Хороший ученик

1 глава

2 глава

3 глава

4 глава

5 глава

6 глава

7 глава

8 глава

9 глава

10 глава

11 глава

12 глава

13 глава

14 глава

1.

— Пап, а это правда был боггарт?

— Правда. Я же тебе объяснял.

— А откуда он знал, кем стать?

— На то он и боггарт. Почувствовал, чего ты боишься, и превратился.

— А как он выглядит, когда на него никто не смотрит?

— Хм... ну и вопрос. Откуда же нам знать?

Двое — мужчина и его маленький сын, — сидели неподалеку, тоже кого-то ожидая. Рейсы прибывали через каждые пять минут, и каждые пять минут кто-то покидал Лондон. На черном табло, занимавшем треть противоположной стены, то и дело появлялись новые данные. Приятный женский голос повторял информацию вслух. Я пришел на вокзал за десять минут до нужного рейса, но прошло уже двадцать, а порта из Каира все не было.

Объявили порт из Амстердама, и мужчина с мальчиком встали, радостно приветствуя ярко одетую улыбающуюся женщину. Следуя распространенным транспортным суевериям, я подумал, что теперь и мне осталось недолго, но прошло почти полчаса, прежде чем голос сообщил о каирском рейсе.

Из Египта прибыло всего пять человек. Сперва круглую портальную покинули четверо пожилых арабов, а следом за ними вышла Тао с рюкзаком за спиной, в солнечных очках даже здесь, в дождливой зимней Британии, и с волосами, торчащими во все стороны, словно иглы у разозленного дикобраза.

Между выходом из портальной и турникетами, ведущими в зал ожидания, бродили несколько анимагов в своих животных обличьях — служащие вокзала, специалисты по наркотическим и иным запрещенным к ввозу веществам. Перед встречей я на всякий случай отправил Тао их список, но она прислала мне краткий ответ: " >8( ", и больше я ни о чем ей не напоминал.

Пятеро прибывших миновали турникеты. Над первыми тремя загорелись зеленые огоньки — значит, они распознаны системой и здесь уже не в первый раз, — а над четвертым, высоким бородатым мужчиной, и Тао вспыхнули оранжевые — они были в Британии впервые, и теперь их биометрические данные занесли в реестр.

Я встал и направился к ней, глядя в лицо и пытаясь поймать ее взгляд — она, наконец, сняла очки, — однако Тао недоуменно озиралась, не замечая меня в упор, и только когда я ее окликнул, удивленно подняла на меня глаза.

— Ого! — через секунду улыбнулась Тао. — Я тебя не узнала!

Она подергала меня за пальто. Действительно, я был в штатском, не желая мозолить глаза своей формой. Тао все улыбалась, держа меня за рукав, а потом воскликнула:

— Ты стал таким чопорным — прямо натуральный англичанин!

Я рассмеялся, и мы, наконец, обнялись. Случайно задев ее рюкзак, я в изумлении спросил:

— У тебя там что, камни?

— Почти, — кивнула Тао, беря меня под руку и ведя в зал аппарации. — Потом покажу. Мы сейчас куда? В Лондон? На базу?

— Увидишь. Это сюрприз.

— Я твоих сюрпризов побаиваюсь, — ответила Тао, — но все равно люблю. Расскажи.

— Нет. Сейчас сама все увидишь.

Мы вышли в зал аппарации и направились по дорожке мимо красных кругов на полу, где то и дело появлялись люди, к зоне отбытия, круги которой светились зеленым.

— Держись крепче, — предупредил я, и Тао, вняв предостережению, вцепилась в мой локоть. Окружавшая нас вокзальная суета исчезла. В следующую секунду мне в лицо с такой силой ударил влажный, холодный ветер, что я шагнул назад, едва устояв на ногах. Почувствовав, как то же сделала Тао, я открыл глаза.

За последний год я изучил здешний пейзаж до мелочей. Серое беспокойное море, чья даль растворялась в такой же серой дымке тумана или мелкого дождя. Пустынный берег, с обеих сторон заканчивающийся невысокими обрывами пологих холмов. Верхушка маяка на утесе рядом с соседней деревней. Здесь никогда ничего не происходило. Именно однообразие и предсказуемость природных процессов остановили мой выбор на этом месте.

Я взглянул на Тао. Улыбаясь, она в восторге смотрела на море, не делая попыток загородиться от ветра, а потом воскликнула:

— С ума сойти! Это и есть твой сюрприз?

— Да.

— Ты, наверное, думал, что после песка и пустыни мне обязательно нужно что-нибудь холодное и мокрое.

— Об этом я думал во вторую очередь, — признался я. — А в первую — о том, что здесь мы можем спокойно поговорить.

Тао обернулась. На вершине поднимающегося от моря холма стоял небольшой одноэтажный белый дом.

— Ты тут живешь? — с непонятной интонацией спросила Тао.

— Я тут бываю, — уточнил я. — Иногда.

Тао ничего не ответила. Мы молча поднялись по склону, и Тао толкнула дверь.

— Не запираешь? — скептически поинтересовалась она.

— Пара заклятий от людей, на всякий случай. По ту сторону холмов есть деревня, но местные сюда не ходят.

Тао аккуратно положила рюкзак на стол у окна и неторопливо обошла скромный дом. Пряча улыбку, я наблюдал, как она заглядывает в кухонные шкафы, разочарованно смотрит в почти пустой холодильник и с откровенным недоумением осматривает единственную комнату.

— А что ты тут делаешь, когда бываешь? — спросила она, окончив инспекцию.

— В основном ничего. — Я снял пальто. — Отдыхаю, гуляю...

— Ну да, — не поверила Тао. Подойдя к рюкзаку, она вытащила оттуда большую скульптуру песчаного цвета.

— Это тебе, — с гордостью произнесла она. — Подарок из Африки.

— Сфинкс, — сказал я.

— Подлинный сфинкс, — кивнула Тао. — Не тот, с отбитым носом, что радует туристов, а настоящий. То есть копия, конечно... ну ты понял.

Я вопросительно смотрел на нее, и Тао начала смеяться.

— Это сувенир! — воскликнула она. — В нем нет магии. Никаких сюрпризов, правда! Можешь проверить! Это простая каменюка!

— Нет, — улыбнулся я. — Если однажды ему вздумается прогуляться по окрестностям, я не буду против.

— Ну и о чем ты хотел поговорить? — Тао скинула куртку и уселась за стол напротив сфинкса. — Или сперва формальности? Спросишь, как работа, как диплом, не хочу ли я съесть ту одинокую банку непонятно чего, которая стоит у тебя в холодильнике...

— Мы могли бы избежать формальностей, если бы ты настроилась чуть серьезнее. Я ведь дал понять, что разговор будет деловой.

— Значит, нам не избежать занудства, — огорчилась Тао, погладив сфинкса по ушастой голове.

Я убрал со стола рюкзак, переставил сфинкса на подоконник, вынул из холодильника банку и, поставив ее на стол, коснулся палочкой. В ту же секунду она раскрылась, словно бутон стального цветка, и на столе появилось несколько блюд. В изумлении качая головой, Тао рассматривала возникшую еду, а я тем временем доставал из шкафа тарелки и вилки.

— Полезная штука, — заметила Тао. — Никогда такого не видела.

— Недавно в производстве, — сказал я. — Это удобно, особенно для тех, кто не готовит. Кстати, вкусно, ты попробуй.

— Ладно, — Тао вооружилась вилкой и потыкала ею в салат. — Раз ты настаиваешь.

Мы пообедали, кратко обсудив достоинства пищи из консервной банки, а когда я встал вымыть посуду и собраться с мыслями, нетерпеливая Тао, избавив стол от мусора и вновь водрузив на него сфинкса, сказала:

— Может, уже хватит меня интриговать? Ты в письме такого тумана напустил... Я, конечно, понимаю, что в сети открыто нельзя, но хотя бы в двух словах, хоть бы намекнул. И сейчас — пошел мыть посуду — да ты просто садист, ты нарочно это делаешь! Мне же интересно!

— Разговор непростой, и не только для тебя...

— Ты не знаешь, будет он для меня простым или нет, пока не начнешь, — возразила Тао. — Пожалуйста, папа, сядь, хватит заниматься ерундой.

Я вытер мокрые руки и сел напротив. Тао начала улыбаться, обнимая ладонями своего — точнее, теперь моего — сфинкса. Я невольно улыбнулся вслед за ней и сказал:

— Я хочу поговорить с тобой о крестражах.

Несколько секунд Тао продолжала по инерции улыбаться, а потом стала очень серьезной, даже закрытой, как их учили. Она молчала, и я догадывался, что сейчас она вспоминает мое письмо, свой ответ, нашу встречу на вокзале, оценивает все те знаки, о которых мы условились еще много лет назад, в Дахуре, и хотя она все делала правильно, но все же очень долго.

— Хм... и правда, непростой разговор, — наконец, пробормотала озадаченная Тао.

— Долго, — не удержался я. — Анализ дольше пяти секунд...

— Я ничего не анализировала, — вяло отмахнулась Тао. — Я узнала тебя еще на вокзале и никуда бы не пошла, если б не была уверена, что ты — это ты. Просто... ну ладно, я действительно анализировала, но не наши знаки, а другое.

— Тогда поделись, — предложил я, отметив, что и сам не слишком рвусь развивать эту тему. Тао придвинула к себе сфинкса, и ее взгляд стал сосредоточенным.

— Ты написал, что хочешь со мной встретиться, и пригласил в гости. До сих пор ты меня сюда не приглашал, и я предположила, что тебе нужна гарантированная безопасность. Обеспечить ее на чужой территории было бы сложно.

Я молчал, словно экзаменатор, слушающий студентку.

— Ты, — медленно продолжала Тао, — хочешь поговорить со мной о магической операции, информация о которой требует уровня допуска начиная с третьего. Такой у тебя есть, и ты мог бы пойти в любую библиотеку Легиона, чтобы об этом прочитать. Или, например, послать запрос в Штаб, чтобы они прислали тебе нужные материалы. Но ты обращаешься ко мне. Значит, не хочешь светиться у начальства. Значит, твой интерес неофициальный. Значит...

Тао резко замолчала.

— А что именно тебя интересует? — спросила она.

Я подумал, что она сказала не все, что могла или хотела, и проговорил:

— Меня интересует, что происходит с последним фрагментом души после смерти тела.

— Это все хотят знать, — Тао слегка усмехнулась. — Но подобные вопросы — из области спекуляций. Невозможно проверить. Хотя, — согласилась она, — я знаю недостаточно, чтобы говорить такое с уверенностью. Может, кто-то и проверял.

— Пусть будут спекуляции.

— Ладно. Но никаких особых откровений ты не услышишь. Все сводится к тому, может ли такая душа восстановиться и развиваться дальше, либо где-то там, — Тао неопределенно помахала рукой, — либо в новом теле.

— Как она может восстановиться? — спросил я. — И где она в это время находится?

— Здесь не слишком много версий, — Тао покачала головой. — Считается, что если фрагмент поврежден несильно, как это чаще всего и бывает, он сохраняет самосознание, и тогда его перспективы достаточно оптимистичны. Но все же это только гипотеза: никто толком не знает, что там происходит даже с нормальными душами...

— А если фрагмент сильно поврежден? — спросил я.

— Может, он начинает воплощаться в животных? — предположила Тао. Я засмеялся.

— Ладно, ладно, — слегка обиженно проговорила Тао. — Кстати, есть и такой вариант, так что нечего... — Она потерла ладони о сфинкса, словно греясь. — Самая распространенная версия — это что остаток души превращается в астрального вампира, астральную пиявку или еще какое-нибудь существо, которое умеет собирать и накапливать энергию. А когда он достаточно восстановится, чтобы начать соображать... там уж как получится. Может пойти дальше, а может остаться вампиром.

— Вампиром, который помнит свое человеческое прошлое, — уточнил я.

— Более или менее, — сказала Тао. — Обычно такие существа обитают на кладбищах, где захоронены их тела. Ну и во снах, конечно. Но если ты собираешься с кем-то из них пообщаться, у тебя вряд ли получится.

— Почему?

— Потому что они бестолковые. Просто примитивные сгустки энергии, которые кормятся человеческими эмоциями. Ты не сможешь отличить одного вампира от другого — точнее, не сможешь отличить обычного вампира, который, как говорится, таким рожден, от фрагмента человеческой души, который доводит себя до ума. — Тао усмехнулась своему каламбуру.

— А если он уже начал себя осознавать?

Тао колебалась, потом спросила:

— Ты правда хочешь найти чей-то остаток?

— Сам не знаю, — признался я. — Просто у меня возникла безумная мысль, и я хочу убедиться, что это неправда.

Тао молчала, вцепившись в сфинкса и явно чувствуя себя неуютно. Наконец, она подняла на меня глаза и нерешительно спросила:

— Это как-то связано с Каном?

Такого вопроса я ожидал еще в начале разговора, когда Тао делала свои выводы, но все равно начал заводиться, предчувствуя, куда нас это может увести.

— Допустим, связано, — огрызнулся я.

Тао подумала и сказала:

— Вампир — это слишком простое объяснение. Обычного паразита врач бы выявил. Но даже если к нему прицепился чей-то фрагмент, он бы просто кормился эмоциями...

— А если это уже не фрагмент? — спросил я. — Если он восстановился и осознал себя?

Тао взглянула на меня как на сумасшедшего.

— Ты что, считаешь, что Кан одержим?

— Не знаю, — повторил я. — Но такая версия многое объясняет.

— Она объясняет только твое нежелание взглянуть правде в глаза, — быстро произнесла Тао.

— Не начинай, — разозлился я. — Не желаю слушать твои лекции по психологии! Лучше вернемся к крестражам. Расскажи о якорях. Насколько они разумны, пока остаются в предметах?

Тао мученически вздохнула, но к крестражам вернулась.

— Якоря — это вроде шахматных программ, но не сам шахматист. Закон вероятности не позволит якорю, каким бы разумным он ни казался, воплотиться в человеческом теле. Что-нибудь обязательно произойдет, чтобы это предотвратить.

— Слишком много я слышу о законе вероятности, который сначала чего-то не позволяет, а потом это случается, — пробормотал я. Тао сказала:

— Кстати, ты знаешь, что маг, разделивший душу, может восстановить ее еще при жизни? Для этого надо по-настоящему искренне раскаяться. Самое интересное, что парочка таких чудаков действительно есть. То есть была. Почти сразу после своих раскаяний они умерли.

— Чудаков? — переспросил я. — Раскаяние, по-твоему, чудачество?

— Ну, если ты встал на путь, то должен идти по нему до конца. Каким бы он ни был — и путь, и конец.

Я молчал. Нельзя сказать, что слова Тао меня удивили — она с детства была бескомпромиссной и несгибаемой, осознав к настоящему времени все недостатки этих качеств, но не собираясь ничего в себе менять. Однако я никогда не слышал, чтобы к движениям души она относилась как к слабости, над которой можно смеяться.

Тао смотрела на меня с подозрением.

— Почему ты затих?

— Мне не понравилось то, что ты сейчас сказала, — ответил я. — Искреннее раскаяние убийцы — не чудачество и не слабость. Ты слишком много общаешься со своими африканскими коллегами. У них совсем другие представления о подобных вещах, уж поверь.

— Верю, конечно, — Тао деланно вздохнула. — У тебя в общении с африканцами больший опыт. Да и относился ты к ними отнюдь не как к коллегам.

Я не хотел ругаться.

— Крестражи, Тао. Ты поделишься чем-нибудь еще?

— Ладно, может, я и правда перегнула палку. — Тао пошла на попятный. — Что касается якорей, они исчезают при разрушении носителей, и обычно маг это чувствует. Вообще магия, связанная с духовными сущностями — дело довольно мрачное. Тем более рассечение собственной души. Это всегда деградация к неразумному, к идеальному порядку начала миров.