Осенние ночи темные, даже в Крыму. Вот почему никто не заметил, как ничем не примечательный бугорок на пустынном берегу вдруг двинулся, а из-под земли вдруг показалась голова в бескозырке. Неизвестный тщательно огляделся и тихо произнес, обращаясь, очевидно, к самому себе:

— Никого на версту вокруг нет, ваше благородие.

Эта фраза явно содержала в себе некое заклинание, поскольку следствием ее было появление из-под земли небольшой группки людей. Пригибаясь, те поспешили чуть в сторону, остановились и стали что-то такое делать с небольшими предметами. Разумеется, посторонний (которого тут не наблюдалось) не мог даже заметить этих движений. А их смысл вполне мог ускользнуть от этого самого постороннего даже при свете дня.

Группка принялась передавать нечто тяжелое, подбираемое с земли, по цепочке. Один за одним предметы непонятного назначения исчезали под землей. А вслед за ними скрылись и люди, за исключением одного. Этот подошел к обрыву, за которым шумел прибой, и спустился вниз. Впрочем, он довольно скоро поднялся обратно и исчез вслед за своими товарищами.

Командир 'Морского дракона' (именно он и был тем самым последним в группе) имел все основания быть довольным. Накануне его корабль крейсировал вдоль берега, никого не обстреливая. Целью была разведка. Семаков хотел убедиться, что свободный доступ к порталу существует. Поздно ночью предполагалось получить и отправить посылки, а заодно узнать у дракона результаты разведки.

План удался.

В ином мире Сарат созвал очередную оперативку. Разумеется, первым делом он выслушал доклады.

Магистр Харир все еще отрабатывал методы выращивания кристаллов того, что Профес в свое время назвал фианитом. Нельзя сказать, что подвижек не было. Очередной сверкающий гладкими гранями кристалл имел в поперечнике аж целых полтора маэрских дюйма.

— Успех налицо, дорогой Харир, но этого все еще мало, — подбил итоги председательствующий. — Как там насчет гранатометов?

— Через три дня будут готовы к отправке.

— Хорошо. Не забудьте известить наших через портал. И еще новое дело. Сафар, это к тебе. Люди из того мира хотят купить кристаллы для магии воды и огня в подарок Тарроту. Первый не менее пяти дюймов, второй примерно два с половиной. У тебя есть что в запасе?

Сафар, в полном соответствии со своим общественным положением, был рассудителен, нетороплив и многознающ.

— Это зависит от того, что ему надобно и как скоро. Свободные красные кварцы нужного размера есть, даже не один. А вот синие кварцы мелки, меньше требуемого, а делать заново — тут заготовка нужна; если прибавить огранку, так денька три на работу. Или же...

Пауза. Сафар искусно делал вид, что напряженно вспоминает. Аудитория искусно притворялась, что поверила этому.

— ...имеется в запасе очень приличный танзанит. Четыре дюйма с четвертью в длину, два с половиной в ширину, дефектов нет. Если Таррота устроит...

Шахур не преминул поддержать свою репутацию записного спорщика:

— Хочу уточнить. Если подарок дракону, то надобно специальную... специальное... ну, то, в чем они их носят.

Сказано было не особо точно, но все поняли. Сарат отреагировал первым:

— Драконы, как правило, используют браслеты. У Таррота точно имеется. Если в нем есть лишние гнезда подходящего размера...

— А если нет?

— Ну, так сделать браслет специально для этих кристаллов. Кто возьмется?

Все переглянулись. Ювелиров среди присутствующих не было.

— Тогда надо бы заказать. Шахур, ты размер помнишь?

— Лишь примерно, но можно сделать браслет раздвижным. На пружинках.

— Идет. Организуй. Но только предусмотри на нем несколько гнезд для кристаллов. Мало ли: вдруг ему танзанит не подойдет.

Нахимов сдержал слово и появился на Камчатском люнете. Первой его реакцией была удивленный вопрос:

— Почему тишина?

Вопрос содержал в себе некоторое преувеличение: работы, начатые инженером Тотлебеном по укреплению люнета, продолжались, и бесшумными их назвать было никак нельзя. Но все поняли невысказанное адмиралом: союзники пока что люнет не обстреливали.

Командиры батарей скромно помалкивали, но вместо них ответил генерал-лейтенант Степан Александрович Хрулев:

— Господин вице-адмирал, траншеи противником начаты лишь, отнюдь не закончены. Артиллерийские позиции и вовсе не подготовлены. Не считаю нужным производить обстрел, который может причинить слишком незначительные повреждения.

Нахимов не был бы самим собой, если бы не уделил внимание нижним чинам, усердно возводившим укрепление:

— Налегайте, братцы. Чем крепче люнет получится, тем меньше русской крови неприятель прольет-с.

Семаков также присутствовал при этом визите, рассудив, что на вопросы Нахимова по гранатометам (если таковые будут) лучше отвечать кому-то поболее, чем просто мичману.

Павел Степанович остро глянул на тонкие стволы гранатометов и задал ожидаемый вопрос:

— Как с гранатами-с?

— Маловато, ваше превосходительство, но рассчитываем пополнить. Если не будет проблем с возами, то сегодня подвезут. У нас на корабле есть запас, половиной поделимся с батареей мичмана Шёберга.

Видимо, опытный вице-адмирал уловил нечто такое в глазах сравнительно молодого капитана второго ранга, поскольку кратко распорядился:

— В семь часов вечера зайдите ко мне.

— Слушаюсь!

В вечернем разговоре с Нахимовым кавторанг Семаков был решителен и деловит:

— Ваше превосходительство, есть сведения от моего личного источника: караван торговых судов с подкреплением и припасами вышел из Стамбула. Одиннадцать вымпелов. Мы имеем возможность перехватить их и уничтожить, хотя бы частично.

— Вашего личного? — не сразу понял Нахимов.

— Мне Таррот Гарринович... согласился помочь.

— Понимаю. Почему 'частично уничтожить'?

— Мы получили той ночью боеприпасы, но после того, как отдадим половину на Камчатский люнет, нашего остатка хватит на поражение четырех кораблей. Шести — это если сильно повезет. Примите во внимание, ваше превосходительство: из показаний пленных следует, что теплая одежда в неприятельских войсках в совершеннейшем недостатке. А если утопить транспорты с грузом и одежды, и лошадей, и пороха...

— Вы дружны с удачей, Владимир Николаевич. Дай-то бог вам не растерять ее расположения... Действуйте.

Нахимов определенно сглазил.

'Морской дракон' вышел в море незамеченным. Он пошел на пересечку каравану. И... не нашел никого.

Лейтенант Мешков проверял потоки. Глухая тьма. Это слово самым лучшим образом описывало состояние дел, поскольку наличие чужих отмечалось огоньком на серебряной пластинке.

Командир не то, чтобы не поверил своему старшему помощнику, но рассудил, что лишняя пара глаз не повредит и взял серебрянку в свои руки. Результат был тем же.

Броски корабля курсом на вест и на ост тоже ничего не дали.

Сигнальщики, конечно же, изо всех глаз пытались углядеть ходовые огни (а без них в ночное время караван вряд ли обошелся) — и ничего.

Командир был зол до такой степени, что команда старалась лишний раз рот не раскрывать и на глаза не показываться, хотя все знали, что без вины Семаков не наказывает.

И лишь под утро старший помощник осмелился высказать мнение:

— Владимир Николаевич, а не могли они взять курс на Евпаторию?

— Перекрестись, Михаил Григорьевич! Оттуда грузы доставлять — это ж крюк верст сто! Нет, даже больше.

— Так что ж? Все в целости довезут, а попадись нам на зуб, то верно уж пяти транспортных судов с грузом не досчитались бы. Мыслю, поостереглись они.

— Ты думаешь, такая у нас грозная слава? Хорошо, ради проверки сходим на Евпаторию. Только пока дойдем, они разгрузку начнут.

— Начнут, да не закончат. Рискнем, а, Владимир Николаевич? Уж нам-то не крюк.

— Добро. На руле: курс вест-норд-вест! На лаге держать двадцать!

— Слушвашбродь!

Старший помощник угадал. Разгрузка шла полным ходом.

До стоявших на якорях транспортов оставалось еще мили три с лихом, когда последовали команды:

— К бою! Носовой и кормовой гранатометы — товсь! Сигнальщик, доложи, как увидишь, который из кораблей сидит по ватерлинию.

Ожидаемый доклад последовал через минуту с небольшим. Мягонький добросовестно перечислил названия; впрочем, он, ориентируясь в звучании латинских букв, английским не владел, и потому доложил, в частности, о судне, именуемом 'Соутхерн стар'.

Начарт принялся отдавать приказы:

— Носовой, тебе крыть самого дальнего к весту. Кормовой, на тебе его сосед. Видимость хорошая, кладите четыре гранаты вдоль палубы. Первую — на самоприцеле, потом доворачивать.

Никто на 'Морском драконе' не сомневался: их кораблик обязательно заметят даже в суете разгрузки. Так и случилось. Но времени отреагировать у экипажей не оставалось: корабли выстроились на якорях носом к ветру, разворот получился бы весьма длительным.

На берегу командиры оказались грамотными, а их подчиненные — расторопными. Кто-то сообразил, что скопившийся на берегу груз спасти вряд ли удастся, зато люди вполне могут убежать на своих двоих — и соответствующую команду те получили.

Пожар уже весело полыхал на двух первых судах. Большая часть гранат, нацеленных на транспорты, рванула непосредственно на палубе, разрывая обшивку бортов и калеча балки набора. Офицеры отметили это обстоятельство, сделав вывод, что почти весь экипаж занят разгрузочными работами, то есть на кораблях негаторов очень мало, а то и вообще нет.

Семаков рявкнул:

— Отставить четыре гранаты! Бить двумя, с них хватит, а нам еще по берегу палить.

Лейтенант Мешков тут же выдал целеуказания:

— Носовой, отставить самоприцел, накрыть бочки, что на берегу! Кормовой, угости следующее судно двумя гранатами! Ага!

В одном из разваливающихся судов смертным визгом исходили лошади. В остальных, видимо, был неживой груз. Каким бы он ни был, пожар даже не успел разгореться: вода справлялась с изделиями рук человеческих быстрее, чем огонь.

На берегу после взрывов двух пристрелочных гранат случилось попадание, и бочки полыхнули огнем. Матросы подумали, что горит порох, и сопроводили удачу комендора Шумило дружным 'Ура!'. Пожалуй, только командир догадался, что огненными багровыми шарами взрывался вовсе не порох, а хлебное вино, бренди или виски, но о своей догадке промолчал, не желая причинить моральный ущерб команде. Впрочем, характер взрывов других бочек показал, что у тех внутри были не напитки, а что-то более взрывооопасное.

— Боцман, пять последних выстрелов не расходовать!

Учинив погром, 'Морской дракон' безнаказанно ушел на зюйд-ост. Семаков не знал, что в Евпатории противником захвачены склады, где хранилось шестьдесят тысяч пудов пшеницы. Но все равно сделать он ничего бы не смог.

Когда русский корабль уже скрылся за горизонтом, старшие офицеры союзников стали подбивать итоги. К удивлению многих, потери в людях оказались сравнительно невелики — не более ста человек. Зато полностью погибли кони, запасы пороха и теплой одежды. Слабым утешением оказалось то, что около двух третей продовольственных запасов и фуража уцелело.

Про себя же кое-кто из офицеров отметил еще одну, невидимую потерю: сильное снижение боевого духа. Зато решительно у всех появилась ярость против флотских, которые ничего не сделали, чтобы защитить корабли и столь необходимый груз.

По прибытии в Севастополь на командира 'Морского дракона', а также старшего помощника обрушился целый воз новостей. Главнейшим и наихудшим было известие и гибели адмирала Корнилова.

Прозвучал естественный вопрос:

— Как же так?

Отвечал незнакомый пехотный капитан:

— На Селенгинском редуте он инспекцию учинял, а противу того уж французы позиции подготовили. Ядром адмиралу ноги оторвало. Только и успел сказать: 'Отстаивайте же Севастополь!' — и впал в беспамятство. А через час и преставился.

История оказалась упрямой дамой. Они выполнила свои намерения относительно адмирала Корнилова — и даже поторопилась.

Второй новостью было отсутствие обстрелов Камчатского люнета и Волынского редута. Впрочем, все до единого собеседники офицеров 'Морского дракона' сходились во мнении: долго такая ситуация не продлится.

Наибольший гнев гибель Корнилова вызвала у Мариэлы.

— Да как же вы меня не позвали! — бушевала она. — Уж я бы не позволила адмиралу умереть!

— Мария Захаровна, — увещевал ассистент фон Каде, — так ведь и для вас на редуте опасность велика.

— Уж поменьше, чем для адмирала, — отрезала упрямица, — он наверняка на самый край выставлялся, не так ли?

— Все верно, но ведь ядра да осколки и подалее залететь могут.

— Спасать раненых — моя работа.

— А вас кто спасать будет? А если вы сами с ранением свалитесь?

— Сама спасусь! И свалить меня не так просто!

При всем благоприобретенном уважении к коллеге Эраст Васильевич не удержался от мысли: 'Ну как есть девчонка неразумная', но, конечно же, не высказал этого вслух, опасаясь еще худшей вспышки.

Хорунжий Неболтай удивился, получив приглашение от лейтенанта Малаха в форме: 'Тихон Андропович, а ты не против посидеть нам вдвоем да поболтать? Я угощаю, найдется бутылка лимонной.'

Казак был не только высокообразованным, но и высокоопытным по этой части: он как-то раз попробовал лимон, почему и задал встречный вопрос:

— С нашим бы удовольствием, только, поди, оно кисло сверх меры?

— Да силы Пресветлые с тобою, в этой водке от лимона только запах.

— Ин ладно, Малах Надирович. Можно посиделки устроить.

— Так зайдешь к нам вечерком?

— Только не очень поздно.

Хорунжий прекрасно понял, что к нему есть какое-то дело, но притворился, что испытывает огромную жажду и ничего более. По этой причине он озаботился отменной закуской: двухфунтовым куском хлеба вкупе с кольцом колбасы, чесноком, да луком.

Некоторое время разговор за столом крутился вокруг выпивки и закуски. Лейтенант рассказал историю появления водки в его родном мире, хорунжий поведал о тонкой науке копчения колбасы. Но через пару стаканчиков Малах приступил к тому, ради чего разговор и затевался.

— Видишь ли, Тихон Андропович, наблюдал я за тобой и товарищами твоими, как вы бой вели. Тебе ведь винтовочка в деле понравилась?

— Как нет! Еще бы не понравиться.

— Стрелять вы начали с тысячи шагов, примерно, и ты еще приказал вести прицел снизу вверх, три пульки, чтоб наверняка попасть — так?

— Вестимо, так.

— Вот я и подумал, что эту хорошую винтовку еще того более можно улучшить. Смотри-ка...

Глава 8

Никто не мог бы сказать, чем вызван скверный вид вице-адмирала: то ли горем от потери непосредственного начальника и друга (а Нахимов и уважал, и любил Корнилова), то ли свалившейся дополнительной ответственностью, то ли тем, что отныне некому будет брать на себя взаимодействие с вышестоящими светскими и военными лицами. Возможно, сыграли роль все три фактора. Вот почему Семаков счел нужным построить свой доклад Нахимову совершенно не так, как раньше:

— Ваше превосходительство, есть хорошие новости.

Дождавшись ответной мимической реакции, командир 'Морского дракона' продолжил:

— Во-первых, наш рейд на транспорты был успешен. Сожжены запасы пороха, уже выгруженные на берег, также утоплены четыре транспорта, по неподтвержденным данным, погиб иной груз, в том числе пополнение конями. Во-вторых, я получил извещение, что готовятся к поставке два гранатомета, предназначенных для сухопутных действий, но с другим боезапасом: более дешевым и в большем количестве.

— Селенгинский редут надобно выручать-с, — резко прервал доклад адмирал. — Да и Волынский скоро под обстрел попадет.

Семаков вел себя подобно опытному царедворцу: все возражения, поправки и добавления начальства он просчитал заранее.

— Так точно, ваше превосходительство, им лишь продержаться два дня. А там подоспеем с подмогой. Даже один гранатомет на редут, как полагаю, существенно облегчит положение. Осмелюсь также предложить обучение как офицеров, так и нижних чинов на Камчатском люнете. Например, поручик Боголепов, которого откомандировал на 'Морского дракона' генерал-лейтенант Васильчиков, уже кое-что видел. Равно полагаю возможным обучение флотских артиллеристов. Все равно командиры гранатометов понадобятся что на Селенгинском, что на Волынском редутах. У меня же больше нет.

Семаков немного исказил истину: лейтенант Мешков вполне мог бы исполнять обязанности командира батареи (или хотя бы одного гранатомета). Да и он сам по артиллерийским умениям был не из последних. Но как командир 'Морского дракона' капитан второго ранга подумал, что если планируется выход в море, то руководить им должны капитан и старший помощник. У Нахимова не могли иметься причины для отказа. А учебный выход был просто необходим: лучшие комендоры попали на Камчатский люнет.

Но события пошли не так, как предполагалось.

Есаул Вернигора был, вопреки обыкновению, сух на грани жесткости.

— Хорунжий Неболтай, этой ночью вам надлежит разведать степень готовности неприятеля к обстрелу Камчатского люнета и к атаке такового пешими силами неприятеля.

Не желая хоть как-то раздражать и без того взвинченное начальство, Неболтай ответил:

— Будет сделано!

И удалился готовиться к вылазке.

У есаула имелись основания для недовольства. Он крепко подозревал, что пластунам Неболтая, а заодно и другим казакам будет предписано оставаться на люнете, дабы прикрыть артиллерию — а это была задача для пехоты, и нечего ради такого дела рисковать лучшими казацкими пешими разведчиками.

Что до хорунжего, то на дело он взял с собой лишь тех, у кого были иноземные пистоли.

Вылазка прошла почти гладко. Слово 'почти' хорунжий мысленно использовал, поскольку звук от пистолетных выстрелов, хотя и негромкий, все же заставил врагов насторожиться. 'Чпок', больше всего ассоциирующийся с откупориваемой бутылкой, обратил на себя нежелательное внимание — возможно, как раз потому, что навевал на мысли о выпивке. Это чуть не стоило успеха пластунам, но супостатов, впавших в беспокойство, удалось с некоторым трудом утихомирить.

Положительный результат имелся и даже вполне весомый (примерно пуда четыре с половиной). Им был рядовой артиллерист английской батареи, которого упаковали со всей пластунской тщательностью и доставили в расположение своих на люнете. Сам Неболтай был не слишком искушен в чужеземных языках (маэрский не в счет, понятно), а его товарищи — и того меньше, и по этой причине допрос проводили уже другие люди.

Кое-какие трофеи пластунам тоже достались. Большей частью это было оружие (захватили даже один штуцер, невесть откуда взявшийся у орудийной прислуги), но и денежки чуть отяготили казацкие карманы.

Но чувство, предупреждающее о надвижении чего-то опасного, не давало хорунжему спать спокойно. К тому же есаул запретил покидать люнет. В результате Неболтай разрешил своим спать, а сам пошел быстрым шагом в сторону батареи Шёберга.

— Стой! Кто идет?

Казак чуть слышно, но явно одобрительно хмыкнул. Молодец мичманок, наладил караулы.

— Свои, братец. Вызови старшого. Скажи: хорунжий пластунов Неболтай тут. Мне бы по делу с мичманом переговорить.

Прошло не менее десяти минут, прежде, чем чуть заспанный, но настороженный Шёберг подошел к посту. Разумеется, казака он узнал мгновенно. Правда, не в лицо (еще не рассвело), а по голосу.

— Доброго здоровьичка, Иван Андреевич.

— И вам не хворать, Тихон Андропович. Слушаю с прилежанием.

— Были мы тут у неприятельских траншей. Вот что там оказалось...

Последовал рассказ на пять минут.

Шёберг долго не думал.

— Так вы полагаете, они с рассветом начнут?

— А чего ж не начать, коль скоро порох с бомбами да ядрами подготовлены? Палить по темноте без толку, понятно дело, но учтите все ж: с утра солнце вашим молодцам в глаза бьет. Освещен люнет будет прекрасно, а вражьим пушкарям того и надо. Да что я говорю: еще до восхода могут начать.

— Хорошо ж. А вы чего предлагаете?

— Опередить их.

— Легко сказать... дистанцию сходу мои комендоры не ухватят, поправки понадобятся. Опять же, видно будет плохо.

— Ну, может, я и помочь смогу.

— ?

— Да вот вам святой крест! Не сходя с места: дистанция не более тысячи четырехсот моих мелких шагов.

— ???

— Готов показать: примерно этак, — и казак прошелся мелкими стелющимися шажками сажени две, — ну, правда, шли не по прямой.

Глаза у командира батареи прямо загорелись. Сна в них и на копейку не осталось.

— Ага-а-а...

Невзыскательный критик сказал бы, что это слово было пропето. Зануда и критикан настаивал бы на том, что Шёберг (в соответствии с фамилией) его прошипел. Как бы то ни было, в расчетах дистанций мичман был отнюдь не из последних.

— Значит, будем пробовать, — и с этими словами мичман умчался поднимать команду по тревоге.

Правда, скромный и застенчивый казак не упомянул, что у него есть мерзенькое ощущение (причем отнюдь не в районе головы), что назревает этакое нехорошее.

Поручик Боголепов пребывал в возвышенных чувствах. Накануне вечером к нему явился посыльный от генерала Васильчикова и передал приказ: прибыть в распоряжение мичмана Шёберга на Камчатский люнет, пройти курс обучения, после чего он (Боголепов) получит в свое распоряжение гранатомет, дабы сражаться на Волынском редуте.

Артиллерийский поручик был неглуп и отлично понимал, что успешный опыт с этой изумительной пушечкой — ступенька к карьере. От волнения он почти что не спал, а на Камчатский люнет поехал еще затемно, рассчитывая попасть туда к восходу солнца.

Точно в то же время на позиции батареи попытался проникнуть флотский лейтенант, которого, как и Боголепова, остановили часовые. Шёбергу пришлось презреть сон, выйти к караулу, пропустить армейского поручика, лицо которого он помнил, и моряка, предъявившего командировочную бумагу (он оказался коллегой-артиллеристом с 'Первозванного', к тому же знакомым). Впрочем, незаметную для посторонних проверку негации мичман учинил.

К некоторому удивлению как офицеров, так и нижних чинов, оказалось, что неприятель явно запаздывает с обстрелом и даже больше того: судя по подвозу других орудий в дополнение к существующим, а также увеличению запасов ядер и, похоже, пороха (его свозили в обвалованные укрытия), сегодня дело вполне могло и не состояться.

Такую возможность грех было бы упустить. Шёберг отвел новоиспеченных гардемаринов в сторону, велел устроиться поудобнее и начал лекцию:

— Господа, данный гранатомет как артиллерийская система кардинально отличается от существующих. В основе его действия лежит управление энергетическими полями, которые...

Диспозиция у союзников была уж давно обговорена. Генерал Канробер (он заменил заболевшего Сент-Арно) со всей уверенностью утверждал, что ключ к Севастополю лежит на Малаховом кургане. С этой точкой зрения согласились не только генерал лорд Раглан, командовавший английским экспедиционным корпусом, но и все штабные офицеры. Чего там говорить: даже адмиралы Нахимов и Истомин подписались бы под этими словами. Француз также выразил уверенность, что по овладении Камчатским люнетом эта цель станет куда более достижимой — и это тоже казалось верным. Конечно, атака с трех сторон с предварительным захватом также Волынского и Селенгинского редутов была бы полной гарантией успешного штурма ключевой точки обороны, но... накануне выяснилось, что оба редута упорно держат оборону. Пехотный штурм без подавления артиллерии был предприятием сомнительным. Вот почему в соответствующем приказе требовалось сосредоточить огонь на люнете, но ни в коем случае не ослаблять подавление артиллерии других укреплений: с них не должно было попасть ни единого солдата в помощь соседям.

И Неболтай, и Шёберг ошиблись в предположениях. По мнению командования союзников боеприпасов для полноценного обстрела все еще было недостаточно, и потому ждали еще одного подвоза.

Команда 'Морского дракона' почти закончила погрузку припасов на очередной рейд, когда на причале объявился Неболтай.

— Владимир Николаевич, с просьбою к тебе.

— Слушаю, Тихон Андропович.

— Вот письмишко... ну, ты знаешь, куда... с заказом на ружья с пистолями, вот деньги на их оплату, а еще вот бумаги на улучшение винтовочки. Дай бог здоровья Малаху Надировичу: он присоветовал.

— Добро, перешлю, — тут моряк заметил некую потаенную мысль в выражении лица хорунжего и добавил, — еще что-то?

— Мне-то самому не можно люнет покидать, там мои готовятся к отражению нападения, а вот малую подмогу спроворю. Вот тебе двое моих казаков, Федька Малоручко да Ванька Гирин. Ты не смотри, что молоды, я сам их натаскал, с винтовкою обращаются знатно. Прикроют они твоих в случае... ну, всяко же бывает. Ты за обиду не почти, однако ж вещун мне шепчет — не обойтись вам без драки.

Семаков чуть задумался: нет, расширять круг знающих о пещере и портале не след.

— Тихон Андропович; не взыщи, но этих молодцов с собой взять не могу. Сам знаешь, что там у нас... лежит. Вот если б ты пошел — то другое дело.

Некоторое время Неболтай усиленно процарапывал ногтями затылок.

— А когда к причалу вернуться полагаешь?

— Ну, если ничего не помешает, то задолго до рассвета там будем. Как раз к 'собачьей вахте', четыре часа пополуночи, по-вашему сказать.

— Эх-х-х... Ну, ладно. Тогда уж я с вами, своими глазами прослежу, чтобы попало к кому надо. Федя, Ванятка: давайте обратно на Камчатский, да скажите вахмистру: я, мол, буду перед рассветом. Дело тут важное.

— Сделаем в аккурате, — последовал солидный ответ.

'Морской дракон' двинулся в сторону Камышовой бухты, когда до заката оставалось еще порядочно времени. Семаков хотел удостовериться, что вблизи портала и пещеры нежелательных людей нет. Их не было. Зато был другой человек: Костя Киприанов, осторожно пробиравшийся в сторону драконьего жилища.

Семаков подумал и решил, что мальцу совершенно не обязательно знать о существовании грота-стоянки корабля, и уж точно — о том, где именно он находится. Значит, надо было опередить.

Маневр входа в грот впечатлил казака, хотя по его невозмутимому лицу вряд ли кто мог угадать эмоции. Но таковые проявились при первом же взгляде на ведущую вверх лестницу.

— Владимир Николаевич, дозволь мне первому подняться. Неровен час, там вокруг шастают... всякие.

Казак снял шапку, заткнул ее за пояс, с помощью одной руки (вторая держала винтовку) с недурной ловкостью поднялся вверх, откинул голову назад и лбом чуть приподнял крышку люка. Увиденное не обрадовало.

Довольно далеко, не менее полутора тысяч шагов, по зимней степи карьером несся всадник. От него в направлении берегового обрыва что есть духу улепетывал мальчишка лет восьми-девяти.

Форму кавалериста зоркий пластун различил сразу. Ошибиться было трудно: англичанин. Ситуацию правильно оценил бы и менее опытный казак: у мальца никакой возможности удрать не было.

Хорунжий скользящим движением протиснулся сквозь люк, распластавшись на земле. Рука двинулась туда-сюда, помогая затвору дослать пулю в ствол. Большой палец опустил семечко предохранителя.

Казак не медлил — и все же опоздал.

Сэр Уэйкфилд Прендергаст Мерриуэзер, двадцати трех лет от роду, был офицером и джентльменом, потомком знатного рода. Само собой разумеется, он служил в кавалерии. В ряды атакующих при Альме он не попал — в последний момент его лошадь была чуть задета шальным каменным осколком, в результате чего всадник потерял возможность держаться в строю. Это позволило ему остаться в живых. Подразделение, где служил сэр Мерриуэзер, было уничтожено, и потому его назначили офицером связи.

В данный момент он пребывал на левом фланге артиллерийских позиций. Оглядывая по привычке местность, он заметил низенькую крадущуюся фигурку, выделявшуюся на фоне зимней осоки и камышей, и, конечно, отреагировал надлежащим образом:

— Лазутчик!

Дежурный офицер схватился за подзорную трубу.

— Полноте, сэр Мерриуэзер, это всего лишь мальчишка.

Голос аристократа был наполнен холодной вежливостью:

— Уверяю вас, лейтенант Перкинс, нас он видит не хуже, чем мы его. Лишние глаза тут ни к чему. Берусь уладить эту небольшую проблему.

Возражать Перкинс не стал: офицер связи не был его подчиненным. Также дежурный не упомянул, что совсем недавно видел у входа в Камышовую бухту порождение дьявола — по крайней мере, так его обзывали моряки — именуемое 'Морской дракон'. Лейтенант знал, что этот корабль может быть опасен своим пушечным огнем, но не знал, в какой степени опасен, а потому никакого предупреждения упрямый кавалерист не получил.

Офицер связи был истинны м джентльменом и по этой причине побрезговал карабином казенного образца. Вместо этого он взял любимое ружье (кстати, оно было и легче, и намного надежнее), но зарядил его не пулей, а картечью. Именно такое решение подсказывал богатый охотничий опыт. Любой НАСТОЯЩИЙ охотник — а сэр Мерриуэзер именно таким себя и числил — знает, что наиболее увлекательна охота на двуногую дичь. И началась погоня.

Сказать правду, Костей руководил не разум, а древний инстинкт, присущий любому детенышу: искать защиты у сильного. Он мчался к заветной лесенке, не думая, не рассуждая, даже не надеясь. Мальчишка чувствовал сердцем, что громадный, могучий и вовсе не злой дракон может спасти.

После того, как грянул выстрел, воздуха, которого и так не хватало, стало совсем мало. Могучие удары в спину вышибли, казалось, самую возможность дышать.

Пластуна с ружьем сэр Мерриуэзер пропустил мимо глаз не по причине плохого зрения. Просто его разум отказался распознавать лежащего как стрелка — ибо всем известно, что стрелять лежа солдат не может.

Хорунжий открыл огонь, когда до цели было триста шагов. Ради пущей уверенности он выпустил три пули — как выяснилось, зря, поскольку первая попала в верхнюю часть груди всадника, и уже она одна была смертельной.

Семаков лично наблюдал за боестолкновением. Он заметил, что мальчишка ранен или, может быть, убит. К счастью, моряк вспомнил, что дракон — маг-универсал, то есть должен что-то понимать в лечении. Вот почему сразу последовала команда:

— Боцман, найди фал в десять сажен и подай наверх!

Пока Кроев доставал требуемое и подавал его командиру, казак успел подбежать к маленькому беглецу, взять на руки тщедушное тельце и бегом возвратиться к берегу.

— Плох, — выдохнул казак, — без Мариэлы не выживет.

— Тащи ко входу в пещеру, дракон поможет.

Услышав это, хорунжий молча подосадовал: он знал, что дракон универсал по специальности, но не подумал, что в число умений крылатого входит и магия жизни.

Семаков ловко и быстро перевязал веревку каким-то хитрым узлом, закрепил ее на мелком, и оба побежали к лесенке на берегу. Капитан второго ранга слетел вниз не хуже опытного марсофлота. Неболтай спустил груз до площадки.

— Таррот Гарринович, у нас раненый, — прозвучало в пещере вместо приветствия.

— На стол, — последовал краткий ответ.

Дракон мгновенно сообразил, что все вопросы можно задать и потом. Куда важнее было составить план действий.

Крылатый по части магии жизни был примерно на уровне человеческого лиценциата из хороших. Однако весь его опыт заключался в лечении драконов.

Картина потоков была достаточно ясной. Громадная внутренняя кровопотеря: посторонний предмет, нечто вроде крохотной пули задел печень; также оказались пробитыми диафрагма и левое легкое, разорваны в двух местах мышцы спины. Таррот, не раздумывая, наложил легкий наркоз.

— Есть возможность лечиться у Мариэлы?

— Есть. Беремся доставить к ней раненого меньше, чем за час.

Дракон остановил кровотечение в нескольких местах, подумал и высказал вердикт:

— Пока что жизнь пациента вне опасности. Он сейчас крепко спит и будет спать еще четыре часа. Вы можете перевозить его на корабле или даже на лошади. Но на корабле, полагаю, тряска будет меньше. Есть и пить только с разрешения Мариэлы. С вашего позволения, тут есть еще небольшая работа для меня.

Таррот не стал аккуратно доводить до совершенства потоки, он всего лишь исправил то, что непосредственно угрожало жизни. Лишь после этого прозвучал вопрос:

— Как случилось, что пациент был ранен?

Семаков мысленно отметил более рычащие, чем обычно, интонации речи, но промолчал. Вместо него ответил Неболтай:

— Пробирался к вам, Таррот Гарринович, его заметили и обстреляли из ружья картечью.

Разумеется, после этого казаку пришлось объяснить, что такое картечь.

Допрос продолжился:

— У вас принято воевать с детьми?

Вопрос был задан все тем же индифферентным тоном, но на этот раз хорунжий возмутился:

— Нет, конечно! Это неприятельский офицер сделал.

Семаков по прежней должности был постоянным читателем газеты 'Таймс' и потому счел нужным с горечью добавить:

— У наших противников бытует мнение, что мы — народ неполноценный, и с нами допустимы любые методы ведения войны. В том числе убийство безоружных и детей.

На этом вопросы прекратились.

Немедленно после разговора с Тарротом Семаков сделал себе мысленную отметку: тело погибшего надо вернуть, но не из уважения к доблести павшего, а только чтобы люди противника не появлялись в этом месте. Потом капитан второго ранга подумал и решил, что на корабле обернуться до госпиталя будет как бы не быстрее, чем на коне, которого еще изловить надо.

Мальчишку отнесли на борт 'Морского дракона'. В рубке капитан второго ранга глянул на хронометр и поспешил обратно на берег.

Разумеется, матросы попросили объяснений у хорунжего о нежданном раненом пассажире. Рассказ вызвал вопросы. Казак отвечал, стараясь не вдаваться в ненужные подробности.

— За какие такие вины в мальчонку из ружья стрелять, да еще картечью? Этак же убить можно.

— Для того и стреляли.

— Что ж он мог натворить? Аль украл чего? Так посечь за такое, но не душегубствовать же!

— Не крал он ничего. Он за едой для семьи направлялся: ракушки тут на берегу добыть можно. Отец-то у него в море сгинул...

Матросам все стало ясно относительно стрелявшего.

— Вот же ирод!

После разговора казак тоже помчался на берег. За время отсутствия командира Неболтай успел добежать до тела англичанина, отметить про себя безнадежно испорченный мундир и затрофеить недурную саблюку (хотя и менее удобную, чем привычная шашка), флягу, в которой плескалась отнюдь не вода, и ружье с дорогой серебряной отделкой. Деньги тоже сменили хозяина. Коня можно было изловить, и наверняка добыча оказалась бы ценной, но уж очень казаку не хотелось ехать верхом в пределах видимости англичан. Хорунжий тяжко вздохнул при мысли о дорогой сбруе и двуствольных кавалерийских пистолетах английской работы в седельных кобурах.

Тело кавалериста оттащили к люку и с некоторыми усилиями погрузили на корабль, завернув в парусину.

— Тихон Андропыч, есть еще одно дело: отослать те бумаги, которые ты мне показывал, да получить кое-что. Пошли к... тому самому месту.

Бумаги ушли. В ответ пришло очередное отправление из другого мира. 'Кое-что' оказалось очень небольшой коробочкой из дерева. Семаков приоткрыл, глянул, удовлетворенно кивнул и захлопнул обратно. Казак сделал вид, что содержимое посылки его ни капельки не интересует.

— Это не для меня, — небрежно заметил моряк, энергично направился к лестнице и резво спустился в пещеру.

— Таррот Гарринович, за мной был должок. Получите. Только не знаю, подойдет ли он вам?

Дракон снял крышку, ловко поддев ее когтем. Внутри лежал серебряный тонкий браслет, в который был вделан большой синий камень и красный меньшего размера. Браслет сразу же оказался на левой передней лапе хозяина пещеры. Взгляд у дракона на короткое время (секунд пять) сделался рассеянным: Таррот наскоро прикинул магоемкость.

— Благодарю. Как раз такие кристаллы я имел в виду.

Семаков чуть заметно улыбнулся и подумал, что давешний разговор с Тифором наконец-то получил логическое завершение.

Дракон, в свою очередь, подумал, что с таким кристаллом воды плавание и охота на рыбу станут гораздо легче. И еще прошла мысль, что с хорошим кристаллом огня в пещере станет теплее. Разводить костер Таррот не хотел.

'Морской дракон' вышел из грота и взял курс на Севастопольскую бухту. В рубке остался лишь командир и казак, который, дождавшись этого момента, сказал приглушенным голосом:

— А ты заметил, Владим Николаич: наш Горыныч-то гневен сделался.

Семаков и сам сделал тот же вывод, но спросил:

— С чего так решил?

— Когда я рассказал, как в мальца стреляли, глаза у него стали такие... ну как если человек прицеливается, понимаешь?

— И я тоже подумал, что наш дракон в ярости. Они с мальчонкой вроде как в друзьях были. Правда, я не по глазам, а по голосу догадался.

— ?

— Больше рычания стало в речи.

— Ну и слух у тебя! Музыке, небось, учился?

— Было дело. Да только способностей у меня оказалось мало, — поскромничал моряк.

Лейтенант Мешков на следующий день был занят на дипломатическом фронте — передавал тело убитого англичанина его соратникам. При этом князь на безукоризненном английском объяснил, что 'этот джентльмен был убит после того, как стрелял в безоружного русского мальчика восьми лет и ранил его'. Принимавшая сторона никак не отреагировала на этот пассаж.

Костю отвезли в госпиталь. В тот момент дежурил фон Каде. С ним объяснялся лично капитан второго ранга Семаков.

— Видите ли, в этого мальчика английский кавалерист стрелял картечью. Разумеется, этого господина наши стрелки убили. Поблизости случился коллега Марьи Захаровны, но за излечение он даже не брался; его умений хватило лишь на то, чтобы поддержать жизнь пациента. Так что мы сейчас съездим за госпожой доктором.

Мариэла сразу же согласилась наведаться в госпиталь и посмотреть пациента.

Выводы последовали быстро:

— Сегодня я ничего не стану править: мне еще восстанавливаться. Конструкты, установленные моим коллегой, простоят еще сутки. Завтра с утра над ними поработаю. Заодно завтра я хочу узнать о происхождении этого ранения. Ни о чем подобном мне не рассказывали. Лечение обойдется в двадцать рублей, потребуются четыре дня.

— Деньги вам передадут.

Глава 9

У командира была задача потруднее. Он по описанию и со слов соседей нашел дом Елены Киприановой.

Дверь открыла девушка не вполне определенного возраста. Ей вполне могло быть как тринадцать, так и шестнадцать. Моряк успел подумать, что острые черты лица и чуть длинноватый нос достались от отца, а вот светлые волосы и глаза явно были материнским наследством. Завидев незнакомца в военно-морском мундире, она ахнула:

— Костенька?!

— Он жив и сейчас в госпитале. В него стрелял англичанин, но доктор Мария Захаровна пообещала, что через пять дней здоровым выйдет. Матушка дома?

— Работать ушла.

— Да, вот еды малость, — Семаков извлек из сумы аккуратно завернутые в чистые тряпицы стопку морских сухарей и шматочек сала. — Это все собрала команда.

— Благодарствуйте.

Девушка явно не знала, что сказать, но капитан второго ранга перехватил инициативу.

— Меня зовут Владимир Николаевич Семаков, я командую кораблем 'Морской дракон'. Костя пробирался к одном моряку продать фигурки дракона, англичанин его заметил и стрельнул из ружья. Мои матросы подхватили мальца — и в госпиталь.

— Что ж англичанин?

— Пулей его успокоили, — последовал жесткий ответ. — Больше уж никогда не будет по безоружным стрелять... А тебя как зовут?

— Крещена Натальей, папа звал Атя... — вздох.

Беседа продлилась недолго. Семаков ушел со смутным ощущением, что надо что-то делать и с мальчонкой, и с его семьей, и осталось лишь прикинуть: что именно. Но уже поблизости от причала кое-какой план начал вырисовываться.

На этот раз ошибки не было: к рассвету пушкари неприятеля были уже в готовности. Дистанция была не из малых: сажен четыреста, но и цель была не из крохотных.

Небо только-только рассветлелось. Подносчики шепотом ругали промозглый ветер, хотя все до единого прекрасно знали, что в ходе дела согреются своим паром: очень уж нелегкой была работа по перекидыванию двухпудовых гранат.

Лейтенант Беккер не преминул заметить командиру батареи:

— Иван Андреевич, нам надо с поручиком Боголеповым наблюдать попадания.

Про себя Шёберг отметил заметный немецкий акцент в сочетании с правильностью русской грамматики.

— Правильно мыслите, Петр Христианович. Займите позицию вон у того угла, да не высовывайтесь особо. Защитникам редутов вы живыми понадобитесь.

Все это было сказано так, что ни один слушатель, включая матросов, не усомнился бы в истинно скандинавском хладнокровии командира батареи. На самом же деле мичман еще как волновался.

Накануне у него был разговор с генералом Хрулевым.

— Ваше превосходительство, осмелюсь доложить, что наши гранатометы сами способны подавить артиллерийские позиции неприятеля. Нам понадобится помощь орудий люнета, если начнется пешая или кавалерийская атака. К сожалению, предвижу нехватку гранат. По расчету нам на полную обработку артиллерийских позиций только-только хватит.

— Беретесь подавить неприятельские батареи? Вы так уверены, мичман, в мощи гранатометов?

Сказано было без гнева, но Шёберг все же ощутил неприятный холодок, прошедший по спине.

— Так точно, ваше превосходительство, но лишь касательно противодействия неприятельским пушкам. Посему разрешите начать с рассветом.

— Одобряю. Но я лично буду наблюдать за действием ваших артиллеристов. Посмотрим, насколько...кхм... сии гранатометы лучше обычных пушек.

— Постараюсь не разочаровать ваше превосходительство!

Волнение мичману унять не получилось, вот почему он устроил накрутку комендорам:

— Максимушкин!

— Я!

— Повторить порядок пальбы!

Разумеется, дисциплинированный матрос не напомнил непосредственному начальнику, что порядок уже был повторен дважды без единой ошибки.

— Так что, ваше благородие, начинать с крайней орудии на зюйд-осте, пристреляться, потом вести ствол налево вплоть до позиции, где ихний часовой сейчас. Потом ждать указаний по целям.

Мичман кивнул и отдал аналогичный приказ Патрушеву. Тот справился ничуть не хуже товарища.

— Гранатометы!.. К бою!!!

По рукам подносчиков, как живые. пробежали тяжелые серые гранаты. Первые пять успокоились в приемных лотках.

— Патрушев, без команды не палить! Жди дистанции!

— Слушаюсь!

Втихомолку комендор второго гранатомета позволил себе самовольство: установил дальность на ту дистанцию, которую посчитал нужной, решив, что в случае надобности поправить ее труда не составит.

— Первый гранатомет, дистанция четыреста пятьдесят сажен, пристрелочный!

Вспышка вышла слабее обыкновенного: негаторов вблизи не случилось, и потому граната грохнула у самой земли. Зато взрыв получился именно таким, какого и ожидали артиллеристы с 'Морского дракона'.

Наибольшее впечатление получили соседи-пушкари. Это выразилось в репликах, самыми приличными из которых были:

— Сколько ж пороху в этих гранатах! Они целый склад туда...

— Говорят, порох там особенный, называется тратил, вот он, ежели...

— Кто там трАтил? Чего трАтил?

— Не трАтил, а тратИл. Силища аграменная. Это что, вот мне земляк-туляк рассказывал, каково он по кораблям бьет: все сгорает к...

Тем временем мичман выдал поправки:

— Перелет двадцать пять сажен. Сдвинь, Максимушкин, на деление... Пали!

Впечатление усилилось, хотя и поручик Боголепов, и лейтенант Беккер отметили, что накрытия все еще нет. Впрочем, последний был впечатлен куда сильнее: он видел действие гранатометов впервые, хотя кое-что слышал. Просто перед позициями неприятельских пушек вдруг вырос громадный куст из земли, который на фоне яркого утреннего неба (хотя солнце еще было за горизонтом) показался совершенно черным. Когда же взорванная земля опала, стало видно, что орудийную прислугу на вражеской батарее посбивало с ног, но времени прийти в себя и подняться у них уже не осталось.

— Недолет десять сажен, поправка на четверть деления. Давай!

Через пять секунд со стороны соседей последовали радостные крики:

— Царица небесная, да у них от трех орудий верным делом ничего и никого не осталось!

— Вот же... силища!

Шёберг отреагировал по-артиллерийски:

— Накрытие! Максимушкин, веди прицел по линии орудий. Патрушев, дистанция четыреста тридцать пять, пристрелочный по своей цели!

Взрыв последовал практически мгновенно. Предусмотрительный комендор, слыша поправки по дальности для товарища, успел подвинуть ползунок на нужную позицию еще до команды.

— Есть! Молодец, Патрушев! Давай, братцы, веди по линии!

Все наблюдатели отметили, что третья граната от гранатомета нумер один лопнула далеко в вышине, выдав огненный шар. Боголепов и Беккер поняли правильно: среди орудийной прислуги неприятеля нашелся тот, кого мичман Шёберг назвал 'негатор'. Все остальные посчитали, что это была специальная зажигательная граната — тем более, что стоявшая рядом бочка с порохом и вправду полыхнула огнем.

Нельзя сказать, чтобы вражеские артиллеристы (те, кого не задело) растерялись. Правда, самих выстрелов ни заметить, ни увидеть никто не смог, но сомнений не было: только русские могли вызвать эти опустошающие взрывы, да еще там, где собственных пороховых запасов заведомо не было. После первых пяти залпов первого гранатомета — а второй к тому моменту успел выпустить две гранаты — пушкари союзников попытались организовать огонь из тех пушек, которые не пострадали от взрывов. Засуетилась прислуга. Притащили ядра, на божий свет появились картузы с порохом.

Но на полноценный артиллерийский ответный огонь катастрофически не хватало времени. Чудовищные взрывы неумолимо приближались к уцелевшим пушкам, выкашивая прислугу. Запалы подготовленных к бою бомб и гранат исправно загорались; эти боеприпасы можно было сбросить за вал, где они взорвались бы без особого ущерба для своих, но некому было это проделать: почти все близлежащие артиллеристы оказались или убитыми, или тяжело контуженными. То же относилось и к пехотному прикрытию. Его остатки, повинуясь командам, отступили сажен на двести. Только на этом расстоянии удалось спастись от гибельного разлета осколков.

Шёберг вел себя так, как учили: напряженно вглядываясь в результаты попаданий, он одновременно подсчитывал количество гранат. По всему выходило: на полное подавление вражеских батарей, противостоящих Камчатскому люнету, хватит; на отражение пешей или кавалерийской атаки — под вопросом. Он все еще думал над этим, когда над ухом послышался голос Неболтая:

— Иван Андреевич, нам бы на вылазку.

— Тихон Андропович, ум отшибло? Вас же там, как цыплят, перережут. Вон вдалеке собралось их пехотное прикрытие. Добегут до вас и... того.

— А мы шкоду быстренько заделаем. Только прикажи выдать нам эти ваши гвозди, чем пушки заклепать, да молоты потяжелее.

— Нет их у меня, нам они не надобны. Иди к соседям, вон там стоит штабс-капитан Грайновский, у его артиллеристов должны быть.

Хорунжий отдал приказ, двое казаков резво побежали к соседу.

Размышления командира батареи прервал лейтенант Беккер:

— Иван Андреевич, результаты от пальбы вашими гранатометами превыше всего ожидаемого, никогда такого не видел и даже представить не мог. Однако же ваш комендор Патрушев заслуживает наказания.

Шёберг искренне удивился:

— Это за что же?

— За самовольство. Я сам видел, как он, не получив вашего приказа, поправил серебряный ползунок на линейке. Это ведь изменение дальности, не так ли? Такое нижнему чину без команды офицера делать никак нельзя.

Мичман подумал и принял решение:

— Патрушев, ко мне бегом!

— Вашблагоро... по ваш...приказа... прибыл!!!

— Скажи-ка, братец, ты изменил дальность перед тем, как начать палить?

— Так точно, изменил!

— А с каким намерением?

Матрос, похоже, догадался, что линьки не предвидятся, но отвечал со всем уставным рвением:

— Вы задали первому гранатомету дистанцию, ваше благородие, я ее же установил ради экономии времени на пристрелку.

— Хорошо сделано, братец, хвалю.

— Рад стараться!! — и матрос, поняв все правильно, поспешил вернуться к гранатомету.

При обращении к лейтенанту Шёберг был подчеркнуто спокойным:

— Комендор Патрушев поступил правильно: действуя быстро, он не позволил неприятелю ответить ядрами и бомбами на работу наших гранатометов. И еще, Петр Христианович: если, не дай-то бог, меня или вас убьют или ранят, один из комендоров будет исполнять обязанности командира батареи.

— Но они ничего не понимают в математике!

— В данном случае этого и не надо. А возможности гранатометов мои люди знают превосходно...

Не было сказано вслух, но прозвучало отчетливо: 'Не хуже вас'.

— ...и пристреляться могут уверенно. Сам проверял. Так что прислушивайтесь к их мнению. Напоминаю также: всеми силами берегите людей. Других понимающих взять неоткуда.

Поручик Боголепов хранил при этом полнейшее молчание.

— Да что ж они, змеюки, делают!

Именно такой была реакция генерала Хрулева на быстрые, но не бросающиеся в глаза продвижения пластунов. Те, стараясь быть елико возможно незаметными, пробирались к полевым позициям вражеской артиллерии — точнее, к тому месту, где они были.

Хорунжий Неболтай сдержал слово: его лихие ребята и в самом деле необыкновенно шустро привели вражеские пушки в негодность, а заодно и подобрали трофеи в виде оружия. Возможно, казаки попользовались и неприятельскими кошельками, но этого с уверенностью никто сказать не мог. Как бы то ни было, пластуны вернулись без потерь.

Любой поручик, знакомый с тактикой хотя бы на книжном уровне, мог предсказать ответный ход генерала.

— Мичман Шёберг, генерал Хрулев запрашивает состояние дел с гранатами: хватит ли на поддержку пехотной контратаки? — возгласил появившийся вблизи батареи адъютант.

— Доложите генералу: нет возможности. У нас почти закончились гранаты. Убедитесь сами, господин штабс-капитан: по ящику на гранатомет, это пять выстрелов.

— Да что вы такое говорите, я же вижу здесь десять гранат!

— Все верно, на один выстрел расходуется пара. Иначе они не взрываются.

Генерал Хрулев хорошо знал артиллерийское дело и сразу заметил, что эффективная дальнобойность гранатометов явно больше чем у обычных орудий. Они очень даже могли бы помочь вылазке, но... нехватка боеприпасов была в российской армии делом обычнейшим.

Обстановка на батарее стала настолько спокойной, что мичман даже разрешил своим людям перекур. Но мирные размышления Шёберга были прерваны голосом комендора:

— Ваше благородие, дозвольте доложить.

— Докладывай, братец.

— Так что, ваше благородие, одна граната не сработала.

Благодушие командира батареи мгновенно испарилось.

— Ну-ка, Максимушкин, расскажи все до мелочей.

— На пятом залпе левая граната ушла, а правая-то нет. И взрыва не было.

— А куда ты попал этой первой гранатой?

— Да целился по траншее. Мыслю, что в ее глубь как раз влетела.

Шёберг нахмурился, но все же счел нужным выдать похвалу наблюдательному матросу:

— Молодец, что заметил, братец; если еще такое случится, обязательно мне доложи после боя.

— Рад стараться!

— Свободен.

Матрос даже не успел шагнуть в сторону гранатомета, как рядом появился Неболтай.

— Иван Андреевич, гляньте-ка, что мои молодцы притащили.

Это была неразорвавшаяся граната, порядочно замазанная грязью.

— Где нашли, Тихон Андропович?

— Да в ровике.

— Глубокий он был?

— Сказать примерно, три четверти сажени. Ну, может, чуть поменее. Еще счастье, что я знал: граната сама не взорвется, а то казаки уже хотели ее десятой дорогой обойти от греха.

— Правильно сделали, Тихон Андропович, что приволокли эту находку. Надобно будет ее Тифору Ахмедовичу показать.

Поздно вечером лейтенант Мешков с матросами наведался к порталу. Оттуда пришли два гранатомета в разобранном виде, их описание и аж целых пятьсот гранат.

Грузившие боезапас матросы тихо переговаривались:

— Энти-то будут как бы не в пять раз полегше.

— Ей же, не больше двенадцати фунтов.

— Зато их сколько — считал?

— Да всех не перечтешь, но руки оттянули.

Лейтенант решил вмешаться:

— Тихо, братцы, не хватает лишь, чтоб вражины нас тут заслышали. Грузите-ка побыстрее. Нам за ночь доехать до редутов, да там собрать... Кстати, завтра пообещали еще пятьдесят гранат. А на сегодня пятьсот.

К счастью, новые гранатометы не нуждались в юстировке самоприцела за отсутствием такового. Да и процесс сборки не потребовал много времени. К полуночи их уже доставили на редуты.

Мариэла с утра первым делом занялась новым раненым. Мальчишке повезло: кости задеты не были. Наложив конструкты, госпожа доктор поинтересовалась: каким образом и каким оружием это ранение было причинено. Доктор фон Каде добросовестно объяснил. Узнав, кто доставил раненого в госпиталь, Мариэла задумалась, а потом твердо заявила:

— За лечение этого мальчика я денег не возьму.

Произнесено было так, что у всех окружающих пропало желание задавать вопросы — если таковое было.

Но продолжение было чуть необычным. Мариэла обратилась к соседу Кости по палате (солидному боцману с порядочной долей седины в волосах, которого все звали Сергеич) и попросила приглядеть за пациентом. Тот был явно польщен подобным знаком доверия и пообещал, что сделает все, 'как госпожа доктор велит'.

Распоряжения были достаточно просты:

— До завтра с постели не вставать. Пить можно, но немного: не более кружки в один присест, в день пять кружек. Вместо воды можно пить чай, но без сладостей. Сегодня есть нельзя. К вечеру можно кашу и щи. А завтра уж разрешаю есть рыбку и мясо, только малыми порциями. Завтра утром еще подлечу. Все понятно?

— Да как не понять! Прослежу, не держите сомнений.

У Тифора наступили тяжелые дни.

Негаторский эффект упорно не поддавался гашению. То есть частично его удавалось нейтрализовать, но налицо был тот самый случай, когда 'чуть-чуть не считается' — как ни странно, это присловье бытовало в обоих мирах.

Такое положение дел, разумеется, более чем устраивало унтер-офицера Синякова: работа так и оставалась нетрудной, никакой щекотки не наблюдалось, денежки платили исправно. А негромкая ругань рыжего барина в счет, разумеется, не шла.

Труд магистра-универсала осложнился: теперь Мариэла практически полностью сосредоточилась на нуждах госпиталя. Это не делало работу невозможной, но тормозила ее порядочно.

День за днем слышались одни и те же комментарии:

— Не прошло... Ладно же, отдохнем и попробуем иначе... Ага, с этой стороны дело идет! Ах ты, Темный тебе в печенку, у головы опять провал! Да чтоб тебя... ну, теперь уж до вечера отдыхать.

Сарат даже не стал созывать совещания: просто передал тощую стопку бумаги с пожеланиями от землян, сопроводив это словами:

— Хорот, мне не нужно вас учить, что надо делать.

Мастер-оружейник подошел к делу максимально серьезно и собрал наиболее опытных подмастерьев в количестве трех штук.

— Нам дали два задания. Первое и более простое: уменьшить звук от выстрела как в пистолете, так и в винтовке. Следуйте за мной.

Слушатели высыпали во дворе.

— Показываю...

Звуки от стрельбы в воздухи были почти одинаковыми, только винтовочный 'чпок' был погромче пистолетного.

Сам мастер мысленно уже решил эту задачу, но решил не упустить возможности научить будущих мастеров чему-то новому.

Тут же началась дискуссия.

— ...звук возникает у среза ствола оттого, что воздух снаружи прорывается...

— ...сделать так, чтобы проникновение шло постепенно...

— ...срез ствола не ровным, а волнистым...

— ...как насчет точности выстрела?

— ...вот как: прорезать в стволе здесь, у самого дульного среза, поперечные щели — ну, как жабры у акулы...

— ...спрашиваю: сколько? И ширина их, опять же?

— ...не щели, а отверстия? Только не одно, а несколько по окружности, тогда и на точность не повлияет...

— ...пробовать надо, ребята. Например, изготовить ствол с такими щелями или там отверстиями...

— ...давайте готовые стволы попробуем...

— ...испортим стволы. Меткость при этом...

— ...нет, сначала проверим сам принцип, уточним, какой вариант лучше, а уж потом...

Мастер мысленно улыбнулся. Ребята думали в правильном направлении. Поэтому он хлопнул ладонью по столу и волевым решением назначил каждому проверить свой вариант.

Все подумали одно и то же, но лишь самый любопытный (или самый нахальный) из подмастерьев осмелился спросить вслух:

— Мастер, а что за второе задание?

Хорот ответил совершенно честно:

— О втором вы услышите лишь после того, как с первым справитесь. Мне тут самому подумать надо. Очень оно... с хитростями и подвохами.

Многоуважаемый не стал детализировать, какие такие хитрости и подвохи он предполагает: во-первых, собственный опыт однозначно утверждал, что многозадачность, навьюченная на исполнителя, никогда не идет на пользу качеству; во-вторых, у самого Хорота уже были кое-какие мысли о конструкции изделия; в третьих, существовали крепкие подозрения, что дело пойдет отнюдь не гладко.

Хороту предстояло изобрести и сделать винтовку, которая, перезаряжаясь сама, могла без участия стрелка выпускать одну пулю за другой, пока не опустеет магазин или пока палец не перестанет давить на спуск. Уже по дороге в мастерскую оружейник подумал о названии для этой винтовки. Наилучшим решением показалось 'скорострельная винтовка' или для краткости 'скорострелка'.

Разумеется, Хорот не знал, что для земных аналогов уже придумано название 'картечница'.

Озабоченность доктора Пирогова мог почувствовать любой. Разумеется, Мариэла ее также заметила.

— Что-то случилось, Николай Иванович?

— Мне прислали весть: в лагере неприятеля появились случаи холеры.

Это слово госпожа магистр знала. Курс инфекционных заболеваний им читали.

— Так вы опасаетесь, что и у нас она может появиться?

— Уже, Марья Захаровна. Двое. Кланяюсь вам за помощью.

— Лечить я могу. Но у меня не хватит сил и на холеру, и на раненых. Гораздо проще избавиться от заражения через питьевую воду. Ну и руки мыть, понятно, с мылом. Тут может помочь Тифор Ахмедович. В его силах быстро обеззараживать воду. Вот, — Мариэла извлекла из кармана карандашик и стопочку листов, — вам записка к нему. А теперь давайте посмотрим, что там с больными. Но сегодня четверг, бесплатно не работаю.

Пирогов чуть скривился, но тон у него был самым деловитым:

— Нам, Марья Захаровна, в холерный барак, уже выделили такой.

По входе в барак Николай Иванович незаметно (как он полагал) вынул часы. Ему хотелось знать, сколько времени уйдет на лечебный процесс.

По скором осмотре иностранка твердо заявила:

— Работа не из сложных, по три рубля с пациента она стоит.

Один из больных находился в забытьи и никак не отреагировал. Второй глянул с ужасом.

— Ну-ну, Куликов, я передам твоим, уж три рубля на тебя соберут, да и Звонаренку тоже.

Лечение заняло по получасу на человека.

Инструкции сложностью не отличались:

— Через полчаса можно пить. И даже нужно. А вот есть ничего нельзя вплоть до послезавтра. Завтра вечером посмотрю.

Через час двое врачей уже выходили из барака. Пирогов почему-то пребывал в состоянии глубочайшей задумчивости и явно не замечал никого и ничего. Эти двое уже вошли в дверь госпиталя, когда почтенный хирург вдруг остановился и возгласил:

— Черт побери все!

Сказано было настолько громко, что все проходившие мимо повернулись в сторону Николая Ивановича. Тот же явно не желал останавливаться и добавил столь же звучно и в такой же степени непонятно:

— Да пропади они все пропадом!

Пирогов не уточнил, кому именно он сделал это предложение, но дальнейшие слова начали вносить ясность в этот вопрос:

— Марья Захаровна, вы говорили, что у вас есть диплом.

— Да, но не с собой.

— Вы ведь можете его перевести на русский?

До Мариэлы начала доходить мысль собеседника. Ответ был выдан в нужном виде:

— Разумеется, могу, но также наш язык знают и лейтенант Семаков, и князь Мешков.

— Так что ж вы сразу не сказали?!! Тогда сделайте перевод, его Владимир Николаевич — кстати, он уже капитан второго ранга — заверит своей подписью. И это будет основанием зачислить вас на должность врача с жалованием шестьсот восемьдесят рублей, считая столовые. Хотя... почерк у вас каков?

Мариэла слегка смутилась.

— Даже не знаю, Николай Иванович, но полагаю, что по вашим меркам... не очень.

— А не страшно, вы лишь сделайте перевод, а уж я найду кого-то, чтобы переписать.

Глава 10

Семаков принял решение лишь по долгом обдумывании.

В результате двое 'гардемаринов' были вызваны пред начальственные очи.

— Федор Федорович, Петр Христианович, из того, что я слышал, следует, что дело на редутах жаркое. Вам бы еще поучиться не худо, но времени на то нет. Вам, Петр Христианович, отдам в подчинение Максимушкина. А вам, Федор Федорович — Патрушева. Это мои самые меткие и самые знающие комендоры. Для гранатометов выбирать не самую близкую, но самую высокую позицию, дабы иметь возможность поражения целей в любом направлении по всему фронту. Помните, господа: ваша задача елико возможно повыбить всю неприятельскую артиллерию. А если заодно пехоту потеребите, так я на это согласен. Да и ваши соседи-артиллеристы противуречить не станут. Но берегите гранаты! Подвоз состоится лишь следующей ночью. Обращаю внимание, господа: ни в коем случае не подпускать неприятеля ближе, чем на триста шагов — на этой дистанции их штуцеры дадут возможность расстреливать защитников редута. Было уж такое, как мне докладывали. Постараюсь прислать кого-то из моих офицеров в помощь, однако... сами понимаете.

Про себя капитан второго ранга твердо решил, что при малейшей возможности вернет обратно комендоров на борт своего корабля, ибо без них любая атака любой морской цели становится делом сомнительным, чтоб не сказать хуже. Мало того: только 'Морской дракон' был в состоянии обеспечить снабжение гранатометов боеприпасами. А потому и перспектива налета на Балаклавскую бухту пока что оставалась неясной.

У магистра Тифора вдруг прибавилось количество неотложных дел. Для начала он помог собрать два гранатомета; на это понадобился час времени. Пока он магией трансформации делал из брусков металла полноценные щиты для гранатометов, пришел рассыльный с запиской от Мариэлы. Почему-то его услуги понадобились в госпитале. Работу по нейтрализации негополя с него тоже никто не снимал.

Рассудив, что в госпитале ждет неотложнейшая из всех задач, он поспешил туда. Экипаж с Мариэлой подъехал к дверям одновременно с магистром (тот прибыл верхом).

Маг жизни не была настроена на долгие предисловия:

— Тифор, насколько я помню, вам читали основы магии смерти?

— Конечно. Это обязательная часть магистерских спецкурсов.

— У нас тут возникла угроза эпидемии. Обеззараживать воду вас учили?

— Стандартная операция. В чем вода? — деловито спросил универсал.

— В здешних бочках.

— Если ничем другим не заниматься, то берусь обработать, скажем, восемь бочек в день. Примерно. А если нужно больше, тогда дайте хорошие кристаллы.

— Вам какие нужны?

Рыжий не задумался ни на секунду:

— Лучше всего специализированные. На магию смерти и на магию воды.

— ?

— Ну да, потоки смерти плохо проникают сквозь воду. Ее приходится перемешивать в бочках. Кстати, хороший универсальный тоже сгодится. Но на магию смерти нужно нечто поболее, чем на воду. Мне ведь придется еще гасить потоки.

— Насчет кристаллов постараюсь договориться. Но это завтра. А обработать воду нужно прямо сейчас

— Срочное дело, выходит?

— Как понимаю, очень даже.

— Вы меня только сведите с нужным человеком.

Мариэла без долгих раздумий велела позвать к себе доктора фон Каде. Тот выслушал, покивал и осведомился:

— Тифор Ахмедович, что вам нужно, чтобы начать работу?

— Сами бочки с водой и что-то, чем сделать на них надпись. Желательно, чтобы потом ее можно было стереть.

— Мелок подойдет?

— А что это?

Через четверть часа дело пошло. Рыжий глядел на поверхность воды, чуть двигал пальцами, отчего посторонним наблюдателям (почему-то таковые сразу же отыскались) казалось, что содержимое бочки кипит, хотя пара никто не видел. После этого магистр выжидал, рисовал мелом кружок на боковине бочки и со словами: 'из этой можно пить' переходил к следующей.

Мариэла между делом договорилась с Пироговым, что, дескать, обеззараживание бочек с водой господин магистр может производить и впредь, но если потребуется больше восьми бочек, то придется раскошелиться на...

— Я подпишу распоряжение на выдачу.

— А я займусь вчерашним пациентом.

Дракон, разумеется, попробовал ловить рыбу с хорошим кристаллом воды. Про себя Таррот отметил, что возможности сильно возросли: настолько, что после часовой охоты попалась добыча весом фунтов семьдесят пять. Такие рыбы в родных местах дракона не встречалось. Выглядело это создание, по мнению охотника, на редкость дико и уродливо. Правда, местные утверждали, что ядовитые рыбы в этом море не водятся, но эрудированный рыболов знал, что люди иной раз проявляют необыкновенную разборчивость в еде. Вполне возможно, подобное чудище полагают за несъедобное.

Пока дракон раздумывал, в его пещеру спустился Семаков.

— Доброй ночи, Таррот Гарринович.

— И вам, Владимир Николаевич. Посмотрите, что я поймал. У вас таких едят?

Крылатый уже научился неплохо ориентироваться в человеческой мимике. Ошибиться было нельзя: гость явно удивился.

— Это осетр, Таррот Гарринович. Считается вкусной и дорогой рыбой, особенно в это время года. Поздравляю с удачей.

— Вы хотите сказать, такую добычу можно продать?

— Ну конечно же; рубля два, самое меньшее.

Неожиданно хозяин пещеры сменил тему:

— Как себя чувствует маленький Костя?

— Спасибо. Он должен быть на попечении госпожи Мариэлы. Она его вылечит.

— Не окажете ли вы мне услугу?

— Какую именно?

— Как я понял, семья Кости живет... — дракон запнулся, явно пытаясь подобрать нужное слово, — не сытно. Вы не могли бы передать эту рыбу его матери? Или продать?

— Разумеется, могу. Последнее, пожалуй, лучше. Только как бы сделать, чтобы осетр сохранился...

— Это как раз просто. Я могу охладить рыбу. А если нужно, даже заморозить.

— Я пошлю моих людей, они продадут вашу добычу. Но услуга за услугу. Нам нужны сведения о кораблях наших противников вот... — на плоском камне стола разлеглась карта, — в этих местах...

Матросы с 'Морского дракона' с трудом восстанавливали дыхание. Никто этому не удивился бы: очень уж нелегкой выглядела работа. Затащить гранатомет было не столь уж трудным (он и четырех пудов не весил), зато щит для него тащили ввосьмером, да и то с помощью слов, услышав которые, Тифор мог на мгновение заподозрить произнесение неких заклинаний, облегчающих работу. Впрочем, магистр-универсал, вероятнее всего, тут же отверг бы сию мысль, поскольку заранее знал, что в этом мире магии нет и быть не может.

Ящики с гранатами, правда, весили по три с половиной пуда, но их и было много: двадцать семь по счету.

Лейтенант Беккер командовал:

— Еще повыше! Левее! Установить. Теперь закрепить щит! Обложить камнями станину, чтоб не двигалась!

Ни разу не прозвучало слово 'хорошо'.

Прислуга только-только успела вытереть пот, как прозвучало:

— Гранатомет к бою товсь! — и командир побежал на позицию, которую посчитал наилучшей для себя. Она и вправду была хороша в смысле обзора, хотя на взгляд Максимушкина опасна для наблюдателя.

Комендор даже не стал раздавать команды подносчикам. Те и так знали очередность. Тароватов и Плесов принялись грузить приемные лотки новыми гранатами.

Воспользовавшись отсутствием офицера в непосредственной близости, Максимушкин, в свою очередь, начал командовать:

— Смирнов, оботри ладони о штаны: неровен час, из потных рук граната выскочит. Всем, ребятушки, поглядеть под ноги, камни убрать, чтоб пальцы не зашибить и не споткнуться.

В рассветный час звуки разносятся прекрасно. Наверное, поэтому от Беккера прозвучало визгливое:

— Ма-а-алчать!! Не сметь командовать в присутствии офицера!

Тишина на Волынском редуте длилась недолго. Вдалеке (версты полторы, если не больше) один за другим прозвучали взрывы. Матросы переглянулись. Все подумали одно и то же: соседский гранатомет начал обстрел. По некотором колебании лейтенант все же скомандовал:

— Дистанция три с половиной кабельтова! По крайней левой позиции... пали!

Все опытные артиллеристы-гранатометчики — а даже командира нельзя было назвать совсем уж неопытным — отметили про себя, что и звук, и зрелище от разрыва новых боеприпасов намного слабее, чем от старых. Отдать справедливость Беккеру: дистанция оказалась нащупанной лишь с небольшим недолетом.

После двух поправок командир гранатомета с чистой совестью отдал приказ на то, что позднее назовут беглым огнем. Руки Максимушкина прямо-таки летали по маховичкам и ползункам. Он не хуже, а то и лучше лейтенанта понимал, что чем больше вражеских орудий попадет под разрывы гранат, тем меньше возможностей у противника для ответа ядрами и бомбами и потому покрикивал:

— А ну, ребята, подавай, подавай шустрее! Да не раскорячивайся, держись за щитом. Быстрее, братва, шевели грабками!

Неприятельские артиллеристы отличались не только расторопностью, но и сообразительностью. Появление на русском редуте щита с чем-то непонятным за ним сразу же связалось с умах с новыми сверхмощными бомбами. Плотные облака порохового дыма встали над правым флангом. Особо внимательный и необремененный другими делами наблюдатель мог бы невооруженным взглядом заметить несущиеся ядра.

Не стоило удивляться, что огонь сосредоточился именно по подозрительному месту. Комендор только-только успел выкрикнуть: 'За щит!', как ядра ударили в редут. Земля дрогнула под ногами русских артиллеристов.

Дзак-к-к-к!

Каменные осколки хлестнули по металлу щита почти одновременно, но дюймовая броня устояла.

— Наддай, ребятушки! — взывал Масимушкин. — Щас я их достану!

Несомненно, Беккер находился в наиопаснейшей позиции. Осколки не пощадили его мундира, но сам лейтенант был как заговоренный. И голос его не утерял силы:

— Опять раскомандовался?!! Десять линьков после боя!

Пожалуй, комендор проявил неоправданный оптимизм: правый фланг линии неприятельских орудий утонул в дыму и облаках пыли, целиться было куда как трудно. Даже после того, как Максимушкин прошелся гранатами по всем противостоящим Волынскому редуту батареям, не вся артиллерия оказалась подавленной.

Лейтенант увидел неприятельских пушкарей, перезаряжающих орудия, и завопил:

— Мажешь, скотина! Куда целишься, распросукин сын!!!

В дополнение к сказанному Беккер не упустил случая поупражняться в тонкостях русского языка. Отдать справедливость этому офицеру Российского флота: сказано было длинно и умело, причем без применения немецких слов.

Комендор не успел совсем чуть-чуть. Целых три бомбы подняли фонтаны земли совсем близко от гранатометной позиции, коротко прошипели и рванули. Ответный взрыв грянул с небольшим перелетом, но как раз это заметить было трудновато: дым снова скрыл цели.

Ситуация разом изменилась. Когда пыль осела, то оказалось, что пренебрежение опасностью недешево обошлось Беккеру: тот сидел на земле, зажимая обеими руками рану около колена. От боли офицер жмурился и ругался сквозь зубы.

— Лейтенанта ранило!

Комендор не смог распознать голос, но отреагировал мгновенно:

— Самсонов, Писаренко — перетяните рану и везите офицера до госпиталя. Тароватов — становись комендором. Я буду давать цели.

Двое матросов подскочили к раненому и понесли к повозке. По пути они приговаривали: 'Ничё, вашбродь, доставим до госпиталя, а там авось Марья Захаровна возьмется. Уж она дело разумеет'.

Сам же Максимушкин проскочил на позицию наблюдателя, однако и не подумал встать во весь рост, а вместо того залег в неглубокую выемку, всмотрелся и поднял правую руку.

Большой палец указал назад, потом левая рука отметила кончик указательного пальца.

Тароватов немедленно доказал, что недаром был выбран на должность. Он сдвинул ползунок на четверть деления влево и нажал на спуск. Как раз в это время порыв ветра убрал дымовые клубы.

— Накры-ы-ы-ыл!!!

Но Максимушкин не радовался вместе со всеми. Через мгновения последовал очередной знак: большой палец указал направо, ладонь рубанула воздух.

С этого момента прошло не более пяти минут — а на неприятельской батарее отвечать было уже некому.

Максимушкин, слегка пошатываясь, подошел к товарищам. Те тоже с некоторым трудом держались на ногах. Матросы с радостью сели бы на землю, но она была очень уж холодной.

— Ладно ты придумал со знаками, Тима.

— Точно, по делу. А ну-ка, повтори для всех.

— Не до того, ребята; надо бы мне щит осмотреть.

— Чего смотреть, дырок нет.

— Ан есть же. Тута.

— И не дырка вовсе, просто промяло железо.

— Так как ты показываешь недолет?

— А вот как... если, к примеру, сместить ползунок на полделения, тогда отмеряешь полпальца...

На Селенгинском редуте дело пошло с самого начала по-другому, но причины этого так и остались невыявленными. То ли неприятельские пушкари не сразу отреагировали на разрывы открытием ответного огня, то ли удачно легли гранаты — как бы то ни было, ответ с вражеских позиций, можно считать, не прилетел.

Поручик Боголепов громогласно похвалил прислугу за быстроту действий и меткость пальбы. А дальше он сделал то, до чего не додумался флотский комендор: послал донесение командиру редута с предложением сделать вылазку, пообещав поддержать ее гранатами. Но это предложение наткнулось на стену. Капитан второго ранга Выжеватов наотрез отказался выделить людей, упирая на отсутствие должных приказов от начальства. А таковых не дождались вплоть до темноты, когда уже было поздно.

Но сразу же по окончании пальбы от комендора Патрушева последовало:

— Ваше благородие, разрешите обратиться.

Поручик Боголепов был само благодушие:

— Обращайся, братец.

— Так что, ваше благородие, не взорвались две гранаты.

Хорошее настроение артиллерийского офицера немедленно начало увядать.

— Почем знаешь?

— Так ить две гранаты что слева, ушли, а те, что справа, так и остались. Такое было уж на Камчатском.

— Хорошо, что заметил, Патрушев.

— Рад стараться!

Начальство самого разного калибра, от командиров пушечных батарей до генерала Хрулева включительно, отметило более чем положительный эффект от появления гранатометов. На следующий день парламентеры под белым флагом прибыли на позиции перед люнетами и запросили перемирия ради вывоза раненых и убитых, но попавшие под обстрел неприятельские пушки так и остались на своих бывших позициях. Новые же линии артиллерии соорудили на порядочном отдалении — более версты.

Сверх того, англичане, шарившие по разгромленным позициям, нашли два одинаковых, довольно тяжелых (фунтов десять) и совершенно непонятных предмета, напоминавших небольшую, очень толстую и короткую ракету. Разумеется, находки со всеми предосторожностями доставили начальству.

Костя Киприанов как-то незаметно и быстро сделался любимцем громадной (на пятьдесят человек) палаты госпиталя. Хотя опекавший его фельдфебель грозным рыком отгонял тех, кто пытался дать поручения шустрому мальцу: нечего, мол, нарушать марьзахарнины предписания, но мелкий ухитрился стать нужным в другой части. Он умел не только читать, но и писать, а такого рода нагрузка не запрещалась. Тут же создалась небольшая очередь из желающих написать весточку родным. В этом деле помог старый (ему было целых сорок два года) боцман Сергеич. Хотя ему разрешалось ходить лишь на костылях, однако он неким таинственным образом ухитрился раздобыть порядочную стопку бумаги, пучок перьев и чернильницу. Стол соорудили из двух чурбаков и широкой доски. Правда, малый писал медленно, но и того хватило для уважения.

Заодно Сергеич взялся показать Косте разные морские узлы, а мелкий, в свою очередь добросовестно внимал и пытался повторить. Боцману это пришлось по душе, и он неоднократно вслух авторитетно утверждал, что с таким усердием Константин Киприанов в два счета вырастет из юнги до матроса, а там, глядишь, и до унтера дослужится.

Дополнительный авторитет Косте придали посетители. Одним из них был капитан второго ранга Семаков (а о нем слыхали, хотя далеко не все знали в лицо), который пожелал мальчишке поправляться и небрежно заметил, что 'тот самый моряк, с которым ты дружен, поймал большую рыбу, а мои матросы ее продали за два рубля, деньги же отослали твоей матушке'. Эти слова услышали и запомнили.

Второй знак общественному мнению был подан лично Марьей Захаровной. Дело было не в том, что она навестила раненого: такой чести удостаивались все. Но она ласково погладила Костю по пушистым (голову ему вымыли щелоком) волосам, похвалила за примерное поведение — видимо, имелось в виду, что маленький пациент не носился бегом по коридорам госпиталя — и добавила слова, которые 'опчество' также запомнило:

— Твой нос я обязательно вылечу, просто сейчас у меня много другой срочной работы.

Разумеется, по уходе госпожи доктора все взгляды обратились на мальчишеский нос, который, как уже говорилось, по виду ничем не отличался от носов у личностей того же возраста. Ну разве что веснушки на нем отсутствовали. Костя, заметив такое внимание, смутился, покраснел и невнятно объяснил, что, дескать, сейчас нос ничего не чует, а Марья Захаровна посулила исцелить.

Многоуважаемый Хорот прибыл на очередное совещание с чувством гордости и удовлетворения. Во всяком случае, выражение его лица именно об этом и говорило. Также вслед за ним четверо подмастерьев не без труда втащили тяжелый ящик.

На стол выложили продукцию. Первым были пистолет и винтовка. Для сравнения радом легли старые образцы. У новых образцов ствол быть чуть длиннее, а на конце их имелись поперечные вертикальные прорези — по пяти с каждой стороны.

— Вот, специально для приглушения звука, — небрежно заметил оружейник, — можно было отверстий насверлить, но прорези легче делать с помощью телепортации. Чуть удлинили стволы ради сохранения точности.

Разумеется, Хорота со всей учтивостью попросили продемонстрировать возможности. Тот, явно ожидая такую просьбу, подхватил пистолеты и винтовки (старые и новые), жестом пригласил участников совещания следовать за ним и вышел на открытое пространство.

В эффекте никто не усомнился. Вместо звонкого 'чпок' оружие с прорезями издавало глухое 'пхук', которое было едва ли не тише металлического лязга затворов.

По возвращении участников обратно в комнату Хорот продолжил с невыносимым самомнением на грани высокомерия:

— Как мне представляется, отсылать следует не оружие, а лишь стволы. Наши заказчики и сами сумеют заменить старые на новые.

По этому вопросу разногласий не было.

— Что же касается заказа на скорострелку, то мои подмастерья предложили три варианта конструкции. Вот они.

На вид это были те же самозарядные винтовки, но с увеличенной длиной ствола. Да еще казенная часть выглядела заметно толще.

Председательствующий не поставил себе в труд подняться, подойти, рассмотреть образцы как следует и даже повертеть их в руках. Увидя это, остальные также столпились вокруг винтовок.

— Они длиннее и тяжелее.

— Совершенно верно, более длинный ствол дает возможность лучше прицелиться. Так просил заказчик. Тяжесть не имеет значения: с этим оружием солдат бегать не будет. Тоже оговорено нашими партнерами. Мы поставили пирит большего размера, теперь ресурс по выстрелам составляет примерно восемнадцать тысяч пуль, а не полторы тысячи, как у самозарядных.

— Все три одинаковы, я вижу разницу лишь в магазинах.

— Совершенно верно, Сарат, механизм подачи пуль в ствол одинаков. Но, по моему мнению, лишь опыт применения может дать ответ: какой вариант более удобен. Инструкции к этим скорострелкам: вот, вот и вот. Да, и еще по три запасных магазина к каждой. Но это не все.

Подбородок у мастера задрался еще выше, хотя это предполагалось невозможным.

— Побочным результатом наших работ получился агрегат, который сам изготавливает пули. Без вмешательства человека!

Участники совещания переглянулись.

— Дорогой Хорот, будьте так добры, сообщите нам подробности, — совершенно невыразительным голосом произнес Шахур.

Сарат почти незаметно поморщился: старый товарищ чуть-чуть опередил с репликой. Высокопочтенный собирался спросить то же самое и, весьма вероятно, в тех же выражениях.

— Я с моими подмастерьями доказал, что возможно производство одинаковых деталей без участия человека. Для этого выбрали массовое производство — в данном случае изготовление пуль. Потребны всего лишь три кристалла и две оправы для управления. Кстати сказать, кристаллы подготовил и отладил почтенный Митен. Если потребуются тонкие детали конструкции, его можно вызвать.

— Пока в том нет нужды, дорогой Хорот.

— Принципы вот какие. От прутка свинца один кристалл отсекает кусок заранее заданного размера, второй кристалл формирует пулю, та падает в ящик для готовой продукции. Одновременно тот же кристалл дает сигнал на оправу. Та, в свою очередь, сигнализирует третьему кристаллу, что надо сдвинуть пруток и по завершении этого движения приводит в движение рычажок, который нажимает на вторую оправу, а это сигнализирует о повторении цикла. Кстати, предусмотрена остановка механизма, если свинец заканчивается. И вот результат: три тысячи пуль.

Оружейник с видимым усилием вытащил из ящика небольшой, но увесистый ларец и ткнул в него пальцем.

— И еще один вопрос, глубокоуважаемый: насколько быстро эта новая винтовка стреляет?

— Мы, разумеется, измерили: круглым счетом, четыреста пуль в минуту8 .

Шахур, как всегда, выступил с критикой:

— Ваш этот... ящичек или ларец, назовите, как хотите... он по размеру не пройдет в портал. И потом: он настолько тяжел, что к нему просто необходимо приделать ручки для переноски.

Самонадеянность Хорота не потускнела:

— Мы, разумеется, учтем ваше пожелание, но прошу принять во внимание: означенный ларец с самого начала предназначался лишь для демонстрации, не для отсылки заказчику.

Выступления были хотя и положительными, но осторожными: решительно все заметили, что лишь практика в состоянии дать окончательный ответ о степени пригодности разработки.

Сарат также восхвалил таланты механиков. Сам же он подумал о необходимости написать Малаху письмо со списком вопросов и предложений.

Конец. Книга урезана по требованию издательства

1 — 'Справочник по инженерному делу' (нем.)↩

2 — в те времена дифтерия и вправду иногда приводила к потере обоняния.↩

3 — Вот она, вон там! (англ.) В английском языке корабль — существительное женского рода.↩

4 — в английском флоте — нечто среднее между сержантом и младшим лейтенантом.↩

5 — французское богохульство.↩

6 — Русский корабль! (франц.)↩

7 — Сабли наголо! В галоп! (франц.)↩

8 — Скорострельность приведена в маэрских единицах. В пересчете на земные — примерно пятьсот пятьдесят выстрелов в минуту.↩

 
↓ Содержание ↓
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх