Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения
Убрать выделение изменений

Безграничье. Часть 2. Пирамида Силы


Автор:
Опубликован:
03.02.2014 — 11.11.2017
Аннотация:
Вторая часть серии "Безграничье"! БУДУ БЛАГОДАРНА ЗА КОММЕНТАРИИ И ОЦЕНКИ! ОБНОВЛЕНИЕ ОТ 11.11! Загадок и тайн становится ещё больше, враги уже не скрывают обличий, но оттого ещё яростней пытаются достигнуть своих целей. Опасность всё также продолжает угрожать жизни юного императора, как и всему Эйвелису. Новые герои, страны и сражения, а также разгадка тайны пирамиды.Равлас - 2(словарь)
 
↓ Содержание ↓
 
 
 

Безграничье. Часть 2. Пирамида Силы


Глава 1

Дроак

3248 тор нового света,

22-й день арка Благолепия,

тор суты Шураты.

812 чотар нового света.

Карс ота Шалити, север Акваи.

Удар, еще удар. Дроак отчаянно размахивал кроарном, пытаясь захватить в его стальные объятия кроарн противника. Но это было слишком тяжело, как ни старался волшебник. Потому единственной радостью молодого елве оставалось то, что он еще не проткнут насквозь двустворчатым кроарном огромного раста, известного под кличкой Беззубый, и может пусть и сбивчиво, но пока дышать.

Встречаясь, кроарны издавали такой резкий, пронзительный звук, что сердце Дроака каждый раз уходило в пятки и, стоит признать, не спешило возвращаться на свое законное место. В глазах рябило, руки страшно устали, но волшебник пока умудрялся сохранять самообладание и продолжать бой.

— Давай же, убей его! — проник в голову резкий крик отца, гроу Лофа Гоатоса-Нира.

Дроак невольно отвлекся от боя и бросил взгляд в его сторону. Интересно, к кому обращался волшебник? Безусловно, все решат, что даис Лоф желает смерти расту, и только Дроак знал, что слова его отца были обращены к Беззубому.

Лоф сидел в первом ряду каменной арены, всего в нескольких торргах от помоста, где происходил бой. Но для того, чтобы кто-то из зрителей не пострадал от случайно выроненного оружия или разъяренного воина, помост окружала волшебная пелена.

Сквозь чуть зеленоватое свечение магической защиты Дроак уловил выражение глаз отца. Ненависть в серых глазах сделала их почти черными. Губы искривились от презрения и разочарования. Во всем лице читалось нескрываемое отвращение. Но если Лоф считал, что обидит этим сына или наоборот приведет в чувство, заставив биться упорней, то сильно ошибался, юноша давно привык к такому отношению и совершенно не обращал внимание. Лоф давным-давно перестал быть для него отцом.

— Что, слюнтяй? Готов к смерти? — громко загоготал лысый раст, противник Дроака, направляя острия лезвий кроарна ему в сердце. — Это совсем не больно... Почти...

Дроак как раз вовремя успел отпрыгнуть назад и избежал смертельного удара.

— Не торопись, Беззубый, еще ничего не решено, — бросил юноша, удовлетворенный изумленным выражением лица волшебника. — Лучше, закрой рот, а то из него паршиво воняет. Это что твой тайный ход, травишь противников?

— Что? — зашипел раст, еще больше разозлившись от смешков зрителей за своей спиной. — Ты пожалеешь о своих словах, слюнтяй.

Дроак и хотел бы ответить, но прямо перед его лицом просвистели лезвия кроарна, едва не задев кончик носа.

Противник презрительно засмеялся, быстро вернув утраченную на миг самоуверенность, и стал загонять Дроака к высокой каменной стене балкона, где восседало 'многоуважаемое' жюри, во главе которого состоял дрогат Дерга Триу или Мерзкий Дерга Свинья, как его успели прозвать за танак судейства 'Синего кроарна' в городе. Толстый похожий на рыбу волшебник с сальными, давно уже потерявшими свою огненную окраску, волосами. За какие заслуги этот дрогат получил место главного судьи Всемирного турнира, никто не знал, единственное, что уж беспорно не благодаря своим боевым умениям, ведь волшебник едва мог удержать в своих толстых руках кроарн, не то чтобы нанести удар. По правую сторону от урдаис Дерга восседал рамсиа города Карс ота Шалити даис Орсан Велиз-Шос и изредка бросал презрительные взгляды на главного судью.

Дроак в который раз поглядел на одного из представителей народа елве и задал себе все тот же вопрос, что изменилось в елве после сражения в Янтарном яру. Казалось бы, Орсан ничем не отличался от былых великих елве и в тоже время он был совершенно другим. Он был итари. Одним из тех итари, что в давние времена загубили славную историю Акваи и мудрейших артаритсов, правящих тогда в стране. Времена величия Акваи давно канули в лету Янтарным сражением, где со смертельными ударами воинов на свет была выпущена темная и низкая стороны елве и проросла ростками во всем народе, в ком возрождаясь злом, а в ком ничтожеством.

Бесконечными круговыми взмахами кроарна раст гнал Дроака к стене, а юноше просто не оставалось другого выбора, как послушно отступать назад и со страхом ожидать, когда спина упрется в холодные гладкие камни, а острые лезвия пронзят грудь.

— Идиот! Сделай же что-то! — снова закричал отец Дроака.

Молодой елве повернул голову в сторону отца и потому не успел среагировать на резкий выпад кроарна противника. Лезвие прорезало плоть на левом предплечье и, соскользнув по груди, оставило глубокую отметину над сердцем. Инстинктивный прыжок вправо, спас Дроака от верной смерти. Алая кровь окрасила острие кроарна и огромный раст разразился диким хохотом.

— Вот и смерть, слюнтяй! — протянул раст и его тусклые желтоватые глаза блеснули от удовольствия.

Под звучные крики, он слизал кровь Дроака с кроарна и с наслаждением проглотил. Молодой елве почувствовал, что еще немного и его вырвет от приступа отвращения, но он сглотнул подступившую к горлу желчь, обеими руками обхватил тяжелую ручку своего кроарна и, несмотря на нестерпимую боль, сделал резкий удар. Два острия кроарна оставили глубокие отметины на широкой груди Беззубого. Желтые округлившиеся глаза раста наполнились злобой, и он заревел словно раненый зверь.

Дроак скорее видел со стороны, чем чувствовал сам, когда разъяренный противник бросился на него и, сбив с ног, повалил на землю. Юноша едва не задохнулся под огромной тяжелой тушей, но каким-то невероятным образом ему удалось увернуться от кроарна Беззубого, парировав его удар своим. Не зная как спастись, елве из последних сил сдерживал натиск раста, но понимал, что скоро силы закончатся и Беззубый убьет его.

Тошнотворный запах подсказал Дроаку способ спасения. Волосатая подмышка раста 'призывно' замерла над его лицом. Почувствовав, как волшебник дернулся и на миг застыл, елве выскользнул из-под огромного тела и, отбежав на приличную дистанцию, не сдержавшись, выкрикнул:

— Беззубый, тебе вообще известно, что такое вода? Ты когда-то в своей жизни мылся? Ну и вонь! Как тебя терпит твоя жена?

Совершенно случайно глаза Дроака вновь встретились с холодными глазами Лофа, которые даже нисколечко не потеплели от того, что сын жив и сумел выбраться из безвыходной ситуации. Молодой елве ощутил как в его теле зарождается новый виток ненависти и пожалел, что на месте Беззубого не находился отец. Нет, Дроак не хотел убить Лофа, но мечтал нанести удар побольнее. Отомстить. Стереть этот взгляд, преследовавший Дроака с самого рождения. Взгляд, который никогда не менялся, чтобы ни делал младший сын, как бы ни старался угодить Лофу. Ничто не могло изменить отношения волшебника к Дроаку, так напоминавшему его нелюбимую супругу и совсем не походившему на него.

Лоф ненавидел Ларелию, мать Дроака, на которой его заставил жениться отец, Зулус Гоатос-Нир, чтобы объединить два старейших рода Карс ота Шалити, ведущих свое начало от Лигарских мудрецов. Ларелия же почему-то очень хотела этого брака, ходили слухи, что она даже была его инициатором, хотя все в городе знали, что кто-то, а юная санга точно не любила Ледяного Истукана, как сама и прозвала отпрыска рода Гоатос-Нир.

За это необъяснимое желание, Лоф еще больше ненавидел Ларелию, ведь он всеми силами сопротивлялся браку. Поговаривают даже, что даис Зулус угрожал оставить сына без наследства, что в конечном итоге подействовало на властолюбивого и тщеславного волшебника. Но, несмотря на то, что Лофа подвела собственная жажда богатства, елве попрекал супругу всю жизнь, будто лишь ее вина в их женитьбе. И так до самой ее смерти, три тора тому назад.

Дроак до сих пор с горечью вспоминал события того ужасного дня и иногда просыпался среди ночи от видений умирающей матери, единственной близкой ему души в этом мире.

Ларелия, имевшая дар прорицания, всегда знала, когда наступит ее смерти и пришла к мужу с последней просьбой, надеясь, что кончина супруги, которую он так долго ждал, заставит Лофа смягчить свою ненависть к Дроаку. Быть может даже елве попытается полюбить сына, о чем последний мечтал с самого детства.

Дроак слышал их разговор, он прятался за дверью, и видел своими глазами, как ужасно поступил отец с умирающей женщиной. Бледная, едва владеющая своим телом Ларелия опустилась перед Лофом на колени и вымаливала любви для Дроака, но муж лишь посмеялся над ней:

— Никогда, никогда я не полюблю его. Знай это. Мне не нужно твое отродье, такое же мерзкое, как и ты.

Дроак помнил, как сжалось его сердце в тот миг и как он, позабыв о просьбе матери, вбежал в гостиный зал.

— Ненавижу тебя! Ненавижу! — закричал мальчишка, но Лоф только еще громче рассмеялся в ответ.

Тогда он попытался ударить отца, но старший елве с легкостью отразил эту 'смешную' атаку, отбросив сына точно собачонку.

— Идем, милый, — со слезами просила Ларелия Дроака, бросившись к нему. — Он не стоит этого. Пожалуйста, сыночек.

Уже выходя из зала, Ларелия обернулась и тихим, почти ласковым голосом произнесла:

— Придет время, Лоф, и ты пожалеешь о содеянном. Я видела твои будущие страдания и с моими они никогда не сравнятся. Но ты сам в том виноват, ты сам только что посеял последнее зерно зла. Осталось лишь дождаться, когда оно взрастет.

И снова только безмятежный смех стал им ответом, но мстительная улыбка все равно не исчезла с лица Ларелии и гордо она пошла прочь из дома мужа, так и не ставшего для нее родным.

— Идем, Дроак. Не бойся, все будет хорошо. Отведи меня в мой сад.

У самого выхода они встретили второго сына Ларелии и Лофа, Лукраса, который был старше Дроака почти на три тора, если не считать двух арков. В отличие от брата он был точной копией своего отца: те же холодные бесчувственные глаза взирали на них, такие же тонкие губы сжимались в тонкую линию, такие же черные волосы были уложены в безупречную прическу.

— Лукрас, я ухожу навсегда, — прошептала Ларелия, остановившись перед высокой гибкой фигурой. — Прошу...

Но серый взгляд, проскользнувший по ее лицу, заставил волшебницу замолчать.

— Прощай, сын, — только и добавила она, когда входная дверь захлопнулась за Лукрасом, а новый поток слез побежал по впалым, болезненно-бледным щекам.

— Не нужно, мама, — теперь пришел черед Дроака успокаивать Ларелию. — Подари мне еще одну свою счастливую улыбку. Забудь о них.

— Да, сыночек. Ты прав. Идем. Отведи меня к моим ларелиям, одарившим не только меня именем, но и тебя синими глазами.

— Все, что захочешь мама...

Дроак больше не мог вспоминать тот день. Он не желал помнить, как умирала его мама, как медленно уходила из нее жизнь, а он пытался сдержать слезы, боясь показать ей свое отчаяние. Как украсил потускневшие волосы мамы ларелиями, и сжимал холодные руки елвы, слушая затихающее дыхание и последние слова:

— Дроак, не плачь за мной. Я всегда буду рядом. Помни об этом. Мы еще встретимся. Я буду ждать тебя в том мире, но, прошу, не спеши за мной. Береги свою бесценную жизнь. Она очень значима для Безграничья. Я всегда, с самого своего детства знала, что мне предначертано привести тебя в этот мир. Только ради этого я и вышла замуж за Лофа, хотя никогда не любила и поэтому терпела все страдания, которыми он наградил нас с тобой. Все они стоили того будущего, что ждет тебя, мой милый... Я всегда знала, что ты особенный и тебе предназначены великие свершения. Артаритсы приходили, когда ты появился на свет, но я не позволила им забрать тебя, показала свои видения и высшие осознали, что твоя судьба это не Белые леса, а нечто более важное для Безграничного мира...

— Мама...

— Придет время, и сам узнаешь, кто ты и зачем был рожден. Помни об этом, в самые страшные дни своей жизни...

С этими словами Ларелия ушла, оставив своего сына одиноким и потерянным. Ее речи не вселили веры, Дроак понимал, что мама лишь пыталась успокоить его, дать надежду.

Тогда юноша и не представлял насколько тяжелой станет его жизнь. Что вскоре будет хладнокровно воспринимать брезгливые взгляды отца и брата, их извечные придирки и частые синяки на своем теле.

После смерти мамы, Дроак полагался, что сможет жить в доме своего дяди Гуаатафа, который с радостью готов был принять сына любимой сестры, но Лоф не позволил этого. Юный елве думал, что его уход из дома наоборот обрадует Лофа и Лукраса, но как оказалось, все было иначе. Им доставляло удовольствие издеваться над Дроаком, и Гуаатаф ничего не мог поделать, ведь Лоф являлся другом не только рамсиа даис Орсана, но и брата императрицы Акваи, еще со времен Нальского Рекуса Магии.

Род Ларелии и Гуаатафа — Ури-Раалис, хоть и был уважаемым и почитаемым в стране благодаря Ропиралу Грозному, одному из Лигарских мудрецов, но его заслуги не смогли навсегда стереть из памяти елве поступок еще более древнего их предка Поара. Имя волшебника до сих пор вспоминают в легенде о Серебряной пантере Нариле. Гордые елве и сегодня не могли забыть и простить предательства Поара.

Иногда Дроак думал о том, чтобы сбежать, как его давний предок, но прежде, чем решился на подобное, случайно узнал о том, что его связывают наложенные Лофом отцовские узы, из-за которых Дроак был словно раб на цепи. Отец знал о каждом его шаге и юноша не смог бы сбежать от Лофа, даже если бы попытался. Юноша был во власти старшего елве и не мог ничего изменить. Он был игрушкой.

И вот в очередной раз Дроак должен выдержать новую пытку, придуманную 'горячо-любимым' братцем, который вписал его имя в турнир 'Синего Кроарна', где теперь ему приходилось бороться за свою жизнь...

Или нет? А должен ли елве бороться, быть может, ему стоит проиграть этот бой?

Разумеется, это неслыханно. Никто еще, за всю историю 'Синего Кроарна', не решался на подобный позор. Негласное условие турнира бой до смерти или до убийства, и никак иначе.

Но почему он должен быть таким глупым? Неужели в страхе потерять гордость, Дроак должен принять не менее позорную смерть? Нет, елве не был глупцом, жизнь научила его принимать реальность такой, какой она есть, и не создавать в своей голове пагубных мечтаний, несущих только боль, разочарования, а в данном случае и смерть. Его научили признавать правду. А Дроак с самого начала знал, что не его судьба убить здоровяка Беззубого, который имел достаточно сил, чтобы переломать юношу, как хрупкую веточку.

— Я признаю свое поражение, — громко выкрикнул Дроак и даже почувствовал удовольствие, увидев вытянувшиеся лица зрителей, отупевший взгляд Беззубого и впервые открывшиеся в удивлении вечно-сжатые губы Лофа.

Юноша несколько мгновений раздумывал, что должен сказать дальше, когда ему на ум пришли совершенно безумные слова, которые он не имел права говорить и за которые обязательно после поплатится, но сейчас ему было все-равно, долгожданная месть взяла свое:

— Оставляю тебе жизнь, Беззубый, только ради того, чтобы увидеть, как ты утрешь заносчивый нос моему братцу. И в доказательство превосходства передо мной, дарю тебе мой сильный дух, — с усмешкой добавил молодой елве и, медленно опустившись на колени перед ошалевшим растом, покорно преклонил голову, хотя на самом деле хотел громко рассмеяться и еще раз посмотреть на отца.

Дроак торжественно возложил к ногам раста свой кроарн, выказывая слабость перед противником, и тихо помолился, чтобы Беззубый не разрубил его напополам в пылу неоконченной битвы.

— Но хочу добавить, Беззубый, мой дух не так уж и силен, потому опасаюсь, что не великий он тебе помощник, может, смилостивишься и оставишь мне?

— Га?.. — только и смог вымолвить лысый волшебник и словно в противовес его молчанию, толпа зрителей звучно загудела, изумленная и напуганная произошедшим.

Дроак, наконец, поднялся и, собрав всю волю в кулак, посмотрел на отца. Еще никогда он не видел Лофа таким злым и потому на миг даже почувствовал сожаление о содеянном, но залитое слезами лицо Ларелии, возникшее в памяти, тут же оправдало страх и юноша вновь почувствовал удовольствие.

— Ты ответишь за свои слова, — грозный крик Лофа сотряс воздух и, несмотря на дрожь пробившую тело, Дроак заставил себя улыбнуться и отвесить шутливый поклон:

— Для тебя, отец, все что угодно, — затем юноша обернулся к притихшим судьям и со смехом в голосе спросил: — Я могу быть свободен? Вроде бы уже все?

Приняв важный вид и надув грудь, так что стал похож на петуха, урдаис Дэрга величественно поднялся со своего места:

— Да, сын мой, можешь идти.

Еще раз поклонившись, Дроак сбежал с помоста и, не теряя ни гарта, поспешил покинуть арену. Сложно представить, на что способен Лоф, когда рушатся его планы, но, если это к тому же случилось на глазах у всего города, то он без сомнения едва владеет собой и может, позабыв о своей благочестивой репутации, совершить ответную месть. Юноша знал, что ему не удастся избежать мести, но хотел подарить себе хотя бы пару миртов триумфа, а потом будь что будет, он готов ко всему.

Уже преодолев последнюю каменную арку и выбежав на широкую улицу города, в центре которой возвышалась боевая арена, Дроак еще раз услышал громкий крик отца:

— Клянусь жизнью своего единственного сына Лукраса, Дроак, ты ответишь за это!

Вместо того, что бы испугаться молодой елве громко засмеялся.

— Ты отрекся от меня при всех жителях города? Ты мне больше не отец? Неужели я свободен?! Это уже слишком даже для одного дня. Лоф, ты удивительно щедр сегодня.

Еще ни разу в жизни Дроак не испытывал подобного счастья, но вскоре и страха. Боясь, что сейчас Лоф осознает смысл своих слов, несомненно, вырвавшихся у него под действием злобы, елве со всех ног поспешил прочь от каменной арены.

Дроак старался не бежать, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, но ноги отказывались слушаться и все быстрее сменялись одна другой. Юноша чувствовал на себе удивленные и испуганные взгляды окружающих, но старался не обращать на это внимания.

Он в спешке миновал небольшую библиотеку, которой заведовала милая старушка-елве Шиария Дуакн-Дролтс. Она всегда хорошо относилась к волшебнику и частенько, на свой страх и риск, позволяла юноше прятаться от брата и его компании-дружков в тайных комнатах своей библиотеки. Затем обогнул главное здание их города, где заседал рамсиа даис Орсан, похожее на перевернутую запятую (одну из любимейших форм домов елве) и цветочную лавку 'Веселого Гурскана', который громко поприветствовал молодого волшебника. Улыбчивый елве хотел было что-то спросить о 'Синем Кроарне', но юноша поспешно отмахнулся от него, едва, на бегу, успев вымолвить слова приветствия. Потому Гурскан, решив отложить расспросы, подмигнул хорошенькой волшебнице, хозяйке небольшой таверны 'Ночные птицы', пристроившейся по соседству с его лавкой, которая как раз вышла на улицу вдохнуть летнего воздуха, и стал напевать под нос быструю песенку.

— Опять, ты за свое, старый дурак, — отмахнулась елва, но желто-зеленые глаза все равно удовлетворенно сверкнули, а губы сложились в улыбке.

— Дроак, ты ранен? — заставил споткнуться его чей-то тонкий голос, и, оглянувшись, юноша увидел острое личикой молодой елвы, что с ужасом следила за ним.

— Ранен? — недоуменно повторил Дроак и только сейчас вспомнил о ране, что на память оставил ему раст.

Спрятавшись за деревянной балкой одного из домов, укрывшей молодого волшебника от любопытных глаз, он осмотрел тонкую рану на груди, из которой медленно, но непрестанно сочилась кровь, уже успев образовать на рубашке ярко-алое пятно.

— Проклятье! — закусил он губу, вновь начиная чувствовать боль, которая на время оставила его в пылу горячности.

Выхватив из-за пояса небольшой ножик, Дроак несколькими резкими движениями отрезал правый рукав рубашки и, свернув его, приложил к ране, надеясь хоть так немного остановить кровь. Охнув от неприятного ощущения, что это принесло, волшебник вновь поспешил вперед, зная, что у него осталось не так много времени.

Вскоре на пути Дроака выросла астрономическая башня и, свернув за ее полукруглый угол, глаза юноши с благоговением остановились на темнеющих впереди зеленых шапках старых дубов, которые точно могучие стражи со всех сторон оберегали сад Ларелии. Сквозь пышную зелень проглядывались контуры родового имения семьи Гоатос-Нир. Его темно-синие камни, напоминающие черный лед, всегда вызывали в сердце Дроака холод и ненависть, как к Лофу, так и к себе, за то, что в нем тоже течет мерзкая кровь этой семейки.

Но вдруг волшебник осознал, что все изменилось. Дроак словно стал другим. Он почувствовал, что дом теперь ему чужой и с восторгом осознал, что уже не ощущает своей причастности к семье отца, будто неосторожные слова Лофа навсегда разорвали и без того хрупкую связь между Дроаком и родом Гоатос-Нира.

Больше он не должен бояться этих холодных стен, что долгое время скрывали в себе страдания Ларелии, а затем и ее младшего сына. Больше Дроак не будет прятаться в подвалах дома, в надежде, что отец и брат его не найдут. Теперь он свободен. Почти свободен. Единственное, что еще связывало Дроака с этим проклятым имением — сапфировый кулон, оставшийся ему от матери и ее небольшой портрет, которые были надежно спрятаны в его небольшой комнатке, находящейся в самом дальнем конце темного коридора, находящегося в крыле для слуг. Нужно в последний раз вернуться в ненавистный дом, Дроак не мог оставить здесь частичку маминой души... И было еще кое-что, тайна Ларелии, которая сегодня должна найти свое завершение.

Подавив чувство страха, которое, несмотря на решительность, все же вспыхнуло в сердце, он твердым шагом направился к имению, всегда напоминавшему елве логово лютого зверя, вид которого не могла смягчить даже красота зеленых дубов.

Вскоре высокие черные ворота самовольно раскрылись перед ним, и волшебник неуверенно ступил на широкую мощеную дорогу. Но в этот миг боль все же пересилила его и слабость волной накрыла тело, уже не давая возможности ускользнуть.

Волшебник оступился и, ухватившись за витые прутья ворот, опустился на землю. Он хватал ртом воздух, как рыба и едва сдерживался от того, чтобы не застонать в голос. Из последних сил елве отполз в сторону, где широкие лиственные ветви могли скрыть его от опасных глаз, и припал к прохладной траве, словно та могла спасти.

Дроак надеялся, что боль пройдет, но она только крепла. Видимо рана оказалась намного серьезней, чем думал волшебник поначалу.

Юноша не знал, что должен делать и кто способен ему помочь, ведь, едва ли, кто-то будет искать его... Разве что, Лоф, но уж этого Дроаку совсем не хотелось.

Ответ возник как-то сам собой, будто затуманенный мозг давно хранил его в памяти хозяина, пытаясь спасть нерадивую жизнь. Воспоминание самовольно всплыло перед глазами, и Дроак отчаянно пытался разгадать, что говорила мама в далеком прошлом, пусть боль и размывала остатки сознания. Тогда Ларелия открыла ему одно тайное заклинание, которое прежде передала ей бабушка-целительница Вицарица, обладающая редким видом магии — лечебной.

Многие волшебники были наделены силой убивать, но спасительной магией — лишь единицы во всем Безграничье. Эти волшебники-лекари или зайэлы, как их называли в древние времена, всегда скрывали свою особенность. Поговаривали, им позволено исцелять только тех, кого благословляют силы неба или, если зайэл служит злу, то силы тьмы. Такие волшебники скрывали свою магию даже от родных, поэтому Ларелия была единственной, кто знал о тайной силе своей бабушки. Вицарица почти не рассказывала ей о своей жизни, скрывая большую часть секретов, но на смертном одре все же поведала любимой внучке один из них. Это было заклинание зайэлов, способное излечивать любые болезни и раны, но только на два дня, по истечении которых они возвращалась вновь. Вицарица просила Ларелию быть осторожной с этим заклинанием, ведь в уплату оно отнимало магию.

Сердце подсказывало Дроаку поостеречься, ведь он не мог знать, чего ожидать от магии бабушкиного заклинания, вдруг из-за этого волшебник окажется в еще большей опасности. Но соблазн был слишком велик, а боль в груди острой, и потому елве решил понадеяться на удачу, что впервые сопутствовала ему.

— Будь, что будет, — едва справившись с одеревеневшими губами, прошептал он.

Перевернувшись на спину, Дроак отбросил окровавленный рукав и опустил сильную руку на порез. Касание горячей ладони принесло ужасную боль, но волшебник стиснул зубы. Вторую руку положил себе на лоб и закрыл глаза. Сосредоточившись, он прошептал:

— Труа сар ти урт.

Не имея представления, что должно произойти дальше, Дроак нервно вглядывался в небо. Волшебник ожидал, что его окутает какая-то сила или ветер, но ничего не происходило, тогда елве мысленно взмолился Ларелии, надеясь, что, быть может, она услышит его просьбу.

Прежде, чем юноша успел окончательно разочароваться, тело его сковала невидимая сила. Дроак попытался открыть глаза, но не смог и потому оставалось лишь, затаив дыхание, ожидать, что будет дальше. И тут он почувствовал огонь в глубине своей раны и со страхом осознал, что кожа начала медленно стягиваться, будто сшиваясь тонкими горячими нитями.

Все закончилось так неожиданно, что Дроак даже не сразу осознал это. Наконец, он осторожно приоткрыл глаза и с удивлением отметил, что на месте, где буквально несколько мгновений назад был глубокий порез, теперь не осталось ни царапинки.

Неуверенная улыбка возникла на его бледном лице, и волшебник выдохнул:

— Спасибо, виира.

Боясь терять драгоценное время, Дроак бросился бежать к дому и не заметил, как оказался перед самой дверью. На миг юноша замер, вдруг испугавшись того, что Лоф все же каким-то немыслимым образом окажется дома. Но тут же посмеялся над своей безумной мыслью. Ничто, даже жажда мести, не заставит Лофа поставить второго сына на первое место, если это можно так назвать. Волшебник, несомненно, уверен, что Дроак никуда не денется и еще успеет понести свое наказание, а сейчас он мог спокойно насладиться боем любимого сына.

С напряженной улыбкой Дроак открыл тяжелые входные двери и оказался в полутемном холле, стены которого были искусно расписаны сценами Янтарной битвы. Казалось, что недвижимые герои, изображенные искусным художником, действительно, живут на каменных стенах холла. Вот-вот Лагора Безумный пробудится и магический огонь, застывший у его руки, уничтожит заклятого врага Диавара Валириуса, беспомощно лежащего у его ног. Но, несмотря на то, что Диавар сейчас был опасен не более, чем котенок, он выглядел столь же устрашающе и гордо, как и прославляли его легенды Акваи. Спокойный взгляд, устремленный на огонь, всегда ужасал и одновременно восхищал Дроака. Елве даже иногда казалось, что Диавар сейчас закричит, приободряя Лагору и торопя его несущую смерть магию.

Но наиболее прекрасным творением художника несомненно являлась Дивная Алруна, которая бежала сквозь усеянное телами поле, в надежде спасти любимого Диавара от безумия своего брата. Она знала, что не успеет, поэтому отчаянно взывала к Лагору, умоляя пожалеть Диавара, невиновного в смерти их отца, императора Лигустара. Дроак будто наяву слышал ее отчаянный крик.

В эти мгновения он всегда возвращался к воспоминаниям о последнем дне матери, которая была очень похожа в своей судьбе на Диавара. Юношу радовало, что художник не изобразил смерть давнего героя, и поэтому казалось, что его герой на самом деле остался жив, а с ним и Ларелия. Дроаку не хотелось бы видеть рыдания Алруны, когда магический огонь Лагоры охватит тело ее любимого, видеть ее глаза, когда смех обезумевшего брата будет провожать душу врага. И то, как Алруна, выхватив нож у одного из мертвых воинов, пытается пронзить свое сердце, спеша в след Диавару.

— Дроак, — тихий, но радостный возглас отвлек волшебника и, обернувшись, он увидел, как ему на встречу бежит сын поварихи — Лопоухий Тис (как прозвали его местные дети), которому на днях исполнилось всего семь торов. — Ты жив! А мама говорила, что тебя убьют. Я так рад, так рад! — мальчик даже захлопал в ладоши.

— Я тоже, — улыбнулся Дроак, с отвращением вспоминая тощую повариху Залесу, наибольшую сплетницу в их доме, и в который раз удивляясь тому, что сын вырос совсем не похожими на свою мать, разве что, оттопыренными ушами.

— Я так боялся, Дроак, так боялся, — вздрагивающим голосом добавил Тис и только сейчас старший волшебник заметил мокрые следы на всегда румяных щеках мальчика и обнял его.

Уткнувшись лицом Дроаку в плечо, мальчик прошептал:

— Я слышал когда хозяин говорил, что Без...без...

— Беззубый?

— Да, Беззубый... что он убьет тебя и... очень... очень боялся... А кто такой Беззубый?

— Тис, мне нужно идти, — сказал Дроак, отстранившись от маленького елве.

— Но, Дроак! — большие голубые глаза мальчика наполнились обидой.

— Тис, тише.

— Я так боялся за тебя, — почти плача, прошептал мальчик.

Взяв Тиса за дрожащую руку, Дроак обернулся на двух стражей в ярко-красных мантиях, недвижимо замерших у двери. Он знал, что, несмотря на создаваемую видимость своего отсутствия и глухоты, стражи ловили каждое его слово и после весь разговор буден в точности передан Лофу.

— Идем в мою комнату.

Мальчик радостно заулыбался, думая, что его ждет интереснейший рассказ и без возражений поспешил за старшим волшебником.

Оказавшись в своей небольшой каморке, Дроак плотно закрыл двери и усадил Тиса на старый стул, стоящий под окном:

— Тис, я проиграл бой. Не думай, что я великий воин. Бесславно проиграл и теперь собираюсь бежать. Мой отец, несомненно, сейчас планирует, как отомстить мне за тот позор, что я на него навлек. Поэтому я должен бежать. Пожалуйста, Тис, пойми меня и не обижайся.

— Но, Дроак... Ты не можешь меня бросить, — пролепетал мальчик, всхлипывая. — Ты мой единственный друг и всегда защищал меня от вредных Вилиса и Тирра. Я боюсь оставаться один...

Дроак опустился перед Тисом на одно колено и, пытаясь сдерживать чувство вины, невозмутимо произнес:

— Пойми, я не могу остаться. И ты не один. У тебя есть мама, дядя Ботар и тетя Осалия.

— Они не любят меня. Никогда не любили.

И это было правдой. Тис часто напоминал Дроаку его самого. Одно лишь, мальчика никогда не били, но то, как родственники к нему относились было едва ли не хуже. Они просто его не замечали.

Вдруг лицо Тиса озарилось счастливой улыбкой. Но вместо того, чтобы радоваться Дроак тяжело вздохнул, зная, почему мальчик так сияет.

— Возьми меня с собой!

— Нет, Тис. Я не могу. Ты еще слишком маленький.

— Ничего я не маленький. Я уже взрослый, — надул он губы.

— Тис, нет.

— Ну пожалуйста, Дроак. Я не хочу оставаться тут без тебя.

Из глаз мальчика выкатились две большие, как горошины, слезинки.

— Тис...

— Пожалуйста, — голосок маленького волшебника стал тоненьким, словно девичий, и слезы быстрыми потоками заструились по щекам.

— Не плачь, пожалуйста. Пойми, что я не могу тебя взять.

— Почему?..

Честно говоря, Дроак не знал, что сказать и, вместо ответа, встал и отвернулся. Закрыв глаза, он сконцентрировался и стал уговаривать себя, что сейчас нет времени для жалости. Он должен думать о себе. У него есть возможность сбежать. Чары отцовской магии больше не связывают его и не смогут найти и вернуть домой. Он должен бежать, сейчас или никогда.

Дроак посмотрел на Тиса. Мальчик не спускал с него умоляющих глаз и юноша вновь отвернулся, боясь, что не сможет сдержать себя и согласится. Но он не может взять его с собой. Дроак и сам не знал, куда ему идти, а с ребенком и подавно. Нет, он должен оставить Тиса. Ведь только загубит тому жизнь. Что если их поймают? Что тогда будет с мальчиком?

Стараясь не обращать внимания на всхлипы Тиса, Дроак подошел к своей кровати и выдвинул тайную нишу, которая была спрятана у изголовья. Сперва он вынул портрет мамы, с которого на него смотрела улыбчивая девушка, не старше самого Дроака. Ларелия казалась такой счастливой, будто и не знала о тех страданиях, что ждут ее впереди. Но она знала.

— Мама, — выдохнул юноша, и девушка на портрете стала серьезной, словно прочитав все, что у него на сердце:

— Все будет хорошо, Дроак. Можешь мне верить.

— Спасибо, мам. Я буду верить.

Положив портрет на край кровати, елве потянулся за кулоном. В солнечном свете сапфир, в синих глубинах которого распустила свои лепестки ларелия, заиграл тысячей огней. Дроак дохнул на кулон, протер рукавом и драгоценный камень засиял еще ярче. Потом достал из шкафа два чистых платка. В один завернул кулон и спрятал его в небольшой сумочке на поясе, а во второй портрет, которому определил место в нагрудном кармане. Сложил в старую котомку несколько лекарственных зелий, что хранились в ящичке у кровати, несколько предметов одежды, что до этого сиротливо ютились в шкафу, две свои единственные книги — 'Секреты магического ремесла' и 'Историю артаритсов', небольшую фляжку с водой и простыню с одеялом.

Забросив сумку на плечо, юноша позволил себе улыбнуться:

— Все. Наконец-то, я могу уйти.

— Дроак...

Услышав дрожащий голос, юноша вздрогнул, но ничего не ответил.

— Пожалуйста, Дроак. Не оставляй меня.

С громким всхлипом мальчик вцепился ему в спину тоненькими ручонками и прижался головой к животу:

— Не оставляй меня, не оставляй.

Дроак стиснул зубы и решительно оттолкнул Тиса:

— Нет, я уже сказал, что не возьму тебя! Прекрати плакать! Ты останешься здесь!

Услышав злой голос Дроака, Тис утих. Но волшебник рано этому обрадовался, ведь мальчик бросился на него и нещадно заколотил своими маленькими кулачками по груди обидчика:

— Ненавижу тебя! Ненавижу всех! Никто меня не любит! Никто...

— Тис, Тис, пожалуйста, успокойся. Все будет хорошо.

— Нет! Нет! Я ненавижу тебя! Ненавижу!

В коридоре зазвучали шаги, и сердце Дроак забилось, словно маленький зверек. Неужели это Лоф? Он должен бежать немедленно!

Набравшись храбрости Дроак оттолкнул рыдающего ребенка, распахнул окно и впервые порадовался, что ему приходится жить в этой кошмарной комнате, ведь она находилась на первом этаже. Взобравшись на подоконник, он поспешно выпрыгнул в окно.

— Тис, не злись на меня. Мы еще увидимся. Я обещаю. И прошу, не защищай меня, расскажи все, что я тебе сказал. Я хочу, чтобы ты защитил себя.

Ответом ему был только отчаянный возглас и новый поток слез.

— Дроак...

— Прощай, Тис.

Дроак знал, что правильнее всего будет немедленно бежать прочь от этого дома, но ноги все равно несли его по старой, знакомой с самого детства тропке, ведущей в сад Ларелии. Волшебник рисковал попасться брату и отцу, но не мог заставить себя не бежать к могиле матери. Он должен был попрощаться с ней еще раз, рассказать, что теперь свободен. Должен был исполнить ее последнюю волю.

Юноша слышал всхлипы Тиса за спиной, но оставался холоден, зная, что поступает правильно. Сейчас он должен спасти себя.

Спеша скрыться среди парковых деревьев, волшебник не сразу услышал звук тихих, даже кротких шагов, непрерывно следовавших за ним. Первой его мыслью было, что это Лукрас, но прежде, чем Дроак успел испугаться, его накрыл гнев:

— Тис, я же сказал тебе оставаться! — не останавливаясь, вскрикнул Дроак, но ответом ему стал только новый всхлип мальчика.

Наконец, юноша обернулся, намереваясь во что бы то ни стало отправить Тиса обратно домой, но увидев мальчика, позабыл о злости. Правая коленка Тиса была разбита, но последний, несмотря на болезненную гримасу, все же упрямо шагал к Дроаку. Маленькие ободранные ладошки он держал перед собой, боясь к чему-то прикоснуться.

— Тис, что ты наделал? — присел перед ним молодой волшебник. — Ты же мог что-то себе сломать!

— Не оставляй меня, — голос мальчика дрожал и срывался. — Пожалуйста.

Старший волшебник, не веря своим глазам, смотрел на упрямца и понимал, что больше не сможет сказать: 'Нет'.

— Нам нужно спешить. Тис, я знаю тебе больно, но придется потерпеть, я сейчас не могу тебе помочь. Нам нужно добраться до маминой могилы. Там мы спрячемся, и я попытаюсь залечить твои ранки.

Мальчик послушно закивал головой.

— Я больше никогда тебя не оставлю, клянусь.

— Ты поклялся, — хмуро напомнил Тис.

— Поклялся, — виновато прошептал Дроак. — Может, я возьму тебя на руки? Так мы быстрее доберемся.

— Нет. Я пойду сам. Я уже не ребенок, — закусил трясущуюся губу Тис, снова удивив Дроака неожиданной силой воли, что прежде никогда не проявлялась в запуганном нелегкой жизнью мальчике.

Тис поспешно обогнул Дроака и зашагал по тропинке удивительно быстро, несмотря на боль в колене, хотя несколько раз с его губ все же срывался тихий стон. Зная, что возможно больше никогда сюда не вернется, не увидит имение, свою семью, маму, Тис так и не обернулся.

Мальчику единственному, кроме Дроака, было известно, как пройти в сад Ларелии, но и кого пускала ее охранная магия. Волшебница пыталась защищить не только свои деревья и цветы, но и тайный грот, хранивший в себе многие ее тайны, начиная от магических артефактов, которые помогали волшебнице проникать в будущее и заканчивая простыми кусочками ее жизни: письмами, дорогими сердцу вещицами.

Несмотря на то, что это таинственное и в некотором смысле родное ему место манило Дроака, он редко бывал в мамином гроте. Он боялся. Нет, не воспоминаний. Юноша опасался маминых слуг, что обитали там. Призраков будущего и прошлого, которые теперь, когда ушла их хозяйка, не могли найти успокоения. Несколько раз Дроаку приходилось прятаться в мамином гроте, и он до сих пор с ужасом вспоминал те страшные мирты.

Теперь, следуя за Тисом, молодой волшебник осознал, что немного нервничает перед предстоящим, но больше не за себя, хотя и это тоже было правдой, а за мальчика, для которого встреча с призраками, вероятно, станет настоящим испытанием.

Ларелия всегда защищала Дроака. И даже после смерти. Именно потому призраки были скованы цепями ее магии до сих пор и не могли обрести покой. Воля Ларелии держала их в мире живых. Дроак был причиной их мук. Его жизнь, которую они остались защищать, и которая сегодня, наконец-то, будет полностью принадлежать ему одному.

Сегодня Дроак отпустит призраков, больше они не могли защищать его. Эта истина опьяняла и одновременно печалила его. Юноша так давно мечтал о свободе и теперь не мог представить, как правильно распорядиться ею и как не потерять эту драгоценность. Невольно Дроак вспомнил слова Ларелии, сказанные ему однажды, которые так полностью и не смог понять:

— Несмотря на то, что этот дом ненавистен для тебя, он защищает тебя от бед и потому ты должен потерпеть. Однажды наступит день, когда ты станешь свободным и сможешь покинуть его. Я знаю, как ты будешь счастлив, но помни, что с этого дня твоя жизнь изменится. Ты узнаешь свое предназначение. Когда покинешь отчий дом, то останешься один, больше моя магия не сможет оберегать тебя. Будь осторожен, обдумывай каждый свой поступок, ведь единственный неверный шаг может стоить тебе жизни. Я могу лишь надеяться, что эта свобода и опастность настигнут тебя тогда, когда ты будешь готов.

Неужели сегодня именно тот день, о котором говорила Ларелия? День его свободы? Неужели теперь Дроак узнает, что скрывается за пророчествами Ларелии?

Волшебник хотел этого и не хотел одновременно. Он просто мечтал о свободе, но никогда не грезил никаких великими свершениями. Дроак просто не был создан для этого. По-крайней мере, так чувствовал. Юноша просто хотел быть самим собой.

Погруженный в мысли, молодой волшебник и не заметил, как Тис вывел его к саду, и лишь увидев россыпь прекрасных ларелий меж двух высоких кленов, осознал, что стоит у изножья могилы матери. Как обычно его сердце сжалось. Отложив котомку, юноша опустился перед могилой на колени и, склонив голову, прошептал:

— Храни святое небо твою вольную душу, Ларелия, а я буду вечно хранить память о тебе в своем сердце, — одинокая, непослушная слеза все же скользнула по его щеке.

Дроак почувствовал легкое прикосновение и взглянул в печальное лицо Тиса.

— Пожалуйста, не плачь.

— Не переживай, — попытался улыбнуться старший елве. — Со мной все хорошо. И нам нужно спешить. Хотя сперва давай все же залечим твои ранки.

Тис стойко перенес неприятную процедуру, а когда Дроак уже собирался объявить, что все закончилось, мальчик опередил его словами:

— Дроак, ты слышишь?.. Музыка...

И действительно, прислушавшись, юноша услышал бой барабанов, резкие щелкающие звуки тирны и поющие голоса. Он знал, что это за песня. Гимн победителю 'Синего кроарна'. И Дроак знал, кто этот победитель. Лукрас.

Процессия приблизилась к дому, где должен был состояться пир, к которому уже несколько дней готовились слуги Лофа. Волшебник и не допускал такой возможности, что старший сын может проиграть в турнире. И он оказался прав. Единственное, что Дроак не мог понять, это на что рассчитывали Лоф и Лукрас вписывая и его имя в списки участников 'Синего Кроарна', ведь брат никак не мог действовать без ведома отца. Как они намеревались оправдать смерть Дроака? Особенно если бы это сделал старший брат! Или может это просто была еще одна из жестоких шуток Лукраса и Лофа?

Голоса поющих стали громче и елве уже смог разобрать слова гимна. Дроак так и видел перед собой лицо Лукраса, его хищный оскал и яростно-горящие глаза. И внезапно осознал, что завидует ему. И не столько его победе, сколько тому с какой гордостью сейчас Лоф смотрит на старшего сына. Дроак не любил отца, Лоф никогда не давал повода для подобных чувств, но иногда юноше все же так хотелось, чтобы отец посмотрел на него с гордостью, пусть и разыгрывая это перед горожанами.

Более громкие звуки барабанов напомнили Дроаку о реальности, и он обернулся к Тису:

— Нам предстоит испытание, малыш. Нужно будет переждать до ночи в одном страшном месте. Прошу тебя не бойся. Все будет хорошо. Просто держи меня за руку и ничего не случится.

Мальчик попытался ответить, но не смог и пошевелить губами, только что-то неразборчиво пробубнил.

— Ты веришь мне?

— Да, — не задумываясь ответил Тис, но и не пытался скрыть свой страх.

— Я никому не позволю тебя обидеть.

Юноша подошел к старому дубу, растущему в нескольких торргах от могилы Ларелии, и положил правую руку на грубый ствол:

— Дроак, сын Ларелии, твоей госпожи. Впусти меня, если не хочешь навлечь ее гнев. Зоркие глаза Ларелии строго следят за нами с небес.

После его слов послышались скрип и хруст. Ветви дуба пришли в движение, то опадая, то взвиваясь ввысь, передние корни медленно раздвинулись, образовывая большую щель.

— Тис, иди первым...

— Но...

— Не бойся, я сразу же за тобой. Осторожно ступай по ступенькам, они осыпаются.

Побледневший мальчик тяжело сглотнул и осторожно поставил ногу на верхнюю каменную ступень. Придерживаясь дрожащими ручонками за корни, он начал спускаться в темный ход.

Дроак поднял глаза на дуб и низко ему поклонился:

— Спасибо тебе, Гур. Сегодня я освобожу тебя от призраков, больше тебе не придется сдерживать их силу. Пришло время отпустить их на волю.

Ветви легонько качнулись и среди нежного шелеста листвы, Дроак смог различить слова:

— Я буду днем и ночью оберегать мою хозяйку, никто не посмеет нарушить ее покой.

— Гур, я тебе очень благодарен и знаю, что ты единственный, кому я могу доверить маму.

Ветви затряслись, словно от диких порывов ветра и послышался звук, похожи на рык.

— Все молчу. Знаю, что тебе не нужно мое позволение... Береги ее. Береги нашу Ларелию.

Еще на первых ступеньках Дроак ощутил пронизывающий холод и непроизвольно почувствовал страх. Этот холод не был естественным, это был холод призраков, смерти и гнева.

— Дроак! — донесся до его слуха испуганный вскрик Тиса и юноша, спрыгнув с лестницы и едва не подвернув себе ногу, бросился к мальчику.

Тис сидел на земле, прислонившись спиной к каменной стене и прижав к груди трясущиеся колени, на лице его застыл ужас, но та картина, что приковала его взор, полностью оправдывала эти чувства. В волшебном тумане отражалась прекрасная молодая шолга. Ее бездыханное тело лежало на полу, а из глубокой раны на животе сочилась кровь. Над телом шолги замер не менее прекрасный белокурый волшебник-шолг, похожий на ангела, но та зловещая, дикая улыбка, что перекосила его безупречное лицо, вызывала совсем не восторг, а отвращение и страх. От вида крови, которыми были перепачканы его руки и большой нож, к горлу подступала тошнота. Но еще больше пугал призрак жестоко убитой девушки из чьей призрачной руки лилось воспоминание. Она с безумием взирала на Тиса и бросала громкие обвинения своим жутким свистящим голосом:

— Он убил меня! Безжалостно убил! Смотри, как он улыбается! Смотри, мерзкий мальчишка, как он радуется! Но ничего, вскоре он познает мою боль! — смех призрака ужасал и холодил кровь. — Много моей боли! Я расскажу тебе, как он страдал...

Но Дроак не дал ей договорить. Волшебник с криком бросился на призрак шолги, боясь, что она успеет закончить свою историю, подробности которой еще долго приходили к нему в снах и после которой юноша так и не смог больше вернуться в мамин грот.

— Зачем ты это сделал? — зашипела ему в ухо призрачная волшебница, и Дроаку показалось, что его укусила змея.

— Именем твоей хозяйки Ларелии уйди прочь! — закричал юноша, и световое тело шолги стало бледнеть, а после исчезло в хрустальном сосуде, стоящем у дальней стены.

Дроак обнял плачущего Тиса:

— Тихо, тихо, малыш. Успокойся.

— Все хорошо, — едва слышно ответил мальчик.

— Ты сын Ларелии? — спросил кто-то и, обернувшись, Дроак увидел сгорбленного старика-призрака, что тяжко опирался на крючковатую трость.

— Да.

Над головой с диким криком пронеслось что-то огромное, но тут же исчезло.

— Ты освободишь нас? — продолжил старик. — Я знаю сегодня тот самый день, когда мы наконец-то станем свободны.

Дроак неуверенно кивнул:

— Да. Но я не знаю как. Мама не научила меня. Не успела.

— Зато я знаю. Это легко. Теперь ты наш хозяин, тебе нужно лишь...

В ноги юноше кинулось что-то маленькое, облаченное в иллюзорные лохмотья:

— Пожалуйста, хозяин, остановите его! Он преследует меня, он не остановится, пока не уничтожит нас.

— Кто? Кто он?

Привидение подняло голову и Дроак увидел, что это маленькая девочка. Лицо ее было искажено страхом, а тоненькие ручки сжимали какую-то вещицу.

— Он хочет уничтожить меня и забрать душу моей сестры, которую закрыл в этом сосуде. Я украла сосуд, пыталась освободить ее, но теперь он преследует меня... Он не остановится... Я боюсь...

— Кто тебя преследует? Я ничего не понимаю!

— Ты должен освободить нас, — вновь заговорил старик и раздраженно стукнул тростью. — Я столько ждал этого дня! Я наконец-то увижу свою жену... Ты должен исполнить свое предназначение! Мы служили тебе верно, теперь отпусти нас!

— Хозяин, он идет. Я это чувствую, — девочка снова кинулась ему в ноги и закрыла уши руками, словно пытаясь укрыться от каких-то жутких криков.

Возле Дроака возникла красивая призрачная женщина-елве в длинном светящемся платье в пол. Она ласково улыбнулась и коснулась его щеки, опалив безжизненным холодом.

— Пришло твое время, Дроак. Скоро ты встретишь свою судьбу. Только прошу тебя, будь осторожен, не потеряй ее.

— Не потерять кого?

— Судьбу. Ты должен оберегать ее, ведь она может ускользнуть...

— Может ускользнуть? — повторил за ней юноша, чувствуя, что начинает сходить с ума.

Над головой снова что-то пронеслось, только теперь это что-то весело хохотало. Дроак почувствовал, как у него подогнулись ноги.

Тень юного елве возникла по правую руку от Дроака и, что-то тихо шепча себе под нос, прошла прямо сквозь волшебника, после чего растворилась в воздухе. Юноша, не удержавшись, вскрикнул, ведь сквозь него будто прошло что-то ледяное и колючее.

— Хозяин! — снова стукнул тростью призрак старика.

— Пошли прочь! — проорал Дроак с такой силой, что магия слов разбросала призраков во все концы грота.

'Что это было?' — со страхом подумал юноша, видя не меньшее удивление в глазах привидений.

— Ты такой сильный, — с восхищением прошептал Тис, осторожно выглянув из-за его спины.

— Это не я. Это все сила мамы, что она оставила мне. Ее власть над ними... Наверное, также я должен отпустить их, просто приказать.

— Но сперва, ты должен покорить рекурта, — появилась перед Дроаком старая елва, с неожиданной, словно бы материнской нежностью глядя на него.

— Рекурта? — удивленно переспросил Дроак, а затем в его памяти возникли давние слова мамы об этих необычных созданиях, детях тьмы, что служили темным волшебникам.

— Да, Ларелия спрятала здесь его яйцо. Ты должен покорить его, рекурт будет защищать тебя.

— Но... Это ведь... Это ведь зло!..

— Да, но он нужен тебе. Сейчас ты слишком слаб и не сможешь в одиночестве противостоять тому, кто будет охотиться за тобой. Не противься. Госпоже стоило больших усилий достать яйцо рекурта.

Дроак хотел возразить, но что-то остановило его... Постойте!..

— Охотиться за мной? Кто будет охотиться за мной? Лоф?

Старая елве печально опустила глаза:

— Нет, силы намного более могущественные. Сама тьма...

Дроак хотел было ответить, но понял, что и слова не может вымолвить. Сама тьма?

— Хозяин, — тихий голосок девочки прервал его невеселые мысли.

— Кто хочет уничтожить тебя?

— Пожиратель душ... Злой дух.

— Он появился, когда умерла хозяйка, — проговорил возникший из стены волшебник в длинной мантии. — Он забрал мою супругу.

— Он многих забрал, — подтвердила старая елва. — Сила хозяйки прежде не пускала его, но, когда она умерла, сила стала ослабевать, ты не поддерживал ее и Пожиратель душ смог прорваться.

— Пожиратель душ, — повторил Дроак и поспешил отвести взгляд он глаз девочки, с надеждой взирающих на него. Обратив внимание на старую елву, он спросил: — Вы знаете, где мама спрятала яйцо рекурта?

— Конечно. Я хранила его до этого момента. Следуй за мной.

— Тис, — взял мальчика за руку Дроак и обернулся к призрачной девочке: — Идем.

— Спасибо, хозяин, — воспряла духом девочка. — Вы спасете нас с сестрой!

Юноше совсем не хотелось врать, а потому он лишь тихо прошептал:

— Постараюсь.

Старуха провела их в другой зал грота, вдоль стен которого высились старые шкафы, заполненные всевозможными артефактами, вещими шарами, пергаментами, снадобьями. Дроак с замершим сердцем подошел к небольшому столику и взял в руки стопку писем. Развернув верхнее письмо, юноша прочитал:

'Здравствуй, дорогая мама. Я не могу налюбоваться на Лукраса. Он такой красивый и послушный ребенок. Хотя часто в снах я вижу будущее и с болью в сердце вынуждена признать, что он станет таким же, как и он... Как и Лоф. Но иногда, когда он смотрит на меня своими большими глазками, я предаюсь надеждам, что смогу изменить будущее.

Скажи, это возможно?

Мамочка, пожалуйста, если ты думаешь иначе, не отвечай... Я боюсь узнать твое мнение. Я не хочу верить своим снам. Я надеюсь, что будущее дано мне, чтобы изменить его.

Я ведь могу изменить будущее?

Мама?

Ведь мои видения даны мне чтобы все изменить, не правда ли? Я не хочу думать о том, что моя любовь бессильна пред судьбой. Я буду любить Лукраса, любить всем сердцем, всей душой и быть может...'

— Хозяин, — скрипучий голос старой елвы отвлек его и, подняв глаза, Дроак увидел, что в дальней стене открылся небольшой проход, из которого лился тусклый голубоватый свет.

— Вот оно — дитя зла, — произнесла старуха, и на ее лице промелькнул ужас. — Вы готовы доверить судьбу злу? — вдруг спросила она, хотя совсем недавно сама убеждала его в этой необходимости.

Дроак почувствовал леденящий душу ужас:

— Мой выбор невелик. Одно зло против другого.

— Тогда прошу, — сочувственно улыбнулась елва.

Дроак ступил в проход, и перед его глазами возникло большое яйцо, скорлупа которого походила на зеленый мрамор. Оно было объято серой дымкой и казалось неприступным и опасным, коснись его и накличешь беду.

— Что я должен делать?

— Заявить свои права на него.

— Но как?

— Покажите, что вы его хозяин.

Дроак обернулся к призрачной старухе, но она лишь беспомощно пожала плечами, показывая, что больше ничем не может помочь.

— Показать, что я хозяин? Кажется, легко, — пытался подбодрить себя Дроак. — А что тут такого? Я хозяин, он слуга. А если что не так, то просто умру тут на месте... зато Лоф точно не доберется. Уж тогда я точно утру ему нос.

Дроак обратил внимание, что в зале начали появляться новые призраки, вскоре они заполнили весь зал. Тени молчали и лишь кто с ужасом, кто с восторгом, кто с мрачным упоением вглядывалис в елве. Они пришли посмотреть, как сын Ларелии покорит рекурта. Это совсем не добавляло Дроаку уверенности.

— Возьми себя в руки, — пробормотал он себе под нос. — Я сильный. Это не страшно, что у меня нет магии, я все равно сильный. Я должен покорить его. Рекурт принадлежит мне. Я его хозяин.

Вдруг поняв эту простую истину, Дроак, удивляя самого себя, протянул руку и сначала кончиками пальцев, а затем и всей ладонью коснулся шершавой поверхности яйца и как можно громче и тверже проговорил:

— Я твой хозяин, ты мой слуга! Я — все, ты — ничто! Ты предназначен мне! Ты принадлежишь мне!

Поначалу юношу пронзила сила похожая на молнию, казалось, готовая разорвать его изнутри. Но постепенно она начала утихать, повинуясь Дроаку, а с последними словами и вовсе растворилась в нем, словно отдавая себя волшебнику.

В тот же миг яйцо лопнуло, и по нему побежали тонкие трещинки. Скорлупа начала осыпаться и вскоре перед Дроаком предстало ужасное создание, вид которого вызывал страх и омерзение. Сморщенную головку укрывали жесткие, словно проволока волосы, она, как и худенькое, щуплое черно-зеленое тело была усеяна шрамами и бороздами, похожими на следы от оспы. Глаза абсолютного белого цвета с какой-то безумной страстью смотрели на Дроака, вместо носа — лишь две маленькие дырки, а рот, без губ, полон тонких стальных клыков. Пальцы на руках и ногах заканчивались острыми желтыми когтями. Отрез мешковины, укутывал его тело от плеч до колен.

— Хозяин! — вскричал он и упал перед юношей на колени. — Вы — все, я — ничто! Я принадлежу вам!

Дроак почувствовал приступ тошноты и отступил на несколько шагов. Он не знал, что должен делать дальше, но прежде чем успел подыскать слова, испуганный крик призрачной девочки пронизал тишину.

— Это он, хозяин! Он пришел за нами!

Почти все привидения тот же час исчезли, осталось лишь несколько, которые казалось, даже были рады Пожирателю душ, и девочки, что с рыданиями прижимала драгоценный сосуд к груди:

— Ты не заберешь ее! Не заберешь!

— Душа твоей сестры — моя, — ответил расплывчатый дух.

Дроак не мог рассмотреть его лица, если оно вообще было. Туманные одежды скрывали в своих складках тело Пожирателя, и лишь серые руки с тонкими когтистыми пальцами тянулись к девочке.

— Уничтожь его! — приказал Дроак рекурту и мерзкое существо, плотоядно щелкнув зубами, одним прыжком вошло в 'тело' Пожирателя душ.

Крик, который сорвался с невидимых губ злого духа, свистящей звуковой волной пронесся по гроту, приводя в движение стены и мебель. Сосуды, артефакты падали на землю и разлетались на осколки, из них вырывались новые призраки.

Тис выронил письма, которые прежде доверил ему Дроак, и упал на пол, прикрыв уши. Увидев это, молодой волшебник бросился к нему и накрыл мальчика своим телом. Ему казалось, что крик сейчас разорвет его, просто распылит, но внезапно все закончилось и, открыв глаза, елве увидел облизывающегося рекурта, окруженного призраками и душами. Посмотрев на девочку, Дроак увидел безмерную благодарность на маленьком личике, слезы опадали с ее щек и растворялись в воздухе.

— Сегодня день, когда вы станете свободны, — сказал юноша, поднимаясь и обводя глазами вновь возникающих из стен привидений, а затем вновь возвращаясь взглядом к девочке. — Но, прежде чем вы покинете этот мир, выполните последнюю мою волю.

— И что же это? — спросил волшебник-призрак, обнимающий свою прежде похищенную Пожирателем жену.

— Вы посетите дом моего отца.

Глава 2

Юный император

23-й день арка Палира III.

Аларбо, Коанор.

Наступил последний день самого короткого летнего арка, отмечаемый сейчас во многих уголках Безграничья пышними праздниками, ведь лето теперь сменялось осенью, белее долгим периодом в торе. В Эйвелисе же, находящимся в трауре по усопшему имератору, праздник был отменен, но вместо этого страну ожидало нечто более важное, а именно — коронация. Несколько дней столица едва ли спала, готовясь к церемониальному дню, на зданиях и деревьях взвивались флаги, фонари облачались в цвета императорского рода, а после стали прибывать и гости. Но все это не могло изменить той печали, что жила теперь на улицах и в домах, а так же в фигурке Плачущей Шаргории.

Незаметно для чужих глаз Зера притаилась в темном уголке коридора, за широкой красной гардиной, и наблюдала интереснейшую картину, происходящую у центрального входа коронационного зала. Перед аркой толпилось множество волшебников со всех концов Безграничного мира, разодетых в удивительные наряды и ожидающих своей очереди, под громогласное объявление церемониймейстера, торжественно прошествовать в зал.

Несмотря на то, что Зера уже обвыклась с новой жизнью и чувствовала себя гораздо уверенней, чем раньше, в этот раз девушка, к своему величайшему стыду, все же не удержалась от соблазна спрятаться. Одно дело имераторская семья, совсем другое незнакомые волшебники, которые, несомненно, будут смотреть на воансу с пренебрежением.

Громкий шепот среди волшебников отвлек Зеру от мыслей. Лица некоторых из них почему-то побледнели, словно бы от страха, волнения, а то и презрения.

— Это действительно она? — услышала Зера шепот рыжеволосой волшебницы-нарте.

— Да, так и есть, — заговорщицки подмигнул ей старый худой дрогат в серой мантии, а раста со смешной, высокой прической, угрожающе нависающей над вышеупомянутым, согласно закивала.

Зера невольно хихикнула, увидев, как расширились глаза старого волшебника, который, видимо, испугался, что сооружение из ярко-лиловых волос и синих роз может обвалиться на его бедную полысевшую головку. Воанса только сейчас осознала, что понимает слова дрогата и мысленно поблагодарила служанку Онар за зелье, принесенное утром, которое на несколько дней дарило способность понимать чужую речь и которым всегда пользовались волшебники в подобных ситуациях.

— О, светлые силы, сама императрица Траларна! — молодой алтаан, осторожно поддерживающий под руку свою матушку, взволнованно прикусил дрожащую губу. — А я и не думал, что Вечная Императрица соизволит почтить своим присутствием коронацию молодого наследника.

Лилововолосая раста снова закивала головой и старый волшебник поспешил отойти от нее на несколько торргов, сделав вид, что встретил кого-то знакомого.

— А ведь правда, — сузив глаза, проговорила рыжеволосая нарте, — императрица Траларна не явилась на коронацию Поргата Страшного. Последнее время она не особо соблюдает традиции, — и, понизив голос, что Зера едва смогла разобрать ее слова, добавила: — Наверное, она себя считает выше этого...

Звонкий голос церемониймейстера прервал ее 'размышления':

— Лисара Лиградская, маркиза Заат!

Лицо лилововолосой волшебницы буквально засветилось от удовольствия:

— Ой, это я. Ну, дорогие господа и дамы, до встречи в зале, — и, поправив прическу, гордо прошествовала в центральную арку коронационного зала.

Старая женщина, чью руку поддерживал молодой алтаан, приподняв брови, многозначительно прошептала:

— Маркиза Лисара, сестра высшего мага Дариуса Лиградского от Латнои.

— Императрица идет! — воскликнула приземистая дрогата и ее огненные глаза запылали еще ярче, что, казалось, сейчас все вокруг вспыхнет жарким пламенем.

Но Зера нисколько не удивлялась тому восторгу, что охватил дрогату, она и сама почувствовала возбуждение когда осознала, что увидит саму Вечную Императрицу. Девушка уже не раз читала об этой великой волшебнице и знала обо всех ее достижениях, благодаря чему Моралн стал одной из самых сильных держав в Безграничном мире. Когда императрица возглавила Моралн, она была еще совсем юной девушкой, но слабая и разобщенная страна, оставленная ей предыдущим императором, казненным народом на центральной площади, в скором времени расцвела и зажила совершенно новой жизнью. Называли Траларну 'вечной', благодаря тому, что возраст ее давно перешагнул отметку в двести торов, тогда как волшебники-ильше жили не более ста пятидесяти, что уже считалось редкость. По Безграничному миру ходили разные слухи, как восторженные, так и злые, в том числе и о том, что императрица Траларна представительница редкого рода Благословенных волшебников. Сама же императрица не спешила приоткрывать завесу своей тайны, всегда лишь озорно улыбалась и говорила:

'Неужели красивая женщина в самом расцвете сил не может пожить в этом прекрасном мире немного дольше? Мне совершенно не хочется его покидать. Я так к нему привязалась!'

Народ Морална был только рад такому чуду. Волшебники-ильше всегда повторяли:

'Пусть наша императрица живет вечно, лишь бы с ней жил Моралн!'

Зера не могла унять улыбку от радостного волнения, что вскоре увидит эту великую женщину, хотя раньше и в самых смелых мечтах не могла представить подобного. Девушка постаралась успокоиться, чтобы не выдать себя случайно, но слова, прозвучавшие за ее спиной, сорвали с губ громкий возглас.

— Интересно узнать, дорогая, вас не учили тому, что подслушивать и подглядывать не хорошо, что это дурные манеры?

Медленно Зера обернулась навстречу строгому взгляду дэрати Инад и почувствовала, что ей нечем дышать.

'Ну почему я так ее боюсь. Ведь я же избранная и как-никак спасла ее внука!' — разозлилась на себя Зера, но сердце все равно с громким стуком, наверное, слышным всем вокруг, билось о ребра только от одного вида вопросительно приподнятых бровей дэрати Инад.

— Неужели вы не расслышали моего вопроса? — старая волшебница обращалась к Зере на 'вы', но почему-то вместо того, чтобы она почувствовала к себе уважение, избранную это словно бы еще больше унижало.

— Извините, но я просто не хотела мешать. Если вы считаете, что я...

Дэрати Инад коротким взмахом бледной руки остановила дрожащий голос Зеры и еще больше насупила брови:

— С какой стати в вашей, казалось бы, умной головке рождаются такие глупые идеи? Избранной не пристало прятаться по углам. Любопытно, кому это вы не хотели мешать? Вы боитесь их? — дэрати Инад презрительно указала на кучку волшебников, все также продолжавших бурно обсуждать скорое появление Вечной Императрицы. — Их? Этих волшебников, которые в большей своей части всего лишь оболтусы и прожигатели жизни, без единой разумной мысли в голове? — старая женщина была крайне возмущена.

Зере было неприятно слышать слова дэрати Инад, но она сглотнула обиду и выдавила из себя слово, которое, наверное, ожидала старая женщина:

— Извините.

Глаза волшебницы превратились в узкие щелки, она схватила Зеру за руку и дернула на себя:

— А ну, живо выходи! Сейчас же, я сказала!

— Почему вы злитесь на меня? — не осознав, что говорит, спросила девушка. Когда смысл своего же вопроса дошел до нее, она сжалась, ожидая гневной отповеди.

Правая бровь оценивающе взлетела вверх:

— Ненавижу страх. А ты боишься постоянно и чаще того, чего совершенно не стоит бояться. Боишься меня. Боишься своего происхождения. Боишься, что кто-то посчитает тебя недостойной. Ты глупа.

Зера не знала, как должна реагировать на подобные слова дэрати Инад, но с каждым новым мгновением все больше и больше осознавала их правдивость и словно впервые увидела себя со стороны:

— Вы правы. Почти во всем. Да, возможно, я иногда веду себя глупо. Но вы не имеете право называть меня глупой, — все это время Зера говорила, смотря себя под ноги, но на после все же решилась поднять глаза и увидела то, что совершенно не ожидала увидеть — старая волшебница ей улыбалась.

— Тларит Зера, неужели...

— Нари Инад! Вы что же прячетесь от меня?

Дэрати обернулась на зов и весело рассмеялась. Зера была откровенно удивлена, что грозная волшебница не только умеет улыбаться, что уже чудно, но еще и весело смеяться, что просто невероятно.

— Конечно, прячусь. И тебе прекрасно известно почему. Мы знаем друг друга почти всю жизнь и что же в итоге, я уже кхм... дэрати, а ты все та же цветущая лилия из императорского сада.

Только сейчас Зера обернулась к той загадочной женщине, что заслужила такой дивный комплимент от дэрати Инад и почувствовала, как душа ушла в пятки, ведь прямо перед ней стояла сама Вечная Императрица. Комплимент старой волшебницы не был слишком щедрым, Траларна, и правда, походила на редкий цветок. На вид императрице нельзя было дать больше тридцати торов, лицо сияло молодостью и силой. Но большие небесного цвета глаза будто принадлежали кому-то другому, повидавшему в жизни многое: и добро, и зло. В их глубинах отражались мудрость и великий ум, которые можно встретить только в глазах стариков. Это было странное сочетание — внешняя молодость и внутренняя мудрость, но в Траларне они лишь гармонично дополняли друг друга.

— Инад, — с показной скромностью отмахнулась императрица Траларна. — Ромашковый чай творит чудеса, а еще сыпни щепотку нектара золотого цветка и сразу почувствуешь его действие.

Дэрати, не скрывая насмешки, засмеялась и едва слышно добавила:

— Знала бы ты, сколько я в свое время выпила твоего чудодейственного чая, но пока что великого действия не заметила.

Императрица Морална весело хмыкнула, а Зере пришлось прикусить губу, чтобы ненароком не прыснуть со смеху.

— Любопытство — одно из наибольших грехов нашего мира, — грозно сведя брови, объявила дэрати Инад волшебникам, обернувшимся на смех императрицы Траларны, снова становясь похожей на саму себя, и любопытные тут же поспешили отвернуться.

— Любят они распустить уши, — с насмешкой 'сочувственно' закивала императрица. — Мой предшественник, печально-известный Розкус, в свое время многим их отрубил за излишнюю любознательность. И почему я так добра? Возможно, мне следует пересмотреть свои взгляды?

Дэрати хитро улыбнулась:

— У меня есть предположение, что тебе слишком нравится твоя хорошенькая головка на плечах и совсем не хочется с ней расставаться.

Императрица 'серьезно' задумалась над словами подруги:

— Возможно-возможно.

Обе засмеялись, правда, в этот раз никто из волшебников не проявил должного интереса, видимо, как будто невзначай оброненные слова императрицы Траларны до сих пор раздавались в их 'драгоценных' ушах. Зера же не смогла сдержать тихий смех, чем привлекла заинтересованный взгляд Траларны и почувствовала, как замерло сердце.

— А что это за милая девочка? — с нежной улыбкой спросила императрица.

'Девочка' почувствовала, что ее щеки расцвели, как красные маки, но под пытливым взором строгих голубых глаз постаралась взять себя в руки. Она сделала небольшой шаг вперед и склонилась в низком поклоне:

— Жио лакжет Траларна-ти кругра агратсу ири сортэ хора.

— Ах, как я польщена, милое дитя, — всплеснула руками Вечная Императрица. — Редко мне приходится слышать такие красивые слова, да еще и на родном языке. Как тебя зовут?

— Я тларит Зера Овелн. К сожалению, мне известны всего несколько фраз на языке ильше, но надеюсь, что смогу в скором времени исправить эту оплошность и, наконец-то, узнаю, что такое говорить на языке богини Зуржит.

Улыбка императрицы стала еще теплее.

— Какая чудесная девочка.

На удивление дэрати Инад ласково приобняла Зеру за плечи и улыбнулась довольной улыбкой, будто похвалы императрицы были ее заслугой.

— Урас олта одо ан укталисса, — тихо, видимо, чтобы никто ни услышал, прошептала дэрати Инад, а Зера потупилась, ведь старая волшебница объясняла Траларне, что она избранная.

Вечная Императрица немного побледнела, затем снова посмотрела на Зеру и осторожно взяла ее руки в свои.

— Милое дитя, я восхищаюсь твоей смелостью и добротой.

Зера только удивленно хлопала глазами. Она и представить не могла, что кто-то кроме императорской семьи знает о том, что произошло за последний арк. Девушка невольно перевела взгляд на дэрати, но волшебница была совершенно спокойна и нисколько не удивлена.

— Спасибо, — коротко кашлянув, чтобы сгладить затянувшуюся паузу, прошептала Зера.

Императрица добавила еще несколько добрых слов, а после дэрати Инад легонько подтолкнула девушку, указав на арку коронационного зала. Воанса и хотела бы возразить, но под внимательным взглядом Вечной Императрицы не могла показать свою слабость и потому обреченно побрела по коридору. Разговоры неожиданно притихли и девушка приостановилась. Плечи невольно начали прогибаться, сердце сжалось, словно перед ней стоял сам темный маг. Зере не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что обе женщины: и императрица Траларна, и дэрати Инад внимательно следят за ней. Но, несмотря на это, Зера все же обернулась и тут же встретила злой взгляд голубых глаз за тонкими стеклами очков. Прежде она бы испугалась, но сейчас удивительно, но наоборот почувствовала облегчение.

'Вы злитесь, что я снова веду себя как воанса, ведь так?'

Зера широко улыбнулась дэрати и с удовольствием отметила, как седые брови взлетели вверх, а после поспешила к толпе разряженных волшебников. Их взгляды были совершенно разными: некоторые добрые, другие высокомерные, разумеется, любопытные, даже безразличные. Девушка почувствовала себя на месте императрицы Траларны, которая недавно вызвала подобный интерес у этой же публики.

Девушка не совсем понимала, что именно волшебники ожидают от нее, но была убеждена, что если молча пройдет мимо, когда злые языки уже готовы бурно обсудить 'сею недостойную особу, которая смеет называться избранной', это не заставит потеплеть взгляд голубых глаз, и, тем более, не вызовет у их владелицы должного уважения. Поэтому Зера склонила перед волшебниками в коротком поклоне и произнесла как можно громче:

— Приветствую вас, дорогие гости, — она сделала особое ударение на слове 'гости', чтобы волшебники уяснили, что девушка для них своего рода хозяйка, — и надеюсь, что ваши улыбки сегодня озарят этот удивительный день!

Седовласый волшебник-раст с крючковатым носом небрежно взмахнул рукой:

— А вы?..

Старик 'вежливо' позволил ей самой закончить вопрос, но Зера понимала, что если бы не манеры приличия, то она обязательно бы услышала, как его сиплый голос произносит: 'А вы что такое?'.

Зера высокомерно улыбнулась (уж чему-чему, а этому Фэналин ее научила) и изумленно вскинула брови:

— Я? — несколько мгновений молчания, как бы в наказание 'недостойному' волшебнику, посмевшему не знать ее 'знаменитой' персоны и снисходительная улыбка: — Я близкий друг императорской семьи — нари Зера Овелн. А вы?..

Тусклые желто-зеленые глаза старика широко раскрылись. Как какая-то девчонка могла не узнать его, одного из самых влиятельных волшебников в столице Эйвелиса — графа Найла Текра.


* * *

*

Огонек отика, плывущий перед Умасом Адгондом, не мог развеять угнетающую тьму подземного коридора и пророк в который раз пожалел, что не взял с собой больше света. Заклятие усилило магию отика, но это все равно не помогало и сердце старика колотилось в груди, словно у запуганного котенка.

Жрец всегда считал себя сильным духом волшебником и поэтому не мог понять, куда каждый раз при новой встрече с лягушкой или пауком пропадала эта самая сила. Он старался бороться со своими чувствами, но когда в очередной раз путь ему преградила огромная серо-желтая жаба и уставилась на жреца выпученными глазищами, Умас просто остолбенел и не смог пошевелиться. Стрельба глазами длилась недолго, потому что, совершенно позабыв всякие рамки разумности, жаба с громким кваканьем попыталась запрыгнуть ему на грудь. Старик не смог сдержать возглас ужаса и каким-то неизвестным ему способом отпрыгнул едва ли не на целый торрг назад. Правда, после того как в его спине что-то хрустнуло и заныло, волшебник пожалел о такой резвости, но мысль о том, что он избежал нападения ужаснейшего из созданий все же успокоила растревоженную душу.

Не трудно представить, какие чувства нахлынули на старика, когда в этот торжественный миг по его ногам прошмыгнула мышь. Можно предположить со всей ответственностью, что в подземелье не осталось не единого уголочка куда бы не проник дикий визг волшебника. Быть может, этот визг стал предупреждающим сигналом для многочисленных жителей подземелья, потому-что больше старик не встретил на своем пути ни одного живого существа. Разве что, чучело большого бурого медведя, которое, к своему же сожалению, не умело ходить, за что и поплатилось новым воплем Умаса. Разумеется, эта пусть и мимолетная встреча, оставила глубокий след в памяти старика, но впредь он старался держать себя в руках, ведь от собственного визга у него до сих пор звенело в ушах.

Когда в одном из многочисленных коридоров волшебник обнаружил нужную дверь, то едва не сплясал от счастья, но боль в пострадавшей прежде спине удержала старика от необдуманных действий.

— Вот мы и добрались, — потер он замерзшие ладони. — Надеюсь, что хоть там нет этих мышей. Боюсь, что эти ужасные создания будут приходить ко мне в кошмарах.

Услышав, как тихо над его ухом зажужжал отик, старик пристыжено вспыхнул:

— Смейся, смейся. Противная жаба едва не убила меня!

Снова тихое жужжание.

— Молчи! — вскричал старик, угрожающе потрясая скрюченным пальцем. — Видишь ли, что выдумал, смеется он надо мной. Глупый бездельник!

На этот раз отик решил промолчать и, лишь гордо взлетев под самый потолок, описал несколько грациозных кругов.

Все так же продолжая что-то бормотать себе под нос, волшебник вынул из кармана дрази небольшой алмазный рубус. Легкими движениями начертил на двери тайную руну и прошептал:

— Шал ти.

Дверь медленно распахнулась, и старик осторожно ступил в большой темный зал.

Самовольно взгляд упал на алтарный стол в центре зала, изрезанный линиями и рунами, в которых жила магия. Туманная, искрящаяся она начиналась острым, похожим на дикий цветок узором, а после кружевом разросталась по всей окружности стола и находила свое завершение у самого края, где покоилась гранитная рука первого императора Эйвелиса. Мерещилось, что Скэл Ι, Безжалостный, всего лишь задумался о чем-то на мгновение, столь искусной была работа мастера, потому не сразу даже Умас осознал, что это всего лишь статуя, а никак не один из самых жестоких императоров в истории страны во плоти.

Ладонь следующего императора Эйвелиса, Грата-Вотрикса, несколько нерешительно, даже боязливо лежала на могучем плече Скэла, а затем уже рука третьего императора продолжала эту смерчевую цепочку и так до самой последней статуи.

Мягкий свет отика отбрасывал световые блики на лица императоров, и казалось, что они вот-вот заговорят, или же вскинут ладонь в магическом жесте.

Жрец отыскал глазами последнюю фигуру в цепочке и пораженно ахнул. Будто настоящий император Мэдвис стоял в нескольких торргах от него. Все в нем дышало жизнью, которую так рано отобрали. Все его естество было наполнено древней магией, серые гранитные глаза точно пылали зеленым огнем. Старик вспомнил, как проводил такой же обряд в прошлом, а молодой Мэдвис готовился стать новым правителем Эйвелиса. Никто и предположить не мог, какой трагедией все обернется, и что стране Фарпа ΙV будет угрожать опасность.

Умас перевел взгляд на фигуру застывшую перед последним императором и почувствовал, как слезы защипали уголки глаз. Рука Мэдвиса покоилась на плече отца. Пальцы были так напряжены, будто камень под ними сейчас треснет, в жесте последнего императора угадывались горечь и отчаяние. Жрец в полной мере осознавал, что должно быть чувствовал Мэдвис в последние мгновения своей жизни. Мирная, процветающая страна, какой ее оставил император Фарп сыну, теперь была в опасности, в шаге от исполнения последних строк древнего пророчества. Волшебник покинул этот мир и ничем не мог помочь, не мог защитить своего единственного сына, которому в наследство оставил не только Эйвелис, но и возможно смерть.

Старик с почтением всмотрелся в волевые черты императора Фарпа и будто перенесся в то время, когда тот правил Эйвелисом. Как решительно встречал Фарп все препятствия, продумывал каждое свое действие, не упуская ни малейшей детали, чего иногда не хватало его сыну и что впоследствии стало одной из причин гибели Мэдвиса. Уж император Фарп, Умас был уверен, знал бы, как нужно поступить, как остановить врага.

Тихое жужжание над головой отвлекло старика от мыслей.

— Да ты прав, пора начинать.

Низко поклонившись двум своим правителям, Умас направился к алтарному столу. Прежде, чем приступить к обряду, он опустился на колени и попросил благословения у небесных сил. Почувствовав странную, но приятную легкость в теле, произнес слова благодарности и осторожно поднялся на ноги. Развернув пожелтевший сверток пергамента, повесил его перед собой в воздухе, а небольшой сверток, до того покоившийся в нагрудном кармане, поставил на краешек стола. Зачерпнув из красного мешочка золотого порошка, со взмахом руки, произнес первые слова заклинания.

Голос волшебника звучал как гром, слова сыпались горошинами и, множась эхом, кружились по залу, что казалось, это не Умас, а сами императоры выкрикивают заклинания. Резкими, уверенными движениями жрец рассыпал золотой порошок по узорам алтарного стола, в точности повторяя все завитки и руны. Центральная фигура, вобрав в себя силу волшебного порошка, засияла таким сильным огнем, что вся комната окрасилась синим цветом, а серые ленты, смешавшись с магическими крупицами, образовали причудливый искрящийся вихрь.

Когда почти безумный голос волшебника стал переходить на хриплый визг, он развернул сверток и осторожно взял в руки старинный амулет. В центре амулета сверкал оранжевый гуат, а от него кругами расходились тонкие серебряные нити, усеянные крошечными рубинами. Слова заклятия плавно перешли в тихое протяжное пение. Рубины ему в такт, нежно поблескивали.

Но внезапно старик закричал так громко и яростно, что со стен клубами посыпалась пыль, и вознес амулет высоко над головой. Так же резко жрец замолчал и лишь беззвучно шевелил губами, хотя крик продолжал сотрясать зал, переходя из одного эхо в другое. Из центральной фигуры алтарного стола начали вырываться языки синего пламени и с треском взрываться. Старик же поспешно амулетом начертил перед собой крученую руну. Как только последняя невидимая линия была выведена, пламенные языки ринулись по туманным лентам алтарного стола к изогнутому завитку, у края которого покоилась ладонь Скэла Безжалостного. Стремительным течением волшебные языки вошли через руку в гранитное тело императора, окрасив его синим светом.

Световая волна переходила от одного императора к другому, окутывая их магической силой, пока не осветила последнего в цепочке.

— Ра ти ару! — выкрикнул Умас и рубины, сорвавшись с серебряных нитей амулета, взмыли в воздух. Словно стая птиц, разлетелись по залу, стремясь каждая к своему императору. — Крат онвлас!

Как только последнее слово было произнесено, зал осветил такой яркий свет, что жрец зажмурился. Но это продолжалось всего лишь недолгое мгновение и вскоре стемнело, повеяло леденящим душу холодом, послышались отголоски древних слов, зашелестели одежды. Опасливо жрец поднял глаза от пола и встретился с хмурым взглядом. Упав на колени, старик склонил голову:

— Повинуюсь вам, великие...

— Повинуется он. Вы слышали? Здравствуй, отец, давно не виделись. Жрец, ты что не мог меня просто призвать без своих никчемных чар? Я как раз разговаривал с императрицей, а ты оборвал меня буквально на полусл... Святые силы, брат! Приветствую тебя в Безграничном мире.


* * *

*

Нежные звуки музыки огласили коронационный зал. Прозвучал возбужденный шепоток гостей и скрип скамей, полукруглыми рядами выставленных перед вычурным помостом. В центре овального помоста возвышался золотой трон с тонкими узорчатыми ручками и закругленными ножками. Широкая спинка плавно изгибалась и расходилась в стороны солнечными лучами, в центре которых сверкал гуат.

По обе стороны от помоста во всю высоту стен и длину в нескольких торргов выступали небольшие балкончики, обрамленные ажурными порожками. Их было не менее сорока, если не больше, и, что странно, к ним не вела никакая лестница ни с внутренней, ни, тем более, внешней стороны.

Освещением залу служил хрустальный сводчатый потолок, такой тонкой и искусной работы, что можно подумать это нежнейшее кружево. Солнечный свет спускался сверкающими волнами, обволакивая зал едва заметным маревом, чудно переплетающимся с сиянием гуата, которое пронизывало его туманными стрелами.

Стены коронационного зала были расписаны картинами истории Эйвелиса. Под ярким светом лучей они были еще более живыми, хотя волшебные краски и без того будто перенесли на стены прошлое, а не просто изобразили давние события. Первая картина изображала елве Поара и его семью, произносящего свое желание Нариле и как после из-под холодных глубоких вод возникла уже почти потерянная мечта — вольная страна, в которой они обрели бы свой дом. Затем следовала коронация первого императора Эйвелиса, Скэла Ι, восторженные крики толпы, строки гимна, да радостный смех. Каждая картина показывала какое-то особое событие прошлого, приведшее к сегодняшнему дню, когда наследник престола должен был возглавить Эйвелис, пусть Тенас и сам не понимал, что это за такое важное слово, повторяемое всеми с благоговением и восторгом.

Когда на помост вышел чудаковатый старик со смешным колпаком на голове, на котором, как и на троне, поблескивал гуат, все голоса стихли, даже музыка заиграла немного тише. Вновь заскрипели скамейки и все волшебники, начиная от совета высших магов, во главе с самим пинарием Форатеем, императорами других стран и заканчивая богатыми, влиятельными купцами Эйвелиса, поднялись со своих мест. Несколько раз кашлянув, волшебник благодарно поклонился и, наконец, заговорил:

— Приветствую вас, волшебники Безграничного мира. Сегодня мы все собрались, чтобы присутствовать при восхождение на трон нового правителя Эйвелиса — Тенаса Лутриса Гресса. Испокон веков, как святая Нарила подарила нам Эйвелис, во главе нашей страны стояли сильные и могущественные правители. Сегодня в их ряду свое законное место займет новый император. Пусть же его слава станет еще более яркой, чем наибольшие свершения предшественников. Сегодня мы положим начало новой главе в истории Эйвелиса. Но по древним законам Эйвелиса, наследник не может встретить свою судьбу, когда за его спиной не будут стоять предшественники, уже однажды прошедшие только предстоящий волшебнику путь. Благодаря бесконечной милости неба и вииры в этот важный час все правители Эйвелиса вернулись в мир живых, чтобы поприветствовать своего приемника.

Музыка смолкла одновременно с голосом жреца, на короткое мгновение зал поглотила тьма, а после, выступив прямо из стен, на балкончиках возникли призрачные фигуры почивших правителей Эйвелиса. По залу пронеслись восхищенные и взволнованные возгласы. Не каждый день видишь волшебников, вернувшихся из мира мертвых, многие из которых жили в такие далекие времена, что даже книги истории не всегда могли поведать, каким было тогда Безграничье.

Несмотря на то, что старинные одежды и великая слава древних императоров вызывали большой интерес, почти все взгляды были прикованы к последнему из них — Мэдвису, чья печальная судьба так и осталась загадкой для мира. Казалось, будто его взгляд устремлен ко всем, но на самом деле он был прикован к своей семье. Император дарил каждому из родных особый, только им понятный взгляд, но вскоре глаза соскальзывали и обращались к следующему волшебнику, пока не зажглись необычайной тоской и нежностью, встретившись с печальными глазами дочерей.

— Слава вам, великие владыки Эйвелиса. Могущество и сила пришли с вами, словно вся история нашей страны вновь промелькнула перед нами, оставив в прошлом горести и поражения и принеся только великие свершения и громкие победы, — вновь выступил вперед Умас Адгонд и низко поклонился императорам, на что те ответили почтительными кивками.

— Вечная слава Эйвелису! — одновременно проговорили все императоры и их слова порывом ветра пронеслись по всему залу.

— Вечная слава Эйвелису, — повторил жрец и вознес руки в мольбе к небу. — И вечная слава императрице Эйвелиса, несравненной по величию и красоте Одане Гресс.

Все волшебники обернулись к центральной арке, находящейся позади рядов скамей и замерли в ожидании. Когда невесомые, богато расшитые занавеси плавно раскрылись, и в свет лучей ступила тонкая изящная фигурка, время замерло, как будто отдавая дань императрице Эйвелиса.

Волшебница была облачена в белое многослойное платье, казалось бы простое, но благодаря искусному шитью полупрозрачной нитью, не позволяющему отвести от себя взор. Черноволосую головку венчала изумрудная корона, переходящая в невесомый серебристый капор, мягкими складками спадающий по плечам и струящийся к земле. Прежде чем продолжить свой путь, императрица окинула всех гордым, даже несколько надменным взглядом и плавно ступила на лиловый ковер, которым был устлан проход к помосту. Волшебница шла, смотря вперед, ее подбородок был высоко вскинут и взгляд ни разу не сдвинулся с той точки, что она выбрала для себя. Длинный подол, не менее пяти торргов, стлался за ней извилистой линией, мерцая световыми бликами.

Император Мэдвис неотрывно следил за своей женой, и в его глазах светилось такое восхищение, что некоторые сплетники, позабыв о всякой осторожности, тут же зашептались, пока не удостоились доброжелательного взгляда пинария, после которого слова так и застряли в горле: ни туда, ни назад. И пусть Одана не подарила Мэдвису и мгновения внимания, во взгляде, неотрывно следовавшим за ней, горело все то же восхищение и обида не осквернила этого необыкновенного чувства.

Взойдя по небольшой лесенке на помост, императрица грациозно обернулась, подол, словно подхваченный невидимой силой, мягкими волнами расстелился позади нее. Склонив голову в коротком поклоне, волшебница проговорила:

— Лирт зар каритас. Я всех благодарю, что оказали честь нашей семье, Эйвелису и будущему его правителю. Сегодня мой сын займет свое законное место во главе Эйвелиса, чтобы править страной, как правили до этого его отец, император Мэдвис, и его дед, император Фарп ΙV.

Императрица кинула взгляд на жреца и тот, спохватившись, вновь заговорил:

— Будущий император Эйвелиса, наследный принц Тенас Лутрис Гресс в сопровождении нари Инад Залант.

В тот же миг сквозь центральную арку шагнула седовласая волшебница. Ее синее платье было скромным и строгим, как и тонкая, едва заметная диадема в волосах. Бережно на руках она держала маленького темноволосого мальчика, одетого в богатый белоснежный костюм с золотыми узорами. Будущий император что-то тихо неразборчиво себе напевал, но когда он увидел, сколько любопытных глаз придирчиво разглядывают его, испугано умолк и цепкими пальчиками ухватился за ворот платья своей бабушки.

— Все хорошо, милый. Не бойся, — ласково прошептала дэрати Инад. — Я же рядом.

Все императоры внимательно следили за своим наследником, некоторые с сомнением, другие с умилением и только один одновременно с любовью и отчаянием. Многим показалось, что император Мэдвис сейчас сорвется с места и поспешит к сыну, но что-то удержало его, возможно, тихие слова императора Фарпа или предупреждающий взгляд императрицы Оданы, которая впервые взглянула на своего утраченного супруга.

— Прошу вас, великий Форатей, освятите путь нашего будущего императора, — сказала дэрати Инад, встав подле императрицы Оданы.

Медленно пинарий выпрямился во весь свой немалый рост. Каждый волшебник склонил голову, выражая почтение верховному магу. Опираясь на изящную трость, тот поднялся по лестнице и, обратив свой тяжелый взор к залу, поднял правую руку:

— Прошу вас, садитесь.

Пока волшебники, выстоявшие на ногах все это долгое торжественное приветствие, облегченно рассаживались по местам, императрица склонилась над сыном, и, что-то прошептав ему, поцеловала в лобик. Мальчик было потянулся к ней, но волшебница поспешно высвободилась и кивнула дэрати Инад. Старая женщина ответила понимающей улыбкой и передала ребенка пинарию, после чего вернулась к императрице и сжала в своей ее руку.

— Вот он, будущий император Эйвелиса! — громогласно объявил верховный маг, на что мальчик, и без того перепуганный происходящим, ответил не менее громким плачем.

Ласковая улыбка смягчила старческие черты пинария Форатея, он заботливо провел ладонью по волосам Тенаса:

— Тише-тише, маленький. Все хорошо.

К всеобщему удивлению, наследник тот же час умолк и что-то тихо забормотал на своем, только ему понятном языке. Но как оказывается, пинарий тоже был знаком с этим странным языком и понимающе кивал ребенку в ответ, участливо внимая его загадочным речам. Этот дивный монолог продолжался не менее гарта, а затем верховный маг что-то шепнул Тенасу и, подняв голову, испытывающе осмотрел восседающих в зале:

— Пусть ни одна плохая мысль не придет в ваши головы, преграждая великое будущее нового императора. Если же ваши мысли не покорятся, знайте, ни одна из них не достигнет цели, а вернется к вам вдвойне, ибо этого желаю я, пинарий Безграничного мира.

Волшебники в зале согласно склонили головы, подтверждая, что покоряются словам высшего мага. Правда могло ли быть иначе?

— Дают ли императоры Эйвелиса согласие передать власть и трон своему наследнику?

Несомненно, часть императоров в иной ситуации воспротивились бы отдавать земли Эйвелиса в беспомощные ручонки неразумного ребенка, но понимая, что сейчас не имеют иного выхода, недовольно покачали невесомыми головами, остальные же еще и улыбнулись, подтверждая свою искренность.

Пинарий учтиво кивнул и, осторожно поддерживая левой рукой Тенаса, выставил вперед правую, и тут же в полуторрге от него прямо из воздуха выросла высокая золотая чаша.

— Сегодня, в последний день зеленого лета, с согласия императоров Эйвелиса и всего Безграничного мира, я нарекаю Тенаса Лутриса Гресса новым правителем Эйвелиса. Этой водой из Белого источника я освещаю тебя. Будь светел в своих мыслях, — произнося последние слова, Форатей обмакнул руку в воду из чаши и нарисовал на лбу малыша руну, которая тот же час засветилась пронзительным белым светом. — Пусть глаза твои гордо смотрят вдаль и пронзают врага силой, — маг снова погрузил пальцы в воду и начертил две линии на веках мальчика. — Будь умен, — новая руна засияла на правой щеке Тенаса. — И мудр, — затем точно такая же появилась на второй щеке. — Пусть ложь и боль никогда не коснутся твоих губ, — пинарий обрисовал пухлые губки, отчего они стали белыми как снег. — В сердце никогда не зародятся тьма и зло, — несколько плавных движений и на сердце засверкала яркая белая руна, на фоне которой даже цвет жакета сник, приобретя желтоватый оттенок. — Пусть руки твои бесстрашно сжимают меч и посылают заклятия лишь во благо своей страны, но никогда в злых и личных умыслах, — осторожно придерживая ребенка, пинарий по очереди окунул его ладошки в воду. — А ноги всегда ступают твердо, смело и не преклоняются перед врагом, — поддерживая Тенаса под мышки, Форатей опустил в воду его ступни, а после вознес вверх.

Золотая чаша медленно растворилась и исчезла.

Пинарий закрыл глаза и что-то неслышно зашептал. Медленно он высвободил руки и отступил на несколько шагов назад, мальчик же остался висеть в воздухе, словно его поддерживали невидимые ладони.

— Небо, ты видишь нового правителя Эйвелиса! — вскричал пинарий. — Благослови же императора на великие свершения, пусть он принесет счастье своей стране! Покажи, что это император Эйвелиса, что ты признаешь его!

Светлый, мерцающий луч опустился сквозь хрустальный потолок и озарил головку нового императора. Но вместо того чтобы зажмурится, Тенас с интересом смотрел на свет, словно мог видеть кого-то там, раскрывшегося только для него. Мальчик раскинул ручки и стал похож на дивную светящуюся птицу. Руны горели белым магическим огнем, а небесный луч, словно корона освещал голову наследника. Понемногу луч стал меркнуть, руны же засияли еще ярче, будто пронзая юного императора насквозь.

— Пусть эта мантия, — говорил пинарий, набросив на плечи ребенка длинную голубую, украшенную оранжевыми гуатами, мантию, — оберегает тебя от врагов силой ветра и несет тебя по жизни, сокрушая все преграды на пути.

В тот же миг ткань мантии стала бледнеть, пока не стала совершенно прозрачной, и лишь благодаря отблескам света было видно, как она ветром развевалась за плечами императора: то обволакивая его маревыми объятьями, то крыльями взвиваясь и опадая за спиной.

Форатей возложил на голову малыша золотую драгоценную корону, как и мантия украшенную виира-гуатами.

— Пусть эта корона солнцем озаряет твой разум, а мудрость твоя, как лучи его, освещает землю Эйвелиса.

Корона вспыхнула золотым огнем, наполнившим собой весь церемониальный зал, который будто растворялся в ее 'солнечном' сиянии.

— С благословения неба и всех императоров Эйвелиса нарекаю тебя новым императором, властителем морей и рек, лесов и полей, зверей и птиц, волшебников: от простых воанс до императрицы Оданы, которые теперь встанут позади тебя и будут следовать за тобой шаг в шаг, слово в слово. Веди же ты их, закрывая от бед и страданий, правь ими строго, но справедливо. Теперь ты единое целое с Эйвелисом, его ум, его сердце, его глаза. Ты — вечный слуга своей страны и жизнь твоя, до последнего вздоха, принадлежит Эйвелису. Туи кришаре ампирос тар Эйвелиоус!

С последними словами пинария в зале стемнело, даже небесный свет потускнел, и волшебники ахнули от удивления, а кто и страха, увидев, как туманные руки подхватили императора Тенаса и вознесли еще выше. А затем нежный женский голос прошептал:

— Туи кришаре ампирос тар Эйвелиоус.

Свет короны вновь обратился в холодное золото, ветреные порывы мантии утихли, и она повисла колстой за плечами юного императора, руны, напоследок сверкнув магией, вошли в тело мальчика и исчезли. Теперь свет дарили только туманные ладони, которые ласково покачивали малыша, а он в ответ доверчиво улыбался, точно родной матери.

Словно почувствовав или просто зная, императрица Одана выступила вперед, и неведомая сила опустила Тенаса ей в руки. Небо вновь вернуло себе свои краски, солнце на троне заиграло лучами, и в напряженной тишине раздался радостный смех юного императора, даже не подозревавшего какой тяжелый груз возложил тот странный трехглазый волшебник на его детские плечики.

-Туи кришаре ампирос тар Эйвелиоус! — громко произнесла Одана, опустившись на трон, и гордым взглядом обвела церемониальный зал.

К матери и сыну приблизился пинарий и склонил голову перед юным императором:

— Туи кришаре ампирос тар Эйвелиоус.

С теми же словами Тенасу поклонилась дэрати Инад и заняла свое место по левую сторону от трона.

Призрачная фигура императора Скэла Ι плавно опустилась на помост:

— Туи кришаре ампирос тар Эйвелиоус, — бросил волшебник, не особенно пытаясь скрыть презрение, но Одана и бровью не повела, а юный император только весело хихикнул, разглядывая забавного старика.

Скэл Безжалостный поджал губы, уступая место своему сыну. Так один за другим все прошлые императоры Эйвелиса благословляли нового, желая ему великой судьбы и еще большего величия стране. Император Фарп ΙV задержался немного дольше остальных, он стоял, склонившись над своим внуком, и кажется, не мог налюбоваться на него:

— Будь счастлив, мой мальчик. Пусть добрые духи оберегают тебя, — старый император посмотрел на императрицу Одану, и слезы блеснули в уголках его глаз: — Будь сильной, дочка. Береги Тенаса от несчастий и знай, что мы всегда с тобой.

Императрица благодарно кивнула:

— Знаю, отец, я это чувствую.

Наконец, пришла очередь императора Мэдвиса:

— Туи кришаре ампирос тар Эйвелиоус.

Услышав знакомый голос, зеленые глаза малыша удивлено округлились и он внимательно всмотрелся в странного туманного мужчину. Постепенно взгляд Тенаса прояснился, в нем появилось понимание, а маленькая ручка потянулась к отцу. Печально улыбнувшись, Мэдвис подал в ответ свою руку, но пальчики ребенка не смогли коснуться ее и лишь проскользнули сквозь.

— Мой сын, — голос императора дрогнул, но в остальном он не показал своей слабости: — Прости меня.

— Пппап..пппа, — прошептал юный император, с трудом выговаривая новое, но почему-то родное слово. — Пп...папа.

— Прости, мне нужно идти. Я люблю тебя.

Но мальчик совершенно не хотел понимать отца, все так же продолжая звать его и пытаясь прикоснуться.

Император Мэдвис поднял глаза на императрицу Одану и несколько долгих мгновений они зачарованно смотрели друг на друга, а, затем, не сказав больше ни слова, волшебник отступил.

Когда Одана поднялась с трона, жрец Умас тут же оказался позади нее и поспешно извлек из кармана два свертка. Развернув первый, он явил церемониальному залу амулет, украшенный оранжевым гуатом. Во втором же оказался кинжал, изящная рукоятка которого была расписана древними символами.

Подготовив эти две странные реликвии, жрец выжидающе посмотрел на императрицу. Волшебница отвела в сторону правую руку сына и мрачно кивнула старику.

— Крате растал тарт! — выкрикнул жрец и резким движением резанул указательный палец маленького императора. Горький плач мальчика огласил зал. Несколько капель алой крови упали на гуат амулета, который жадно впитал их, а после на одной из его серебрянных нитей возник маленький рубин.

Императрица вновь опустилась на трон и привлекла к себе обиженного ребенка, пытаясь успокоить.

Жрец обернулся к залу и выставил вперед амулет:

— Небо щедро, но даже оно не вправе менять законы жизни и смерти. Место мертвых в загробном мире, а живых в живом.

— Папа, нет! — безумный крик пролетел по залу и, несмотря на просьбу Пламметы, которая пыталась успокоить девочку, в проход выбежала Кандин. — Не уходи!

— Кандин, — выдохнул император и, соскользнув с помоста, возник перед дочерью.

— Не уходи, — горячие потоки слез бежали по ее угловатому лицу.

— Если бы я мог...

— Отец, — со скамьи поднялась Нуара и приблизилась к императору Мэдвису и сестре.

Призрачный волшебник смотрела на дочерей, не находя слов. Нуара же присела возле младшей сестры и взяла ее дрожащие руки в свои:

— Кандин, пожалуйста, не плачь. Ты же знаешь, папа не может остаться.

Девочка перевела полные слез глаза с отца на Нуару и, сглотнув, кивнула.

— Я очень вас люблю, — прошептал Мэдвис, игнорируя любопытные взгляды окружающих. И еще тише, так что только дочери могли слышать, добавил: — Нуара, дорогая, спасибо тебе. Знай, я всегда слышу тебя, твои слова, мольбы, — попытался он коснуться щеки юной волшебницы, после чего обратил внимание на притихшую Кандин, которая отчаянно боролась с рыданиями, тяжело дыша. — Не бойся снов, доченька. Больше кошмары не будут беспокоить тебя. Просто помни, что никто и никогда не отнимет меня у тебя, я всегда буду рядом, в твоих мыслях и сердце.

— Я люблю тебя, — печальная улыбка промелькнула на лице Нуары и непрошенная слеза все же скользнула по бледной щеке, отчего она поспешно утерла ее.

— Папочка, и я очень-очень люблю тебя, — кусая губы, прошептала Кандин и прижалась к сестре, ища утешения. — Только, пожалуйста, снись мне иногда.

— Тогда встретимся во сне.

Император Мэдвис подал знак застывшему жрецу, который тот же час вскинул амулет и громогласно проговорил:

— Кроулас али крагат.

Прошел миг и нити амулета уже сияли рубинами, а Кандин и Нуара все продолжали взглядываться в пространство перед собой, словно надеялись, что император Мэдвис может вернуться.


* * *

*

Рассеянный взгляд императрицы Оданы скользил по очертаниям опустевшего церемониального зала. Руки были сцеплены за спиной. Волшебница все не могла забыть, как Тенас звал Мэдвиса, а она была вынуждена играть роль непоколебимой, почти бесчувственной императрицы, вместо того, чтобы помочь сыну. А затем Кандин... Одана понимала, что чувствовала бедная девочка, ведь в последнее время ее часто мучили кошмары, в которых смерть каждый раз забирала любимого отца. Но все же прощаться с ним во второй раз наяву, было еще сложнее.

Себе же такой вольности, как проститься с мужем, императрица не позволила. Одана так бы хотела сказать Мэдвису, что любит, как сильно скучает. Но не могла. Теперь же, когда ничего нельзя было исправить, женщина боялась, что потеряла свой единственный шанс, что волшебник и не узнает, как сильно нужен ей.

Женщина приблизилась к картине на стене, которая изображала знаменитую битву императора Фарпа с гномом Гуртамом. Молодой Мэдвис со страхом следил за этим действом, наверное, впервые осознавая, что такое императорский титул и какие он несет за собой последствия. Правда, полностью избавиться от своей беспечности Мэдвис даже тогда не смог. Одана часто винила эту его особенность в том, что произошло. Супругу следовало быть более осторожным, опасаться пророчества.

Одану прикоснулась к нарисованному лицу Мэдвиса и очертила знакомые хмурые брови, зеленые глаза, загорелые щеки, левую из которых еще не рассекал грубый шрам, и стиснутые тонкие губы.

— Я люблю тебя, дорогой. Помни об этом.

Позади послышалось тихое покашливание и Одана в гневе обернулась:

— Как ты смеешь? — грозно крикнула она побледневшему жрецу, застывшему у входа в арку.

— Извините, моя повелительница. Я не хотел вам мешать, я только должен отдать письмо. Прошу, простите старого дурака.

— Письмо? От кого?

— Вы сами все увидите.

Умас протянул ей сложенный вчетверо листок. Императрица с некоторой опаской посмотрела на письмо, но все же взяла.

— Еще раз извините, что нарушил ваш покой, моя повелительница.

Одана посмотрела на бледное лицо волшебника и почувствовала себя виноватой:

— Это ты меня прости, добрый друг. Я не хотела тебя обидеть.

Жрец осторожно улыбнулся и благодарно поклонился:

— Пойду, отведаю праздничного пирога. На вид это что-то восхитительное. А я страшный сладкоежка! Матушка меня в детстве за уши оттягивала от сладкого, потому-то я таким длинноухим и вырос. Кхм... Вы тоже не задерживайтесь, обязательно попробуйте пирог.

— Обязательно, — повела она головой.

С улыбкой старик вышел из коронационного зала. Дождавшись, пока его шаги стихнут, императрица дрожащей рукой развернула письмо. Сердце радостно забилось, когда она увидела знакомые резкие буквы, мерцающие на шершавом пергаменте волшебной нитью. С каждой новой строчкой, страхи понемногу уходили, Мэдвис знал все, что она не успела ему сказать. Он писал, что смерть ничего не значит, что ей не разрушить их связь. Волшебник чувствовал боль Оданы, ее сомнения. Мэдвис просил простить его, ему было нелегко теперь уживаться с виной, он боялся будущего, пусть для покойного супруга его уже и не существовало.

После его почерк стал более сбивчивым и поспешным, будто волшебник боялся, что кто-то прервет его, не позволит продолжить. Слова были путанными, словно Мэдвис и сам не до конца осознавал того, о чем пытался поведать Одане. Он просил защитить кого-то. Близкого, но запутавшегося. Кого-то, кто не мог справиться со своей виной, кто был в шаге от большой ошибки.

Слова Мэдвиса напугали женщину, но вместе с тем и разолили ее. Как волшебник мог надеться, что императрица сумеет понять его? О чем он хотел сказать? Кого она должна защитить?

— Кто это? — прошептала Одана, вопросительно глядя на молодое лицо Мэдвиса. Но волшебник не мог ей ответить, и лишь потупился.

До слуха женщины донеслись тихие шаги и она, спохватившись, спрятала письмо в рукаве. В тот же миг сквозь арку вошла Плама.

— Одана, что-то случилось? Тебя нет так долго.

— Я хотела побыть немного в тишине.

— Ты так бледна.

С губ Оданы сорвался нервный смешок:

— В последнее время я всегда 'так бледна', потому это не повод чему-нибудь случаться. Уже давно все случилось.

Услышав ее ответ, Плама смутилась. Ее взгляд скользнул по стенам церемониального зала, но был слеп, будто видела волшебница перед собой нечто иное.

— Как она могла так поступить?

Императрице не нужно было уточнять, кого имела в виду Пламмета, вся семья последние дни жила только предательством Риазы.

— Не знаю, Плама. Пусть прозвучит холодно с моей стороны, но это не удивило меня. Нет, я и предположить не могла, что это Риаза, но теперь понимаю, что именно так и должно было быть, а мы просто не хотели этого видеть.

Плама с некоторым осуждением посмотрела на императрицу, но поспешила это скрыть, и присела на край скамьи, уткнувшись взглядом в носки своих шелковых туфелек.

— А ведь они были так близки, — через некоторое время проговорила дочь дэрати Инад. — Даже ближе, чем с Кредом. Риаза очень любила Мэдвиса, восхищалась им.

— Между любовью и ненавистью очень тонкая грань, как и между восхищением и завистью.

— Возможно, ты и права. Риаза всегда осуждала Мэдвиса за то, что он так легко относится к своему предназначению и совершенно не ценит ту возможность, что представила ему судьба.

Одана задумчиво кивнула:

— Это и есть часть ответа.

— Наверное... Но все же и на нас есть вина за то, что случилось с Риазой. Я упрекаю маму, хотя понимаю, что она не могла изменить событий тех дней, но почему не могла быть чуточку внимательней. Она спасла бы ее.

Императрица хотела опротестовать ее слова, но поняла, что Пламмета права и вместо этого проговорила:

— Это не делает вину Риазы меньшей. Теперь она уже не часть нашей семьи. Мы обязаны остановить твою сестру.

Плама со слезами посмотрела на императрицу и кивнула:

— Ее нужно остановить... Теперь наш враг.

— Я понимаю, как тяжело тебе дались эти слова.

— Слова — это ничто, — горько усмехнулась волшебница. — Мне нужно еще поверить в них. Когда я думаю о Риазе, я вспоминаю маленькую девочку, которая спасла синицу из лап нашего кота и выхаживала ее, даже читала той сказки и плакала, когда моя мама сказала, что она должна отпустить птицу на волю. Вспоминанию, как она плакала за Коарнией, как не хотела жить, даже отказывалась говорить и мы боялись, что Риаза не переживет эту утрату.

Одана печально прошептала:

— Она и не пережила.

Плама тяжело сглотнула, последовав за Оданой к арке, и лишь когда они оказались в коридоре, нашла в себе силы взглянуть на волшебницу.

— Плама, та девочка, которую ты вспоминаешь, и Риаза, которая убила Мэдвиса, совершенно разные личности. Не нужно обвинять ту девочку. Оставь приятные и счастливые воспоминания о ней и не очерняй их случившимся. Та Риаза — твоя сестра и подруга, а эта женщина просто называется тем же именем, но она чужая и никогда не была твоей сестрой.

— Совершенно разные, ты права.

За их спинами послышался странный звук и, обернувшись, женщины увидели, как из пола вырастает каменная стена, скрывая за собой церемониальный зал.

— Пусть он как можно дольше будет закрытым, — сказала императрица. — Пусть хранит моего сыночка.

Плама обняла императрицу за плечи.

— Так и будет.

— Так и будет, — с надеждой в голосе, согласилась Одана.

Плама задумалась на миг, а после спросила:

— Одана, это правда была Мать Света? Она освятила Тенаса, ведь так?

Императрица нерешительно улыбнулась:

— Кажется.


* * *

*

— Фэналин, все хорошо? — спросила Наташа, с тревогой следя за парой, танцующей в центре бального зала. Волшебники выглядели счастливыми и влюбленными, а движения их были плавными и легкими. Мужчина уверенно вел в танце свою партнершу, нежно обнимая за талию одной рукой, а второй прижимая к своей щеке ладонь волшебницы. Прекрасная дама ласково улыбалась партнеру и грациозно следовала за ним, грезилось даже, что она взлетает над землей, точно бабочка. Наташа обязательно бы залюбовалась этой восхитительной картиной, не знай того, какой фальшью она пронизана и что совершенно не любовью светятся глаза мужчины, а силой магии.

Фэналин окинула Наташу удивленно-раздраженным взглядом и, видимо посчитав, что такого ответа будет достаточно, снова отвернулась и продолжила следить за вышеупомянутой парой, при этом что-то шипя себе под нос, вполне возможно, страшные проклятия.

— Еще немного и я бы тут же на месте сгорела, — попыталась пошутить Наташа, но баронесса и внимания не обратила.

Эрниа окинула подругу долгим сердитым взглядом, но, собравшись с силами, промолчала. Кому, как не Наташе было известно, что это всего лишь защитная маска Фэналин, которую девушка совершенно не желала учиться снимать, будто и дальше не доверяла всему свету. Решив, что бессмысленно как-то пытаться отвлечь подругу, эрниа глазами отыскала среди танцующих пар Зеру с Леаром и довольно улыбнулась.

Поначалу Зера напрочь отказывалась танцевать, оправдываясь тем, что не знает движений, но Наташа, находившая в таком же положении, доказала, что незнание не мешает танцу и всему можно научиться в процессе, сперва оттанцевав с Некосом, а потом даже отважившись на танец с незнакомым елве. В итоге воанса была вынуждена сдаться. Теперь же, радостно кружилась на глянцевом паркете и, хотя ее движения были несколько неуклюжими, что Наташа со стыдом подозревала, коснулось и ее самой, подруга наконец-то расслабилась и получала удовольствие.

Вдоволь налюбовавшись Зерой, Наташа перевела взор на высокую волшебницу, с которой недавно имела честь познакомиться. Императрица Траларна перехватила ее взгляд и улыбнулась.

Женщина находилась в окружении других не менее влиятельных волшебников Безграничья: императрицы Латнои, светловолосой елвы, удивительно красивой и тонкой, как молодое деревце; высшего мага Морална, старого ильше, еще пытающего казаться сильным, но уже заметно припадающего на каменную трость; императора и императрицы Кросты Роарна и Аримы Шот-Лисских, родителей императрицы Оданы, и их представителя в совете высших магов, круглощекой волшебницы-расте Палиты Хазит. Дэрати Инад стояла чуть поодаль и о чем-то тихо переговаривалась с пинарием Форатеем, который внимательно слушал ее и качал головой.

Наташа невольно хихикнула, вспомнив, как испугалась, когда впервые увидела пинария. Разумеется, в Эйвелисе она уже насмотрелась на многие чудеса, а чаще странности, но Форатей, пусть всего лишь обладал третьим глазом, поразил ее едва ли не больше. Вернее, сила его взгляда, уже не один раз за этот вечер останавливающего на девушке. Взгляд верховного мага пронзал насквозь, и Наташа была почти уверена, что Форатей с легкостью проникает в мысли и читает точно раскрытую книгу. Девушка не знала почему, но в эти мгновения ей становилось страшно, будто пинарий мог узнать что-то плохое, что даже сама Наташа не знала о самой себе.

Боясь вновь столкнуться со взглядом пинария, девушка поспешно отвернулась и увидела милую сцену: Онзорга танцующего с Пламметой. Юноша бережно вел мать в танце, а женщина с такой нежностью и восхищением смотрела на сына, что Наташа почувствовала, как защипало уголки глаз. Девушка боялась вспоминать о родителях, ведь этому всегда сопутстовала вина и чувство беспомощности. Она не знала, как исправить все. Наташа не могла сейчас вернуться к ним и объяснить, что происходит, но и вечно обманывать благодаря зельям Санмы.

— Как императрица и пинарий могли назначить ее высшим магом? — отвлек Наташу раздраженный голос Фэналин.

— Ты о ком? — изобразила непонимание Наташа.

В этот момент, словно услышав упоминание о себе, в бальный зал вошла императрица. Она выглядела задумчивой и несколько мрачной. Видимо почувствовав взгляд Наташи, Одана кивнула ей, и девушка улыбнулась с поддержкой и признательностью.

Девушка была восхищена поведением императрицы во время церемонии коронации. Возможно, многих удивила или даже возмутила холодность и надменность волшебницы, но они просто не могли знать какой выдержки и силы это требовало. Девушка не представляла, что должно быть испытала императрица, увидев мужа, и чего стоило женщине не показать своих настоящих чувств.

Фэналин тоже посмотрела на императрицу Одану и проводила ее долгим пытливым взглядом, а потом, гордо вскинув подбородок, ответила Наташе:

— О том, кто меня совершенно не интересует.

Эрниа не смогла сдержать улыбки, но благо не рассмеялась:

— Вне всякого сомнения.

Наконец музыка смолкла, и пары стали расходится. К Наташе и Фэналин поспешили Леар и Зера. Девушка что-то весело рассказывала юноше, а тот смеялся.

— Ну вот, а ты не хотела танцевать, — по-доброму упрекнула Наташа подругу.

Зера рассмеялась ее словам:

— Мне-то было весело, но вот Леару совсем наоборот. Я ему все ноги оттоптала.

— Ничего страшного, — галантно отмахнулся юноша. — Я готов понести такую утрату.

— Спасибо, Леар, ты настоящий друг.

Молодой волшебник подмигнул Зере и перевел взгляд на сестру:

— Фэналин, а почему ты не танцуешь, ты же так любишь?

Девушка в ответ неопределенно покачала головой и что-то промычала себе под нос.

— Она отвергла всех ухажеров, разбила сердце не одному волшебнику, — вместо баронессы ответила Наташа. — Фэналин только тем и занимается, что следит... кхм... мы все знаем за кем.

Леар проследил за взглядом сестры и увидел графа и графиню де Ниарн. Они стояли в компании нескольких волшебников, среди которых была дэрати Инад, и что-то весело обсуждали.

— Знаешь, Фэналин, мне кажется, что мы поспешили с выводами о Зотне. Она не так уж плоха.

Услышав слова брата, волшебница оступилась. Зера хотела было поддержать подругу, но та гневно отбросила ее руку и в немом изумлении уставилась на Леара.

— Не смотри на меня так, — пожал он плечами. — Я говорю правду. Это все из-за нашей мамы. Из-за любви к ней, мы не могли принять Зотну... а ты и сейчас не можешь.

— Из-за мамы? Ты о чем, Леар?

— Только посмотри как отец счастлив. Это все благодаря Зотне.

Фэналин едва не задохнулась от гнева:

— Неужели забыл, почему это так? Ты забыл о магии?

Юноша ласково взъерошил ее волосы:

— Фэналин, это глупости. Отец любит Зотну, она заставляет его улыбаться. А мы вели себя, как дети.

— Леар, ты... ты... — Фэналин смотрела на брата, словно на сумасшедшего. — Ты хоть понимаешь, что говоришь?

Зера с Наташей были не менее удивлены словами и поведением волшебника, но понимали, что будет неправильным вступать в чужой разговор, потому лишь испуганно помалкивали.

— Фэналин, ты сама выдумала эту проблему. Попробуй полюбить ее, ты увидишь, что Зотна другая.

— Полюбить?

Церемониймейстер объявил новый танец и пары начали выстраиваться в ряды. Словно почувствовав, что нужен, к ним приблизился Онзорг и Наташа с Зерой осознали, что это единственная возможность избежать скандала.

— Онзорг, пожалуйста, пригласи Фэналин на танец, — отведя в сторону юношу, попросила Зера. — А если будет противиться, уведи насильно.

Возможно, юноша и был удивлен, но скрыл это и, с готовностью кивнув, поспешил к Фэналин.

Наташа и Зера боялись, что подруга будет противиться, но девушка с легкостью позволила Онзоргу себя увести.

— Фэналин, обязательно поймет, что я прав, — сказал Леар, проследив за сестрой. — А сейчас вынужден покинуть вас, хочу поприветствовать нари Нуару. Когда-то мы все были очень дружны, жаль только, что несносный характер Фэналин всегда все рушит, — мрачно добавил молодой волшебник и, почтительно поклонившись девушкам, поспешил прочь.

— Не знаю, что и сказать, — прошептала воанса, отстраненно смотря вслед Леару.

— Мне кажется, он окончательно разбил Фэналин сердце. Посмотри на нее, она напоминает бесчувственную куклу.

— Фэналин выдержит. Она сильная. Единственное, я боюсь, что она возненавидит их. Если Фэналин еще могла найти оправдание графу, то братьям не сможет. Она выстояла против магии Зотны, так почему они не смогли.

— Прекрасная тларит, — прервал их чей-то голос и, обернувшись, девушки увидели молодого гнома, склонившегося в поклоне перед Наташей. Он был принаряжен в золотисто-зеленую мантию с невообразимо-пышным плюмажем и, поражающий своей роскошью и величиной, тюрбан. — Не окажете ли мне честь стать моей партнершей в этом чудесном танце?

Зера с насмешкой замерла в ожидании ответа 'прекрасной тларит'. Но сама Наташа не спешила отвечать, только во все глаза смотрела на волшебника, будто не могла поверить тому, что видит.

Заметив промедление, гном сначала недовольно насупился, а потом с ужасом втянул воздух и хлопнул себя по лбу, отчего тюрбан едва не съехал назад:

— Прошу прощения! Где мои манеры? Чтобы подумала моя бедная матушка? Я же совершенно забыл представиться, пораженный вашей дивной красотой. Младший советник пинария Форатея по вопросам морских народов, Клар Лис-Кридоп.

— Очень приятно познакомится, икрат Клар, — ожила Наташа и присела в реверансе, если это можно так назвать. — Наталья Яко... впрочем, тларит Наталья. Позвольте представить вам — тларит Зера Овелн.

Гном оказал честь каждой в отдельном поклоне, Зера улыбнулась в ответ.

— Очень рад познакомится, но прекрасная тларит, танец.

— Да-да, конечно, — как будто спохватилась Наташа, на самом же деле думая о том, как бы тактично отказаться. — Я не совсем уверена, что...

Клар, видимо, почувствовав, что услышит отказ, печально вздохнул, и Наташа смиренно склонила голову:

— Но нет, ничего. Разумеется, пойдемте танцевать.

Зера сочувственно улыбнулась растерянной подруге, которая была едва ли не вполовину выше своего пылкого кавалера, и опустилась на изящную скамейку у стены, намереваясь проследить за таким занятным зрелищем. Но в этот момент кто-то присел рядом и Зера неохотно отвлеклась. Этим кем-то оказалась Санма. Волшебница выглядела измученной и безынтересной ко всему. Воансе даже показалось, что Санма не узнала ее, поскольку, когда девушка улыбнулась ей, женщина никак не отреагировала. Пустой взгляд волшебницы скользил по бальному залу, ни на мгновения не задерживаясь на чем-либо одном.

— Нари Санма, церемония была так прекрасна. Я никогда в жизни не видела ничего более удивительного, — проговорила Зера, пытаясь привлечь ее внимание.

Услышав свое имя, волшебница вздрогнула и с удивлением посмотрела на девушку.

— Да, ты права. Тенас так хорошо себя вел, — рассеянно ответила и вновь замолчала.

Зера тоже решила молчать, видя, что волшебница совершенно не расположена к беседе, но неожиданно, пусть и не менее чем через пал Санма вновь заговорила:

— Все спрашивают о том, куда пропали Кред и Риаза. Ненавижу эти вопросы. А мы должны с улыбками лгать, что Кред вынужден был уехать по важному делу, а 'доблестная' Риаза готовит Звездное имение к прибытию Андиат.

— Нари Андиат так решительна в своем желании родить ребенка в Звездном?

Санма вновь помолчала какое-то время.

— Она хочет, чтобы их с Кредом ребенок появился в доме, где они были счастливы. Уверена, она знает, что с Кредом случилось что-то плохое... Ох, я так виновата перед ней.

— Виноваты? Вы? Нари Санма, о чем говорите? Вы не можете быть виноватой. Если в этом и есть чья-то вина, так это Риазы и темного мага.

— Но и моя тоже, — Санма резко вскочила с места и быстро зашагала прочь. Зера не решилась последовать за ней, хотя первой ее мыслью было именно это.

Девушка долго не отводила глаз от беловолосой волшебницы, которая теперь стояла у длинного стола, уставленного красивыми вазами с различными напитками, и медленно пила вино из хрустального бокала. Она не смирилась с тем, что Риаза предала их. Другие члены семьи пытались, многие даже почувствовали облегчение. Пусть рана теперь кровоточила, но очистилась от грязи, гноя. Но не Санма. И женщина не пыталась это скрыть, она не желала бороться. Что-то терзало ее изнутри, не позволяло забыть.

Что-то странное случилось между темным магом и волшебницей на берегу Голубого озера. Санма не хотела объяснять свои слезы, находя причину поведения в горечи от предательства Риазы. Но воанса уже успела немного изучить волшеницу и понимала, что все намного глубже.

Наташе с трудом давались танцевальные па, учитывая невысокий рост ее партнера, но от этого она получала не меньшее удовольствие. Гном смешил ее, пусть часто неосознанно для самого себя, принимая смех эрнии за нервозность и защитную маску очарованной им девушки

Но все это время чей-то пристальный и настырный взгляд не позволял Наташе окончательно расслабиться. Она пыталась не обращать на это внимание, но подсознательно зная, кто этот тайный наблюдатель, испытывала волнение.

Во время исполнения одного из танцевальных движений, когда девушки, словно парящие птицы должны были 'облететь' по кругу своих партнеров, Наташа случайно отыскала взглядом любопытного наблюдателя. Од с улыбкой наблюдал за волшебницей, но впервые в его улыбке не было насмешки, а необычайная теплота. Невольно улыбнувшись в ответ, эрниа заставила себя перевести взор на пылкого воздыхателя, который теперь в очередь мужской половины, выполнял сложный пируэт, едва справляясь с непослушными ногами.

— У вас так хорошо получается, — похвалила Наташа и едва не рассмеялась, когда гном в ответ утвердительно и гордо кивнул:

— Еще моя матушка, пусть душа ее будет покойна в том мире, говорила, что у меня талант ко всему. Конечно, кто-то может ошибочно предположить, что я необоснованно расхваливаю самого себя, но вы, моя прекрасная тларит, должно быть видите, что это именно так и есть. А потому, зачем мне скрывать то, что и так очевидно.

— О да, вы прирожденный танцор.

— Не могу удержаться и не сказать, что и вы, тларит, столь же грациозны и воздушны в танце, как и я.

— Икрат Клар, вы слишком добры. Я, кажется, даже покраснела. С вашей стороны не честно так смущать девушку, — ответила Наташа, про себя думая — неужели так плоха?!

— Прошу простить, но вы вызвали во мне самые светлые чувства и я не смог умолчать о своем восхищении.

Девушка наигранно робко отвела глаза:

— Лучше расскажите что-то о себе.

— О, разумеется. Уж кому как не мне? Буквально два арка назад, на южном побережье Холодного моря обнаружили квакчущую болезнь...

— Что простите?

— Квакчущую болезнь, — терпеливо повторил гном, словно разговаривая с ребенком. — Неужели вы никогда не слышали об этом? Это была звучная история!

— Да, мне стыдно признать. Я никогда не слышала.

— Русалки Холодного моря, они называют себя народ малеб, подхватили эту болезнь от одного тритона, которого укусила бешеная лягушка и стали квакать! Пинарий Форатей отправил меня вылечить этот народ, ведь больше никто не смог согласиться на столь опасное и трудное дело.

'Вернее никто не захотел заниматься таким смехотворным делом', — подумала Наташа, одновременно серьезно поддакивая Клару.

— Я обязан был уничтожить источник болезни, эту самую лягушку. Наша битва была очень тяжелой, но все же я смог пересилить противника, правда, на память лягушка оставила мне страшный шрам на правой руке и квакчущую болезнь на недолгое время. Целители атнаркиса высших магов творят чудеса. Но наш пинарий на самом деле редкий маг, ведь я должен был доложить о своих успехах сразу по прибытию в атнаркис и Форатей понял мой лягушачий язык, словно я говорил, как обычно.

Наташа бросила короткий взгляд на пинария и улыбнулась. Должно быть, Форатей обладал недюжей выдержкой, раз сумел сдержаться от смеха, квакчущий Клар, несомненно, презабавнешее зрелище.

— Я восхищена вами. Пинарию Форатею повезло с таким советником.

— Благодарю, прекрасная тларит, и вынужден вновь с вами согласиться. Это, действительно, великое дело.

— Мы с вами так затанцевались и заговорились, что и не заметили, как закончилась музыка.

Гном выглядел разочарованным и удивленным:

— Быть может, вы будете столь же добры ко мне и подарите еще один танец?

Наташа, безусловно, получила море удовольствия от знакомства с Кларом, но была совершенно не расположена к еще одному подобному действу, а особенно протестовала ее бедная спина, ведь девушка почти весь танец провела в скрюченном положении. Поэтому, когда позади прозвучал знакомый голос, Наташа несказанно обрадовалась.

— Прошу прощения, но прекрасная тларит уже обещала мне следующий танец, — учтивым, но не терпящим возражения тоном озвучил Од и властно схватил Наташу за локоть, намереваясь увести.

— Тларит Наталья, — растерянно прошептал гном, — неужели вы меня покидаете?

Наташа неуверенно посмотрела на маленького волшебника, потом перевела взор на Ода и, прочитав в его лице насмешку, почувствовала, что в ней по обычаю закипает гнев. Но обернувшись к гному и услышав новые звуки музыки, представила, что придется горбатиться еще один танец, потому извиняющееся улыбнулась:

— Простите, любезный икрат, но я правда уже пообещала этот танец, хотя теперь безумно об этом сожалею.

Пусть гном был расстроен, что соперник похищает его партнершу, но слова Наташи все же возымели свое действие и Клар, надувшись словно индюк, надменно произнес:

— Вы правы, прекрасная тларит, но не волнуйтесь, мы еще встретимся этим вечером и я украду вас на танец, — поклонившись Наташе и Оду, он исчез среди танцующих пар.

— Надеюсь, этого не случится, — вырвалось у волшебницы, но в этот момент она встретилась с внимательным взглядом голубых глаз и запнулась.

— Такой смешной, — хмыкнул Од и протянул руки, приглашая девушку на танец.

— Он милый и галантный, — нахмурила брови Наташа, но затем весело улыбнулась. — Хотя ты прав, смешной тоже.

— Кажется, прекрасная тларит обещала потанцевать со мной.

— Вот именно, что кажется. Вы, дорогой гроу, можете провести меня к моим подругам, и на этом наш обман закончится.

— Зачем? Мне нравится наш обман.

Осторожно и нерешительно, за что особенно сердилась на себя, Наташа вложила свою правую руку в руку Ода и вздрогнула, когда он сжал пальцы. Неотрывно смотря в его пронзительные глаза, девушка опустила левую на его плечо и замерла. Медленно и с легким волнением, если Наташе не показалось, Од положил ладонь на ее талию и плавно закружил в танце.

— Прекрасная тларит...

— Может уже хватит передразнивать? — скривила губы эрниа.

— Но это и мои мысли тоже.

— А-а, — повела головой Наташа. — Так что прекрасная тларит?

— Не желает ли она поблагодарить своего спасителя?

Брови Наташи удивленно взлетели:

— То есть, мой спаситель хочет сказать, что вырвал соглашение на танец у прекрасной тларит только из жалости?

Од чарующе улыбнулся, а затем задумчиво прищурил глаза:

— Спаситель вынужден признать, что не только... Или может даже совершенно по иным причинам.

— Вот как? И что же это за причины?

Од приблизил свое лицо к Наташиному так близко, что между ними осталось всего несколько сантиметров. Девушка даже на миг подумала, что он сейчас ее поцелует, и судорожно сглотнула, но юноша только продолжал улыбаться.

— Особые причины, — наконец сказал юноша.

Наташа хотела продолжить свои расспросы, но подумала, что не стоит рушить такой момент и отдалась во власть чудесного танца, немного похожего на низогловский вальс. Од был отличным танцором, и девушке легко удавалось следовать незнакомым движениям. Они кружились по бальному залу, и все вокруг сливалось в дивный поток красок. Несколько раз пары на несколько мгновений сменяли партнеров, и Наташа с удивлением и раздражением понимала, как радуется, вновь оказываясь в объятьях Ода. Девушка почти не отводила глаз от его лица, но в те редкие моменты, когда ее взор вынужденно возвращался к внешнему миру, успела заметить Зеру танцующую с незнакомым волшебником, а затем совершенно случайно увидела взмах рыжих волос и мрачную решимость на бледном личике.

— Нет, — со страхом прошептала Наташа и остановилась.

— Что случилось? — спросил Од.

В этот момент на них наткнулась одна из танцующих пар. Высокий волшебник ткнулся гордым орлиным носом в щеку своей партнерши, и они вместе обязательно бы завершили свой танцевальный маневр не менее грациозным падением, если бы Од вовремя не подхватил их под руки и не помог устоять. Юноша извинился перед возмущенными волшебниками, и уже хотел было и сам продолжить танец, но увидев испуганный взгляд Наташи, отвел ее в сторону.

— Что случилось?

Девушка не ответила. Она следила за Фэналин, которая решительным шагом направлялась к группе волшебников, среди которых находились граф и графиня де Ниарн. Наташа хотела окликнуть подругу, но осознала, что это бесполезно. Сейчас Фэналин не послушает никого.

В этот момент к Оду и Наташе подбежала Зера, по пути извиняясь перед своим партнером, следовавшем за ней худосочным шолгом.

— Что она делает? — с ужасом спросила воанса.

— Не знаю.

— Граф же все равно не поймет.

До них долетел отзвук слов баронессы, что-то с чувством доказывавшей отцу. Она указывала на братьев, а затем на Зотну.

— Она все еще надеется, что сможет пробудить в нем своего отца, — голос Наташи был полон злости. — Неужели Фэналин не может понять, что так просто уже ничего не изменится? Зотна слишком глубоко проникла в него своей магией.

Зера схватила подругу за руку и сжала, ища поддержки:

— Я боюсь, что она пострадает.

— Нельзя так просто стоять, — решительно проговорила эрниа, но прежде чем успела сделать хоть шаг, девушку удержали цепкие пальцы Ода, впившиеся в ее плечи.

— Нет, это только дело Фэналин.

— Мне больно, — прошипела волшебница, поведя плечами, но руки Ода, хоть и немного ослабили свою хватку, все так же удерживали ее.

— Прости, — ответил Од. — Но вы с Зерой должны понимать, что Фэналин не ребенок. Это касается только ее семьи.

Наташа понимала, что он прав, но не захотела признавать и промолчала, а вот Зера наоборот, задумчиво посмотрев на юношу, согласно кивнула.

Но возможно то, что произошло дальше, заставило ее изменить свое мнение, потому что Наташа уж точно пожалела, что не оттолкнула Ода и не поспешила на помощь Фэналин.

— Ты мне не дочь! — крик Иревда де Ниарна, словно гром прокатился по залу.

— Но, отец, — взмолилась Фэналин, — за что ты так со мной?

Ответом ей стала размашистая пощечина. Девушка вскрикнула от боли. Прижав ладони к горящей щеке, она с неверием смотрела на графа, впервые в полной мере осознавая, что это больше не ее отец.

— Я отказываюсь от тебя. Больше не желаю тебя знать.

Зотна с криком бросилась к Фэналин, пытаясь ее обнять:

— Дорогой, что ты делаешь, сжалься над дочерью!

Фэналин же оттолкнула мачеху:

— Значит, ты мне тоже не отец, — ответила она и, развернувшись, гордо зашагала прочь. В ее лице не было ни боли, ни страданий, ни слез, только ненависть. Щеки пылали, на одной из них отчетливо виднелся отпечаток ладони. Но Фэналин высокомерно смотрела перед собой, словно ничего не произошло, и это не ее отец только что при всех отрекся от дочери. Подбородок был вздернут, в глазах горел опасный огонек, который опалял любого, кто осмеливался встретиться с волшебницей взглядом и, тем более, выразить в нем сожаление.

Присев в поклоне перед императрицей, Фэналин громко произнесла:

— Прошу вашего позволения, моя повелительница, покинуть вечер, я очень устала. Вы простите мне мою бестактность?

— Конечно, моя милая. Если позволите, я лично проведу вас до дверей спальни.

Фэналин благодарно кивнула и позволила императрице взять себя под руку.

— Я скоро вернусь, мои дорогие, — с улыбкой обратилась к залу императрица Одана. — Не скучайте. Прошу танцующих продолжить танец, я так люблю эмиральд. Этот прекрасный танец возник на моей родине, дивной Кросте.

Глава 3

Магия крови

23-й день арка Палира III.

Аларбо, Коанор.

Санма была очень рада видеть Мэдвиса. Даже вина отступила. До того момента, как волшебница встретилась с призрачным взглядом брата, тогда-то она с удвоенной силой захлестнула, когтями неведомого зверя царапая по сердцу. Хотя Санма прекрасно знала, чьи это когти. Они не отпускали ее сердце все дни с той роковой встречи на Голубом озере.

В какое-то мгновение женщина едва не вскочила с места и не бросилась к Мэдвису, надеясь вымолить прощение, но вместо этого, испуганно отвела взор и больше не позволяла себе смотреть в сторону императора. Вина, дикая и страшная, пожирала ее изнутри, и волшебница не знала, как справиться с ней. Как можно изменить то, что случилось? Как изменить то, кем она есть?

Иногда Санма начинала злиться на себя за эту вину. Она знала, что это чужие грехи, не ее, почему наказывает себя? Но тогда ответом становились воспоминания о ее детстве, одиночестве и страхе в нем. Лишь с появлением в ее жизни семьи Гресс, все изменилось. Дядюшка Фарп и тетушка Инад позволили Санме почувствовать себя частью чего-то, частью семьи, позволили узнать, что такое настоящая любовь. Больше не быть чужой.

Вплоть до того дня на Голубом озере. До встречи с героем своих кошмаров. Отцом.

Санма видела его всего лишь раз, будучи еще совсем маленькой, но прекрасно помнила и взгляд холодных глаз, и презрительную усмешку, и даже голос.

Именно в то самое мгновение, волшебница все поняла. Все странные предчувствия, что не оставляли ее со дня смерти Мэдвиса. Санма знала, что так и будет, что именно он во всем виновен, знала, но не хотела признавать. Она повела себя как ребенок. Как та непослушная девочка, что запиралась со своим горем в комнате веселья. Женщина оттягивала страшный момент осознания, который теперь разрушил ее жизнь, ведь в нее вернулся самый страшный враг, тот, которого Санма ненавидела столько, сколько помнила себя — Луаний Тирис Дан. Ее отец.

Санма совершенно не удивилась тому, что Луаний жив. Немного подумав, волшебница поняла, что ему было выгодно 'умереть'. Так никто не мог помешать волшебнику. У него было предостаточно времени, чтобы собрать по крупицам свой план, продумать каждую деталь и защитить себя от неудач. Теперь когти и щупальца Луания были повсюду. Даже в совете высших магов.

Женщина понимала, как важно остановить Луания, но позорный страх охватывал ее всякий раз, когда она уже решалась рассказать императрице свою тайну. Какими глазами будет смотреть на нее Одана? Как сможет простить? Санма — дочь темного мага! Дочь того, кто виновен в смерти Мэдвиса, кто пытался убить Тенаса! Того, кто уничтожил Риазу, сотворив из нее безумное чудовище.

Одана никогда не простит ее!

Потому единственное, что оставалось Санме — исправить все самой. Она остановит темного мага. Раз и навсегда!

Сегодня!

В ночь священной церемонии.

Когда никто и, тем более, темный маг не ожидает подобного. Она убьет его. И это будет легко. Санма никогда не испытывала к нему ничего иного, кроме как всепоглощающую ненависть. Луаний никогда не был ее отцом, им являлся дядюшка Фарп и теперь Санма должна защитить свою семью от врага. Защитить, во что бы то ни стало.

Санма хотела сбежать с бала пораньше, но почему-то ей казалось, что за ней весь вечер следит чей-то внимательный взгляд. Волшебница не сразу догадалась, что это императрица. Лишь встретившись с пронзительно-синим взглядом. В ее взгляде были одновременно и вопрос, и странное замешательство, осторожность, будто Одана и сама не понимала, что ее волнует. Чтобы обезопасить себя, Санма улыбнулась императрице, стараясь не казаться уж слишком счастливой и веселой, чтобы подруга не заподозрила неладного.

Чтобы как-то отвести от себя внимание подруги, волшебница, заметив невдалеке Фэналин, поспешила к девушке. Императрица еще некоторое время следила за ней, а потом отыскала встревоженными глазами Пламмету. Опасливо проследив за Оданой, Санма заметила, что волшебница одарила каждого из родственников обеспокоенным взглядом и надолго задержала его на дэрати Инад, которая о чем-то серьезно говорила с императрицей Траларной.

— Думаете, мне стоит это сделать? — услышала Санма напряженный голос Фэналин.

Одана все так же не сводила глаз с дэрати Инад и Вечной Императрицы, только когда к ним подошел какой-то старик с подносом полным сливочных корзинок, наверное, намереваясь поразить дам вкусностями, волшебница вновь перевела взгляд на Пламу.

'Что с ней?' — нахмурилась Санма, опасаясь, что произошло что-то плохое.

— Конечно, стоит, — машинально ответила Санма, совершенно не поняв вопроса баронессы, но пауза и так уж слишком затянулась.

— Пойти и все сказать?

— Да.

— Нари Санма, вы правы. Клянусь, что если сейчас не пойду и не выскажу все, то просто сойду с ума от злости. Я не должна это терпеть. Отец не должен так поступать, он должен осознавать то, что делает.

Императрица растерянно вздохнула, наблюдая за дэрати Инад, которая в этот момент вежливо, но одновременно строго и холодно отказывалась 'подарить танец' волшебнику со сливочными корзинками. Волшебник не скрывал своей подавленности и, видимо задумавшись о 'жестоких сердцем дамах', развернулся и засеменил прочь, так и не угостив двух волшебниц сладостями. 'Жестокое сердце' дэрати Инад не могло не отметить бестактность волшебника, и она едва не прожгла спину мужчины своим особым взглядом, а затем не преминула выразить неудовольствие императрице Траларне, отчего последняя, прикрыв губы белоснежным платочком, весело засмеялась.

-Это его вина. Пусть знает, что я чувствую. Даже если ему все равно.

Больше не сказав ни слова, Фэналин благодарно улыбнулась Санме и поспешила в сторону графа де Ниарна. Волшебница только теперь поняла, что неосознанно спровоцировала девушку на новую ссору с отцом.

— Фэналин нет, не нужно! — крикнула ей в след Санма, но девушка даже если и услышала, то не собиралась останавливаться и уже через мгновение что-то разъяренно кричала своему отцу.

Когда граф ударил Фэналин, Санма едва не сорвалась с места и хотела уже бежать ей на помощь, но потом поняла, что это единственный ее шанс незаметно сбежать с бала. Не дожидаясь окончания ссоры и видя, что дэрати Инад решительно направляется в сторону графа, Санма незаметно выскользнула в зимний сад, а оттуда уже поспешила к своей спальне.

Опасаясь, что Одана все же догадается, Санма закрыла двери спальни на несколько сильных заклинаний. Она могла сегодня умереть и не хотела, чтобы из-за ее глупости или неосторожности погиб кто-то еще.

Прижавшись спиной к холодной двери, Санма закрыла глаза. Она запретила себе думать о чем-либо, просто расслабиться и дать голове отдохнуть. И эмоции, и страхи, пусть все остается по ту сторону двери, теперь волшебнице нужны только уверенность и решимость.

Когда сердце перестало громко стучать и испуганно сжиматься, Санма удовлетворенно кивнула и шагнула к одному из книжных шкафов. Сняв с полки 'Пособие по магии', раскрыла на странице, где прежде оставила небольшую закладку, исписанную ее неаккуратным подчерком. В этой части книги находились самые сильные и опасные заклинания. С избранными они сюда так и не добрались. Санма позорно бросила их, пусть и знала, как девушки нуждаются в ней.

Очистив стол, Санма положила по центру книгу, затем рядом несколько флаконов с заранее подготовленными зельями, мешочек с золотым порошком и небольшой кинжал. С дрожащим сердцем, отворила тонкие дверцы стеклянного комода и взяла в руки красивую деревянную шкатулку. С нежностью волшебница погладила резную крышку и обвела конциком пальца грубо вырезанное имя в правом нижнем уголке.

— Мама, — бессознательно, запретное слово все же сорвалось с ее губ. Волшебница зажмурилась, сдерживая слезы, и сделала несколько глубоких вдохов. Ей нужны эти воспоминания, но только, чтобы добраться до темного мага, не для того, чтобы жалеть себя.

Санма нарисовала в воображении беловолосую худенькую девочку, а воспоминания сами оживили юную волшебницу, будто только и ждали такого момента. Девочка держала за руку старшего брата и о чем-то весело и беззаботно щебетала. Ей было почти, без двух арков, одиннадцать торов. Санма это хорошо знала, ведь девочкой была она сама. А мальчиком — Кред. И шли они по Восточному рынку. В нескольких торргах за юными Санмой и Кредом следовали четыре вооруженных стражника, отчего волшебники изумленно озирались вокруг, ища того, кого так строго оберегают, не сразу понимая, что мальчика и девочку. Тогда они вначале облегченно вздыхали, а потом, умиленно улыбаясь, низко кланялись и желали счастья императору и его семье.

— Ненавижу это, — сквозь зубы прошипел Кред, при этом почтительно улыбаясь окружающим и, в ответ на приветствия, благодарно качая головой. — Прежде я хоть иногда мог погулять в одиночестве, а теперь, после покушения на отца, словно шут должен повсюду ходить с этой охраной. Как Мэдвис подобное терпит?!

— Кред! — рассердилась девочка, надув губки. — Ты помнишь для чего мы пришли? Помнишь о моей маме?

Услышав это, мальчик, спохватившись, виновато улыбнулся сестре:

— Прости. Я не хотел обижать тебя, просто не люблю, когда они снуют за мной.

Санма прижалась к брату.

— Я так рада, что ты пошел за мной. Поможешь мне выбрать что-то особенное.

— Для нее самое особенное — это ты.

— Думаешь? — с сомнением покачала головкой девочка. — Мама так редко приходит. Я боюсь, что она не любит меня.

— Тебя невозможно не любить.

Юная Санма почувствовала, как от переполнивших ее чувств защипало уголки глаз и часто заморгала, борясь со слезами. Кред не любит, когда она плачет, боится, что Санма не счастлива с ними. Но на самом деле теперешние слезы были вызваны радостью от слов Креда, что девочка даже на миг позабыла о маме и своих страхах. Раньше ей было сложно поверить в то, что кто-то может ее любить: отец никогда и не хотел, мама оставила, так почему должны любить посторонние? Но теперь она знала, что была неправа. Кред ее любит! Риаза! Мэдвис! Плама! Тетушка! Дядюшка!

— Я вас тоже очень люблю!

Кред остановился и как-то загадочно посмотрел на нее, а затем щелкнул по носу и весело улыбнулся:

— Выше нос, снежинка. Но я все равно люблю тебя больше остальных.

Санма оглянулась и увидела, что многие волшебники тайком наблюдают за ней и Кредом. Правда, теперь они кто робко, кто испуганно попрятали глаза.

— Мне кажется, я знаю, что должно понравиться твоей маме, — подхватив сестру под руку, Кред повел ее к одному из дальних прилавков. — Только посмотри, какие здесь красивые шкатулки. Выбирай самую наилучшую. Сложишь туда письма, которые пишешь маме буквально каждый день.

Санма на миг задумалась, но вскоре радостно закивала головой.

— Я хочу вот эту. Кред, смотри тут и облака, и солнце, и звезды, — деловито перечисляла она, загибая тоненькие пальчики. — Все как у нее дома. Да, я уверена, что ей понравиться.

Вечером девочка самостоятельно накрыла стол в своей комнате и в счастливом предвкушении ожидала прихода мамы. Она почти не отводила глаз от шкатулки, лежащей на трюмо, словно боясь, что та исчезнет, часто вскакивала и меняла положение подарка, пытаясь найти самое подходящее место. Когда Санма решила, что все же лучше шкатулка смотрится на трюмо, девочку взволновал лиловый бант, украшающий крышку, и потому она постоянно поправляла то один, то другой завиток и тут же прыгала обратно на стул, боясь, что мама сейчас появится. Несколько палов она сидела спокойно, а потом волшебнице пришла в голову замечательная идея. Нужно вырезать на шкатулке свое имя! Пусть всегда, когда мама будет брать ее в руки, она видела имя Санмы.

Осторожно, боясь даже дышать, девочка вырезала маленькими ножничками свое имя и отступила, чтобы оценить свою работу. Увидев результат, Санма едва не расплакалась. Получилось ужасно!

— Ты глупая, глупая, — разозлилась девочка на себя, но вдруг вспомнила Креда и его слова о том, что для мамы важна она сама, что заставило ее успокоиться. — Тебя не возможно не любить, — прошептала Санма и растроганно всхлипнула.

Но вскоре счастье омрачилось и сменилось тревогой, а затем и печалью. Проходил гарт за гартом, а затем и мирт за миртом, а мама все так и не приходила. Часто случалось, что Юлэара задерживалась, но никогда так надолго. В этот раз что-то было иначе.

— Мама не придет, — самовольно произнесли губы Санмы, после чего девочка со страхом зажала рот ладошками и отрицательно затола головой. — Придет. Придет. Мама придет. Я для нее самое особенное! Самое важное!

Когда на небе появилась Тала, Санма была вынуждена признать, что больше обманывать себя не имеет смысла. Мама больше не придет. Злость обрушилась на ни в чем не повинную шкатулку и, схватив ту, девочка со всех сил бросила ею об пол. Крышка отлетела на несколько торргов и громко ударилась о ножку шкафа.

Больше не желая находиться в этой комнате, Санма бросилась прочь. Даже не задумываясь, куда бежит, девочка влетела в комнату Креда и испуганно застыла посреди комнаты. Мальчик как обычно уснул за одной из своих заумных книг. Отики шаловливо гонялись по комнате, догоняя друг друга, отчего на стенах играл причудливый фейерверк.

Санма осторожно опустилась на краешек кровати. Она совершенно не собиралась будить брата, просто хотела побыть рядом с тем, кто по-настоящему любит ее. Но Кред выглядел так смешно, обнимающим книгу, нерак которой возмущенно попискивал из-за подобного недостойного отношения к источнику знаний, что невольно девочка засмеялась. Испуганный Кред резко проснулся, и вместе с книгой упал на пол, сонно повторяя:

— Что? Что случилось? Это гномы, да? Они захватили замок?

В комнату вбежала возмущенная дэрати Инад, разбуженная шумом. Торопливо нацепленные очки косо висели на носу, но руки как обычно были уперты в бока, а брови уже возмущенно сведены на переносице.

Казалось бы, Санма должна испугаться, но вместо этого она засмеялась еще веселее и, вскочив с кровати, с разбегу обняла дэрати Инад, едва не сбив тетушку с ног.

— Нет, это я люблю вас больше всех.

Санма вновь открыла глаза и вернулась к реальности, осознав, что беспрерывно повторяет имя Креда.

— Я спасу тебя, дорогой. Подожди немного. Я должна только справиться сегодня. Должна уничтожить нашего врага.

Санма с нежностью прижала шкатулку к сердцу. Странно, но вместо того, чтобы принести ей воспоминания о Юлэаре, шкатулка напомнила ей о Креде и счастье, которое волшебнице принесла семья Гресс. Санма никогда не признавалась себе, но среди всех братьев и сестер она всегда больше всех любила Креда, едва не боготворила его.

На следующий день Кред починил шкатулку и, как обычно, убедил Санму в том, что девочка сделала поспешные выводы. Он обещал, что Юлэара вернется, что в этот раз она просто не смогла прийти по какой-то важной причине, но никак не потому что не любит Санму. Волшебница до сих пор не знала, думал ли Кред так на самом деле или просто пытался защитить сестру от боли. Но ему удалось. Санма до сих пор верила в его слова и знала, что Юлэара любила ее и, возможно, любит сейчас, пусть так больше и не пришла.

Санма после всего несколько раз открывала шкатулку, не желая бередить воспоминания. В шкатулке и сейчас лежала стопка писем, уже давно пожелтевших от времени. С того дня, Санма не написала больше ни одного письма. Она бывало и хотела, но затем останавливала себя. Зачем писать тому, кто никогда не сможет прочесть и строчки?

Медленно, уже в настоящем, Санма подняла крышку шкатулки. Ее лицо осветил мягкий белый свет, и волшебница с большой нежностью вынула аккуратно перевязанную голубой ленточкой прядь серебристо-белых локонов. С улыбкой она вспомнила, как часто в детстве переживала от того, что ее волосы не столь же красивы, как у мамы. Несмотря на то, что цвет был одинаков, волосы Юлэары казались совершенной иными, они сверкали как драгоценные камни, излучали волшебство.

Санма поднесла волосы к носу и вдохнула дивный аромат. Женщина не могла определить, что это за запах, но почему-то ей всегда казалось, что так может пахнуть только луна. Возможно поэтому, когда в детстве Санма еще жила с Юлэарой, то думала, что ее мама — луна.

— Ну что ж, Луаний, она свяжет нас. Любовь мамы приведет меня к тебе, моя привести не может. Ее попросту никогда не было.

Бережно Санма разделила волосы на две части, первую отложила, а второй осторожно перевязала лезвие ножа.

— Теперь осталось самое легкое, — с грустной усмешкой проговорила Санма. — Самое сильное воспоминание о тебе. Счастливых воспоминаний мне узнать не удалось, поэтому остаются лишь несчастные. Даже на эти ты поскупился, ввиду отсутствия в моей жизни, но это только к радости.

Сделав глубокий вдох, Санма прижала лезвие к левой ладони и, надавив на кожу, сжала пальцы в кулак. Теплая кровь окрасила лезвие ножа, но женщина попыталась отгородиться от боли и, закрыв глаза, мысленно вернулась в то далекое воспоминание, что много раз пыталась стереть из памяти.

— Халафт глос! — прошептала волшебница слова заклинания и почувствовала, как медленно тает опора под ногами, отпуская Санма в мир ее детских кошмаров.

Только благодаря магии Санма могла помнить события той далекой ночи, но даже и без, в памяти ее до сих были живы последние слова Луания и страх Юлэары.

Санма была не намного старше Тенаса, когда Юлэара решила показать ее Луанию, хотя тот отказался от ребенка едва узнав, что нимфа беременна. Юлэара не могла поверить в его отказ, она была уверена, что увидев дочь Луаний поймет, как ошибался. На самом же деле, единственной, кто всегда ошибался — была сама нимфа.

Маленькая Санма чувствовала, как дрожат руки Юлэары, прижимающие ее к груди и это пугало девочку. Санма хныкала, ей было страшно. Несколько раз начинала плакать, но мама просила ее успокоиться и девочка послушно замолкала. Вокруг было темно и холодно. Голые, кривые деревья клонили свои ветви к Санме, и она прятала лицо, прижимаясь к матери еще крепче. Девочка всматривалась в лицо матери, ища в нем защиты, но в глазах Юлэары стоял не меньший страх, а дивные волосы, которые так любила девочка сейчас выглядели какими-то бесцветными, волшебный блеск исчез, сменившись холодной седой блеклостью.

Громкий скрип огласил ночь и, осторожно повернув голову, девочка увидела высокое серое здание, среди тонких шпилей которого проглядывалась луна. Страшный волшебник, держащий в руках короткий нож, неспешной походкой прошел в приоткрытые ворота и, нависнув над съежившейся Юлэарой, спросил:

— Что нужно, вшивая?

Женщина задрожала еще сильнее и почувствовавшая это Санма закричала.

— Тише, дорогая, тише...

— Заткни ей рот, — выплюнул страж.

Юлэара испуганно отступила на несколько шагов и это вызвало насмешливый оскал у волшебника.

— Тише, золотко, — попросила она, целуя Санму.

Но девочка не хотела молчать все здесь пугало ее, особенно страшный волшебник.

— Я же сказал закрой ей рот!

— Простите, ей страшно. Здесь так холодно. Я Юлэара... Мне нужно увидеть герцога Луания.

Страж удивленно посмотрел на Юлэару, а потом так весело рассмеялся, что женщина отступила еще на несколько шагов. Но волшебник одним прыжком оказался рядом и, схватив ее за плечо, сильно тряхнул:

— Что ты сказала? Увидеть герцога Луания?

Нимфа испуганно вскрикнула, но затем сглотнув, вновь проговорила:

— Вы только скажите ему. Луаний с радостью меня примет.

— Луаний? — выкрикнул страж и с размаху ударил Юлэару по лицу.

Женщина, не ожидавшая такого, оступилась. Санма выпала у нее из рук и больно стукнулась затылком о булыжники, дорожкой ведущие к воротам. Одеяльце, в которое она была укутана, распахнулось, и детская кожа покрылась мурашками холода.

— Доченька, — со слезами бросилась к ней Юлэара, но в этот момент страж схватил ее за волосы, вынуждая остановиться. — Но моя дочь...

Страж плотоядно облизал губы.

— Ему она не нужна, а вот тебя красавица хозяин будет рад увидеть. Так что прошу, — волшебник приставил нож к горлу женщины. — Ты же хотела его видеть, вот и увидишь.

Не отпуская волос Юлэары, страж поволок ее к воротам.

— Но моя дочь! Это же дочь герцога!

Но волшебник остался холоден к ее словам.

Санма плакала и кричала так сильно, что вскоре охрипла закашлялась. Но, кажется, все забыли о ней. Голос Юлэары становился все тише, пока совсем не стих. Неясные на фоне ночи силуэты нимфы и стража исчезли за огромными дверьми здания. Мама бросила ее.

Холод камней проникал в тело девочки, сковывая ее ледяными объятьями. Санма кричала и кричала, но никто не отзывался на детский плач. Ветер резкими порывами бросал ей в лицо листья и песок, а ветки-руки тянулись к ней, словно хищник к своей жертве.

Когда перед ее взором возникло перепуганное лицо рыжеволосого мальчика, не более пяти торов, Санма уже не могла даже закричать от страха и только захлебываясь слезами. Но мальчик не собирался обижать ее, наоборот запел какую-то детсткую песенку и, завернув в одеяло, приласкал. Его худые ручки дрожали под весом Санмы, и мальчик сел у дерева, прижавшись спиной к грубому стволу.

— Не бойся, я не отдам тебя этим злым волсебникам. Они заблали твою маму, да? Мою маму они тоже заблали. Теперь мы с папой остались одни. Я плихозу сюда каждый вечер, жду маму, но ее нет. Я так боюсь, что она не велнется, — по бледным впалым щекам побежали слезы. — Я боюсь, что злой гелцог убил ее.

— Что это ты делаешь, гаденыш? — грозный голос застал мальчика врасплох. Узнав того, кому принадлежит этот голос, Санма вновь расплакалась, а мальчик вжался в дерево, не смея сдвинуться с места.

Тот же страж, что прежде увел Юлэару, теперь стоял, направив нож мальчику в лицо.

— Плостите, — задыхаясь от страха, попытался объяснить последний, — но она плакала. Ей было холодно...

— Я же сказал тебе больше не приходить, маленький гаденыш! — прошипел волшебник и, приложив лезвие к бледной щеке мальчика, стал водить, вырисовывая разные фигуры. — Я лично перерезал ей горло. Крикливая была мерзавка... но красивая.

Мальчик пытался храбриться, но слезы градом побежали из глаз:

— Нет! Вы не могли убить мою мамочку!

Но страж лишь хохотнул в ответ на слезы мальчика. Волшебнику доставляли удовольствие его страдания.

— Пожалуста, велните мою мамочку.

— Ты знаешь, что я могу перерезать горло и тебе. Одно касание ножа и ты снова увидишь свою мамочку, — страж перевел нож на тонкую шею мальчика и приставил острие к ямочке под кадыком. — Вгоню нож тебе в шею по самую рукоять. Больше не будет ни голода, ни слез.

— Плошу вас, не убивайте меня. Мой отец... Пожалуста, отпустите меня.

Волшебник как-то задумчиво улыбнулся и прочертил ножом дорожку от горла мальчика к сердцу:

— Как громко оно бьется. Вот-вот выскочит. Ну ладно, сегодня я добрый, можешь идти.

Мальчик осторожно поднялся, не отводя глаз от ножа, все так же направленного ему в сердце. Прижимая дрожащими ручонками Санму к худенькой груди, он стал отступать к лесу, но страж насмешливо улыбнулся, обнажив белые заостренные зубы, и отрицательно помахал ножом.

— Нет, эта малявка останется здесь. Будь хорошим мальчиком, отдай ее и уходи.

Мальчик замотал головой, все также продолжая отступать.

— Нет, плошу вас, не тлогайте ее. Отдайте девочку мне, пожалуста. Мы с отцом позаботимся о ней. Вы ведь не отдадите ее маму. Пожалуста, позвольте мне забрать малышку.

Вместо ответа, страж громко хохотнул, а затем резким движением бросил нож. Глаза мальчика даже не успели отразить страха или боли, а так и застыли с выражением мольбы. С глухим стуком он упал, но руки все также продолжали прижимать к себе Санму, защищая.

— Растом раньше, растом позже, — почти философски пожал плечами страж, и присев перед воансом вырвал нож из кровоточащей раны. — Глупая любовь. Она приводит только к смерти и гибели, — вытерев нож об одеяльце Санмы, он, наконец, взглянул на девочку. — Ну что ж, милашка, папочка захотел увидеть тебя, — засунув нож за пояс, волшебник подхватил одеяло за два конца и куда-то понес Санму. — Предупреждаю тебя, лучше не ори, хозяин очень не любит подобного. Не думаю, что мама хотела бы видеть на твоей шейке отметину подобную той, что я оставил надоедливому крысенку.

Что именно подействовало на ребенка, теперь не могла даже сказать сама Санма, но больше не одной слезинки не пролилось из ее глаз. Темный дом встретил девочку зловещими видениями и звуками, но она все так же молчала и только неотрывно со страхом следила за стражем, пока он не внес Санму в полутемный каменный зал.

— Вот она, хозяин, — сообщил волшебник и, бросив девочку на пол, подтолкнул ногой, отчего Санма проскользнула по гладкому полу к самим ногам герцога Луания.

— Нет! Санма! — в отчаянии закричала Юлэара. Женщина хотела кинуться к ребенку, но ее держали два стража, и поэтому Юлэаре оставалось только беспомощно следить за происходящим. — Луаний, прошу тебя, пожалей ее. Это же твоя дочь! Твоя кровь!

Герцог заинтересованно посмотрел на Юлэару и задумчиво повел головой.

— Моя кровь? — хмыкнул он и перевел взгляд на девочку у своих ног. — Моя дочь?

Черные глаза скользнули по детскому личику, с интересом рассматривая его черты, пока не встретились со своим отображением — другими черными глазами. Две пары глаз неотрывно смотрели друг на друга. Девочка словно понимая, кто это и чувствуя родственную близость, с интересом всматривалась в мужское лицо и что-то шептала.

— Хм, — губы Луания раскрылись в загадочной хищной улыбке. — Моя дочь, ты права.

Вот он тот самый момент, который и был нужен взрослой Санме. Луаний подал нить, и женщине оставалось только с ее помощью соединить прошлое и настоящее. Собравшись с силами, она прошептала:

— Отец.

Холодная и обжигающая нить обвила ее сердце. Ненавистная нить родства связала волшебницу с темным магом и Санма поспешно выдохнула слова заклятия:

— Тэласэ ли, отец.

Воспоминание все так же продолжало свой ход. Глазами маленькой Санмы, женщина пытливо всматривалась в герцога, и поэтому не сразу осознала, что переместилась в какой-то странный туманный коридор. Понемногу исчезли очертания темного зала, растворилась в тумане Юлэара, стражи, исчезло все, кроме Луания. Он изменился, время и его не оставило без своего отпечатка, добавив тонких, а где и глубоких морщин, слегка посеребрив волосы, и навсегда изменив глаза. Больше они не были отражением Санмы, став ядовито-желтыми, мерзкими, пугающими.

И теперь эти глаза с насмешкой смотрели на волшебницу.

Луаний совершенно не удивился случившемуся, казалось, он знал, что Санма должна прийти. А потому с нескрываемым интересом рассматривал свою дочь, как в том детском воспоминании и чему-то удовлетворенно усмехался.

Санма не могла сдвинуться с места, его взгляд точно пригвоздил ее к мерцающему, туманному полу. Страшные желтые глаза проникали в самое сердце.

— Странное место ты выбрала для нашей долгожданной встречи. Тебе не кажется? Мир чувств.

Санма обвела взглядом туманный коридор и с удивлением осознала, что это одно из воплощений комнаты веселья. То воплощение, что жило в голове Санмы и сейчас вплеталось в мир чувств, где сталкивалось с чувствами темного мага. Туманный коридор был полон злости, ненависти и боли. На миг Санма даже подумала, что вновь оказалась в детстве, но тут же отогнала воспоминания, боясь, что они ослабят ее.

— Это мое отношение к тебе. Моя ненависть и пустота.

Темный маг заинтересованно огляделся, а затем удовлетворенно улыбнулся.

— Ненависть. Мне приятно осознавать, что я вызываю в тебе такое сильное чувство, — насмешка мага пронзила туман яркими бликами и Санма невольно поежилась.

Слова Луания сбили волшебницу с толку. Нет, она не ожидала, что он почувствует раскаяние или печаль, но удовольствие?.. Санма ощутила, как отвращение смывает все прежние чувства и туман тут же окрасился гадким болотно-грязным цветом.

— Теперь я чувствую только отвращение.

— Хм... Интересно. Отвращение. Мне это знакомо. Это же чувство ты вызвала во мне во время нашего знакомства.

— Интересно, — подражая ему, протянула женщина, не позволяя словам Луания задеть себя. — Неужели надеешься поразить меня такими подробностями? От тебя я другого и не ожидала.

Темный маг весело засмеялся, отчего Санме показалось, что она жалкий комар, который пытается противостоять огромной лягушке.

— А ты стала красавицей. Вся в мать.

— Не смей говорить о ней! — все таки не выдержала Санма, понимая, что ведет себя как ребенок. — Ты недостоин даже упоминать о ней.

— Неужели? Скажи, Санма, как тебе сознавать, что Юлэара всегда любила меня больше, чем тебя?

Эти слова заставили Санму пошатнуться. Она никогда не позволяла подобным мыслям омрачать память о маме, но всегда знала, что это правда. Луания Юлэара никогда бы не бросила, как бросила ее, Санму.

— Мне все равно, — солгала она, с вызовом смотря в змеиные глаза.

— Врать не хорошо, — поцокал языком Луаний. — Разве тебя не научили этой простой истине?

Санма не ответила. Хотя темный маг и не ждал. Вместо этого сделал несколько шагов по направлению к волшебнице и внимательно всмотрелся в ее лицо.

— Ты взяла мои глаза, — самодовольно усмехнулся.

— Это не так. Я унаследовала глаза моего настоящего отца. Фарпа.

— Не обманывайся, дорогая. Я узнаю себя в твоих глазах. Фарп был слабаком. Пусть и умным, но все равно слабаком. И славы своей добился лишь благодаря жертвам других. В твоих же глазах я вижу ненависть, ярость, отвращение, злость. На мир. На меня. Фарп не был способен на подобное. На такие чувства, такие поступки.

— Дядюшка любил тебя.

— Любил? Возможно. Но знаешь ли ты, что это он убил меня? По крайней мере, попытался. Как всегда не своими руками. Он послал ко мне своих цепных собак.

Санма была поражена и не пыталась этого скрыть. Туман окрасился стальным цветом.

— Он поступил правильно, — между тем продолжил Луаний. — Для спокойствия Эйвелиса я должен был умереть. Обязанность правителя страны уничтожать врагов, опасных для его государства. Но братец совершил ошибку. Фарп должен был убить меня самолично. Но был слишком труслив. Не мог решиться лишить жизни своего брата. Слишком труслив и самонадеян. Фарп виноват в том, что теперь я заберу Эйвелис, в смерти Мэдвиса, в будущей смерти Тенаса. Он создал меня. Благодаря ему, теперь я понимаю, что если бы тогда попытался захватить власть, то потерпел бы крах. Но Фарп подарил мне нужное время, чтобы я собрал знания и скопил силы. Фарп оказался редким глупцом. Тот единственный уцелевший волшебник, принесший в подарок императору 'мою смерть', был моим посланником. Именно он и был настоящим подарком для Фарпа, врагом в его окружении, которому моей братец простодушно доверял многие тайны.

Санма с неверием слушала темного мага, и ей казалось, что она летит в пропасть.

— Но зачем мы будем говорить о прошлом? — веселая улыбка мага отрезвила Санму. — Цель нашей долгожданной встречи заслуживает не меньшего внимания. Я уже несколько дней ждал тебя и вот это свершилось.

— Ты знал, что я приду, тогда тебе должно быть известно и почему я пришла.

Темный маг хмыкнул и, отвернувшись, стал блуждать по туманному коридору, будто пытаясь прочитать через магию мысли Санмы.

— Ну, не обнять же старика, ведь так? От такой грубой дочери подобного и не дождешься. Ты хочешь убить меня, — не затягивая с шуткой, просто ответил Луаний и его тон был таким, словно на жизнь темного мага посягал беспомощный ребенок, но никак не сильный противник.

Слова Луания невольно стали приказом, потому что туман в тот же миг обратился кровавым цветом. Санма даже почувствовала страх, осознав всю силу своего желания убить Луания. Неужели это его наследние сейчас раскрылось в волшебнице?

— Ты уже чувствуешь мою кровь?

Санма испытала такое отвращение, что по кровавому туману тут же прошли болотные борозды.

— Я не ты! — вскричала она, пусть это и выглядело как попытка слепого доказать, что он не слеп. — Я не испытываю удовольствия от смерти и боли! Ты угрожаешь моим близким, и я должна тебя остановить.

— Надеюсь, ты не себя в этом убеждаешь?

— Я никогда не стану такой, как ты. Моя семья, тетя Инад, дядя Фарп научили меня жизни. Мои ценности иные. Это любовь и долг. Не жажда власти, не жажда смерти.

— Они оказались плохими учителями. Твои мысли и чувства расходятся с желаниями. Санма, дорогая, — голос Луания был мягким, почти ласковым, будто и вправду отец говорит с обожаемой дочерью. — Ты хочешь убить меня, заставить почувствовать всю боль. Боль большую, чем та, что я причинил и тебя, и Юлэаре. Санма, ты хочешь моей крови, чтобы она смыла твои страдания, твою вину из-за смерти Мэдвиса. Твои желания не благородная цель. Ты хочешь мести.

Санма хотела возразить, но осознала, что Луаний прав. Пусть так, пусть она желает мести, пусть хочет омыть себя, избавиться от тяжести. Она должна убить темного мага, чтобы отомстить за прошлое, но тем самым Санма спасет и будущее.

— Ты прав. Я больше не буду отрицать. Я хочу мести. Но не для Юлэары. А для себя и для Мэдвиса. Мама могла сама себя спасти, это ее ошибки, ее боль, но я и Мэдвис — невинные жертвы. Ты должен ответить за то, что сделал с нами.

В ответ Луаний только улыбнулся.

— Это мир моих чувств, мир моих мыслей, моих воспоминаний, — прошипела Санма, — и я сделаю с тобой все, что захочу. Моей ненависти хватит, что убить тебя.

— Не будь так наивна. В твоих мыслях я все еще твой отец и все может обернуться совершенно иначе. Ты и сама знаешь, как опасны бывают воспоминания.

Санма взмахнула руками и черный дым смерти, сорвавшись с ее ладоней, полетел в сторону Луания. В нем были ненависть и боль волшебницы, дым искрился силой и могуществом.

Но внезапно путь 'смерти' преградила тонкая женская фигурка и Санма испуганно вскрикнула:

— Мама!

Женщина не видела дочь, грустно смотрела куда-то в пустоту, а потом неожиданно упала на колени:

— Прошу тебя, любимый, не будь так жесток. Ты нужен мне. Нужен Санме. Ты все для меня...

Услышав унизительные мольбы матери, Санма почувствовала, как гаснет ее сила, горящая на кончиках пальцев, и вместо того, чтобы убить, черный дым лишь всколыхнул полы мантии темного мага, а после безвольно растаял.

Сдавленный смешок сорвался с тонких губ Луания:

— Больно? Знаю, больно. Юлэара всегда была слабым ничтожеством. Я был всем для нее. Но кем или чем была ты?

— Не говори больше о ней! Ты не имеешь права. Мама так любила тебя. Как ты мог бросить ее?

Как ответ, между ними вновь возникло видение Юлэары:

— Луаний, ведь я родила ее для тебя! Зачем?.. Без тебя?.. Санма — наша дочь!

Волшебница почувствовала слезы на кончиках ресниц, но удивительно спокойной рукой утерла их, стараясь не обращать внимание на насмешку и презрение, что светились в глазах темного мага и, как в зеркале, отображались в волшебном тумане. Все эти годы, все воспоминания были ложью? Неужели Юлэара совершенно не любила ее? Неужели Санма никогда не была ей нужна?

Пытаясь взять себя в руки, женщина тряхнула головой. Она больше не маленькая девочка. Темный маг умышленно терзает Санму, играет на ее боли. Но она здесь не для того, чтобы вспоминать старые обиды. Она здесь, чтобы уничтожить Луания.

Протянув руку, Санма нащупала на столе, стоящем в реальном мире, флаконы с зельем. Когда волшебница стиснула их в ладонях, они тут же отразились в мире чувств, и Санма, не теряя ни мгновения, бросила первым зельем в Луания. Но темный маг лениво вскинул руку и оно взорвалось, не успев преодолеть и половины расстояния. Санма стала забрасывать его остальными зельями, надеясь, что хотя бы одно сможет пробить защиту и поразить Луания. Но темный маг отбивал их так легко, словно это была не великая магия, а чары воанс.

— Ты слишком слаба, — безмятежный голос темного мага еще больше напугал Санму. — Понадеялась, что сможешь самостоятельно убить меня. Хотела стать великой спасительницей. Хотела отомстить. Но ты найдешь здесь только свою смерть и ничего больше.

Маг взмахнул сильной рукой и к Санме метнулся сизый дым. Заклятие еще не было сформировано, потому волшебница не могла создать ответные чары и, когда из дыма вырвался огромный черный волк, не успела защититься. Волк толкнул ее когтистыми лапами и женщина полетела сквозь марево туманного коридора в черную пропасть. Острые клыки были у самого ее лица, едко-желтые глаза угрожающе смотрели в ее глаза.

— Луаний...

Волк зарычал, а затем резкими движениями лап вспорол какой-то знак на ее груди и животе. Было так больно, что Санма даже не смогла вскрикнуть. Волк же дико взвыл. Визг темного мага проникал в само ее естество и словно протыкал тело ядовитыми иглами. Санма чувствовала как что-то страшное и черное накрывает ее, пытаясь унести с собой.

Это был клич смерти. Луаний призывал ее.

Санма созвала всю свою силу, вернее те крохотные осколки, свои воспоминания, страдания и, вскричав подобно волку, ворвалась рукой ему в грудь. Ее пальцы сомкнулись на бешенно стучавшем сердце.

Но прежде чем успела исполнить возмездие, Санма вновь оказалась в туманном коридоре. Напротив нее стоял темный маг. Он был зол, тяжело дышал.

Рана Санмы горела огнем, кровь струилась по груди, животу, ногам и летела в далекую пропасть, в которой едва не исчезла сама волшебница.

Луаний не был ранен, ведь волк являлся лишь его магической проекцией, но капельки пота, мерцавшие на хмуром лбу, и мертвенно бледный цвет лица указывали, что и для него их сражение не прошло бесследно.

— Олсеро! — крик Луания заполонил все вокруг, прокрался в туман чувств, окрасил его черным цветом смерти, а после проник и в тело Санмы, ядовитой болью отозвавшись в ране.

Со смирением волшебница следила за тем, как движется к ней дым смерти. Она уже ничего не могла изменить, волшебство едва теплилось в ней, сил едва хватало, чтобы стоять на ногах. Осталось только покориться...

Рука Санмы нащупала что-то твердое и холодное, пальцы судорожно стиснули гладкую ручку, и перед взором Санмы возник нож, перевязанный сверкающими волосами Юлэары.

Вот оно спасение! Любовь Юлэары и боль страданий Санмы.

Больше интуитивно, чем осознанно, Санма выставила перед собой нож, и он разрезал пополам черный дым смерти. Заклятие обогнуло женщину с двух сторон, но все же задело плечи и руки. Кожа покрылась черными язвенными бороздами, а кусочки горелой шелковой ткани с рукавов, въелись в нее, только усиливая боль.

Воспользовавшись удивлением темного мага, Санма метнула нож. И с ужасом наблюдала, как тот по самую ручку вошел в горло Луания. Точно так же, как когда-то в ее воспоминании.

Маг издал хриплый крик. Его рука потянулась к ножу, но прежде чем Луаний успел вырвать его, блестящие нити волос Юлэары соскользнув с лезвия, обвили его горло удушающими объятьями. Из ножа вырвались маревые тени воспоминаний и накинулись на темного мага, точно дикие и голодные звери на жертву.

— Шша, — прошептала Санма и в следующий миг увидела лица Оданы и тетушки Инад.

Она сумела вернуться в реальность, но и здесь ее не покидала боль. Волшебница умирала.

— Санма, дорогая, — вскрикнула дэрати Инад. — Ты вернулась.

— Тттет...ттеттушка, — заикаясь, но выговорила Санма.

— Молчи... Береги силы.

— Ннн...ннет. Тте...темный ммаг... Эттт...этто Лл... это Луаний.

После, Санма наконец-то позволила себе провалиться в забытье, но вместо темноты перед ее глазами возник Луаний, а она вновь стала малышкой, которую с интересом рассматривал волшебник.

— Моя дочь, ты права.

— Луаний, — не веря своему счастью, выдохнула Юлэара. — Да. Наше дитя. Наша дочь.

Волшебник с какой-то странной улыбкой посмотрел на Юлэару, а затем снова на Санму. Черные глаза на миг блеснули желтым огнем.

— Но мне не нужен этот выродок.

В этот самый миг, кто-то схватил Санму за обожженные смертью плечи, и утащил в серые клубы тумана...


* * *

*

Фэналин проснулась очень рано, почти что с Талой, но чувствовала себя на удивление хорошо, пусть и проспала не более двух миртов. Казалось бы, волшебница должна сейчас злиться, кричать, но на самом деле вчерашняя ссора наоборот принесла какое-то странное умиротворение и поставила точку в ее терзаниях. Теперь, Фэналин знала, что в том волшебнике, который на балу отказался от своей дочери, не осталось ничего от ее отца. Но и ниточки, что может заставить его вернуться к себе настоящему, тоже не осталось. Граф самолично ее уничтожил. Фэналин пугало другое. То, что власть Зотны распространялась теперь и на братьев. Девушка даже боялась представить, что то же самое произошло с бабушкой и дядей Ордарком. Они оставались единственной надеждой для волшебницы. Если от нее отвернутся и они, как тогда Фэналин сумеет все исправить?

Волшебница отправила служанку, не желая терпеть сейчас рядом чье-либо присутствие, неспешно умылась холодной водой, наслаждаясь чувством свежести, что она дарила. Облачившись в свободное домашнее платье, с равнодушием обвела взглядом медный поднос, уставленный блюдцами с едой, пузатый чайничек, с тонким рисунком на белом боку, небольшую чашку ему в пару и хрустальный графин с ее любимым тафом. Налив себе полный бокал тафа, Фэналин медленно выпила сладковатую жидкость до последней капли.

— Нуара, — задумчиво прошептала баронесса, прикусив уголок граненой чаши бокала. — Может?..

Фэналин поспешно поставила бокал на стол, кажется, он упал, покатился, но не разбился, и выскочила из комнаты. Дверь хлопнула громко, и девушка зашипела на себя, но кажется, никто не проснулся, по-крайней мере было тихо. Волшебница пересекла коридор и постучала в двери Нуары, после еще раз, пока по ту сторону не послышался недовольный девичий голос. Двери резко отворились, и в проеме показалось заспанное сердитое лицо волшебницы.

— Доброе утро, — несколько наигранно проворковала Фэналин. — Мир уже давно цветет и поет, а ты все еще спишь.

— Доброй ночи, — зевнула дочь императрицы, кажется, позабыв, что этикету положено прикрывать рот ладонью.

— Ты впустишь меня? Это некрасиво держать гостей на пороге.

Нуара поджала губы, всем своим видом выказывая, что совершенно не рада подобным гостям, но все же отступила в сторону, пропуская Фэналин.

— Нуара, мне нужна твоя помощь, — уже серьезно проговорила Фэналин. Ее взгляд остановился на портрете императора, задумчивое лицо которого освещала свеча. Фигурка Плачущей Шаргории все так же стояла рядом, будто защищая императора. — Помоги мне, пожалуйста, вернуть моего отца.

Нуара выглядела встревоженной.

— Но... Но как я могу помочь?

— Погадай мне. Я должна узнать ответ на свой вопрос.

Нуара задумалась на миг, а после кивнула:

— Если мое гадание поможет.

— На счет Риазы ты оказалась права, так почему здесь можешь ошибиться?

Дочь императрицы с грустью улыбнулась.

— Лучше бы я ошиблась.

Фэналин ответила ей сочувствующей улыбкой, но решила промолчать. Утешающие слова редко помогают, наоборот, чаще только бередят рану. Да и что она могла сказать, подруга детства была права.

— Возьми в ящике лист и рубус, — сказала Нуара, поведя плечами, сбрасывая оцепенение, и принялась освобождать стол для гадания. — Напиши свой вопрос.

Пока Фэналин доставала письменные принадлежности, Нуара вызвала волшебные шахматы и вскоре на огсовой доске уже нетерпеливо вздрагивали две воинствующие армии.

— Готово? — спросила она и когда Фэналин кивнула, уселась за стол. — Тогда приступим. Опусти лист в центр доски и прочитай свой вопрос.

Девушка занесла руку над шахматной доской и со злостью заметила, что она дрожит:

— Как освободить отца от чар богини Аорриллы и моей мачехи Зотны?

— Я не знаю, какими из шахматных фигур будете вы с граф с графиней. Просто нужно следить за игрой и главные лица проявят себя сами, — объяснила Нуара, в то время как белая пешка сделала первый ход своей армии, шагнув на две клетки от короля. Черная пешка тут же сделала ответный, но принадлежал он защитнице королевы, которая стала под бой сопернице. Белая фигура на мгновение задумалась, решая не ловушка ли это, но после резким ударом копья сокрушила противницу, заняла ее место и направила оружие в сторону королевы.

Фэналин напряженно следила за происходящим, сцепив руки на коленях и, осознав это, вытерла покрывшиеся испариной ладони о юбку, зло фыркнув.

Угроза белой пешки была недолгой, черная королева с диким криком столкнула убитую фигуру и гордо выпрямилась на светлой клетке. Конь белых тот же час бросился атаковать королеву. Ферзь не собиралась бежать, легким грациозным прыжком она отступила на один косой ход, встав напротив короля войска-противника. Бесстрашный отважный офицер закрыл собой короля, приняв на себя угрозу черной королевы. Тот же час на помощь своей королеве бросились кони, но и белые, не страшась сражения, грозно наступали, стремясь занять центр боевого поля и если не уничтожить, то хотя бы оттеснить недруга. Черная королева же не теряла ни единого шанса поставить конец войне и белому королю.

— Это Зотна, — с ненавистью следя за черной королевой, процедила Фэналин.

Как будто услышав слова девушки, или может так и есть, королева подняла свою головку и угрожающе взмахнула мечом.

— А где мой отец, Нуара? Он белый, да? Не зря же Зотна так охотиться за ним.

— Да, это он. Но, мне кажется, здесь не все так просто. Волшебные шахматы воссоздают реальность, а в реальности твой отец...

— Черный, — закончила фразу баронесса, когда волшебница угрюмо замолчала.

Нуара бросила на Фэналин тревожный взгляд, но все же кивнула.

— Потому и шахматы должны отобразить это. Ситуация изображена двояко, реальность переплетается с чувствами, борьбой твоего отца. Я думаю, что здесь оба короля — граф Иревд. Белый — прежний граф, черная королева еще не пленила его своей магией, а вот черный — отражение настоящего.

— А где я?

— Пока не знаю. Ты еще не вступила в игру или пока держишься в тени.

Но вскоре Фэналин проявила себя. Обе девушки без труда распознали в белой туре с темной клетки дочь графа Иревда. Тура с агрессией ворвалась в бой, буквально снося все на своем пути. Подчас она совершала умные ходы, например, отвоевала у черной армии одного из коней, но чаще мешала своим же союзникам.

— Вижу, я представлена шахматами во всей своей красе.

Нуара разумно промолчала, но от Фэналин не укрылась быстрая улыбка, мелькнувшая на ее губах.

Тура наступала на черную королеву, словно не понимая, что в одиночку не сможет сразить фигуру такой силы. Храбрые белый конь и офицер, как могли, сдерживали натиск черных тур и ферзя, но силы были неравны. Белый король прятался за двумя пешками, испуганно постукивая зубами, а его противник, вальяжно выглядывая из-за спин своих стражей, следил за расчетливой игрой черной королевы и ее помощниц. Одна из черных тур все же нарушила продуманную стратегию глупым легкомысленным ходом и попалась в вилку коня, при этом поставив под угрозу и свою королеву, которая оказалась в опасности на другом конце ловушки. Тура была вынуждена принять смерть, но за ней вскоре последовал и белый офицер, пораженный мечом другой туры. Оставшийся белый конь отчаянно защищал своего короля и громко кричал, привлекая внимание белой туры, которая, почему-то внезапно изменив свою тактику, обездвижено, стояла в стороне и только с грустью следила, как враги пытаются уничтожить ее короля.

— Нуара, этого не может быть! Почему я не пытаюсь бороться? — разгневалась Фэналин, но императорская дочь осталась холодна к ее крикам.

— Ты хотела узнать ответ? Ты узнаешь его, просто следи за игрой. Шахматы покажут тебе правильный путь.

Белая тура не отозвалась на зов коня, и ему не оставалось иного, как в одиночку противостоять врагам. Пешки пытались помочь, но опасались бросить короля беззащитным, потому только и могли, что страховать коня. Неудивительно, что черным удалось пробиться. Не прошло и нескольких палов, а королева уже стояла перед белым королем, на месте холодно убитой пешки. Это был мат. Конец войны.

Но внезапно, нарушая все правила игры, белая тура бросилась к черному королю и, столкнув с белого квадрата стоявшую перед ним пешку, опустила под ноги врагу свой меч. Неужели она сдавалась, предавая свою армию?

Фэналин едва сдержалась от недовольного комментария, но промолчала, вовремя вспомнив, что обвинять Нуару в происходящем глупо и бесполезно.

Черный же король удивительно, но не поднял свое оружие, оставаясь стоять под шахом. Тогда, все так же продолжая угрожать белому королю, черная королева, скользнув по диагонали, резким взмахом меча рассекла пополам туру. Черные король и королева долго смотрели друг на друга, что-то важное решалось между ними, а затем, внезапно выхватив свой меч из ножен, король пронзил свою королеву в самое сердце. Шагнув на клетку, где прежде стоял ферзь, черный король обернулся лицом к своему белому отражению.

Шахматная доска вспыхнула алым волшебным огнем и исчезла, оставив удивленных ее ответом девушек.

— Я должна умереть, чтобы вернуть его? — еле слышно прошептала Фэналин.

Несколько мгновений Нуара молчала, обдумывая, что сказать, а потом взглянула в бледное лицо Фэналин.

— Ты должна понять ответ шахмат. Они указывают тебе путь, но обыграть его в жизни можешь только ты сама и устанавливать правила тоже будешь только ты. Воссоздай эту сцену правильно, тогда получишь решение.

Баронесса с сомнением покачала головой и поднялась с места.

— Спасибо за помощь.

Нуара вскочила с места и преградила ей путь.

— Не торопи время. Постой пока в стороне, события сами нагонят тебя, как и белую туру. Будущее предоставит тебе шанс. И тогда ты поймешь, что именно хотели сказать шахматы и как ты должна поступить. Сейчас, как и тура, ты должна дать событиям развиваться самим, а когда шанс будет на твоей стороне ты и сделаешь свой шаг. Пожалуйста, послушай меня.

Фэналин задумчиво посмотрела на девушку.

— Извини меня за все. Я очень сожалею о своих поступках. Я была плохой подругой.

Нуара только ласково улыбнулась.

— Обещай мне.

— Пусть это и будет трудно для меня, но я обещаю.

Глава 4

Золотые цветы

1-й день арка Медоцветия,

Cеверо-запад Акваи.

Глаза резали, словно были полны песка, а голова болела, точно кто-то монотонно пронзал ее острыми иглами. Дроак едва чувствовал свои ноги, но все равно продолжал упорно шагать вперед. Он не желал останавливаться. Правду говоря, он боялся останавливаться. Дроаку казалось, что Лоф где-то рядом, буквально за спиной и может нагнать в любое мгновение. Дроак не мог этого допустить. Он должен спешить.

Их небольшой отряд безостановочно шел уже второй день. Несмотря на просьбы Тиса, Дроак не соглашался на отдых и поэтому прошлую ночь они также провели в пути. Рекурт был не против, кроме того, что это был приказ хозяина, бессонная ночь не составляла ему труда, рекурт вообще не спал. Единственно, что интересовало его — охота. Он был прирожденным убийцей. Рекурт двигался с такой невероятной скоростью, что его очертания размывались и так тихо, будто и не касался земли, а летел по воздуху. Даже у быстроногих оленей не оставалось шанса спастись, рекурт точно молния обрушивался на жертву, когда она еще не успевала даже почувствовать угрозу. Он всегда держался впереди, осматривая дорогу и каждый раз, когда появлялся словно из ниоткуда, Дроак к своему недовольству пугался. Что уж говорить о Тисе, мальчик до смерти боялся рекурта и всякий раз при его появлении прятался за спину старшего волшебника. Рекурт был воплощением зла и, несмотря на то, что признал в Дроаке своего хозяина, елве все равно чувствовал, что слуга пытается освободиться от цепей и потому не ослаблял контроль. Дроак боялся, что если допустит слабину, тогда уже не сможет справиться с рекуртом.

Сзади послышался хруст ветки и тихий вскрик. Обернувшись, Дроак увидел, что Тис, споткнувшись о ветку, упал. Невольно юноша почувствовал, как в нем зарождается злость. Он злился на Тиса за то, что тот устал, за то, что не может идти, задерживает их, хотя должен понимать как они спешат, как важно им успеть оторваться от погони. Разве Тис не понимает, что они должны скрыться, не дать Лофу шанса догнать их?

Дроак помог Тису подняться. Мальчик ничего не сказал, но с такой мольбой взглянул на юношу, что и слов было не нужно.

— Тис, мы должны идти. Нельзя останавливаться. Сегодняшней ночью мы будем спать, но пока еще сумерки позволяют, нам нужно идти.

— Дроак, не сердись на меня, пожалуйста. Я не хотел тебя разочаровать, — прошептал Тис и Дроак почувствовал еще большую злость, но в этот раз она была обращена против него самого. Дроак же просто издевался над бедным мальчиком, заставляя Тиса бежать от его, Дроака, страхов! Нет, так больше не может продолжаться. Дроак свободен. И должен достойно сражаться за свою свободу, а не бежать, как жалкий трус.

— Ты прав, Тис. Нужно отдохнуть.

Мальчик сперва нерешительно взглянул на Дроака, но когда увидел в его лице подтверждение своих надежд, весело заулыбался.

— Рекурт, — прошептал Дроак и в тот же миг из-за деревьев выскочил прежде не замеченный слуга и приземлился у ног юноши.

— Хозяин.

— Ты чувствуешь кого-то? Врагов?

Рекурт прищурил глаза, будто выглядывая кого-то вдали, затем с шумом втянул воздух и, кажется, даже лизнул языком, пробуя на вкус.

— Нет. Никого. Но великая сила жаждет вас найти.

— Мой отец?

— Нет. Великая сила. Великий враг.

Дроак почувствовал страх. Рекурт не обманывал, ему не за чем и потому волшебнику стоит прислушаться. Но неужели у Дроака может быть еще один враг? Кому может он понадобиться?

Великий враг...

Великая сила...

— Прекрасно, значит сегодня со спокойным сердцем, мы можем поспать, — наигранно бодро известил всех Дроак. — А еще мы можем устроить пир. Рекурт, слови нам чего-нибудь. Вон та небольшая полянка, я думаю, прекрасно подойдет для нашего лагеря.

Два зайца медленно жарились на костре. Жир капал в огонь и с громким шипением сгорал, вызывая голодные стоны в желудках Тиса и Дроака. Мальчик беспрерывно крутился на месте, словно полагая, что так ускорит момент готовности. Рекурт сидел поодаль, около поваленного, вросшего в землю бурой корой дерева, и неотрывно смотрел на луну. Казалось, что между ними какая-то особая связь. Дроак осторожно наблюдал за ним, боясь нарушить эту дивную связь. Луна отображалась в белых глазах рекурта и будто оплетала его прозрачными световыми нитями. Вдруг рекурт насторожился, немного подался вперед, а после резким и невообразимым прыжком взлетел в воздух и оказался на одной из верхних веток ближней сосны. Рекурт осмотрелся и на миг встретился взглядом с Дроаком, который был не в состоянии отвести глаз. Что-то тихо, но пронзительно пропев, слуга прижался к гибкому стволу и будто растворился в серебристом свете луны.

— Дроак, заяц подгорел, — обиженно прошептал Тис, привлекая внимание юноши.

— Ой, точно. Прости, Тис, я задумался.

Мальчик с восторгом следил за тем, как Дроак разделывает зайца и наконец, дрожащими руками принял сочную, пусть и слегка горелую ножку, после чего с голодным стоном впился в нее короткими зубами. Удивительно, но Дроаку почему-то совершенно расхотелось есть. Но понимая, что его телу нужно восстановить силы, волшебник заставил себя немного поесть.

Уши сытого Тиса ярко загорелись, глаза начали слипаться, и Дроак, расстелив одеяло, уложил его спать. Почти в бессознательном состоянии мальчик растянулся на тонком одеяле и тут же уснул, изредка во сне довольно причмокивая губами и дергая ногой. Дроак же сложил мясо в сумку, убрал костер и тоже лег возле Тиса. Хотя он и ожидал, что заснет в тот же миг, сон совершенно не шел. Что-то не позволяло ему уснуть, тревожа и приводя в смятение. Это был не тот страх, что преследовал Дроака в последние два дня и даже не страх перед новым врагом, напророченным рекуртом. Это было что-то иное. Что-то непонятное, но от того еще более пугающее.

Юноша долго крутился на месте, пытаясь отгнать поток мыслей и страхов, пока не забился беспокойным сном. Сперва ему снились призраки, что огромной тучей неслись на дом Лофа, крики и ругань домочадцев и их гостей, звон посуды, волшебники, улепетывающие прямо через окна. Кажется, Дроак даже рассмеялся во сне. Но смех застыл на губах, когда сон изменился. Вокруг разверзлась черная бездна, бушующая, полная какой-то яростной, первобытной магии. А после возникли две неясные темные тени, будто создания самой этой бездный, ведь выростали прямо из нее. Они сражались между собой. Сражались разъяренно, не отступая, напоминая диких, ужасных тварей. Одна из теней все оказалась проворней и наконец поразила другую. Тень вскинула ветреные, темные крылья и исчезла в бездне.

А после раздался крик...

Юноша резко проснулся и, не понимая, кто кричит, вскочил. Обернувшись к Тису, он увидел страшную картину: в горло мальчику вцепилось какое-то существо. Сонный и едва видевший в темноте, Дроак не сразу смог разобрать, что это за зверь, но, уже бросившись на него, запоздало распознал рекурта. Поражаясь своим силам, волшебник оттолкнул того и с облегчением увидел, что рекурт еще не успел причинить мальчику вред. На шее Тиса было всего несколько царапин и кровоподтеков. Прошипев что-то незаборчивое даже для самого себя, Дроак наступил ногой рекурт на впалую грудь и с силой надавил. Слуга не пытался сопротивляться, только с некоторым удивлением и страхом смотрел на Дроака.

— Нож! Тис, дай мне нож!

Испуганный мальчик вскочил и, вырвав нож из сумки Дроака, поспешил к нему, но внезапно на полдороги остановился и с ужасом уставился на рекурта.

— Тис, он больше не причинит тебе вред. Дай мне нож, — мягко попросил Дроак, понимая, что чувствует несчастный ребенок.

— Нет.

— Не бойся, Тис. Больше он никогда не...

— Дроак, ты не можешь его убить.

— Тис!

— Мы не справимся без него. Рекурт единственный кто сумеет защитить тебя. Без него мы и дня не продержимся.

Дроак и сам все это прекрасно понимал, но был не менее изумлен словам Тиса.

— Ты уверен?

— Да. Он предупредил нас о великом враге. Без рекурта мы не сможем справиться.

Дроак перевел взгляд на рекурта и почувствовал как злость и ненависть заполняют его разум. Юноша не знал, как должен поступить, часть его желала уничтожить мерзкое темное существо, вторая же понимала насколько прав Тис. Дроак был бессилен против опасностей, что будут ждать их впереди, опасностей, что преследуют их.

Волшебник обернулся и взглянул на Тиса, затем снова на рекурта. А после с силой надавил на ямку горла, с невольным удовольствием понимая, что причиняет рекурту боль.

— Теперь ты даже дышать будешь лишь по моему позволению. Ты ничто. Пустое место. Мой никчемный слуга, — схватив рекурта за плечи, Дроак поднял его в воздух. — Ты больше никого не тронешь, пока я не позволю, будешь ступать с моего позволения, смотреть с моего позволения. Ты ничто. Я твой хозяин. Я все! — юноша разжал пальцы и рекурт упал к его ногам. — Пошел прочь! — выкрикнул Дроак и рекурт с визгом, похожим на крик раненой собаки, забился между ветками кустарника и затих.

Тис с ужасом смотрел на то место, где должно быть находился рекурт, но увидев, что Дроак следит за ним, отвел взгляд и улыбнулся своей веселой, задорной улыбкой. Дроак впервые осознал, как рад, что он не сам, что с ним Тис.

Сквозь ветки окружающих их сосен проглядывался зарождающийся рассвет. Дроак понимал, что уже вряд ли сможет уснуть. В том, что Тис не сможет заснуть, не стоило и сомневаться, Дроак вообще беспокоился о том, сумеет ли мальчик теперь чувствовать себя в безопасности.

— Быстро перекусим и будем выходить.

Тис с готовностью кивнул, пряча за спиной трясущиеся руки.

— Дроак, а куда мы идем?

Юноша оказался не готов к такому вопросу. Как-то прежде он не задумывался об этом. Единственной целью было сбежать от Лофа. Но сбежать куда?.. Внезапно ответ возник сам собой.

— К Воющим топям. Больше нам нет места в Аквае.

Тис кивнул и резко отвернулся, но Дроак успел заметить ужас промелькнувший на его лице. Волшебник прекрасно понимал мальчика. Воющие топи, а затем и Олпусовы скалы страшные, темные места. Но это единственная возможность покинуть Акваю, а Дроак готов пройти через любые испытания только бы стать свободным.


* * *

*

1-й день арка Дина II.

Аларбо, Коанор.

Что-то настойчиво дергало ее за щеку, и Зера нехотя открыла глаза.

— Милая, ты должна пойти в свою комнату и нормально выспаться, — прошептал небольшой молодой волшебник, сидевший у нее на плече. — Так нельзя себя изводить.

— Я уснула? — недовольно вздохнула Зера и, опустив глаза, увидела, что на ней бальное платье.

— Да, — многозначительно покачал головой нерак.

Вчера после бала Зера, как обычно, направилась в библиотеку, чтобы еще раз попытаться найти в книгах какую-то информацию о загадочном амулете, доставшемся ей от души. Несмотря на то, что девушка уже опросила всех нераков и просмотрела множество книг, ни единого упоминания о пирамиде не было.

— Каи, я должна узнать, что это такое, — посадив на ладонь волшебника, сказала Зера. — Я не могу остановиться.

Нерак удовлетворенно улыбнулся. Зера была единственно, кто правильно произносил его имя, правда ему не раз пришлось объяснить девушке, прежде чем она поняла.

— Я знаю, милая девочка, но будь кому-то из нераков что-то известно об этом амулете, мы бы уже давно рассказали.

Осторожно волшебница опустила нерака на переплет книги 'Тайн Безграничного мира' и понесла к ее месту на полке.

— Что же мне делать? — спросила она, больше обращаясь к себе, чем к нераку.

Волшебник с искренней жалостью посмотрел на воансу, но только и мог, что беспомощно промолчать.

Девушка обвела взглядом многочисленные полки, полные книг, которые содержали в себе знания всей вселенной, и с некоторым отголоском страха удивилась тому, что ни в одной из них нет даже малейшего упоминания о волшебном амулете старика.

— Дочка, тебе нужно поговорить с императрицей, — сказал бородатый волшебник с 'Магии рун'. — Кому как не правителю страны знать о подобных тайнах?

— Возможно, — рассеянно кивнула Зера. — Возможно.

— Иди спать, — вновь посоветовал первый нерак. — Тебе нужно хорошо выспаться.

— Спасибо вам, — улыбнулась волшебница, стараясь быть как можно более искренней, но, осознав, что у нее это плохо получается, быстро отвернулась, боясь, что нераки заметят разочарование. — Большое спасибо.

Зера еще раз обвела библиотеку внимательным взглядом, словно надеясь, что внезапно увидит что-то эдакое. Но все оставалось без изменений. Почувствовать новый приступ разочарования, девушка выскочила из библиотеки.

— Бедняжка, — проскрипела сухонькая старушка, нерак книги о зельях. — Еще немного и я бы... — но под осуждающими взглядами других нераков осеклась и, сердито нахохлившись, тот же час уснула, изредка многозначительно похрапывая.

Зера хотела проскользнуть в свою комнату незаметно. Совершенно не хотелось бы оправдываться сейчас перед кем-то за свой неуместный наряд, выдумывая новую ложь. Единственное, что хотелось — это спать. Забыться и ни о чем не думать.

Вспомнила слова бородатого нерака, посоветовавшего ей поговорить с императрицей, Зера призадумалась. Она и сама не знала, почему до сих пор не обратилась к Одане, но почему-то была уверена, что императрица не может знать о пирамиде. Это особенная тайна. Что-то выше Эйвелиса, возможно, даже выше Безграничного мира. Что-то запретное.

И как она, Зера может разгадать эту тайну, если даже?..

— О, прекрасно выглядишь, — наигранно-веселый голос Фэналин застал ее врасплох. Подруга насмешливо улыбалась и многозначительно оглядывала наряд Зеры. — Кто этот тайный кавалер, что похитил мою дорогую подругу? Очередная книга?

Зера отмахнулась от нее как от назойливой мухи и продолжила подниматься по лестнице. Фэналин же последовала за ней.

— Ты все продолжаешь эти поиски? — в этот раз голос волшебницы дрогнул от жалости. — Мы же обыскали все. Каждую книгу, каждый свиток. Об этом проклятом амулете ничегошеньки нет!

— То есть ты хочешь сказать, что я должна все бросить? Вот так взять и сдаться?

— Зера...

Девушка резко остановилась, так что Фэналин едва не налетела на нее.

— Разве ты не понимаешь, что я не могу так поступить? Старик доверился мне, и я исполню данное ему обещание. Ну не может быть такого, чтобы никому и ничему не было известно об этом амулете!

— Я и не говорю, что нужно все бросить. Но ты не должна изводить себя. Ты же почти не спишь.

— Именно в постель я сейчас и направляюсь.

— Понятно. Все нормальные волшебники спят по ночам, ты единственная кто это делает наоборот.

Зера терпеливо промолчала насмешке подруге и хотела уже идти, но все же решилась задать мучающий ее вопрос.

— Ты как после вчерашнего?

— Все хорошо.

Воанса с сомнением свела брови.

— Правда, все хорошо, — снисходительно улыбнулась Фэналин. — Не переживай.

Внимательно всмотревшись в лицо подруги, но не найдя там признаков лжи, Зера поспешила вверх по лестнице.

— У меня все хорошо, — прошептала Фэналин, когда Зера уже не могла слышать. — Всего лишь умереть и все будет просто замечательно!


* * *

*

Наташа брела по коридору и медленно откусывала сахарную плюшку. Она собиралась выйти прогуляться во двор, когда случайно услышала голос дэрати Инад, доносящийся из приоткрытой двери зимнего сада.

— Плама, она может умереть. Я не знаю, сумеет ли организм Санмы пересилить заражение.

— Мама, прошу тебя, — взмолилась дочь дэрати Инад, несомненно, и без того с трудом сдерживая слезы. — Не говори подобного. Санма выживет. Она сильная.

— Но зачем, зачем она это сделала? Санма не могла бы с ним справиться в одиночку. Неужели не понимала этого? Она едва успела спастись.

Некоторое время в зимнем саду стояла тишина, нарушаемая лишь шелестом травы, которую срывали ловкие руки дэрати Инад и редкими всхлипами Пламметы.

— Это он, да? — дрожащий голосок последней был так тих, что казалось это легкий ветерок, а не слова.

Но вместо ответа, Наташа услышала неспешные шаги. Она знала, что это дэрати Инад идет к двери, но не могла сдвинуться с места. Ноги словно приросли к полу, а в ушах звенели слова: 'Она может умереть'. Плюшка выпала из оцепеневших рук и, покатившись по мраморным плитам, пристроилась у противоположной стены.

Строгий взгляд дэрати Инад опалил Наташу, но прежде чем старая волшебница успела что-то сказать, девушка сорвалась с места и бросилась вверх по лестнице. В считанные мгновения она оказалась в спальне Санмы и, лишь увидев черные глаза, опомнилась.

— Нари Санма! — вскрикнула Наташа, рухнув перед кроватью на колени. Осторожно она взяла ладонь женщины, горячую как огонь, и сжала в своей. — Вы слышите меня?

Черные глаза бессознательно смотрели в потолок, даже не мигнув. Женщина хрипло дышала, каждый вдох давался ей с трудом. Лоб был мокрым от пота и таким горячим, что осторожно прикоснувшись к нему, Наташа невольно отдернула руку. Грудь и живот были полностью перемотаны бинтами, пропитанными соком зана. Наташа едва не расплакалась, когда увидела черные язвенные борозды, уродующие руки Санмы от плеч до локтей. Они были густо намазаны золотистой мазью, сильно пахнущей сладковатым ароматом золотых цветов.

— Нари Санма, — вновь позвала Наташа, но волшебница не слышала ее. Она выглядела такой безжизненной, что только благодаря прерывистому дыханию еще верилось тому, что Санма не умерла.

— А! Ты здесь.

Услышав за спиной голос дэрати Инад, девушка вздрогнула, но все же заставила себя обернуться и встретить холодное осуждение. Прежде чем старая волшебница успела что-то еще сказать, Наташа подскочила к ней, умоляюще сложив ладони:

— Пожалуйста, позвольте мне ухаживать за нари Санмой. Я вас очень прошу.

Вместо ответа дэрати Инад протянула ей охапку странной бирюзовой травы в мелкую белую крапинку и указала на стол.

— Вон кувшин с горячей водой. Залей ею яв, предварительно добавив в воду настойку горянки. После сыпни туда щепотку золотого порошка. Все в шкафу.

— Спасибо, — только и смогла выговорить Наташа, поспешив выполнить указание.

Положив траву в миску, девушка залила ее водой с настойкой. Тот же час яв начал терять свою окраску, вода же наоборот заиграла бирюзовым цветом. Когда же Наташа сыпнула золотого порошка, она и вовсе засверкала искристыми переливами.

— Пусть настоится примерно два пала, потом выбросишь траву. Ты должна поить Санму настоем каждый мирт.

— Хорошо.

Дэрати Инад осторожно присела на краешек кровати и ласково убрала с лица Санмы влажные пряди волос.

— С завтрашнего дня я буду вместо Санмы учить вас с тларит Зерой и нари Фэналин магии. И знай, я не буду так жалостлива, как Санма. У нас нет времени. Темный маг очень силен и мы должны быть готовы к тяжелой битве.

Наташа нерешительно приблизилась к волшебнице и встала у нее за спиной. Она что-то хотела сказать об уроках магии, но непрошенные слова самовольно сорвались с губ:

— Что случилось с нари Санмой?

Дэрати Инад долго молчала и Наташа уже решила, что она не ответит, но внезапно старая женщина произнесла:

— Санма пыталась убить темного мага.

Наташа не знала, что ответить. Она пристально всмотрелась в безвольные черты беловолосой волшебницы и побоялась представить, что же сотворил с ней темный маг.

— Но зачем она пошла одна? Зачем рисковала своей жизнью? Когда-то нари Санма сказала мне, что мы, избранные, не должны бороться сами, что это наше общее сражение.

— У нее были причины, — холодно ответила дэрати Инад, не скрывая того, что Наташа перешагнула грань дозволенного в расспросах. — Но это тайна нари Санмы. Пусть она сама, если захочет, расскажет, когда выздоровеет.

Наташа замялась, решая можно ли задать еще один тревожащий ее вопрос, но дэрати Инад, словно зная, а может так и есть, обернулась и насупила брови:

— Что?

— Вы говорили нари Пламмете...

— Когда вы, милочка, подслушивали!

— Дда... вы говорили, что нари Санма может не... может... — взглянув в черные глаза, полные бездонной пустоты, Наташа не смогла договорить.

— Да, я так говорила. Но это не значит, что я позволю ей проиграть этот бой. Санма выздоровеет, если нужно я приведу сюда самого темного мага и заставлю его забрать свою магию, — на последних словах голос старой волшебницы дрогнул, но выражение лица осталось, как и прежде спокойным и строгим.

— Я уверена, что нари Санма победит.

Дэрати Инад долгим пристальным пытливым взглядом всматривалась в лицо Наташи, будто изучая.

— Зелье. Оно уже готово.

— О, да!

— Ты побудешь с ней? Я скоро вернусь.

— Конечно.

Медленно подойдя к выходу, волшебница обернулась и улыбнулась Наташе, необычайно доброй и искренней улыбкой:

— Спасибо.


* * *

*

— Гномы положили Белоснежку в хрустальный гроб и по очереди стерегли ее покой. Прошло много лет. Сменилась эпоха. А Белоснежка все спала и спала. Но красота девушки не увядала, она была так же прекрасна, как и прежде. Гномы продолжали беречь свою любимую Белоснежку и не теряли надежду, что однажды случиться чудо, и она вернется к ним. И как во всех 'правдивых' сказках добро победило зло. Однажды в лес гномов, приехал прекрасный принц, который уже обогнул весь мир в поисках своей единственной... Откуда он узнал, что она его единственная, осталось неизвестно. К сожалению, кажется, только в сказках, возможно, так легко узнать, кто и что тебе предназначено. Увидев Белоснежку, он влюбился без памяти... Хотя кто бы не влюбился, как-никак самая красивая девушка на свете. Это не большой подвиг для принца. Но я, как обычно, вмешиваюсь не в свое дело. Так вот, прекрасный принц влюбился в Белоснежку и, когда он со всей любовью поцеловал ее, колдовство ведьмы спало. Белоснежка ожила. Конечно, гномы очень обрадовались этому, но я почему-то уверена, что когда принц заявил, что собирается забрать невесту в свое королевство, они тут же и пожалели, что вообще допустили его к девушке. Белоснежка как-никак и в доме уберет, и есть приготовит. А найти влюбленного для поцелуя не такая уж большая сложность. Бравые охотники шастают по лесу каждый день. Но ладно, я опять заговорилась. Хотя все и так понятно. Принц и Белоснежка уехали в свое королевство, бессовестно оставив моих любимых гномов. Вот так вот и наступил счастливый конец! — торжественно закончила Наташа, пусть Санма и осталась холодна к ее истории. Пустота в черных глазах ни на один миг не сменилась осознанием и тем более интересом.

Наташа взглянула в окно и с грустью отметила, что уже ночь. Санма второй день не приходила в себя. Дэрати Инад была мрачнее тучи. Хотя девушка еще мало знала о магии, но и она понимала, что главный бой — первый день после заражения чарами темного мага — Санма проиграла. Теперь чары стали сильнее, а женщина еще больше ослабела.

Лихорадка только усилилась, казалось, будто Санма горит в огне. Раны не хотели заживать, несмотря на сильную дозу вытяжки из зана, которую меняли по пять раз на день и столько же раз ночью. Наташа боялась признаваться самой себе, но горькое предчувствие висело в воздухе. Теперь каждый длат, который переживала Санма, считался счастьем и надеждой, что еще не все потеряно.

Наташа не оставляла волшебницу ни на мгновение, единственные из-за чего девушка решилась покинуть ее — урок магии. Дэрати Инад была непреклонна, да и Наташа понимала, что избранным это необходимо. Старая волшебница подтвердила свои слова, и урок действительно был намного тяжелее, чем с Санмой. Несколько десятков заклинаний, выученных в первой половине урока, девушки отрабатывали тут же в импровизированном бою, противниками в котором выступили созданные дэрати Инад клоны самой себя. Наташа очень старалась, понимая, что теперь уже нет возможности к отступлению. Благо, благодаря книге заклинаний, которую дала Санма, она уже успела многое выучить, но все же ее знаний было слишком мало и недовольный взгляд дэрати Инад, которым она часто награждала девушку, подтверждал опасения.

— Может, вам тоже найти прекрасного принца? Я уверена, принцы со всего Безграничья тут же прилетят в Аларбо, как только узнают, что могут поцеловать великолепную нари Санму.

— Только что по коридору проходил икрат Умас. Может позвать его? Я давно подозревал, что он принц из сказки.

Наташа сначала испуганно вздрогнула. Она и не знала, что кроме нее в комнате кто-то есть. Но узнав голос, успокоилась. Это был Од. Обернувшись, она встретила его ласковую улыбку и горько улыбнулась в ответ.

— Что шутка не удалась? — спросил юноша.

— Да нет, просто я... я...

— Ничего, понимаю. Как она?

Наташа хотела сказать, что лучше, но правда была известна Оду и поэтому еле слышно прошептала:

— Хуже... Намного хуже...

Девушка заставила себя подняться и медленно подошла к молодому волшебнику.

— Нари Плама пошла за каким-то зельем, она...

— Да, я знаю. Я видел маму.

Наташа споткнулась о ковер и упала бы, не успей Од вовремя ее подхватить.

— Ты едва стоишь на ногах, — неодобрительно проговорил он.

— Все нормально. Я себя хорошо чувствую.

Губы Ода растянулись в обычной насмешливой улыбке:

— Я вижу. А зеленый цвет лица это так задумано?

Наташа увидела свое отражение в зеркале и пораженно ахнула. Если говорить честно, то она была похожа на лягушку с синими мешками под глазами. Правда, в этот момент щеки 'лягушки' вдобавок еще и окрасились румянцем.

— Так задумано, — сердито подтвердила волшебница. — Я спать не пойду! Только что и так еле выпроводила Зеру с Фэналин, а теперь ты пришел. Я буду здесь возле нари Санмы!

— Хорошо, хорошо. Не хочешь спать, не нужно. Но может, ты согласишься хотя бы ненадолго выйти прогуляться? Свежий воздух, говорят, очень полезен. А с нари Санмой пока побудет мама. Императрица Одана и бабушка тоже успокоиться не могут. Они сейчас какое-то особое зелье готовят, икрат Умас им помогает. Едва уговорили Нуару лечь спать. Она завтра с нари Андиат отбывает в Звездное поместье. А когда нари Санме станет немного лучше, мама сменит Нуару. Я говорил Нуаре, чтобы она побыла в Звездном, но сестра не хочет надолго оставлять императрицу. Нари Андиат это понимает и даже предлагала ей остаться в Аларбо, но, я думаю, несколько дней побыть вдали от всего этого, Нуаре совсем не помешает.

— Нари Андиат будет там спокойнее. Скрывать от нее происходящее становится все сложнее.

В коридоре послышались шаги. Вскоре в комнату вошла Плама в сопровождении служанки, несущей поднос с зельями и бинтами.

— Наташа, дорогая, иди, прогуляйся. А мы с Онар пока сменим повязки.

— Но...

— Не волнуйся, мы умеем менять повязки, — с доброй улыбкой пошутила Пламмета.

— Я не хотела... То есть, я не это хотела сказать.

— Я знаю, милая. Иди, прогуляйся.

Наташа перевела взгляд на Ода, а потом обратно на нари Пламмету и почувствовала, что снова краснеет. Плама ласково коснулась Наташиной щеки и заправила за ухо выбившуюся прядь волос:

— На улице тепло и не чувствуется, что наступила осень. Дорогая, сделай мне услугу, не пропускай эту прелестную ночь.

В молчании Наташа и Од спустились на первый этаж. Когда они проходили мимо статуи императора Эйвелиса, освещенного слабым светом сонных отиков, девушка невольно остановилась. Это был Тенас. Император Эйвелиса.

— Император, — выдохнула Наташа.

Статуя отображала тот самый великий миг коронации, когда императора Тенаса поддерживали руки Матери Света. Наташа осторожно коснулась светящейся руки и почувствовала тепло. Или это только игра ее воображения?

— Да, теперь наш Тенас великий император. Хотя только сегодня я видел, как он плакал из-за разбитой игрушки.

Наташа тихо засмеялась, все так же продолжая восторженно вглядываться в лицо Тенаса. В то мгновение коронации и сейчас в изображении статуи, он совершенно не походил на ребенка, в нем было что-то иное, что-то, что Наташа видела в лицах императоров, изображенных на картинах галереи: решительное, сильное, великое.

— Ты когда-то бывала в теплицах? Видела золотые цветы? — вдруг спросил Од.

— Нет. Но очень бы хотела увидеть.

Од предложил ей руку и Наташа, нерешительно приняв ее, последовала за юношей к выходу.

Небо было чистое, почти без звезд, луна властвовала им в одиночку. Ее яркий свет серебрил землю, придавая всему какого-то особенного неповторимого волшебства.

— Красиво так, — прошептала девушка и коснулась гладкого мрамора замка, который сейчас, продолжая свет луны, переливался жемчужными красками.

— Необычайно красиво.

Они пошли по уложенной узорчатой плиткой дорожке сквозь парк. Ночные птицы выводили чудесные песни и, словно им в такт, деревья плавно покачивали лиственными ветвями. Быстрыми стайками между деревьев проносились светлячки, издали они так походили на звезды, что становилось понятно, почему так пусто небо.

— Если забыть о том, что мы оставили позади и о том, куда мы идем сейчас, можно представить, что я дома, — с немного грустной улыбкой, сказала Наташа.

— Скучаешь?

Наташа сорвала красивый кленовый лист.

— Очень.

Од крепче сжал ее руку, наверное, пытаясь выразить поддержку.

— Но у меня двоякое чувство, ведь и здесь я уже чувствую себя как дома. Получается у меня теперь два дома. Не знаю хорошо это или плохо.

— Пусть лучше будет хорошо.

— Я тоже так думаю. Это хорошо.

Наташа отпустила руку Ода и приблизилась к старому дубу. Обхватив руками толстый ствол дерева, она прислонилась к шероховатой коре и с наслаждением вдохнула терпкий аромат.

— А в Безграничном мире есть такое поверье, обычай... даже не знаю, как правильно сказать... вы обнимаете деревья? — спросила девушка, еще крепче прижимаясь щекой к стволу.

— Если и есть, то мне неизвестный.

— Тогда попробуй. Выбери дерево. Свое. Обними его и почувствуй, как оно отдает тебе свои силы, а ты отдай ему свои.

Некоторое время Од задумчиво смотрел на Наташу, а затем огляделся и зашагал к каштану. Обняв его стройный стан, юноша закрыл глаза.

— Спасибо тебе, дорогой, — прошептала Наташа дубу и прильнула к нему губами, почувствовав, как сразу стало немного легче. Дерево будто забрало часть ее горестей, подарив взамени свою свежесть и мудрость.

Стараясь ступать как можно тише, девушка приблизилась к Оду.

— Еще немного и ты сам станешь каштаном.

— Возможно, — с наигранной серьезностью кивнул молодой волшебник.

— Ты почувствовал его? Силу дерева?

Од провел рукой по стволу.

— Она теперь живет во мне.

— А твоя в нем, — хмыкнула девушка и торжественно добавила: — А теперь мы идем в теплицы!

— Конечно.

Вначале только нежные слабые отблески золота вступали в спор с серебром луны, но, чем ближе они подступали к теплицам, тем ярче становилось сияние. Когда же Наташа и Од вышли к длинным прозрачным строениям, там и вовсе сияние соперничало с ночью, заставляя последнюю повержено отступать.

— Золотые цветы, — с восхищением воскликнула Наташа и благодарно улыбнулась Оду.

Миновав несколько теплиц, где росли растения, похожие на цветущий картофель, девушка приблизилась к входу в теплицу с золотыми цветами. Но прежде чем успела войти, Од остановил ее.

— Что? — раздраженно спросила Наташа.

— Золотые цветы — это чистое волшебство, — в шутку поднимая руки, объяснил волшебник. — Девственное волшебство. Поэтому мы можем нарушить тонкую структуру этих созданий. Нам нужно надеть удерживающие амулеты, — он снял два синих амулета, висящих на крючке перед входом и одел один на шею Наташе, а второй себе. — Они будут удерживать наши силы и мысли.

— Приятно сознавать, что я далеко не совершенство. Теперь-то можно?

— Можно.

— Я теперь даже боюсь. А дышать позволяется?

Од только засмеялся в ответ.

Все же невольно затаив дыхание, Наташа ступила на гравиевую дорожку, которая тут же тихо зашуршала под ногами. Золотые цветы походили на многослойные ромашки, только лепестки их были такие нежными и тонкими, словно крылья бабочки. Аромат сладкий и свежий, будто днем в весеннем саду, где уже несколько дней как расцвели фруктовые деревья. Наташа некоторое время просто стояла и вдыхала магию, чувствуя как она проникает в каждую клеточку теле. Девушке стало легко и спокойно, на миг показалось, что она сейчас взлетит над землей. Усталость понемногу исчезала, а на ее место приходила сила, уверенность и вера во что-то великое и доброе.

— Волшебство, — зачарованно проговорила она. — Чистое волшебство.

Наташа обернулась и встретила теплый взгляд Ода.

— Спасибо, — осторожно обняв юношу за плечи, Наташа приподнялась на носочки и поцеловала Ода. — Спасибо большое.

— Я так и думал, что тебе понравится, — самодовольно усмехнулся юноша, вызвав в эрнии смущение от такого своего поведения. Отстравшись, девушка поспешно склонилась над одним из золотых цветков.

— А прикоснуться можно?

— Амулет защитит их, — подтвердил Од, сделав вид, что не заметил ее смущения. — Но только лепестки очень нежные...

— Я аккуратно.

Едва сдерживая волнение, Наташа кончиками пальцев коснулась головки цветка и ощутила удивительную нежность атласа. Но еще больше поражало то, какая сила бурлила в этом крохотном и невинном создании. Наташе показалось, что она соприкоснулась с чем-то великим и бесконечным, но одновременно ласковым и непорочным. Она притронулась к истинной магии. Светлой магии.

— Удивительно, — в изумлении прошептала девушка. — Я и представить себе не могла, что может существовать что-то подобное.

Од не ответил. Но когда Наташа взглянула на него, то увидела, что волшебник внимательно следит за ней и чему-то загадочно улыбается.

— Ты что смеешься надо мной? — надула губы девушка.

Од был искренне удивлен:

— Почему смеюсь?

— Тебе лучше знать. Ты всегда так делаешь. С твоего лица редко сходит насмешливая улыбка.

Юноша медленно подошел к Наташе и осторожно коснулся ее щеки.

— Возможно, это моя защита? Ты никогда не задумывалась об этом?

Наташа предпочла промолчать и только улыбнулась. Отойдя к стене, она опустилась на стопку пустых мешков. Од сел рядом и взяв ее ладони в свои, стал перебирать девичьи пальчики.

Долгое время они просто молчали. Наташа зачарованно разглядывала золотые цветы. Ей было так хорошо, так спокойно, как не было уже давно. Потому, когда ее глаза скользнули по очертаниям замка, проглядывающегося сквозь стеклянные стены теплицы, Наташа даже почувствовала вину, что забыла на это недолгое время о Санме.

— Я так боюсь, что она умрет.

— Нари Санма сильная. Если она захочет, то добьется всего.

Наташа задумалась над его словами, почувствовав, что в них проскользнуло что-то важное.

— Од, но она не хочет бороться. Мне кажется, нари Санма совершенно не пытается противостоять той черной магии, что поедает ее. Только почему?

— Значит, мы должны заставить ее.

— Но как?

Од промолчал, не имея ответа на ее вопрос.

— Что-то сильное. То, что будет сильнее нари Санмы, — задумчиво шептала себе под нос девушка, а после неожиданно вскочила она на ноги, намеревалась бежать, но Од остановил ее, схватив за плечи, и развернул к себе. — Сейчас же нужно поговорить с Фэналин! Я знаю, кто нам может помочь!

Од улыбнулся той улыбкой, которую взрослые дарят нерадивому, но смешному и любимому ребенку. Наташа даже не поняла хорошо это или плохо и уже хотела было взбунтоваться, но волшебник предотвратил возмущение. Поцелуем. И девушка словно растворилась в этом удивительном чувстве, объятьях юноши, золотистом сиянии цветов, их сладком аромате, смешанным с легкий терпкий, мускатным Ода.

— Если под воздействием восторга, ты не заметила, что на улице сейчас ночь, то я это прекрасно вижу, — проговорил волшебник, усаживая Наташу на место, а волшебница со смущением подумала о том, какой восторг он имеет в виду. — Думаю, Фэналин заслуживает хотя бы мирт сна. Хотя бы до рассвета подожди.

Наташа недовольно поджала губы, но вынуждена была согласиться.

— Все равно она не сможет вызвать его сейчас. Ладно, несколько часов.

— Кого вызвать?

— Я подумала, что ее дядя Ордарк сумеет помочь. Он алхимик и довольно неплохой. Вдруг, он знает какое-то зелье, которое заставит нари Санму вернуться к реальности.

Од накрыл ее ладонь своей, как бы прося немного помолчать. Наташа искоса взглянула на него, но молодой волшебник смотрел на золотые цветы, и нерешительно опустила голову ему на плечо. Она старалась не заснуть, но не прошло и гарта, как сон поглотил девушку в свои золотые волшебные объятия.

— Вот так, — улыбнулся Од. — Поспи немножко.

Глава 5

Зелье Руро

2-й день арка Дина II.

Аларбо, Коанор.

Ордарк алт Ниарн провел медной, усеянной старинными письменами хорзой по смертельно-бледному лбу Санмы и, когда закругленный наконечник на мгновение зажегся холодным голубым огнем, задумчиво покачал головой. Затем коснулся хорзой каждого века и посиневших губ. В этот раз хорза мигнула красным. Ордарк обеспокоено зацокал языком и, дрожащей рукой выхватив из кармана белоснежный платок, утер вспотевшие руки. Последним, он очертил круг на сердце Санмы и еще больше помрачнел, когда хорза окрасилась темно-серым.

― Почему нари Санма не может противостоять черной магии? ― напряженным голос прозвучал столь неожиданно, что волшебник едва не подпрыгнул на месте.

Обернувшись к дэрати Инад, единственной кому было позволено присутствовать при осмотре или, если говорить правду, единственной кому не было позволено отказать, Ордарк столкнулся с ее недоверчивым взглядом.

― Потому что нари Санма противостоит чему-то большему. Другой силе.

Старая волшебница зло сузила глаза и сложила руки на груди.

― Или кому-то другому, ― тихо прошептала волшебница, а после отмахнулась будто бы от своих же мыслей и, без обиняков, спросила: — Так, вы можете спасти мою племянницу?

Ордарк ответил не сразу. Задумчиво прошествовал к окну, чувствуя на спине недовольный и, что скрывать, заставляющий его нервничать взгляд дэрати Инад, и не особенно уверенно проговорил:

― Не совсем.

― Что это значит? ― дэрати Инад и впредь не собиралась скрывать раздражения.

― Я могу только помочь вам спасти нари Санму. Вы видели огни, которыми зажигалась хорза? Голубой это туман, который закрывает ее мысли, красный ― сила сражения, которыми озарены глаза и губы нари Санмы... Серый же ― близкая смерть.

Дэрати Инад медленно поднялась с кресла. Ордарк понимал, как она переживает, но волшебница ничем этого не выдала, лишь взгляд стал еще более свирепым.

― Нари Санма проигрывает это сражение, ― собравшись с силами, добавил волшебник.

― Так что же тогда? Как я могу спасти ее?

― Я сварю особое зелье. Зелье Руро! Руро — это древний алхимик, живший еще при Яоме Монрозе. Он...

— Гроу Ордарк!

— Да-да, простите. Благодаря этому зелью вы войдете к ней в сознание, в мысли нари Санмы. Должен предупредить, что это будет сложно. Вдобавок к тому, что ее организм попытается защититься от вторжения, нари Санма сейчас находится в каком-то ужасном видении. Это не дает нари Санме вернуться в реальный мир. А возможно, она и не хочет возвращаться, видение обманывает ее... Либо нари Санма обманывает себя сама.

― Я готова. Можете приступать, — величественно взмахнула она рукой, будто даруя жизнь провинившимуся преступнику. И более тихим голосом, видимо лично для себя, добавила: — Я найду Санму и спасу ее, а потом сама и убью. За глупость.

Ордарк сам себе кивнул и направился к столу, на котором оставил свой небольшой сундучок.

― Я могу воспользоваться вещами нари Санмы, кое-что мне нужно для зелья?

― Да, конечно, ― рассеянно ответила дэрати Инад.

― Это не займет долгого времени, к счастью. Само зелье готовится быстро, больше усилий требуется, чтобы приготовить правильные ингредиенты.

Волшебник с восхищением оглядел полки Санмы, полные всевозможных зелий и трав. Здесь были и корни тарси, и сушеные сердца манишей, и зерна клера, и бабочки Суар. И даже... Дрожащей рукой мужчина взял небольшой флакон с мерцающими жемчужинами.

― Небесные Силы, жемчужины красных мидий!

― Достопочтенный, вы еще помните о зелье? ― прошипела волшебница.

― Да-да, ― спохватился мужчина, едва не выронив флакон. ― Прошу прощения.

Пока что-то бесконечно бормотавший себе под нос Ордарк варил зелье, дэрати Инад сидела возле Санмы и пыталась понять, что может ожидать ее в предстоящем путешествии. Какими силами сдерживает ее Луаний?

Луаний...

В беспокойстве о Санме Инад почти забыла о нем.

Луаний ― темный маг.

Дэрати Инад даже не удивлялась этому открытию. Фарп допустил страшную ошибку, поддавшись слабости, не смог уничтожить брата и теперь семье приходилось платить за его ошибки. Будь на его месте сама волшебница она бы поступила правильно, она бы не пожалела это ничтожество. Во имя блага своих родных, блага Эйвелиса, дэрати Инад пошла бы на что угодно, даже на такое злодеяние.

Волшебница остановила себя. Не время сожалеет о прошедшем. Она должна унять свою злость. Главное сейчас спасти Санму, не пытаться бороться с Луанием, не поддаваться эмоциям, быть хладнокровной.

После она отомстит. За Мэдвиса... За Тенаса... За Санму... Фарпа... За Риазу...

Сердце кольнуло и заныло. В последнее время оно часто ныло и даже зелья придворного лекаря, которые тот тайком варил для дэрати Инад, чтобы семья не прознала, отказывались помогать. Ди и как может зелье изменить то, что произошло? Изменить вину волшебницы? Изменить смерть Мэдвиса? Изменить то, что произошло с Риазой?

― Все готово, дэрати Инад! ― чуть более торжественно, чем следовало известил Ордарк и дэрати Инад тряхнула головой, избавляясь от непрошенных мыслей, груза вины.

― Прекрасно, ― пытаясь придать своему голосу веселость, проговорила она. ― Что я должна делать?

― Вот возьмите, выпейте зелье и положите свою сильную ладонь на голову нари Санмы. Зелье поможет вам проникнуть в ее сознание.

Зелье имело приятный сладковато-кислый вкус, но едва старая женщина проглотила последнюю каплю, почувствовала сильный удар, совершенно испортивший прежнее хорошее впечатление. Будто кто-то огромной палкой ударил по спине. И вот дэрати Инад уже зависла над землей в виде мерцающего сгустка света, а ее тело, подхваченное Ордарком, бережно опустили в кресло. Убедившись, что волшебник в достаточной мере позаботился о ней, а, не позабыв обо всем, бросился к поразившей его коллекции трав, дэрати Инад вошла в сознание Санмы. Черная пелена тут же накрыла ее, что-то тяжелое преградило путь, но воле дэрати Инад не было границ, и она с легкостью преодолела это препятствие. А затем услышала голос племянницы. Он звучал везде и одновременно в самой волшебнице:

― Я больше не могу! Больше не могу!..

Пелена начала понемногу спадать и дэрати Инад увидела, что находится в лесу. Но какими же старыми, трухлявыми и несчастными были деревья окружающие ее, казалось они могут разрушиться от одного прикосновения. Внезапно одно из ближних деревьев потянуло к ней свои хилые ветви, дэрати Инад интуитивно отступила назад и мысленно выставила магический щит против его силы. Дерево, встретив преграду, дико взвыло и резко отбросило свою 'руку'.

― Мертвые земли, ― со страхом и одновременно злостью, прошептала старая волшебница. ― Мерзавец! Он заключил ее в мертвых землях!

Осторожно, пытаясь казаться невидимой и неслышимой, дэрати Инад пробиралась между деревьями, ступая на голос Санмы. Ее слова были сбивчивы, иногда непонятны и больше походили на обрывки эмоций, затуманенные магией мертвой земли и Луания. Санма была как в бреду. Сознание туманно, как и предупреждал Ордарк. Этот туман пытался проникнуть и в дэрати Инад, но она всеми силами противостояла ему. Санма видела какие-то ужасные щупальца, что пытались душить ее, страшные глаза, проникающие в самую душу и голоса, множество голосов: и грозных, и ласковых, и тихих, и раскатистых, как гром. Что-то чужое, страшное, холодное желало уничтожить волшебницу, раздавить, испепелить.

― Это не Луаний, — удивилась дэрати Инад. — Кто же держит ее здесь? Что он хочет от Санмы?

Но никто не собирался отвечать старой женщине, а она и не торопилась спрашивать. Разве что, Санма могла бы помочь.

― Санма, ты слышишь меня? ― тихо и одновременно со всей силой позвала дэрати Инад.

Племянница ответила не сразу. Старой женщине пришлось повторить свой еще несколько раз, однажды едва не разбудив вместо этого старое чахлое дерево, что дернув ветвями, тут же и сникло, когда в ответ услышала удивленный и одновременно испуганный возглас:

― Кто? Кто здесь? Не мучайте меня! Я устала... устала... Не трогайте меня! Не нужно!

― Все хорошо, дорогая. Верь мне.

― Нет! Не хочу! Не верю. Никому не верю.

― С кем ты говоришь? ― вторгся в сознание Санмы другой голос — колючий и ядовитый.

― Не играй со мной! ― вскричала Санма. ― Я не верю. Не верю! Лучше убей меня. Ты не сумеешь покорить меня, мерзкий карлик. Я не отпущу Луания. Никогда! Пусть умрет вместе со мной.

― Милая, ― не теряя надежды, проговорила дэрати Инад. ― Тише, тише. Не бойся меня. Это же я, тетушка Инад. Ты помнишь меня?

― Нет... Это не ты... Я не верю. Никому не верю! Только себе! Одна я ― правда! Я сила! Я чувства! Ты не тронешь меня, ты не имеешь надо мной власти!

― Поверь мне, дорогая, пожалуйста. Я помогу тебе спастись, заберу тебя в Аларбо.

Услышав последнее слово, Санма засмеялась. Надрывно. Безумно. То срываясь, то вновь начиная смеяться, будто в этом была ее защита:

― Глупый! Глупый! Ты не сломишь меня этим. Я слишком сильная. Я не поверю твоим сладким речам.

Дэрати Инад начала злиться. Не на Санму. На себя. За слабость. Невозможность подавить племянницу, быть сильнее, чем ее страх. Подавив свою беспомощность, дэрати Инад попробовала последнее, что могло помочь.

― Ты помнишь Солнечного зайчика? Помнишь Креда? Мы должны помочь ему, дорогая. Спасти его...

― Кред! ― крик Санмы был словно взрыв. Ее эмоции, обрушившись на старую женщину, отбросили последнюю прямо в 'объятья' черного дерева, которое тут же обхватило дэрати Инад цепкими ветвями.

― Ну уж нет! ― раздраженно процедила волшебница. ― Ты слишком слаб, чтобы бороться со мной.

Дэрати Инад опустила ладони на ствол дерева и нарисовала в уме огненный смерч. Уши в тот же миг пронзил истошный крик, тело обуял волшебный огонь, но старая женщина и не думала бояться, зная, что магия не посмеет причинить ей вред. Несколько жутких мгновения, боль дерева, которую почти чувствовала дэрати Инад, и всплеск силы, а после ее же смерть.

Волшебница с мрачным удовольствием осмотрела пепелище, когда сдавленный вскрик Санмы, точно удар хлыста, прожег ее. Дэрати Инад не могла видеть, но почувствовала как что-то чужое и гадкое, похожее на туманное щупальце, вторгается в Санму, причиняя острую боль.

― Санма, позволь мне управлять тобой! Я обещаю, что спасу тебя!

― Нет! ― всплеск эмоций Санмы был такой яростной силы, что даже затряслись ветви на черных деревьях. В этот раз дэрати Инад сумела выстоять против воли племянницы, но вот враг не был готов, и щупальце поспешно покинуло ее сознание, почти подвывая от боли.

Санма тратила свои последние силы, дэрати Инад ощущала пустоту, которая пленяла волшебницу и понимала, что вскоре она уже не сможет бороться с врагом.

― Упрямая девчонка! Прости, но мне придется подчинить тебя!

Дэрати Инад закрыла глаза и полностью сконцентрировалась на своей цели. Она знала, что преодолеет защиту племянницы. Волшебница и так частица ее сознания, частица самой Санмы. Нужно лишь стать чем-то большим, не подчиняться хозяйке, самой стать хозяйкой.

Старая волшебница понимала, какую боль приносит Санме ее вторжение, но хладнокровно рушила преграду за преградой и каждый раз голову разрывали крики и болезненные стенания. Но дэрати Инад ни разу не оступилась, не засомневалась в себе, зная, что должна успеть захватить сознание Санмы прежде, чем враг почувствует слабину.

Племянница до последнего упорно сопротивлялась, и волшебница искренне изумялась ее выдержке. Но все же дэрати Инад была сильнее. В последней, отчаянной попытке она вторглась в сознание Санмы, оттиснув саму волшебницу к самому дальнему и темному уголочку. Племянница вновь было попыталась противиться, но одним резким, мысленным ударом дэрати Инад заставила ее замолчать, испуганно отпрянув.

Осторожно дэрати Инад открыла глаза Санмы и к горлу подступила тошнота от отвращения, когда она увидела карлика пытливо вглядывающегося в нее.


* * *

*

― Она почти ледяная, ― взволновано прошептала Плама, проведя тыльной стороной ладони по лбу и щекам Санмы.

― Что же там происходит? ― скорее обращаясь к себе, чем к родственникам, спросила императрица. Она едва сдерживала в себе гнев, вызванный безумным поступком дэрати Инад. Разумеется, непозволительно и глупо отрицать, что она очень сильный маг, но это не дает дэрати Инад право поступать настолько безрассудно. Одана волновалась за них обеих и не могла найти способ помочь, Санма слишком слаба, потому еще одно вторжение в ее сознание может привести к ужасным последствиям. А потому ей оставалось самое тяжелое: ждать и надеяться.

Услышав недовольный голос хозяйки, Саа лежавший возле нее, прислонился лохматой головой к ноге, пытаясь выказать поддержку. Одана растрогано улыбнулась, в который раз радуясь, что у нее есть волк.

Императрица огляделась. Неподалеку от нее на одном кресле ютились три избранные. Все они ужасно переживали, но волшебница была уверена, что Наташа во много раз больше подруг: ее расширенные от страха глаза, почти не мигая, следили за Санмой. Девушка боялась, что ее решение вызвать Ордарка де Ниарна может только ухудшить состояние Санмы, потому, несомненно, мысленно уже не раз проклинала себя за это, незаметно для себя выламывая руки. Зера и Фэналин пытались успокоить ее, но, вряд ли, это было возможно. На небольшой софе под окном сидела бледная Андиат. Они с Нуарой отложили свой отъезд, а скрыть от Андиат произошедшее оказалось невозможным. Семья и без того уже обманывала волшебницу сверх меры и императрица была уверена, что супруга Креда догадывается об этом. Онзорг и Нуара о чем-то тихо переговаривались у окна. А Од смотрел куда-то вдаль, изредка бросая тревожные взгляды то на дэрати Инад, то на Санму, то на Наташу. Придворный лекарь Тараус не отходил от постели Санмы ни миг, лишь изредка оглядываясь на дэрати Инад. Умас несколько раз заходил и интересовался происходящим, Одана предлагала ему остаться, но старик был слишком хорошо воспитан и считал, что не имеет на это права.

Императрица перевела задумчивый взгляд на Ордарка и заметила, что у него страшно дрожат руки. Заметила это и Фэналин. Тихо приблизившись к дяде, она отвела его в сторону и начала что-то шептать. Ордарк сейчас очень походил на нашкодившего мальчишку, теперь ужасно сожалеющего о содеянном. Дэрати Инад отсутствовала уже не менее трех длатов, что очень беспокоило всех.

Что уж говорить о Санме. Кожа ее приобрела серовато-голубой оттенок, а глаза как-то побледнели, утратив свой пронзительный черный цвет и став болотисто-серыми. Санма была близка к смерти, даже незнающий видел это.

Менять перевязки Тараус запретил, сказав, что не поможет, а Ордарк поддержал, заметив, что это возможно только помешает. К Санме даже запретили прикасаться, о чем бедная Пламмета позабыла и была награждена учтивым, но твердым замечанием, после чего сидела белая как стена и нервно кусала губы, боясь, что навредила Санме и дэрати Инад.

Тихий стук в дверь волшебников если не испугал, то встревожил, словно беды нужно было ждать извне. Од, стоявший ближе всех к выходу, открыл двери, после чего в комнату вошла служанка Стора и, поклонившись всем, обратилась к императрице:

― Госпожа, в вашем кабинете вас ожидает посетитель.

― Кто? ― Одана была несказанно удивлена. Она никого не ждала: пинарий Форатей перенес их встречу на завтра, новый представитель Эйвелиса в совете высших магов, Зотна алт Ниарн, приступала к своим обязанностям лишь через несколько дней, градоначальник посетить ее утром. Кто же тогда этот посетитель?

― Простите, госпожа, но я не знаю. Он отказался называться. Единственное, что я могу сказать ― это ильше.

Императрица разозлилась:

― Но кто тогда, позволь спросить, соизволил пусть этого загадочного посетителя в мой кабинет? У нас, что проходной двор здесь?

Нижняя губа Сторы задрожала, и она вцепилась руками в юбку:

― Простите, повелительница, но у него касание нари Санмы. Старший страж Брокус лично все проверил.

Двери самовольно отворились перед императрицей, и первым в кабинет вбежал рычащий Саа, готовый защищать хозяйку от возможного врага.

― Тише, Саа, тише, ― улыбнулась Одана и погладила волка по взъерошенному загривку. ― Я уверена, что Ру прекрасно справилась и в этот раз.

― Если вы имеете в виду вашу ящерицу, повелительница, ― из тени выступил высокий волшебник в длинной мантии, ― то Ру ясно дала понять, что я здесь нежеланный гость и должен вести себя тихо, желательно даже не шевелиться.

Словно пытаясь показать, что и он здесь не игрушка, Саа преградил дорогу к Одане и грозно зарычал, угрожающе обнажив белые клыки.

Волшебница перевела взгляд на свой стол и увидела стальную ящерицу, сердито размахивающую ядовитым хвостом, и в данный момент было не совсем ясно, против кого направлена злость Ру: то ли незнакомца, то ли Саа, позарившегося на ее 'жертву'.

Увидев безмятежный взгляд волшебника, не потревоженный грозным Саа, Одана улыбнулась и успокаивающе провела по оскаленной морде волка:

― Тише, Саа. Все хорошо.

― Повелительница, рад и восхищен встрече с вами. Позвольте представиться Тоарте Тарли, ― склонил голову волшебник, сложив ладони в знаке повиновения.

Одана уважительно качнула головой:

― Но позвольте поинтересоваться, чем мне оказана такая честь? Кто вы?

― Искатель. Меня наняла нари Санма, чтобы я проследил за одной, несомненно, известной вам волшебницей ― нари Зотной алт Ниарн.

Одана постаралась скрыть изумление и, холодно кивнув, приблизилась к ильше.

― Касание нари Санмы. Я не намерена слушать вас, пока не удостоверюсь, что это правда.

Мужчина насмешливо усмехнулся:

― Его проверяли уже несколько раз.

― С некоторых пор я разучилась доверять кому-либо, только себе и своим глазам.

Тоарте протянул ей правую ладонь. Волк предупредительно рыкнул. Когда волшебница провела указательным пальцем по линии сердца на ладони, на коже проступили черные мерцающие руны, обозначающие имя Санмы. Сжав его ладонь, Одана закрыла глаза и увидела подругу в тени ортиса:

― Мое имя лежит на искателе.

Искательно довольно улыбнулся, когда Одана отступила, всем своим видом показывая: 'Ну, я же говорил'.

― Итак, Зотна алт Ниарн, ― проговорила императрица, жестом приглашая волшебника присесть, и сама величественно опускаясь в кресло напротив. Саа примостился у ее ног, с виду расслабленный и вполне дружелюбный, но если бы кому-то пришло в голову это проверять, он бы пожалел. Искатель проверять не спешил. Ру же затаилась среди книг, немигающим взглядом следя за искателем и угрожающе мелькая раздвоенным язычком. Одана хотела отозвать ее, но потом передумала. Волшебница еще не определилась со своим отношением к Тоарте, пусть видит, что она не доверяет ему. Кажется, ее мысли не укрылись от искателя и он понимающе улыбнулся.

― Да, именно.

― Так что же вам удалось узнать?

― Достаточно, хотя должен признать это было нелегко. Она очень неплохая волшебница, к тому же, опасается подобного. Но все же я лучший в своем деле, а уж в настырности и терпении мне нет равных.

― Это, безусловно, похвально, ― отрезала волшебница, не расположенная сейчас выслушивать пустые хвальбы, когда Санма в любой миг может умереть, ― но вынуждена вас известить, что у меня мало времени и я желала бы поскорее покончить с этим делом.

Тоарте равнодушно пожал плечами, не то показывая, что его также не особо интересуют дела Оданы, не то признавая за ней право на подобные слова.

― Нари Зотна очень осторожна и, должен признать, мне не удалось узнать все ее тайны, но кое-что ценное выведать я сумел, а, возможно, и наиболее важное.

― И что же?

― Нари Зотна часто бывает на тайных встречах. Всех с кем нари Зотна имела подобные встречи, перечислить сложно, но могу точно утверждать, что ее собеседниками в разное время были гроу Наусто Алидер и гроу Дор зат Марув.

Императрица почувствовала, как гулко застучало ее сердце, и понадеялась, что Тоарте не может этого слышать. Одана поспешно глотнула воздуха, ведь ее дыхание сбилось, и покрепче сжала ручки кресла, вымещая на них свой страх.

Зотна собирает сторонников.

Это может означать лишь одно ― Луаний готовится к противостоянию. Больше темный маг не будет пугать их редкими убийствами, яростью мести дорки, теперь это настоящая война. Война всего Эйвелиса, а не только Аларбо.

Одана вынуждена была признаться себе, что совершенно не готова к подобному. Волшебница не знала, что нужно делать дальше, как защитить свой народ, как вести эту войну.

Услышав первое имя, императрица нисколько не удивилась. Иного от Наусто и ждать не приходилось. Он всегда жаждал власти и не скрывал этого, намеренный получить ее любой ценой. Желание его оказалось даже большим, чем предполагала Одана, если волшебник не побрезговал объединиться со своим, казалось бы, врагом, Зотной, отобравшей у него мантию высшего мага.

Но второе имя вызвало в ней настоящий страх. Лишь вчера вечером на совете императрица видела это доброжелательное, взволнованное лицо и не почувствовала в нем ни капельки лжи и фальши. А ведь тогда, когда они раскрыли Риазу, Одана надеялась, что теперь знает врага, что больше не нужно оглядываться, ждать удара в спину. И теперь снова ее настигло предательство, пусть и не столь жестокое, но не менее ужасное. И как Одана должна себя вести? Как поступить с предателем?

Но постойте... Не поспешила ли она с выводами? Ведь это могла быть обычная встреча будущего высшего мага и императорского советника... Нет. Не стоит обманывать себя. Зотна не потому виделась с Дором. Ей не нужны советы и помощь. Супруга Иревда алт Ниарна и сама прекрасно знает, чего добивается. Зотна идет по намеченному плану и она, Одана, невольно помогла волшебнице. Советники предложили выбрать высшим магом Зотну алт Ниарн, блестящую выпускницу Рекуса Магии, дочь придворного жреца императрицы Ортадии Нарта Аргоса, кандидатуру которой предложил сам граф алт Ниарн, в коем невозможно было усомниться... Вернее, так было раньше. Одана приняла предложение советников без зазрения совести и страха, порадовавшись, что больше ей не нужно опасаться, что страна осталась без заступника. Санма разбила ее надежды в дребезги раньше, чем успели высохнуть ловари на пергаменте, наименовавшем Зотну новым высшим магом, но изменить случившееся императрица уже не могла.

Значит ли это, что Дор не единственный предатель в совете императрицы? Ведь не мог же он один подтолкнуть других советников к одному решению... Или мог?

Сплошные загадки.

Единственное, что теперь наверняка знала волшебница — больше она не может доверять своим советникам, ни виноватым, ни даже правым. Одана вновь осталась с врагами один на один, не зная ни их имен, ни планов. Ее руки связанны, ведь даже зная, что Дор изменник она не может ничего сделать, не имея доказательств. Да, она может изгнать Дора, приказать даже казнить его, но без весомых на то причин, лишь отринет от себя же как своих советников, так и страну. Темному магу не будет стоить больших усилий, создать образ жестокой и безумной императрицы. А с подобным козырем намного легче спровоцировать войну, чем в теперешнем положении Луания. Нет, Одана должна поступить иначе. Более хитро. Использовать открывшиеся знания против врагов. Она не позволит Луанию стать спасителем, пусть играет в свою игру открыто, несет сам свои знамена.

Саа положил голову ей на колени и императрица очнулась. Увидев, что искатель внимательно наблюдает за ней, Одана смерила Тоарте надменным взглядом, внутри же все сжалось. Она даже перед одним волшебником не может отыграть свою роль, как собирается оставаться хладнокровной императрицей перед страной?

― Это похвально, икрат Тоарте, ― спрятала она свое замешательноство за ледяным тоном. Но, кажется, и это не укрылось от волшебника, хотя он не спешил выказывать свою догадку, только изогнул губы в кривой улыбке:

― Благодарю.

― Но на этом и все?

Тоарте едва не рассмеялся. Или императрице только показалось, ведь когда он заговорил, голос волшебника зазвучал спокойно, пусть и вновь хвастливо:

― Разумеется, нет. Мне так же удалось узнать, каким способом открывается проход у Рекуса Магии, которым изредка пользуется нари Зотна. Это единственное место, удостоенное ее исключительного внимания.

― Значит, тайный переход?

― Это стоило мне немалых усилий, но вот я здесь и могу посвятить и вас в этот секрет.

― Извольте.

― Согласны ли вы открыть свою память?

― Превосходно, ― не сразу ответила Одана, опасаясь показать излишнюю заинтересованность, и выжидающе посмотрела на Тоарте.

Волшебник почему-то замешкался, и императрица вопросительно вскинула брови.

― Я должен предупредить, что воспоминание болезненное и...

Одана сердито взмахнула рукой и искатель, вновь равнодушно пожав плечами, накрыл ладонь волшебницы своей. Саа рыкнул, но не более того, чувствуя хозяйку. Женщина, сконцентрировавшись, положила на руку Тоарте свою сильную и кивнула.

― Ташии лисс! ― прошептали они одновременно, и Одана зажмурила глаза.

В то же мгновение ее пронзил яркий всплеск света, а затем среди светящихся искр прорисовалось здание Рекурта Магии, почти соприкасающееся стеной с Галереей Волшебства. Одана, вернее искатель, оглянулся и внезапно ступил прямо в стену Рекуса. Каменная глыба не желала принимать в себя сей странный и чужеродный предмет, но все же уступила, и императрица смогла почувствовать, как плавно сдвигаются округлые камни Рекуса, перестраиваясь, а после почти проникая в нее саму.

Императрица еще не успела привыкнуть к этому странному чувству, когда из-за угла показалась фигура в серой объемной мантии. Капюшон скрывал половину лица, оставляя на обозрение лишь небольшой подбородок и полные красные губы. Зотна, а безусловно это была она, оглянулась и, не узрев позади никакой опасности, откинула капюшон.

На красивом лице волшебницы играла счастливая улыбка и, хотя Одана не могла знать причину, вызвавшую эту улыбку, ее сердце тревожно сжалось. Зотна же, оглядев себя и стряхнув с плеча невидимую пылинку, выставила вперед правую, сильную, руку со знаком Суат и провела по воздуху, ощупывая ниточки магии, которые мог оставить преследователь. Императрица предполагала, чем все закончится, но все равно невольно забеспокоилась. И видимо не зря. Лицо Зотны напряглось, она что-то ощутила, улыбка исчезла с лица, оно стало задумчивым.

― Фалитарус!

Голос Зотны был совершенно иным, чем помнила его Одана, мягкость и ласка изчезли, сменившись звенящими стальными нотками.

В первый миг Одана не ощутила никаких последствий незнакомого заклинания, но вскоре ее ноги, вернее, ноги Тоарте, сковала жгучая боль, которая буквально выворачивала кости и прожигала их ледяным огнем. Императрица едва не закричала, но мужские губы были плотно сжаты, ни единого звука не вырвалось из его горла. Боль медленно подниматься выше, пока все тело не было охвачено магией Зотны.

Прошло не меньше пала, прежде чем Зотна хмыкнула и развеяла заклинания. Задумчивый взгляд волшебницы остановился прямо на ильше, словно он все же выдал себя. Зотна чувствовала, что что-то не так, пусть и не могла найти подверждения этому чувствую. Прошептав что-то себе под нос, она создала еще одно заклинания. Ловца. Который, похожий на большую туманную лягушку, с чавкающим звуком обследовал каждый камушек, даже плиточную кладку прохода, а после с разочарованием развеялся туманом.

Недолго поразмыслив, Зотна видимо пришла к выводу, что не оставляющее ее чувство всего лишь обычное беспокойство, и наконец обернулась к Галерее. Волшебница поставила левую руку на светло-зеленый продолговатый камень, а вторую, сильную, на округлый темно-синий и прикоснулась лбом к стене.

― Золкото леми та шай лебе ма толию, ― с напряженной страстью выкрикнула она, и что-то похожее на черный вихрь поглотило волшебницу.

Одана открыла глаза и с изумлением осознала, что вновь находится в своем кабинете. Встретившись взглядом с Тоарте, она успела заметить исчезающую тревогу.

― Простите, повелительница, что воспоминания были столько живыми, но я боялся, что магия Зотны может иметь какие-то изощренные разветвления.

Волшебница сделала глубокий вдох и поспешно спрятала руки за спиной, боясь, что искатель заметить, как они дрожат.

― Неужели я дала повод усомниться во мне?

― Нет, что вы, ― скрывая усмешку, ответил ильше. ― Тогда, если все хорошо, вы могли бы освободить меня от своей грозной стражи. Когда вы закричали, ваш волк вцепился мне в рукав и не позволяет теперь даже пошевелиться, а эта милая и симпатичная ящерица намерена поразить своим ядовитым хвостом.

― Саа, Ру! ― рассеянно прошептала Одана, вспоминая отрывки воспоминания Тоарте. ― Она ведь говорила на языке магии.

Мужчина довольно усмехнулся.

― Ну, тогда я думаю, что в полной мере заслужил вторую половину моего вознаграждения.

― Льда порывы в вашу власть я стремлюсь...


* * *

*

Лицо карлика было столь мерзким, а красные злые глаза столь ужасны, что даже дэрати Инад почувствовала страх, пусть сразу же и усмирила в себе столь недостойные сильной волшебницы чувства. Карлик впивался в лицо Санмы своими обжигающими пальцами и, казалось, что длинные острые когти проникают под кожу. Он не говорил ни слова, но волшебница все равно слышала скрипучий голос, приказывающий освободить его хозяина.

Дэрати Инад не чувствовала Луания, его не было рядом, но мыслями карлика все же видела темного мага. Его шея, опоясанная серебристыми мерцающими нитями, кровоточила, а из кадыка торчала рукоять ножа. Мужчина пытался вырвать нож, но его рука даже не могла коснуться того, а проходила сквозь, словно ножа и вовсе не существовало.

Теперь, когда сознание Санмы полностью открылось для дэрати Инад, она знала, что произошло с племянницей, почему волшебница оказалась в Мертвых землях. После того, как Санма попыталась бежать из мира чувств, карлик удержал ее, сковав силой Луания. Темный маг не желал отпускать волшебницу, он хотел ее смерти. Но этим самым невольно навредил себе. Нож, подпитаный новым взрывом эмоций Санмы, удвоил свою силу, сковав так же и темного мага. Пожелав уничтожить свою дочь, Луаний теперь рисковал и своей жизнью.

Дэрати Инад не могла скрыть от себя тот острый соблазн, что возник в ней теперь. Убить темного мага было так легко, защитить Тенаса и Эйвелис, лишь только переступить через одну жизнь. Крохотную на фоне остальных, едва заметную в море других жизнь Санмы. Достаточно лишь наполнить нож воспоминаниями дэрати Инад, ее ненавистью, злостью, тогда Луаний уже не сможет сдерживать натиск. Волшебница знала это, как и то, что и темный маг сейчас чувствовал опасность. Неужели в его глазах промелькнул страх? Или так только хотелось дэрати Инад?

Решившись, волшебница вскинула руки и, больше не сдерживая силу, ударила карлика сияющей молнией. Не ожидая того, какую муку причинит этим и себе тоже, с криком упала на сухую черную траву. Все же карлик успел проникнуть в Санму, соединил часть их сил, и своей магией дэрати Инад разорвала эту связь, навредив не только себе, но и племяннице.

Злясь на себя за глупость и боль, что причинила Санме, дэрати Инад вскочила и прежде чем карлик, распластавшийся от нее в двух-трех торргах, успел прийти в себя, прочертила рукой круг и стальная цепь опутала врага с головы до ног. Старая женщина прекрасно понимала, что карлику не потребуется много времени, чтобы освободиться, но надеялась, что этого раста ей будет достаточно на побег.

― Забери нож, ― властно приказала она Санме и обессиленная волшебница не смела отказать.

Рука племянницы вытянулась вперед, и неожиданно все вокруг засвистело, завыло, очертания деревьев размылись, связанный карлик остался далеко позади, а они с Санмой летели куда-то вперед. Туманный мир расступался перед ними, будто они были ветром, необычайно сильным, яростным. А после из тумана возникла черная фигура Луания. Он стоял, раскинув руки в стороны, и с улыбкой встречал Санму.

'Нож!' ― решительно напомнила дэрати Инад, хотя прекрасно понимала, что чувствует сейчас племянница, ведь и сама едва справлялась со своей ненавистью, приумноженной во стократ силой мира чувств.

Санма попыталась было воспротивиться, но дэрати Инад железной волей сковала эту ее слабую попытку. Послушная, пусть и дрожащая рука потянулась к рукоятке ножа, а затем резким нервным движением вырвала тот из горла темного мага. Луаний с наслаждением втянул тягучий воздух этого мира.

― Одни только ненависть и боль, ― презрительно усмехнулся он. ― И слезы, слезы, слезы...

Не жалея своих ран, Луаний просунул пальцы под нити волос, стискивающие его шею и с силой рванул. Но серебристые нити не поддались, а только больше сжали свое кольцо. Лицо мага исказилось, волна его злости, разлетевшись смерчем, оттолкнула Санму и склонила ветви черных деревьев до самой земли. Послышался треск и грохот. Луаний взбешенно посмотрел на Санму, а затем крикнул, словно зверь перед боем и вновь рванул волосы. Сила воспоминаний Юлэары не могла более бороться с его мощью и серебристые нити, подхваченные несуществующим ветром, унеслись куда-то в черную даль.

Не теряя больше ни мгновения, дэрати Инад вырвала Санму из мира чувств. Луаний попытался их остановить, но волшебница успела как раз вовремя. Мертвые Земли начали таять и, пользуясь последним шансом, волшебница выкрикнула:

― Не радуйся, братец. Мы скоро снова встретимся, и тогда я исправлю ошибку Фарпа...

Короткий мутный миг упорства, силы и вот дэрати Инад уже обнаружила себя в кресле. Вокруг звучали приглушенные голоса, плач, резко сменившиеся радостными криками и облегченными вздохами. Старая волшебница не ожидала и, тем более, не желала от себя подобной слабости, но ее твердое, закаленное жизнью сердце встрепенулось при виде склоненных над ней родных лиц Пламы и Нуары.

― Мама, какое счастье ты вернулась!

― Плама, не говори глупостей, ― голос дэрати Инад предательски дрогнул, и она кашлянула, давая себе время собраться, ― я слишком сильна, чтобы проиграть этот бой. Лучше скажи, как Санма, она пришла в себя?

Случайно на ее вопрос ответил счастливый возглас Наташи:

― Нари Санма! Как же я рада!

― Бабушка, я не сомневался, что вы блестяще справитесь с этой задачей, ― с легкой иронией проговорил Од, возникший за спинами Пламы и Нуары.

― Какие щедрые похвалы, ― поджала сухие губы старая волшебница, делая недовольный вид, но родные все равно понимали, что ей приятны их слова и обменялись тайными полуулыбками.


* * *

*

3-й день арка Палира III.

Южные земли Эйвелиса, леса Карлиэ.

Ролда медленно плыла по лесной дороге. Солнечный свет, окрашенный зеленью, пробивался сквозь плотно задернутые занавеси и освещал спящее лицо Нуары. Что-то промычав во сне, девушка почесала нос. Андиат тихо засмеялась. Впервые за последние дни ей было спокойно и хорошо. Не верилось, что она наконец-то вырвалась из гнетущих стен Аларбо, насквозь пропитанных смертью и ложью. Нет, волшебница не могла больше там оставаться, тем более теперь, когда наступал срок рождения ребенка. Ее дитя должно появиться на свет в том месте, где когда-то Андиат и Кред были счастливы, куда казалось, не могли проникнуть ни страдание, ни горе.

― Мамочка, ― тихий шепот Церики отвлек ее и, опустив глаза, волшебница залюбовалась своей дочерью, которая лежала на сидении, положив голову Андиат на колени. ― Нуара такая смешная.

― Да, мышонок, только тихо, не разбуди ее.

― Конечно, мама. Прости.

― Ты моя красавица. Редко встретишь таких послушных девочек.

― Мама, а папа ждет нас дома?

― Нет, папа еще не вернулся. Он уехал по очень важному делу и сейчас не может приехать.

Девочка нахмурила лоб.

― Он что нас больше не любит?

― Нет, что ты такое говоришь.

― Папочка почти не говорил со мной после того, как умер дядя Мэдвис, а когда я пыталась его обнять, он всегда уходил.

― Церика, папа просто очень переживал из-за смерти своего брата. Я уверена, намеренно он не хотел тебя обидеть. Скоро папа вернется, у нас все снова будет хорошо. Я тебе обещаю.

Церика радостно улыбнулась

Пообещать дочери было не сложно, но вот как обмануть саму себя. Андиат не представляла, как все может быть хорошо. Она даже не знала, что случилось с Кредом. Семья рассказывала, что он уехала по какому-то важному делу, но Андиат понимала, что это ложь. Супруг никогда бы не уехал, не попрощавшись с ней, что уж говорить о Церике, которую Кред любил больше всего на свете...

Конечно, если это был супруг Андиат.

Последние дни перед его внезапным отъездом, Андиат особенно остро чувствовала, что рядом с ней не Кред. Кто-то очень похожий на него, но не он. Андиат чувствовала и одновременно запрещала себе подобные безумные мысли. Женщина слишком любила Креда, чтобы страдать от его нелюбви, временами даже холодности, но никогда он не был холоден к Церике. Дочь была для него всем. Благодаря Церике, Андиат временами казалось, что муж любит и ее тоже. Она соединяла их. Больше она не просто чужие друг другу, обязанные быть вместе по императора Фарпа. Теперь они семья.

Волшебница не питала глупых иллюзий, не надеялась, что Кред полюбит ее, но все же время, что они провели вместе, события, что пережили, как счастливые, так и горькие все крепче соединяли их. Супруг перестал быть безразличен. Мужчина и раньше старался не показывать этого, но Андиат не была столь наивна, чтобы не чувствовать этого прежде. И пусть все же наивна, но и она могла отлечить искреннюю заботу от поддельной.

Почему же тогда все исчезло в последние дни? Как могла та хрупкая нежность, что Андиат заслужила за долгое время терпения и надежды, так быстро исчезнуть?

Кред изменился. Стал чужим. Родное до самой мелкой черточки лицо оставалось тем же, знакомые его слова, улыбки, но в тот же миг все стало иным. То, что было между ними. Казалось, пропали даже чувства Андиат. Волшебница с ужасом понимала, что смотрит на Креда иначе, не так как прежде, с восхищением и бесконечной любовь, в ней появился какой-то пронизывающий ужас. Это не Кред ― шептала ей каждая клеточка. Но Андиат всеми фибрами души сопротивлялась своим мыслям, понимая, что это едва ли не безумие.

А потом был день Крауце. Волшебница знала, что тогда случилось что-то. Страшное и непоправимое. Но никто не желал говорить ей правды. Исчезла Риаза, исчез Кред. Семья пыталась обмануть ее, успокоить, но Андиат могла лишь горько усмехаться неумело скроенной лжи. Попытки родни убедить ее в том, что все хорошо, только еще больше пугали.

― Я так рада, что скоро у меня будет братик, ― отвлек ее веселый голосок Церики.

― Братик? Мышонок, ты так уверена в этом. А если это будет сестричка? Маленькая куколка?

Церика состроила забавную гримасу.

― Нет. Маленькая куколка ― я. А у меня будет братик. Я хочу братика!

Андиат подняла руки, словно сдаваясь.

― Молчу-молчу. Приказ получен. Сделаю все, что могу.

― Я уже даже знаю имя.

― Расскажешь?

Церика загадочно улыбнулась и зажала ротик руками, показывая, что не откроет секрет ни за какие сладости. Андиат весело засмеялась и поцеловала руки дочери.

Свет за окном стал немного светлее, заставив сердце Андиат встрепенуться. Спешно она раздвинула занавески и едва не вскрикнула от восторга при виде уже различимого впереди здания, окруженного лесом. Церика не оказалась такой сдержанной и радостно захлопала в ладоши, чем разбудила Нуару.

― Церика! Я же просила тебя!

― Прости, мамочка. Прости, Нуара, я не хотела тебя разбудить.

Девочка спрыгнула с сиденья и пересев к Нуаре, обняла девушку. Андиат наблюдая эту картину, не могла не умилиться.

― Маленькая подлиза, ― щелкнула дочку по носу женщина.

― Ничего, сестренка, ― потирала глаза Нуара. ― Я так понимаю, мы уже близко?

― Да! ― торжественно объявила девочка. ― Скоро мы будем дома!

― Мы гнались с такой невообразимой скоростью, что мне удивительно, если вы, нари Андиат, увидели хоть что-то из видов Эйвелиса, ― выглянула в окно дочь императрицы.

Андиат как-то загадочно улыбнулась, и Нуаре показалось или в ее улыбке действительно проскользнула грусть.

― Впервые за долгое время мне удалось почувствовать хоть какое-то подобие свободы. Мне нужно было это. Для себя. Чтобы быть готовой...

Волшебница не договорила, будто смутившись своих слов или подумав, что сказала лишнее. Нуара постаралась скрыть удивление и, кашлянув, кивнула:

― Свобода ― это хорошо. Только, если не вспоминать о том, какой защитной магией мы окружены. Я даже опасаюсь нос в окно высунуть. Бабушка наколдовала что-то такое, что растерзает и своих, и чужих.

Андиат хмыкнула:

― Несомненно. Амулет дэрати Инад горит праведным огнем, ― указала волшебница на большой каменный амулет, изображающий сплетенные руки, держащие оранжевый гуат, магически подвешенный в воздухе.

― А я думаю, что это мне так жарко. Бабушка гневается.

― Дэрати Инад злится, что я рискую не только своей жалкой жизнью, но и жизнями ее внуков, учитывая еще не рожденного.

Амулет задрожал, распространяя шипящие звуки.

― Нужно быть поосторожней, ― прошептала Нуара. ― Амулет стоит на страже чести своей хозяйки и, думается мне, может убить лишь за одно неподобающее упоминание о ней.

― Особенно от меня, ― не смогла скрыть печали Андиат.

Нуара как можно более беспечно отмахнулась от этих слов, зная какие непростые отношения связывали дэрати Инад и супругу Креда. Тому виной была сама старая волшебница, не только из-за того, что не прежде захотела признать Андиат, но и теперь, когда признала, не хотела этого показывать.

― Чтобы бабушка не говорила, вы ее семья, ― искренне проговорила Нуара. ― Она волнуется о вас не меньше, чем обо мне и Церике. А то, что у нее ужасный характер это признает и сама дэрати Инад.

Амулет снова задрожал.

― Ну ладно, не признает... хотя не мешало бы иногда.

Андиат с сомнением покачала головой, но, взглянув на побелевший амулет, решила промолчать.

― Бабушка любит тебя, ― зашептала Церика, словно выдавая страшную тайну. ― Когда мы уезжали, она мне поручила беречь тебя от всех-всех несчастий, слушаться и не обижать, потому что это причинит боль и ей тоже. А еще бабушка надеялась, что мы вернемся как можно скорее, потому что она за нами будет очень скучать.

Волшебница благодарно улыбнулась дочери и вновь посмотрела в окно, в котором уже явственно виднелся родной дом. Поместье не было вычурным, оно состояло из простых спокойных линий. Серый дикий камень и дубовый сруб делали Звездный похожим на кусочек природы, которая в свою очередь дивным образом обретала очертания поместья. Сейчас, при свете дня, в Звездном ничего не указывало на его удивительное название, но Андиат прекрасно знала, что как только наступит ночь все изменится. Ни в одном уголке Эйвелиса небо не лежало так низко над землей, казалось, что оно может раздавить тяжестью громадных звезд, которые каждый раз, даже в туман и дождь посещали Звездное.

Андиат почувствовала, что готова расплакаться и поспешила взять себя в руки. Но когда увидела небольшие фигурки, собравшихся на крыльце волшебников и среди них родителей, специально приехавших поддержать доч, осознала, что непослушные слезы уже бегут по щекам.

― Мама не плачь, ― жалобно попросила Церика, осторожно утерла слезу со щеки Андиат.

― Нари Андиат, что с вами?

Женщина наигранно улыбнулась, постаравшись взять себя в руки.

― Не переживайте, со мной все хорошо. Я уже давно не была так счастлива.

Церика пригрозила Андиат, потрясая пальчиком, а Нуара притворилась, что поверила, кивнув, пусть из ее взгляда и не исчезла тревога.

Как только ролда замерла у крыльца, Церика, не дожидаясь пока управляющий Лукрат откроет дверцу, выскочила на улицу и бросилась в объятья бабушки Лиры и дедушки Зуласта, а потом, расцеловав их, приникла к старенькой няне Фарте, которая дрожащими руками обвила 'свое драгоценное дитя'. Лукрат помог хозяйке выбраться из ролды, а затем подал руку Нуаре. Андиат же не заметила, как очутилась в любящих объятьях матери. Почему-то сейчас, несмотря на то, что она находилась среди близких, там, где хотела быть больше всего на свете, волшебница остро ощутила отсутствие Креда и даже на миг пожалела, что покинула Аларбо, будто супруг остался там.

― Что случилось? ― разволновалась Лира.

― Кред в беде...

Глава 6

Янтарная лит

5-й день арка Медоцветия,

Cеверо-запад Акваи.

Шел седьмой день их пути. Небольшой отряд медленно, но верно продвигался вперед. Лес становился все более дремучим и густым, но рекурту удавалось находить удобные тропки и обходить опасности. Последний был послушен словно пес, но зная это, даже чувствуя благодаря связи между ними, Дроак не мог оставаться спокоен, ни днем, ни ночью, ни, тем более, во сне. Но волшебник не мог не признавать, что лишь благодаря рекурту они с Тисом до сих пор живы. Именно он увел волчью стаю, которая несколько дней следила за ними, защитил Тиса от змеи, бросившейся на мальчика, когда тот случайно наступил на нее в траве. Больше всего Дроак должен был благодарить рекурта за то, что спас его от смерти, когда наступил черед расплачиваться за бабушкино заклятие и рана вновь открылась. Будь у Дроака надежда, он не позволил бы рекурту лечить себя, но ему, под боком с Тисом, посреди леса, было опасно так рисковать. Потому пришлось довериться слуге.

Рекурт с диким криком вырвал один из своих черных зубов и растер в пыль, словно это был не более чем песок. Когда слуга посыпал этим порошком рану, Дроаку показалось, будто к ней приставили раскаленное железо. Юноша и хотел бы показать себя героем, но сил совершенно не осталось, потому он возопил как младенец. Не стало и легче, когда рекурт, вырвав один из своих жестких, будто стальной прут волос, совершенно без иглы, сшил края раны корявыми, но прочными стежками. Каждый стежок отдавался молнией во всем теле, и Дроак только и мог, что скулить, как щенок, уже не чувствуя ни стыда перед Тисом и рекуртом, ни после и боли.

Всю ночь Дроак провел между сном и явью. Тис не отходил от него ни на шаг и, крепко держа за руку, что-то беспрестанно шептал. Мальчик упорно боролся со сном, но ближе к рассвету последний все же пересилил, и Тис проспал на груди Дроака несколько миртов. Утром Дроаку стало немного легче и, несмотря на протест Тиса, елве решил продолжить путь. Он понимал, что ему нужен отдых, но страх не покидавший ни на миг и ощущение, что за ними кто-то следит не давали покоя. Каждый шаг отдавался в нем болью, но стиснув зубы, волшебник решительно шагал вперед.

Тайно даже для самого себя, Дроак надеялся, что магия вернется к нему, но этого не случилось. Потому, как и прежде, единственной их защитой оставался рекурт и юноша со страхом представлял, что могло бы случиться, не останови его тогда Тис. Что, если бы Дроак убил рекурта?

Неожиданно яркая извилистая молния прочертила небо белой лентой. Вслед за ней ударил гром, отчего Тис испуганно ойкнул и даже подпрыгнул на месте.

― Нам нужно найти, где укрыться, ― с улыбкой проговорил Дроак. Он сам не знал почему, но всегда очень любил дождь, пусть сейчас последний был и некстати. ― Наступает осень. В это время всегда сильные ливни

― Смотри, Дроак, какое большое дерево! ― воскликнул Тис, указывая на дикую старую яблоню, ветви которой расходились не менее чем на три торрга вокруг и росли так густо, что ни одно капелька бы не проникла сквозь листву.

― Прекрасно, Тис.

Словно предупреждая, что им следует поторопиться, в небе разразилась новая гневная молния, еще более сильная и громкая.

Не успели Дроак и Тис спрятаться под зеленой листвой, как первые капли застучали по земле, а через несколько мгновений дождь полил с такой силой, будто кто-то на небе вознамерился утопить лет, не менее.

― Красота, правда? ― счастливо улыбнулся старший елве, присев у самой кромки своего сухого островка и подставив руку ловил в ладонь кристальные слезы неба.

― Очень красиво.

Рекурт, кажется, был лишен подобных возвышенных чувств и, что-то недовольно шепча себе под нос, взобрался по веткам на самую верхушку яблони, оттуда обозревая окрестности.

― Дроак, расскажи что-нибудь, ― внезапно попросил Тис, устраиваясь рядом.

Елве потрепал его по волосам и спросил:

― Что рассказать? Прости, но я не знаю сказок. Никогда не любил, да и мама всегда рассказывала мне истории Акваи.

― Вот и расскажите мне.

Дроак задумчиво посмотрела на дождь.

― Помнишь ту картину в холле?

― Картину войны?

― Да. Войну Лагора Безумного. Мама много рассказывала о ней, ведь именно тогда наша прекрасная Аквая ступила в бездну, которая со временем поглотила нас. Когда сражение в Янтарном яру выиграл император Лагора и бросил Алруну томиться в темнице, а наш народ не воспротивился этому. Именно тогда артаритсы отдалились от остального народа и стали называть нас итари, на древнем наречье 'недостойными'. Только в их общине до сих пор живы мудрость и величие прежних елве. А итари платят за кровь, пролитую во имя власти и высокомерия, за муки Алруны и забытую верность лесного народа. Мы платим за самовлюбленность, копленную долгими торами господства в Безграничном мире.

Печальна и прекрасна,

Песнь янтарной лит,

В ней открывает не тая,

Что сердце говорит.

Она встречает песней утро,

И провожает ночь,

Она в ней грустная сестра,

И безутешна дочь.

В ней одинокая невеста,

Неосвященная вдова,

Ее мечты лишь только тень,

Любви лишь памяти зола.

Зовет смерть во спасенье,

И слезы падают во тьму,

За что красивую, как солнце,

Судьба оставила одну?

За что ты бросила в огонь,

Свое чудесное дитя,

И мучишь, душишь не жалея,

Надежды проблеск не даря?

И вновь перед глазами бой,

Кровавая гроза смертей,

И стоны, крики, горький плач,

Стенанья матерей.

Метанье копий, острых стрел,

Жестокий свист мечей,

Резки смертельные удары,

Угас блеск воинственных очей.

Бежит Алруна быстрым ветром,

В виденье, словно наяву,

Зовет всех ангелов небесных,

На битву в Янтарном яру.

Зовет и плачет, небо молит,

Безумье брата излечить,

Но крик Лагоры, ярко пламя,

И Диавар лежит убит.

Пусть сколь во сне она мечтает,

Не изменить теперь вовек,

Ту тень, что породил Лагора,

Тяжелой ношей сомкнув век.

Рассвет сквозь прутья нежно льется,

Слова печали кружат тьму,

За что красивую, как солнце,

Судьба оставила одну?

Проговорив последнюю строчку, Дроак замолчал. Тишина длилась около пала и Тис, чувствуя, что не стоит тревожить его, тоже молчал.

― С каждым новым поколением, высшие силы отбирали частичку долголетия итари, будто бы возвращая Алруне, взамен всех мгновений, счастливых, несчастных, что могла подарить ей жизни, погребенная в темной и сырой темнице. Она ведь хотела умереть, Тис, но сила ее была так велика, что в Безграничье сменилось не менее двухсот торов, пятидесяти Виира-Рат, прежде чем ее страшная мечта исполнилась.

Лагора долго правил страной, строго, жестко, со всем высокомерием, на которое только может быть способен елве. В те времена многие волшебники других народов, жившие и даже родившиеся в Аквае, покинули ее. Высокомерие елве не имело границ. Наследник Лагоры Хориус, а после и другие правители, сумели сгладить острые конфликты, которые отделили Акваю от остального Безграничья. Аквая вернула свой высокий статус в мире. Но внутри страны все так же царит вина и тень предательства. Память Алруны и Диавара, которого предали огню, как убийцу императора, до сих пор не отомщена и не оправдана.

Дроак посмотрел на Тиса и увидел, с какой серьезностью слушает он его. Хотя мальчик был еще совсем ребенком, юноша был уверен, что Тис все понимает, возможно, даже лучше многих взрослых.

― Дроак, я надеюсь, что Алруна счастлива в том другом мире, ― едва слышно прошептал мальчик.

― Рука об руку и сердце к сердцу. Навеки вместе непобедимый Диавар и прекрасная Алруна в мире света и мечты, ― вспомнил Дроак слова, вырезанные на могиле несчастных влюбленных в Янтарном яру.

Дождь прекратился через несколько миртов и отряд продолжил свой путь. До сумерек было еще как минимум два мирта и Дроак решил, что не стоит терять это время попусту. Земля была влажной, но плотный травяной покров и каменистая почва защищали от болота и потому единственное, что им грозило, это мокрые ноги. Лучи жаркого солнца, вновь озарившего небо, проникали даже сквозь плотный полог леса и понемногу высушивали землю после деяний дождя. Тис бодро вышагивал впереди, о чем-то тихо напевая себе под нос, и Дроак мог немного побыть наедине со своими мыслями. Невольно он задумался о Диаваре и Алруне, история которых, рассказанная когда-то Ларелией, никогда после не покидала юношу.

Диавар Валириус был предводителем Катриса, южного города Акваи, музыкальной колыбели елвийской страны, родиной лит — удивительных птиц-певуний. Однажды на берегу моря он встретил Алруну, которая слушала дивное пение янтарной лит. Девушка и сама напоминала хрупкую лит своим тонким, изящным станом и длинными рыжими волосами, так похожими на янтарное оперение морских птиц, за что Диавар и прозвал ее 'лит'.

Их счастье было недолгим. Император воспротивился желанию влюбленных быть вместе. Его дочь заслуживала большего, санга великого рода, отец прочил ей судьбу императрицы одного из дружественных государств, а не супруги одного из своих подвластных. История о многом умалчивает, но некоторые старые елве, чьи предки застали события, поговаривают, что император неспроста был так строг и непреклонен. Его верный помощник, Сампирус, давно таил мечты о власти, и помехой свершению его планов совершенно неожиданно послужила запретная любовь Алруны и Диавара. Когда Диавар с почетной свитой прибыл в замок просить руки своей возлюбленной, император Шалит, науськанный Сампирусом, с позором выгнал его прочь, бросив в лицо цвет желтой ильмудии. Алруна умоляла отца, но ее слезы не тронули высокомерную, обласканную лживыми речами Сампируса натуру императора. Девушку заперли в покоях, хотя она пожелала, чтобы и ее признали недостойной и выгнали вслед за возлюбленным.

Возможно, у влюбленных и был еще шанс, но на рассвете императора нашли убитым в своей же постели. Из его сердца торчал черный нож, а на лбу был высечен знак вечного проклятия. Стражи были также жестоко убиты, но один из них все же сумел продержаться до рассвета и, прежде чем умереть, прошептать имя Диавара.

В тот же день на Катрис выступили войска нового императора Лагоры, а рядом на белоснежном коне восседал Сампирус. Весь Катрис восстал за своего предводителя Диавара и встретил войско Лагоры в Янтарном яру. От крови, политой в той страшной битве, яр впору было называть алым. Сквозь крики воюющих слышался плач и грусное пение лит. Это был последний раз, когда елве видели дивных птиц, они покинули Акваю. Их песни больше не звучали на пустынных мертвых улицах Катриса. Старики говорят, что когда в Янтарном яру запоет лит, небеса и Алруна простят Акваю.

Нирд, горничная Алруны, подговорила придворного жреца и они выпустили девушку из волшебной клетки, хотя после поплатились за это жизнями. Лишенная магических сил, скованных братом, Алруна три дня и три ночи гнала лошадь в Янтарный яр, в надежде спасти возлюбленного, но успела лишь увидеть последние мгновения жизни Диавара, охваченного магическим огнем Лагоры. Обезумевшая от горя, она выхватила меч у одного из мертвых воинов и попыталась покончить с жизнью, но люди Сампируса остановили девушку, не позволив исполнить задуманное.

Император Лагора назвал сестру предательницей Акваи и приговорил к вечному заключению в темнице главной крепости Катриса. Советник самолично сопровождал пленницу в Катрис. Желая еще больше унизить Алруну, девушку заставили идти пешком, закованную в кандалы, на длинной веревке, привязанной к упряжи лошади Сампируса. Алруна безвольно выдерживала испытания, но когда советник, упиваясь своей победой, вспомнил ее отца, произошло невозможное. Сила Алруны разорвала волшебные оковы Лагоры, железные кандалы спали. Сампирус хотел остановить Алруну, но тогда и почувствовал, что не может пошевелится. Девушка подняла на него свои удивительные голубые глаза и тело Сампируса поразил магический огонь, который прежде убил Диавара. Огонь перекинулся на стражу Сампируса и вскоре двенадцать воинов последовали вслед за своим безжалостным хозяином. Воины императорской стражи испуганно расступились, совершенно не пытаясь защитить советника и не нападая на пленницу, прекрасную дочь Акваи. Но Алруна даже не попыталась сразиться с ними, лишь устало опустила руки и смотрела вдаль, где на горизонте виднелись пики гранитной катрисской крепости.

Самый молодой из воинов, выхватив из ножен свой меч, бросил его к ногам Алруны, а затем обхватил правой рукой запястье левой, показывая, что перекрывает свою магию и полностью отдается на волю своей властительницы. Его примеру последовало еще восемь стражей, но остальные одиннадцать с грустной, даже болезненной решительностью выставили вперед свои сильные руки, вторыми сжимая эфес меча, готовые в любой миг вскинуть оружие. Алруна с гордостью и благодарностью оглядела сложивших оружие, гордость не исчезла и когда взгляд обратился к остальным одиннадцати воинам, на губах играла теплая улыбка.

― За императора до конца и в смерть, и в победу, и в поражение, ― прошептала девушка слова клятвы воинов, которую девять из них сейчас нарушили. Волшебница задумчиво наклонила голову набок и стала еще более похожа на янтарную литу. ― Лагора должен гордиться вами, всеми вами, ведь для воина потерять честь все равно, что умереть и половина из вас предпочитает умереть за меня, а вторая, несмотря на искреннюю любовь, что я вижу в ваших глазах, твердо исполняет клятву данную императору.

― Лита, вы должны лететь. Прошу вас взмахните своими янтарными крыльями и летите в далеки земли, к своим сестрам-птицам, туда, где вы будете счастливы, ― вскричал черноволосый елве.

― Лита, ― задумчиво повторила девушка и вновь качнула головкой как птица, в ее глаза промелькнула какая-то отстраненность, граничащая с безумием. ― Литы оставили меня. Где мне теперь искать моих прекрасных птиц? Нет, дорогой мой друг, я останусь. Хоть одна лита, но должна встречать рассвет песней, заставляя чудесный Катрис пробуждаться ото сна.


* * *

*

5-й день арка Дина II.

Аларбо, Коанор.

Санма заставила себя сделать несколько глотков супа и, упорно игнорируя сердитый взгляд тетушки, взмахом руки приказала служанке убрать поднос с едой.

― Тетушка, я ведь не ребенок. Вы не должны вести себя так, словно мне пять торов.

― Ты права. Тебе еще и тора не стукнуло. Даже от ребенка не стоит ожидать таких глупых поступков, каких натворила ты.

Санма с тяжелым вздохом опустила голову на подушку, болезненный вскрик самовольно сорвался с ее губ.

― Такое чувство, словно задорные лесорубы прорубили ход у меня через голову. Я ожидала более тонкой работы от дэрати Инад. Уже прошло три дня, а я до сих еще не все помню. Вы словно порвали мою память на куски.

Голубые глаза старой волшебницы недобро блеснули:

― Прошу прощения, что должна была спешить спасать твою жизнь, вместо того, чтобы лебедем скользить по твоему сознанию и вопрошать у обезумевшей хозяйки позволения сделать очередной шаг. Возможно, ты ошибаешься, и твой разум порвал на куски кто-то другой еще до случившегося? Ведь если бы ты на секунду задумалась над тем, что собираешься совершить, то никогда не пошла бы на такое.

Санма промолчала, устало прикрыв глаза. Понимая, что сопротивляться дэрати Инад это лишь зря тратить и без того последние силы, женщина послушло выслушала очередную мораль. Тетушка никак не могла успокоиться, но Санма знала, что это лишь из-за страха, и не могла сердиться на нее. Наоборот, она была благодарна.

― Я хочу спать, ― прошептала волшебница.

Дэрати Инад недоверчиво фыркнула, но все же поднялась с кресла и направилась к выходу.

― Разумеется, дорогая, тебе нужно больше спать. К тому же, мне все равно нужно идти, скоро у нас с избранными урок магии.

― Пожалуйста, не будьте с ними слишком строгой и придирчивой.

― Я буду с ними и строга, и придирчива, ведь иначе от них ничего не добьешься. Избранные до сих пор, после всех сил и знаний, что ты, а теперь уже и я в них вложили, не могут сразить меня даже втроем. Как же, ответь мне, избранные будут бороться с темным магом, если и ты не смогла?

Не дожидаясь ответа племянницы, старая женщина вышла и тихо прикрыла за собой двери.

― Спасибо, тетушка, вы как всегда необычайно вежливы и учтивы, за что мы вас все и любим.

Убедившись, что дэрати Инад ушла, а не поджидает за дверью, волшебница осторожно привстала на кровати. Рана на животе тут же безжалостно заныла, но Санма, стиснув зубы, решительно поднялась. Медленно переступая и придерживаясь за мебель, она приблизилась к зеркалу и осторожно заглянула в отражение. Крик ужаса сорвался с ее губ, и невольная слеза пробежала по щеке. Хотя Санма и готовила себя к подобному, но реальность все же оказалась еще более ужасной. Руки были изуродованы. Санма почувствовала отвращение к себе. Страшные, мерзкие черные борозды покрывали кожу, жуткие шрамы, словно змеи, вились по рукам. Волшебница нерешительно коснулась зеркальной глади, но тут же и оидернула, словно даже отражение было ядовитым.

В двери тихо постучали, и затем в зеркале возник силуэт Оданы.

― Тебе еще нельзя подниматься, ― прошептала волшебница, поспешив на помощь Санме. ― Ты слишком слаба.

― Они останутся навсегда? Следы смерти.

Императрица ничего не ответила, она не видела смысла лгать, Санма и сама понимала, что следы смерти нельзя ни вылечить, ни уничтожить.

Санма обернулась и посмотрела на подругу:

― Я теперь навсегда отмечена смертью.

― Главное, что ты жива, ― твердо проговорила Одана.

Беловолосая волшебница с сомнением усмехнулась:

― Ты, действительно, так думаешь, зная кто я? Зная, что я дочь темного мага? Дочь убийцы твоего мужа?

Одана ласково улыбнулась и взяла ладони подруги в свои.

― Дэрати Инад и икрат Ордарк предупреждали, что у тебя будут трудности с памятью. Ты еще многого не помнишь, да? Все путаешь. Я всегда знала, что ты дочь императора Фарпа. Ты забыла о том, кто твой отец? Неужели хочешь, чтобы старик услышал тебя и обиделся? Дочь не должна отказываться от своего отца.

Слезы блеснули в глазах Санмы:

― Спасибо... Большое спасибо... Я вспомнила. Вспомнила папу. Вспомнила, чья я дочь.


* * *

*

― Я просто не представляю, где мне искать информацию о пирамиде, ― поставив очередную книгу на полку, вздохнула Зера.

― Милая, мы уже проверили все, что только возможно. Ты зря мучаешь себя, ― пробубнила в ответ Наташа, скрытая за огромными стопками книг. Из ее укрытия лилось нежное золотистое сияние.

Зера тихо подкралась к Наташе и перегнулась через книги:

― Хорошо хоть, что ты совершенно не мучаешься, мечтая о своем герое.

Застигнутая врасплох, девушка испуганно подпрыгнула на месте и попыталась спрятать золотой цветок, который прежде блаженно нюхала.

― А ты знаешь, что золотые цветы приносят удачу? ― выпалила она первое, что пришло в голову.

Воанса прищурила глаза.

― Мне казалось, что золотые цветы запрещено срывать.

― Мы оставим это в секрете, ведь так? ― нахмурилась Наташа.

― Разумеется. Это будет наш самый страшный секрет.

― Представляешь, как чудесно проснуться от тихого постукивания и увидеть, что это птица стучится в окно, а в ее клювике золотой цветок?

― А я думала, что тебе не нравится Од.

― Ну знаешь, я тоже много чего думала.

Зера покачала головой, словно показывая, что здесь просто не с кем разговаривать.

― О чем нужно, ты уже давно не думаешь. Наташа, я же просила тебя помочь, ты еще ни одной книжки не просмотрела.

― Не бурчи, ты становишься похожа на мою бывшую учительницу по французскому. Я начинаю тебя бояться.

― По фран... как?

― Французскому! Это язык страны под названием Франция, ― объяснила Наташа и, загадочно улыбнувшись, вновь вдохнула аромат цветка. ― Ах, Франция... Париж... Город влюбленных...

Сфокусировав мечтательный взгляд на Зере, с насмешкой следившей за ней, Наташа спохватилась и отвела от себя золотой цветок:

― По-моему мне уже достаточно. Запах совсем задурил мне голову.

― Не могу не согласиться.

― Благодарю, ты удивительно добра. Кажется, тебе совершенно не помешает вдохнуть волшебный аромат золотого цветка. Именно благодаря цветам мне пришло в голову позвать дядю Фэналин.

― Да-да. Без их волшебства трудно было догадаться позвать прославленного алхимика.

Наташа, надув губы, всунула под нос Зере цветок:

― Держи. Ты становишься вредной. А у нас и так уже одна вредина есть. Больше я не выдержу.

― Смотри, а то я ведь Фэналин все расскажу, ― усмехнулась Зера, озаренная золотыми отблесками волшебного цветка.

― Ты сама это сказала, ― помахала пальчиком Наташа. ― Я же имела в виду себя. Я очень самокритична.

― Впервые слышу.

― Так и есть.

Осторожно, чтобы не разрушить шаткие стопки книг, Наташа выбралась из своего импровизированного укрытия.

― Я схожу за водой. Тебе что-то принести?

Зера, вновь принявшаяся пересматривать книги, рассеянно кивнула.

― Ауу?!

― А?..

― Тебе что-то принести?

― Тоже воды.

― Держи цветок, держи. Вдруг тебе повезет. Мы уже все перепробовали, а вдруг случится чудо.

― Угу... повезет, ― протянула девушка, когда Наташа вышла из библиотеки.

Зера с разочарованием отбросила очередную книгу, про себя удивляясь, что молодая нерак промолчала о ее неподобающем поведении. Прочитав же глазах нерака жалость, словно последняя знала, что попытки Зеры безуспешны, девушка поспешно взяла себя в руки, чтобы не показать своего раздражения.

― Когда же и мне повезет? ― подперев подбородок, прошептала она, листая древние страницы древнего фолианта.

Зера чувствовала, что время, отведенное ей, неумолимо истекает, что тот, кому она должна помочь может быть уже потерянным для нее. Что возможно Зера уже опоздала, что не сумела исполнить обещанного... Это пугало ее, приносило кошмары по ночам, чувство вины.

Бережно девушка вынула из кармана пирамиду и поставила перед собой. Волшебный амулет слабел, Зера это чувствовала, словно была единым целым с ним. Из пирамиды уходила магия, а Зера ничего не могла поделать.

Девушка перевела взгляд на золотой цветок и непроизвольно улыбнулась. Он был необычайно красив, и Наташа говорила правду, действительно, дарил какое-то успокоение и словно бы увереность.

― Прошу тебя, помоги мне, ― нерешительно прошептала Зера, коснувшись шелковых лепестков.

― Кому тут нужна помощь? ― раздался за спиной старческий голос и, обернувшись, девушка увидела, что явился сам император Скэл, своей великой персоной.

― Здравствуйте, гроу Скэл, ― разочарованно проговорила девушка. Это была совершенно не та помощь, в которой она нуждалась.

― Добрый день, тларит. О чем это ты шептала? Какая помощь тебе нужна?

Поначалу Зера подумала спрятать пирамиду от призрака, но затем, бросив взгляд на золотой цветок, решила, что стоит попытать судьбу и показала амулет старику.

― Мне нужно узнать, что это такое. Это очень важно.

Зоркие глаза Скэла скользнули по фигурке, изучая мельчайшие детали. Резко подлетев к Зере, он выхватил пирамиду из ее рук.

― Откуда это у тебя? ― спросил волшебник, будто обвиняя девушку в чем-то.

― Это не важно...

― Откуда у тебя амулет?!!

― Его отдала мне душа, которая погибла, спасая меня... Я должна защитить кого-то... но не знаю...

Император недоверчиво свел нахмуренные брови, а Зера и почувствовала бы раздражение, если бы не догадка, что внезапно пронеслась в ее разуме:

― Вам известно, что это? Ведь так?

Старик тут же как-то помрачнел и грубо всунул амулет ей обратно в ладонь.

―.Не имею ни малейшего представления.

Зера все же разозлилась:

― Вы врете! Я же вижу!

― Да как ты смеешь так со мной разговаривать, неотесанная девчонка?!

Напуганная криком призрака, Зера непроизвольно отступила на шаг назад, но осознав это, наоборот стала наступать на императора:

― А как я могу иначе? Я вижу, что вам что-то известно, но вы просто не хотите говорить. Неужели вы не понимаете, что от этого амулета может зависеть чья-то жизнь?

Призрак сник и Зера поспешила понадеяться, что ее слова подействовали, но старик вновь переменился и затряс у нее перед носом призрачным пальцем:

― Ты что это такое говоришь? В чем меня обвиняешь? Если я сказал, что не знаю, так и есть. Невоспитанная воанса! Она еще будет читать мне нотации.

― Все ясно! Я другого от вас и не ожидала! ― вспылила девушка и нервным взмахом руки заставила книги стрелами разлететься по своим местам. Со всех сторон послышались перепуганные возгласы нераков. ― Упрямый, самовлюбленный брюзга!

― Что?!

― Большущее спасибо! ― схватив золотой цветок, она поспешила к выходу и, открыв двери, едва не снесла с ног Наташу. Стакан с лимонной водой опрокинулся и облил девушку, Наташа едва успела подхватить его на полпути к полу. ― Извини, не хотела. Вот держи свой цветок. Кажется, он наоборот приносит неудачу. Или же упрямых ворчунов.

Проследив за удаляющейся Зерой, ошеломленная Наташа перевела взгляд на императора Скэла, зависшего посреди библиотеки.

― Что случилось? Меня не было всего несколько минут, что вы уже натворили?

Старик сердито повел плечами и, оставив девушку без ответа, просочился сквозь стену.


* * *

*

'Темные и страшные дни наступили в Эйвелисе с приходом к власти Такрея Мрачного. Злые силы и безумие творили с ним ужасные вещи, которые деяниями императора проливались на Эйвелис яростной черной силой. Все прекрасное и доброе, что было создано его предшественником Тавидием ΙΙΙ, рушилось в бездне Такрея. С тяжелым сердцем, лишенный надежды, уходил из жизни император Тавидий, ведь лучше других знал, в чьих руках оставляет страну, но не мог ничего изменить. Страна погрязла в кровавых казнях, жестоких издевательствах и страшных муках, удовлетворяя извращенные прихоти Такрея. Каждый арк десять молодых девушек и десять юношей отдавали свои жизни и души во имя темных сил огня. Силы тьмы воздвигали свое могущество на страданиях и боли, и император со всей страстностью приносил им в жертву желаемое.

На пути мрачного императора встал тайный орден гундов с их предводителем Барциусом Аукритасом, двоюродным братом Такрея, представителем левой ветви императорской династии Якитов. Орден несколько раз пытался сместить императора, но тьма окружала Такрея, не позволяя свершиться планам волшебников. Пусть какую силу прилагали гунды, они не могли сразить Такрея, когда страна, овеянная страданиями, питала его покровителей небывалой мощью. И тогда, после стольких поражений, видя как безвозвратно вязнет во мраке Эйвелис, волшебники ордена решились на невиданную, даже безрассудную смелость. Они создали кровавую вершительницу судеб ― деву судьбы, принеся в жертву черного единорога и окропив ее голову своей кровью. И когда каменная дева испросила, что они желают, Барциус выступил вперед:

― Реши судьбу, дева. Верни Эйвелису его долю. Если император Такрей должен править страной, убей меня, но если это право теперь мое, то отдай Эйвелис мне.

Невидимая властная рука сомкнулась на его горле и приподняла над землей.

― Ты считаешь, что достоин править Эйвелисом?

― Я достоин. В моих жилах бежит мудрость и сила моих предком, правителей Эйвелиса. Моя мать дала мне это право. Такрей же потерял, когда позволил злу править страной.

Каменная дева жестоко засмеялась:

― Глупец! Самовлюбленный глупец!

Небо над ними раскололось громом.

― Не ты, глупец, должен править Эйвелисом. Твой сын! Валас ― истинный правитель Эйвелиса!

― Но...

― Твоя жена уже носит под сердцем новую жизнь, и ты приведешь истинного императора к трону. Осенью, 1924 тора, в день, когда Валасу исполнится шестнадцать, я буду ждать тебя на Солнечной скале, где ты отдашь мне свою жизнь.

Небо пронзила белая молния, и ночь на миг стала днем.

― Барциус, я отдаю тебе Эйвелис. Такрей мертв. Но помни о своем долге! Если ты попытаешься избежать его, я заберу и тебя, и твоего сына!'

Фэналин сонно отложила 'Историю Эйвелиса' и потянулась. Взглянув на хартаклу, она увидела, что уже далеко за полночь и оттого ей захотелось спать еще больше. Взмахнув рукой, девушка отпустила двух отиков, которые тут же с веселым гудением выпорхнули в приоткрытое окно, где веселым карнавалом кружили остальные их сородичи.

Откинувшись на подушку, Фэналин прикрыла глаза, намереваясь спать, но прочитанное не позволило ей забыться. Прежде 'История Эйвелиса' никогда не показывала ей тайну гундов. Казалось, теперь девушка заслужила узнать настоящую историю своей страны. Прежде она читала о Барциусе, вступившем на престол после страшной смерти императора Такрея, заклеванного стаей ворон, но не имела представления, что именно он виновник случившегося. В Эйвелисе почитали Барциуса, получившего прозвище Лютый за свое жесткое, безжалостное к врагам правление. Но еще больше его почитали за то, что он привел к трону Валаса Справедливого, при котором наступил расцвет Эйвелиса, который возвеличил страну до немыслимых высот. Барциус вошел в историю и благодаря тайне своей смерти, которую так никто и не смог разгадать. Весной, во втором арке тора Латилии Ι, в день рождения своего сына, когда ему исполнилось шестнадцать торов, Барциус бросился с Солнечной скалы и навеки сгинул в штормовом море.

Валас, с удивительным самообладанием принял на себя ответственность за страну и, несмотря на молодой возраст, твердой рукой и светлым умом правил Эйвелисом. Чтобы всегда страна помнила о Барциусе, император Валас переименовал третий зимний арк в его честь и, словно напоминая о жестком нраве, Лютый каждый свой арк начинал сильным пронзительным ветром и холодной безжалостной вьюгой.

Фэналин не могла представить, какой храбростью и силой должно быть обладать император Барциус, если решился на подобное. Как мог он жить, зная точный день своей смерти, ее неизбежность? Но жертвы каменной девы всегда платят свою цену, и Барциус заплатил свою за Эйвелис, своего сына и, несомненно, собственную жажду власти, ведь вершительница судеб не зря обвинила его в самовлюбленности. Возможно, не только любовь к родине толкнула его на те свершения, но и корысть и мечты о троне?

Тяжелый, протяжный вздох в глубине комнаты, отвлек Фэналин от мыслей. Она испуганно открыла глаза и посмотрела в дальний угол, откуда исходил звук, но тени, клубившиеся там, скрывали неведомого врага либо девушка лишь выдумала его.

― Здесь кто-то есть?

Легкий ветерок играючи взъерошил занавеси и Фэналин радостно улыбнулась. Это был всего лишь ветер.

― Только ветер. Ну и глупая. Пугаешься точно маленькая.

Сладко потянувшись, девушка взбила подушку и обняла ее, словно любимую игрушку. Чтобы нагнать сон волшебница стала рассказывать себе одну из детских сказок, но прежде чем главный златокудрый герой успел спасти героиню от злого колдуна, послышались тихие крадущиеся шаги. Фэналин испуганно вскрикнула и с ужасом вгляделась в темноту, но она словно еще больше сгустилась, не желая показывать того, кого скрывала.

― Кто здесь?

Фэналин едва узнала свой голос, дрожащий и нерешительно тихий. Она разозлилась на себя и уже намного громче повторила:

― Кто здесь, я спрашиваю?!

Девушка взмахнула рукой, собираясь вызвать магический свет, но в этот миг в полоску лунного луча выступила темная фигура и если бы не страх сковавший ее, девушка бы закричала.

Перед ней стоял гоаск!

Голодный, туманный взгляд пожирал ее тело, тонкие грязные пальцы с обломанными ногтями тянулись вперед. Гоаск был невообразимо худой, каждая косточка и жила проглядывались под полупрозрачной омерзительно-серой кожей, изборожденной шрамами и открытыми ранами, ставшими причиной смерти в далеком, забытом прошлом, когда он еще был живым. Голое тело едва прикрывала рваная, покрытая засохшими кровавыми пятнами мантия, давно уже забывшая свой настоящий цвет и ставшая теперь чем-то неопределенно-тусклым и мерзким.

Гоаск медленно приближался, а Фэналин все не могла пошевелиться, даже вдохнуть, хотя понимала, что нужно бежать, звать на помощь. И вот он замер у самой кромки кровати, девушка ощутила запах гниющей плоти. К горлу подступила тошнота. Гоаск же притаился как зверь перед прыжком, оскалил зубы.

― Аргоал!

Зеленый луч четвертого знака вошел в тощую грудь и сбил тварь с ног. Но сил Фэналин было слишком мало, чтобы уничтожить его, гоаском владел волшебник полного круга. Заклятие причиняло ему страдания, лишало воли но вскоре, шипя, словно змей, гоаск все же вновь поднялся на костлявые ноги. К прежним ранам гоаскам добавилась новая, оставленная магией девушки, но кажется это совсем не бспокоило тварь. А вот извечный голод напротив...

― Помогите! ― наконец, обрела голос девушка, одновременно пытаясь придумать, как обмануть гоаска.

Схватив попавшуюся под руку 'Историю Эйвелиса' и, на миг сжавшись от сожаления, Фэналин метнула книгой в гоаска, а затем набросила сверху покрывало и лишь только хотела вскочить с кровати и бежать из комнаты, как из теней комнаты выступила целая туча собратьев последнего. Они медленно наступали, шипели, облизывались и девушке показалось, что она праздничный заяц, которого вскоре разделит голодная орава. Ей совершенно не понравилась данная перспектива и Фэналин со всех сил закричала.

― Что вы делаете?! ― вторил ей еще более громкий, истеричный голос нерака, по драгоценной книге которого так бессовестно вышагивали 'гадкие ноги' гоасков. ― Гнусные гады! А ну пошли вон отсюда!

Но почему-то гоаски совершенно не обращали внимание на безумные крики старика и тогда рассерженный таким невниманием волшебник начал обстреливать врагов белыми искрами. К сожалению, искры почти не причиняли гоаскам вреда, мертвые тела уже не могли чувствовать боли, но вот некоторые принявшие на себя удар мантии задымились, запахло паленым.

Фэналин с совершенно лишней в данный момент завистью смотрела на голосящего нерака, которому не угрожала никакая опасность, возможно, разве что быть раздавленным или получить сердечный приступ благодаря самому же себе. Не думай сейчас Фэналин в первую очередь о свое спасении, она тоже бы приложила чем-то тяжелым по лысоватому затылку нервозного нерака.

― Помогите же мне кто-нибудь! ― вновь закричала девушка, удивляясь тому, что еще никто не пришел ей на помощь. Если не слышат криков, то взрыв магии должны же были почувствовать.

Схватив золотую статуэтку, она запустила ею в забравшегося на кровать гоаска. Весомая статуэтка едва не снесла ему половину и без того безобразного лица, но гоаск, совершенно не обращая внимания на эту деталь, с воем бросился на Фэналин.

― Эратсу!

Порыв горячего дыма отбросил гоаска в центр наступающей массы. Сбитые им несколько собратьев и сам гоаск вместе повалились на вопящего нерака, заглушив причитания последнего.

Две размытые тени скользнули к Фэналин и вскоре уже их холодные и липкие пальцы сжимали ее запястья, удерживая от новой магии. Зловонная ладонь скользнула по лицу девушки и зажала рот, не только не позволяя кричать, но даже едва дышать.

Паленым запахло в полную силу, мантии гоасков, нарушивших беспокой нерака, разгорелись ярким огнем, а сам старик, выбравшись из-под их склизких ног, пытался теперь выудить 'Историю Эйвелиса'.

Фэналин понимая, что у нее осталась единственная надежда на спасение, пыталась создать олгас, но прежде чем успела направить его императрице, в горло ей вцепились руки третьего гоаска. Его мерзкое, хищное лицо приблизилось к ее лицу и девушка, заглянув в пустые, горящие неугасимой жаждой глаза, почувствовала прикосновение смерти.

Внезапно все вокруг затуманилось, размылось, будто кто воды плеснул... а Фэналин осознала, что летела куда-то... в холодную безликую бездну... Она кричала, звала на помощь, но голос будто тонул в этой пустоте, был беззвучным. Девушка пыталась хвататься за воздух, но предательски проскальзывал сквозь ее пальцы. Если Фэналин боялась разбиться, то зря, ведь вскоре обнаружила себя, стоящую в полутемном коридоре. Но от этого было не легче, наоборот еще более страшно. Что происходило?

Во всю длину неровные, будто скалистые стены украшала вязь старинных резких рун. Фэналин почти ничего не могла разобрать, но даже нескольких знакомых завитков было достаточно, чтобы волосы на затылке зашевелились. Руны являли собой темнейшую, смертельную магию.

― Где я? ― прошептала девушка и, услышав свой дрожащий голос, сердито притопнула ногой: ― Не время для страха, глупая. Радуйся, что вообще жива.

Словно намереваясь опровергнуть это высказывание, за спиной кто-то засопел. Фэналин осторожно обернулась и увидела дорки, направляющего на нее руку со знаком Суат:

― Покорись, волшебница, и я дарую тебе жизнь. Ты станешь служить моему хозяину.

Девушка опешила. Слишком много событий случилось в последние пал, и Фэналин все не могла поверить, что происходящее правда. Неужели она в логове у темного мага? Но как она оказалась здесь? Как сила мага могла проникнуть в Аларбо, теперь, когда Риаза уже не способна была снять защиту?

― Где я?

Дорки раскинул 'руки' как радушный хозяин:

― Во власти моего хозяина.

Огненные глаза злобно полыхнули, правый рукав качнулся, дорки что-то шепнул, и Фэналин почувствовала, как великая сила сдавила ей грудь, не позволяя сделать вдох.

― Ты умираешь, волшебница. Признай превосходство моего хозяина, покорись ему, и я верну тебе жизнь.

Холодные липкие руки обвили ее со спины, сухие губы скользнули по шее, острые, колючие, словно осколки стекла, зубы прикусили кожу. Фэналин почувствовала, что начинает задыхаться, она хотела оттолкнуть гоаска, но магия дорки сковала ее движения и она была как кукла в чужой власти.

Резкий раздраженный вскрик дорки и гоаск отпустил ее шею, а затем послышался крик боли. Это подействовало на Фэналин отрезвляюще, и, не скованная сейчас магией дорки, девушка бросилась прочь.

― Нарту!

У самого поворота магия дорки настигла Фэналин, пламенная молния поразила ее в спину и девушка не смогла удержаться на ногах. Волшебница больно ударилась подбородком о каменный пол, благо успела выставить руки, спину жгло огнем, но она словно не чувствуя боли вскочила и побежала дальше.

― Дрянь! ― долетел до нее крик дорки, а затем звук быстрых шагов. Дорки не намерен был ее отпускать.

До нового поворота оставалось не больше двух торргов и девушка едва ли не одним прыжком преодолела это расстояние. Коридор делился надвое, Фэналин неосознанно повернула направо и встретилась с тремя гоасками. С диким воплем она отшатнулась, поскользнулась и упала на спину. Гоаски щелкая зубами, кинулись к ней, но в это мгновение ветреное заклинание предназначавшееся Фэналин, подхватило их как три невесомых пушинки и девушка торопливо вскочив на непослушные ноги, устремилась вперед. Ее единственным спасением от дорки остается надежда убежать. Фэналин могла попытаться встретить его магией, но понимала, что это верная погибель. Дорки слишком силен.

Новый поворот, как и в прошлый раз, встретил ее двумя развилками и девушка снова свернула направо. Несколько торргов и новый поворот. В этот раз коридора было три, два прямые, третий ― лестницей спускался вниз. Фэналин, не задумываясь, запрыгнула на гладкие каменные перила. Прежде она никогда не каталась на перилах и поэтому не представляла, как теперь завершить 'увлекательное приключение'. Но выход нашелся сам собой. Фэналин снова упала, да еще и подвернула левую ногу. Когда девушка поднялась при помощи все тех же злополучных перил, левая щиколотка заныла терзающей болью.

― Я еще удивлена, что ты вообще себе ноги не переломала.

Стиснув зубы, девушка решительно наступила на больную ногу, намереваясь продолжить бег, но вдруг впереди что-то промелькнуло. Фэналин испуганно всмотрелась в белый искрящийся свет и, словно лишившись остатков разума и позабыв о боли, поспешила к нему. С каждым новым шагом, девушка убеждалась в своей безумной догадке все больше и больше. Сердце сжалось в груди, боясь даже стучать, будто это могло спугнуть прекрасное марево.

― Мама!

― Тише, дорогая, ― шепнула Тесера. ― Они идут за тобой. Они хотят убить тебя.

― Мама, я не понимаю, что происходит. Как я могла сюда попасть. Неужели я действительно в логове темного мага?

На лестнице послышался топот, призрачная женщина испуганно ойкнула.

― Иди за мной, Фэналин. Я спасу тебя, я знаю, где выход.

Не показывая, какую боль ей причиняет каждый шаг, девушка поторопилась за матерью, которая словно лунный свет скользила впереди. Они минули несколько коротких коридоров с железными дверьми, скрывающие за собой темницы, поднялись по лестнице, проскочили два коридора, снова спустились...

Топот неотрывно следовал за ними, но все же стал немного тише, преследователи отстали. По пути им никто не встретился, Тесера чувствовала гоасков и дорки и обходила их другими путями, правда иногда из-за этого они теряли драгоценное время. Фэналин пыталась заговорить с мамой, но волшебница запретила ей это, объяснив, что дорки имеют острый слух и она выдаст себя. Поэтому девушка послушно молчала, хотя в голове проносилось множество вопросов, а так же признаний.

В очередном длинном коридоре одну из стен вновь рассекал ряд железных дверей и Фэналин едва не споткнулась, когда глаза скользнули по темным рунам, кровью выведенным на одной из них. Тихий, слабый кашель донесся из-за тяжелой двери, и девушка испуганно заглянула в маленькое зарешеченное окошко. Худая, сгорбленная фигура сидела в темном углу и часто сотрясалась от кашля. Услышав девушку, фигура подняла голову и Фэналин с силой сжала проржавелые прутья.

― Гроу Кред?!

Волшебник попытался ответить, но даже не смог разлепить сухие потрескавшиеся губы. Затуманенный, обреченный взгляд непонимающе смотрел на нее.

― Гроу Кред, силы добра!

― Фэналин, что ты делаешь?

Подтверждая испуганный возглас Тесеры, прутья опалили ладони волшебницы. Девушка отступила и увидела, что в центре двери черным огнем загорелась прежде не виденная ею руна.

― Что ты наделала! ― со слезами воскликнула Тесера.

― Но, мама, это гроу Кред!

― Идем! Немедленно!

― Гроу Кред, я вернусь за вами. Обещаю.

Волшебник болезненно кивнул, и Фэналин показалось, что он даже и не понял ничего.

― Пожалуйста, верьте мне. Нари Андиат и Церика очень любят вас. Пожалуйста, вспомните их.

В стене, напротив темницы, открылась небольшая ниша и оттуда выступила два дорки.

― Беги скорее! ― диким голосом закричала Тесера. ― По лестнице вверх...

― Мама...

― Беги!

Тесера возникла между Фэналин и дорки и вскинула призрачные руки. Девушка, боясь оглядываться, заспешила по лестнице. Слезы самовольно струились по щеками и Фэналин сердито вытирала их. Она понимала, что это конец. Конец ее жизни! Жизни гроу Креда! Не смотря на слова мамы, Фэналин понимала, что у нее очень мало шансов спастись. Как сможет она сбежать от темного мага? Его дорки? Это было похоже на какой-то страшный, безумный сон! Девушка ничего не понимала: ни что случилось, ни что происходило с ней сейчас, единственное, что она знала — скоро ее настигнет смерть.

Бледный луч осветил лицо Фэналин и, подняв глаза, она увидела широкое полукруглое окно, которое, к сожалению, находилось слишком высоко от пола. Ветер, завывая будто раненый зверь, врывался в коридор, бросал пригоршнями снега, и, стекая холодом по стенам, оставлял после себя разводы изморози.

— И это мое спасение? Мама?

Не дождавшись ответа, девушка неуверено оглянулась, решая в какую из сторон коридора бежать, но услышав позади звуки шагов, крики и хрипение гоасков. Не задумываясь, просто покоряясь инстинкту, разбежалась и подпрыгнула, пытаясь дотянуться до подоконника, но лишь ободрала пальцы до крови и зашипела от боли.

— Это единственный выход, — возникла рядом Тесера. — Ты должна попытаться, иначе умрешь!

Фэналин почувствовала себя маленькой девочкой: обиженной и напуганной. Она хотела, чтобы мама обняла ее и успокоила, шепча что-то своим нежным и родным голосом. Но понимая свою глупость, сердито тряхнула головой и, издав что-то похожее на рык, снова бросилась к окну. В этот раз ей повезло больше, руки успели зацепиться за холодный выступ подоконника, и волшебница повисла словно кукла, не имея сил подтянуться. Ноги искали опоры и наконец, правый носок попал в небольшую выемку. Сумев слегка подтянуться, девушка уцепилась локтем, одновременно помогая себе коленями, которые уже стерлись в кровь, мало защищенные тонкой тканью рубашки. Фэналин пыталась не замечать боли и огромное желание выжить помогало ей в этом, затуманивая рассудок и напоминая о цели. Теперь уж левый носок нашел опору, что позволило подтянуться еще больше и ухватиться одной рукой за другой конец подоконника. Руку опалил холодный поток ветра.

— Молодец, девоч... — слова Тесеры оборвались криком, и чьи-то холодные пальцы с когтями уцепились в подвернутую лодыжку, заставив Фэналин зареветь от боли.

Девушка забила ногами и кажется, попала гоаску в глаз, он засопел и отпустил ее. Затем на стену упал отблеск бледно-серебристого света и послышался голос Тесеры, а после стон гоаска.

Стараясь не слушать крики, Фэналин давясь слезами и постанывая от боли, с четвертой попытки поставила колено на подоконник и наконец сумела таки забралась на окно, едва не выпав на другую сторону.

Не веря своему счастью, Фэналин выглянула в окно, надеясь увидеть какую-то лестницу или хотя бы водосточную трубу, но только вскрикнула от ужаса. Ее взгляду открылся скалистый обрыв, у изножья которого вздыбленными лошадьми разбивались черные волны.

― Это твое спасение, ― прошептал ласковый голос и, подняв глаза Фэналин увидела парящую над обрывом Тесеру. ― Ты должна прыгнуть.

― Нет... Мама, что ты говоришь! ― в ужасе отшатнулась девушка. ― Я же разобьюсь!

Тесера сочувственно улыбнулась. По ее призрачным щекам бежали молочные слезы.

― Ты должна поверить мне, доченька. Это единственный способ спастись.

― Попалась, девчонка? ― засмеялся кто-то за спиной и, обернувшись, Фэналин увидела не менее десятка дорки и бесчисленное множество гоасков.

― Фэналин, прошу, поверь мне, ― прошептала Тесера.

― Волшебница, ты должна покориться нам, ― выступил вперед один из дорки. ― Признай моего хозяина своим.

Не задумываясь, Фэналин шагнула к краю подоконника, но, вновь взглянув на обрыв, судорожно вцепилась в стену.

Тесера скользнула по воздуху и зависла над самой бушующей водой, из которой словно пики торчали острые скалы.

― Ты должна прыгнуть. Будь сильной!

― Безумная, ты же разобьешься! ― с насмешкой крикнул другой дорки.

― Фэналин!

Девушка обернулась и увидела, что дорки уступили дорогу гоаскам и голодные твари, шипя, подбираются к ней. И тогда, не позволив себе и на миг задуматься о том, что собирается сделать, волшебница прыгнула в объятия матери...

― Фэналин, проснись! ― кричал чей-то далекий, но знакомый голос.

― Фэналин, ты слышишь нас? ― вторил ему другой.

Девушка открыла глаза и увидела перед собой перепуганные лица Наташи и Зеры. Позади них стояли дэрати Инад, императрица Одана и Пламмета. Кто-то громко кричал.

― Фэналин, что случилось?

Только сейчас девушка осознала, что кричит она сама:

― Я умерла! Умерла!

― Нет, глупышка, ты жива, ― ласково улыбнулась Зера. ― Все хорошо. Тебе просто приснился плохой сон.

― Я умерла.

― Значит, будешь долго жить, ― погладила ее по волосам Наташа. ― Так у нас говорят.

Глава 7

Сила двух волшебниц

8-й день арка Дина II.

Аларбо, Коанор.

― Шал, госпожа, ― тихо ответил рават Калас и виновато, будто мальчишка, потупил глаза в пол. ― Жертвенный огонь выжег селение дотла, не оставив никого в живых. Семья достопочтенного икрата Глатиуса была распята на ликте, их магия выпита без остатка, а обгорелые тела селян выложены в знаке ролата. Магия императора не смогла защитить селение, враг были слишком силен.

Тонкий изящный рубус, который сжимала в руке императрица, сломался с тихим хрустом. С омерзением, будто это и есть то самое зло, волшебница отбросила поломанные половинки и, сглотнув, холодно посмотрела на Каласа. Он был облечен в длинную мантию из тяжелого темно-голубого сукна, на левом предплечье которого вышит знак императорской армии (оскаленная морда Нарилы), а на правом боку покоился, скрытый в богатых ножнах меч, пропитанный императорской магией.

― Я хочу увидеть Шал лично.

― Но, повелительница...

― Рават Калас, это был приказ.

― Разумеется, повелительница, простите меня.

Императрица выступила из-за дубового стола и, подойдя к волшебнику, протянула ему руку. Рават побледнел, но постарался скрыть страх и похолодевшими пальцами вцепился в ее руку. Калас наивно полагал, что они перенесутся в Шал обычным способом ― волшебным переходом либо на крайний случай заряженным амулетом, но, чему волшебник совершенно не обрадовался, императрица намеревалась использовать формулу пыли. Генерал уже давно не был пугливым мальчишкой, но все же поежился, хотя тут же сурово одернул себя. Формула пыли была одним из самых опасных заклинаний магии, подвластных редким волшебникам, даже среди властителей полного круга. Но что было еще более серьезным, так это то, что императрица собиралась применить формулу не только к себе, но и к Каласу. Чтобы контролировать их обоих, волшебнице потребуется полный круг ее сил и не на короткий миг, а долгий гарт, а может и пал их переноса. Калас, несомненно, не зря заслужил свой высокий пост ― равата южной стражи, а потому совершенно не желал прощаться с жизнью, особенно заклятием пыли, а не боем с врагом.

― Вы готовы, рават?

― Да, повелительница.

― Ташир сакра ват! ― выкрикнула императрица, и генерал почувствовал, как рассыпается в его ладони ладонь волшебницы, а затем и он, словно подхваченный неощутимым ветром, распылился на миллионы магических крупиц. Калас был одновременно везде и нигде: и в небе, и на земле, и в воде, но твердая рука императрицы не отпускала равата и не позволяла раствориться в поглощающих его душу силах. Понемногу Калас перестал понимать, что происходит, сознание терялось, путалось, будто раздавленное чем-то тяжелым. Но внезапно что-то дернуло Каласа, словно вырывая из мощного потока, и он легко поддался этой незнакомой силе. Затуманенный взгляд его увидел размытую фигуру, воссоздаваемую из золотистых песчинок, а затем с удивлением осознал, что тоже самое происходит и с ним самим. Не сразу, Калас признал в темноволосой женщине, с некоторым волнением вглядывающейся в него, императрицу Одану, но после, спохватившись, расправил плечи.

Увидев, что с Каласом все хорошо, императрица перевела взор на окружающий их ужас, и мужчина с сочувствием отметил каким страхом наполнились ее прекрасные глаза. Они будто находились в самом центре ада. Единственное, что осталось от селения это лишь удушливый дым, серый пепел и дух смерти. Рават и императрица Одана стояли на Радужной площади, о чем гласила кованная обгорелая табличка, валяющаяся у них под ногами. Страшно подумать, что волшебники, которые сегодня ночью распрощались со своими жизнями, когда-то танцевали и веселились на этой площади, справляли свадьбы, праздники, устраивали ярмарки... радовались жизни... А теперь нашли здесь свою смерть, свое проклятие.

— Светлые силы, — вырвалось у Оданы, но видимо вспомнив о присутствии равата Каласа рядом, женщина тут же взяла себя в руки, став словно сразу какой-то холодной и даже отчужденной.

— Они поступили так, как когда-то древние маги поступили с Цветущими островами, — осторожно прошептала Калас.

Волшебники императорского ордена с помощью магии переносили безжизненные обгорелые тела на высокие помосты возвышающиеся по окружности площади. Всего помостов было около ста пятидесяти, по одному на три тела. Несколько молодых волшебниц создавали лиственные венки, которые венчали головы почивших воанс.

Завидев императрицу и равата, от небольшой группы волшебников в бледно-голубых мантиях (солдат низшей армии) отделился молодой рыжеволосый мужчина и поспешил к ним. Капитан Имарской стражи, города, лежащего в одиннадцати катах от Шала, в подчинении которого было селение, склонил голову перед Оданой и выставил вперед сложенные ладони — в знаке преклонения:

— Капитан Нилаф Платар, повелительница, — проговорил он и обернулся к Каласу: — Рават Калас, — и стукнул себя кулаком по правому предплечью, с которого скалилась Нарила.

— Капитан, доложите, что здесь произошло, — холодно проговорила императрица Одана, опередив слова равата.

Молодой маг немного побледнел, но при ответе его голос прозвучал ровно, не выдавая страха:

— Никто из шалийцев не уцелел, поэтому нам не удалось в точности выяснить, как все произошло, но волшебники императорского ордена, отследив последнюю магию погибших, полагают, что сила, восставшая против воанс была намного могущественнее их собственной. Единственными, кто мог противостоять магии врага была семья Глатиуса Эла, но врагов оказалась намного больше. Кто-то сильный, неизмеримо сильный высосал всю их магию...

— Где они?

— Императрица... я не думаю...

— Неужели капитан Нилаф, я просила вас думать? — ледяным и пугающе спокойным голосом спросила императрица, сверкнув синими глазами.

Нилаф невольно поежился:

— Прошу прощения, повелительница. Семья икрата Гласиуса с той стороны сцены.

Одана обернулась и увидела обгорелую покатую каменную стену, приоткрывающий небольшой вход на сцену, несомненно, предназначенный для актеров. Не позволяя себе даже думать о том, чтобы бояться, женщина обогнула фигурный каменный выступ, и ее глазам предстало чудовищное зрелище, представленное на помосте, словно одна из сцен театра ужасов. Императрица едва сдержала крик, но помня, что за ней по пятам рават и капитан, подавила в себе эту слабость. На четырех ликтах — пятиконечных звездоподобных распятьях, насаженные на острые клыки, висели безжизненные тела Гласиуса, его жены и двух сыновей, примерно десяти и двенадцати торов. На лбу каждого горела алая верда — символ всевластия Аорриллы и черных сил.

Императрица когда-то была знакома с Глатиусом Элом, одним из секретарей императора Фарпа, а также одним из его ближайших друзей. Глатиус покинул свой пост после смерти императора Фарпа, несмотря на уговоры Мэдвиса остаться, и нашел свое пристанище в селении Шал, где предался алхимии и создал семью.

И теперь волшебник поплатился за свою дружбу и веру в императора Фарпа. Поплатился не только своей жизнью и жизнями родных, но и душами, ведь теперь они навечно в рабстве Аорриллы и ничто, ни самая могущественная магия, ни сама сила добра не сумеют вызволить волшебников.

— Я надеюсь, никто не прикасался к ним? — давая себе время успокоиться, спросила Одана.

— Нет, владычица, — покачал головой Нилаф. — Глава императорского ордена, светлая магиня Жакта предупредила нас, что они прокляты и любой, кто прикоснется, будет порабощен богиней Аорриллой.

— Сжечь их немедленно. Истинным огнем темной магии. Мы уже не можем им помочь, но должны защитить наш мир от проклятья.

— Да, владычица. Нари Жакта уже готовит отвар черной силы.

Невдалеке послышался тихий скрип, а затем шелест и вскоре из-под пепла показались две белокурый головки. Императрица, позабыв обо все, бросилась к детям, испуганно жавшимся друг к дружке. Увидев приближавшуюся к ним волшебницу, а за ней двух мужчин, дети закричали. Одана упала перед ними на колени и протянула руки:

— Тише, тише, милые. Уже все хорошо. Больше вам не нужно бояться, никто здесь не причинит вам вреда.

— Кто вы? — дрожа всем худеньким тельцем, спросил мальчик не более восьми торов, закрывая собой младшую сестренку.

— Меня зовут Одана. Не бойтесь меня. Я не обижу вас.

Несколько стражников, а за ними женщина в белой мантии, в которой Одана признала тларит Таринну, помощницу магини Жакты, бросились было к ним, но прежде чем императрица успела остановить их, рават взмахнул рукой и стражники отступили, а волшебница остановилась на полпути, ожидая дальнейшего распоряжения императрицы.

— Одана? — осторожно повторила девочка, примерно на два тора младше своего брата, испуганно выступив из-за его спины. — Ты не будешь нас убивать?

Слова девочки были так по-детски наивны и одновременно ужасны, что у Оданы горло перехватило от жалости, и она осознала, что готова расплакаться, невзирая на свой титул и накладываемые им обязанности.

— Нет, солнышко. Иди я тебя обниму. Все хорошо... Теперь все будет хорошо.

Девочка вопросительно посмотрела на брата, но он отрицательно покачал головой и хотел уже схватить ее за руку, но сестра вывернулась и нерешительно приблизилась к императрице. Девочка замерла в шаге, с опаской поглядывая на Одану, а затем с рыданием кинулась к ней в объятья.

— Моих мамочки и папочки больше нет! Их убили!

Одана понимала, что должна что-то сказать, но не могла найти подходящих слов и вместо этого еще крепче прижала к себе девочку. Брат стал у нее за спиной все еще недоверчиво взирать на императрицу, словно ожидая, что она сейчас выхватит нож и нападет на них.

— Отец спрятал нас в подвале, когда послышались крики, — проговорил он. — Я пытался открыть дверцу, но он закрыл нас на замок... А затем пришли они... Они что-то говорили, но я не мог расслышать. Я должен был защитить сестру. Папа доверил ее мне.

— Но теперь все хорошо. Ты молодец.

— Я должен был защитить родителей, — сокрушенно прошептал мальчик.

— Главное, что вы живы. Что жива твоя сестра. Для ваших родителей это самое главное.

Мальчик посмотрел на нее взглядом, в котором сквозило сомнение, но промолчал. Его взгляд скользнул в сторону, и Одана с ужасом поняла, что воанс сейчас увидит распятие, но рават Калас и капитан Нилаф вовремя обступили их с двух сторон.

— Спрячьте его.

— Да, повелительница, — отозвался капитан и подал кому-то знак. — Магиня Жакта готова начинать обряд, вы разрешаете?

— Конечно. Чем скорее мы покончим с этим, тем лучше.

— На дороге кто-то есть, — донесся до них чей-то голос. — Повозка с двумя воансами.

Одана кивнула тларит Таринне, и волшебница поспешила к ним.

— Идите с тларит Таринной, — обратилась Одана к детям. — Она вас накормит. Не бойтесь ее. Она очень хорошая.

Волшебница с мягкой улыбкой присела возле маленьких воанс и протянула мальчику руку.

— Я тларит Таринна. Но можете звать меня просто Таринной.

— Не бросай нас! — закричала девочка императрице. — Пожалуйста.

— Не бойся, дорогая, — заверила ее Одана. — Я скоро вернусь. Я вас не брошу. Только узнаю, кто приехал, а потом приду к вам.

Девочка жалобно посмотрела на Одану, но все же кивнула:

— Хорошо.

Позволив Таринне взять себя за руку, она с мольбой оглянулась на императрицу:

— Я боюсь.

— Все будет хорошо. Пожалуйста, верь мне.

Мальчик обнял сестру за плечи:

— Идем, Тэла.

— Тэла, — тихо повторила императрица, когда дети отошли. — За что им такое горе?

— Императрица, — позвал рават и, приняв предложенную им руку, Одана поднялась и, отряхнув испорченную пеплом и грязью юбку, обернулась.

Распятие было скрыто парящим в воздухе черным полотном. На нем играли блики зловещего огня, который творила Жакта. Одана почувствовала свою вину перед светлой магиней, которая в данный момент отравляла себя темными силами истинного огня. Покоряя его, она отдавала несколько торов своей жизни. Но Жакта сама выбрала свой путь возглавив императорский орден, она знала на что идет и сейчас в который раз платила за свой выбор, за Эйвелис.

Повозка со скрипом остановилась и на землю спрыгнула испуганная рыдающая женщина, а за ней седоватый мужчина. Неверящим, почти безумным взглядом воанса оглядела разрушенное селение и бросилась в мужские объятья, шепча какие-то слова. Голос стал переходить на крик и вскоре они услышали:

— Они мертвы, Рал! Наши дочери мертвы!

Взгляд мужчины остановился на императрице:

— Здесь императрица, Ватара. Сама императрица Одана, — едва слышно прошептал он.

Воанса обернулась и посмотрела на Одану, глаза ее полыхнули огнем ненависти, но муж сжал ее ладонь, и она поспешила склонить голову.

— Что здесь произошло? — спросил дрожащим голосом Рал. — Что случилось с нашим селением?

— На ваше селение напали, — выступил вперед капитан. — Нам очень жаль, но почти никто не уцелел.

— Но кто?.. — с надеждой вскрикнула женщина, но затем и сама увидела Тэлу и ее брата, заходившись в небольшой шалаш.

Одана медленно приблизилась к супругам, подбирая слова, которые могли бы облегчить боль их потери.

Мужчина склонился в низком поклоне:

— Моя повелительница.

Увидев, что жена замерла словно изваяние, муж тихо позвал ее, но она с воплем отбросила его руку и закричала:

— Это вы виноваты! Виновата в смерти моих детей!

Сильные руки стражников схватили обезумевшую от горя женщину за плечи, не давая возможности приблизиться к императрице.

— Мои дочери погибли из-за вса! — вновь закричала она и попыталась плюнуть Одане в лицо.

— Нет, — приказала императрица, опережая стражника, который намеревался ударить воансу.

Одана почувствовала страх. Воанса говорила правду. Именно она виновна в случившемся. По ее вине, ее слабости, слабости Тенаса, еще даже не понимающего какое бремя легло на его детские плечи, погибло селение.

Ужаснувшись своим мыслям, она качнула головой, прогоняя их от себя. Сейчас не время быть слабой. Именно сейчас она должна была показать свою силу, свою власть, которые воанса способна была отобрать у нее. Эйвелис принадлежит ей, принадлежит Тенасу и никто не должен посягать на эту власть, никто не имеет права оскорблять императрицу, оскорблять императора!

— Отпустите ее.

Стражники в первую секунду хотели воспротивится, но увидев злой взгляд императрицы и властный генерала Каласа, безвольно повиновалась.

Одана подошла к воансе и, схватив ту за трясущийся подбородок, заставила посмотреть на себя.

— Как ты посмела говорить подобное своей повелительнице? Даже прежде чем заговорить, ты должна испросить позволения.

Воанс бросился перед Оданой на колени и поцеловал грязный подол ее платья:

— Прошу вас, пощадите мою жену, повелительница, вы же видите, она обезумела от горя. Если нужно накажите меня.

Одана окинула его презрительным взглядом, сколько сил ей потребовалось, чтобы сыграть эту роль, ведь на самом деле она не могла презирать этого несчастного волшебника и вновь посмотрела на воансу. Она понимала Рала, она понимала его жену. Наверное, сама Одана и не так поступила, если бы убили ее детей. Но она не могла позволить им подобного. Они должны уважать ее, как должен уважать ее весь Эйвелис.

— Пощажу, — прошептала императрица и с размаху тыльной стороной ладони ударила воансу по щеке.

Женщина с тихим вскриком оступилась и упала, взметнув хлопья пепла, который словно снег начал медленно оседать на землю.

Предупреждающе взглянув на генерала, Одана оглянулась и встретилась глазами с Тэлой. Волшебница сделала шаг в ее сторону, но девочка с испуганным криком бросилась к брату. Мальчик смерил Одану обвиняющим взглядом и что-то успокаивающе зашептал сестре.

Императрица вновь обернулась к воансам, не смевшим подняться с земли:

— Будете любить их как своих детей. Они теперь ваши дети.

— Да, повелительница, — закивал головой Рал.

— Да, повелительница, — вторил ему тихий голос жены.

Одана опустила взгляд на свою руку и увидела, что обручальное кольцо, подаренное когда-то Мэдвисом, в крови. Волшебница сглотнула подступившую к горлу тошноту и вытерла кровь о юбку. Сапфир заиграл в лучах солнца.

Небо, как же давно это было. В далекой-далекой и счастливой жизни...


* * *

Лимонное озеро лениво поигрывало своими водами, изредка игриво обрызгивая троих нянечек, что увлеченно шушукались о чем-то рядом на одной из скамеек. В красивой резной колыбели, которую одной рукой покачивала старшая из девушек — Шарта, дремал юный император, сладко причмокивая губками и улыбался, словно потешаясь над сплетничающими девушками. Парковые деревья певуче шелестели, лишь слегка заглушая крики и частый смех, что доносились с небольшой поляны, выходящей к озеру, на которой происходило веселое сражение волшебников. Нянечки увлеченно следили за этим действом, часто смеясь вместе с его участниками, но и не забывая обсудить каждого вдоль и поперек.

— И как он мог влюбиться в такую? — прошептала одна из девушек, кивая на темноволосую избранную, что задорно смеялась над словами гроу Ода.

— Думаешь, влюбился? — округлила глаза Зигида, младшая из нянечек.

— Никогда не видела, чтобы он так на кого-то смотрел. Как же хорош все-таки... Если бы только...

— Алтира, ты в своем уме? — возмутилась Шарта.

Девушка обиженно надула губы:

— Уж и помечтать нельзя!

— Ты кажется, нам о чем-то рассказывала, — напомнила Шарта, все же заинтересовано поглядывая на Наташу. Она не считала девушку недостойной, просто другой. Избранная словно и была уже частью Безграничья, но одновременно в каждом взгляде и жесте чувствовался оттенок чужого мира. И все же сейчас, окруженная двумя другими избранными, близнецами и Нуарой, она была совершенно своей.

— Ну, так вот, — отвлек Шатру от мыслей тихий голос Алтиры. — Я медленно подкралась и, заглянув, увидела... Что вы думаете я увидела?

Девушки удивленно воззрились на подругу.

— Что? — воскликнула Зигида.

— Мой Толсик... Нет, теперь он уже не мой... Целовался с Онар! Представляете с этой?! Она ведь на лошадь похожа!

— Вот негодяй!

— Тише, Зигида! Тенаса разбудишь, — воскликнула Шатра и окинула рассказчицу едва ли не материнским разоблачающим взглядом. — Алтира, что уж говорить о тебе, я почти каждый день и на каждом углу натыкаюсь на твои тайные свидания, то с Нилом, то с Дарлисом, то с... Я даже и не знаю, как остальных зовут.

Алтира обиженно надула губы.

— Это другое. Я же хотела подарить ему свое сердце!

Подруги с сомнением посмотрели на нее и Алтира вскинула руки, будто сдаваясь:

— Ладно, ладно. Но Онар... Разве он хотя бы не мог найти кого-то более достойного?!

Вскрик отвлек их и волшебницы увидели как из-за широкого дуба выскользнул кровожадный вампир. Обозрев небольшую группу волшебников, от удивления даже прекративших сражение, бросил красноречивый взгляд на темноволосую избранную и, взметнув полы пыльного, почему-то странно напоминающего женское платье наряда, кинулся в ее сторону.

Наташа побледнела и отшатнулась. Она понимала, что не должна бояться, но почему-то сердце все-таки самовольно испуганно застучало.

— Крови! Хочу отпить твоей сладкой крови, дорогуша.

Что Зера и Фэналин, что Онзорг, а тем более Нуара, которая бросив их 'сражение' улеглась читать книгу в тени тополя, остались холодны, хотя правильней будет сказать веселы, к этому бесцеремонному нападению. Итак, Наташа, затаившая месть за такое бесчувственное к себе отношение, осталась в гордом одиночестве против безжалостного монстра.

— Уйди прочь! — встретила она врага совершенно не храбрым, а писклявым криком. Но вампир еще громче защелкал отнюдь не маленькими клыками. — О боги! Зера, Фэналин, что я должна делать?

Вместо помощи несчастной подруге, девушки разразились смехом, отчего она обиженно показала им язык.

— Вредины! Ничего-ничего я еще отомщу вам. И мстя моя будет страшна!

Между тем, враг был уже немногим больше торрга от нее.

— Трианус! — пискнула Наташа, но вместо желаемого сильного потока, который должен был остудить кровожадный пыл монстра, 'благодаря' волнению в хищное лицо брызнул легкий освежающий дождик и лишь еще больше распалил злодейские замашки. Вампир очаровательно улыбнулся во все свои зубы с четырьмя огромными клыками, и Наташа решила забыть о гордости:

— Да иди ты! — надеясь спрятаться в парке, девушка бросилась бежать. Монстр улюлюкая, гнался за ней.

Спрятавшись за широким стволом какого-то дерева, Наташа случайно приметила неподалеку небольшого зайца на свою беду что-то беспечно вынюхивающего в траве.

— Ну, дэрати Инад, надеюсь я наконец-то оправдаю ваше несуществующее доверие.

Наташа направила на зайца второй знак:

— Фарта тар!

Совершенно неожиданно для себя и даже в некоторой степени для самой волшебницы, которая едва справлялась с волнением, заяц стал расти и вскоре возвышался над Наташей на несколько голов.

— Нет-нет, не бойся. Все хорошо. Только тебя бы пострашнее делать... Ммммм... Точно!

— Где ты, дорогая? Я голоден, а твоя кровь так и манит...

— Ну, вампирюга. Сейчас ты у меня получишь! Икарит!

Яркий луч резко пронзил ошеломленное животное и уже слишком поздно Наташа поняла, что спутала заклинание.

— Нет!

Преследующий ее монстр по-своему истолковал отчаяние волшебницы.

— Да-да, вот и пришел твой час.

Голос был совсем близко, и она не успела бы исправить ошибку, хотя разобравшись подумала, что получилось даже лучше. Эффектней так точно.

— Спрячься пока. Сейчас придет вредный вампир, напугаешь его и тогда я сделаю тебя таким, как ты был. И не смотри на меня так. Уж что-то а вернуть все обратно я сумею... Думаю... В общем, иди уже!

— С кем это ты говоришь, милая? — промурлыкал вампир, склонившись над ее шеей.

— Прощаюсь с жизнью. Сомневаюсь, что дэрати Инад нас пощадит, когда узнает во что мы превратили наши 'серьезные' тренировки.

Вампир зарычал, щелкнул клыками и Наташа невольно отскочила в сторону.

— Пожалей бедную девушку. И почему это ты вообще вырядился этим кровососом? Терпеть их не могу.

— Ты говоришь так будто в своем мире встречаешься с вампирами каждый день.

— Так и есть. Жил бы ты в моем мире, знал бы, что мы все сошли с ума по вампирам. Они и по телевизору, и в журналах, и в книгах, а главное в головах влюбленных девушек. Как можно влюбиться в кровососа? Не пойму.

Вампир обиженно потупился, а затем обольстительно улыбнулся:

— Неужели?

— Великий искуситель, — скорчила гримасу Наташа. — Кстати, должна заметить, что ты мог бы и получше проработать свой образ. Волосы вроде ничего. И клыки. Но в остальном... Смех, да и только. Ты случайно не в шкафу дэрати Инад одолжил это платье?

Вампир насмешливо улыбнулся:

— Нет, это бабушки Ортадии.

— А моль это часть антуража?

— Разумеется, — шепнул он и Наташа почувствовала острые клыки на своей шее.

— Брр... Ужас...

Но совершению злодейства помешала третья сторона, которая нерешительно подергала монстра за рукав. Вампир оскалил клыки в улыбке и обернулся. Увидев же нахального нарушителя, он удивленно вскрикнул и, отступив на шаг, припечатал ноги девушки к земле. Магическая маска спала, вернув вампиру свой обыкновенный вид.

— Что это? — теперь уже со смехом спросил Од, разглядывая несчастного зайца, которого Наташа сотворила дальним родственником петуха, облепив пушистыми оранжевыми перьями.

— И вот скажи, как я могу бороться с темным магом, если даже не смогла создать такое простое заклинание? — вымученно пробубнила Наташа.

— Ты поборешь его внезапностью и необычностью.

— Смешно просто до сле....

Од заглушил ее слова поцелуем и Наташа, позабыв обо всем, крепко прижалась к своему 'вампиру'.

Фэналин отскочила в сторону, пропуская мимо себя молнию и направила на Зеру третий знак:

— Тарли!

Зера со снисходительной усмешкой выставила магический щит, заклинание срикошетило и обрушилось на зазевавшегося Онзорга. Пушистые желтые брови гармонично оттенили синий пупырчатый нос, которым прежде одарила его Зера.

Юноша не остался в долгу и, пока Фэналин отбивала огненный шар Зеры, ослепил девушку световым лучом, обратившим рыжие локоны в салатовые водоросли.

— Онзорг! — взвизгнула разозленная Фэналин, отбрасывая с лица холодные водоросли.

— Прекрасно выглядишь! — крикнула Зера, пока еще остающаяся в неведении относительно своих ушей лопоухо развешанных по плечам.

Вместо ответа Онзорг и Фэналин одновременно бросили магические шары в Зеру, но и в этот раз волшебница легко отразила их магию новым щитом. Шар Онзорга поспешил обратно к хозяину, но он ладонью легко развеял его, второй же устремился в сторону Нуары. Прежде чем Онзорг и подруги успели предупредить ее, девушка, казалось бы, полностью поглощенная книгой, взмахнула рукой с Нокадом и магия Фэналин, сделав грациозный пируэт, пронзила свою же хозяйку. Она пошатнулась и упала, укрывшись водорослями.

— Хорошее заклятие, — отплевываясь от водорослей, похвалила себя же Фэналин, поднимаясь с земли. — Если даже меня с ног сбило, ходить бы тебе Зера на лягушачьих лапках.

— Ты очень добра.

Фэналин уже хотела ответить что-то подруге, но ее отвлекли крики нянечек, прогуливающихся сейчас с коляской по аллее вокруг Лимонного озера. Фэналин с Онзоргом и Зерой совершенно не по героически присоединились к ним, когда увидели выскочивших на поляну двух озлобленных оборотней. Оскалив длинные клыки с которых капала пена, твари бросились было на Зеру и Онзорга. Но испуганные волшебники вдруг разразились веселым смехом, увидев плохо скроенную магию, в которой проступали черты заклинателей. Зера вскинула руку с Асна и направила на завывающего оборотня, в котором с легкостью угадывался Од, но прежде чем она успела произнести заклинание, рваная шкура спала с волшебника, рассыпалась пылью, а перед ней уже стоял юноша, готовый отразить любой удар. У Наташи не получилось повторить эффектный трюк Ода, шкура спала совершенно неожиданно для самой девушки и она, не успев перестроиться, еще примерно торрг проползла на коленях.

— Кажется, я снова не рассчитала с силой, — печально вздохнула Наташа, отряхиваясь от травы, но, подняв глаза, встретила совершенно не сочувственные взгляды, как по-наивности ожидала от друзей, а хитрый прищур и вскинутые сильные руки. — Ну все, я так не играю, — надула она губы, как в детстве. — Я отказываюсь продолжать. Не хочу стать таким же посмешищем, как и вы, а должна признать, что у меня не хватит сил вам противостоять.

При слове 'посмешищем' Зера наградила Фэналин и Онзорга злорадным взглядом.

— Зера, твои ушки тоже не менее очаровательны, — не остался в долгу Онзорг.

Девушка с тихим возгласом ощупала свои новые уши и мстительно сощурила глаза в сторону волшебника, словно тому и так недостаточно носа и бровей.

— Я согласна лишь с кем-то в паре, — продолжила Наташа.

— Да, давайте три на три, — яро поддержал ее Онзорг.

Наташа радостно улыбнулась:

— Точно! Я выбираю Зеру и Фэналин!

Лицо Ода удивленно вытянулось. Наташа отмахнулась:

— Од, видел бы ты своего оборотня, понял бы меня. А если я хочу остаться со своим красивейшим личиком, ну и всем остальным, уж больно как-то сроднилась мы, то должна быть в команде сильнейших.

Юноша насмешливо усмехнулся:

— Вы пожалеете о своих словах, прекрасная тларит, когда мы встретимся на поле боя.

Наташа поджала губы и с сомнением оглядела свою команду, но, посмотрев на Фэналин, осознала, что может заиметь еще более злостного врага, причем в своем же лагере.

— Нуара! — страдальчески вскрикнул Онзорг. — Ты ведь не оставишь нас с Одом в одиночку?! Это же настоящие кровопийцы!

Фэналин вскинула бровь:

— Кровопийцы? Мне казалось, что это слово больше ассоциируется с Одом и в особенности его чудным платьем.

Од сделал вид, что не услышал ее замечания. Это было слишком низко для него. Зато поторопился к Нуаре, которая проигнорировала мольбы Онзорга.

Пока Наташа, Фэналин и Зера составляли план военных действий, братьям все же удалось уговорить Нуару. Увидев ее скромную, но решительную улыбку, Зера и Фэналин переглянулась, Наташа же сердито фыркнула, догадавшись, что они сожалеют о том, что Нуара не в их команде.

— Смотрите мне, — шепнула Наташа. — А то пальну в спину и будете знать.

— Все-все, напугала, — вскинула руки Зера и подруги вместе рассмеялись.

Сражение началось так внезапно и стремительно, что впору было растеряться, но на удивление все оказались готовы и даже Наташа, чем приятно поразила саму себя. Змеистые сгустки магии всевозможных цветов очерчивали пространство вокруг волшебников живыми, но отнюдь не безобидными радугами. Магические щиты повсеместно возникали то тут, то там, Наташа даже с радостью осознала, что создает заклинание не задумываясь, машинально. Единственное, что несколько раз магия рикошетила в участников своей же команды, за что девушка была удостоена таких взглядов, что понимала — расплата придет очень и очень скоро. И потому теперь, когда ее глаза сходились на желтом утином клюве, заменившем такой родной нос, Наташа могла лишь печально вздыхать, вспоминая как Зера и Од 'жестоко' отомстили ей, первая не прикрыв отвлеченную другим заклятием подругу, а второй только ожидавший удобного случая, чтобы подпортить вышеупомянутое лицо. Она часто ловила на себе сочувственный взгляд не более удачливого Онзорга и отвечала ему веселой улыбкой.

К великому сожалению Наташи, Од пока пребывал в своем первичном облике и ни ее попытки, ни даже Зеры с Фэналин, не могли пробить его защиту. Но девушка не теряла надежду и уже как наяву видела того со слоновьим хоботом, либо, что бы больше подошло вечной ухмылке, чертовыми рожками и хвостом.

Нуара сражалась просто блестяще. Несмотря на то, что в дар ей от родителей досталась лишь сила четырех знаков, она управляла ими столь грациозно и великолепно, используя магию до последней капли, что будь перед ней и маг полного круга, волшебница выдержала бы это противостояние с честью. Она искусно создавала самые невероятные заклинания, а особенно мороки ярких драконов, яростных стрел и, используя первые как отвлечение, жалила резкими заклятиями.

Но Зера и Фэналин были настроены не менее решительно и довольно легко отбивали атаки Нуары и Ода, отправляя в ответ столь же хитрые и изощренные чары. Встреча на Голубом озере вернула Фэналин прежнюю уверенность и, хотя пока что она не могла вновь управлять Суат, но Нуаре ни в чем не уступала, это бесспорно.

Наташа и Онзорг честно старались соответствовать своим командам, но, по правде, только мешали. Девушка с каждым мгновением все больше чувствовала себя чужой на этом празднике жизни. Что Онзорг, что Наташа уже по нескольку раз становились жертвами вражеских заклинаний. И без того необычный образ юноши, Зера дополнила похожими на свои ушками, да еще и ядовито-зеленого цвета. Как она сказала, в пару к бугорчатому носу. Фэналин же изменила низкий голос юноши высоким писком и теперь, когда он произносил очередное заклинание, все неизменно покатывались со смеху, что правда давало ощутимую брешь в собственной защите. А Наташа не менее пала радовала окружающих утиным пением (возможно, Нуара либо Од, девушка не знала, кто именно послал эту магию, вдохновились ее клювом), к тому же с помощью теперь уж точно Ода дополняла пение чем-то отдаленно напоминающим балетно-утиными па. Стоит заметить, что однажды повезло и Наташе, она смогла пробить неприятельскую защиту, пусть и всего лишь Онзорга, и в отместку ее позорному танцевальному пению, волшебник, вообразив себя белкой-летягой, совершил несколько почетных кругов вокруг боевого поля. Слезая с высокой осины, он посмотрел на Наташу таким усталым добродушным взглядом, что ей стало стыдно, и она незаметно отозвала его в сторону, не забыв миролюбиво поднять руки, ведь Онзорг мог и отплатить за ее магию.

Когда Наташа и Онзорг вернулись к 'битве', молнии и шары были такими яркими и сияющими, что они успокоились, осознав, четыре волшебника не могли заметить их отсутствия, а если и заметили, то не обратили должного внимания.

Над их головами взорвалась световая зарница и от озера послышались восхищенные возгласы нянечек, теперь уже внимательно следивших за сражением волшебников. Юный император некоторое время тоже наблюдал забавное действо, но во время Наташиной песни сладко заснул, видимо восприняв ее жалобные напевы как колыбельную, а яркие лучи магии за игрушечную гирлянду, висящую над колыбелью в его комнате.

Онзорг подмигнув Наташе, окликнул Ода и девушка предательски пустила в его спину заклятие перьев, которое уже однажды стало для нее удачным. Но как она собственно и ожидала, Од почувствовал опасность и вовремя отскочил в сторону, пропустив луч мимо себя. Заклятие угодило в ясень, изящный ствол которого тут же оброс разноцветными перьями. Дерево возмущенно затрясло ветвями, и Наташа виновато потупилась:

— Прости.

Од рассмеялся и обратился к брату:

— Вот значит как, Онзорг? Подло сговорился с моим злейшим врагом.

Наташа состроила рожицу и демонстративно отвернулась, обдумывая, чем бы это отвлечь Зеру, чтобы хоть Онзоргу удалось отстоять свою честь.

Первой черный дым заметила Фэналин. Он стлался из-под низкой листвы старого кустарника. Наташа, проследив за ее взглядом, испуганным криком привлекла внимание остальных. Одновременно позабыв о сражении, все волшебники направили сильные руки в сторону черного дыма и стали плечом к плечу. Послышался шелест листьев, а затем сквозь редкие просветы листьев показалась черная фигура.

— Неужели это то, что я думаю? — прошептала Зера.

— Нет, он не может сюда придти. Здесь больше нет силы Риазы, ему не пройти защиту Аларбо, — ответила Нуара, но все же разрумянившиеся щеки немного побледнели.

В опровержение ее словам на поляну плавно выплыла фигура, скрытая длинным черным балахоном и застыла перед волшебниками. Прежде чем таинственная фигура успела сделать малейшее движение, а волшебники отреагировать, нянечки подняли ужасный крик.

— Темный маг! Здесь темный маг!

Самая старшая из них выдернула Тенаса из колыбели, и поспешила за своими менее заботливыми и самоотверженными подругами. Младшие же кричали так пронзительно, что даже перекрикивали возмущенного императора, чей сон так бесцеремонно прервали.

Фэналин, Зера, Од и Нуара напряженно вглядывались в пока что не предпринимающую никаких действий фигуру и в их глазах появилось сомнение, особенно когда они услышали тихие смешки позади.

Их сомнения развеял писклявый голос темного мага, очень напоминающий обновленный голос Онзорга:

'Сдавайтесь, бренные тела,

За вами пришел страшный я!

Я буду мучить и пытать,

Вам нужно лишь себя назвать!

Но прежде чем волшебники успели рассмеяться, позади что-то зашелестело и, обернувшись, они разглядели в создающихся из золотистых песчинок очертаниях, всем знакомую старую волшебницу. Смех перешел в горестный стон.

— О, нет! — вырвалось у Наташи и, хотя никто ничего не ответил, она знала, что с ней солидарны все.

От замка слышались такие крики и топот, словно целое войско Эйвелиса перенеслось в Аларбо на спасение своего императора.

Еще не успев восстановиться полностью, дэрати Инад поразила темного мага силовой волной Суат и бедный, ни в чем не повинный балахон, задымившись и побеждено вскинув рукавами, устремился к перистому ясеню.

— Я давно ждала этой встречи! — грозно выкрикнула дэрати Инад и уже хотела послать во врага новое заклинание, но тут увидела его во всей красе, развешанного на ясеневых перьях. — Это что такое?

С тихим треском, по всей окружности поляны появились двенадцать императорских советников, готовых к бою.

Словно желая еще больше насолить и без того уже прощающимся с жизнями Онзоргу и Наташе, балахон несколько нерешительным, срывающимся голосом заголосил:

— Сдавайтесь, бренные тела,

За вами пришел страшный я!

Я буду...

Но в этот напряженный момент, о чем уже давно мысленно молилась Наташа, магия иссякла и балахон, испуганно затихнув, безвольно повис на перьях.

— Это что такое, я спрашиваю? — голос дэрати Инад прозвучал опасно спокойно, но когда ее глаза скользнули по лицам нашкодивших волшебников, в них промелькнула едва заметная смешинка. Возможно, они напомнили старой женщине кого-то до боли знакомого?

— Простите, дэрати Инад, — выступила вперед Наташа. — Это была лишь шутка. Мы не хотели никого напугать. Это я виновата. Это было моей идеей. Теперь я понимаю, настолько это глупо.

— Бабушка, это скорее моя вина, — склонил пупырчатый нос Онзорг. — Но кто виноват, что няни Тенаса совершенно не понимают шуток.

Пока он говорил, на аллею озера выбежала толпа возглавляемая Санмой, Пламой и икратом Умасом. За ними недружной, но решительной шеренгой следовали отряд стражников, призраки, придворный врач и даже слуги, которыми командовала толстая повариха.

'Все, неделю простоим в углу и месяц не получим сладкого', — подумала Наташа, под яростный крик поварихи.


* * *

*

Поздний вечер того же дня.

Аларбо, Коанор.

— Ну что ж, все не так уж и плохо закончилось, — жизнерадостно проговорила Зера, но, подняв глаза от книги и встретившись с Наташиными, отображенными в зеркале, в котором подруга как раз рассматривала свой милый клювик, пожалела об опрометчивых словах.

— Но есть все же единственное, что меня успокаивает, — со вздохом отвернулась от зеркала девушка.

— То, что наказание будет продолжаться лишь три дня?

— Нет, — махнула на нее рукой Наташа и злорадно улыбнулась. — Что Од тоже будет страдать эти три дня. Петушиный хвост явно подпортил ему ухмылочку. Ты видела как вытянулось его лицо, когда Од увидел свой новый хвостик. Дэрати Инад словно прочла мои мысли.

— Ты, как обычно, очень добра.

— Заметь, да. Я ведь молчу о тебе и своей благодарности за этот чудный клюв.

Зера скромно отвела глаза:

— Представляю, реакцию дэрати Айдазы, когда она увидит волосы Фэналин.

— Зато водоросли прекрасно оттеняют ее правый глаз.

Зера хихикнула:

— Я ей тоже об этом сказала. Даже предложила так и оставить.

— Я удивлена, что ты до сих пор жива.

— Я, честно говоря, тоже. Боюсь, она мне еще это вспомнит.

Наташа погрустнела и Зера сердито нахмурилась.

— Если ты опять о своем клюве...

— Нет, я подумала о нари Одане. Надеюсь она не обиделась на меня за то, что мы с Онзоргом натворили. Она вернулась такая грустная. А тут еще я со своими дурацкими шутками.

— Я не думаю, что стоит так уж волноваться.

— Конечно, — с сомнением протянула Наташа.

— А ты не знаешь, что случилось?

— Нет. Я пыталась спросить у нари Санмы, но она не захотела отвечать.

— Мне кажется, случилось что-то серьезное...

— Случилось страшное горе, — ответил знакомый скрипучий голос и, даже не оборачиваясь, Зера уже знала кто именно, позабыв о манерах, заявился без спроса в ее спальню.

Следом за императором Скэлом прямо из зеркала высунулась голова Аталимы:

— Упрямец, ты что не мог постучать?!

Император раздраженно хмыкнул и демонстративно сложил перед собой призрачные руки.

— Простите нас, тларит, — виновато проговорила Лурата, возникшая вслед за сестрой. — Мы и так еле уговорили его прийти сюда.

Зера хотела бы ответить, что этого вредного старика сюда и не звали, но промолчала. Совершенно не хотелось выслушать очередную лекцию, которых они и так наслушались, что от дэрати Инад с Санмой, так и от вышеупомянутого призрака, вслед за ними. Сердитый взгляд и так слишком часто останавливался на новых ушках Зеры и носике Наташи.

— Какое горе? — наконец сумела выговорить, пришедшая в себя Наташа. Девушка думала, что готова уже ко всему и ничто не может напугать ее, но головы высовывающиеся прямо из зеркал пока что еще не были в данном списке.

Лурата и Аталима одновременно печально вздохнули.

— Темный маг начал войну, — объяснил призрачный император. — Проклятый глупый мальчишка!

— Войну? — со страхом переспросила Зера.

— Он предал жертвенному огненному ритуалу селение Шал и распял на ликте семью бывшего секретаря императора Фарпа, — дрожащим голосом объяснила Аталима.

Зера и Наташа не нашли что сказать на это ужасное известие. Они просто молча смотрели в окно, со страхом понимая, что где-то там, за воротами их отчасти спокойного и защищенного мира гибнут безвинные волшебники, оплачивая и их, избранных, ошибки своими жизнями и душами. Невольно каждая из них вспомнила Голубое озеро и подумала, была ли у них тогда возможность остановить темного мага и не допустить того, что случилось?

— Именно потому мы и пришли к вам, — дав им время пережить произошедшее, осторожно проговорила Аталима.

— Аталима, я и сам прекрасно умею говорить! Это только мое дело, вы вообще зря сюда пришли.

Но призрачная волшебница совершенно не обратила внимание на его слова, отчего Скэл недовольно фыркнул.

— Ну-ну, давайте, гроу Скэл.

Волшебник смерил ее уничижающим взглядом и обернулся к Наташе и Зере. На мгновение им показалось, что он чем-то напуган, но по происшествии мгновения перед ними уже стоял все тот же вечно хмурый и недовольный император.

— Я не должен этого делать... и одновременно должен. Я долго сомневался, имею ли право открывать вам эту тайну, но после того, что произошло в Шале, у меня нет иного выхода.

Сердце Зеры встрепенулось. Хотя она и не представляла о чем говорит Скэл, но подозревала, что, наконец-то, свершится то, чего она так ждала.

— Жду вас в библиотеке, — не терпящим возражения тоном приказал старик, что Зера растеряла все надежды, и скрылся в стене.

— Не сердитесь на него, девочки, — виновато улыбнулась Лурата. — Просто ему нелегко предавать свое понимание о долге и чести.

— Старый ворчун, — заключила Аталима и Наташа с Зерой выразили ей молчаливое согласие, а Лурата недовольно покачала головой, но затем все же кивнула.

Император Скэл встретил их в библиотеке еще более мрачным, чем при расставании. Но Наташа уже давно поняла, что на это не стоит обращать внимание, а Зера была настроена столь решительно, что, сложив руки перед собой, твердо, словно обращаясь к нерадивому ребенку спросила:

— Так что вы хотели рассказать?

Нераки, обычно не упустившие бы момента посмеяться над Зерой и Наташа, чьи новые образы они еще не имели чести видеть, видимо постигнув серьезность момента, смирно помалкивали. А вот Наташа не смогла сдержать несколько нервный после всего случившегося смешок и, толкнув Зеру локтем в бок, важно проговорили:

— Грозная дэрати Инад.

Старик лишь еще больше насупил брови, отчего Наташа тут же пожалела о своем поведении и отступила в тень. Скользнув по ней разочарованным взглядом, он обратил свое внимание к резко побледневшей Зере:

— Однажды, уже будучи призраком много торов, я стал невольным свидетелем тайного разговора между императором Варлисом ΙV и высшим магом Эйвелиса. Это случилось через несколько дней после окончания Всемирной войны, завершившейся загадочной битвой у Лисьей реки. Рават Латнойского войска Тарлис неведомой и дикой силой разбил войско Цартиаса, буквально сметая на своем пути и магию, и воинов. Но прежде, чем Тарлис успел вкусить победу, случилось невероятное. Прямо на глазах своих торжествующих воинов и поверженных алтаанов он истлел в белом огне. Волна смерти Тарлиса дымчатыми нитями расползлась между его воинами, а затем, окутав их тела, поглотила в себе и унесла не оставив и следа.

Никто не знал, что случилось на самом деле, это стало великой загадкой. Некоторые волшебники предположили, что тайный орден Цартиаса как-то направил неоплаченную силу смертей своих воинов, их неотомщенных душ, против вражеской армии. Но на самом деле все было иначе. Лишь я, кроме пинария Форатея, во всем Безграничье знаю, что на самом деле случилось тогда. Рават Тарлис понес наказание. Вершителем возмездия стала Пирамида Силы — источник магии и жизни всего Безграничья, душа нашего мира и его же наибольшая тайна. Пирамида Силы проводник между Безграничьем и виирой. Прежде я ничего не знал о Пирамиде Силы, никто не имеет права о ней знать, даже высшие маги. Но Тарлис каким-то образом узнал тайну Пирамиды Силы, смог проникнуть в ее магию и покорить силу, направив против вражеского войска. За что и поплатился, отдав свою жизнь и жизни своих воинов.

Некоторое время император молчал, о чем-то задумавшись. Никто не решался поторопить его и, наконец, призрак вновь заговорил:

— Форатей, покровитель Пирамиды Силы, один лишь знал, что случилось тогда на самом деле, собрал на следующий день всех императоров Безграничья и совет высших магов. Соединив свои силы воедино, они восстановили прореху в источнике Пирамиды, вернув похищенную магию и защитив Безграничье от нового наказания.

Зера и Наташа переглянулись, не зная как реагировать на подобные новости.

— Большего мне не известного, — сердито вздохнул Скэл, скосив глаза на Зеру, словно она была, и правда, в чем-то виновата. — Единственное, чем еще я могу помочь это открыть тайну императорской библиотеки, которая тоже стала известна мне лишь благодаря не достаточно осторожному императору Варлису. Где-то здесь спрятана книга, хранящая тайну Пирамиды Силы, в которую император записал тогдашние сведения, после чего Варлис и высший маг наложили друг на друга заклятие забытья. Книга эта...

— Молчите! — наконец не стерпел один из нераков, многие из которых давно уже гневно поглядывали на императора Скэла. — Книга сама определяет достоин ли волшебник узнать ее тайну и, если бы тларит Зера была достойна, то книга уже давно открылась бы ей.

Зера сверкнула потемневшими от злости и обиды глазами:

— Так вы все это время знали о Пирамиде Силы и молчали?! Я столько раз обращалась к вам за помощью, просила, молила! А вы знали и молчали?

Ответом ей стало молчание, лишь вышеупомянутый нерак строго потряс пальцем, после чего хмуро повесил голову, видимо не найдя более достойного ответа. Обведя обвиняющим взглядом, не сулящим в будущем никакого прощения, многочисленные полки, Зера вновь посмотрела на призрака-старика:

— Вы можете показать мне книгу?

Волшебник отрицательно покачал головой:

— Нерак правильно сказал, лишь она сама может открыться тебе, если ты имеешь на это право.

— Я имею на это право, — сама до конца не веря в свои слова, заявила Зера.

— Книга может убить, если ты не достойна, дорогая моя, — дрожащим голосом, проговорила старая нерак с книги о тайных амулетах, с которой Зера в последнее время подружилась.

Девушка хотела ответить ей холодно, но увидев тревогу и заботу в маленьких глазках, успокаивающе улыбнулась:

— Я достойна. Иначе и быть не может, — лгать с каждым разом становилось все легче, но от самой себя страх не скроешь, а слова нерака все же напугали Зеру.

Наташа обняла подругу за плечи и шепнула:

— Могу ли я помочь тебе?

— Дай мне ладони, — благодарно улыбнулась дрожащими от волнения губами девушка. — Думаю, я знаю, что нужно делать. По-крайней мере, надеюсь. Ты лишь открой силу, как учила нари Санма, хорошо? И не думай ни о чем.

Наташа кивнула утиным клювом и Зера только сейчас подумала, как нелепо они, должно быть, выглядят и весело рассмеялась. Девушка, догадавшись о причине смеха, скорчила сердитую гримасу.

— Я воспользуюсь твоей магией, постарайся не сопротивляться, ладно? — Сжала Зера ладони Наташи в своих.

— Сопротивляться еще нужно уметь, а я даже своими крохами магии не научилась управлять, так что бери — не хочу.

— Ты слишком самокритична.

— Если бы ты исполнила утиное соло, как я, возможно, была бы столь же критична.

— У меня бы так хорошо не вышло.

— Фэналин нам не нужна? — вспомнила Наташа, совершенно не обратив внимания на шутку подруги.

— Думаю, что нет, двойной силы будет вполне достаточно.

Наташа пожала плечами и закрыла глаза. В тот же миг Зера почувствовала легкий толчок в груди и невидимая, но уже знакомая нить соединила избранных. Только в этот раз подруга лишь безвольно плыла по течению, покорно позволяя Зере управлять собой. Магия Наташи поддалась девушке так просто, будто это была ее собственная магия.

— Ты молодец, Наташа! Даже не представляешь, какая ты молодец!

Зера глубоко вздохнула, избавляясь ото всех мыслей и когда почувствовала, что готова, призвала книгу. Девушка не молила, она требовала. Сейчас она была убеждена в своем праве и должна была заставить и книгу признать это.

Что-то неведомое, но очень теплое, встрепенулось где-то вдалеке, но в тот же миг, словно спохватившись, вновь закрылось от Зеры, лизнув ее ледяной предостерегающей вспышкой. Волшебница же, не расположенная сдаваться, вновь повторила свой зов, вложив в этот раз всю их с Наташей магию. Но она словно призывала кого-то несуществующего. Эхо ее зова проносилось повсюду, но нигде не находило отражения.

Неудача наоборот еще больше подстегнула Зеру и она, бесстрашно покинув свое сознание, погрузилась в нескончаемый бурлящий омут магии, чувствуя на себе ее ласковое огненно-ветреное дыхание. Волшебница будто растворилась в этом потоке и они с магией, став единым целым, хлынули в последнем отчаянном призыве к душе старика:

— Помогите мне, прошу вас, — шепнула девушка, но ее голос, словно бой колокола, нарастая и множась, пронесся по Безграничью громогласным криком. — Откликнитесь, где бы вы ни были! Услышьте меня! Спасите меня еще раз, — Зера почувствовала прохладные слезы на своих щеках.

— Зера, ты слышишь меня? — позвал ее чей-то знакомый голос. — Открой глаза, милая.

Девушка повиновалась и увидела встревоженное лицо Наташи.

— Не плачь, Зера. У тебя все получилось, — прошептала подруга и утерла ее мокрые щеки. — Ты слышишь?! У тебя все получилось! Старик не зря выбрал тебя, ты просто чудо!

Девушка неуверено огляделась и встретилась с задумчивым взглядом императора Скэла. Зере показалось, что в глубине его глаз промелькнуло уважение и некоторое сопереживание, что даже слишком ярко горело в глазах Аталимы и Лураты. Неуверено изобразив улыбку, она опустила глаза на темное пятно, мерцающее перед ней. Огромный старинный фолиант источал мягкий синий свет, который дымчатыми языками обвивал Зеру. На потертой бархатной обложке горела узорчатая руна, опоясанная пирамидой...

Глава 8

Воющие топи

11-й день арка Медоцветия,

Cеверо-запад Акваи.

Рана затянулась через два дня и, проснувшись утром третьего дня, Дроак обнаружил себя здоровым, бодрым и впервые за последние дни в хорошем настроении. Тис, видя перемену в Дроаке, просто светился от счастья и что-то весело себе напевал. Юноша заметил, что понемногу мальчик начал доверять рекурту и уже не с дрожью встречал его внезапные появления, а несколько раз даже с улыбкой, возможно, пока еще неосознанно для себя.

Пока Дроак и Тис спали, рекурт поймал жирную дикую утку, и теперь, выпотрошенная, она весело булькала в котелке. Пока утка не требовала внимания, волшебник рассматривал карту, решая какой путь им выбрать, чтобы добраться до Олпусовых скал. К ним вело только два пути и оба были очень опасны. Первый — Яблоневые Сады, небольшой городок, начинающийся в нескольких катах сразу за лесом, второй же — Воющие топи, среди болотистых и таинственных равнин которых покоился не один отважный или же, наоборот, безрассудный волшебник.

Дроак никак не мог определить, что менее опасно для них: заявиться в Яблоневые Сады, где, возможно, уже готовы встретить беглецов, или пойти на риск, хотя скорее безумие, и попытаться преодолеть Воющие топи, предвестников Олпусовых скал. Магия еще не вернулась и потому, если что-то случится в Садах, некому будет защитить их с Тисом. Рекурт не сможет в открытую расхаживать с ними, к тому же, при его пусть и значительной силе, противостоять целому городу горазд только глупец. Но Дроак также понимал, что только там они смогут купить лошадей, а еще за Яблоневыми Садами были проложены мосты через топи, что могли провести их к скалам без опасностей. Топи же не обещали ничего, лишь только смерть. Чего ждать от них волшебник и предположить не мог. Потому не знал, окажется ли сил рекурта достаточно, чтобы защититься или же Дроак приведет рекурта с Тисом на верную погибель.

Хрустнула ветка. Юноша поспешно сменил хмурое выражение лица улыбкой и обернулся к запыхавшемуся Тису, спешащего к нему с горстями, полными сочных аули.

— Какой ты молодец, Тис, — еще шире заулыбался Дроак. — Но пока отложи ягоды и похлебай бульон.

Глаза мальчика радостно загорелись и он облизнулся.

Рассеянно наблюдая, как Тис ест прямо из котелка, ведь тарелок у них не было, Дроак задумчиво жевал ягоды и неожиданно для самого себя сказал:

— После завтрака выступаем... в Воющие топи.

Тис испуганно вздохнул и едва не подавился утиной ножкой, которую только что грыз с таким удовольствием.

Постучав его по спине, Дроак виновато потупился:

— Думаю, это единственный шанс. В Яблоневых Садах рекурт не сможет нас защитить, а я и подавно. Это меня пугает даже больше, чем тайна топей.

Мальчик не попытался отговорить Дроака, хотя где-то в глубине души старший волшебник на это надеялся и потому причин отказываться от такого решения не осталось.

Лишь сумки были готовы, из-за деревьев тихо и, как обычно, неожиданно появился рекурт. Затушив костер, отряд продолжил путь.

Словно пытаясь испортить и без того изрядно поникшее настроение Дроака, вскоре сорвался сильный ветер. Свист не смолкал ни на миг и ему вторили звуки обиженного леса, которого так безжалостно изводил ветер. Несмотря на то, что осень только начинала свое правление, из-за ветра стало так холодно, будто она решила уступить свое место более старшей сестре — зиме. Тис укутался одеялом и стал похож на большой кокон на ножках. Дроак накинул на плечи тоненькую простынку (единственное, что еще у них было), и всем своим видом показывал, что ему очень даже тепло, когда Тис виновато поглядывал на юношу, понимая, что отхватил теплое одеяло, и предлагал поменяться. Кому действительно не нужно было притворяться, что ему тепло, так это рекурту. Кажется, он совершенно не чувствовал ни холода, ни жары. Ветер будто пытался предупредь глупых путников об опасности, к которой они так упорно спешили, но на то они и глупые, а потому уверенно, пусть и не буз страха продолжали путь.

Ближе к вечеру, как и предполагал Дроак, лес начал понемногу редеть и в дуновении ветра кроме лесных запахов почувствовалась легкая примесь болотных трав. Сердце неприятно забилось, но волшебник не намерен был сдаваться и его шаг был столь же твердым, как и гарт назад.

Когда лес остался где-то в кате позади, они вышли к развилке двух дорог. По центру возвышался старый указатель. Левая его стрелка направляла в Яблоневые Сады, где на горизонте уже виднелись шапки фруктовых деревьев. Правая же — указывала на Воющие топи. Более свежая приписка под названием предупреждала об опасности топей и строго-настрого запрещала сворачивать на эту дорогу. Дроак позволил себе оглянуться на Яблоневы Сады, а после шагнул на узкую нехоженую тропку. Тис покорно последовал за ним, ничем не выдав своего страха, а рекурт уже давно поджыдал их в десятке торргов впереди.

Прежде чем глаза смогли различить вдалеке блеск воды и зелень торфа, стал слышен жуткий вой. Своим заунывным одиноким криком, он проникал в самую душу и переворачивал там все наизнанку. Тис изредка испуганно всхлипывал, но в остальном же ничем не выдавал своих чувств, а старший елве и не пытался его успокоить, зная, что слова имеют особенность действовать с точностью до наоборот.

Чем ближе они подступали к топям, тем громче становился вой и больше желание вернуться. Дроак со стыдом заметил, что его зубы начали стучать от страха, что уж говорить о Тисе. Ноги мальчика не хотели слушаться своего упрямого хозяина, подгибались, и не раз Дроаку приходилось поддерживать Тиса, чтобы тот не упал.

Уже собиралась ночь и им нужно было остановиться на ночлег, прежде чем начнется трясина, но нигде не было более-менее укрытого от ветра и чужих глаз места, потому волшебники вынуждено продолжали путь.

Наконец взошла луна и это стало словно толчком для рекурта, он почувствовал что-то впереди и уверенно устремился за этим зовом. Земля уже начала чавкать под ногами, вдалеке виднелись отблески света в неспокойной, бушующей воде, они рисковали наткнуться на трясину, но глаза и чутье рекурта были столь же сильны и остры, как и днем, и Тис с Дроаком доверчиво следовали за ним.

— Куда ты ведешь нас? — вдруг даже неожиданно для самого себя зло вскричал Дроак. Он не понимал, куда они идут и боялся, что окончательно заблудятся, не имея надежды выбраться из лабиринта Воющих топей.

— Скоро хозяин. Мы уже почти пришли, — тихим шипящим шепотом ответил рекурт и принюхался. — Осталось совсем немного.

Сперва Дроак заметил вдалеке тусклые желтоватые искры, похожие на светлячков и уже было решил, что воображение играет с ним злую шутку, но по мере приближения к загадочным огонькам убедился, что это призывно мерцают окна. Небольшая лачуга росла прямо из болота и издали походила на кочку, укрытую сверху мхом. Если бы не окна и небольшая труба на крыше из которой изредка вырывался дымок, юноша никогда бы не поверил, что это может быть чьим-то домом. Дроак нерешительно приблизился к покосившейся двери и только собирался постучать, как она самовольно со скрипом отворилась. В проеме застыл волшебник: лысоватый, с добродушными бледно-зелеными глазами и горбатыми, не раз сломанным носом. Не смотря на свой еще довольно молодой возраст, примерно сорок-пятдесят торов, мужчина был сильно горбат, видимо привычка прятаться от ветра, частого гостя в этих местах, переросла в постоянство. Небольшие ушки указывали на его принадлежность к растам либо нарте.

Волшебник окинул Дроака не менее изучающим взглядом, посмотрел на дрожащего от холода и страха Тиса, ужаснулся, когда глаза скользнули по темной фигуре рекурта, а затем вновь вернулся к Дроаку и весело улыбнулся:

— Добрались-таки. А то я все жду, жду. И вообще, неужели на указателе непонятно написано? Или вы не умеете читать? Почему всем не терпится упокоиться среди необъятных просторов Воющих топей?

Дроак не нашелся, что ответить и печально потупился. Вперед выступил Тис и, испуганно мигая выглядывающими из-под одеяла ушами, прошептал:

— Пожалуйста, дяденька, пустите нас. Здесь так страшно.

Волшебник посторонился, пропуская Тиса, и зло глянул на Дроака.

— У меня не было другого выхода, — сказал елве, опережая обвиняющие слова, но вместо этого хозяин лачуги понимающе кивнул:

— Входи, странник, — и скрылся за выступом щербатой стены, после чего послышался тихий голос Тиса.

Прежде чем последовать за Тисом, юноша обернулся к рекурту. Тот сидел возле порога, похожий на преданного сторожевого пса, и внимательно оглядывал окрестности.

— Он идет за нами?

— Да, хозяин, враг близко. Он хочет, чтобы вы знали, что он преследует вас. Вы ему нужны.

Дроак тяжело вздохнул, переступил прогнивший порог и нерешительно замер:

— Ты молодец, рекурт.

Чуть позже юноша сидел за старым округлым столом, обхватив промерзшими пальцами большую кружку, наполненную горячим чаем, и улыбался этому блаженству. Особый чай Лесандра, таково было имя хозяина лачуги, благоухал полевыми цветами и липовым медом. Когда волшебник предложил им лепешки, будто специально для Дроака с Тисом выпекавшиеся в печи и как раз поспевшие к их приходу, только осознание своего глупого вида удержало юношу издать такой же радостный клич, как и мальчик, настолько за эти недолгие дни они соскучились за хлебом. Яичница тоже пришлась по вкусу и теперь, умяв все, что было возможно и с трудом перенеся свое значительно потяжелевшее тело на койку Лесандра, Тис сладко посапывал и причмокивал губами, как будто вновь примеряясь к новой лепешке.

— Я остался один в этом мире. Моей супругой была елва из Яблоневого Сада, но много торов назад она трагически погибла, — рассказывал Лесандр, изредка потягивая чай. — Мне не было куда возвращаться, в Латное не осталось моих родных, да и сросся я с этими местами. Вот потому и остался здесь. Наш милейший рамсиа по моей же просьбе назначил меня смотрителем Воющих топей, а за одно и проводником, хотя чаще спасителем для подобных вам смельчаков и глупцов.

— У меня не было иного выхода, — почувствовал закипающее в груди раздражение, вновь повторил Дроак.

— Знаю, знаю, дорогой друг.

Некоторое время они молчали. Юноша с удовольствием пил чай, закусывая последней оставшейся лепешкой. Чай словно какое-то волшебное зелье струился по жилам, согревая продрогшее тело и даруя утраченное спокойствие.

— Твой слуга правильно предупредил тебя о враге. Тебе нужно его опасаться.

Услышав тихие слова Лесандра, юноша едва не поперхнулся чаем, но раст и бровью не повел, словно то, что он сказал было само собой разумеющееся.

— От...ткуда вы это знаете?

— Мой юный друг, случилось так что мне в этой жизни многое известно. Я был рожден таким и это одновременно словно бы счастье, но для меня больше похоже на проклятие. Видеть судьбы других и знать, что их ждет, какое счастье ожидает вскоре или же наоборот боль. Именно потому мне так хорошо здесь в одиноких топях, где никто не может потревожить.

Лесандр рассказывал это так просто, в его голосе не слышалось ни капли печали, которая, несомненно, должна присутствовать при подобных воспоминаниях. Он умело скрывал свои чувства, на бледных губах даже играла слабая улыбка, правда немного иронически, словно волшебник сам посмеивался над собой.

— А?.. — начал было Дроак, но в тот же миг умолк, понимая, что не имеет права задавать вопрос, вертящийся на языке.

Но от Лесандра ничего не укрылось и впервые в его улыбке промелькнули горечь.

— Мой дар похож на дар твоей матери, но все же немного иной. К сожалению... хотя может и к счастью, я не могу видеть свою судьбу и судьбы моих близких. Не имею права использовать свой дар для себя. Я не мог знать о том, что суждено Вэларии и не мог ее спасти.

— Простите, что из-за меня вы вынуждены вспоминать это.

Лесандр покачал головой.

— Эти воспоминания каждый день со мной, но жизнь ведь продолжается и мы должны жить дальше. Ты тоже многое пережил, но не теряешь надежду, именно она ведет тебя вперед и завела сюда в Воющие топи.

Дроак сомневался, осталась ли у него надежда и уж тем более она ли завела к Лесандру, скорее отчаяние, но решил не спорить. Волшебник перевел взор на Тиса, что-то забормотавшего во сне. Улыбка озарила его печальное лицо.

— Такой хороший мальчик. Не бросай его никогда, Дроак. Он очень тебя любит, и ты единственный кому мальчик по-настоящему верит.

— Но я даже не знаю куда иду и какие опасности ждут меня впереди. Как могу обрекать на подобное ребенка?

— Все будет хорошо.

— Все так говорят! — раздраженно воскликнул Дроак и с громким стуком опустил чашку на стол.

— Но я знаю. По-крайней мере, мой дар мне подсказывает, что все будет так, как должно быть. Будут преграды, испытания, но и счастье, любовь.

Дроак не знал стоит ли верить словам Лесандра и потому постарался просто оставить их без внимания. Он не хотел питать пустые надежды на что-то большее, кроме как выжить и суметь защитить Тиса.

Лесандр усмехнулся, отчего Дроаку в который раз показалось, будто он может читать мысли.

— Но помни, что каждый миг ты делаешь выбор и поэтому если поступишь неправильно, судьба может измениться.

— Мне сразу же стало спокойней и теперь намного легче поверить в ваше предсказание.

— Но ты ведь справишься, — беззвучно проговорил раст, когда разочарованный Дроак отвернулся и не мог этого видеть.

Некоторое время они молчали, каждый думал о своем. Лесандр медленно потягивал чай и чему-то несколько печально улыбался. Молодой елве же все вспоминал слова волшебника о тайном враге, глаза невольно скользнули по смешной мордашке Тиса и по спине пробежал неприятный холодок страха. Переведя помрачневший взгляд на Лесандра, увидел, что волшебник выжидающе смотрит на него. Волшебник выглядел напряженным и юноша тяжело сглотнул.

— Я должен сказать тебя кое-что неприятное, то, что может причинить боль. Но иного выхода нет. Ты должен знать, что случилось на самом деле и чем произошедшее грозит тебе. Возможно, именно поэтому мы и встретились.

Дроак побледнел, но в остальном ничем не выдал обуревающих его чувств.

— Что случилось?

— Тот сон, что снился тебе в ночь, когда рекурт пытался убить Тиса, не просто кошмар. Как бы мне не было тяжело это говорить, но я обязан, — мужчина нервно покрутил пустую чашку в ладонях, видимо давая себе время собраться с силами, потом отложил ее в сторону и вздохнул. — Это был вещий сон. Сон о смерти. Жестокой и мерзкой. Тот враг, чей слуга преследует тебя, следит за тобой с самого рождения. Он давно ждал, когда придет час твоей силы. Всего я не могу рассказать, от меня многое скрыто. Но этот тайный враг тенью накрывает твоего отца и брата, я вижу их как его слуг: покорных и преданных. Твой отец стерег тебя, пока не пришел бы день отдать в руки своего хозяина. И в ту ночь, когда тебе приснился сон, этот день наступил. Но ты сбежал и Лоф узнал, что такое гнев своего хозяина. Жестокая кара ждала провинившегося волшебника. Но последовала она не руками хозяина. Исполнилось предсказание твоей матери и тот, кого Лоф любил больше всего предал его.

— Лукрас?

Лесандр грустно кивнул.

— Да. Твой брат решил доказать верность своему хозяину и убил вашего отца, даже и на миг не почувствовав ни сожаления, ни любви. Наоборот, ему, глупцу, казалось, что он совершил что-то необычайно великое. Но если Лукрас полагал, что хозяин будет благодарен, то ошибался, когда исчез ты, твой брат перстал быть ему нужен, и хозяин убил его, так же как тот прежде своего отца.

Лесандр замолчал и внимательно посмотрел на Дроака. Юноша выглядел таким бледным и каким-то неживым, что волшебник встревожился, но вот молодой волшебник пошевелился и сделал глубокий свистящий вдох. Нерешительно Дроак поднял на него глаза и уставился невидящим взглядом, медленно, очень медленно, в них начало приходить осознание.

— Не называйте его моим отцом. Он никогда не был им и Лукрас никогда не был моим братом, — дрожащим голосом, с трудом справляясь со словами, выговорил елве. — У меня есть только мама... и Тис.

— Скоро в твоей жизни появится кое-кто еще. Кто-то близкий и любимый.

Дроак недоверчиво скривил губы, но не стал ни оспаривать, ни расспрашивать, понимая, что если бы Лесандр хотел сказать больше, он бы сказал. Вместо этого прошептал:

— Я ему нужен, да?

— Очень. Возможно, сейчас ты, это то, что ему нужно больше всего и потому он зол, что не может получить тебя.

— Но зачем? Что во мне такого особенного?

— Я не знаю ответов на твои вопросы. Я не достаточно силен, чтобы проникнуть в такие тайны. Но вижу, что твоя мама знала. Вижу ее чувства и могу сказать, что это действительно что-то очень важное. Не отвечу тебе ничего и о волшебнике, который ищет тебя, только что он необычайно могущественен. Я не могу видеть лица, но каким-то образом словно встречаюсь с его глазами... Это жутко. Его невидимый взгляд будто проникает в самую душу.

Дроак нервно вскочил на ноги и, обойдя стул, с такой силой ухватился в спинку, что побелели костяшки пальцев.

— После всего, что вы мне рассказали, еще сложнее поверить в то, что все будет хорошо.

Лесандр улыбнулся с легкой, доброжелательной иронией.

— Помни, что ты не один будешь противостоять своему врагу. У него никогда не будет столь самоотверженной, близкой и любящей души, что вскоре появиться в твоей жизни. У него никогда не будет Тиса. По печальному, но все же примеру отца и брата ты можешь видеть, что значит для подобных волшебников любовь и преданность. Как они зыбки, как неожиданно сменяются корыстью и эгоизмом.

— А я все не мог понять, почему он не хочет меня отпускать, если так ненавидит. Если бы не случайно выроненное им слово... все было бы иначе. А Лоф оказался глуп, если так оплошал, — последние слова Дроак выговорил с каким-то мрачным триумфом.

— Случилось так, как должно было случиться.

Юноша почувствовав, что начинает раздражаться от пространных слов Лесандра, но, взяв себя в руки, спокойно спросил:

— Но почему тогда Лоф допустил, чтобы я сражался на турнире, меня ведь могли... ах, кого я обманываю?.. убили бы, не сбеги я с позором?

— Он хотел проверить тебя. Проверить твою силу. Ту силу, что так хотел получить его хозяин.

— Интересно бы, чтобы его хозяин сказал, если бы она не сработала, и Лоф вынужден был бы предоставить мой хладные останки, вместо силы.

Усмехнувшись, Дроак подошел к окну и с некоторой опаской посмотрел в темные дали Воющих топей. Ветер заставлял их взвывать горечью и болью, словно отображая чувства волшебника. Вдруг среди блеска воды и камыша, извивающегося под порывами безжалостного ветра, промелькнула тень. Юноша вздрогнул, но вот фигура обернулась и Дроак увидел преданные глаза рекурта.

— Дай ему имя. Он заслужил, — вновь, будто прочитав его мысли, проговорил Лесандр. — Назови его Вирас. На языке растов это значит 'верный'.

— Вирас, — прошептал Дроак и рекурт благодарно улыбнулся, обнажив ужасные черные клыки.


* * *

*

Спустя несколько миртов, которые Дроак провел в беспокойном полусне-полуяви, тихий оклик Лесандра разбудил его. Юноша не позволил себе даже мгновения отсрочки и, усмиряя долгий, протяжный зевок, поднялся с одеяла, расстеленного прямо на полу, недалеко от очага.

— Нам пора, — сказал Лесандр, который будто совсем не спал и склонился над Тисом.

— Сколько сейчас? — потягиваясь, спросил Дроак.

— Первый мирт недавно наступил. Вон каша на столе...

Юноша, почти не чувствуя вкуса, в несколько больших глотков уничтожил завтрак и припал к чаю Лесандра. Он успокаивал и будто дарил надежду, а она ему сейчас была очень нужна.

Тис завтракал немного дольше, но вскоре они уже были собраны и вышли в рассветную серость Воющих топей. Ветер так и не утих за ночь и Лесандр сердито насупился:

— Плохо дело. При ветре будет сложнее перейти топи, но так как выхода у нас все равно нет, — на его губах зажглась знакомая улыбка, — совершим подвиг. Для вас это не ново, да и мне в жизни приходилось их совершать.

— Хозяин, он близко. Нам нужно уходить, — проговорил рекурт, возникший позади Дроака.

Бледно-зеленые глаза Лесандра взглянули на рекурта и в них промелькнуло омерзение и страх. Неожиданно для самого себя Дроак почувствовал злость и новое чувство, прежде возникающее лишь в отношении Тиса и мамы — желание защитить. Взгляд волшебника встретился с взглядом Дроака и в нем возникли вина и сожаление. Чтобы развеять неловкость, юноша улыбнулся и почувствовал уважение, когда Лесандр улыбнулся в ответ уже знакомой печально-ироничной улыбкой.

— Я буду идти во главе, — наконец сказал он, закинув на свою горбатую спину сумку Тиса. — Очень прошу вас следовать за мной шаг в шаг... и главное, — мужчина тяжело вздохнул и посмотрел вперед. — Ни за что не вдыхайте аромат болотной лилии. Это они, эти прекрасные цветы, наибольший ужас Воющих топей.

Дроак удивленно посмотрел на одинокую лилию, раскинувшую свои лепестки на темных водах ближнего озерца. Лесандр покачал головой:

— Это не она. Те лилии редкой, неописуемой красоты, они манят к себе, заставляю желать вдохнуть их аромат, посылают видения, подавляют волю. Их называют Чарующие. И это так и есть. Они зачаровывают и используют свою силу только чтобы убить. Чарующие желают лишь вашей смерти. Поэтому контролируйте себя, не позволяйте их силе проникнуть в ваше сознание. Слышишь меня, Тис, ты ведь послушный мальчик?

Маленький волшебник серьезно кивнул:

— Я не буду их нюхать.

— Молодец, Тис. Ты большой молодец.

— Но что в них такого?

Лесандр сердито сверкнул глазами в сторону Дроака.

— Знай лишь, что они — смерть.

Дроак не совсем был доволен ответом, но промолчал. Лесандр окинул Тиса долгим испытующим взглядом и юноша почувствовал страх.

— Тис, настойчиво повторяю, будь осторожен.

Они шли уже около полумирта, прежде чем вдали засиял призывный свет, напомнивший Дроаку свет Лесандровых окон в эту ночь. В тот же миг в сознание попыталась проникнуть какая-то сила, но волшебник заставил себя подавить желание впустить ее, хотя это оказалось довольно сложно, но не смог усмирить страх. Если сила Чарующих столь велика еще на таком расстоянии, то что ожидает их дальше?

— Тис, дай мне руку, — потребовал Дроак, поразившись своему сердитому голосу, и крепко сжал в своей ладони маленькую дрожащую ладошку мальчика. Она была холодная и влажная. — Держись за меня и все будет хорошо.

Мальчик задумчиво кивнул, продолжая неотрывно вглядываться вдаль, в манящий свет лилий.

Вскоре болотная тропка, поросшая мхом, сузилась настолько, что им пришлось идти нога в ногу, но молодой волшебник все равно не отпускал руку Тиса, боясь, что даже мгновение может обернуться страшными последствиями. Если он сам едва справляется с силой Чарующих, как должно быть тяжело мальчику. Дроак боялся даже ненадолго потерять бдительность.

Под ногами чавкало, стопа утопала почти по щиколотку, ветер не смолкал ни на миг, его напору было тяжело противостоять. Казалось, ветер желает сбросить их в черную мутную воду и когда ему это не удавалось, налетал с еще большей силой. Дикий и страшный вой стал почти не заметен, он воспринимался теперь просто как продолжение топей. Да и сила Чарующих поглощала собой все. Она не меркла, не утихала, а только росла, крепла и манила. Их голоса обещали одарить всем самым желанным: вечным счастьем, богатством, любовью и волей, всем, о чем только мог мечтать Дроак. И как же трудно заставить себя отказаться от этого, когда мерещится, что нужно лишь впустить в себя свет лилий, чье нежно-голубое сияние с каждым шагом становилось все ярче. Оно ласкало, окутывало своими лучами, согревало, даже будто оберегало от холода и ветра. Дроак не сразу осознал, что радостно улыбается. Он тут же похлопал себя по щекам и сердито стиснул зубы:

— Я не поддамся.

Контролирующий свои эмоции, каждый шаг и каждый вдох, молодой елве не сразу заметил, как они ступили в царство Чарующих. Прекрасная россыпь удивительных, ослепляющих красотой голубых цветов, мириадами светлячков прожигала ночь. Лилии плавно покачивалась на яростно бушующей воде, будто отголосок чего-то зачарованного и безбрежного. Камыш под порывами ветра клонился до самой земли, с глухим треском ломался, но Чарующих не касалась бушующая стихия, они царствовали в этом неистовом, черном мире. Их сладкий аромат золотой пеленой укутывал в своих объятиях, унося куда-то в далекие, колдовские дали.

Дроак взглянул на Тиса и испугался, увидев лихорадочно раскрасневшиеся щеки.

— Все хорошо?

Мальчик не ответил, лишь все продолжал смотреть перед собой невидящим взглядом.

— Тис, ты меня слышишь? — дернул юноша его за руку.

Мальчик вздрогнул, будто его ударили, удивленно поднял глаза на Дроака, а затем сглотнул:

— Меня мама зовет. Она так меня любит, плачет, потому что я ушел. Дроак, она...

— Тис, не слушай их! — резко вскрикнул Лесандр и, схватив мальчика за плечи, хорошенько втряхнул.

Тис посмотрел на него, словно не понимая, что происходит, в его глазах горел страх и робкое счастье.

Лесандр побледнел и еще раз втряхнул Тиса.

— Они действуют на него, Дроак. Мальчик уже с трудом сопротивляется силе Чарующих.

— Тис, ты слышишь меня? — сжал его ладонь еще сильнее Дроак, приседая перед мальчиком на корточки. — Не слушай их, они хотят заманить тебя. Они обманываю тебя. Это не мама, Тис, она сейчас далеко. Она не может говорить с тобой.

— Мама зовет меня...

Позади промелькнула тень, хлюпнула вода и перед самым лицом Тиса щелкнула чернозубая пасть. Мальчик испуганно вскрикнул, ноги подкосились, и он упал бы, не поддержи его Дроак и Лесандр.

— Рекурт! — закричал Дроак и хотел ударить сжавшегося в комок слугу, но старый волшебник перехватил его руку.

— Что ты делаешь, Дроак?! Вирас вернул Тиса.

Юноша удивленно посмотрел на мальчика и увидел в его глазах огромный ужас. Но в них больше не плескалось лживое счастье, ужас вытеснил все остальные чувства.

— Тис, это была не мама, понимаешь? Это Чарующие. Не слушай их голоса, это ложь, они хотят обмануть тебя.

Мальчик виновато улыбнулась и кивнул:

— Я буду бороться с ними. Только, пожалуйста, ни за что не отпускай мою руку.

— Конечно, не отпущу.

Лесандр смерил их задумчивым взглядом, развернулся и зашагал вперед.

Дроак не знал, что сказать Вирасу и поэтому, даже не посмотрев в его сторону, поспешил следом за Лесандром. Тис понуро засеменил следом.

Поначалу идти была довольно легко, перед глазами стоял одурманенный, безумный взгляд Тиса и это воспоминание не позволяло забыться, поддаться на зов Чарующих. Но лилии, словно чувствуя, все усиливали свой натиск и Дроак все же едва не сорвался, но почувствовав дрожащую ладонь мальчика в своей, вновь подавил слабость.

Долго, очень долго пейзаж не менялся, солнце уже успевшие описать по небу полукруг, стало клониться к горизонту, но все также, куда не глянь, поблескивала вода, над которой возвышался опротивевший глазу желтый камыш, зеленела острая осока и не утихал влекущий свет Чарующих. Глаза, утомившиеся от однообразия, самовольно закрывались и вот, когда в очередной раз Дроак с трудом поднял тяжелые веки, то увидел внезапно выросшие в туманной дали зеленые кроны деревьев, укрывающие высокие холмы и широкие дымные просеки между ними. Размежевье! Дроак понадеялся, что это не морок, ведь уже не мог верить сам себе, не зная, чей голос его, а чей лилий, и снова закрыл глаза, отгоняя видение. Но когда волшебник вновь нерешительно посмотрел вперед, холмы Размежевья все также возвышались впереди, подпирая небесную высь и обещая конец, казалось бы, бесконечному испытанию. Сердце юноши радостно подпрыгнуло в груди, ноги устало подогнулись и он, зацепившись за кочку, упал навзничь, плюхнувшись головой в зеленоватую, гнилую воду.

— Не двигайся, — закричал Лесандр и бросился к нему.

Вирас уже был рядом и, обхватив Дроака за талию, вытянул из болота.

— Как вы, хозяин?

— Все нормально, — поспешил заверить их Дроак, откашливаясь от попавшей в нос и горло воды, но в этот миг увидел Тиса, склонившегося над распахнувшей свои лепестки лилией. — Тис! — закричал он, вырываясь из цепких рук рекурта.

— Тис, нет! — вслед Дроаку прогремел Лесандр и оттолкнул мальчика в сторону, но невольно сам вдохнул распыленный нектар Чарующей.

— Лесандр, вы слышите меня? — повернул волшебника к себе Дроак и ужаснулся, увидев его белое, как мел лицо.

— Вэлария, — со счастливой улыбкой прошептал мужчина, смотря, будто сквозь юношу. — Неужели, и правда, вижу тебя? Я так долго этого ждал... надеялся на новую встречу...

— Не слушайте их, Лесандр! Не слушайте голос Вэларии. Ее голос это смерть!

— Ты тоже ждала меня, дорогая? — мужчина засмеялся, как мальчишка. — Возьми мою руку.

— Нет, Лесандр, не слушайте ее. Это не Вэлария. Она врет вам, использует вашу любовь!

В пустых глазах промелькнула такая злоба, что Дроаку стало страшно. Волшебник вскинул руки и оттолкнул его с удивительной для такого худого тела силой.

— Вирас, останови его! — приказал Дроак, поднимаясь с земли, и вскрикнул, наступив на правую ногу, пронзившуюся острой болью.

Рекурт одним прыжком оказался возле Лесандра и потянул волшебника от воды, в которую тот намеревался ступить. Но мужчина вдруг взревел разъяренным зверем и, сорвав Вираса с себя, словно тот был беспомощным котенком, отбросил в сторону.

— Лесандр, нет!

Но волшебник уже не мог слышать отчаянный крик Дроака. С блаженной улыбкой, он кинулся в черный омут и больше не возник на поверхности, камнем пойдя ко дну.

— Лесандр! — Тис, только начавший приходить в себя, горестно заплакал, и хотел было броситься за волшебником, но Вирас схватил его за локоть и с рыком усадил на место.

Дроак замер у кромки воды, не зная, что делать.

— Хозяин, вы уже не спасете его! — остановил юношу, уже сделавшего было шаг в воду, оклик рекурта. — Чарующие не выпустят свою жертву.

Пусть как он не хотел, но вынужден был признать правдивость слов Вираса. Он лишь погубит еще и себя. Он не может оставить Тиса. Дроак тайком смахнул дрожащие в уголках глаз слезы и тихо прошептал:

— Вот оно ваше 'все будет хорошо'.

Будто в ответ ему, из глубины воды поднялось несколько воздушных пузырей. Последнее дыхание Лесандра.

— Вставай, Тис, нам нужно еще до темноты выбраться из Воющих топей.

Мальчик с ужасом и неверием посмотрел на спокойного Дроака, но затем послушно кивнул и нерешительно, будто боясь, что тот его оттолкнет, взял юношу за руку.

— Это я виноват...

— Никто не виноват, Тис. Никто. Возможно, так даже лучше для него. Лесандр теперь с Вэларией, о чем все время мечтал, — и одними губами добавил: — Я больше никогда не отпущу твою руку.


* * *

*

11-й день арка Дина II.

Аларбо, Коанор.

Наташа с большим сомнением нажала кнопку включения и громким возгласом встретила загоревшийся экран, выводящий контуры бабочки.

— Ничего себе! Так меня теперь можно назвать изобретателем! — провозгласила девушка, посмеиваясь над собой и своими волшебными трудами. — Кто еще, что в этом, что в Низогловом мирах, заряжал мобилку магией, а? Не думаю, что многие.

Наташа включила камеру и навела на себя объектив, при этом непроизвольно проверив нос, в который раз убеждаясь, что он, драгоценный, снова с хозяйкой.

— Ну что ж, нос на месте, можно и записываться.

Когда телефон известил ее тихим сигналом, что съемка началась, виноватая улыбка самовольно возникла на лице:

— Привет, мама. Привет, папа. Стас. Аня. Это я, ваша нерадивая дочь и сестра. Понимаю, что очень виновата и прошу простить меня и не убивать, когда скоро... правда, очень-очень скоро!.. вернусь домой. Пожалуйста, верьте мне и не обижайтесь. У меня все очень хорошо. Честно! Очень-очень! Я просто не могла поступить иначе, вы должны понимать меня. От меня зависит жизнь маленького мальчика и судьба прекрасной, уже успевшей стать мне родной страны. Вот какая я стала важная! Поймите меня, прошу вас, — Наташа почувствовала, что готова расплакаться и поспешила успокоиться. — Чтобы вы не считали меня сумасшедшей, у меня есть доказательства!

Держа мобильный левой рукой, она взмахнула сильной со знаком Теу:

— Криа!

Над ее указательным пальцем вспыхнул яркий язык пламени. Представив лица родных в этот миг, эрниа содрогнулась.

— Еще раз повторяю со мной все в порядке. И с вами тоже! Мы все не сумасшедшие! Просто доверяйте мне, ладно? Люблю вас всех больше всего на свете, — и с тяжелым вздохом остановила запись.

— Теперь осталось самое легкое, — чувствуя себя необычайно глупо, прошептала она, — отправить запись в Низогловый мир. Интересно, какая цена сейчас за ММS-ку из Безграничного? Хоть бы на счету было достаточно.

— С кем ты говоришь? — спросил знакомый голос и, подняв глаза, Наташа увидела подпирающего стену Ода.

— Ни с кем, — сердито бросила она. С одной стороны девушка и рада была его видеть, но с другой — ведь умышленно спряталась в одной из башен, чтобы в спокойствии записать послание семье.

На лице Ода заиграла обычная насмешливая улыбка. Кажется, единственной его реакцией на любые Наташины проявления эмоций была насмешка. Девушку это злило, но в последнее время она научилась различать улыбки юноши и заметила в той, которую Од дарил ей, необычайную ласку, иногда даже, удивительное для самой Наташи, восхищение. Да и насмешка его была совершенно не злой, простой иронией, с которой Од смотрел на жизнь. Иногда иначе на жизнь и нельзя смотреть, можно ведь и с ума сойти, воспринимая всерьез все в ней происходящее.

— И кто этот никто?

Наташа устало вздохнула:

— Мой телефон, — и прежде, чем Од успел что-то произнести, предупреждающе взмахнула рукой. — Я тебе уже рассказывала, что это... а если и нет, то сейчас не собираюсь.

Волшебник беспомощно пожал плечами:

— Я другого и не ожидал. Поэтому просто хотел спросить, чем могу тебе помочь?

Наташа с сомнением покачала головой, а затем, внезапно переменившись, весело заулыбалась и даже слишком доброжелательно похлопала по подоконнику, на котором расположилась, приглашая Ода присесть рядом.

— Мне всего лишь нужно переслать родителям ММS-ку с моим видео. Все равно, на чей мобильный телефон. Думаю, ты в этом осведомлен и с легкостью мне поможешь.

Од никак не отреагировал на Наташин ехидный тон и медленно опустился на предложенное место.

— Нельзя сказать, что я в этом осведомлен, но если ты продемонстрируешь мне объект, который нужно переслать, и сможешь показать мне свое воспоминание, в котором есть этот, как ты говоришь... хм... мобильный телефон, уверен, что смогу совершить это магическое действие. Низогловый мир не защищен от нас и поэтому не препятствует волшебству, так что, думаю, сложностей быть не должно.

Наташа слушала его, открыв рот от удивления, а затем радостно вскрикнула и, позабыв о недавнем недовольстве, обняла Ода.

— Спасибо большое, — прошептала она в его плечо. — Ты не представляешь как это важно для меня.

— Думаю, что представляю...

Наташа не дала ему договорить и нерешительно поцеловала в уголок губ. Од обнял девушку крепче и прильнул губами к ее губам. Осторожно отстранившись, девушка взглянула на юношу и тут же закричала, увидев страшные кровавые глаза на бледном... мертвом лице. Оттолкнув монстра, спрыгнула с подоконника. Телефон, лежавший до того на коленях, упал на каменный пол и разлетелся на две части.

— Что случилось? — кинулся к ней... обеспокоенный Од.

Наташа со страхом отступила назад, удерживая дистанцию между ними, но уже начала понимать, что это была лишь игра ее воображения... страшная и жуткая игра.

— Нн...ни...ничего.

— Наташа?..

— Черт, мой мобильник.

Од направил на телефон первый знак магии и, блеснув зеленым огнем, тот вновь стал целым. Подняв мобильный, юноша медленно приблизился к Наташе.

— С этой штукой все хорошо, но вот что случилось с тобой?

Наташа отвернулась, опасаясь, что он сумеет все прочесть по ее лицу:

— Не знаю, мне что-то показалось.

— Что именно?

— Сама не знаю, какая-то глупость... Пожалуйста, давай не будем об этом.

— Как скажешь.

Наташа облегченно заулыбалась. За что она и любила Ода, так за то, что он не настаивал, если видел, что девушка не желает говорить и слушал, верил, когда это было нужно. Нет, не любила! Оговорочка! За это он ей и нравился. Да! Нравился — правильное слово.

— Ну что, отправим твое... хм... не помню как оно называется?..

— ММS-сообщение, — подсказала Наташа. — Я была бы очень благодарна.

Од сочувственно улыбнулся, совершенно позабыв о прежней насмешке и Наташа почувствовала, что готова его обнять и расцеловать, но вспомнив о кровавых глазах едва не вскрикнула и невольно отступила еще на шаг, надеясь, что волшебник ничего не заметит.


* * *

*

11-й день арка Дина II.

Атнаркис высших магов.

— Это война, нари Одана. Началась великая война, — проговорил Форатей, поднимаясь из-за своего восьмиугольного стола, и медленно приблизился к овальному окну, в котором виднелась угловая узорчатая башня атнаркиса магов и раскидистые кроны пушистых сосен Солнечного бора.

— Я знаю, пинарий Форатей, — проследив за ним взглядом, прошептала Одана и, заметив, что нервно постукивает пальцами по столу, спрятала руку на коленях. — Но я не намеренна бездействовать. Для меня это был страшный урок и мне некого винить, кроме себя. Я знала, что этого следует ожидать и должна была, во что бы то ни стало защитить свой народ.

Пинарий посмотрел на императрицу и сурово поджал губы, тем самым подтвердив слова Оданы, и это неожиданно больно кольнуло ее. С языка едва не сорвался едкий ответ, но женщина заставила себя промолчать, хотя в следующий миг, встретившись с фиолетовым глазом Форатея пожалела, что позволила себе даже думать подобное.

— Возможно, ты права и в случившемся есть моя вина. Мы оба в равной степени виноваты. Но теперь уже поздно говорить об этом. Ничего не изменишь. Необходимо решить, что делать дальше. Как не совершить новых, еще более непростительных ошибок.

— Я усилила армию. Мои воины теперь находятся в каждом городе, в каждом селении. Но вы же понимаете, что этого недостаточно. Рядовые волшебники-воины не смогут противостоять темному магу и его дорки, а обладателей знака Суат у меня не так уж и много. Маги императорского ордена разосланные во все концы Эйвелиса в помощь тарловой двоице, но их слишком мало и большинство селений и городишек все также остается без Суатовой защиты. Да и что несколько волшебников высшего круга могут сделать против дорки темного мага. Икрат Гласиус не смог выстоять против них. Все дорки владеют пятым знаком, да и волшебников темный маг набирает в свои ряды лишь с силой четвертого и пятого знаков. Нас может защитить лишь великая магия.

Форатей долго смотрел на Одану, и наконец в его глазах блеснуло предупреждение. Он читал императрицу, словно раскрытую книгу и это совершенно не нравилось женщине, Одана должна научиться защищаться от его влияния.

— Нари, будьте осторожны в своих мыслях. Они могут привести к еще большей беде.

— Не может быть ничего хуже, чем угроза, которую представляет для Эйвелиса, да и всего Безграничья, темный маг! — вспылила императрица.

Форатей сердито покачал головой и снова отвернулся к окну. Он некоторое время молчал и Одана тоже не смела нарушать тишину, боясь, что не сумеет удержаться и наговорит лишнего. Волшебница пришла к пинарию за советом, надеждой, что верховным маг знает как защитить Эйвелис и остановить врага, но нашла здесь разочарование. Старик лишь изрекал свои мудрейшие советы, в которых она совершенно не нуждалась.

Но вот Форатей обернулся и приблизился к ней на шаг, волшебница невольно замерла.

— Все возможно, императрица. К моему величайшему сожалению, в этой жизни все возможно.

Одана возмущенно взмахнула руками и вскочила со своего места:

— Быть может вы и правы, гроу, но на данный момент темный маг для меня наибольшая беда и кроме него мне ничего не страшно.

Взгляд пинария стал ледяным, и женщина невольно оступилась, за что еще больше разозлилась на себя.

— Это слишком самонадеянно с вашей стороны, нари Одана, — процедил он, словно волшебница была неразумной ученицей. — Как правитель, вы в первую очередь должны думать о последствиях своих действий!

— Я должна заботиться о своей стране, своем народе и сделать все возможное, чтобы защитить их от врага. Темный маг объединяет в себе все, что может грозить Эйвелису.

— Глупая девчонка! Я запрещаю вам вызывать Каменную Деву! Вы этого хотите, ведь так? Понимаю вас, ваши надежды. Но вы глупы, если даже в мыслях допускаете подобное! Если однажды она привела на престол нового правителя и упилась за это лишь одной жизнью, в этот раз Дева может захотеть большего: вас...

— Я готова пожертвовать собой!

— Жизнь вашего сына!

Одана запнулась и почувствовала, что бледнеет.

— Жизни всех ваших близких, — безжалостно продолжил пинарий. — Жизни избранных. Готовы ли вы заплатить такую плату за освобождение от темного мага?

Волшебница потупилась и промолчала.

— В тот раз Каменная Дева лишь исполнила волю Судьбы...

— Почему вы считаете, что Судьба не желает смерти темного мага? — нашла за что зацепиться Одана.

— Судьбу невозможно понять, девочка, — немного смягчился Форатей. — Она сама решает, кому жить, а кому умирать, кому править, а кому лишь жадно мечтать о власти. Вы можете бороться за свою жизнь, за свою страну, своего сына, но не решать вместо Судьбы чему быть.

— Но...

— Лютый знал об этом! — сверкнул глазами пинарий. — И он готов был поплатиться за свою ошибку жизнью. Ему нечего было терять или возможно он уже настолько потерял надежду, что просто не задумывался о последствиях. Но вы, нари Одана, должны задуматься. От вас зависит сейчас намного больше, чем от Барциуса Лютого тогда, как главы ордена гундов. Он мог себе позволить ошибиться. Но, нари, позволено ли вам это? Готовы ли вы оставить своего сына и Эйвелис из-за пустых надежд? Хотите ли вы облегчить путь для темного мага?

Одана не знала, что ответить. Форатей говорил правду, она вынуждена была самой себе в этом признаться. Женщина не настолько глупа, чтобы отрицать очевидное.

— Вы правы, пинарий. Я сделала поспешный вывод, — волшебница медленно приблизилась к арке, понимая, что разговор окончен, им обоим нужно подумать, осмыслить произошедшее. На миг затаила дыхание, решаясь на следующие слова и, не смотря на пинария, выпалила: — Но если будет необходимо, я готова продать душу даже Аоррилле. Я не отдам моего сына и Эйвелис Луанию.

Не дожидаясь ответа, Одана выскочила из кабинета и услышала тихий печальный вздох за своей спиной. Женщина невольно обернулась, и хотела было вернуться, но сжала руки в кулаки и остановила себя. Пусть думает о ней, что пожелает, но императрица знает, что права. Мэдвис всегда говорил ей, что Эйвелис важней всего и нет ничего запрещенного и безумного, что нельзя сделать для страны и народа.

— Пусть для вас я ошибаюсь, но это моя правда, и ничто не изменит моего мнения.

Одана медленно побрела по длинному ветвистому коридору. По пути ей встречались знакомые и незнакомые волшебники и императрица, изображая приветливую улыбку, здоровалась с каждым, иногда останавливалась на несколько слов и надеялась, что ее собеседники не осознают, как зла Одана на весь мир и на них в частности.

Наконец она замерла у знакомой арки и печально вздохнула. Вместо привычной скромной таблички с именем Рау Ишанта, перед ней предстало совершенно иное имя, вытесанное золотыми буквами. Одана невольно поморщилась, не желая предстоящей встречи, но императрица уже давно позабыла о своих желаниях и была ведома лишь долгом, а потому покорно ступила в свет защитной магии.

Зотна встретила ее несколько удивленным и недовольным взглядом, но Одана не обратила на это должного внимания и по-хозяйски прошествовала вглубь кабинета. Намеренно не ожидая приглашения, опустилась на одно из кресел, стоящих перед полукруглым столом высшей магини и вопросительно посмотрела на графиню.

Зотна в свою очередь не спешила рассыпаться в восторженных речах перед императрицей и Одана изогнула губы в насмешливой, но одновременно понимающей улыбке:

— Вы не явились сегодня утром на совет. Разумеется, я прощу вас в этот раз, понимаю, вы еще не полностью ознакомились со своими обязанностями. Но впредь, настоятельно рекомендую, быть более исполнительной и ответственной. Я не потерплю самоуправства со стороны своих подневольных.

Графиня безмятежно выслушала слова императрицы, изумленно вскинула брови и изобразила на лице самодовольную улыбку. Одана почувствовала неприятный холодок в животе и поняла, что ее опасения оправдались, и вместо друга и поддержки, волшебница заимела нового опасного врага.

— Простите, императрица, — протяжно проворковала Зотна, с интересом рассматривая свои наточенные ноготки. — Но теперь мой непосредственный властитель пинарий Форатей и я обязана в первую очередь выполнять его распоряжения.

— То есть вы, дорогуша, пытаетесь сказать мне, что ваша императрица и повелительница вторая очередь? Не рано ли, нари Зотна, позабыли, что вы мой представитель в атнаркисе высших магов, представитель моей страны?

— Помню, императрица, — покачала головой Зотна, умышленно не называя Одану более правильным 'повелительница', словно желая показать, что они теперь на равных. — Я всегда помню об Эйвелисе и о том, что теперь его представитель и что именно мое слово вершит судьбу моей страны.

Одане сложно было сдержаться и не наказать мерзавку за ее прозрачные намеки, но женщина лишь иронично, словно мать нашалившему ребенку, улыбнулась и вполголоса проговорила:

— Да, ваше слово теперь имеет великую силу, дорогая нари, и я уверена, что вы будете использовать его со всей ответственностью и осторожностью, и помнить, что слово вашей повелительницы обладает не только большей во стократ силой, но и вашей жизнью. Прошу вас, моя дорогая, не забывайте об этом. Помните также о моей безграничной любви и поддержке во всех ваших начинаниях. Я буду внимательно следить за вами, чтобы если нужно помочь и рассудить.

Не дожидаясь ответа Зотны, Одана поднялась:

— Приятно было вас увидеть, милочка. Я полагаю мы встретимся через несколько дней. Нет, нет благодарю, но я не хочу чая, — покачала она головой, хотя графиня ничего и не предлагала, — мы с пинарием Форатеем так мило побеседовали, знаете, его цветочный чай это нечто волшебное. Но я отвлеклась. Увидимся через несколько дней на совете в Аларбо, не думаю, что пинарий будет против выполнения ваших непосредственных обязанностей.

Зотна как-то загадочно улыбнулась, но возможно побоялась, по-крайней мере Одана на это надеялась, сказать что-то лишнее и только блеснула глазами.

— Я забочусь о своих подневольных, но требую и от них взамен послушания и верности, — напоследок добавила импертрица. — Иначе мое наказание будет страшным. Не потерплю самоуправства и не подчинения. Потому несказанно рада, что именно вы, дорогуша, стали моим представителем в совете высших магов. Я знаю, как сильно вы любите свою повелительницу, Эйвелис, и сделаете все, чтобы праведно служить нам. Кстати, лишь во имя нашей зарождающейся крепкой дружбы, не заглядывайте слишком глубоко во Всевидящий стол. Поговаривают, того у кого черные мысли, он сжигает в мучительном огне. Благо вам это не грозит. Но все же!..

Глава 9

Давние незнакомцы

12-й день арка Дина II.

Аларбо, Коанор.

Зера прищурила глаза и сосредоточилась на единственной и главной сейчас мысли, а затем плавными движениями сильной руки начертила в воздухе запутанный магический символ. Легкий ветерок, наполненный ароматами цветов и трав, попытался развеять чары, но они лишь заблестели еще ярче. Девушка же, удерживая символ рукой, опустила глаза в книгу заклятий нари Санмы и громко повторила слова:

— Синушус сэ ли кат!

Символ заискрился, обдавая воансу горячим дыханием, затем немного съежился, словно зверь перед прыжком, и легко пронесся сквозь нее. Зера с радостным возгласом, вскочила со скамьи и обернулась вслед магии. Но радость на ее лице тут же и угасла, сменившись разочарованием, ведь вместо русоволосого, искрящегося волшебного клона, которого она ожидала увидеть, перед ней замерло что-то страшное, лысое и жутко прыщавое.

— Фу! — отшатнулась девушка и развеяла магию.

Что-то в последнее время ей совершенно не везло... лучше не думать о том, что так было всегда. Увидев же свое волшебное творение, Зера невольно вспомнила древний золотой фолиант, в котором надеялась найти разгадки на все свои вопросы. Но он оказался не намного лучше клона воансы, если не хуже.

Фолиант совсем не спешил раскрывать Зере свои тайны, не объяснял ни что такое Пирамида Силы, ни как найти приемника, ни, тем-более, как найти саму Пирамиду. Его неисчислимые страницы были пусты, среди них Зера даже не смогла отыскать запись императора Варлиса, хотя казалось бы, что нового могла там узнать. Единственное, что позволила увидеть воансе книга, это несколько в беспорядке разбросанных по разным страницам заклинаний и каких-то незнакомых знаков. Но для чего они Зере и как можно использовать эти с позволения сказать знания, фолиант не желал пояснить. Девушка пыталась произносить заклинания всевозможными способами: и рисовала знаки из книги, и сжимала в руках амулет-пирамиду, объединяла силы с подругами. Но ничего не помогало.

Так что Зера снова оказалась у той же печально известной пропасти и с единственным вопросом — как, не имея ничего, перешагнуть на ту сторону?

Фэналин недоброжелательно назвала фолиант 'гнусным братом 'Истории Эйвелиса' и порадовала воансу тем, что у золотой книги хотя бы нет нерака, подобного их старому знакомому. Девушка не могла не согласиться с подругой и не знала, что лучше: бессильно рыдать, либо выместить свою злость на вредном фолианте.

Но пока все же терпеливо продолжала пытаться понять знаки в книге, пусть и осознавала, что это пустая трата времени. Где-то в глубине души девушка однако надеялась, что все случившееся не просто так.

Впервые Зера впервые позволила себе немного отвлечься и потренироваться перед уроком магии. Хотя, честно признаться, не просто позволила, была вынуждена, ведь прекрасно понимала, что дэрати Инад не будет столь понимающей к ее заботам, а шутить с волшебницей себе же хуже. Зера любила учиться, потому с радостью принялась за это довольно непростое задание. Правда теперь, когда заклятие не желало ей не кориться, девушка напрочь забыла о радости.

— Совершенно не похоже на тебя, — засмеялся кто-то рядом, развеяв поток мыслей воансы, и, обернувшись, она увидела Нуару.

Зера изобразила обиду, но затем весело засмеялась:

— Я рада, что покрасивей этого пугала... или ты имела в виду как раз наоборот?

— Нет-нет.

— Спасибо и на том, — хмыкнула воанса, про себя удивляясь тому, когда успела начать так свободно чувствовать себя рядом с дочерью императрицы. Но, наверное, в этом больше заслуг Нуары, чем Зеры, ведь девушка была всегда открытой и удивительно искренней.

— Можно присесть? — спросила Нуара, в который раз изумив Зеру. Уж кому-кому, а ей, несомненно, не пристало задавать такие вопросы.

— Разумеется, — кивнула Зера и, на миг задумавшись, проговорила: — Могла бы ты помочь мне с этим заклинанием? Я видела возможности твоих знаний и силы, ты замечательная волшебница.

Дочь императрицы наморщина слегка длинноватый нос:

— Замечательная из-за того, что не заработала себе фиолетовых волос? Стандартная скорее, для замечательной мне не достает главного — знака Суат. Но дедушка научил меня, как использовать данную рождением магию в полную силу. Только большие знания могут восполнить пустоту в круге магии.

— Император Фарп?

— Нет, к сожалению, дедушка Фарп умер, прежде чем я начала изучать волшебство и, тем-более, прежде чем прошла испытание Постака. Честно говоря, смутно его помню, была еще слишком маленькой, когда император ушел. Меня учил другой дедушка — император Роарн. Мало кому известно, я раскрываю страшную тайну, но император Роарн волшебник Нокада, ему, как и мне, не подвластен пятый знак, — Нуара взглянула на едва заметную на небосклоне тень суты Каристы, рядом с которой задорно мерцала своими полукруглыми боками главенствующая в торе Шурата, покровительница четвертого знака. — Но его знания, воля и уверенность так велики, что дедушке удавалось обхитрить и волшебников Суат, используя их же силы против них самих.

Зера не хотела выказывать своего недоверия, но все же спросила:

— Разве возможно обхитрить волшебника полного круга и тем более победить?

— Ты слишком прямолинейная. Просто помни, что часто знания намного важнее силы.

— Но, кажется, я уже знаю все об этом заклятии, — развела руками воанса, — и все равно никак не могу его выполнить. У меня получается что-то гадкое.

Нуара усмехнулась:

— Имела честь удостовериться.

— Вот-вот. А завтра дэрати Инад устраивает нам своеобразный экзамен. Мы с девочками должны будем сражаться друг с другом через энергетических клонов. Фэналин это заклинание дается легко, она очень сильна в магии, правда пока никак не сумела еще вернуть силу пятого знака... она очень...

Нуара будто случайно отвела взгляд и Зера прикусила язык, поняв, что не нужно напирать на нее, чтобы не сделать еще хуже. Между бывшими подругами только начало что-то налаживаться, а она своими стараниями может все испортить.

— Даже Наташа, возможно, немного преувеличиваю, но справляется с магией клона. Почему же тогда я не могу?

— Ты не отдаешь свою силу, ведь так?

Зера удивленно свела тонкие брови:

— Отдаю.

— Ты должна не только сотворить клона, но и наделить его магией. Клон не будет колдовать через тебя, ему нужна собственная сила.

— Но я ведь...

— Зера, — мягко перебила ее дочь императрицы, — отдать магию — значит не просто пустить ее нитью твоему клону, нужно разделить силу поровну. Это почти то же самое, как если бы ты поделилась своим волшебством со мной.

Воанса сердито поджала губы:

— То есть, я подсознательно не отпускаю магию? Учила Наташу, как нужно делиться своими силами, а сама... но магия вернется ко мне?

Нуара весело хмыкнула и Зера осознала, что вновь поскупилась на силу.

— Ты должна будешь сама призвать ее обратно, — объяснила дочь императрицы. — Вернуть в себя клона. Ведь он забирает не только магию, но и частичку тебя самой. Зера, ты создаешь не просто пустышку, фантом, ты создаешь саму себя, разделяешься на две части.

— В общем, ничего хорошего.

Нуара с доброй иронией кивнула.

— Да, но в бою, когда ты освоишь это заклинание, научишься управлять собой в реальном и магическом воплощении, вы будете вдвоем противостоять врагу. Это большое преимущество. И это как раз и относится к тому, что я прежде говорила, что знания могут быть важнее силы. Двое, обадающие знаком Нокад, это уже гораздо больше, чем один волшебник со знаком Суат.

— И правда, — протянула Зера, удивляясь тому, как сама прежде об этом не подумала. — Но как вернуть клон в себя в пылу битвы?

— Все приходит с опытом. Ты поймешь, почувствуешь.

— У меня такое ощущение, — заметила воанса, — что я разговариваю не со своей сверстницей, а кем-то повидавшим жизнь и участвовавшим во множестве битв.

— Можно сказать и так, — засмеялась волшебница. — В Рекусе Магии мы часто устраивали всевозможные сражения и не только между учениками, учителями, но и с всевозможными волшебными созданиями, так что я успела набраться опыта.

— Дэрати Инад не так подробно объясняла это заклятие.

— Она дает волю вашему сознанию. Это частый прием в Рекусе. Хочет, чтобы вы с Наташей научились осмысливать подобные истины самостоятельно, только тогда ты сможешь в полной мере понимать законы волшебства и управлять им.

Зера с плохо скрываемым сомнением взглянула на девушку, на что последняя тихо хихикнула:

— Ну да, дэрати Инад иногда еще бывает вредной и упрямой. Она хочет, чтобы вы понимали даже недосказанное.

— Хорошо, что иногда, — настороженно оглядываясь по сторонам, прошептала воанса. — Я уже успела забыть, когда она была такой в последний раз.

— И еще дэрати Инад каким-то образом имеет уши везде, так что лучше воздержаться от комментариев, а то моя бабушка может быть не только вредной, — наставительно проговорила Нуара, хитро подмигнув.

Зера изобразила испуг и пораженно вскинула руки:

— Тогда я умолкаю.

Дочь императрицы вновь засмеялась, но больше ничего не сказала. Некоторое время между ними сохранялось молчание, Зера чувствовала, что не следует его нарушать и потому создавала вид, будто занята разглядыванием розовой магнолии, склонившей свои ветви к их беседке.

— Ты говорила о Фэналин...

У Зеры от неожиданности сбилось дыхание, и она даже закашлялась.

— Говорила, — поспешила ответить она Нуаре. — Она очень переживает, правда. Не может простить себе то, как поступила с тобой тогда. Ты должна понять, что Фэналин очень страдала, когда умерла нари Тесера, а учитывая ее характер...

— Я не могу простить Фэналин не того, как она поступила со мной, — голос девушки звучал очень напряженно, — а то, что она ненавидела Тенаса. В последний раз, перед тем, как мы перестали общаться, я приходила к ней, но Фэналин просто выгнала меня. Я задержалась у ее дверей, думала вернуться, попытаться помириться, и случайно услышала ее слова. Фэналин говорила, чтобы я убиралась к своему Тенасу... чтобы он был проклят...

Зера побледнела и, не зная, что ответить, как оправдать Фэналин, беспомощно потупила взор.

— Я бы простила подобное в мою сторону, — продолжила Нуара, — но она не имела права говорить так о моем брате, который не виноват, что родился, когда умерла нари Тесера. Тенас не был виноват в горе Фэналин.

— Я понимаю, — осторожно проговорила Зера, — что должно быть ты чувствовала и не хочу искать оправдания для Фэналин. Случившего не изменить. Но ведь ты, как никто другой знаешь Фэналин и понимаешь, что это были лишь глупые слова избалованной, но познавшей страшное горе девочки. Я знаю, что она уже много раз пожалела о них и наказала саму же себя во стократ сильнее. И жизнь Фэналин тоже не пожалела, наказав жестоко и беспощадно. Я не могу решать и советовать, но такую искреннюю и добрую душу, как у Фэналин, редко встретишь. И она, как никто, сейчас борется со своим же проклятием, не жалея ни сил, ни жизни.

Нуара промолчала в ответ, и воанса не проронила ни слова, понимая, что больше помочь Фэналин ничем не может.

Но вот прошло не меньше пала, дочь импертарицы качнула головой, словно оживая, и улыбнулась девушке:

— Ну что, попробуем заклятье еще раз?

Зера неуверенно пожала плечами:

— Разделить магию пополам, да? Кажется, не должно быть сложно. Попробуем.

— Думаю, тебе нет смысла волноваться. Единственное — не жалей магию.

Зера с пониманием согласилась с первыми словами волшебницы, над вторыми задумалась и, наконец, нерешительно подняла сильную руку, скопив на ее пальцах всю силу Нокада, и снова прочертила знакомый символ.

— Не держи магию, позволь ему забрать часть, — послышался рядом голос.

Зера сосредоточилась, и когда заклинание пронеслось сквозь нее, почувствовала как чья-то чужая и все же своя воля зачерпывает ее силу и уносит с собой.

Нуара и Зера одновременно обернулись. В воздухе парила мерцающая полупрозрачная фигура, каждой своей клеточкой повторяющая создательницу, но в то же время, словно приглушающая ее черты ярким сиянием чар, лишь спокойные серые глаза четко выделялись на размытом лице, и воансе показалось, что она смотрит на себя в зеркало.

— А она симпатичная, — вполголоса проговорила Зера, опасаясь спугнуть энергетического клона.

— Ты молодец. Нужно теперь научиться управлять ею, но уверена для этого тебе уже не потребуется моя помощь, наоборот буду мешать. Поэтому, пожалуй, пойду.

Зера задумчиво посмотрела на девушку:

— Спасибо, ты ей очень нужна.

Нуара ответила молчаливым удивлением, но ничего не сказала и неспешно побрела к замку.

— Ну что ж, сестра, одно доброе дело мы с тобой уже сделали, теперь нужно позаботиться и о себя, — перевела воанса взгляд на своего клона. — Слушайся меня, ладно? Не хотелось бы снова бежать за Нуарой.

Дочь императрицы вошла в Аларбо через черный ход и очутилась на кухне. Здесь как обычно стояла суматоха. Все парилось, варилось, жарилось, кипело, звенело и кричало. Повелевала на кухне толстая кухарка в длинном переднике, каким-то невообразимым образом успевавшая следить за всем и вся. Крикливая Вила, как тайно называли ее слуги, даже спиной подмечала неверный шаг своих подчиненных, каждый мимолетный взгляд, за что провинившийся бывало получал по лбу половником, сейчас висящим на поясе кухарки, как острый меч у воина.

Суетившиеся волшебники даже не сразу успели заметить вошедшую Нуару, увидев же, добродушно заулыбались, совершенно не пугаясь и не падая в поклоны. Девушка часто здесь бывала, потому все уже давно привыкли. Ей нравилось наблюдать за готовкой, иногда Нуара даже пыталась помогать, пусть и не совсем удачно. На кухне почти не пользовались магией, от такой еды волшебники уже давно отказались, она либо была невкусно, либо не утоляла голод. Иногда лишь заговаривали ножи и ложки, которые устраивали для слуг настоящую битву за жизнь, носясь по кухне, как резвые стрелы.

— Нари Нуара, — нерешительно улыбнулся ей поваренок восьми торов. — Вы вовремя, сейчас как раз торт поспеет, мы с ребятами будем украшать, хотите с нами?

Девушка ласково потрепала его по непослушному загривку, который мальчик еще не успел спрятать под белой полотняной шапочкой, что вертел в руке.

— Нет, спасибо, Джер, хотя очень хотелось бы. Но я тут с несколько воровскими целями. Хочу похитить парочку эклеров и кувшин яблочного сока. Соберешь мне?

Поваренок кивнул, но затем нерешительно оглянулся на главную кухарку и нервно сглотнул:

— А тларит Вила не будет ругаться? Я в прошлый раз съел малююююсенькое печенько, так у меня до сих пор синяк на... — мальчик покраснел и поспешно замолчал, вспомнив, что подобное место неприлично упоминать в обществе, тем более императорской дочери.

— Джер, негодник, а ну живо собрал госпоже Нуаре то, что она просила, — командный голос Вилы невозможно было спутать с кем-то другим.

Мальчик испуганно подпрыгнул на месте, а в следующий миг исчез в дымной завесе, учиненной молодой девушкой, по неосторожности спалившей лук, и к которой теперь широкими шагами подбиралась кухарка. Но напротив Нуары она остановилась и совсем по-матерински улыбнулась девушке:

— Джер — непослушный мальчишка. Пока бессовестно грыз миндальное печенье, гороховый суп, за которым я просила присмотреть, не только успел сбежать, но и сгореть на плите. А ты не смотри на меня, милочка, — это уже было адресовано служанке, — живо начистила новый лук и если еще раз сгорит, больше не появляйся на моей кухне.

Нуара скрыла смешок в ладони, боясь обидеть бледную, перепуганную девушку, так быстро кинувшуюся за новой порцией лука, что дочь императрицы боялась, как бы она не снесла возникшую на пути стену.

Запыхавшийся Джер через мгновение уже стоял возле Нуары, держа в руках тяжелый поднос:

— Может, я помогу вам его отнести, госпожа?

— Нет, спасибо, не нужно, — девушка взмахнула рукой со знаком Теу, поднос послушно выскользнул из рук Джера и завис перед ней в воздухе. — Иди, я уже чувствую запах торта, медовый мой любимый, да? — Нуара взяла самый большой эклер с тарелки и под недовольно-насмешливым взглядом Крикливой Вилы вручила его мальчику. — Держи. Только не забудь поделиться со своими друзьями.

Джер уже собиравшийся откусить добрую половину пирожного со стоном отвел его в сторону, но тут же спохватившись согласно закивал.

Под новые грозные крики Вилы, Нуара выскользнула в небольшой коридорчик и по черной лестнице поднялась на третий этаж. И вот она уже стояла перед белой дверью Фэналин, нерешительно покусывая губу. Она не знала, поступает ли правильно, но слушалась веление сердца. Вздохнув, тихо постучала.

— Наташа, ну что там еще? — послышался голос Фэналин из-за двери. — Я ведь уже пообещала, что не буду жестокой с тобой на уроке магии, — двери открылись. — Что я... Нуара?

— Привет.

Баронесса нервно сглотнула и испуганно уставилась на волшебницу.

— Я тут... а... — нерешительно улыбнулась Нуара, — пришла с твоими любимыми эклерами... кхм... и вообще... кхм... хотела сказать, что очень скучала по тебе, Фэналин. Очень скучала по нашей дружбе.

Баронесса поначалу словно не могла понять смысл слов Нуары, а затем с тихим всхлипом подалась вперед и дрожащими руками обняла подругу:

— Спасибо, Нуара. Спасибо. Прости меня за все...


* * *

13-й день арка Медоцветия,

Cеверо-западная граница Акваи.

В противовес словам Дроака, Воющие топи остались позади далеко за полночь и волшебник едва удержался от того, чтобы с радостью припасть губами к твердой, местами даже каменистой почве, предвестника скорых скал. Обернувшись, юноша с неподдельным ужасом оглядел бескрайние просторы топей и при мысли, что сегодня они пленили новую жертву, сердце его сжалось от вины. Он знал, что ему есть оправдание, знал, что, возможно, ни в чем не виноват... но так же знал, что смерть Лесандра всегда останется в его сердце тяжелым осколком.

Обустроившись в небольшой впадине, укрытые от ветра широкими ветками ясеня, волшебники, побросав сумки, наскоро перекусили лепешками и тут же улеглись спать. Тис засопел буквально через несколько мгновений, но Дроак как ни пытался не мог уснуть и рассерженный уставился в ясное небо, усыпанное мириадами звезд, освещенное серебристым светом луны и разноцветьем Шураты и тусклой Каристы.

Чтобы не думать о смерти раста, Дроак прокручивал в голове разговор с Лесандром, пытаясь понять хоть что-нибудь о себе. Кто же он, если так нужен тайному врагу, что за сила в нем, если мать ради этого согласилась загубить свою жизнь с Лофом. Кто этот незнакомый ему Дроак?

Закрыв глаза, волшебник попытался возобновить в своей памяти далекое воспоминание детства. И понемногу картинка стала приобретать очертания и краски... а вскоре и вовсе зажила в голове...

Дроак лежал на мягкой пуховой перине, в резной колыбели, и перед его глазами в удивительном и каком-то загадочном хороводе вились хрустальные и деревянные игрушки-подвески. Он весело смеялся и тянул свою маленькую ручку, надеясь поймать неуемных танцоров.

Колыбель качнулась, промелькнула серо-белая тень, кто-то опустился рядом и в лицо Дроаку ткнулась любопытная морда с розовым носом. Мальчик снова засмеялся, когда носик этого неведомого, но любимого существа, кажется, мама называла его котом, коснулся его носа своим холодным влажным кончиком. Удовлетворенно облизнувшись, четвероногое и хвостатое создание осторожно прилегло рядышком, положив свою мордочку Дроаку на грудь, и блаженно прикрыло серо-желтые глаза.

Некоторое время маленький волшебник с интересом разглядывал пушистое существо, а после, вдоволь насмотревшись, протянул руку и ткнул пальцем в закрытый глаз. Коту почему-то совсем не понравилось такое внимание, он что-то сердито мяукнул и обозлено уставился на Дроака.

Мальчик же радостно улыбнулся и снова потянулся руками к интересным глазам кота, но тот, кажется, не был намерен выступать подопытным Дроака. Рявкнув, поднялся и с трудом развернувшись на месте, улегся к мальчику другой стороной и, устало вздохнув, затих.

Увидев перед собой серый хвост, Дроак, довольно вскрикнув, ухватился за эту интереснейшую вещь и потянул ко рту, намереваясь попробовать на вкус. Кот взвизгнул так, что Дроак даже испугался, взлетел в воздух и едва не снес с ног маму, тихо подкрадывающуюся к колыбели.

— Талт! — вскрикнула она, взмахнув руками, и обернулась в след коту, расположившемуся теперь на окне. — Дроак, милый, — улыбнулась сыну волшебница, — ты снова издеваешься над Талтом? Так же нельзя, ему ведь больно.

Но Дроак не обратил никакого внимания на слова Ларелии и указал пальчиком в сторону кота:

— Хочу!

— Нельзя, Дроак! — взяла его на руки мама и прижала к себе. — Ну что, будем ходить, малыш, а?

И, несмотря на протест, опустила его на дрожащие разъезжающиеся ноги. Дроак схватился железной хваткой за мамину руку, но помня как это интересно ходить все же сделал осторожный шаг вперед, затем еще один. Вдруг почувствовав уверенность в своих силах, разжал свои пальчики и сделал несколько неуверенных, но самостоятельных шагов.

— Дроак! Какой же ты молодец!

Нога немного подвернулась, но волшебница вовремя подхватила сына, не дав ему упасть. Мальчик уже было полез к ней на руки, но в этот момент его внимание привлек покачивающийся серый хвост. Дроак радостно всплеснул руками и уверенно зашагал к Талту. Кот, почувствовав опасность, поджал хвост и, зажавшись в угол окна, с ужасом смотрел на приближающегося мучителя.

В торрге от окна, мама со смехом подхватила Дроака и закружила по комнате. Но этот маневр волшебницы не смог сбить мальчика с толку и, когда она остановилась, он направил палец на вновь вольно разлегшегося на подоконнике кота и твердо сказал:

— Хочу!

— Ну и вредный же ты, сынишка! — покачала головой Ларелия и взглянула на взъерошившегося кота. — Не бойся, Талт, Дроак у нас добрый, он не будет тебя обижать.

Талт с большим сомнением поглядел на мальчика и, видимо решив не играть с судьбой, в один прыжок оказался возле приоткрытых дверей и поспешно выскользнул из комнаты.

— Хочу! — вскричал Дроак, готовый разреветься, что не может получить желаемое, и мама нежно поцеловала его в покрасневшую щеку:

— Не вредничай, милый.

Странный свет позади Ларелии привлек внимание Дроака и в его мягком, теплом сиянии возникли три высоких фигуры, сомкнувшие руки на большом белом амулете. Мама испуганно вздрогнула, но, оборачиваясь к незваным гостям, выглядела спокойной, словно заранее знала об их приходе.

Дроак, оказавшийся спиной к 'гостям', извернулся в руках Ларелии и теперь с интересом, но и страхом, рассматривал волшебников. По центру стоял самый старший из артаритсов (сейчас по происшествии времени Дроак уже знал, кем были те незнакомые волшебники) не менее семиста торов. Его рыжие, уже соседствующие с седыми волосы спускались ниже пояса и были зажаты вир-гуатовым обручем, сплошь усеянным резными рунами. На лбу обруч расходился тонкими веточками, которые в свою очередь сплетались изображением волчьей головы. Волк испокон веков был символом артаритсов. На груди волшебника поблескивал в солнечных лучах уже знакомый белый амулет, опоясанный вир-гуатами — еще одно указание на высокое положение мужчины в иерархии артаритсов. Индиговая мантия кольцами стлалась вокруг ног, длинная накидка, расшитая серебром, полумесяцем лежала позади.

По правую руку от старшего артаритса стояла красивая черноволосая девушка, по левую — русоволосый юноша. Оба волшебника еще не перешагнули и сто-двадцати торов и стояли на низшей ступени иерархии, о чем свидетельствовали белые мантии и тонкие, украшенные лишь несколькими рунами, обручи.

Рыжеволосый волшебник выступил вперед и устремил на Дроака мудрые черные глаза, в которых горел интерес и даже будто промелькнуло уважение.

— Мы пришли за вашим сыном, нари Ларелия. Наступило его время.

— Вы ошибаетесь, гроу Верлис, — спокойно ответила волшебница, но руки, державшие Дроака, все же дрожали.

Верлис почтительно кивнул, отдавая дань дару Ларелии, но не был намерен отступать.

— Место Дроака среди артаритсов. Когда-то ваш сын займет одну из наивысших ветвей в нашем древе и поможет сделать еще один шаг на пути к возрождению Акваи.

— Нет, гроу Верлис, вы снова ошибаетесь. Место Дроака не среди вас, его ждет иная судьба. В руках моего сына не только будущее Акваи, но и всего Безграничья.

— Элгарис может найти себе другого хранителя, артаритсы же не имеют права терять столь ценную жизнь.

— В этот раз у элгарис не будет выбора, хранителя убьют, и он не успеет выбрать еще двух приемников. Но даже в случае имеющегося выбора, элгарис окутает Дроака своей тенью. Лишь он один рожден для ее силы.

— Нари Ларелия...

— Я знала, что вы будете противиться моим словам, и потому прошу увидеть то, что мой дар позволяет видеть мне. Надеюсь, тогда вы поймете, что жизнь Дроака еще более ценна, чем даже артаритсы могли предположить.

Верлис испытующе посмотрел на Ларелию, словно читая ее мысли, а затем кивнул. Волшебница положила Дроака обратно в колыбель, но он тут же сел и, ухватившись пальчиками за деревянные стенки, со страхом следил за мамой, готовый расплакаться в любой момент.

Ларелия вложила свою ладонь в тонкую сухую руку старшего артаритса, он накрыл ее сверху амулетом и что-то тихо шепнул.

Двое других артаритсов не менее насторожено, чем Дроак следили за Ларелией и Верлисом, вероятно ожидая какого-то подвоха с ее стороны.

Мама первой открыла глаза, следом рыжеволосый волшебник. На его губах играла загадочная улыбка. Склонив голову перед Ларелией, будто признавая ее правоту, артаритс медленно подошел к Дроаку. Он долго смотрел на мальчика, а тот даже не мог пошевелиться под его всевидящим взглядом, хотя хотелось и кричать, и плакать одновременно. Но вот волшебник протянул к нему руку, осторожно кончиками пальцев коснулся левого виска и прошептал так тихо, что только один Дроак и мог слышать бархатистый голос:

— Ло тареле тав мор чарила орний...

— Лар Верлис-дарите, — вполголоса проговорила девушка-артаритс.

— Да, да, — покачал головой волшебник и повернулся к Ларелии. — Великая, но столь же тяжелая судьба. У артаритсов его ждало безмятежье, мудрость, магия, но судьба предопределена и теперь вашего сына ждут тернии и испытания. Дарую вам свое благословение, прекрасная нари Ларелия, и преклоняюсь перед вашими мужеством и силой. Но знайте, что вы станете для сына одним из наибольших испытаний.

Мама печально кивнула и посмотрела на Дроака. В ее глазах мерцали слезы...

Дроак открыл глаза, спохватившись сел и, схватив свою сумку, разыскал в ней чистый лист и рубус. Пока слова артаритса еще звучали в ушах, записал их прямо так аквайскими символами и негромко позвал рекурта.

Не прошло и мгновения, как слуга уже сидел возле него, преданно заглядывая в глаза.

— Вирас, ты знаешь язык магии?

— Да, хозяин, ведь это сама магия. Моя кровь.

— Тогда переведи мне эти слова: Ло тареле тав мор чарила орний.

— Вспомни себя, когда ее меч засияет.

Объяснение рекурта совершенно ни о чем не сказало Дроаку, и он задумчиво закусил губу. О ком мог говорить артаритс? Кто эта она? И меч... Он будет сражаться с кем-то? Тайным врагом? Тем, что сейчас преследует его? Но Лесандр говорил, что это мужчина. Хотя, раст также говорил, что не видит того волшебника. И что значит 'вспомни себя'. Как Дроак может забыть себя?

— А элгарис? Что это?

— Простите, хозяин, я не знаю. Но это очень могущественное слово, даже покоряющее...

— Элгарис, — словно пробуя на вкус, повторил Дроак и ощутил какую-то далекую, но великую силу. Волшебник попытался проникнуть в ее невидимый, но пронизывающий свет, но неведомая боль пронзила тело огненным разрядом, остерегая от следующего шага.

— Что с вами, хозяин? — воскликнул Вирас, услышав тихий стон елве.

— Все в порядке. Не волнуйся.

Рекурт с неверием посмотрел на волшебника, но увидев сверкнувшее в глазах Дроака раздражение, виновато потупился.

— Где он, Вирас?

— Рядом. Но он не хочет пока нападать, будто выжидает чего-то.

Дроак задумчиво взглянул на черное небо. Он не мог понять, что происходило вокруг и это просто сводило с ума. Единственное, что волшебник знал наверняка, он не должен останавливаться. Нужно идти вперед и исполнить задуманное, получить свою свободу.

— Спасибо, Вирас. Ты мне очень помог.

— Да, хозяин.

— Разбудишь меня с Талой.

Но помощь рекурта ему не потребовалась, Дроак так и не сомкнул глаз, всю ночь буравя взглядом нависающее небо, словно оно могло дать ему ответы. Позавтракав все теми же лепешками и яйцами, волшебники и рекурт продолжили путь, то взбираясь на холм, то опускаясь вниз. Благо ветер за ночь утих и теперь повевал лишь слегка, словно лаская природу и извиняясь за свое прежнее неистовство.

Пики черных скал уже виднелись на горизонте и примерно к вечеру путники должны были оказаться у их подножья. Дроак опасался, что им придется там и переждать ночь, ведь не знал, выбираются ли твари из своего убежища, но иного выхода не оставалось, они должны прокрасться внутрь утром, чтобы еще днем пересечь этот опасный отрезок. Юноша понимал, что дневной свет не великий помощник в вечно-темных, не знавших солнечного луча скалах, но надеялся, что его сила хоть как-то влияет на то, что скрывается в тайных ходах. А может это всего лишь надежда, которую он малодушно себе придумал.

Разумеет, был и иной выход, ведь Аквая и Латноя сейчас являлись дружественными странами и чуть ниже на юге находился безопасный переход, которым пользовались волшебники обоих стран. Но, во-первых, добраться до него заняло бы еще два дня, а, во-вторых, Дроак не был уверен, что со смертью Лофа все пути открыты и там их отряд не будет поджидать кто-то еще, хотя бы один из посланников тайного врага.

Так же волшебник опасался и того, что если их преследователь пока остается в тени, это не означает, что он не изменит своего решения и потому Дроак надеялся оторваться от него благодаря Олпусовым скалам. Вдруг враг выберет безопасный путь, и не будет рисковать понапрасну.

Тис вел себя даже слишком тихо и послушно, и волшебник знал почему, его тоже изводила смерть Лесандра. Юноша понимал, что должен успокоить его, но не знал как. Какие слова могут заставить мальчика поверить, что раст умер не по его вине? Часто слова играют совершенно противоположную роль, Дроак опасался навредить еще больше, но все же окликнул маленького елве и, развернув лицом к себе, посмотрел в полные слез глаза:

— Ты не виноват, Тис. Просто поверь, хорошо? Ты ведь мне всегда верил, поверь и в этот раз. Ты не виноват.

Мальчик ничего не ответил, но, как обычно, послушно кивнул и Дроак впервые порадовался непоколебимой вере Тиса в него. Иногда она бывает совсем не лишней.

Путники пошли много миртов, прежде чем впереди показалась лирьяна, одиноко возвышающаяся на высоком холме. Ее треугольная крона была усыпана вечнозелеными острыми листьями, среди которых яркими пятнами красовались бело-малиновые кружевные цветы, благоухающие сладостным, немного терпким ароматом. Лирьяна оберегала границы Акваи, единственной своей родины, ведь ни на какой другой земле семена дерева не давали ростков.

Лирьяна, как всякая красавица, отличалась привередливым нравом и не терпела соперничества, потому деревья росли не менее чем на кат друг от друга.

Именно благодаря лирьянам появилась эта мере длины, в старину елвы часто, чтобы обозначить путь говорили: 'Как от одной лирьяны до другой' или 'Пройди три лирьяны'. Как деревья не росли в других землях, так они и не росли, если вблизи уже красовалась другая лирьяна, пусть какую заботу, зелья использовали волшебники. Лишь в Белых лесах, обители артаритсов, лирьяны изменяли своей натуре и склонялись пред волей хозяев.

Благодаря этим чудесным деревьям Аквая всегда знала о приближении врагов заранее и никогда не была захвачена врасплох. Цвет лирьяны падал к ногам императора, когда враг был еще в дне пути к границе.

Дроак робко, с благоговением приблизился к прекрасному дереву, вспоминая лирьяну мамы, которая была украшением ее небольшого сада, и по обычаю низко поклонился, не забыв восторженными речами воздать дань красоте и величию. И лишь после этого позволил себе прикоснуться к гибкому нежно-кремовому стволу лирьяны. Юноша ощутил знакомое тепло и силу, бушующую под гладкой корой.

— Аквая, — его голос дрогнул. Только сейчас Дроак осознал, как тяжело ему покидать родину и как будет он тосковать. Волшебник еще никогда не бывал в других странах, но почему-то был уверен, что нигде не может быть прекрасней, чем в Аквае. И не потому, что это родина, а потому, что его земля самая прекрасная. Как лирьяна была красой Акваи, так Аквая — красой Безграничья.

— Мы когда-то еще вернемся? — тихо спросила Тис.

— Не знаю, Тис. Но боюсь, что нет.

Мальчик ничего не ответил, лишь с тихим всхлипом обнял тонкий стан лирьяны и прижался щекой.

Дроак дал ему время проститься, а потом осторожно провел по вздрагивающему плечу:

— Нам пора, Тис. Не расстраивайся, мальчик, впереди нас ждет свобода. Мы не пропадем, — волшебник посмотрел на холмы Латнои, черные скалы за ними и не почувствовал сладости желанной свободы. — Нужно только переступить эту последнюю черту. — Дроак обернулся к Аквае и оглядел просторы, оставленные позади. Даже сияние Воющих топей теперь казалось более дорогим, чем дали Латнои. — Прощай, Аквая. — Он улыбнулся лирьяне, любуясь ее совершенной красотой. — Прощай, прекрасная, храни нашу родину.

Хрупкий цветок лирьяны, сорвавшись с ветки, плавно опустился к его ногам.

— Спасибо, красавица, — он бережно поднял цветок и спрятал в карман на груди. — Теперь частичка Акваи будет со мной всегда.

Дерево качнуло ветвями, будто отвечая волшебнику. Еще раз поблагодарив лирьяну, Дроак не оборачиваясь ступил на землю Латнои, где его уже ждал Вирас. Тис, шаркая ногами, последовал за ним.

— Все будет хорошо, малыш. Нас ждут новые страны, все Безграничье открыто для нас.

— Мне все равно, Дроак, куда ты, туда и я.

ПРОДА!!!


Казалось бы ни трава, ни воздух не изменились, мир оставался таким же — солнечным, светлым и в то же время изменилось все, Дроак чувствовал это всем своим естеством, как если бы оказался на дне океана. Каждая мелочь была чужой: иначе пели птицы, шумели деревья, шептал ветер. Все было другим и это приносило Дроаку едва ли не боль, почти такую же какой терзала его Аквая.

Елве слишком крепкими узами связаны со своей родиной, они как и предки, деревья, своими невидимыми корнями уходят в родную землю. И теперь Дроак порывал эту крепкую связь. Аквая тяжело отпускает своих детей, если знает, что они вернуться, но сейчас ее сын уходил навсегда и родина всеми силами удерживала его от этого шага. Она не простит ему этой обиды и, если сейчас он вырвет свои корни, больше никогда не примет обратно. Волшебник знал об этом, но упрямо шагал вперед, радуясь лишь тому, что Тису не приходится испытывать его боль. Мальчику было проще, его связь еще не успела окрепнуть, пока что он еще был полностью подвластен своей матери. Дроаку же, у которого, кроме Акваи, больше не осталось никого, было особенно тяжело, она была его единственной семьей.

Каждый новый шаг давался все тяжелее, и теперь уже Тис был для него той нитью, как на Воющих топях Дроак для Тиса, что не давала забыться. Юноша крепко держался за эту нить, боясь потерять решимость и сдаться. Но вот, наконец-то, юноша почувствовал, что сила Акваи начала понемногу стихать и теперь с каждым шагом наоборот становилось только легче. Дроак словно переступил какую невидимую грань, где власть Акваи отступала перед законной властительницей — Латноей. И вот тогда наступил решающий миг, Дроака сковала невидимая, но стальная цепь — последний отчаянные рывок родины. Но юноша крепко стиснул зубы и разорвал эту цепь. В то же мгновение он словно провалился в пропасть: пустую, безжизненную, глухую. Ощущения походили на то, когда Дроак потерял магию, но в этот раз это было что-то большее, более важное. Самое важное. Казалось, юноша потерял часть самого себя.

Дроак остановился и обернулся к Аквае, вдалеке белел едва видимый силуэт лирьяны. Волшебник сделал нерешительный шаг в сторону родины, но пустота осталась прежней, больше он не принадлежал своей стране. Теперь он стал абсолютно свободным.

Это совсем не приносило радости.

— Прости меня, родная. Пусть ты и не сможешь понять моего предательства, но все равно останешься моей второй матерью, — Дроак поклонился, отдавая последнюю дань родине. — Цвети моя Аквая, как лирьяна, твоя краса.

И вдруг волшебник почувствовал какую-то силу, бережно коснувшуюся его сердца, а затем пламенными ручьями разлившуюся по венам и собравшуюся на кончиках пальцев левой, сильной, руки. Яркие искры посыпались с его дрожащих пальцев, светлячками взвиваясь ввысь.

— Магия вернулась!

Дроак взмахнул рукой и, по очерченным знаком Теу контурам, пронеслась световая лента.

— Означает ли это, Аквая, что ты еще возможно когда-то простишь меня?

Вновь засвистел яростный ветер, накреняя кроны деревьев, взбивая волны на блестящей траве, и в руки Дроака упала ветвь лирьяны, усыпанная цветами. Ветер в тот же момент утих, словно и не было и слезы застывшие в уголках глаз волшебника были вовсе не его виной.

— Спасибо, родная.

Дроак хотел еще что-то сказать, но слова застряли в его горле и на волю вырвался не то всхлип, не то стон. Чья-то нежная рука легко, будто перышком коснулась его щеки, ласковый голос прошептал:

— Иди к своей судьбе, сын, я же буду ждать тебя здесь, возле красавицы лирьяны.

Холодная пустота исчезла, его сердце вновь наполнилось удивительным теплом, которое может подарить только семья. Только любовь. Как же хорошо знать что кто-то тебя любит и будет ждать. Как хорошо знать, что есть место куда можно вернуться.

— Дроак, — послышался рядом тихий голосок Тиса.

— Она простила, Тис. Аквая простила мое предательство.

— Дроак, значит, мы еще вернемся?

— Обязательно. Мы вернемся, Тис, вернемся.

Впервые после смерти Лесандра на лице Тиса зажглась улыбка, сначала неуверенная, но затем яркая, счастливая. Мальчик всплеснул ладонями и расставив руки закружился:

— Вирас, ты слышишь, мы вернемся?!

Увидев черную клыкастую улыбку-оскал рекурта, Тис испуганно взвизгнул, оступился и едва не упал, восстановив же равновесие, весело засмеялся.

 
↓ Содержание ↓
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх